Текст книги "Внутренний враг"
Автор книги: Рональд Лафайет Хаббард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
– Конечно.
Спустя некоторое время послышался рев подъезжающей машины. Я встал, чтобы лучше видеть ворота: в них стрелой влетел автомобиль и, затормозив так, что взвизгнули шины, припарковался точно на месте стоянки.
Это был белый БМВ – высокоскоростной седан с низкой посадкой и широким корпусом. Изнутри лобовое стекло и окна защищались непроницаемыми для постороннего взгляда пластмассовыми экранами. Ютанк вышла из машины со стороны водителя. Белый плащ с капюшоном и чадра скрывали ее с головы до ног, оставив видимыми лишь черные, как терновые ягоды, глаза, да и те затенял козырек капюшона. Скромно и изящно, крадущейся походкой, она прошла через двор. Я хотел остановить ее, но она повернулась, с опущенными глазами скользнула мимо и исчезла в своей комнате.
Я тут же встревожился: уж не сделал ли я что-то не так, не обидел ли ее чем?
Из седана вылезал Карагез с какими-то свертками. Их подхватил мальчишка и помчался в комнату Ютанк. Дверь за ним захлопнулась. В тревоге я подошел к Карагезу и спросил:
– Как машина – все нормально?
– Отличная! – похвалил он. – Одна у них только была такая, уже готовая для отправки богатому чиновнику, но, как только я передал им ваш заказ, они уступили ее нам и даже, как бы в качестве дополнительной скидки, немедленно перегнали ее в ваш дом. Ход у нее прекрасный, хотя скорость (…) – несется как шайтан.
– Ей-то понравилась?
– Еще бы! Вся над ней слюнками изошла.
– А когда ей сдавать на права?
– Да мы уже их получили. Я всего лишь показал ей то, что мне показал продавец, да еще как рулить, ну и все такое. А через десять минут она уже все освоила. Экзаменатор поклялся, что давно уже не видел лучшего водителя. Чудеса да и только!
– Ну что ж, неудивительно, – резюмировал я. – Умелому наезднику на верблюдах ничего не стоит освоить автомобиль для дорожных авторалли.
– Что правда, то правда, – согласился Карагез.
– Но чем же она тогда расстроена? – спросил я.
Он думал, думал, затем сказал:
– В магазине, где продаются кассеты, ей понадобился какой-то Чайковский – композитор, что ли, – и сочинение «Увертюра 1812 года». Она сказала, что ей нужна запись с настоящими пушками. Но ни того ни другого у них не оказалось, они пообещали, что пошлют запрос в Стамбул. Но она не так уж и расстроилась. Сказала, что возьмет «Битлз», а остальное подождет. – Он подумал еще немного. – Ах да! Она им сказала, что на аудиокассетнике, который ей хотели всучить, завалены высокие частоты и что им лучше бы приобрести приличную аппаратуру с высоким качеством воспроизведения, если они хотят видеть ее своим клиентом. Но вообще-то она разговаривала с ними очень мило, скромно и вовсе не лезла напролом. По ее акценту можно сказать, что она из диких кочевников России, но, ей-богу, в жизни еще не встречал такой благовоспитанной и скромной девушки. Ну, если не считать тех случаев, когда она садится за руль этой машины!
Итак, к загадке, чем же я все-таки мог ее расстроить, – ни малейшей зацепки. Это омрачило мой день. Я слышал смех из ее садика, ее гортанный веселый голос и писклявый визг двух ее мальчишек. Значит, на них она не сердится. Над машиной у нее слюнки текли, на продавцов она не злилась, моментально получила водительское удостоверение, Карагез ее ничем не расстроил. Напрашивался единственный вывод: она обиделась на меня. Невидящим взором я уставился на кучу скошенной травы. Я знал твердо: без Ютанк мне не жить.
Глава 9
Порой в жизни случается, что кто-то увидит коротенький проблеск рая, а затем живехонько погружается в бездну ада. И такое вот-вот должно было случиться со мной.
В тот вечер никакого посланца от Ютанк я так и не дождался, хотя без пользы просидел несколько часов, досадуя на свою судьбу. Утром, с воспаленными от недосыпания глазами, взъерошенный от беспокойства, я подумал, а не поговорить ли мне с нею и не спросить ли просто: что случилось – может, тогда все и уладится. По крайней мере я буду знать.
