Текст книги "Империя. Дилогия"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Часть II
Университет

– Ну что вы, Ниночка, мне всегда нравился ваш кофе, но сегодня вы просто превзошли саму себя. Честное слово.

Эти слова, сказанные высоким улыбчивым мужчиной с аккуратно подстриженной бородкой, вызвали наконец довольную улыбку на лице симпатичной секретарши.

– Спасибо за комплимент, Игорь Александрович.

– Ах, Ниночка, это не комплимент, а истинная правда. – Мужчина отхлебнул из чашечки и закатил глаза, демонстрируя блаженство. Но его старания пропали втуне. Ниночка величественно наклонила головку, увенчанную довольно сложной прической, что для современной молодежи было отнюдь не характерно (если, конечно, не считать моды на бушменские косички, вполне уместные в африканской саванне, но на головах молодых европейцев, да еще светлых, выглядевшие откровенно по-дурацки, ну да бог им судья, лучше уж пусть убивают время, плетя косички, чем под героиновым кайфом), давая понять, что сказанное услышано, еще раз окинула сервировочный столик придирчивым взглядом и удалилась из кабинета. Мужчина вздохнул. Что ж, надо признать, у подчиненных хозяина этого кабинета прямо-таки твердокаменная выдержка. Вот интересно, как этому пацану удалось так вышколить персонал? Еще три года назад, когда эта самая Ниночка была его собственной студенткой, она млела от любого случайного взгляда, брошенного на нее ректором Международной академии современного менеджмента Игорем Александровичем Прусовым. А, надо сказать, Игорь Александрович был изрядным бабником, поэтому взгляды он разбрасывал довольно широко, совершенно не стесняясь дарить их и собственным студенткам. Впрочем, в то время Ниночка отнюдь не возглавляла список претенденток. Она была обычной серой мышкой, попавшей в число студенток довольно элитного и дорогого частного учебного заведения только благодаря достаточно обеспеченным родителям. Как ни странно, подобные создания вырастают даже в весьма обеспеченных семьях. Но как расцвела девочка…

Его размышления были прерваны легким шелестом отворяемой двери.

– О, Дмитрий Иванович, а я тут, уж извините, по-хозяйски…

Хозяин кабинета приветствовал гостя легким кивком, быстрой улыбкой вознаграждая его потуги пошутить, и скользнул за небольшую дверь, за которой Игорь Александрович не бывал ни разу. Минуты через две он появился оттуда уже без пальто и подошел к гостю, протягивая руку.

– Рад видеть вас, Игорь Александрович, что привело вас ко мне на этот раз?

Гость замялся. О черт, как бы ему хотелось избежать этого разговора…

Родители Прусова были крупными чиновниками от педагогики, поэтому путь их чада с младых ногтей был очищен от большинства тех ухабов, которые обычно встречались во множестве на пути подавляющего большинства молодых людей. К исходу застоя военная стезя уже не пользовалась большой популярностью даже в среде потомственных военных, и возможности родителей, посодействовавших устройству отпрысков двух высокопоставленных военных в вожделенные вузы, помогли Игорьку избежать «забрития лба» без особых ухищрений вроде ночных прыжков из окна или белого билета. Окончив престижный институт, он мягко приземлился в мягкое гнездышко аспирантуры и к моменту воцарения Горбачева на престоле Генерального секретаря ЦК КПСС успел «остепениться» и отпустить шикарную бородку, действовавшую на юных студенток с убийственной силой. Когда грянула перестройка, Прусов раньше других уловил новые веяния и открыл одно из первых негосударственных высших учебных заведений, сразу ставшее суперпрестижным. Положа руку на сердце нужно заметить, что бешеная популярность Международной академии современного менеджмента была вызвана отнюдь не каким-то особенно высоким уровнем знаний, а скорее обширной программой зарубежных стажировок. Сие благо было прощальным подарком ушедших на пенсию предков. В то время даже просто выехать за рубеж было не очень-то легко, а уж учиться… На Прусова обрушились деньги и слава. Он купил квартиру и подержанную «вольво», приобрел аккуратное брюшко и вальяжные манеры.

