Текст книги "Жизнеописание митрополита Вениамина (Федченкова)"

Автор книги: Ростислав Просветов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 5. Пастырская и педагогическая деятельность в Санкт-Петербурге (1908–1911)

По окончании стипендиатского года на кафедре Библейской истории у своего наставника архимандрита Феофана иеромонах Вениамин был назначен личным секретарем архиепископа Финляндского и Выборгского Сергия (Страгородского). Находясь в этой должности с 18 ноября 1909 года по 11 сентября 1910 года, он нес также послушание очередного иеромонаха, совершая регулярные богослужения в храме святого благоверного князя Феодора и чад его Давида и Константина на Николаевской (ныне лейтенанта Шмидта) набережной в Санкт-Петербурге. Об этом периоде своей жизни митрополит Вениамин вспоминает так: «Это время было для меня монастырской жизнью. Архиепископ Сергий большей частью был вызываем в Святейший Синод или же жил в Выборге. Из этого периода я могу вспомнить очень немного, что выделялось бы из тихой монастырской жизни. […] Большею частью мне приходилось жить с ним в Санкт-Петербурге. Тут я имел возможность видеть многих архиереев и других духовных лиц, посещавших моего патрона, ближе познакомился с жизнью монастырей, особенно Валаамского на Ладожском озере».

Помимо богослужебной череды, на отце Вениамине лежала обязанность проповедничества. «Благодаря же проповедничеству я, – вспоминает владыка, – в некотором смысле, стал казаться «знающим», и ко мне иногда простые души обращались с вопросами». Как мог молодой батюшка помогал им.

Через год службы отец Вениамин должен был совместить свое пастырское служение с педагогической деятельностью. Из состава «ученого монашества» традиционно восполнялись кадры администраций семинарий и академий. 23 июля 1910 года иеромонах Вениамин был утвержден в качестве кандидата на кафедру пастырского богословия, гомилетики и аскетики Санкт-Петербургской духовной академии, ректором которой в это время был уже возведенный в сан епископа Феофан (Быстров). Чуть позже, в сентябре 1910 года иеромонах Вениамин будет избран на кафедру в качестве исполняющего должность доцента и уже 30 сентября окончательно утвержден указом Святейшего Синода. Однако до этого, в самое малое оставшееся время последнего летнего месяца, ему необходимо было по новому учебному уставу столичной академии объединить в один предмет три разные научно-богословские дисциплины. Как это сделать, никто молодому преподавателю не объяснил. Батюшка направился в Зосимову пустынь, чтобы испросить благословения на новый путь у настоятеля пустыни схиигумена Германа (Гомзина). Об этой встрече владыка вспоминает так: «Среди вопросов он [настоятель] задал и такой: «Что вы будете преподавать в Академии?». Я начал с более невинного предмета: «Гомилетику» (учение о проповедничестве).

– А еще? – точно следователь на допросе, спрашивал он.

Я уже затруднялся ответить сразу.

– Пастырское богословие, – говорю. А самому стыдно стало, что я взял на себя такой предмет, как учить студентов быть хорошими пастырями.

– А еще? – точно провидел он и третий предмет.

Я уже совсем замялся.

– Аскетику, – тихо проговорил я, опустивши глаза…

Аскетику… Науку о духовной жизни… Легко сказать! Я, духовный младенец, приехавший сюда за разрешением собственной запутанности, учу других, как правильно жить… Стыдно было…» Но деваться некуда, учебный год близко, а назначение уже состоялось.

Разработать практически три авторских курса в очень короткое время было непросто, поэтому отец Вениамин в течение всего 1910–1911 учебного года лекции читал по пастырскому богословию и аскетике. Занимая кафедру чуть больше года, существенных шагов в деле развития академической дисциплины он сделать не успел. Впрочем, учитывая свой недавний студенческий опыт и будучи человеком небезразличным к церковной проповеди, понимая ее колоссальное значение в повседневной жизни прихода, он привлекал и увлекал учащихся своими практическими занятиями, которые сейчас бы назвали семинарами.

