Текст книги "Мерило истины"
Автор книги: Роман Злотников
Соавторы: Антон Корнилов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Не будут ремнями, – тихо и не поворачиваясь, отозвался он на реплику Жени. – Там же пряжка, а от пряжки следы остаются… звезда отпечатывается. Кому такие улики нужны.
Пользуясь тем, что Командор прикрывает его от дедушек своей широкой спиной, Двуха пока не спешил подниматься. Он сидел, свесив ноги, чуть склонив голову – следил за врагами сбоку, исподлобья.
Олег, чья койка располагалось в самом конце ряда, у стены, и вовсе не изменил позы.
– Хватит дурковать! – углом рта прошипел ему Игорь. – Встань лучше. Не лезь на рожон раньше времени! Все встали, и ты встань! Меня не видно, а ты ж на виду!
– Хорошо, – покладисто проговорил Олег и поднялся с койки.
– Нас сейчас мудохать будут… – шепотом сообщил ему Игорь. – Ты уже понял? Короче, как договаривались днем – держимся вместе, прикрываем спины друг друга. Слышь, Командор? Я так думаю, надо сразу, безо всяких базаров, прыгать на них, как только подойдут.
Впившийся глазами в Гуся Командор не ответил – то ли не успел, то ли не пожелал. Отозвался на предложение Игоря Олег:
– Может, подождем, пока они произнесут то, что собирались произнести? Мне думается, у них есть, что нам сообщить. И у меня есть, что сообщить им.
И будто в подтверждение этому по казарме раскатилось особенно громкое восклицание Сани Гуся:
– Слушаем меня внимательно, духи бесплотные! Скажу один раз, кто чего не поймет – его проблемы!..
Саня стоял, широко расставив ноги. Говоря, он то и дело взглядывал по сторонам, но чаще всего смотрел прямо перед собой – на «банду» в углу казармы. И после каждой фразы коротко резал воздух обеими руками с растопыренными пальцами, словно подчеркивая важность сказанного. Из-за света заоконных фонарей казалось, что лицо его пылает, а на плечах лежат золотые генеральские погоны.
Рядовой Мазур помещался чуть поодаль. Полосуя пространство взглядом справа налево и обратно, он все еще крутил в руке ремень с поблескивающей в казарменной полутьме бляхой – мерный круговой полет бляхи сопровождался тяжелым полугулом-полусвистом.
Остальные три деда находились позади Гуся и Мазура. Создавалось такое впечатление, что пятеро старослужащих поставили перед собой задачу расположиться так, чтобы каждый из вытянувшихся у своей койки новобранцев постоянно чувствовал, что кто-то из дедушек на него смотрит.
Происходящее здорово напоминало магический обряд: рядовой Мазур исполнял что-то вроде ритуального танца со священным оружием, позволяя Сане Гусю, напрягая легкие, заклинать духов,чьи призрачно-бледные физиономии плавали вокруг в душном сумраке, а тройка дедов присматривала за спинами главного заклинателя и его телохранителя…
– Короче, вбейте в свои тупые бошки накрепко самое главное – вы здесь никто! – Гусь был заметно пьян, но говорил не спотыкаясь, видимо, заранее продумав речь. – Вы здесь – говно. Самое что ни на есть. Понятно?
Закончив это короткое вступление Саня икнул и перешел к основной части:
– В первую очередь, бойцы, поздравляю вас с началом настоящейслужбы! С первой ночью в настоящейармии! Ну?
Он выжидающе замолчал. Новобранцы тоже молчали и переглядывались, не вполне понимая, чего от них в данный момент хотят. Один из тех солдат, к кому не подходил рядовой Мазур, тоже проснувшихся, но не вскочивших, а оставшихся лежать на койках, с интересом наблюдая за происходящим, – выпростал из-под одеяла голую ногу и пнул под зад ближайшего новобранца.
– Троекратное «ура», задрыга! – милостиво подсказал он.
– Ура… – вякнул дернувшийся от удара новобранец. – Ура…
– Ура… Ура… – вяло и нестройно поддержали его недавние призывники.
– Благодарю, товарищ младший сержант, – повернулся к подсказчику Саня Гусев.
– Служу… и-э-э-х… – с зевком отозвался мордатый младший сержант и чуть пошевелился на подушке, – России. Валяй, продолжай, Гусь!
