Текст книги "Жизнеописание митрополита Вениамина (Федченкова)"

Автор книги: Ростислав Просветов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Помимо патриаршества, в отделе активно обсуждались вопросы о принципах соборности, составе и периодичности Соборов. Все это значительно затягивало его работу. Налицо было желание некоторых клириков и мирян не упустить возможности активно участвовать в церковном управлении как на высшем, так и на епархиальном уровнях.

Еще в Предсоборном присутствии возникла острая дискуссия о возможности или невозможности включения в состав Синода клириков и мирян. Если Синод можно было рассматривать как малый Собор, состоящий исключительно из епископов и являющийся высшим административным судебным органом, то наличие в нем клириков и мирян признавалось недопустимым. Но если Синод есть делегация большого Поместного Собора и его исполнительный орган, то принцип соборности в таком случае требовал присутствия в нем клира и мирян. Грубо говоря, Собор должен был выступать в роли законодательной церковной власти, а Синод – в роли исполнительной. Председателем Синода по новому законоположению должен быть Патриарх.

Сущность последующих прений в отделе заключалась в том, должно ли высшее церковное управление состоять из одного или двух органов, быть однопалатным или двухпалатным, должен ли править Церковью один Синод, который будет состоять из епископов, клириков и мирян, избранных Собором, или же клирики и миряне должны составлять особую палату – Высший Церковный совет (как это и было в Восточных Церквах).

3 ноября 1917 года на 21-м заседании отдела архимандрит Вениамин на все эти вопросы отвечал неизменно, что «клирикам и мирянам грех участвовать на одних правах с епископами». «Только епископам дана вся полнота церковной власти и только на них лежит ответственность перед Богом за Церковь, – говорил он. – Вторгаться в эту область клирикам и мирянам есть святотатство и грех, подобный греху Дадона и Авирона, хотевших кадить перед Господом (Числ. 16). Но епископам, конечно, трудно одним управлять Церковью, мы им должны помочь, и вот [для этого] должна быть вторая палата, сотрудническая при Священном Синоде».

Что же касается состава Высшего Церковного совета, то 6 ноября на 23-м заседании отдела архиепископ Тамбовский Кирилл (Смирнов) предложил расширить представительство в нем мирян за счет уменьшения числа епископов и клириков. «Пусть в Совете будут 3 епископа, 3 клирика (из них один в монашеском звании) и 6 мирян. Епископы по избранию Синода, из его состава, а клирики и миряне по избранию Всероссийского Собора. Затем, во имя местного представительства, каждый из епархиальных епископов при желании может присутствовать в Церковно-Народном совете [Высшем Церковном совете] с правом совещательного голоса, когда рассматривается дело, касающееся управляемой им епархии». К этому предложению архиепископа Кирилла присоединились архиепископ Евлогий (Георгиевский) и архимандрит Вениамин (Федченков). Данная формула, как собравшая больше всех голосов, была принята отделом и передана в общее Собрание для принятия.

6 октября 1917 года архимандрит Вениамин написал на имя митрополита Московского Тихона (Беллавина), председательствующего на Соборе, прошение «отправиться в г. Симферополь, чтобы вступить в отправление должности» ректора Таврической духовной семинарии. 8 октября 1917 года он прибыл на место и провел встречу с преподавателями, ознакомился с общим положением дел в семинарии, сделал необходимые распоряжения. Через два дня архимандрит Вениамин послал телеграмму в Москву с ходатайством о продлении отпуска еще на неделю по «обстоятельствам семинарии». В Симферополе он посчитал своим долгом поделиться своими впечатлениями о Соборе и 15 октября выступил с особым докладом в семинарской столовой, которая еле вместила всех слушателей. В своем выступлении он отмечал, что многие члены Собора оказались не подготовлены к обсуждению целого ряда вопросов. И одним из них был вопрос об отношении Церкви к политике и государству. Так, ряд соборян высказывался в том духе, что если духовенство перестанет привлекать на сторону правительства «умы и сердца», то начальство потеряет силу, народ перестанет его слушаться, а в государстве начнется «безначалие». К этому течению, по мнению архимандрита, Собор относился отрицательно, поскольку «власть должна сообразоваться с совестью народа, с его мыслями и желаниями».