Между тем время шло, и сам факт выезда за границу, включая учебу, перестал вызывать всеобщий трепет, к тому же рухнувший было авторитет крупнейших государственных вузов внезапно (для Прусова) вновь пошел в гору, а рядом поднялась новая поросль таких же, как и у него, частных учебных заведений, которые давали действительно серьезное образование, а не просто несколько лет необременительного и приятственного времяпрепровождения (причем довольно дорогостоящего). И удобный мирок Прусова рухнул на камни.

С Ярославичевым он познакомился как раз в тот момент, когда его дела стремительно катились в пропасть. Во-первых, договор аренды с подмосковным домом отдыха, в старых корпусах которого и располагалась его Академия, истек, прежний директор, кое-чем обязанный его отцу, ушел на пенсию, а новый отказался даже вести речь о столь смешных расценках. Во-вторых, на студентов старших курсов напало поветрие перехода в другие вузы, да и первый курс удалось укомплектовать только на треть от ожидаемого, так что на носу были сроки выплаты по кредитам, а денег едва хватало на то, чтобы заплатить хотя бы проценты. В-третьих, ему на голову свалилась комиссия Минвуза, и, поскольку денег на отступные не было, а уровень преподавания был, мягко говоря, не слишком, впереди замаячила перспектива отзыва лицензии. А ко всему прочему на Прусова обрушились и личные проблемы – две студентки, на которых он обратил свое благосклонное внимание, оказались сущими стервами. Впрочем, все это еще можно было пережить. Главная проблема была в другом – он, пытаясь выкрутиться, задолжал лично ТАКИМ людям, что, пожалуй, безопаснее было самому перерезать себе глотку, чем пытаться объяснять, почему он не может вовремя расплатиться с долгами. По этой причине он уже несколько дней подряд просыпался в четыре утра в холодном поту и потом не мог заснуть. И тут ему кто-то сказал, что где-то на окраине Москвы объявилась какая-то странная контора, в которой тем не менее вполне можно разжиться деньгами.

В «Фонде Рюрика» Прусов появился уже под вечер. Судя по строительным лесам, окружавшим здание, и кучам разрытой земли, Фонд еще обустраивался. Сказать по правде, никаких особых надежд у него не было. В том положении, в котором он находился, дать ему денег в долг могли только уж полные лохи, а у лохов денег не бывает, поскольку если даже у лоха откуда-то внезапно и появляются деньги, то они очень быстро кончаются, и исключение из этого правила так же маловероятно, как наличие леших и джиннов или существование бессмертных Дунканов Маклаудов. Лох, он оттого и лох, что в конце концов всегда оказывается без денег. Но Прусов был в том положении, когда утопающий готов схватиться за соломинку…

Однако, когда после беседы с молодым человеком, манера держаться и спокойная речь которого создавали впечатление, что этот парень гораздо старше, чем выглядит, Прусов вышел из Фонда с копией платежки, по которой на счет его Академии была переведена сумма, эквивалентная почти полумиллиону «американских рублей», он готов был поверить в любые чудеса. Потом он не раз вспоминал, как остановился на ступеньках, еще раз поднес к глазам листок с умопомрачительной суммой, разом решившей все его проблемы, и втянул воздух ноздрями. В воздухе пахло весной и… жизнью, черт возьми! За его спиной хлопнула дверь. Прусов оглянулся. У дверей копалась в сумочке молодая женщина, которая, впрочем, не особо соответствовала тем строгим требованиям, которые Игорь Александрович предъявлял к противоположному полу. Она была слишком высока и от этого казалась сухопарой, а на костистом лице слишком выделялись жевательные мышцы. В общем, максимум того, что она могла бы получить от большинства мужчин, – это снисходительное сожаление. Хотя что-то в ней было… Что-то неуловимое. Какой-то отблеск былого шарма и даже, может быть, редкостной красоты, сегодня старательно укрытой под правильными, но слишком резкими и грубыми чертами. Впрочем, это ощущение только скользнуло по поверхности сознания и тут же растаяло как дым, оставив все то же снисходительное сожаление, как несправедливо природа обошлась с этой еще совсем не старой женщиной. Впрочем, сегодня Игорь Александрович был готов на многое.