4 и 11 сентября 1910 года иеромонах Вениамин прочитал в академии пробные лекции. Первую тему он избрал себе сам: «Святитель Василий Великий, как пастырь – устроитель Церкви». Вторую же, пришлось говорить по назначению академического совета на тему «Отношение проповедника к вопросам общественной и политической жизни». Стоит отметить, что владыка всегда живо интересовался общественными вопросами. Так, еще 19 марта 1907 года он присутствовал в Государственной думе на прениях по аграрному вопросу. Хотя позже и вспоминал об этом как не очень приятном опыте. В июле 1908 года был участником четвертого миссионерского съезда в Киеве, где присутствовал от Санкт-Петербургской епархии вместе с известным миссионером протоиереем Дмитрием Ивановичем Боголюбовым. Этот съезд современники назвали «некоторым подобием Всероссийского церковного Собора». В числе прочих вопросов, участники съезда просили о создании условий, при которых Церковь находилась бы вне влияния Государственной думы и Государственного совета. Чаяния многих членов Церкви были направлены на освобождение Ее от тесных объятий монархии. Но все это было еще преждевременно. Рассмотрев постановления IV Всероссийского миссионерского съезда, Синод издал целый ряд различных определений касательно дел именно церковной миссии. В частности, рекомендовалось организовывать в больших городах с многоклирными храмами проповеднические кружки духовенства (с участием всех членов причта), где намечались бы темы для проповедей, выступали бы «новички» с опытными проповедями, обсуждались бы вопросы постановки проповеди для лучшего воздействия на паству. И теперь, спустя два года, в академии все это напрямую касалось интересов молодого преподавателя. Помимо того, съезд постановил вести борьбу с сектами через апологетическое книгоиздательство и опровержение лжеучений с православных позиций. И этот призыв не остался без внимания иеромонаха Вениамина. Итогом всего стал курс лекций по пастырскому богословию, который в 1911 году был опубликован отдельной книгой. И брошюра «Подмена христианства (к спорам о Чурикове, «братцах», странниках и проч.)».

Иными словами, этот период служения был важным этапом становления будущего архипастыря, как исключительного проповедника и зоркого наблюдателя за изменениями в церковной и общественной жизни России. «Здесь я узнал ближе профессуру, – вспоминает он. – Нехудые они люди, но многие были ненадежны для Церкви, зато другие (меньшинство) оказались потом на Соборе основательными защитниками Её. Безбожников среди них не было, конечно». Здесь владыка упоминает о Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1917–1918 гг., на котором присутствовал и принимал самое активное участие в первой и второй сессиях. Но об этом позже.

Выбор же молодым пастырем для разоблачения секты «братца» Ивана Чурикова был тоже отнюдь не случаен. Талантливый и начитанный в Евангелии выходец из простонародья Чуриков своим учением прельщал, в основном, питерских рабочих и работниц, горничных, кухарок, приказчиков, одним словом – простой народ. Чтобы оградить этот народ от лжеучений, противных Церкви, и выступил в печати будущий святитель, ознакомившись предварительно с идеями чуриковцев и даже лично побеседовав с их «гуру». Основываясь на Священном Писании и творении святых отцов, он произвел тщательный разбор «учения» Чурикова, изобличая и его самого, и его последователей в уклонении от истины. Иеромонах резюмировал «чуриковщину» так: «Если всмотреться в нее, то мы увидим, что и здесь в основе лежит тот же современный кумир, – естественный (душевно-плотский) человек. И во имя защиты прав этого человека идет повсюду борьба, или совершенно открытая, безбожно-плотская, или же, как между прочим и в рассматриваемой секте, более тонкая, заключающаяся в постепенной подмене духовной религии – душевно-плотскою, или благодатного христианства – культом человека, т. е. язычеством под формами христианства». Отрицание церковной иерархии, благодати и самой Церкви были одними из постулатов этой секты. Внешний покров учения Чурикова с первого взгляда мало отличался от обычно-христианского, а потому народ шел доверчиво. И такое совмещение различных «прелестных» сторон учения, по словам отца Вениамина, могло грозить весьма большой опасностью именно для народа. «Но еще более опасны эти ереси вообще, чуриковщина в частности, по существу своему: эта вера в человека в конце концов приведет к вере в антихриста», – писал он. И, подводя итог, отмечал «чуриковщина есть секта, родственная хлыстовству, с основным пунктом его такого или иного обожествления человека, более чистой подмены благодатного – человеческим, духовного – душевно-плотским, жизни в Боге – верой в человека».