Кроме прочего, архимандрит Вениамин указывал также, что на Соборе активно обсуждался вопрос о преподавании Закона Божия. Действительно, отдел о преподавании Закона Божия (законоучительский отдел) был создан на Соборе одним из первых. Уже 28 сентября Собором было принято определение «О преподавании Закона Божия в школе», в котором подчеркивалось, что во всех светских школах (государственных и частных), где есть православные учащиеся, Закон Божий должен быть обязательным предметом, а законоучитель должен пользоваться всеми правами государственной службы. Для того, чтобы довести мнение Собора до сведения Временного правительства, в Петербург была даже направлена особая соборная делегация во главе с председателем отдела архиепископом Кириллом (Смирновым). Соборная делегация была вскоре принята А.Ф. Керенским, который дал ясно понять, что к этим вопросам он равнодушен. Было ясно – нить, связующая государство и Церковь, давно оборвалась.

Коснулся архимандрит Вениамин и вопроса о патриаршестве, говоря, что он встретил серьезное противодействие на Соборе и приводил слова многих соборян: «К чему выбирать патриарха? Патриарх – все равно что монарх; теперь он нам не нужен!» Отдельно рассказал и о борьбе за ослабление власти епископов, говоря, что «лично я против власти; мне больше нравится власть духовная». Правильно ли его поняли слушатели и те, кто впоследствии передавал его слова, мы не знаем. В целом в это время архимандрит Вениамин приходил к «неутешительному выводу» о деятельности Собора.

В тот же день он выехал в Москву, чтобы вернуться к участию в заседаниях Собора, где события развивались стремительным образом. Дело в том, что завершение прений о патриаршестве на Соборе совпало с одним из значимых событий в истории России – приходом к власти большевиков.

К вечеру 25 октября в Москве уже знали о победе большевиков в Петрограде. Утром 28 октября юнкера заняли Кремль, разогнав солдат кремлевского гарнизона и расстреляв нескольких из них. Архимандрит Вениамин в это время находился в Кремле. Он жил «в одном крыле царского дворца, где были помещения для служивших царской фамилии», и стал свидетелем описываемых событий. «Нам с архиепископом Кириллом [Смирновым], тогда Тамбовским, нужно было идти на заседание Собора», – вспоминает он. Здесь они стали свидетелями страшной расправы с пленными у Троицких ворот Кремля. Сначала сами укрывались от пуль, а потом помогали остальным носить раненых и убитых. По пустынной Москве сперва пешком, а затем на извозчике окольными тихими улочками они все же добрались до епархиального дома. «Там все интересовались, что в Кремле?», – вспоминает владыка. После подробного рассказа архиепископа Кирилла, который вошел в опубликованные деяния Собора, последний заметно заволновался. Перемещаться по Москве стало небезопасно. Некоторые соборяне на заседание так и не смогли явиться. И в тот же день на Соборе было решено прекратить прения по вопросу о патриаршестве и приступить к избранию Патриарха, а на следующий день совершить в Храме Христа Спасителя Божественную литургию и молебствие об умиротворении Родины. Если же позволят обстоятельства, то провести и крестный ход.

В течение 29 октября – 1 ноября силы Военно-революционного комитета большевиков смогли установить контроль практически над всем центром города, а 1 ноября начали обстрел Кремля, куда перебрался Комитет общественной безопасности, созданный Московской городской думой для противодействия восстанию. Обстрел Кремля продолжался весь следующий день, причинив ему значительные разрушения. «На чьей стороне был я и вообще мы, члены Собора? – вспоминает владыка. – Разумеется, юнкера были нам более своими по духу. Не были мы и против народа. Но благоразумие говорило нам, что уже придется мириться с пришедшей новой жизнью и властью; и мы заняли позицию посередине, и, пожалуй, это было верно исторически: Церковь тогда стала на линию нейтральности, не отрекаясь от одной стороны, но признавая уже другую, новую».

Во время этих событий на Соборе выбирали и голосовали кандидатуру Патриарха. 31 октября определились с тремя кандидатами на патриаршество. Это были архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий), архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий) и митрополит Московский Тихон (Беллавин). О месте и времени голосования должно было быть объявлено позже.

