Текст книги "Отродье (СИ)"

Автор книги: Рони Ротэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава 12

Вечер опустился на княжий терем, погружая его в полумрак. В гриднице на широком дубовом столе, уставленном блюдами с запеченной дичью, рыбой и душистым хлебом, горели масляные лампы, освещая лица собравшихся гридей теплым светом. Во главе стола сидел Малко. Гридница полнилась шумом и смехом, песнями и похвальбой дружинников. Один лишь княжич был хмур, уставившись на своей кубок, заботливо наполненный стольником.

После разговора со Стояной ликование в душе молодого князя померкло. Одержанная над кузнецом победа перестала быть значительной, оказалась мелкой, недостойной. Который день, уязвленный словами Стояны, Малко не находил себе места. Эта девушка, потеряв близких, преодолев боровые чащобы, перенеся лишения, пришла в Зареборье за помощью в войне с истинными недругами. А он кичился перед ней победой в потешных боях. Не очелья, не каменьев с жемчугами – другого подарка ждет она от него, от зареборских князей. Малко поморщился, в очередной раз устыдившись своего поступка.

И подумал тут молодой князь о другом. О том, что не в силах он преподнести такой дар. Отец его, князь Велеба, отправит в Белоречье Драгомила, третьего своего сына. И посадит его на тамошний престол после изгнания гавранов. А ему, Малко, до седых усов не видать и малой вотчины.

Малко в сердцах ударил кулаком по столу. Гомон и смех в гриднице стихли, гриди удивленно взглянули на княжича. Он поднял голову, оглядел своих товарищей.

– Пресытился я потехами да игрищами. Дитячество это. Не попытать ли нам удачи в настоящем ратном деле, други мои? – задал вопрос Малко. – Белоречье подмоги просит, а батюшка мой для той подмоги Драгомила с дружиной дожидается.Не совестно ли вам, братья, от того, что нас за воев не держат?

Словно гром грянул – вздрогнула гридница множеством согласных голосов.

– Пойдете со мной на Белоречье, гавранов бить, истинной славы искать? – крикнул Малко.

Повскакивали гриди с мест, раззадоренные, готовые сию же минуту седлать коней и мчаться на сечу.

– Пойдем! Веди, Малко!

Не мешкая, поспешил княжич в отцовскую опочивальню. Отрок-челядинец известил князя и Малко вошел в покой. Велеба сидел на покрытом шкурами ложе в одной лишь исподней рубахе, а лекарка-волхвица растирала ему колени и щиколотки пахучей мазью. На княжича волхва даже и не взглянула.

– Почто явился на ночь глядя? – спросил Велеба. – Случилось что?

При взгляде на отца – угрюмого, недовольного своей немощью – недавняя решимость понемногу стала покидать Малко.

– Доброй ночи пожелать тебе пришел, батюшка.

– Что ж, спасибо.

– Нет ли каких вестей от Драгомила, батюшка?

– Коли были б, тебя бы не обошли.

Велеба чуть поморщился, когда лекарка, обматывая натертое колено тряпицею, нажала чуть сильнее. Взглянул на сына, угадав его нерешительность.

– Ну что мнешься, чать не девка. Молви уж.

Набрав воздуху в грудь, Малко выпалил:

– Дозволь мне в Белоречье идти! Вторая луна уж пошла, как гонец весть принес. Гоже ли людей, кои на нас надеются, без подмоги оставлять?

Лекарка приостановила движение рук, чуть повернув голову в сторону княжича. Хмурое выражение на лице Велебы сменилось удивлением.

– Это с каким же войском ты вознамерился на Белоречье идти? Иль ты мнишь, что я воев из сусеков да амбаров выимаю, ровно мельник просо? – усмехнулся Велеба. – Гавраны-то, слыхал ведь от выглядчиков, вверх по Бела-реке направились. Неровен час – от других вотчинников за подмогой явятся. Что я им отвечу?

– Своей малой дружиной обойдусь, – упрямо глянул на него сын. – Дозволь на Белоречье идти! Велизар мне братом названным был, неужто за гибель его воронью не воздам?