– Что-то потеряли?

Женщина вскинула глаза:

– Да вот… проездной куда-то засунула.

Игорь Александрович улыбнулся:

– Не беспокойтесь, я вас подвезу. Вам куда?

– Вы? – Судя по изумленному взгляду, подобные предложения поступали ей не очень-то часто… или очень давно. Игорь Александрович улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой.

– Конечно, сегодня отличный день, и почему бы мне в честь такого дня не покатать симпатичную женщину.

Она фыркнула:

– Может быть, вы меня еще и в ресторан пригласите?

А вот такая жертва уже явно выходила за границы его снисходительности. Прусов замялся, не зная, как уйти от столь нежелательной перспективы, но женщина сама пришла ему на помощь:

– Да ладно, не берите в голову, я пошутила. Ну так что, мы едем?

Игорь Александрович облегченно выдохнул:

– Конечно-конечно, прошу.

По дороге они довольно мило поболтали, и у Прусова даже мелькнула мысль, не поднять ли вновь вопрос о ресторане. Был, был в ней какой-то странный шарм. Но женщина сама пресекла всякие намеки, попросив высадить ее у метро. Когда она уже покидала его машину, Прусов просто так, желая неким образом закруглить удачно начатый день и приятный разговор с дамой (ведь для опытного человека нет ничего более приятного, чем снисходительно указать другим на совершаемые ими ошибки), обмолвился:

– Я сегодня пообщался с одним милым молодым человеком. Чрезвычайно серьезно себя держал. Со временем из него должен получиться толк. Но сейчас он, по-моему, еще не дорос до своей работы. Когда такие молодые люди так лихо распоряжаются деньгами… – Он неодобрительно покачал головой.

Женщина усмехнулась:

– Вы это о ком?

Игорь Александрович пожал плечами:

– Ну я не знаю… какой-то менеджер, славный такой парень лет двадцати – двадцати пяти…

Улыбка на лице женщины исполнилась иронии:

– Среди высшего руководящего состава есть только один молодой человек такого возраста, это наш президент – Дмитрий Иванович Ярославичев. – Женщина мгновение помолчала, явно наслаждаясь изумлением, нарисовавшимся на лице Прусова, и продолжала: – Насколько я знаю, в среде высших менеджеров он пользуется репутацией человека, НИКОГДА не совершающего ошибок. А кроме того, я бы никому не советовала пытаться его обмануть.

– …Почему?

Она зябко передернула плечами и скривила рот в гримасе отвращения.

– Я терпеть не могу ужасов, даже по телевидению, а уж живьем… – Еще раз с насмешкой посмотрев на помертвевшую физиономию Прусова, женщина, выскользнула из машины. Больше он ее никогда не встречал…

Следующие четыре года, казалось, ничем не подтверждали ее слов. Игорь Александрович, поначалу опасавшийся негласного контроля, вскоре опять пустился во все тяжкие. Поэтому спустя всего год ему снова пришлось появиться в знакомом кабинете. Но и на этот раз все прошло довольно хорошо. На счет Академии вновь была переведена солидная сумма, а вознаграждением с его стороны стало всего лишь трудоустройство шести преподавателей – беженцев из новых независимых государств Средней Азии. Правда, ему с милой улыбкой сказали, что мы, мол, понимаем трудности становления частных образовательных структур в новой России, но в следующий раз разговор для Прусова будет, мягко говоря, не слишком приятным. Зато Игорю Александровичу удалось договориться по поводу стажировки в Фонде студентов четвертого курса. Единственное, на что Прусов при этом рассчитывал, была просто халявная (без отката) возможность выполнить формальные установочные требования министерства, но, к его удивлению, именно перспектива стажировки в Фонде вызвала резкий приток студентов в его Академию. Как оказалось, среди столичного бомонда о Фонде циркулировали безумные слухи, и возможность устроиться на работу в его структуры, коими он уже оброс довольно солидно, ценилась чуть ли не выше, чем место в системе Центробанка. Так что постепенно дела начали налаживаться. Очередной год он, к своему удивлению, закончил даже с некоторой прибылью, которую решил выгодно вложить в государственные ценные бумаги. А на следующий год грянул знаменитый дефолт, и Академия снова легла…

