Текст книги "Империя. Дилогия"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– О боже, как ты нелеп, Башмачников!

Вот уж этого он никак не ожидал:

– Чего-о-о?

Ташка, вздрагивая от смеха, пояснила:

– Уж если у тебя вдруг появились деньги на дорогие вещи, ты хотя бы поинтересуйся, что с чем можно носить. А то этот пиджак… он на тебе… о, господи… как на корове седло! – И она снова закатилась. Продолжая хохотать, она спустилась по ступенькам и, махнув подруге: – Привет, Люська, – направилась к дому. В общем-то, сегодня получился совсем неплохой денек.

На следующий день она все-таки решила навестить подружек, но стоило ей выйти за калитку, как стоявшая чуть поодаль ярко-алая 99-я с затемненными стеклами коротко бибикнула, и из раскрытой дверцы показалась морда младшего Башмачникова:

– Куда подвезть?

Ташка остановилась. Похоже, тачка была предметом особой гордости Башмачникова. Она была увешана таким неимоверным количеством спойлеров, антикрыльев и всяких иных причиндалов, большинство из которых было хромировано, что от этого великолепия рябило в глазах. Все тот же, как называл это куратор, ковбойский вкус: если уж шляпа, то с самыми широкими полями, если уж машина – то самая длинная, если уж бахрома – то даже на пупе. Ташка подняла голову и ехидно посмотрела на Башмачникова:

– Знаешь, милый, я не привыкла ездить на таких роскошных машинах. Лучше уж я пешочком, – и, растянув губы в насмешливой улыбке, гордо прошествовала мимо.

Люська ковырялась с матерью в огороде. Когда Ташка поздоровалась с ними, мать Люськи тут же заохала и побежала ставить чай, а Люська буркнула что-то в ответ и вновь склонила голову, укутанную до бровей платком, над грядкой. Ташка удивленно пожала плечами и, подойдя поближе, прикоснулась к руке подруги:

– Люська, ты чего?

Та замерла, потом медленно разогнулась и повернулась к ней. Ташка ахнула – весь левый глаз подруги представлял собой огромный заплывший синяк. Несколько минут они молчали, а затем Люська тихо заговорила:

– Ты-то уехала, а от него тут совсем никому проходу не стало. Меня он подстерег считай там же, где и тебя, у колокольни. Только тебя он только сам испробовал, а меня еще и дружкам дозволил. – Люська помолчала, потом, вздохнув, добавила: – А это он вчера, когда ты его обсмеяла, злость свою срывал.

Ташка, словно не веря, качнула головой:

– И что же, на него никакой управы? – От расстройства у Ташки даже сел голос. – А куда милиция-то смотрит?

Люська ядовито огрызнулась:

– А что ж ты сама, подруга, в милицию-то не побежала, чай он тобой на три месяца раньше попользовался? – и, чуть погодя, безнадежно. – Какая здесь милиция! Башмачников-то старший нынче не просто начальник – хозяин! Все в округе куплено.

Ташка зажмурилась. Когда вчера после материных слов она прикидывала, как уладить ситуацию, то самым безболезненным способом ей показалось предстать в глазах младшего Башмачникова этакой столичной стервой, которая зло кусает и которую лучше оставить в покое. И все ее эскапады постепенно продвигали ситуацию именно в этом направлении. По ее расчетам, все должно было разрешиться через пару дней, когда этот боров должен был попытаться вновь ее изнасиловать. Что ж, она и не думала ему в этом препятствовать, просто собиралась ему показать, что одно дело запрыгнуть на испуганную, захлебывающуюся слезами девчонку, а другое – трахать похохатывающую стерву, попутно громогласно комментирующую мужские достоинства насильника и его ближайшие перспективы на этом поприще. Так и импотентом недолго стать. Так что к приезду Филиппа Башмачников должен был бы начать при ее появлении мелко вздрагивать, креститься и бормотать: «Свят, свят». Но сейчас она поняла, что дело здесь не только и даже не столько в ней. Эту тварь надо остановить. Немедленно. Не дожидаясь, пока он совершит что-то такое, что взорвет сонный мирок Узловой. А это требовало совершенно другого расклада. Она повернулась к Люське:

– Ладно, подруженька, не переживай. Скоро все это кончится.