Лекарка закончила обматывать ноги князя, собрала в туесок свои снадобья, поклонилась Велебе и покинула опочивальню. Князь сделал знак отроку, и тот тоже вышел, оставив Малко наедине с отцом. Велеба набросил на ноги мохнатую медвежью шкуру и устремил проницательный взгляд на сына.

– Сдается мне, не так воздаяние тебя тревожит, как Драгомила возвращение. Мнишь, что брату твоему Белоречье отдам?

– Мудр ты, батюшка, – смутился Малко. – Твоя правда. Да ведь и ему более по нраву походы воинские, потехи звериные да девки весёлые. Навряд он отправке из Зареборья в глушь боровую возрадуется.

– А тебе, выходит, дальний угол по нраву? Или от меня сбежать норовишь?

– Мне по нраву княжеству нашему пользу нести, рубежи его стеречь от незваных гостей. Не серчай, но тут я аки валун на ниве – ни другим пользы, ни себе дела. Даруешь вотчину малую – вовек милости не забуду. Нет – так роптать не буду, сам добуду. Супротив воли твоей и власти ничего я не маю, помыслов дурных нет в сердце моем о тебе и братьях.

Велеба долго и пытливо смотрел на младшего сына, едва ли не в самую душу вглядываясь.

– Ну, ступай, ежели так. Белоречье ноне без князя осталось, и наследников несть. Твой престол белореченский, коли отобьешь у воронья, – вымолвил наконец Велеба. – К дружине своей стрельцов десяток бери. Более не дам.

Князь отбросил шкуру, поднялся, слегка прихрамывая, подошел к столу, и, взяв серебряный подвес Велизара, кинул его сыну.

– А коли вече тамошнее иначе решит? – поймав тавро, нахмурился Малко.

Велеба криво улыбнулся.

– Вече от гавранов городище не защитит. Того и поставят, у кого знак мой будет да дружина добрая. Дружина у тебя имеется, тавро на княжение тебе даю.

– И Олелю вместе с Гораздом в довесок? – повел бровью Малко.

– На что нам предатели да отступники? – пуще скривился Велеба, оскалившись подобно зверю. – Горазд своё нутро уж показал, под вороново крыло подметнувшись. Маеты от бояр сверх меры, норовят всяк к себе склонить, всяк свой кус ухватить, не хуже воронья в стороны рвут. А ты не клонись, поддашься – сломят. Воеводу белореченского псам отдай, не щадя, в вырии уж угол ему уготовлен. С княгиней сам решай, но на престоле ей более не место.

– Кому ж место? – насупился Малко, ожидая услышать имя девицы одного из боярских родов. От матушкиных смотрин доселе отмахивался да отнекивался княжич, отцовскому же приказу брать жену из названного им рода не посмел бы противиться.

– Тому, кому козни чужды и жадность очи не застит. Да вот хоть этой посланнице белореченской. От неё, небось, тоже толика хорохорства твоего, оттого и в Белоречье рвёшься?

– Стояне? – смешался княжич, пораженный в душе тем, как легко угадывает отец его думы.

– А чем плоха? – хитро прищурился Велеба. – Сказывала мать, как ты на неё поглядываешь да чем одариваешь. Остеречь тебя от неё, от чужачки, наказывала. А другие сказывали, как она тебе на посулы твои ответила. Хороша девка, не спорю. Что сирота простого роду, то тебе на добро. Родня докучать не будет. Боярышни, коих мать тебе сватает, по рукам и ногам тебя свяжут, при каждом шаге своем на родню оглядываться станешь, властью с ними поделишься, а там, неровен час, и лишишься. Да и не то важно, что белореченка на лицо баска да нравом пряма, а то, что из тех краев. Для Белоречья ты всё ж не своего племени – наместник посаженный. А она подле тебя, княгиней будучи, люд тамошний успокоит и сдержит. А подпору власти в дружине своей ищи, ими и держи. Обмысли слова мои, а решай уж сам.

Глава 13

Что-то творилось за пределами двора пральни, некая суета и смятение. Вот мальчишки пропорхнули щебечущей воробьиной стайкой. Перебивая друг друга в разговоре, поспешно миновали ограду озабоченные бабы да молодицы. Пробежали конюхи, ведя в поводу коней. И все они направлялись к княжьему двору. С той стороны доносился неясный шум, в который время от времени вплетался повелительныймужской голос. Ощущая всеобщее волнение, Стояна отложила рубель, вслушалась в далекий людской гомон. Подумалось – не пойти ли поглядеть? Да после отповеди княгини на теремной двор наведываться не хотелось. Разве спросить у кого…

– Стояна!