Прошедшие двенадцать месяцев Прусов то метался в поисках выхода, то пил. Дела шли все хуже и хуже. Он пытался поднять плату за обучение, но его тут же засыпали исковыми заявлениями, попробовал чуть прижать преподавателей, но на следующий день ему на стол легло двадцать два заявления об уходе. Закрыть всю программу оставшимися, которыми оказались как раз те шестеро беженцев, коих он принял на работу по просьбе Ярославичева, нечего было и думать. От мысли перехватить он, вспомнив свои ночные кошмары четырехлетней давности, отказался сам. Так что сегодня он сидел в знакомом кабинете, явственно ощущая задницей все швы жесткого кожаного седалища (его всегда удивляло, почему в кабинете руководителя такой богатенькой организации стоит такая убогая мебель), и маялся неприятными предчувствиями, смягчаемыми только надеждой на русское авось… тем более что первые два раза это авось уже проносило беду мимо. К тому же, после того как его студенты стали проходить в Фонде стажировку, он начал появляться в офисе уже на правах завсегдатая. Так что все могло еще обернуться хорошо. Прусов так отчаянно убеждал себя в этом, что уже почти уверился, что и на этот раз пронесет. До того момента, пока в кабинет не вошел Ярославичев… Но сейчас надо было отвечать на вопрос.

– Вы знаете, Дмитрий Иванович…

Ярославичев неторопливо обошел стол и уселся в свое кресло. Несколько секунд он довольно благожелательно рассматривал гостя (отчего у Игоря Александровича похолодело на сердце), а затем нажал клавишу селектора:

– Ниночка, вызовите ко мне Олега Михайловича.

Прусову стало совсем неуютно. До сих пор они всегда разговаривали с Ярославичевым с глазу на глаз. Между тем молодой человек выдвинул ящик стола, достал тоненькую картонную папочку и пододвинул ее к Игорю Александровичу.

– Полюбопытствуйте…

Когда Прусов оторвал глаза от папки, с него можно было рисовать аллегорическое изображение жертвы вампира – в его лице не было ни кровинки. Ярославичев все так же благожелательно кивнул.

– Я думаю, вы понимаете, что у нас есть все необходимые доказательства вышеизложенного. – Он размеренно начал перечислять: – Мошенничество в особо крупных размерах, растление малолетних, изнасилование и… впрочем, наверное, будет достаточно и этого. – Ярославичев вздохнул – И в кого вы такой уродились, Игорь Александрович? – В его голосе слышалось сожаление. – Я понимаю, что в современной России как-то не принято особо бояться следствия и суда, но… у нас есть достаточно возможностей проинформировать некоторых заинтересованных лиц по ту сторону колючей проволоки о размерах нашей им благодарности, если ваша отсидка окажется… немного более неприятной, чем обычно. Как вам такая перспектива?

Прусов сглотнул. Больше всего ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда. На другой стороне планеты. Черт возьми, но ведь была же возможность перехватить! Братки что, они тупые. Можно было как-то вывернуться…

– Что вы собираетесь делать?

Ярославичев пожал плечами:

– А что вы можете предложить?

– Но… у меня есть некоторые деньги… то есть я могу продать собственность… машину… в конце концов, моя Академия…

В этот момент дверь кабинета открылась и на пороге появилась рослая фигура. Вошедший был заметно старше Ярославичева, а из-за густой шапки седых волос его вообще можно было принять за старика. Похоже, это был тот самый Олег Михайлович.

– Вызывали, Дмитрий Иванович?

Ярославичев еле заметно кивнул:

– Олег Михайлович, Игорь Александрович рискнул обмануть наше доверие. – Ярославичев еще раз с сожалением посмотрел на Прусова. – Но он хотел бы что-то нам предложить. Я прошу вас, выслушайте его предложения и подумайте, насколько они для нас приемлемы.

Спустя час человек, которого Ярославичев назвал Олегом Михайловичем, снова вошел в его кабинет. Хозяин кабинета сидел у разожженного камина и смотрел на огонь. Вошедший подошел к столу и положил нa него несколько листков:

– Как ты можешь работать с таким дерьмом?