– Если кто из вас, духанчиков, – продолжил Саня, – зомбоящика насмотрелся и думает, что в нынешней армии все по Уставу, что с неуставщиной теперь строго и что прокуроры по первому же вызову в часть мчатся на вертолетах – он сильно ошибается. Неуставщина – она есть и будет. Потому что, – он наставительно ткнул в потолок указательным пальцем, – не будет неуставщины, не будет и нашей российской армии, вот так!.. Не, ну, может быть, в каких-то частях журналисты с проверяющими из прокуратуры и табунятся, – сделал допущение, презрительно скривившись, Гусь, – но в нашей части такого нет. В нашей части, слава богу, все нормалек, все как надо!
Надо заметить, это жизнерадостное известие взрыв радостных восклицаний у новобранцев не вызвало. Напротив, кто-то из них уныло и маловнятно пробормотал что-то вроде: «Охренеть, как весело!»
– Чё ты сказал, урод? – двинулся было к смельчаку, крутанув ремень сильнее, рядовой Мазур, но Гусь остановил его:
– Погоди, погоди, братух, парни еще не секут… Объясняю по порядку! – возвысил он голос. – Вы еще не забыли, духи, что вы здесь говно? Если забыли, напоминаю: вы – говно! Почему? Потому что ни хера не приучены к армейской дисциплине и вообще в службе не шарите. Вас еще полгода надо во все дыры долбить, чтобы вы соображать начали, как следует! А кто этим будет заниматься? Шакалы? То есть… офицерский состав? А оно им надо? Круглый год ходить за вами, гавриками, сопли вам подтирать, день и ночь талдычить одно и то же – это не то, что шакал… нормальный человек не выдержит. Поэтому среди них дураков нет. Все люди разумные и адекватные. Сами живут и другим жить дают – наш комполка других не держит. Говорят, до него, до Сам Самыча нашего, в части еще бывали шакалы идейные… – Гусь пренебрежительно пошевелил пальцами. – Ну, те, которые реально думают за год из салажат конкретных универсальных солдат сварганить. А Сам Самыч, как его сюда поставили, быстро им лыжи смазал. Выжил по одному. Ибо не хрена. Не нужны они здесь. Поэтому и получилось так, что вы, салаги, наша проблема.
– Так, – развивал мысль дальше рядовой Саня Гусев. – Служить вы пока не можете. А служить-то надо! И пахать надо! И что получается? Мы – кто уже шарит, что почем, кто все тяготы и лишения приучен переносить – должны за вас, криворуких дебилов, службу нести? И пахать должны за вас? Так, что ли?
Он вдруг отшагнул в сторону и выцепил за ухо очкастого новобранца Шапкина.
– Так, я спрашиваю, водолаз?! – гаркнул Саня в перекосившееся от испуга и боли лицо Шапкина. – Или нет?
– Нет… – едва слышно выдохнул новобранец.
– То-то, – одобрительно кивнул Гусь и затрещиной отправил Шапкина обратно к его койке. Потом кашлянул и заговорил снова, явно стараясь, чтобы его голос звучал по-командирски внушительно:
– Поэтому перед нами, старослужащими, стоит нелегкая, но почетная задача: как можно скорее вылепить из вас, любителей мамашиных пирожков, более-менее пригодных для защиты Отечества воинов! Как можно скорее, – повторил и тут же задал вопрос подавленно молчащей аудитории: – А как можно скорее?
Новобранцы промолчали. За них ответил писклявый Мазур:
– Один удар в печень заменяет трехчасовую лекцию!
– Во! – снова воздел палец к потолку Гусь. – Коротко и ясно.
Он снова подался в сторону и вытянул к себе того же Шапкина, ухватив его уже за другое ухо.
– Боишься? – осведомился Саня, хотя и без этого было видно, какие именно чувства обуревают новобранца Шапкина – его крупно трясло, пухлые щеки раскраснелись, а линзы очков сильно запотели по краям. – Боишься! – сам с собой согласился Гусь. – А бояться не надо! – провозгласил он, отпуская Шапкина со «взлетки» – уже при помощи пинка.
– Чего бояться-то? Конечно, заниматься теперь с вами будут не только летехи и старшины, а все больше наши славные парни: младший сержант Бурыба…
Давешний мордатый махнул Сане рукой.
– …Младший сержант Кинжагалиев! Ну и другие сержанты и ефрейторы… с кем-то из которых вы уже познакомились, а с кем-то познакомитесь позже…
Соседняя с командоровской койка натужно скрипнула. Шевельнулась громоздящаяся на этой койке немалых размеров туша, полностью укрытая парой одеял и потому напоминавшая сугроб. А потом из недр этого сугроба родился мощный и продолжительный вибрирующий рокот – будто кто-то взял на тромбоне низкую ноту. Деды заржали. Командор отшатнулся, прикрывая ладонью нос.