Спустя два года после выхода брошюры о. Вениамина с разоблачением этого «учения», в 1913 году петербургский градоначальник запретил Чурикову вести религиозные беседы. А в 1914 году указом Санкт-Петербургской духовной консистории Чуриков был объявлен сектантом как проповедник, не имеющий сана священника, и отлучен от Церкви.

Что же касается процесса обучения студентов, то достаточно рассмотреть темы практических занятий по гомилетике, которые еженедельно по вечерам вел иеромонах Вениамин. Первая тема звучала следующим образом: «Что такое живое проповедническое слово». Причем на эту тему два реферата написал сам отец Вениамин. На последующих занятиях обсуждались такие темы как «Процесс религиозно-проповеднического творчества» и «Личность проповедника». На каждую из этих тем уходило по 2–3 вечерних встречи. Последующие рефераты посвящались таким теоретическим вопросам, как внешняя сторона проповеди, импровизация, метод оценки проповедей, особенно опубликованных. Последние занятия были посвящены святителю Иоанну Златоусту. Поскольку занятия посещались студентами охотно и были всегда очень оживленными, то и результаты стали, по свидетельству самого лектора, более прочными и сознательными, нежели чем при чтении теоретических лекций.

Помимо этой работы, иеромонах Вениамин, по собственному признанию, читал еженедельно представляемые студентами проповеди (от 10 до 20). Лучшие из них он представлял на утверждение ректору академии. После такого двойного цензурно-проверочного контроля авторы лучших проповедей назначались для произнесения в ближайших приходских храмах. Кроме того, преподаватель гомилетики, согласно действующему академическому уставу, должен был сам регулярно произносить проповеди в академическом храме, что отец Вениамин ревностно и исполнял.

Попутно можно заметить, что молодой преподаватель, еще не успев занять кафедру, пользовался большим уважением среди студентов. И уважением именно как научного руководителя. Дело в том, что в течение первого года под руководством отца Вениамина кандидатские выпускные квалификационные работы писали сразу 6 студентов. Это достаточно много, если учесть тот факт, что официальное вступление на должность состоялось уже в середине сентября. Студенты же четвертого выпускного курса свои темы должны были утверждать также в самом начале учебного года. Все шесть работ относились непосредственно к пастырскому богословию и аскетике.

Предметом занятий по этим предметам было раскрытие частных сторон православно-пастырской психологии, таких, как индивидуализм в служении, необходимость опытного усвоения духовной жизни, значение образования, как светского, так и духовного, исключительная важность изучения святоотеческих творений. В кратком обзоре по аскетике акцент был сделан на аскетизм пастыря – его молитвенность, любовь, смирение, крестный путь пастырства. То есть все те положения, которые пройдут красной нитью через весь жизненный путь святителя.

В феврале 1911 года за литургией в день годичного акта Санкт-Петербургской духовной академии иеромонах Вениамин произнес слово «О крестном пути пастырства», которое завершил следующими словами, выражающими его мировоззрение, видение духовной школы и идеал пастыря:

«Она [духовная школа] может только довести до самой веры, может очищать ее от примесей, устранять препятствия к ней, и с точки зрения ее объяснять все происходящее в мире и человеке. Но не только дать самую веру, но и после поддерживать ее есть дело, превышающее всякий разум человеческий, все науки, – ибо это есть дар Божий, живущий в тебе, – заповедовал апостол Тимофей (2 посл. 1, 6). а для этого у нас есть другая Академия, Учителем которой Сам Христос (Матф. XXIII, 8) с апостолами, святыми отцами, соборами, благодатной иерархией, с веками выработанным, Духом освященном, бытом. Имя этой Академии – Св. Православная Церковь, главная же учебная аудитория – этот св. храм.