Ярославичев тихо рассмеялся:

– Раньше я не замечал за тобой пристрастия к риторическим вопросам. Ты же знаешь, я могу работать с ЛЮБЫМ дерьмом. Как, впрочем, и все мы. В этом и есть наша основная сила. Мы выжили не потому, что оказались умнее, сильнее или талантливее тех из нас, которые погибли. – Он покачал головой. – Среди тех, кто ушел, были люди намного более яркие и сильные, чем мы. Но в них было слишком много брезгливости…

Тот, кого назвали Олегом Михайловичем, усмехнулся и, обойдя стол, уселся в кресло, предусмотрительно поставленное у камина напротив кресла хозяина кабинета:

– Итак, под нашим контролем уже семь частных вузов. Этого достаточно?

Ярославичев кивнул. Они помолчали. Затем Олег Михайлович осторожно спросил:

– А не слишком ли рано?

Дмитрий отвел взгляд от огня и посмотрел на собеседника:

– Прусов достаточно надежен?

Олег Михайлович пожал плечами:

– Он трус. Ни один трус не может быть достаточно надежен. Но сейчас он готов лизать нам пятки и делать все, что мы потребуем. – Он с живым любопытством взглянул на собеседника. – Послушай, ты что, специально подбирал подобных… типов?

Ярославичев медленно кивнул:

– Это был наиболее простой путь – отобрать особи с ярко выраженными патологическими наклонностями и мелкими подачками дать им получше запутаться в сетях. Зачем создавать что-то на пустом месте, предоставляя лишние возможности тем, кто следит, если можно заранее выбрать и пометить плоды, готовые сорваться с прогнившей плодоножки, и в последний момент аккуратно снять их с ветки? Тем более, что при некоторых усилиях, причем совсем небольших, все это можно будет представить как спасение чахлых ростков негосударственной системы высшего образования. А суть… какая разница? Все равно наш университет будет СОВЕРШЕННО ДРУГИМ. – Последние два слова он явственно выделил голосом.

Его собеседник немного склонил голову, что можно было расценить и как согласие, и как раздумье, и как знак повиновения, и повторил с абсолютно той же интонацией:

– Да, СОВЕРШЕННО ДРУГИМ.

– Нет, мамочка, я обязательно приеду, но чуть попозже… Да-да… Конечно… Купила… И дяде Федору тоже… И Сашеньке… Да, я помню – двадцать седьмой… Ну все, целую… Да… Обязательно… Ну, целую… Да, мама… Привет всем…

Когда в трубке раздались короткие гудки, Дашуня нажала кнопку отключения телефона и облегченно выдохнула, затем снова поспешно включила телефон и набрала номер телефонного узла. С ума сойти! Да за такие деньги она могла месяц болтать со всей Москвой. Вот черт? Впрочем, сама виновата, это ж надо было додуматься болтать с Тобольском по трубке. Дашуня горестно вздохнула. От стипендии остались рожки да ножки, а работы в Службе что-то давно не было. Прямо хоть ищи приработок на стороне. Впрочем, эта мысль возникла в голове больше от обиды, чем как действительно реальная возможность. Хотя вот уже два месяца Дашуня не получала в Службе оплачиваемых поручений и сидела только на гранте, от работы в Службе она не отказалась бы ни за какие коврижки. Более того, вариант поиска приработка имел бы шанс на существование только в одном-единственном случае – если бы за право работы в Службе с нее потребовали приплаты.

В Службу эскорта Его Высочества ее рекомендовала Татьяна. Впрочем, это произошло где-то через год после той памятной первой ночи в Москве. А тогда, услышав резанувшее слух обращение «Ваше Высочество», Дашуня замерла, с любопытством глядя на Татьяну. Та спокойно положила трубку и повернулась к девушке. Минуту она с иронией разглядывала Дашуню, затем улыбнулась:

– Что, любопытно?

Дашуня пожала плечами, изображая равнодушие:

– И вовсе нет. – Но равнодушия хватило ненадолго. – Ты что, работаешь у какого-нибудь арабского принца?