– Это младший сержант Кинжагалиев передал вам, духанка, привет, – дополнительно пояснил Гусь. – Итак, младшие сержанты с вами будут заниматься. Ну и мы тоже по мере своих сил будем им помогать. Скажу сразу: дрючить будем жестко. По-настоящему жестко – в карантине вы такого и не нюхали…
– Точно – не нюхали, – морщась, очень тихо пробурчал Двуха, до которого к тому времени докатилась волна кинжагалиевского приветствия.
– Жестко, да! – продолжал Саня. – А вы как думали? Думали, в сказку попали? Здесь вам ни хера не ясли. И спрашивать будем с вас еще жестче! Потому что и с нас за вас шакалы спросят. Понятна схема, я надеюсь? Но… что еще хочу сказать…
Гусь вдруг снова обернулся к Шапкину, которому несчастная судьба уготовила участь оказаться к нему этой ночью ближе других новобранцев. Шапкин тут же инстинктивно присел и закрыл руками налитые багровой кровью уши. Гусь ухмыльнулся и отступил.
– Еще хочу сказать, что беспредела у нас нет, – договорил он. – Калечить никто никого не собирается. Пацаны! – обратился Саня к сержантам. – Подтвердите!
– В натуре, – зевнул мордатый Бурыба.
Сержант Кинжагалиев снова шевельнулся под одеялами, покряхтел… но повторить только что проделанный трюк не сумел. Поэтому лишь неразборчиво буркнул что-то.
– Слыхали? – окинул взглядом спальню рядовой Саня Гусев. – Вот так… Но с особо быкующими… – тут он прищурился в сторону Командора и компании, – и с особо тупорылыми разговор у нас будет… особый. Так поговорим, что мало не покажется…
Взгляд Гусева уже на излете зацепился за Сомика, и Сомик затрепетал.
– Ну, конечно, во всяком призыве найдется такая падла, – заговорил Гусь, словно вид Жени пробудил в нем новую мысль, – которая вздумает настучать… командирам или в прокуратуру, или в комитет матерей… Командиры-то сор из избы не выносят, стукачилло еще и от них огребет. А на гражданке… они ведь там нашей жизни никогда не поймут. Поэтому из-за всякой херни вонь до небес поднять вполне могут, только эта вонь так вонью и останется. Потому что, если кто не понял, никакому командиру лишние проблемы не нужны. А вот сам стукач… – Саня изобразил на лице крайнюю степень презрения. – Думаю, никому не нужно объяснять, что с такими гадами, стукачами, бывает. Стукач – не мужик. Даже вообще не человек. Чмо, утырок… Тьфу! Хуже бабы, хуже таракана! Раз только тебя в стукачестве заподозрят, вовек не отмоешься. Всю армейку чморить будут, в какую бы часть не перевели. Да и после армейки всплывет стукаческое прошлое, не сомневайтесь! Вот я бы лично стукачей прямо в толканах топил, безо всякой жалости!..
Саня Гусь вдруг с удивлением почувствовал, как внутри него разгорается вдохновение, фразы получаются мощными и яркими, а в голосе дрожит самая натуральная искренность. В этот момент он совершенно серьезно ненавидел тех, кто мог бы лелеять в душе желание двинуть донос командованию или прокуратуре, но в то же время ясно ощущал, как где-то в глубине души велосипедным звонком злорадно дребезжит восторг сознания собственной тайны.
– Короче, чего тут базарить, парни… – завершающе приглушил он голос. – Армейскую науку вы получите в полном объеме. Да, первое время попотеть придется. Да, впахивать надо будет за себя, за нас и еще за того парня. Но это не потому, что мы здесь такие сволочи и нам в радость вас гнуть. Это, парни, чтобы вы быстрее прошаренными стали. А теперь еще кое-что… Коли уж дедушки на свои плечи взвалили проблему вашего воспитания, то дедушкам эти труды как-то компенсировать надо, нет? Вам зарплату будут платить, так вам ее первое время и тратить некуда будет. На конфетки из чипка мама с папой пришлют, не переживайте. А зарплату… – Саня постучал себя по карману. – Понятно?
Замолчав, он особенно зорко оглядел казарму. Кто-то из новобранцев, сгорбившись за спинами товарищей, тихонько присвистнул, но мордатый Бурыба вмиг вычислил недовольного:
– Это кто там такой борзый? – приподнялся сержант. – Не нравится что-то? В армии нет: «нравится не правится». В армии есть: «надо».