Понимая, что стучать бесполезно – ведь она просто захлопнет дверь перед моим носом, – я задумал хитрый план: притаиться во дворе и, когда кто-нибудь будет входить или выходить, проскользнуть в дом и спокойно задать ей свой вопрос.
По моей нынешней оценке этот план все еще кажется мне разумным. Однако ничего опрометчивей я не мог придумать. Я пристроился за плетеным стулом прямо у двери. Высокий стул скрывал меня довольно хорошо, и, став на колени и выглядывая, я не спускал глаз с двери. Изнутри до меня доносились еле слышные звуки текущей воды и всплесков. Немного погодя я вдруг услышал стук поднимаемой щеколды, и дверь открылась! Появился один из мальчишек, совсем нагишом. Он остановился и крикнул: «Мелахат!»
Изнутри послышался мелодичный голосок Ютанк:
– Попроси у нее и щетку для спины!
Мальчишка стрелой промчался по внутреннему и наружному дворам, вопя: «Мелахат! Нам нужны еще полотенца!»
Вот он мой шанс! Сорванец оставил дверь в спальню приоткрытой!
Выбравшись из-за плетеного стула, я на цыпочках вошел в комнату, боясь стукнуть или звякнуть чем-нибудь и испугать ее. Из ванной доносился плеск воды – дверь туда была широко открыта. Я крался молча, надеясь сказать ей одно-два словечка и увидеть, как она улыбнется в ответ, – и тогда все будет в порядке. И тут я увидел ее! Она лежала в ванне, пузырчатая белая пена доставала ей до подбородка, позволяя видеть только голову и кончики пальцев приподнятых в воде рук. Чтобы не намочить волосы, она забрала их вверх. Я видел ее в профиль: она сосредоточилась на руках и куске мыла, которым намыливалась.
Я прокрался мимо низкого столика с лежавшей на нем книжечкой и, должно быть, задел ее брюками – она упала на пол с легким стуком. Ютанк, наверное, услышала, но в мою сторону не посмотрела, лишь спросила: «Щетку принес?»
При звуке этого голоса я затрепетал от восторга. Ее черноволосая головка и изящные ручки над пеной казались мне бесконечно прекрасными. Это лишало меня дара речи. Любовь к ней наполнила все мое существо. Я попытался вернуть себе власть над голосовыми связками: «Ютанк…»
Головка тут же повернулась ко мне, ротик в ужасе приоткрылся, лицо залилось яркой краской стыда! Я шагнул вперед, чтобы успокоить ее, все еще пытаясь справиться со своим голосом. Она отпрянула, сжалась, словно желая превратиться в горсть пузырьков, и вдруг закричала: «Не убивай меня!»
Я так и обомлел! До чего ж я ее напугал! Пятясь, я вышел из ванной, но тут услышал еще один голос: «Не убивай ее!» Это был второй мальчик, тоже совсем голый. Он стоял у туалетного столика, сплошь уставленного открытыми коробочками.
Внезапно он словно с цепи сорвался: запустил в меня пудреницей и с криком: «Только посмей ее убить!» схватил вторую и швырнул что есть мочи. Белый взрыв окутал мне ноги. «Не убивай Ютанк! – орал он во всю силу своих маленьких легких и все рылся в коробочках на столике, пытаясь найти еще одну пудреницу.
Я выбежал из комнаты и пошел по дворику в полном смущении.
Первый мальчишка возвращался по двору бегом. Он уронил полотенца, и они в беспорядке валялись позади. В руках у него была щетка для спины с длинной ручкой. Из ванной за моей спиной все еще раздавались крики.
Мальчишка ринулся ко мне, загородил дорогу, крича во все горло: «Только посмей убить Ютанк!», и при этом ударил меня щеткой! Ростом он был невелик, и щетка в его руках едва достала мне до локтя, но орудовал мальчишка ею что есть мочи.
У меня лопнуло терпение!
В конце концов, он сам виноват: кто оставил дверь открытой?
Я замахнулся правой рукой, сжав кулак.
Изо всех сил я ударил его в лицо!
Он отлетел метров на пять и с глухим стуком рухнул на землю!