В этих двух академиях и особенно последней и воспитался тот крестный пастырь, кронштадтский светильник, который с радостью горел и светил с «воссияния солнца» даже до вечера (Пс. 103, 22, 23).

«Как вы стяжали такую пламенную веру?» – спросили его всего за месяц до смерти. Он подумал и ответил: «Я жил в Церкви: участвовал в святых таинствах», особенно же, как нам всем известно, в ежедневном совершении Евхаристии, – «молился, любил особенно читать богослужебные минеи, а когда оставалось время, читал и жития святых».

«Я жил в Церкви», – вот где главный благодатный источник веры, дающей пламень для любви пастыря, с радостью полагающего «душу свою за други своя» и приносящего себя, «яко хлеб сладки» Пресвятой Троице».

Летом 1911 года иеромонах Вениамин посетил Оптину пустынь. В этот ли год или на следующий, когда он вновь был в Оптине, ему предложили произнести проповедь. Видимо, зная о его преподавании в академии. Он поначалу отказался. Как ему казалось, «по смирению». Сомневаясь в сердце все же пошел к оптинскому старцу отцу Нектарию и сказал ему об этом. На что старец дал мудрый совет – на всю жизнь: «Никогда не отказывайтесь, если говорят вам старшие. Каким бы высоким делом ни казалось поручаемое вам, Бог за послушание поможет». Тогда отец Вениамин произнес эту проповедь. И как потом говорил, «никогда он так хорошо не проповедовал, как в тот раз».

По возвращению в Санкт-Петербург его ждало новое послушание. Указом Синода от 15 ноября 1911 года он назначался инспектором Санкт-Петербургской духовной семинарии. Пробыл отец Вениамин на этой должности чуть более месяца до 21 декабря, но срок этот показался ему многомесячным.

В отличие от академии семинария располагалась за стенами Александро-Невской лавры, в особом здании. Здесь отца Вениамина ждали неприятности. Против него выступили некоторые воспитанники. А причиной тому была, отчасти, строгость молодого инспектора. Вот как вспоминает об этом сам владыка в контексте общих выступлений против начальства в духовных школах на его памяти: «Третий бунт был при мне в Петербургской семинарии, когда я был инспектором ее и хотел вывести дурную привычку курить табак в спальнях ночью и ежедневное осведомление из всех десяти-двенадцати отделений: сколько кому поставили учителя баллов за ответ? Хотя мы сами выписывали им в особые тетрадочки все баллы раз в неделю…». Бунт, как обычно, сопровождался разными неприятными вещами, которые могут себе позволить учащиеся по отношению к своему нелюбимому начальству. Однако, как вспоминает владыка, преподаватели были на его стороне, а не на ученической. «Дело это потом, – продолжает он, – после двух дней криков против меня, утихло. Мы никого не наказали, понадеялись на совесть семинаристов. И тогдашний Санкт-Петербургский митрополит Антоний одобрил нашу снисходительность, а мне сказал: «Вот вам мой совет на жизнь: никогда не обращайте внимания на мелочи!» «После нескольких месяцев инспектирования меня назначили ректором семинарии в Крым, – продолжает владыка. – Это было на святках. Воспитанники разъехались по домам, оставалась небольшая группа сирот и бедных. Они сердечно провожали меня общим чаем. Было мило: прошлое забылось и стерлось.

– Отец инспектор! Неужели вы уходите от нас оттого, что мы учиняли дебош против вас? – мягко спросил один.