На следующем заседании 2 ноября постановили провести выборы 5 ноября в Храме Христа Спасителя. Тем временем в Москве было все еще неспокойно. При этом соборяне намеревались совершить большой крестный ход, чтобы остановить кровопролитие. Отдельно по этому вопросу взял слово архимандрит Вениамин. Сознавая всю ответственность опрометчивых решений в этот момент, он говорил: «На Соборе пришлось слышать горячий призыв к великим религиозным подвигам, к святым порывам, и мне трудно будет говорить что-либо против. Но когда станешь разбираться в том чувстве, которое при этом у нас было в душе, тогда окажется, что в этих призывах говорит и самолюбие. Стыдно говорить против. И кто призывает к подвигам Ермогена, поддается чувству, но не особенно святому чувству: может быть, это делается из тщеславия?! В таком великом деле, как Соборное, надо быть осторожнее. Я лично подписал заявление о необходимости крестного хода. Мною руководило это же чувство: стыдно было не подписать. Подумавши, я прошу снять свою подпись: мною руководило тщеславие. И я высказываюсь против крестного хода. Теперь мы переживаем такое время, когда человек не ручается за себя: сделай неосторожный шаг, и жизнь висит на волоске. Вы скажете мне, что это трусость… Да, мне жизнь дорога. Я говорю искренно».

Утром 3 ноября революционные отряды вступили в Кремль.

Как только окончились дни восстания и определилась большевистская победа, обе стороны совершили обряды погребения погибших. Комитет по похоронам жертв большевизма – юнкеров, студентов, курсисток и сестер милосердия обратился к Собору и просил церковного погребения. Большевики, напротив, бесцерковно, с красными знаменами и революционными песнями, закопали своих сторонников у стен Кремля, на Красной площади. Это было воспринято верующей Москвой и Собором как завершение кощунств над кремлевскими святынями.

«Взяв власть, большевики ни единым жестом не проявили враждебного отношения к Собору, хотя довольно было простого слова их для роспуска. И, конечно, никто бы и пальцем не шевельнул в защиту его», – пишет митрополит Вениамин.

События развивались столь стремительно, что о крестном ходе пришлось всем позабыть. Он будет совершен вокруг Кремля позже, после интронизации Патриарха. Однако сначала нужно было выбрать Патриарха из трех кандидатур, набравших наибольшее количество голосов.

Всенародное торжественное собрание Священного Собора для выборов Патриарха состоялось в соборном Храме Христа Спасителя, как и задумывалось, 5 ноября. Архимандрит Вениамин был сослужащим на Божественной литургии, которую совершали в этот день митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), архиепископ Казанский Иаков (Пятницкий), архиепископ Приморский Евсевий (Никольский), архиепископ Рижский Иоанн (Поммер), архиепископ Тамбовский Кирилл (Смирнов), архиепископ Таврический Димитрий (Абашидзе), архиепископ Кишиневский Анастасий (Грибановский) и другие святители. Многие из них вскоре погибнут, кто-то окажется в изгнании, кто-то умрет в безвестности.

После литургии и молебна, старец Зосимовой пустыни Алексий (Соловьёв) вынул жребий пред Владимирской иконой Божией Матери, перенесенной из расстрелянного незадолго до того Успенского собора Кремля. Митрополит Киевский Владимир, приняв записку, огласил имя избранного: «митрополит Тихон».

21 ноября, в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, состоялось настолование (интронизация) «Святейшего Патриарха великого града Москвы и всея России». Несмотря на то, что Кремль и весь центр Москвы были оцеплены вооруженными людьми и повсюду еще были видны следы сражений, торжественное событие происходило в Успенском соборе Кремля. На нем присутствовали члены Священного Собора, допускавшиеся по особым билетам; за стенами Кремля Святейшего Патриарха приветствовал православный народ Москвы. Пение сторонниками большевиков революционного марша «Вы жертвою пали…» и звуки «Марсельезы» в момент выезда Патриарха из Спасских ворот не могли умалить торжественности этого дня. Уже на следующий день после интронизации Патриарх прибыл в Соборную палату и преподал благословение всем членам Собора.