Люська встревожено вскинулась:

– Ташка, ты чего? Ты только не напридумывай никаких глупостей, слышишь?

Ташка удивленно воззрилась на подругу:

– Глупостей? О чем ты?

Люська несколько мгновений напряженно вглядывалась в нее, потом облегченно выдохнула:

– Просто… у тебя вдруг глаза стали такие… злые-злые и… страшные.

Ташка молча кивнула, прижала голову подруги к своей груди и пошла к калитке.

Снаружи ее ждало уже четыре машины. Хромированно-спойлерная уродина Башмачникова впереди и три машины попроще – чуть дальше. Башмачников картинно развалился на капоте, а его прихлебаи стояли рядом со своими машинами. Все окрестные лавочки были туго забиты дедушками и бабушками, собравшимися посмотреть, как будет развиваться ситуация, а за заборами мелькали головы представителей подрастающего поколения. Ташка внутренне усмехнулась. Идеальный расклад.

Завидев Ташку, Башмачников привстал с капота и, шагнув к ней, со словами: «Ладно, чегомаисси-то, поехали культурненько отдохнем» попытался ухватить ее за плечо. Захват, разворот ладони, подсечка, толчок в локоть… и куратор мог бы ею гордиться. Башмачников своей собственной головой вдребезги разнес лобовое стекло своего аляповатого автомобиля. Впрочем, со стороны это казалось всего лишь случайностью. Дебелый Башмачников всего лишь неудачно споткнулся о ее ногу, причем как раз в тот момент, когда девушка скинула его руку со своего плеча. Ташка выпустила вывернутую руку, сделала шаг назад и звонко, так, чтобы было слышно бабушкам даже на самых дальних лавочках, произнесла:

– Если ты, урод, еще раз коснешься меня своими ручонками, я оторву тебе яйца, – и, презрительно фыркнув, добавила: – Будет у нас в Узловой первый в ее истории евнух.

После чего кошачьей походкой профланировала мимо башмачниковских холуев, буквально кожей ощущая, как от них несет похотью. Что ж, это только на пользу, они будут убеждать очухавшегося хозяина в том, что ее стоит как следует проучить, сильно надеясь на то, что, когда хозяин закончит с нею, им самим тоже достанется.

Домой она вернулась только через два часа. Когда она, отворив дверь, шагнула в горницу, в воздухе повисла последняя фраза сидевшей у родителей соседки:

– …и стекло прямо вдребезги.

Ташка улыбнулась про себя. Что ж, сплетня по Узловой пошла ходить шикарная. Теперь ситуация близка к своему логическому завершению.

Следующий день прошел относительно спокойно. Но всем было понятно, что обстановка накаляется. В обед из мастерских прибежал отец. Заскочив в Ташкину комнатку, он суетливо взмахнул руками и забормотал:

– Собирайся, доченька. Скорей. Я договорился со знакомым машинистом, он обещался подбросить тебя до соседней станции.

Ташка, валявшаяся на постели, удивленно уставилась на отца:

– Зачем, папа?

– Ну как же! – Отец стиснул пальцы. – Ты Башмачниковых не знаешь. Он теперь тебя точно в покое не оставит. А он парень лютый…

Ташка села на кровати, улыбнулась и произнесла, четко и спокойно:

– Запомни, папа, ни один подонок не сможет заставить меня в страхе бежать из моего родного поселка. А если до него это еще не дошло – пусть ему будет хуже, – и после короткой паузы добавила: – Не волнуйся, обещаю тебе – все будет хорошо.

К вечеру Ташка окончательно успокоилась. Больше всего она опасалась, как бы всесильный Башмачников-папа не решил подключить к делу официальные власти, тогда к ней припрется участковый разбираться с повреждениями, нанесенными движимому имуществу младшего Башмачникова. Но, слава богу, обошлось. Значит, она правильно просчитала реакцию сынка, и тот жаждет личного реванша.

Эндшпиль наступил вечером. Они как раз пили чай, молча, пряча друг от друга глаза, как вдруг хлопнула входная дверь и на пороге появилась та самая девчонка, которую она видела в первый вечер вместе с Люськой рядом с Башмачниковым-младшим. На этот раз она была одета подчеркнуто скромно, на ее лице не было косметики:

– Здрасьте, дядь Илья, теть Насть… Наташ, меня Люська послала. Просит, чтоб ты к ней пришла.