Татьяна рассмеялась:

– А почему сразу у арабского?

– Ну-у-у… а разве еще где-нибудь остались принцы?

– Да сколько угодно. В Англии, Дании, Испании, Швеции… большая часть западноевропейских государств – монархии… Да и вообще, большинство самых богатых государств мира в качестве государственного устройства имеют ту или иную, форму монархии. Но это не важно. Я работаю в организации, которую возглавляет русский. Просто у нас принято именовать нашего главу этим титулом.

Дашуня задумчиво потерлась ухом о плечо:

– Странный у вас глава… А как называется эта ваша организация?

Татьяна ответила с некоторой заминкой:

– Служба эскорта Его Высочества.

Дашуня часто заморгала, стараясь изо всех сил, чтобы Татьяна не заметила ее удивления и разочарования. Но, по-видимому, ей это не очень-то удалось. Татьяна чуть заметно поморщилась и произнесла нарочито спокойным тоном:

– Это совсем не то, что ты подумала.

Дашуня сделала круглые глаза:

– Я?! Да я ничего такого и не подумала.

Татьяна усмехнулась:

– Ну, положим, подумала. И я тебя понимаю. Сказать по правде, я бы тоже подумала. Но… это действительно другое. – Она на мгновение задумалась. – Впрочем, сейчас не стоит об этом говорить. Если тебя это заинтересует, поговорим позже, а пока вот что – я завтра поговорю о твоих проблемах с Его Высочеством. Возможно, он решит помочь.

– Как?

Татьяна усмехнулась:

– Не важно. До какого числа принимают документы в твоем институте?

– До послезавтра.

– Вот и отлично. Послезавтра попробуешь сдать документы еще раз.

– Но у меня же нет справок!

Губы Татьяны вновь разошлись в усмешке, на этот раз недоброй.

– Это не важно. Впрочем, гарантировать, что ты поступишь, никто не может. Но до экзаменов тебя допустят. А уж там – как повезет. Иногда внимание Его Высочества вызывает довольно негативную реакцию.

Она замолчала. Несколько мгновений в комнате стояла напряженная тишина, потом Дашуня тихо спросила:

– Ты это серьезно?

Татьяна пожала плечами:

– Вполне. Только прыгать от радости не стоит. Надо еще, чтобы Его Высочество принял решение заняться твоим делом.

Дашуня поникла, но Татьяна тут же добавила:

– Впрочем, вероятность этого очень высока. Он ЛЮБИТ восстанавливать справедливость.

Они снова помолчали.

– А кто он такой?

– Не знаю, – ответила Татьяна. – Он родился и вырос за границей. У нас ходят слухи, что он прямой потомок Ивана Грозного… Лже-дмитриев помнишь? Так вот, судя по тому трепу, что ходит у нас, царевич Дмитрий в действительности не погиб, а был вывезен сначала в Польшу, а затем в Саксонию. Причем некоторое время он находился в том самом монастыре, где потом Мнишеки откопали Лжедмитрия I. Видимо, на каком-то этапе информация просочилась… Так что, вполне возможно, они были искренне убеждены, что отыскали царевича, и сумели убедить в этом того самого монашка, который и въехал в Кремль на польских копьях. Иначе трудно себе представить, почему такие абсолютно здравомыслящие и скуповатые, скорее даже жадноватые люди, как Мнишеки, решились на ПОДОБНУЮ авантюру…

Дашуня слушала ее как завороженная. Перед ней открывались картины древней и кровавой истории, о которых ее новоявленная подруга говорила с царственной небрежностью высокопоставленной свидетельницы. Когда она закончила, Дашуня сладко вздохнула:

– Неужели все это правда?

– Не знаю, – неуверенно сказала Татьяна. – В это не так-то легко поверить. К тому же, похоже, никто из руководства не собирается настаивать на истинности этой версии или размахивать какими-то доказательствами во всех присутственных местах. Есть такая версия, а верить в нее или не верить – личное дело каждого.

– А ты сама веришь?