«Что же заставило нас, большинство, стоять за патриаршество? – пишет владыка Вениамин. – Думаю и вспоминаю теперь, что не речи, не доводы умных ораторов побудили нас отстаивать его, а дух. Речи же были только выражением наших сердечных настроений и желаний. <…> А еще нам хотелось, чтобы он был не пустой пешкой, а обладал бы, был наделен полнотой власти. Пусть выше его – общий Собор духовенства и мирян, но во время управления (между Соборами) Патриарх есть сила, иначе незачем было бы иметь его, и подотчетность Собору лишь вносила бы контроль в единство со всеми, но не ослабляла организующего творческого его права и отеческого руководства». Восстановление патриаршества предстало перед членами Собора как повелительное требование канонов, как необходимость исполнения религиозных чаяний православного народа, как веление времени.

Владыка продолжает: «Восстановление патриаршества было тоже своего рода переворотом, который уничтожил прежний синодальный двухвековой период и возвращал жизнь Церкви к ее многовековым устоям: быть главе над церковным обществом! И этому содействовала революция тем, что развязала руки Церкви сделать нужное ей дело без помехи царской власти. Вот странный исторический парадокс: безрелигиозное революционное движение помогает лучше организоваться церковному обществу, дав ему свободу самостоятельности, чего не хотели давать цари. Такова первая существенная связь патриаршества и революции. Вторая же вызывалась временным разрушительным свойством всякой революции – анархией. Мы настолько ясно чувствовали все опасности и зло этой стороны революции, что у нас еще сильнее обострилось желание твердой организации, упорядоченности. Это понятно. Нам хотелось власти!»

К концу первой сессии Собор начал рассмотрение важного доклада Отдела о епархиальном управлении. Однако закончить рассмотрение его на Соборе не удалось из-за недостатка времени. Между тем многие члены Собора считали епархиальный вопрос важнейшим. Архимандрит Вениамин полагал, что он даже важнее вопроса о Патриархе.

«На следующем месте, по важности дела, – вспоминает владыка, – нужно поставить участие мирян в церковном управлении, начиная с Высшего Церковного совета при Патриархе и кончая епархиальными собраниями, епархиальным советом, а также приходскими организациями. Это было великой новостью в церковной жизни. Особенно сильно это отразилось в простых приходах, где большинство членов в советах было из мирян. И это имело чрезвычайно благотворное значение: во время продолжающейся революции эти миряне не только спасли веру и Церковь, но и беззащитное духовенство. И можно сказать, эти церковные миряне, вслед за лучшими духовными руководителями, вынесли веру и Церковь на своих плечах».

На последнем заседании первой сессии 9 декабря соборяне подвели промежуточные итоги работы и заслушали краткие отчеты о работе отделов Собора. После благодарственного молебна все оставшиеся члены Собора разъехались по домам, чтобы собраться уже в новом, 1918 году.

К святкам 1918 года, во время перерыва Собора, архимандрит Вениамин прибыл в Крым. Еще 18 ноября 1917 года на педагогическом собрании Таврической духовной семинарии было принято решение о прекращении занятий до 5 февраля 1918 года. Но и здесь для архимандрита Вениамина нашлось дело. Он был избран делегатом на Всеукраинский Собор от Крыма по трем куриям в качестве представителя духовно-учебных заведений, монастырей и как заместитель епархиального архиерея и вскоре направился для участия в первой сессии Собора в Киев.

Всеукраинский Церковный Собор в Киеве

С ходом революции на Украине усилилось национальное движение. После захвата власти большевиками в Петербурге и Москве 7 ноября 1917 года здесь была провозглашена Украинская народная республика и на повестку дня были вынесены идеи церковной автокефалии. В числе важнейших вопросов церковной жизни Украины назывался вопрос об отношении к новоизбранному Патриарху Тихону и, в частности, выдвигалось даже требование запретить его церковное поминовение на Украине.

В конце декабря 1917 – начале января 1918 года в украинских епархиях прошли выборы делегатов на Собор. Они были двухстепенными: по селам и потом лишь по уездным городам. «Благодаря этому, – пишет владыка, – не смогли процедить «селяков» и заменить их интеллигентами (как это случилось с Московским Собором при трехстепенных выборах). И Киев наполнился делегатами от земли, «дядьками», как обычно называли приятельски украинцев крестьян. Это придало удивительно народный, «мужицкий» характер Украинскому Собору и, можно сказать, спасло все дело…»