Из других помещений уже вывалила прислуга, видимо, привлеченная криками. Они увидели, как растянулся на земле мальчишка, видели и меня в воротах внутреннего дворика. Не доходя шагов пяти до того места, где лежал мальчишка, они застыли безмолвной толпой. Он лежал на боку с закрытыми глазами и подергивался. Из носа у него хлестала кровь. Прислуга не осмеливалась приблизиться к нему, заня меня, они понимали, что этого лучше не делать. Из толпы ко мне двинулась мать этого мальчика, но Карагез удержал ее за руку. Турки ломали головы, не зная, что делать. Но меня-то они знали хорошо! Поэтому они один за другим становились на колени и медленно, с завываниями, бились лбами о травянистый газон.
Я стоял, не двигаясь, свирепо глядя на эту сцену.
За спиной у меня послышался какой-то звук. Что-то скользнуло мимо.
Это была Ютанк.
Она не взглянула на меня, не остановилась, чтобы успокоить.
Эта дикарка вышла на лужайку и устремилась прямо к лежащему мальчишке. В белом плаще с капюшоном и в чадре, босая, она оставляла за собой лужицы воды на плитках.
– О, бедняжка, – проговорила Ютанк, стоя над телом мальчишки, – ты пытался меня защитить. – Она пощупала его пульс, осмотрела руки и ноги. Затем подняла его и понесла, а когда проходила мимо меня, даже мельком не взглянула в мою сторону.
Она отнесла мальчишку к себе и закрыла дверь. Толпа медленно разошлась. Я был в полной растерянности и не знал, что делать. Все это не укладывалось у меня в голове.
Я пошел в темный уголок двора и уселся под кустами, пребывая в каком-то оцепенении, как бывает, когда прыгаешь вниз со скалы и находишься только на полпути падения.
Спустя некоторое время приехал старый бородатый доктор из города. Карагез провел его к Ютанк.
Доктор пробыл там очень долго. Наконец он вышел. Я моментально оказался перед ним.
– Как Ютанк? – спросил я его.
– Так зовут этого мальчика? – Он взглянул на меня с удивлением. – странное имя для мальчишки.
– Нет-нет, – досадливо покачал я головой. – Не мальчика. Женщины! Как она?
– Ах, женщина! Да, она очень расстроена. Видите ли, по ее словам, у мальчика очень красивое лицо, а теперь у него сломан нос и вдавлена скуловая кость. Она предложила мне хорошие деньги, чтобы это исправить.
Я понял, в чем тут дело: у нее какая-то непонятная озабоченность эстетикой.
– И что же? Вы это сможете сделать? Сможете?
– С носом еще что-то можно сделать, – отвечал он после некоторого раздумья, – челюсть…
– Везите его самолетом в Стамбул!
Он покачал головой:
– Какой смысл? Им не сделать больше того, что сделал я, какой бы чудесной аппаратурой они ни обладали.
И он уехал. Я вернулся назад и снова присел за кустарником. Я пытался размышлять, пытался прийти к каким-то выводам. У меня было такое чувство, будто кто-то умер – непрестанная давящая тоска, справиться с которой невозможно. Ужасные последствия этих событий все тяжелее ложились мне на душу. Нет, никогда больше Ютанк не заговорит со мной, не станцует для меня. Она уж больше ни за что даже не взглянет на меня. Я понимал, что навеки отрезал ее от себя. Жить с такой тяжестью на душе было невыносимо.
Я попытался обратиться к своим знаниям по психологии, чтобы как-то справиться с этим, но безрезультатно – ничего мне там не светило. Горе становилось все тяжелее.
Весь остаток дня я просидел там. Я просидел там и весь вечер, и всю ночь.
На следующее утро во дворе появился комендант базы Фахт-бей. Он намеревался пройти во внутренний дворик, но к нему подошел Карагез и показал то место, где я прятался за кустами. Фахт подошел ко мне.
– Султан-бей, – стал он упрашивать меня, – прошу вас, не убивайте эту новенькую, которую вы купили. У нас и так хватает неприятностей, чтобы еще объясняться по поводу растущего числа трупов.
– Я и не пытался убивать ее, – тупо промямлил я.