Татьяна задумчиво посмотрела перед собой:

– А я не считаю это важным. Понимаешь, меня не очень-то занимают эти проблемы, но, если завтра в списках кандидатов в президенты странны появится фамилия «Ярославичев», я буду абсолютно точно знать, за кого проголосую. – На лице Татьяны вырисовалось огорчение. – Только этого, к сожалению, никогда не произойдет.

– Почему?

Татьяна вскинула взгляд на свою гостью:

– Просто он уже однажды высказался на этот счет. И вполне определенно.

На этом их ночной разговор и закончился…

Через день Дашуня благополучно подала документы и въехала в общежитие. Экзамены она сдала вполне успешно, хотя на устной математике с нее сошло семь потов. А затем началась студенческая жизнь, которая закрутила ее так, что за первые три месяца она позвонила Татьяне только два раза. Да что там говорить, она домой-то позвонила только однажды, сразу после того, как нашла свою фамилию в списках зачисленных на первый курс. К тому же, благодаря одной знакомой девчонке, удалось устроиться на цветочный лоток у ближайшего метро, так что времени совершенно не было. Однако к ноябрьским Дашуня наконец-то вынырнула из круговорота проблем и, купив тортик, напросилась к Татьяне в гости. Татьяна встретила ее радушно:

– Ну заходи, пропащая. – Приняв у Дашуни пальто, она с мягким упреком сказала: – Хоть бы звонила, а то: «Танечка, я поступила! Я тебя люблю!» – и три месяца ни слуху ни духу.

Потом они сидели и пили чай. Дашуня взахлеб рассказывала о своей жизни, а Татьяна с улыбкой кивала и в нужный момент ахала и поддакивала. Но после третьей чашки Дашуня спохватилась:

– Ой, что это я все про себя да про себя, как ты-то, нормально?

Татьяна усмехнулась и утвердительно моргнула. Дашуня хихикнула:

– Ну да, вижу загарчик. В Турции грелась напоследок?

Татьяна покачала головой:

– Не совсем… – Она замолчала, словно колеблясь, говорить об этом или не надо, затрем, очевидно приняв решение, сообщила: – Это я лечусь.

– От чего это? – весело поинтересовалась Дашуня, не замечая застывшей улыбки на лице подруги.

– Так… пристали трое в скверике. Слава богу, там несколько собачников гуляло… но физиономию они мне покарябали.

Дашуня замерла, кляня, себя за тупость и бестолковость. Но Татьяна уже справилась с собой и, склонившись к девушке, потрепала ее за плечо:

– Ладно, не кукожься. Все нормально. Мне сделали пластическую операцию, и уже ничего не видно. Вот ты ведь не заметила.

Дашуня несколько секунд боролась со слезами, которые готовы были хлынуть из глаз и почему-то застряли комком в горле, потом участливо спросила:

– Больно было?

Татьяна посмотрела на нее с иронией и засмеялась:

– Да уж, не сладко.

Дашуня, удивившись, чему это подруга смеется, вдруг сообразила, что более идиотского вопроса, чем тот, что она задала, просто нельзя и придумать, и тоже прыснула…

Когда они обе успокоились, Дашуня тихонько спросила:

– А операция дорогая была?

Татьяна пожала плечами:

– Видимо, да, не знаю. За все платила Служба.

Дашуня озадаченно уставилась на подругу.

– То есть… у тебя полис?

Татьяна отрицательно качнула головой:

– Да нет. В принципе, можно было бы оформить и полис, причем достаточно дорогой, но в таком случае, как и где лечиться – были бы уже только мои проблемы. А так… мне сделали операцию через два часа после происшествия, в полпервого ночи. В какой-то частной клинике.

Дашуня сочувственно покачала головой:

– Вот хирург ругался, наверное.

– Да нет, хирург был крайне предупредителен. Мне даже выделили специальную сестру, которая занималась только тем, что все время, пока я еще была без наркоза, болтала со мной и вытирала пот у меня со лба.

Дашуня удивленно вскинула брови:

– Вот это да-а-а…

– Я же тебе говорю, что это была частная клиника. А подобные заведения прекрасно умеют удовлетворять любые потребности своих клиентов.

Дашуня мечтательно посмотрела на подругу:

– Здорово, что ОН тебя так любит.