Все замерли, родители уставились на Ташку, отчаянными взглядами пытаясь внушить ей: «Не ходи, ни в коем случае не ходи!» – но Ташка отодвинулась от стола, улыбнулась, привстав, сдернула со спинки стула платок и накинула на плечи:

– Пап, мам, я скоро…

Отец дернулся, но мать зыркнула на него, и он застыл на месте. Они так и остались там, за столом, растерянно и испуганно глядя ей вслед…

Их встретили уже в следующем проулке. Судя по потушенным окнам домов, все ближние соседи давно заняли места в передних рядах партера. Что ж, это тоже было неплохо. Во всяком случае, когда начнется нормальное, а не «местное» расследование, у милиции не будет недостатка в свидетелях. Ташка остановилась и огляделась. «Встречающих» было восемь человек. Пятеро впереди и трое сзади. Девчушка, которая вызвала ее, уже рванула вдоль по улице, явно не собираясь оставаться в числе участников предстоящей разборки. А чуть впереди, у забора, очень удачно торчала труба. Видно, когда-то здесь была вкопана лавочка, один из столбиков которой и был привязан к этой трубе.

– Че пялисси, постелев не будет, вот тут мы тя и разложим.

Башмачников-младший шагнул к ней. Ташка напряглась, но действовать было еще рано. Сначала этот тип должен окончательно влезть в расставленную ею ловушку. И Башмачников не подвел. Он размахнулся и изо всей силы ударил ее кулаком по лицу. Голова Ташки дернулась, по разбитой губе потекла струйка крови, а Башмачников ударил ее еще раз. Ташка надрывно крикнула: «Ах ты, подонок!» и ловко, но как-то совсем по-женски, так что со стороны удар выглядел беспомощным и лишь случайно достигшим цели, пнула его в пах. Башмачников взвыл и отшатнулся назад. Это послужило сигналом для остальных. Теперь главное было удержаться на ногах. Ташка несколько мгновений яростно пиналась и кусалась, сзади дернули за платье, с треском оторвав рукав и половину спины, и тут в эту кучу малу вновь ввалился Башмачников. Пора! Ташка прикинула траекторию, вывернулась из очередного неуклюжего захвата, по пути наподдав затылком кому-то особо ретивому, и, поймав Башмачникова на болевой, коротким рывком перебросила его тушу через левое бедро, в последний момент слегка придержав за руку, чтобы это дебелое тело аккуратно опустилось основанием черепа на примеченную ею ржавую трубу. Раздался короткий тихий хруст, обозначавший, что она правильно вычислила траекторию, и в следующее мгновение Ташка с картинным вскриком рухнула на землю, короткой подсечкой, со стороны выглядевшей случайным суматошным движением ноги, опрокинув на себя кого-то из нападавших. Тот обрадовано взревел:

– Башмак, я ее держу!

Платье рванули уже спереди. Ташка картинно завизжала, задергалась, но тут со стороны трубы послышался испуганный вскрик:

– Башмак, ты че, Башмак… ой, бля…

Нападавшие оцепенели, вывернув головы в сторону лежащего тела, а стоявший рядом с ним повернулся к остальным и испуганно произнес:

– Ребя, а Башмак того…

Все, пора было заканчивать. Ташка от души врезала лежащему на ней громиле по яйцам и, вывернувшись из-под скрючившегося тела, вскочила на ноги, со всхлипом выдохнула: «Подонки!» и, не дожидаясь, пока в их тупых головах появится хоть какая-то разумная мысль, помчалась обратно по улице, на ходу прикидывая, как быстро прикатит «скорая» и не успеет ли у нее к тому моменту затянуться разбитая губа. С ее измененным метаболизмом это было вполне возможно. Уже нырнув в свою калитку, она притормозила, оглянулась и чуть не рассмеялась в голос. Бог ты мой, куратор прав, во всем прав, люди удивительно предсказуемы и так легко управляемы…