К пральне почти бегом, несмотря на тяжелую корзину, торопилась Додола.

– Стояна, – запыхавшись, выдохнула прачка. – Князь в Белоречье подмогу снаряжает!

– Как! – вскрикнула Стояна. – Разве ж Драгомил вернулся?

– Не Драгомил. Малко со своей дружиной в поход идет!

– Малко? – растерянно переспросила Стояна. – Что же…

«Что же он меня не известил?» – едва не сорвался упрек с уст Стояны, да осеклась, спохватившись – ей ли у зареборского князя ответа требовать?

– Отчего понурилась? – тронула Додола девушку за руку. – Радоваться впору!

– Мне бы Малко повидать, – устремила Стояна смятенный взор в сторону терема.

Удивление отразилось вдруг на её лице. Додола оглянулась – на двор входил княжич. Додола, поклонившись ему, отступила на несколько шагов. А Стояна, забыв поклониться, во все глаза глядела на Малко.

– Ох и очи, – усмехнулся Малко. – Того гляди, огнем полыхнут. Внял батюшка мольбе белореченцев, в твои уста вложенной. Идем на подмогу им.

– Я с вами пойду, – решительно молвила Стояна.

– У меня воев в достатке, – насмешливо прищурился княжич. – Да и какая нужда тебе с нами в Белоречье идти? Отобьем его у гавранов – пришлю за тобой.

– У Олели предо мной долг неоплатный. За батюшку, за Ерша,суженого моего, – нахмурила точеные брови Стояна.

– Взыщу сполна, будь покойна.

– Не зазорно воину на жену меч поднимать? – с осуждением глянула Стояна на князя. – Дозволь уж самой с ней поквитаться.

– Чем квитаться-то станешь? – рассмеялся Малко. – Очельем в неё кинешь? Аль опояском удавишь?

– Батюшка луком владеть научил, – не сдавалась Стояна. – Куниц да белок мною немало добыто. Достанет и на Олелю вострой стрелки, ежели и для меня лук найдётся.

– Лук-то найдется, да навряд пригодится. Княгиня, чать, не белка, по бору метаться не будет. Запрется в тереме, обороняясь дружиной гаврановой.

– А то уж по твоим силам противник, – глянула Стояна на Малко, да так посмотрела, что не нашелся он, что ответить.

Исчезли легкость и насмешка с его лица, потемнело чело, посуровел взгляд. Кивнул коротко, молвилпросто:

– Добро. Коль так решила, пришлю тебе с отроком лук по руке да добрый нож. С утренней зарей завтра выступим.

Едва Малко покинул пральню, всплеснула Додола руками, кинулась к Стояне.

– Стояна! Да что ж делаешь? Куда девке в поход воинский?

– Разве ж я в поход, Додола? – улыбнулась ей Стояна тихой улыбкой.

– А куда ж?

– Домой, на родную сторону. Истосковалась я по дому, мочи нет.

– А сгинешь там коли?

– В отчем доме и смерть легка, а в чужом краю жизнь не в радость.

Причитая и коря Стояну за неразумное решение, Додола все ж помогла собраться ей в дорогу – снабдила провизией, да одарила епанчишкой суконной: «Ночами уж зябко, а в бору особо». Явившийся от Малко отрок принес лук, тул со стрелами и добротный поясной нож. На утренней заре Стояна, облачась в штопаный свой наряд, накинув епанчу и примостив на спину мешок с провиантом, с трепетом ожидала у ограды.

По Зареборским улицам стелился туман. Послышался стук копыт и, озаренная лучами утреннего солнца, пробивающимися сквозь кроны деревьев, на улице показалась фигура всадника. Стояна едва узнала Малко в грозном витязе, что подъехал ко двору пральни. Его рост казался еще выше благодаря остроконечному шлему, кольчуга посверкивала под солнечными лучами. В поводу княжич вел оседланную гнедую кобылу. Увидя Стояну, Малко чуть улыбнулся и протянул ей уздечку.