– Как же, а персонал здесь считает, что пытался. Да и Карагез сказал мне, что девушка вся в страхе за свою жизнь.
– В страхе за свою жизнь? – удивился я. Это так не совпадало с тем, что я испытывал, что просто не укладывалось в сознании.
Фахт-бей кивнул, подтверждая свои слова:
– Она уже говорила Карагезу, что боится нападения. Да мы и сами не очень-то хорошо защищены. У нас даже нет сигнальных систем предупреждения на случай массированной атаки. – Он посмотрел-посмотрел на меня, затем продолжил: – Пожалуйста, обещайте не убивать эту девушку и не бросать ее тело где придется. Если уж хотите отделаться от нее, ну, возьмите да отошлите ее куда-нибудь.
Сделав этот прощальный выстрел, он уехал. Уж лучше бы саданул из 800-киловольтного бластера. У меня кровь застывала в жилах при мысли о расставании с Ютанк! Как раз об этом я всеми силами старался не думать, о том, что она уедет!
О, одно дело, когда с тобой не разговаривают, чураются тебя. Но совсем другое дело, если ее не будет радом, совсем не будет! Такая мысль была для меня невыносима!
В голове моей был полный сумбур.
Кое-как мне все же удалось навести в мыслях порядок. Значит, она чувствует себя незащищенной. Так. А чувствуй она защиту, возможно, и не пришла бы ей в голову мысль уехать. Воодушевленный этим рассуждением, я ринулся к себе в кабинет, достал ручку и бумагу и принялся проектировать сигнальную систему обороны. И чем больше я работал над ней, тем сильнее это меня увлекало и заставляло забыть о своем несчастье. У меня получится действительно отличная вещь!
Первое – ворота. Там снаружи кнопки с цифрами. Если нажать на одну из них, это послужило бы сигналом для всего персонала встать на защиту ворот. Я установил на схеме в комнате Ютанк кнопку сирены, чтобы, испугавшись чего-то, она могла нажать на нее и предупредить служащих. Затем я стал размышлять над словами Фахта о недостаточной защищенности базы. Я разработал для нее такую сигнальную систему предупреждения, которая позволила бы всему персоналу базы собраться в ангаре; в центре ангара я нарисовал обозначение орудийных площадок, откуда служащие базы могли бы стрелять по каждому входу в отдельности. Я поместил сигнальную кнопку и в своем секретном кабинете. Наступив лишь на одну кафельную плитку и сопроводив это движение поворотом ступни, можно было собрать всю базу в ангаре и приготовиться к бою.
Я закончил проект и пометил его: «Первостепенной важности». Потом написал приказ о поголовной воинской подготовке всей прислуги и всего персонала базы. Ютанк узнает, что теперь охраняется не только мой дом и ее апартаменты, но и вся база. На этом моя фантазия исчерпалась.
Снова мной овладело тяжкое ощущение потери. Я знал, что разлучен с Ютанк, и полагал, что навсегда.
Я был раздавлен.
Часть ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Больше с целью отвлечься от своих бед, чем по действительной необходимости, я в Тот день, разбитый и понурый, ввалился в свой секретный кабинет и включил ретранслятор. Ладно, в конце концов, Рат и Терб выполняют задание и скоро мы завладеем трафаретом и сможем покончить с Хеллером.
Честно говоря, я был слишком потерян, чтобы заставить себя на чем-то сосредоточиться. Но спустя некоторое время происходящее на экране мало-помалу стало вызывать во мне острый интерес.
Бац-Бац спускался с Хеллером в лифте отеля «Ласковые пальмы». Я видел их в зеркале лифта: Хеллер в белом джемпере с V-образным вырезом поверх шелковой рубашки цвета морской волны и в подходящих к рубашке слаксах; красная бейсболка сдвинута на затылок. Удивительно, как это Хеллеру всегда удается выглядеть таким опрятным и вместе с тем таким небрежным, – лениво шевельнулась мысль; будь у меня такой же вид, может, Ютанк проявила бы ко мне больше внимания. Бац-Бац был в специально подогнанном черном костюме, черной рубашке и белом галстуке – типично гангстерский гардероб. Но старая кожаная фуражка таксиста настолько не вязалась с его костюмом, что маскировка казалась неполной.