– Смотри, второй курс…

Филипп остановился и посмотрел на вереницу «неопланов», величественно, будто океанские корабли, вплывающих на круглую площадь рядом с центральным стадионом. Ташка посмотрела по сторонам. Все шедшие по галерее «Луксора», огромной десятигранной пирамиды, в которой размещался четвертый курс Терранского университета, тоже остановились и замерли, как бы встречая новое пополнение терранцев, возвратившееся из «Гнезда». И можно было не сомневаться, что весь «Водопад» – величественный корпус третьего курса – тоже смотрел на прибывших… братьев и сестер (в классическом кампусе – поселке из небольших двухэтажных домиков, обитали только первокурсники). Из первых автобусов начали выходить люди. Они разминали затекшие конечности, отходили чуть в сторону и поворачивались лицом к «Водопаду» и «Луксору». Некоторые вскидывали руки в легком приветственном жесте, но большинство просто стояли и смотрели. ТЕПЕРЬ они понимали, почему раньше студенты третьего и четвертого курсов казались им холодными снобами. Наконец «неопланы» окончательно освободились от первой партии прибывших и, блестя темными полосами боковых окон, уплыли за новой партией студентов, уже несомненно скопившейся на аэродроме. Филипп повернулся к Ташке, по его лицу гуляла легкая улыбка:

– Ну что, нас стало больше еще на пятьдесят тысяч.

Ташка кивнула в ответ и, подняв руку, провела ладонью по его волосам:

– Пошли уж, Мишка с Лейлой ждут.

Позапрошлым летом взбесившийся от горя Башмачников-старший заставил-таки местного участкового заткнуть Ташку в КПЗ. Но ровно через два дня дверь камеры со скрипом отворилась и на пороге появился Филипп. Он с тревогой посмотрел на Ташку, но она ответила любимому безмятежной улыбкой, поэтому Филипп успокоился и, отступив в сторону, пропустил вперед дородную сержантку. Та протиснулась в узкую (для нее) дверь, одарив Филиппа плотоядным взглядом, и зычно рыкнула:

– Смальская! С вещами на выход.

Уже в машине Филипп повернулся к ней и тихо спросил:

– Почему ты мне не рассказала?

Ташка удивленно воззрилась на него:

– О чем?

Филипп нахмурился. Ташка усмехнулась и ласково погладила его по щеке:

– Глупый, неужели ты думаешь, что мне было бы приятно вспоминать об этом подонке?

Филипп с досадой поморщился:

– Я не об этом, почему ты мне не рассказала, что собираешься его убить.

– А я и не собиралась. Думала, что смогу справиться с ситуацией и без крайних мер.

– И почему?..

Ташка зло скрипнула зубами:

– Оказалось, что дело совершенно не во мне. Он… насиловал всех, всех, кто попадался ему на глаза. И если б я его не остановила, могло произойти что-то намного страшнее. Представь, что его мог бы зарубить какой-нибудь обезумевший от горя отец… или не зарубить, а только попытаться. Что бы тогда Башмачниковы сделали с ним и его семьей?

Филипп посмотрел на Ташку долгим взглядом, лицо его смягчилось.

– Я боялся за тебя. Боялся… что это просто месть.

Ташка улыбнулась:

– Месть? Глупое чувство, а мы за последнее время изрядно поумнели, Филипп…

Когда Филипп остановил машину у ее дома, за калиткой тут же возник какой-то громила. Ташка ощетинилась, сначала приняв его за одного из холуев Башмачникова-младшего, но стоило ей выйти из машины и приглядеться повнимательнее, как она тут же расслабилась. Это был явно свой, терранец.

– Знакомься, этой мой сосед, Миша Казаков, он с военного факультета.

Ташка улыбнулась и стиснула протянутую ручищу:

– Ну как тут?

Миша хмыкнул:

– Мягко говоря, неоднозначно. После того как твоя мама позвонила Филиппу, я сообщил кое-кому из своих, с военного факультета, и мы приехали сюда довольно теплой компанией. К тому же Филипп звякнул твоей подружке Лейле (той самой, из Джемете, у которой она гостила прошлым летом), так что здесь с нами еще и три девчонки с факультета природных ресурсов. Лейла живет у Люси, остальные еще у двух жертв покойного.

Ташка помрачнела:

– Неужели все так серьезно?