– Ну что, гонец, постреляем воронов? Верхом-то не внове?

Вместо ответа Стояна приняла повод и, вдев ногу в стремя, села в седло. Малко бросил взгляд на её лапти.

– Эх, недогада я, обувку бы тебе справную. Ну да ничто, со стрелянного гаврана сапоги снимешь.

И, сочтя сказанное забавной шуткой, расхохотался. Конь под ним затанцевал, перебирая ногами и грызя удила. Направляя его вниз по улице, Малко махнул Стояне.

– Поспешай, гонец, битва грядёт!

Глава 14

Не дождалась тетка Смиляна в условленный срок у реки бортникову дочку. Ни на другой день, ни на третий не явилась Стояна, а там уж и луна миновала. Почтя Стояну сгинувшей в бору, справила тетка Смиляна по ней тихую тризну, всплакнула по горькой её доле.

Не отыскали Стояну и гавраны, по лесу по приказу Марги рыщущие. Сочла Олеля соперницу свою погибшей и успокоилась.

И невдомек было обеим – ни тетке Смиляне, баюкающей печальной колыбельной малолетнего внука-сироту, чей отец полег в битве с гавранами, а противящуюся мать забили вороги до смерти; ни Олеле, предающейся на княжьем ложе забавам непристойным – что сквозь боровые чащобы, сорящие опадающей под осенним ветром листвою, едет на гнедой кобылице Стояна. Едет по левую руку от Малко, а за ними, распугивая лесное зверье изаставляя его убираться подальше от дороги, движется княжья дружина – шесть десятков оружных воев. Сияет на остриях копий солнце, посверкивают лучики на кольцах байдан и латных пластинах, отражаются в умбонах щитов краски осеннего разноцветья. Оглянется назад Стояна – и радость закипает в её груди, а пуще неё щемит сердцекручина по тем, кого более ей не увидеть.

На первом биваке взяла Стояна лук со стрелами, пошла стрелять по стволу березовому. Ловко получалось, редко когда промашка выходила. Дружинники встречали каждый удачный выстрел одобрительными возгласами. Но Малко, поглядев недолгое время на её занятие, покачал головой.

– Добрый стрелец. Да вот загвоздка – лук в тереме не подмога. Вынимай-ка, гонец, ножичек.

Послушалась Стояна. Усмехнулся Малко, глядя, как держит она нож.

– Не репу строгать собираешься, и не кура разделывать. В боевой хват клинок по-иному берется.

Подошел, взял Стояну за пястье бережно, и, вынув из её руки нож, переложил по-другому.

– Урок для тебя один – держи оружие крепко. А ежели сразиться придется с бездоспешным, сюда бей…

Он взял другую ладонь Стояны и приложил к своей груди.

– Иль сюда…

Рука переместилась к горлу. «А волос у него мягкий совсем, ровно куний мех» – подумала Стояна, ненарокомкоснувшись светлой бороды, и, смутившись, отдернула руку.

Ходко двигалось войско, к исходу четвертого дня узнала Стояна родные места. Оставив тореную тропу, дружина углубилась в лес. Встали на закате лагерем в лесной чащобе, огня не разжигали, дозор удвоили. На рассвете Малко отправил четверых выглядчиков к Белоречью. Возвратившись, поведали они, что стоят дозоры гаврановы лишь на их лодиях да на стенах крепостных, а в лесу окрест городища караулов не выставлено.

– То нам на добро, – сказал кто-то из дружинников. – Изгоном Белоречье возьмём.

– Мало нас для того, – ответил Малко. – Помимо же, нам град и жителей его оберечь надобно, а не класть в один ряд с вороньем. Помыслить сперва надобно, как ловчее ворога одолеть.

И Малко, собрав выглядчиков и доверенных гридей, стал держать с ними совет.

– Княже, дозволь мне на заимку наведаться! – взмолилась Стояна. – Недалече она.

– Не ко времени, – нахмурился Малко. – Обожди, покуда воронье прогоним.

– Тятя там, – едва слышно прошептала Стояна. – Зверьё, поди, до костей обглодало. Землицы хоть сверху насыпать.

Вздохнул Малко с досадою и нехотя подозвал двух дружинников.

– Баян, Избор, идите с ней. Да глядите в оба.