– Но послушай – это очень важно! – говорил Бац-Бац, похоже, очень встревоженный. – Я сразу же приехал сюда. Твое имя – оно было прямо на доске объявлений! Там было указано и время, и все остальное! Психиатрическая консультация!
– Понимаю, – сказал Хеллер. – Но так ли уж это плохо?
– О, клянусь Богом, конечно! – горячился Бац-Бац. – Они, наверное, принимают тебя за барана! Я вижу, ты просто не понимаешь, насколько это серьезно, Джет.
Значит, теперь уже Джет. Наверное, Бац-Бац перенял это обращение у Изи Эпштейна.
– Да, я знаю, – сказал Хеллер. – Но…
– Это же мозгокруты! – доказывал свое Бац-Бац. – Мозгосушилки! Они могут засадить тебя в тюрягу на всю оставшуюся жизнь без всяких обвинений. Даже без права выдать сообщников и стать свидетелем обвинения! Им на законность наплевать, зато закон и полиция всегда на их стороне.
Они спустились на цокольный этаж и пошли по гаражу.
– Но если… – попытался сказать что-то Хеллер, однако Бац-Бац перебил его:
– Ты не сечешь. Ведь они просто подпишут ордер и упрячут тебя к психам. Накачают тебя наркотиками и поджарят твои мозги! Даже череп тебе раскроят ледорубом! Они не успокоятся до тех пор, пока ты не станешь туп и нем как репа! И для этого не нужно, чтобы ты что-то совершил. Правительство полностью рассчитывает на них, когда ему нужно отделаться от неугодных личностей.
– Так-так, – сказал Хеллер. – Похоже, дело дрянь.
– Вот именно! А эти психоаналитики – самые сумасшедшие из всей этой компании!
Они подошли к машине. Это было старое-престарое такси! Конечно же, его трудно было узнать. Ранее будучи красным, теперь оно сияло оранжевым цветом, хорошо ухоженное, никаких треснувших стекол. Когда Хеллер забрался на заднее сиденье, включился верхний свет, и я увидел новую блестящую кожаную обивку. Ну просто новехонький антиквариат, да и только!
Бац-Бац захлопнул за Хеллером дверцу, сам же сел за руль и включил мотор. Тот взревел, но затем мягко замурлыкал, когда машина выезжала задом с места стоянки. Они вымахнули из подземного гаража и взяли курс на восток. Надпись на большом щите у дороги гласила: «Шоссе Франклина Д. Рузвельта».
Бац-Бац влился в уличный поток, плывущий на север. Хеллер все смотрел на играющую под утренним солнцем Ист-Ривер, а Римбомбо, видимо, полагал, что правит вертолетом, судя по тому, как он игнорировал неминуемые столкновения и протискивался в щели, которых, похоже, и не существовало. Он не проявлял никакой осторожности.
– Может, они вышли на нас! – проорал Бац-Бац Хеллеру в открытую перегородку. – Может, узнали, что я из морских пехотинцев. Они знают, что все мы психи.
Он вынудил лимузин дать ему дорогу и, похоже, собирался отделить фургон следующей машины от кабины.
– Эй! – крикнул он Хеллеру. – У меня потрясающая идея. А не взорвать ли нам все это местечко к чертовой матери!
Визжа тормозами и после серии заносов такси оказалось на Сто шестьдесят восьмой улице и остановилось на стоянке. Римбомбо выскочил, открыл дверцу Хеллеру. Когда Хеллер вышел, Бац-Бац накинул на дверцу табличку с надписью: «Не обслуживает до проверки группой разминирования» и указал на дом:
– Там было сказано – кабинет шестьдесят четыре. Доктор Кацбрейн. Я бы пошел вместо тебя, малыш, только у меня не так уж много мозгов про запас. Ты вот что: не давай им
надевать на себя смирительную рубашку. Они даже позвонить не дают. Если что не так, беги и все. Мотор я буду держать включенным – вмиг оторвемся.
Бац-Бац полез в кабину и снял флажок счетчика – знак принадлежности к такси. Тут же включилось полицейское радио. А счетчик-то у него был ненастоящий – незаконный!