Михаил скупо усмехнулся:

– Уже нет. Местная братва попыталась было объяснить девчонкам, что и как надо говорить в милиции, но мы выступили против разговора на подобных тонах. И, к их глубокому сожалению, оказались несколько более убедительны.

Ташка покачала головой:

– Вы не понимаете, мы ведь все равно уедем, а людям здесь жить.

Филипп усмехнулся:

– Не волнуйся, все будет хорошо. Я, как приехал сюда, сразу же позвонил куратору. А сегодня утром он перезвонил мне и сообщил, что Его Высочество вчера вечером общался с министром путей сообщения, а сегодня утром вылетел сюда, чтобы побеседовать с губернатором и начальником местного УВД. Так что, сдается мне, скоро у господина Башмачникова и его подзаборных псов будут крупные неприятности…

После того лета Михаил и Лейла очень сблизились. Почти так же, как она с Филиппом. Хотя для основной массы терранцев столь устойчивые пары были скорее исключением. Как, впрочем, и для старших (как теперь стали называть тех, кто стал долгоживущим раньше, до создания Терранского университета). Как выяснилось, периоды долгих привязанностей случаются практически у всех долгоживущих, так что, по-видимому, большинство просто еще не отыскало своих потенциальных партнеров. В конце концов, когда впереди столько времени, а внешность, оказывается, довольно просто изменить, ты начинаешь относиться к партнеру намного привередливее, чем раньше. А для того чтобы «потренировать рецепторы», как ЭТО стали называть после «Гнезда», постоянный партнер вовсе не нужен. Тем более что о проблеме венерических болезней или СПИДа теперь можно было забыть, а вероятность зачатия ребенка (как все уже стали понимать – скорее к сожалению, чем к счастью) составляла менее 0, 00000000000001 процента. Уж слишком большой участок генов пары партнеров должен был бы совпасть, чтобы хромосомы сперматозоида и яйцеклетки могли слиться в устойчивом единении.

Мишка и Лейла уже были на месте. Они заняли удобный столик у скошенной прозрачной стены и заказали вино, сок и фрукты. В принципе, алкоголь оказывал на терранцев существенно более слабое действие, чем на остальных людей, причем вне зависимости от градусов (более крепкие напитки просто быстрее разлагались), но какого-то подобия легкого опьянения можно было добиться.

– Привет, я не стал заказывать вино на вас. Ты говорил, у вас через час – тир.

Филипп кивнул:

– Ничего, мы тебя и соком проводим.

Завтра Мишкина группа улетала в Саратов на месячную стажировку в местное вертолетное училище. На военном факультете из ребят готовили настоящих универсалов, как, впрочем, и на всех остальных. Ташка повернулась к Лейле:

– А ты как, с ним?

В принципе, любой терранец выше третьего курса мог, просто по устному заявлению, взять сколь угодно продолжительный отпуск. Его Высочество считал, что старшие курсы уже достаточно вошли в ритм непрерывной учебы и совершенствования имеющихся навыков и умений, чтобы сохранялась необходимость хоть каким-то образом контролировать их успеваемость. Так что все зачеты и экзамены были на четвертом курсе чистой формальностью, реверансом в сторону разработанных и утвержденных министерством программ. Кураторы тоже остались в прошлом, приняв под свое крыло молодых первокурсников, со столь знакомым недоумением и ворчанием воспринимающих этих простоватых на вид дядек и тетек как возмутительное покушение на свою «взрослую» свободу. Это еще раз подтверждало железный закон, что природа стремится к равновесию. Гораздо более плотная, чем в любом другом высшем учебном заведении, опека на первых двух курсах сменялась необычайной свободой и самостоятельностью на двух последних.

Лейла рассмеялась и отрицательно покачала головой:

– Нет, пусть отдохнет от меня. Мы уезжаем на Кольский полуостров, в Апатиты, только чуть позже, через две недели. И я не хочу это пропустить. Ну ладно, давайте гулять.