До заимки вела Стояна гридей заветными тропками. Прежде чем выйти к землянке, долго прислушивались к лесным звукам. Первым на поляну, держа наготове меч, выбрался из-за зарослей Баян. Огляделся, махнул остальным. Стояна на ослабевших ногах приблизилась к землянке и обомлела – не было батюшкиных останков на поляне. Вместо истерзанного, обглоданного тела увидела она лишь свежую насыпь на том месте, где истек кровью Богоша. А на насыпи – несколько зерен да пустая глиняная плошка.

– Никак, тризну по тятеньке кто-то справил, – опустившись на колени у насыпи, прослезилась Стояна.

В кустах неподалеку мелькнуло что-то светлое. Избор наперевес с мечом бросился туда и через малое время вернулся, ведя вперед себя мальчонку лет восьми с берестяным кузовком.

– Даньша? – глянув на мальца, удивилась Стояна. – Даньша, это я, Стояна!

Мальчишка широко распахнутыми глазами глядел на девушку.

– А матка баяла, будто тебя волки в бору задрали, -вымолвил, наконец, несмело.

– Не задрали, – рассмеялась Стояна. – Ты чего тут бродишь один?

– Грибы беру. И не один я вовсе, ребята недалече, – мальчик мотнул головой в сторону. – Да матка велела дядьке Богоше помин оставить.

Даньша несмело воздел глаза на воев. Избор кивнул, убирая меч в ножны. Малецвынул из кузовка деревянную баклажку, наполнил плошку водой и вытряс на насыпь горсть зерна.

– Даньша, а кто ж тятю моего погребал?

– А мы с ребятами, – ответил мальчонка. – Старших в бор гавраны не пущают, вот они нам и наказали.

Баян и Избор переглянулись. Стояна обняла мальчика, взъерошила его светлые волосы.

– Храни тебя Род, Даньша.

– А это кто? – спросил Даньша у Стояны, указав на дружинников.

– Это добрые вои, дружинники князя зареборского.

– Зареборского! – восторженно воскликнул мальчик. – Они к нам на подмогу?

Стояна кивнула и прикрыла ему ладонью рот.

– Только никому не говори. Ни матушке, ни ребятам. Никому. Скажи только тетке Смиляне, что буду ждать её сегодня сразу после полудня в уговоренном месте.

Холодна осенняя водица в Бела-реке. Шевелит ветер камышовые метелки, гонит рябь по воде. Едваудалось Стояне уговорить Малко отпустить её увидеться с теткой Смиляной. Убедила лишь потребой выведать обстановку в городище. Баяну и Избору, дабы не звенеть и не бличить доспехами, пришлось разоблачиться до рубах, оставив из оружия лишь поясные ножи. Сидели теперь все трое на берегу под ракитовыми кустами у камышовых зарослей, дожидаясь тетку. Гриди, поглаживая пальцами рукояти ножей, сквозь покачивающиеся стебли поглядывали в сторону недалеких ладей, на которых с заманчивой беспечностью томились гавраны-дозорные.

Но вот на берегу показались трое белореченок с бельевыми корзинами. В одной из женщин Стояна узнала тетку Смиляну.

– Отворотились бы, – шепнула Стояна притаившимся за спиной гридям.

Но те в ответ лишь приложили пальцы к губам – молчи, мол. Делать нечего, скинула Стояна с себя все, кроме рубахи, вошла в воду и, осторожно раздвигая камыши, поплыла в сторону мостков. Помимо тетки, явились на берег Русава, мать Даньши – видать, не удержался малец, обмолвился перед ней, и сестра её Гаяна.

– Уж и свидеться не чаяла! – пустила слезу тетка Смиляна, увидя девичье лицо в камышах. Русава и Гаяна, тихонько помахав Стояне, заплескали бельем, затянули негромко протяжную песню.

– Полно плакать, тетка Смиляна, – зашептала Стояна. – Во здравии я, дружина зареборская в лесу таится, ждет меня с вестями. Сказывай, что в городе делается.