– Нет! У меня осталось теплое воспоминание от вас, а переводят нас, монахов, не спрашивая; куда пошлют, туда и иди».

Таким образом, 21 декабря 1911 года по рекомендации митрополита Антония (Вадковского) иеромонах Вениамин был назначен ректором Таврической духовной семинарии. А уже 26 декабря архиепископом Сергием (Страгородским) был возведен в сан архимандрита и вскоре отбыл в Крым на место своего нового служения, где его талант пастыря и проповедника раскрылся в полной мере.

Глава 6. Ректор Таврической и Тверской духовных семинарий (1912–1917)

Таврическая духовная семинария располагалась в городе Симферополе. После волнений 1905–1907 годов ее продолжало лихорадить: шли кадровые перестановки. В ноябре 1910 года управлять епархией назначили епископа Феофана (Быстрова). Не случайно, что отец Вениамин вскоре оказался рядом со своим наставником в роли помощника. Тем более, что фигура ректора семинарии была второй по значимости в епархии после правящего архиерея.

В Крыму, как и в Санкт-Петербургской семинарии, архимандрит Вениамин с самого начала проявил твердость и неминуемо столкнулся с недовольством семинаристов. «В Крымской семинарии, где я был ректором, – вспоминает владыка, – мною на престольный праздник не позволено было устроить традиционные танцы семинаристов с «епархиалками» в нашей семинарской зале, где прежде была домашняя церковь. Семинаристы бойкотировали акт, не придя на него демонстративно, а вечером, по семинарскому обычаю, разбили стекла… И тут было поступлено мирно. И ни в Тамбове, ни в Санкт-Петербурге, ни в Крыму не пришлось раскаяться в таком отеческом снисхождении: семинаристы это оценили, не злоупотребляли». Ученики увидели, с одной стороны, решимость и твердость молодого ректора, а с другой – его незлобивость и нежелание идти на конфликт.

Обязанности ректора семинарии архимандрит Вениамин совмещал со множеством других хлопот. Он состоял председателем епархиального училищного совета и миссионерского комитета; производил дополнительную ревизию Успенского монастыря (Бахчисарайского); был председателем Комиссии по выработке порядка празднования 100-летнего юбилея Отечественной войны 1812 года; состоял представителем съезда епархиальных наблюдателей для обсуждения положения церковно-приходских школ Таврической епархии; а 5 марта 1912 года вступил в должность редактора Таврических епархиальных ведомостей, которые выходили три раза в месяц в одной обложке с неофициальной частью издания – «Таврическим церковно-общественным вестником».

Активная церковно-административная деятельность ректора продолжала совмещаться с общественно-просветительской и публицистической. Архимандрит Вениамин возглавил Церковное историко-археологическое общество Таврической епархии и в 1913 году обратился к местному духовенству с просьбой способствовать его работе и имеющихся при нем учреждений – церковно-археологического музея, архива и библиотеки. «Общество приступает к своей работе по обследованию, охранению и собиранию памятников местной церковной старины и истории и, вспоминая дни древние, надеется учиться и учить других, воспитывая, по мере сил, интерес, уважение и любовь к местной церковной старине», – писал он.

Конечно, помимо обучения и воспитания учеников духовной школы, ректор семинарии продолжал неустанно совершать церковные богослужения и много проповедовать.

Помимо всего этого, в феврале 1913 года отец Вениамин сообщил читателям «Таврического церковно-общественного вестника» о решении «завести постоянный отдел под заглавием «Запросы жизни», где смог бы отвечать на актуальные и волнующие вопросы современности. Все это вскоре было осуществлено. В том же году архимандрит Вениамин принял участие в организации торжеств по случаю трехсотлетия династии Романовых. Об этом владыка вспоминает так: «Ясно, что идея 1913 года в подпочве своей имела робкое сознание ослабления царской идеологии не только среди интеллигенции, но и в массах. И понятно, что торжества были мало торжественны: отрабатывалась временная повинность. Это я особенно ярко увидел на губернаторском подобном торжестве в городе Симферополе, где я тогда был ректором семинарии.