Это кафе было самым популярным местом отдыха. Оно располагалось почти на самой верхушке «Луксора», и прямо над головами сидящих уходило вверх льдисто блестевшее навершье пирамиды. Так что расстояние отсюда до любой из граней-факультетов было приблизительно одинаково. К тому же прямо под кафе располагался большой зал центрального лифтового столба. И это тоже было удобно. В распорядке дня четвертого курса на сон и развлечения приходилось всего шесть-семь часов в сутки, а все остальное время было плотно заполнено дополнительными курсами, скромно именуемыми в расписании «факультативы с необязательным посещением». Впрочем, все преподаватели, ведущие эти факультативы (а большинство из них было приглашенными, которых ежедневно доставляли из Москвы все те же «неопланы»), первое время поражались, что даже на очень поздних занятиях, начинавшихся в двадцать три пятьдесят пять, аудитории всякий раз были заполнены до отказа.

На изумленные вопросы преподавателей большинство студентов с улыбкой отвечало, что у них де завтра с утра занятий нет, так что отоспаться они вполне успеют. Конечно, это было не так, и существенная часть присутствующих в аудитории после короткого, трехчасового сна уже заполняла другие аудитории, спортивные залы и тренажерные классы, но к чему было волновать людей? Никто из них не имел представления о пределах выносливости организма своих столь старательных студентов. К тому же почасовая оплата в Терранском университете была едва ли не самой щедрой, так что преподаватели чаще всего просто выкидывали вопросы о студенческих нагрузках из головы и увлеченно занимались любимым делом. Ибо, если ты видишь, что то, чем ты занимаешься, воспринимается окружающими с таким интересом, оно начинает гораздо больше нравиться и тебе самому. А самых любознательных просто переставали приглашать.

Они просидели в кафе все полтора часа большого вечернего перерыва. Первой засобиралась Лейла:

– Ну ладно, ребята, мне пора. У нас в восемь тренировка по джиу-джитсу, так что мне еще надо успеть добраться до Центрального стадиона.

Михаил поднялся вместе с ней. И тут откуда-то со стороны лестницы послышался возглас:

– Мишка, я тебя уже час ищу!

К столику подлетел невысокий, крепкий парень с восточными чертами лица, одетый в легкие камуфляжные штаны и обтягивающую куртку с оскаленным медведем на рукаве:

– Здравствуйте, ребята… Ким.

Все обменялись рукопожатиями, после чего парень снова повернулся к Казакову:

– Комбат собирает группу в ритуальном зале. Все уже там.

Мишка, уже год исполнявший обязанности командира группы, спросил:

– А что случилось?

Ким удивленно вскинул голову:

– Так ты не слышал? Второй курс потерял одного в «Гнезде». С радиоэлектронного…

Все ошеломленно замерли. Филипп тихо спросил:

– Как это произошло?

Ким сердито сощурился, отчего его узкие глаза превратились в щелочки. В Терранский университет принимались только граждане России с не менее чем двухгодичным цензом гражданства, а вот национальность никакого значения не имела. Впрочем, большинству на это было просто наплевать. Ярко выраженных шовинистов не было даже на первом курсе, а после второго каждый из присутствующих при горячем желании и достаточном терпении мог изменить свою внешность вплоть до смены первичных половых признаков. Хотя, как говорили старшие, так далеко заходили чрезвычайно редко…

– А-а, дурак! Протащил с собой в «Гнездо» почти три литра чистого спирта и, когда боль дошла до пика, забрался в какую-то нору и вылакал, сколько смог.

Все понимающе кивнули. Такое количество спирта могло само по себе привести к летальному исходу вследствие отравления организма, но для терранцев основная опасность была не в этом. Спирт действовал на организм как высокоскоростной катализатор. Так что даже два-три часа в отключке могли завести процесс Изменения настолько в сторону, что спасти человека ничто уже не смогло бы.

– И сколько он провалялся, прежде чем до него добрались через браслет?

Ким вздохнул:

– Почти двенадцать часов. Куратор спохватился не сразу, а затем пришлось еще резать двери. Тот придурок влез в нижнюю гитару холодильных камер продовольственного склада и намертво заклинил все семь дверей.

Мишка кивнул:

– Понятно, а почему собирают нас?

Ким усмехнулся:

– Он из Вольска. Хотя урну с прахом повезет куратор, а кроме того, туда едет и вся его группа, решено, что мы тоже будем на подхвате и, если понадобится, выступим для антуража.