– А то ж, что и прежде, – оглядываясь на лодии с дозорными, зачастила та. – Обобрали кажный двор до последней хворостины, у баб и девок мониста да уборы, кои с жемчугами иль каменьями, отняли. И заступиться некому – мужиков-от крепких в первые дни посекли, лишь отроков да старцев не тронули. Год нонче богатый, а с нив да огородов бабы с ребятишками урожай снимали.А этим лиходеям только успевай чаркуда каравай подносить. Токмо разомлело ныне воронье, насытились грабежом, опаски в них поубавилось. Вона, дремлют на лодиях. Ух, сама бы рогатиной под ребра им ткнула! Да без меня внука малолетнего кому бдети?

– А Олеля?

– Княжит, – сплюнула тетка. – Раздобрела на нашем горе. И нрав под стать гавраном сменился – ежели кто не так глянет иль поклонится, Горазд завсегда наготове. Был воевода – стал кат.

– А вход окольный, коим Олеля гавранов провела, под надзором?

– Вход-то? – призадумалась Смиляна. – Стоит там стража, не пройти. В Белоречье ноне одна дорога – чрез главные ворота.

Холодна осенняя водица, продрогла Стояна. Посинели руки, заломило ноги, зуб на зуб не попадает.

– Пора мне. Ты вот что, тетка Смиляна, – попросила Стояна. – Ты погляди, где в городе дозоры стоят, да сколько. Я более сюда не приду. С вестями завтра Даньшу на тятину заимку присылайте. Русава, пустишь его?

Русава кивнула. Женщины собрали белье и, продолжая напевать, направились к крепостице. Стояна прежним путем проплыла к гридям, стуча зубами, сбросила мокрую рубаху, натянула сухое и онивернулись в лесной лагерь.

Глава 15

Верно подметила тетка Смиляна – разомлели гавраны, поутихли.Да не спокоен был воевода Горазд. Опытный воин, многое повидал он на своем веку, и пропажа бортниковой дочки не давала ему спать по ночам. Настойчиво рассылал воевода гаврановы дозоры по бору до тех пор, пока одного из дозорных не растерзали волки. Взъярился на воеводу Марга. С того дня посчитали Стояну сгинувшей, и дозоры в леса более не высылали.

Но осторожен и оглядчив был Горазд. Намётанным глазом,чутьем старого зверя приметил он переменившийся вид и взгляд Гаяны, что на княжеской поварне прислуживала. Бывало, куру иль утицу ощипывает, да молчит, глаза поднять не смея. А тут, обходя терем, услышал воевода, как припевает молодица да пошучивает. А с чего бы ей веселится, коли отца и мужа гавраны загубили?

Велел воевода верному человеку из дворни приглядывать неприметно за Гаяной. На другой день после полудня явился соглядатай доклад держать.

– Никуда из городища не выходила. Ввечеру с сестрой к Смиляне на посиделки ходили, сидели тихо. По раннему утру бита была она стояльцем своим, видать за позднее возвращение. Опосля со Смиляной ходили по всему городищу, полынь рвали.

– Полынь? – озадачился воевода. – Почто?

Челядинец пожал плечами.

– Можа веники вязать. По две корзины набрали. Все городище обошли. На дворе у Смиляны весь ворох свалили. Пополдневала у сестры, а опосля сестрич её, Русавы малец, в лес подался. Хвороста, мол, мать принести наказала.

– Давно ли?

– Сей час в ворота прошел.

Горазд вцепился пятерней в бороду, уставившись на сучок в бревне.

– Все городище, сказываешь, обошли…

Воевода взглянул на челядинца пытливо.

– Что ж малец, один пошел? Неровен час, волк аль другой какой зверь покусится.

Челядинец хитро прищурился.

– И я о том помыслил, батюшка боярин. А потому вослед за ним сынка своего отправил. Он за ним тихонько и приглядит.

Горазд усмехнулся.

– Как вернется сын твой, тотчас ко мне веди.

Оставшись один, воевода принялся мерить шагами горницу. На кой бабам полынь осенняя пожухшая? Брошенные челядинцем слова будоражили Горазда – «все городище обошли». «Не иначе, дозоры высматривали! – пронзила воеводу мысль. – А глубоко в бору, небось, притаилось воинство зареборское и выжидает случая удобного на приступ Белоречья идти. А постреленок Русавы у них посыльный, выходит!».

Воеводу бросило в жар от этой догадки.