В зале красивого Дворянского собрания под председательством культурного и доброжелательного губернатора, графа Апраксина, было заседание <…> Нас из “общества” было человек 100–150… Граф говорил горячую (больше внешне) соответственную речь. В заключение громко предложил крикнуть за династию “ура”.

Но что же вышло? Кроме его голоса да нескольких нас, собравшиеся почти не поддержали. Стало очень конфузно… А у меня промелькнула мысль: идея царя тут мертва… А народ и вовсе не праздновал никак.

Не знаю, как проходили торжества в других местах. Но если бы я был в то время на месте царя, то меня охватил бы страх: это было не торжество, а поминки… И следовательно, нужно было делать из них соответствующие государственные выводы. Но отпраздновали, раздали медали и опять “успокоились”».

За службу в Таврической епархии и в связи с празднованием «300-летия дома Романовых» архимандрит Вениамин тоже был награжден орденом св. Анны 2-й степени, но, пожалуй, никогда его и не надевал. А 26 августа 1913 года он был уже назначен ректором Тверской духовной семинарии, то есть переведен из Крыма в центральную Россию.

Этот перевод в Тверь владыка не мог впоследствии для себя однозначно объяснить. Никаких нарушений или небрежения к службе за ним не замечалось. Однако сам он этот перевод связывал с тем, что семинария в Твери тогда была гораздо многочисленней, нежели Таврическая. И тут же упоминал о ходивших слухах, что в его переводе было замешано имя Григория Распутина: неудобно было держать в Крыму, близко к царской даче в Ливадии, его противника, слишком много знавшего. «Еще ранее меня, – писал владыка, – вопреки своему желанию, переведен был из Крыма в Астрахань и известный епископ Феофан – по той же самой причине. По крайней мере, так думали и педагоги».

Чтобы прояснить данное обстоятельство, следует упомянуть о том, что, когда стали выявляться факты, свидетельствующие против Григория Распутина, епископ Феофан (Быстров) попытался нейтрализовать влияние последнего на императрицу Александру Федоровну. Собранные материалы против Распутина епископ передал на хранение тогда еще секретарю архиепископа Сергия иеромонаху Вениамину. Последний снял копии с документов и отвез их в Санкт-Петербург митрополиту Антонию (Вадковскому) для передачи царю. Чуть ранее и сам иеромонах Вениамин встречался с императрицей и имел возможность убедиться в том, как возвышенно она смотрела на Григория Распутина. «Я попытался несколько смягчить и ослабить такой восторг ее, – вспоминал владыка, – но это было совершенно бесполезно». И епископ Феофан, и архимандрит Вениамин неоднократно лично увещевали Распутина изменить образ жизни, но все было напрасно. Открыть глаза на этот вопрос другим лицам, приближенным ко двору, им также не удавалось: «…нас мало слушали, он был сильнее», – вспоминал владыка. Все эти обстоятельства, а также активное противодействие влиянию Распутина, видимо, не осталось без последствий. Сначала отец Вениамин, также, как и епископ Феофан были удалены подальше из Петербурга – в Крым, а затем один направился в Астрахань, а другой – в Тверь. Впрочем, подобные перемещения с места на место для Синодальной эпохи Русской Православной Церкви были обычной практикой. Здесь зачастую политика грубо вмешивалась в дела церковные.

Тем временем, в период своего ректорства архимандрит Вениамин продолжал во время отпусков совершать паломничества по святым местам. Он вспоминал: «Уже не помню, почему и как я, будучи ректором Таврической семинарии, решил к концу летних каникул посетить Оптину. На следующий год или через два я вторично побывал там, будучи ректором Тверской семинарии. Жил недолго – не больше двух недель». Паломничества становились для отца Вениамина школой сосредоточения и молитвы, послушания и смирения. Старцы Оптиной пустыни, Зосимовой пустыни, скитов Троице-Сергиевой Лавры были для него примером не только пастырского служения, но и монашеского делания. Свои впечатления от этих встреч он подробно опишет в книге «Божьи люди», в записках «Промысел Божий в моей жизни» и других своих воспоминаниях и заметках. Все это формировало тот монашеский, религиозный настрой будущего архипастыря, который он пронесет через всю свою жизнь. И главным в этом настрое будет смирение и послушание священноначалию, верность монашеским обетам и Святой Церкви.