Все были с этим согласны. Лучше всего, если эта трагическая случайность пройдет как бы незамеченной. Мало ли каждый год гибнет молодых ребят-студентов ни просторах нашей страны? Тем более что скорее всего официальная версия и подтверждающие ее документы выглядят безукоризненно. Ну там – во время прохождения тренировочного маршрута отбился от группы, загрызен волками, потому и кремирован. Но если вдруг история получит огласку, Терранский университет должен выглядеть в ней безукоризненно Вне всякого сомнения, куратор увозил с собой достаточно средств для организации поминок и похорон, а если в семье есть еще младшие дети, то им, скорее всего, будет предложен целевой грант на обучение в любом из московских вузов. Естественно, КРОМЕ Терранского университета. Да и ребята из группы погибшего возьмут под опеку его младших братьев и сестер. Конечно, нельзя нравиться всем и каждому, но каждый терранец обязан приложить все усилия, чтобы ни у кого не осталось ОБОСНОВАННЫХ обид на Его Высочество, университет или самих терранцев.

Поздним вечером, когда Ташка и Филипп уже лежали в постели (им, как устойчивой паре, на этом курсе выделили отдельную секцию, состоявшую из душевой, комнаты с выдвижной кроватью и небольшой кухоньки, где Ташка иногда блистала своими кулинарными талантами), Ташка тихо спросила:

– Слушай, Филашка (наедине она частенько называла его милыми забавными прозвищами), а как ты себе представляешь, какими мы будем через сто лет?

Филип пожал плечами:

– Я не знаю, какими мы будем через десять лет, а ты говоришь о целом веке. Спроси лучше, будем ли мы вообще?

Ташка повернулась на живот и положила голову ему на грудь. Ее глаза оказались прямо напротив его глаз:

– Представляешь, если мы будем достаточно осторожными, то сможем прожить чертову прорву времени, увидеть вблизи Марс, Венеру, Плутон, первыми добраться до звезд…

Филипп усмехнулся:

– Если ты собираешься быть осторожной, тебе надо забыть о Марсе, Венере и уж тем, более о том, чтобы первой добраться до звезд. Знаешь, я воспринимаю все то, чему мы научились и чем мы стали, скорее как аванс, чем как подарок судьбы. К тому же, что ты понимаешь под осторожностью? Ведь у нас будет достаточно времени и для того, чтобы пожалеть о том, что мы могли бы сделать, но не решились, не рискнули, испугались. А как ты думаешь, после того, через что мы прошли и чему мы здесь научились, насколько тяжким будет это сожаление?

Ташка улыбнулась и, потянувшись губами, чмокнула его в лоб:

– Ты прав, о мой падишах. После всего, что с нами произошло, нам будет очень трудно вести осторожную жизнь. Для нас это будет не жизнь, а так, существование лопуха. И все же очень обидно будет потерять не сорок или, в лучшем случае, семьдесят лет жизни, существенная часть которой будет всего лишь борьбой со старческими болячками, а сотни или, при удаче, тысячи лет.

Филипп рассмеялся и, обхватив Ташку за плечи, прижал ее к себе:

– Это точно, моя Шахерезада, но я пока не собираюсь ничего терять. К тому же у нас впереди еще целый курс.

Ташка безмятежно улыбнулась:

– Один курс? Фи! Что такое один курс по сравнению с тысячелетием.

Она оказалась права. Последний курс пролетел очень быстро.

– Товарищ полковник, сержант Казаков для дальнейшего прохождения службы прибыл.

Полковник Полубояринов посмотрел прищурясь на вошедшего и уважительно покачал головой. Да уж, ТАКОГО он не ожидал. Стоявший перед ним громила, затянутый в обычное армейское хэбэ, скорее напоминал увеличенный вариант Рэмбо, чем выпускника какого-то полугражданского университета, неизвестно по какой причине согласившегося пойти служить в армию в чине сержанта. Полубояринов хмыкнул: что ж, если остальные хоть немного будут напоминать этого, то, возможно, чертов эксперимент, навязанный его полку умниками из Главного управления кадров, не такая уж бредовая затея.

– Вот и хорошо, сынок, – Командир полка кивнул на кресло, стоявшее рядом с левой ногой сержанта, но на его фоне казавшееся детским стульчиком. – Садись.

Тот сделал приставной шаг и мягко опустился в скрипнувшее под его весом кресло.

– Ну расскажи, чему тебя учили в твоем университете?