«Велеба к недругам лют, а к тем, кто им потакает – ещё лютее. С плеча не рубит, и напрасного риску не любит. Уж ежели нынче только отправил в Белоречье войско, стало быть, добрую рать собрал. Ох, быть сече кровопролитной и казням жестоким».

Так размышлял Горазд, терзаясь догадками, безжалостно теребяи лохматя стриженую полукругом бороду. Мечась по горнице, не заметил, как смеркаться стало. Скрипнула дверь,вошел челядинец – лица на нем нет, а с ним мальчонка лет десяти, тоже бледный и напуганный.

– Говори, что в бору зрил, – приказал воевода мальчишке. – Куда Даньша ходил?

– На заимку дядьки Богоши, – выдавил в смятении тот. – Ждали его там, вои.

– Гавраны? – на всякий случай спросил воевода, хотя и знал уже ответ.

– Нет. Не они. А еще… – заикаясь, молвил паренек. – Еще навья с ними была.

– Кто? – переспросил Горазд.

– Бортничиха, Стояна, дочка Богошина, кою волки заели.

– Вот как, – качнул головой Горазд. – А припомни-ка, храбрец, сколько тех воев было и были ли у них щиты чем-нито расписаны?

– Трое было, – после недолго раздумья ответил мальчик. –Со щитом один, на нем – кур багряный огненный.

– Ступай, малец. Смелым витязем вырастешь, – отпустил Горазд мальчишку.

Проводив сына и притворив плотно дверь, челядинец склонился перед воеводой.

– Батюшка боярин, – спросил с тревогой. – По всему – Велеба рать прислал. Чего ж делать теперь?

– Тебе – молчать, – жестко ответил Горазд. – Не то языка лишу. А паче отпрыску своему накажи, да припугни: мол, кто навью видел да разболтал о том – сам помрет.

Ясная звездная ночь опустилась на Белоречье, пахнула холодным воздухом. Погасли огни в домах, затихли всякие звуки, людьми производимые. Псы и то притихли, словно чуя надвигающуюся опасность. Обошел Горазд дозоры, поглядел, не хмельны ли сторожа. Покачал сокрушенно головой, увидя у многих баклаги с брагой, да браниться не стал – питие в дозоре гавраны за порок не считали. Бодрствовали стражи, и, хоть и во хмелю да вполглаза, стерегли подступы к городищу и выходы из него.

Но на то и воевода, чтоб знать тайные пути, о коих другие и не ведают. Запасшись светочем из просмоленной пакли, воевода, укрываясь в тени построек, поспешил к укромному месту. В той части крепостной стены, что высилась над крутым речным обрывом, имелся в частоколе неприметный для несведущего человека лаз. Вместо цельных бревен в стену у самой земли были вставлены два куска широкого горбыля. Горазд разгреб землю у основания стены, сдвинул заслон и нырнул в образовавшийся проем. Внутри схрона лежала давноприпасенная им веревочная лестница, один конец которой был крепко прибит к бревнам. Воевода скинул лесенку вниз и спустился по ней на узкую прибрежную полосу. В зарослях ивняка под обрывом хранился легкий одновесельный челн. Горазд сел в него и, стараясь грести как можно тише и опасливо поглядывая на силуэты гаврановых лодий, направил лодчонку через затон к другому берегу. Добравшись, он укрыл челн в камышовых зарослях и скрылся в темном, пахнущем мхом и сыростью бору.

Удалившись в глубину леса, Горазд поджег светоч. Просмоленная пакля горела ярко, освещая ему путь. Шел воевода к Богошиной заимке, уж не таясь, нарочно наступая на сухие, хрустящие под ногами ветки и шурша опавшей листвой. Пискнула потревоженная в гнезде птица, ухнула недовольно ослепленная светом сова, прошмыгнул какой-то мелкий зверь по кустам, испугавшись огня.

Нескорой была дорога к заимке и днем, а ночью и того дольше. С середины пути учувствовал Горазд, что следят за ним чужие глаза, крадутся в сумраке, в стороне от света, незримые выглядчики. А как вышел воевода на поляну к землянке бортниковой, уж ждали его там.

Зажглись огни в руках у обступивших Горазда ратников, зазвенели вынимаемые из ножен мечи. К воеводе приблизился молодой воин, пригляделся и усмехнулся в льняные усы.