Ввиду поспешности, с которой был организован Всеукраинский Собор, его программа не была разработана и вопросы формулировались в ходе заседаний. В отличие от Всероссийского Собора, Всеукраинский, по выражению архимандрита Вениамина, был «делом не церковной нужды, а политической игрой». Несмотря на это, он стал одним из самых активных участников этого Собора и последовательно отстаивал позицию канонической целостности Украинской Церкви. Архимандрит Вениамин открыто выступил против церковного сепаратизма, находившего поддержку у Церковной Рады, организованной в конце ноября на Киевском епархиальном съезде. «Да у них и цель-то была не церковная, а исключительно политическо-национальная, притом шовинистическая, крайняя. “Прочь от Москвы!” И как можно дальше! – добавляет он. – Для них не существовало истории, не было кровного братства. Не говорю уже о вере, о Церкви. Была только шумная, бешеная вражда против великороссов, “москалив”».

Впоследствии владыка Вениамин вспоминал, что наступление большевиков способствовало тому, что попытки добиться на Соборе принятия решения об автокефалии Украинской Церкви так и не увенчались успехом. 23 января 1918 года, когда войска большевиков подошли к Киеву, Всеукраинский Собор завершал свою первую сессию. В итоге было решено обсудить вопрос о целесообразности украинизации и автокефалии Церкви на епархиальных съездах в период с января по май 1918 года.

13 февраля митрополит Харьковский и Ахтырский Антоний (Храповицкий) доложил Всероссийскому Поместному Собору о работе первой сессии Собора на Украине и об убиении митрополита Владимира (Богоявленского), дав Всеукраинскому Собору резко негативную характеристику. Вскоре из Киева в Москву прибыли и другие члены Всероссийского Собора, которые принимали участие в первой сессии Всеукраинского Собора. В пятницу, 2 марта 1918 года, в актовом зале Московской духовной семинарии архимандрит Вениамин и протоиерей Константин Аггеев сделали особые доклады о событиях на Украине для делегатов Поместного Собора. Краткое содержание этих докладов было тогда же опубликовано в Прибавлении к «Церковным ведомостям».

Главная мысль архимандрита Вениамина заключалась в том, что Всеукраинский Собор был глубоко политизирован и политические события чрезвычайно сильно отражались на настроении его участников. Если в начале Собора нельзя было ничего сказать против автокефалии Украинской Церкви, то с наступлением на Киев большевиков общее настроение поменялось и попытки добиться на Соборе принятия решения об автокефалии Украинской Церкви так и не увенчались успехом. Главное же было в том, что избранный Всероссийский Патриарх в глазах участников Всеукраинского Собора имел гораздо больший авторитет, чем сам Всероссийский Собор. Архимандрит Вениамин был убежден, что на разрыв с Патриархом не пошли бы даже украинофилы.

Тем временем, большевики взяли власть и в Крыму. 15 февраля 1918 года, в отсутствии ректора Таврической духовной семинарии, педсовет семинарии, согласно декрету № 2 Комиссариата народного просвещения Симферополя, учредил педагогический комитет Таврической духовной семинарии. А 6 марта 1918 года на заседании комитета было заслушано Постановление Комиссариата о закрытии духовной семинарии и духовных училищ. Впрочем, Комиссариат удовлетворил просьбу совета о возможности завершить учебный год при условии изъятия из курса богословских наук. 22 апреля 1918 года Симферополь был занят германскими войсками. Все постановления большевиков были отменены, и ректором семинарии вновь был назначен архимандрит Вениамин.

В конце июня – начале июля 1918 года проходила вторая сессия Всеукраинского Собора. Здесь бывшие члены Церковной рады попытались изгнать архимандрита Вениамина с Собора, так как считали его одним из наиболее опасных противников автокефалии. Они оспорили мандат архимандрита как представителя архиепископа Таврического Димитрия (Абашидзе). Однако большинством голосов его полномочия были признаны действительными. Более того, члены Собора усомнились в законности полномочий делегатов от нецерковных учреждений, по большей части приверженцев Церковной рады. В результате, мандаты значительной группы сторонников автокефалии были аннулированы. После этого работа пошла слаженнее. Был разработан проект об «автономии» церковного управления на Украине со своим Синодом, со своими Соборами, но с подчинением Всероссийскому Патриарху. Большинство соборян проголосовало «за» Патриарха, а не за «самостийную» автокефальную украинскую церковь. «И этому можно было радоваться не только с церковной стороны, – вспоминает владыка, – но и с политико-социальной. Так дело, начатое шесть месяцев тому назад, с явной разрушительно-разделительной целью, кончается блестящим единством! Какое чудо истории!»