На указе о перемещении архимандрита Вениамина в Тверь его правящим епископом Димитрием (Абашидзе), который в августе 1912 года сменил в Крыму епископа Феофана, была положена следующая резолюция: «С глубочайшим сожалением расстаюсь с дорогим о. ректором Вениамином. В продолжении целого года был моим неустанным помощником архимандрит Вениамин. Будучи прекраснейшим священнослужителем-иноком, о. архимандрит Вениамин принимал живое участие в устраивании церковных торжеств. Даровитый, талантливый, проповедник слова Божия о. Вениамин, не зная усталости, оглашал городские храмы Божии и иные собрания православных христиан назидательной, трогательной проповедью, произнося иногда по 3–4 проповеди в день. Стоя с подобающей честью и осязательной пользой во главе многих епархиальных учреждений, о. ректор нашел время и возможность основать и особый религиозно-философский кружок и много, много поработал для его осуществления. Кипучая церковная деятельность о. ректора в г. Симферополе, я уверен, никогда не изгладится из памяти лиц, имевших возможность так или иначе знать его. Талантливое же педагогическое административное служение о. ректора, исполненное энергии, мужества, сердечности, мягкости и снисходительности, надеюсь, навсегда сохранит в сердцах его бывших воспитанников и сослуживцев благодарную молитвенную память о нем. Да поможет ему Господь и на новом месте служения его быть столь же трудолюбивым, плодотворным, непостыдным Христовым воином, каким знал я его в г. Симферополе. Тверская духовная семинария – одно из многолюдных наших духовных учебных заведений, и призван туда от нас о. ректор высшим священноначалием, вне всякого сомнения, как талантливый молодой энергичный педагог-администратор, заслуживающий всякого поощрения. Глубоко почитая о. ректора, не могу молитвенно не пожелать ему и скорого архиерейства ради вящей славы Христовой Церкви».

В сложившейся политической обстановке скорое архиерейство архимандриту Вениамину, казалось бы, не грозило. Тем более, что его земляк и покровитель, первенствующий член Святейшего Синода митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский) еще в ноябре 1912 года отошел ко Господу. Но тем важнее пророческие слова епископа Димитрия – в будущем исповедника, схимника и преподобного.

По уже сложившейся практике архимандрит Вениамин основал в Твери православное религиозно-философское общество, в состав которого вошло значительное количество как духовных, так и светских лиц. Сам отец Вениамин был включен в состав Тверского братства св. блгв. кн. Михаила Ярославича и Тверского епархиального миссионерского совета. Причем в отличии от Таврической епархии, главным редактором местного церковного печатного органа он назначен не был. Возможно, именно поэтому проповеди архимандрита Вениамина в «Тверских епархиальных ведомостях» не публиковались. Исключением стало «Слово по поводу неожиданной смерти Высокопреосвященнейшего архиепископа Антония [Каржавина], сказанное в Тверском кафедральном соборе за Литургией при отпевании усопшего» в марте 1914 года.