– Никак сам Горазд, воевода белореченский?

– Я и есть, – ответил тот. – А тебя как величать, витязь?

– Неужто не упомнишь меня, боярин? При последней нашей встрече ты мне дочь свою, Олелю, в жены сулил. Да с той поры уж зим пяток минуло, немудрено и запамятовать.

Укорил себя воевода за недогадливость – ведь и вправду похож был княжич на молодого Велебу, коего Горазд с отрочества знал. А на груди у Малко углядел воевода подвес Велизаров, пропавший в тот давний день. Стало быть, Велеба на княжение своего младшего сына в Белоречье поставить решил. А коли так, то и войско с ним должно быть великое – вотчину отвоевывать. Пронеслись эти думы у воеводы в голове быстрее молнии, и порадовался Горазд своей прозорливости.

– Малко Велебич? – спохватившись, поклонился Горазд. – Прости, светлый князь, не признал сразу, темно.

– Темно? Татю да изменщику темнота – мать родная, – нахмурился Малко. – Наслышан батюшка о неверности и подлости твоей, и велено мне смерти тебя предать. Не ждал, что сам на казнь явишься. Оттого дарую тебе смерть легкую.

Малко потянул из ножен меч, и Горазд пал пред ним на колени.

– Выслушай, княже! Выслушай, уж потом решай – смерти аль живота мне даровать. Не предательством моим Белоречье пало, а Велизаровой безрассудностью и самонадеянностью. Не открой я врата – нашел бы ты лишь разор да пепелище. А вину свою я искуплю, вместе с тобой супостатов из городища гнать буду. Оттого и пришел – обсказать, как ловчее это исполнить.

Засмеялся княжич.

– Опоздал ты, воевода. Уж измыслено всё. Половчей тебя человек в Белоречье имеется.

– Ты про Русаву с подругами её? – не поднимая головы, вкрадчиво молвил воевода. – Чего ж баба такого надумать может, что мужу боярому и воину не по уму?

Удивился Малко, но виду не показал.

– Того, что сторожа гаврановы на питие падки, а в брагу нынче зелье сонное влито. Где дозоры стоят, нам теперь ведомо, туда наперво и нагрянем. А на заре бабы, коих ты глупыми мнишь, ворота нам отворят.

– Глупые и есть. Стража до зари сменится. Не откроют бабы ворота, сами полягут от мечей. И воинство твоё напрасно к стенам подойдет, лишь выкажет себя. Мой-то план вернее будет.

Поглядел Малко на согбенную, напряженную спину воеводы недолгое время, вернул меч в ножны. Выдохнул Горазд, поняв, что миновала гроза.

– Поднимись, – сказал Малко.– Сказывай, что надумал.

Выпрямился Горазд, глянул на Малко впрямую.

– Проведу тайным ходом десяток твоих воев в городище, они стражу положат и ворота откроют. Но идти сей же час надобно.

– Ты уж отворил раз ворота, – поморщился княжич. – Как тебе верить-то?

– Твоя воля, князь, коль не веришь мне. Но будь я тем, кем счёл ты меня, висела бы Русава нынче с мальцом своим на воротных столбах, и подруги её обок, с обгорелыми пятками опосля допроса пристрастного. И ждали б тебя не спящие хмельные сторожа, а пращники да лучники на заборолах.

Долго думал Малко, глядя на воеводу, прикидывая и так и эдак.

– Для себя чего просишь? – вымолвил наконец княжич.

– Слова твоего, что меня и Олелю не тронешь.

Усмехнулся Малко, склонил голову набок, кивнул.

– Ну, так вот тебе моё слово – ни тебя, ни княгиню я не трону.

Повернулся Малко к дружинникам своим.

– Баян, бери людей, ступай с ним. Как сладите всё, сигнал дашь и ворота нам откроешь. А ежели чего худого воевода измыслил – головы его лиши.

Исчезал, теряясь средь могучих стволов свет факелов уходящих с воеводой дружинников.

– Неужто спустишь ему вероломство, Велизару жизни стоившего? – глядя вслед удаляющемуся Горазду, спросил Избор у княжича.

– Люба мне на моё благо измена, да отвратны изменники, – прищурился Малко.