Хеллер вошел в здание и вскоре уже сообщал о себе всевозможные сведения регистраторше в костюме медсестры. Он показал ей свои студенческие документы, затем заполнил длинный формуляр о предшествующих психических заболеваниях, написав на нем: «Превалирующее мнение в диспуте».
– Теперь можете заходить. Вы не договаривались о встрече с доктором Щицем, значит, и успокоительное давать вам не обязательно. – Медсестра протолкнула Хеллера в дверь.
Доктор Кацбрейн сидел за рабочим столом и чистил яблоко. Волосы на его голове торчали в разные стороны, а стекла очков были такой толщины, что глаза казались черными рыбками, плавающими в шаровидных сосудах.
– Это Лиззи Борден? – осведомился доктор. Он порезался и выругался.
– Это Джером Терренс Уистер, студент университета, которого вы хотели видеть, – отвечала медсестра, добавив: – Кажется. – И положила карточку на стол.
– Скверно, что вы все никак не доберетесь до Лиззи Борден, – сказал доктор. – Теперь бы я мог сделать очень многое при ее заболевании. Мог бы отделаться от тысяч родителей. – Он снова порезался. Затем пригнул голову и вгляделся в Хеллера. – Так как вы сказали вас звать?
– Джером Терренс Уистер, – повторила медсестра. – Вы знаете. Это тот самый. Теперь я оставлю вас наедине. Смотрите, не безобразничайте в мое отсутствие. – Она закрыла за собой дверь.
– Да, Борден, – заговорил доктор, – Некрасивое дело – так порубить топором своих родителей. Очень некрасивое дело. Извиняюсь, фрейдовская оговорка.
Мне стало довольно интересно, в самом деле. Ведь можно было узнать кое-что новое в психологии, поэтому я стал внимательно прислушиваться к тому, что говорит доктор.
– У-у, (…) твою мать, – выругался он, так как снова порезался.
Он выбросил яблоко в мусорную корзину и принялся жевать нож. Хеллер подтолкнул свою карточку поближе к доктору.
– Ага! – воскликнул доктор. – Два имени! Это очень яркий симптом. Два имени. Смахивает на шизофрению старого типа.
– Два имени? – настороженно переспросил Хеллер.
– Да, вот здесь, на карточке. Джером и Терренс. Два имени. Вы были близнецами? Нет. – Он помахал ножом перед Хеллером. – Что без толку ходить вокруг да около: Джером, или Терренс, или кем вы там можете назваться еще через пару минут. – Он увидел у себя руке нож и с грустью взглянул на Хеллера. – Зачем вы съели мое яблоко?
Доктор с минуту возился в ящике стола, приговаривая:
– Где же эта папка? Очень серьезный случай.
Он распрямился, держа в руках бумагу и ножницы, и начал вырезать из бумаги бумажную куколку, но затем брезгливо сказал:
– Нет, я же ведь не это искал. А вам что здесь надо, Борден?
– Вы же вызвали меня: я – Уистер, – поправил его Хеллер.
– А-а-а! – обрадовался доктор. – Тогда все ясно. Я же папку искал. Конечно! – Он снова зарылся в ящик, извлек несколько мотков шпагата и с неохотой отложил их в сторону.
– Папка, – сказал Хеллер. – Уж не та ли, что лежит у вас на столе?
– Да-да, та самая! – Доктор Кацбрейн нашел папку и открыл ее. Прочистил горло, почитал и сказал: – Ну-с, она непрестанно говорит о том, что разобьется в лепешку, но провалит вас на экзаменах.
– Кто?
– Мисс Симмонс, ваш преподаватель природоведения – кто же еще. Сейчас она в реабилитационной палате. Ну-с, Борден, такая реакция – это, конечно, нормальная реакция женщины на мужчину. В науке она называется «синдромом гена „черной вдовы“». Видите ли, Борден, это все вопрос эволюции. Мужчины произошли от рептилий. Это научно проверенный, неоспоримый факт. Но женщины, Борден, произошли от «черной вдовы» – каракурта, и это тоже неоспоримый научный факт. Доказан моей диссертацией. Но я вижу, что говорю в пустоту.
Однако те пауки, которых вы видите здесь на потолке, не мои. Их оставил мой последний пациент. Вы следите за моей мыслью, – он сверился с карточкой на столе, – Джером?
– Вполне.