Вызвали архимандрита Вениамина и на третью, осеннюю сессию Всеукраинского Собора. Здесь он возглавил монастырскую комиссию. Однако недоумевал, зачем нужно было в столь сложных политических условиях проводить еще одну сессию. Впоследствии он вспоминал: «Вдруг в ноябре нас зовут на третью сессию. Я теперь уже не помню, какой именно был исключительный повод, чтобы собирать нас в третий раз в такое трудное время. Неужели мы не все кончили в июне-июле? Или тут были снова свои политические мотивы?» А время наступало действительно трудное. Уже зимой 1918 года в Москве и Петрограде чувствовался голод, налицо была разруха по всей бывшей Российской империи.

Вторая сессия Всероссийского Поместного Собора: вопросы о церковном браке и духовных школах

Вторая сессия заседаний Поместного Собора проходила с 20 января по 7 (20) апреля 1918 года. К этому времени стало ясно, что большевики в своей деятельности последовательно придерживаются антицерковной политики. Перед самым началом заседаний, 19 января (ст. ст.), Святейший Патриарх Тихон издал Воззвание, в котором грозно обличал гонителей Церкви: «…гонения воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово и вместо любви христианской всюду сеять семена злобы, ненависти и братоубийственной брани». Воззвание обращалось к верным: «Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение». Это Воззвание имело своей целью призвать православных к защите Церкви, но не призывать их к борьбе с большевиками, как позже хотели это представить последние. Воззвание или послание Патриарха Тихона «Об анафематствовании творящих беззаконие и гонителей веры и Церкви Православной» было намеренно опубликовано до начала заседаний Собора, чтобы уберечь его от возможных репрессивных мер со стороны новой власти.

Однако 22 января Собор принял отдельное постановление с одобрением Воззвания и призывом «объединиться ныне вокруг Патриарха, дабы не дать на поругание веры нашей». Чтобы обезопасить патриаршей престол, Собор 25 января принял резолюцию, которой Патриарху поручалось назвать имена трех лиц, могущих стать Патриаршими Местоблюстителями в случае его смерти до выборов нового Патриарха; имена должны были держаться в тайне и быть оглашены в случае невозможности для Патриарха исполнять свои обязанности. В будущем эта практика будет широко использована и значительно усложнит высшее церковное управление.

Во вторую сессию Собора архимандрит Вениамин принимал активное участие в работе нескольких отделов. В марте-апреле 1918 года жаркая дискуссия развернулась в отделе о церковном суде по докладу «О поводах к расторжению церковных браков». Эта тема мало кого оставляла равнодушным, так как раньше вопрос браков и разводов регулировался не только и не столько Церковью, сколько государством. По сути, поводом к разводу могло быть только прелюбодеяние и безвестное отсутствие супруга. В остальных случаях получить развод было крайне затруднительно.

Большинство членов отдела и юристы считали, что обстоятельства жизни требуют расширения числа поводов к разводам. Противники же, прежде всего крестьяне и миссионеры, считали, что развод противоречит Евангелию и в случае умножения поводов к разводу, произойдет нравственный распад деревни. Обсуждение вопроса затянулось на десять заседаний.

Архимандрит Вениамин обращал внимание соборян на то, что у интеллигентов сложился свой взгляд на брак, а у народа – свой. И Собор не должен забывать о простых людях. «Крестьян <…> здесь на Соборе мало, – говорил он. – Наш Собор интеллигентный, но с ними (крестьянами) надо считаться, они представители многомилионной массы. Если бы мы были последовательны, то надо бы иметь два законодательства: одно для интеллигенции, другое для народа. Но это невозможно. Что же делать? <…> Чтобы не толкнуть народ в искушение к разводам, мы должны быть особенно осторожны. Я боюсь, как бы послаблением слабости Собор не толкнул народ на путь греха <…>. Если Собор пойдет по пути послабления, то он может посодействовать разложению народа, так как прежде у народа поводов к разложению было очень мало. Особенно повинны будут епископы».