В глазах сержанта промелькнула тень удивления. Ну еще бы, его личное дело сейчас как раз лежало перед Полубояриновым и Казаков не мог этого не заметить. С высоты такого росточка-то. Но, как видно, у них в университете им крепко вбили в голову, что со старшими спорить себе дороже. Поэтому сержант разомкнул свои массивные челюсти и четко доложил:

– Полный курс общевойскового военного института и факультативно – танки и боевые машины, а также средства армейского ПВО в масштабе курса среднего военного училища соответствующего профиля. Допущен к управлению грузовым и вездеходным транспортом, боевыми машинами типа БРДМ-2, БТР-70, 80, 90, БМП-1, 2, 3, танками типа ПТ-76, Т-55, Т-64, Т-72, Т-80, прошел курс летной подготовки и имею допуск к управлению вертолетом «Ми-8» и его модификациями. – Он перевел дыхание и продолжал: – Имею первый разряд по пулевой стрельбе, по самбо, боксу и спортивному ориентированию, второй по плаванию, парашютному спорту, гимнастике и бегу.

Полубояринов хмыкнул:

– И когда ж ты успел всему этому научиться?

Сержант коротко пожал плечами:

– У нас в университете поощряется дополнительное образование и занятия спортом.

– А чего ж тогда мастера не сделал? Вон сколько разных разрядов нахватал, а если б занялся чем-нибудь одним, то, глядишь, вполне бы и до мастера поднялся, а то и в сборную какую-нибудь попал. И служить бы не пришлось.

Казаков ответил после короткой паузы:

– Я поступил на военный факультет университета именно для того, чтобы пойти служить. А что касается мастера… в этом не было необходимости. Освоение технических навыков в данных видах спорта на уровне первого-второго разряда дает достаточную базу для специальных видов боевой подготовки, а дальнейшее совершенствование требует гораздо больших затрат времени, отрыва от учебы и, следовательно, уже идет в ущерб делу.

Полубояринов задумчиво кивнул: «Ну-ну» и принялся молча листать личное дело. Покончив с этим, он отложил папку в сторону, зачем-то посмотрел в окно, потом вонзил острый взгляд в сержанта Казакова:

– Значит, говоришь, будешь служить?

Казаков вылетел из кресла, будто подброшенный пружиной:

– Так точно.

– Вот так, сержантом, спать в казарме, водить отделение на зарядку?

– Так точно.

Командир полка недоверчиво хмыкнул:

– Ну что ж, студент, посмотрим. Может, и не все так уж плохо у нас в стране, если такие ребятки хотят в армию. Но имей в виду, я с вас глаз не спущу. Увижу, что халтурите, – и часа в полку не задержитесь. Мне и без вас тут забот по горло. Понятно?

– Так точно!

Когда за сержантом закрылась дверь, Полубояринов еще минуту сверлил ее взглядом. Он принял полк после того, как прежнего командира по-тихому проводили на пенсию. Командованию дивизии чудом удалось избежать крупного скандала. Два молодых солдата, замученные издевательствами «дедов», находясь в карауле по охране складов НЗ, вырубили задремавшего разводящего, завладели оружием и, слава богу, не тронув никого в карауле, дунули в часть разбираться с обидчиками. Часть располагалась в двух километрах, за небольшой речушкой. Но, на их несчастье, паводком смыло пешеходный мост, а идти в обход они не рискнули, решили перебраться по поваленному дереву. И свалились в реку аккурат на середине. Их выловили только через четыре дня, в двадцати километрах ниже по течению. Вообще-то, это происшествие тянуло на уголовное дело, но комдив был в фаворе у командующего округом, к тому же в Москву уже ушли документы на его награждение, так что все представили обычной самоволкой, а автоматы, которые так и не отыскали, списали как потерянные во время поисков бежавших. Тут-то паводок очень даже пригодился. Конечно, в старые, советские времена и за это всем бы надавали по шее и голов полетело не счесть сколько, но сейчас все обошлось. Хотя комполка все-таки выперли на пенсию, а начальника штаба перевели «на усиление» командиром отдельного батальона. Так что работы для нового командира полка здесь было непочатый край. Вот только непонятно, на радость или на беду появились в его полку эти сержанты с университетским образованием…