Как уже было сказано выше, Тверская семинария была весьма многочисленной. Если в Таврической духовной школе обучалось около 300 учеников, то здесь, к примеру, в учебный 1914/1915 год насчитывалось 883 ученика. Охватить своим вниманием всех воспитанников ректор попросту не мог. Поэтому архимандрит Вениамин всячески старался воздействовать на них живым словом с церковного амвона. Так, например, 1 ноября 1913 года, в торжественный «Тихонов день», посвященный памяти святителя Тихона Задонского, покровителя Тверской семинарии, ректор произнес слово о «счастье веры». Именно о том, что было так необходимо сохранять в духовной школе молодым, неокрепшим сердцам. Касаясь современных пессимистических воззрений на цель и смысл жизни, доводящих человека вплоть до самоубийства, архимандрит Вениамин делал вывод, что основной причиной этого бича современности является отсутствие живой религиозной веры, «единственной умиротворяющей силы во встречающихся тяжелых душевных переживаниях и страданиях человека в жизни». «Эту мысль, – сообщал очевидец, – о. ректор аргументировал выдержками из сочинений Толстого и описанием его кончины, во время которой Толстой признал необходимость живой религиозной веры. Вообще вера, по глубокому убеждению о. ректора, является великой силой в истории человеческой жизни: она сообщает смысл жизни, утешает человека в страданиях, душевных и телесных, освобождает его от греховных мук и является на помощь человеку в последние минуты жизни, даруя ему спокойную и тихую смерть». В этой проповеди будущего святителя мы видим те «наброски», которые он впоследствии систематизировал и изложил в своем труде «О вере, неверии и сомнении».

По примеру своего обучения в Санкт-Петербургской духовной академии и по опыту Таврической семинарии, архимандрит Вениамин устроил в Тверской семинарии «богословский кружок», собрания которого проходили еженедельно в вечернее время в учительской комнате, актовом зале семинарии, – либо в квартире самого ректора. Кроме воспитанников, в собрании принимали участие и некоторые лица из духовенства. Иногда присутствовали здесь и преподаватели семинарии. В начале собрания кем-либо из участников зачитывался доклад-реферат, после чего начиналось его обсуждение. Нетрудно представить, какое здесь царило оживление и непринужденность, о чем свидетельствовал один из участников собраний. «Да и как тут не быть живому интересу, – писал он, – когда каждый имел возможность сказать “свое” слово, высказать свои мысли, давнишние думы о тех вопросах, которые так близки уму и сердцу семинариста-богослова, будущего кандидата пастырства». Чтобы представить то, о чем говорили участники «кружка», достаточно перечислить темы докладов: «Почему семинаристы не идут в священники?», «Желательно ли назначение жалованья духовенству?», «Позволительны ли удовольствия для духовенства» и т. д. Как видим, темы докладов были весьма практичными и важными для будущих пастырей.

Нередко и сам архимандрит Вениамин готовил выступление на собрании. Так, в докладе «Брак и пастырство» он затрагивал вопрос о предпочтительности брака или безбрачия для духовенства. Ректор обращал внимание воспитанников на то, что сторонники реформы церковной «брачной» практики порой забывают о светлых, положительных сторонах семейной жизни пастыря. «Прежде всего, самый подвиг девства разве может быть удобоносим для большинства рядовых сельских пастырей? – задавался вопросом о. ректор. – «Не вси вмещают словесе сего (закона девства), но им же дано есть» (Мф. 19, 11). Требования природного инстинкта, – продолжал он, – при вынужденном безбрачии часто склоняют пастыря-целибата, как мы видим на примере многих католических ксендзов, к внебрачному нарушению девства, или же приводят пастыря к мучительному, внутреннему «разжению» (1 Кор. 7, 9), заставляя его терять самое важное качество пастыря – внутреннее спокойствие духа. И брак в этом отношении есть спасительное «восполнение человеческого естества» для пастыря. Затем, в семейной жизни даруется и избавление от того мучительного чувства одиночества, которое почти неизбежно должно появиться в душе безбрачного одинокого пастыря. В семье пастырь находит поддержку в своем деле, советы, ласковое слово, утешение… Самая семья пастыря есть малая церковь (Ефес. 5, 32) – образец для прихожан в их семейной жизни… Да и семейные труды, волнения, заботы имеют не одни только отрицательные стороны, – они воспитывают волю пастыря, приучают его к борьбе, смирению, труду по жизни».