Татьяна вскинула удивленные глаза на Дашуню, потом, поняв, о чем идет речь, расхохоталась.

– Ну ты даешь!.. – сквозь смех проговорила она, утирая выступившие на глаза слезы. – Ну кукушонок… это ж надо… – Она снова залилась смехом.

Дашуня обиженно надула губки:

– А что, разве не так?

Татьяна, окончательно успокоившись и вытерев слезы, объяснила:

– В Службе эскорта почти сто пятьдесят эскорт-сопровождающих. И случись подобное не со мной, а с какой-то другой девушкой, Его Высочество точно так же поставил бы на уши всех, кого необходимо, чтобы сделать для нее то, что сделал для меня. Но к любви это не имеет никакого отношения…

– А что же это тогда? – тихо спросила Дашуня. Татьяна, твердо глядя ей в глаза, тихим голосом, в котором, однако, слышались нотки непреклонной уверенности, ответила:

– Вассальная клятва.

С минуту в маленькой кухоньке тесной московской хрущобы стояла какая-то ошеломляющая тишина, которую нарушила Дашуня. Облизав пересохшие губы, она хрипло спросила:

– Ты это о чем?

Татьяна снисходительно улыбнулась:

– Я – вассал Его Высочества… Я дала ему вассальную клятву. А любой суверен ОБЯЗАН защищать своего вассала. И словом, и кровью, и именем своими (эти слова она произнесла так, будто они были частью какой-то клятвы, впрочем, скорее всего, так оно и было). Иначе… это дерьмовый суверен.

Позже, когда она сама уже пришла в Службу эскорта, Дашуня частенько со смехом вспоминала свою оторопь, но тогда… У нее мелькнула мысль, уж не отразилось ли тяжелое происшествие на душевном здоровье подруги? По-видимому, Тятьяна что-то такое углядела в глубине ее зрачков, потому что опять рассмеялась.

– Ну ладно, – она махнула рукой, – не будем больше мучить твою юную головку такими странными вывертами… ты лучше скажи, в Третьяковке уже побывала (в ту памятную первую ночь Дашуня поделилась с Татьяной своими планами – в первые же полгода обойти, как она сказала, «все московские музеи»)?

Дашуня с досадой тряхнула головой:

– Если бы! Все еще собираюсь. – Она оживилась. – Представляешь… – И разговор опять вернулся в привычное русло. Но то, что было сказано, не забылось. Во всяком случае, когда Дашуня всего несколько месяцев спустя, расцарапав пучком роз всю физиономию своему любезному работодателю, снова появилась в квартире Татьяны, она твердо знала, о чем будет просить свою так случайно повстречавшуюся на ее пути, но так прочно вошедшую в ее жизнь подругу…

С тех пор прошло почти три года. Татьяна окончила свой инженерно-экономический, прошла годичную стажировку в каком-то крутом агентстве и укатила в родной Саратов. Но Дашуня знала, что день, когда в полумраке кабинета она опустилась перед Его Высочеством на одно колено, вся покрывшись холодным потом от волнения, и вложила свои руки в его ладони, а затем то ли прошептала, то ли проблеяла слова вассальной клятвы, был самым важным днем в ее жизни…

После того как Дашуня разобралась со счетами за телефон, у нее осталось всего около тысячи рублей. А прожить на них надо было почти полторы недели. Вообще-то в среду ей должны были перечислить очередную порцию ежемесячного гранта, но как раз эта порция должна была почти полностью уйти на оплату счетов интернет-провайдера, в фитнес-клубе, а также курсов корейского языка и кунг-фу. А в Службе довольно строго следили за расходованием грантов. В принципе, гранты выделялись как раз именно на такие нужды, а где ты будешь жить и чем питаться, – это были сугубо твои личные проблемы. Но расчет выделяемых сумм происходил, так сказать, по средневзвешенному курсу, поэтому многие девчонки, побегав, разыскивали профильные курсы с существенно меньшей оплатой, а сэкономленные деньги тратили на другие нужды. В Службе смотрели на это сквозь пальцы, лишь бы был результат. А вот за результат спрашивали строго.