– Прекрасно. Итак, подобная реакция женщин на мужчин удручает, потому что это факт рациональный. Видите ли, – он сверился с карточкой, – Терренс, все, о чем думает и что говорит душевнобольной пациент, – галлюцинация. Когда человек находится в психиатрической лечебнице, он, разумеется, является душевнобольным. Поэтому, что бы она ни говорила – это галлюцинация. Вы следите за моей мыслью, – он сверился с карточкой, – Нью-Йоркский университет?
– Очень пристально, – заверил его Хеллер.
– Поэтому очевидно: если она утверждает, что вы хороший человек, это не так. Но она не говорит, что вы хороший человек, она утверждает, что вы – атомная бомба. И, разумеется, это не так. Вы, должно быть, какая-то другая бомба – водородная, например. Ну-ка, признайтесь мне откровенно, – он сверился с карточкой, – «Ласковые пальмы», вы можете мне довериться? Я иногда связан клятвой Гиппократа. Конечно, когда это не касается полиции. Но продолжим наш разговор. Вот здесь сказано, что мисс Симмонс все кричит, будто вы убили восемь человек босыми ногами и что однажды она даже сбежала из лечебницы, чтобы добраться до телефонной будки и позвонить в полицию.
Хеллер крепче вцепился в ручки своего кресла.
– Они, конечно, явились, – сказал доктор Кацбрейн. – Да, я все это помню, хотя прошло уже несколько дней. Мы с полицией работаем в очень тесном контакте. Они, кажется, тогда обнаружили в парке восемь тел. Ну-с, что вы об этом думаете?
Руки Хеллера еще крепче вцепились в кресло.
– Однако, – он сверился с карточкой, – Нью-Йорк, вы, должно быть, помните, что я говорил вам о гене «черной вдовы» – эволюционно доказанном научном факте, касающемся женщин. Это яркий случай переноса чувства вины. Изменение роли на ее противоположность. Она завлекала тех бедных невинных мужчин в парк и заставляла их бороться за обладание собою, чтобы насладиться и тем, что ее насилуют, и зрелищем того, как естественное соперничество обезумевших самцов доходит до взрыва и начинается взаимное убийство, служащее дальнейшему разжиганию и удовлетворению ее естественных еексуальных аппетитов. Полиция же разрабатывает другую версию: будто с помощью трупов две соперничающие группировки размечают границы территории, которую не могут поделить между собой. Мы учим полицию, вы понимаете, что и многие дикие животные действительно метят границы своих территорий, но в данном случае они применили неверную теорию. Я указал им на это и в качестве доказательства показал свою диссертацию на тему генетической эволюции женщины из «черной вдовы». Тогда они поняли, что это для женщин естественно, зарегистрировали это дело как соблазнение-изнасилование-убийство с целью сексуального возбуждения и закрыли его. А мисс Симмонс уже находилась в отделении для психопатических пациентов, а потому невменяема, на том все и кончилось.
– Вы намерены держать мисс Симмонс взаперти? – спросил Хеллер.
– О нет! Не отпускать на волю невменяемого преступника – это совершенно противоречит профессиональной этике. Кроме, пожалуй, только данного случая, чтобы сделать одолжение членам муниципалитета – они же, в конце концов, платят нам, и мы должны им служить, мы немного подержим ее у себя. Знаете, она много причинила хлопот отрядам полиции особого назначения. Что-то связанное с протестами против бомб. Если люди хотят быть бомбами, пусть они и будут бомбами. Никогда не стоит посягать на личную свободу. Вы следите, – он снова сверился с карточкой, но не нашел его имени и сказал: – «Советы»? «Советы»? Здесь сказано, что вы вызываетесь для беседы с целью получить советы.
Доктор откинулся на спинку кресла и задумался. Поджал губы, погладил их, затем взглянул на папку с историей болезни Симмонс и потер лоб. Наконец он изрек:
– Ну-с, единственное, что могу вам посоветовать, – это когда обнаружите заблудших женщин, валяющихся со сломанными ногами, оставьте их в покое. – Подумав еще, он добавил: – Да-да, просто оставьте их в покое!
– А мисс Симмонс возвратится в преподавательскую группу? – поинтересовался Хеллер.
– А почему вы спрашиваете об этом?