Так, например, в законопроекте в качестве одного из подводов к разводу указывалось «отвращение» супругов друг к другу. Архимандрит Вениамин, вспоминая своих родителей, очень близко принял к сердцу этот вопрос и даже вынес его на обсуждение в общем заседании Собора. Он говорил: «Никто так не бывает близко друг к другу, как муж и жена. Они должны помогать во всем ко спасению друг друга, а здесь дается не повод к такой помощи, а наоборот. Мы не должны забывать, что в духовной жизни не все так просто, как кажется с первого раза. Отвращение может происходить и происходит не по тем только причинам, а почти всегда здесь действует враг рода человеческого, который ходит как лев иский кого поглотить. Он пользуется поводом, чтобы разрушить любовь между людьми. И действительно это отвращение может быть доведено до непреодолимости, но непреодолимость только с точки зрения человеческой, а с точки зрения благодати Божией нет ничего непреодолимого. Если нельзя говорить о безусловной непреодолимости и по отношению к физическим болезням, то в духовном смысле на точку зрения непреодолимости не может стать Священный Собор. Мы верим в благодать Божию. Я могу сообщить о двух случаях. Мне известен один случай такого сильнейшего отвращения и ненависти между супругами, длившихся целые годы. Оно доходило до того, что жена держала около себя постоянно топор и говорила мужу, что если прикоснешся ко мне, то конец твоей жизни. Но по благодати Божией все это прошло и муж, и жена зажили между собою дружно. Жена стала говорить про своего мужа, что он терпеливец и страдалец. Я, говорила она, приготовила две проповеди на смерть свою и своего мужа. Про свою проповедь я не буду говорить, а про него скажу, что он всю жизнь был терпеливец и страдалец. Это я рассказываю про моих родителей – отца и мать. Они теперь, благодарение Богу, живут дружно, свято. Если бы не было благодати Божией, то что же это была бы за жизнь в супружестве? Здесь во время перерыва заседаний один священник говорил, что он двадцать раз должен был бы развестись с супругою. Вот и еще другой случай. Один о[тец] диакон в течение 18 лет страдал психическим расстройством, бил и гнал из дому детей, терзал жену, делал неприличные, отвратительные поступки, но его жена диаконица – святая женщина, никогда не решалась на то, чтобы отвернуться от мужа, разорвать связь с ним. И тяжко, и больно, говорила она, но до конца понесу крест Господень, чтобы не брать на себя вины развода».

Архимандрит Вениамин напоминал, что Церковь относится к браку как к таинству: что Господь соединил, того человек не может разъединить (Мф.19:6). И апостол Павел еще раз говорит, что Бог сочетал, того не могут разлучить «ни человек, ни иная какая-либо тварь, ни ангелы, ни начала, ни власти» (Рим.8:38–39). Брак свят и его надо стараться сохранять, а не умножать поводов к его уничтожению. Но у значительной части соборяне в отделе был свой взгляд на этот вопрос.

Окончательно текст доклада был принят на 114 заседании Собора 8 апреля 1918 года. В то же самое время в высший орган Собора – Совещание епископов, который имел право «вето», архимандритом Вениамином за подписью еще 32-х членов Собора было направлено заявление-протест. Вот как об этом вспоминал сам владыка Вениамин: «Достойно внимания решение Собора об облегчении и умножении поводов к брачным разводам, что защищали интеллигенты, но против чего протестовали письменно члены Собора – крестьяне. Это очень характерно! Здесь сказывалась крепость брака среди народа, и можно предвидеть, что простые люди ненадолго увлекутся «свободной любовью», а возвратятся к прочим здоровым формам единобрачия, как и случилось… Между прочим, эта группа (почти всех) крестьян при подаче письменного заявления-протеста выбрала меня своим лидером, вспоминать об этом мне отрадно и теперь: народ всегда чувствовал доверие ко мне…»

В результате, по этому заявлению первоначальный проект был отклонен. 19 апреля стало известно, что Совещание епископов отвергло его по ряду пунктов и направило на доработку. В августе было заявлено, что отдел согласился с мнением Совещания епископов отвергнуть такие поводы к расторжению брака как алкоголизм, нанесение постоянных оскорблений, но настаивал на сохранении как повода к разводу неизлечимой душевной болезни и злонамеренного оставления. Доработанный доклад был рассмотрен и принят Совещанием в начале сентября 1918 года. И все же «Собор не послушал селян, – вспоминает об этом митрополит Вениамин, – остался при принятом решении о более легких разводах. А политическая власть дала полную свободу в брачных делах».