– Если она невменяема, как же она может преподавать?
– О, чепуха, – сказал доктор, – Если она невменяема, это не будет иметь значения. Все способные люди должны быть по крайней мере невротиками. А уж если она душевнобольная, можно сказать, что она гений! Так что, разумеется, она может преподавать! – Он заглянул в папку. – Здесь сказано, что ее нужно отпустить заблаговременно, чтобы она успела принять свой класс в следующем семестре. Откуда у вас эта безумная идея, что сумасшедшие не могут преподавать в школах? Чтобы только попробовать это, уже нужно быть сумасшедшим!
Доктор снова взялся за бумагу с ножницами, и Хеллер, видимо, решив, что беседа окончена, стал подниматься с кресла. Доктор Кацбрейн на долю секунды отвлекся и тут же порезался. Он вытянул руку и настойчиво помахал Хеллеру, чтобы тот снова сел.
– Я только что вспомнил, зачем посылал за вами! – воскликнул доктор. – Бог мой, да конечно же! Как будто осенило. – Он торопливо порылся в папке. – Дело к тому же важное. Это касается нас, нашего собственного больничного персонала. А он у нас – на первом месте!
Он раскопал большой красный лист бумаги. Поверху, с края до края, бежала надпись «Срочно».
– Ага! Я знал, что мы этим займемся! Персонал больницы жалуется, что вы оставляете мусор, а им приходится убирать!
– Я?
– А кто же! – ликовал доктор Кацбрейн. – Наш персонал занят важным делом. Они каждый час должны делать инъекции себе и больным, должны утром, днем и вечером делать целым палатам инсулиновый шок. У них нет времени подметать полы! —
Доктор наклонился вперед и погрозил пальцем. – Цветы, которые вы ей присылаете, она ломает! Втаптывает их в бетон! Засовывает их в унитазы и забивает канализационную сеть! Так что немедленно прекратите присылать ей цветы!!! Вы слышите?!
Хеллер отстранился от угрожающего пальца и кивнул. Доктор Кацбрейн швырнул папку в мусорную корзину, взял ножницы и порезался.
– Психиатрическая консультация со студентом окончена! Сестра Скрю! Пришлите ко мне Борден!
Хеллер вышел, унося с собой карточку заказа на консультацию. Он настоял, чтобы сестра своей подписью изъяла ее из регистрации как дело завершенное. Джеттеро вышел из здания, и при виде его Бац-Бац вылез из машины и тщательно вытер пот внутри своей кожаной фуражки.
– Смотрю, не выбежал, а спокойно вышел – стало быть, отвертелся. – Он открыл сияющую дверцу старинного такси, снял с сиденья сумку, очевидно, с динамитом. – Как я догадываюсь, сегодня мы подождем со взрывом этого объекта.
Хеллер сел в такси, Бац-Бац закрыл за ним дверцу, снял табличку с предупредительной надписью, бросил сумку на пол машины спереди и сел за баранку. Как только он поднял флажок, полицейское радио выключилось. Хеллер сказал:
– Знаете, Бац-Бац, эти люди с большим приветом!
– Черт побери, и это для тебя новость? Да это же каждому известно. Куда теперь?
– Если тут больше ничего нет, тогда мне лучше быть в офисе.
Бац-Бац рванул с места и рискованно вклинился в поток машин. У меня закружилась голова от зрелища проносящихся на экране улиц, реклам, машин. Я попытался сконцентрировать мысли на состоявшейся консультации. Там, должно быть, много поучительного. Но куда там – у меня болела душа о себе самом, и это не давало мне сосредоточиться.
Глава 2
Хеллер не обращал внимания на то, как Римбомбо ведет машину. Он полез в рюкзак и достал оттуда учебник, обернутый в бумагу, а сверху карандашом было написано:
Вы спрашивали, что такое маркетинг. Рекомендую этот упрощенный текст. Изя.
Зачем военному инженеру нужен маркетинг? Еще одна нить в головоломном узоре заплетаемой им интриги! Очевидно, он уже почти закончил читать эту книгу, судя по закладке в последних страницах. Хеллер раскрыл ее почти в конце и, пока Бац-Бац стремился отделить нянек от их детских колясок, а массивные прицепы от их кабин, прикончил остаток текста.