– С вами, духами, по-человечески, а вы тут же наглеть начинаете, – прогудел из-под одеяла Кинжагалиев. – Не, Гусь, по-моему, с ними на другом языке разговаривать придется…
Сразу же после этих слов в коридоре застучали тяжелые шаги. Спустя пару секунд в дверном проеме возник громоздкий силуэт, и в спальне стало темнее – вошедший заслонил падающий из коридора свет. Гусь, Мазур и три деда, стоящие рядом с ними на «взлетке», обернулись.
– О, – проговорил Саня. – Здорово, дружище Мансур, мы уже заканчиваем…
– Вот и Вий пожаловал, – пробормотал под нос себе Командор.
Мансур роста был выше среднего, но казался невысоким – из-за непомерной ширины плеч и неестественно массивного торса. Из одежды на нем не было ничего, кроме трусов (если не считать еще полотенца, висящего на бычьей шее), и при взгляде на его тело, огромное и бугристое, точно слепленное из булыжников, становилось страшно. Он, видно, только что помылся – очень белая его кожа тускло поблескивала, как чешуей, каплями воды, волосы (куда длиннее, чем положено по Уставу) полностью закрывали низкий лоб и черными сосульками свисали над глубоко упрятанными под надбровными дугами маленькими глазками.
На мгновение задержавшись в дверном проеме (словно дав возможность всей спальне на себя полюбоваться), Мансур прошел дальше, присел на первую попавшуюся койку, от которой тут же шарахнулся стоявший там новобранец, и безмолвно застыл в позе стороннего наблюдателя.
Если у кого-то из нового призыва и было желание протестовать против заключительной части речи Сани Гуся, то при появлении Мансура оно улетучилось мгновенно и бесследно.
Впрочем, Гусь выждал еще немного. Победно оглядел новобранцев и заговорил, улыбаясь с деланным добродушием:
– Такие порядки у нас, парни, ничего не поделаешь. Сами рассудите: все по справедливости. Через полгода ваши духи вас так же благодарить будут. С баблом на кармане на дембель пойдете. Вот домой ехать – тогда-то бабосы точно понадобятся. А сейчас зачем?.. Ну как? Я вижу, парни вы вроде нормальные, и все уже поняли…
– Кому чего не ясно? – взвился вверх зудяще тонкий голосок Мазура. – Кому по-другому объяснить?!
– Погоди, братух, – Гусев положил руку ему на плечо. – Да не маши ты своей бляхой, а то мне еще жбан разобьешь… Парни, я серьезно спрашиваю – есть вопросы? Задавайте сейчас, а то потом поздно будет. Я вам все разжевал, какие у нас тут правила, – добавил Саня тоном, каким равный обращается к равным. – Кто-то с чем-то не согласен?
Новобранцы зашевелились. Со всех сторон посыпалось:
– Согласны, да…
– Все путем, чего непонятного…
– Нет вопросов… – и в этом шелестящем хоре явственно читалось облегчение от того, что все, наконец, завершилось, причем неожиданно мирно, и бить, кажется, этой ночью никого не будут.
Один из новобранцев, коренастый и низкорослый парень деревенской топорной наружности, Сережа Петухов, еще в карантине окрещенный, естественно, Петухом, – высказался более подробно:
– Не, ну так-то все нормально, все по-людски, – со старательно наигранной степенностью (как будто у него был выбор) проговорил он. – А то на гражданке ужасов нагоняли всяких…
– Это те нагоняют, кто сам не служил, – поспешил поддакнуть и Шапкин, все еще держа на всякий случай ладони у ушей.
– Хор-роший какой призыв заехал! – вдруг гаркнул прислушивающийся к репликам новобранцев мордатый младший сержант Бурыба. – Все понятливые…
Олег помедлил еще несколько мгновений, будто в надежде услышать от новобранцев что-нибудь, принципиально отличное от уже сказанного, не услышал и решительно шагнул на «взлетку».
Мансур чуть пошевелился, поворачиваясь к нему. Яростно скрипнула служившая ему сидением койка.
– Заниматься воспитанием и обучением, – негромко, но отчетливо произнес Олег, – надлежит тем, кто призван к этому долгом. Система, оглашенная допрежь, наизнанку вывернутая форма воинского товарищества есть продукт преступной лености командования. Первоначально: военнослужащие подчиняются тем из их числа, кто выше по званию, как и предписывается Уставом. Равные по званию – равны между собой. Отныне будет так. Засим: отнимать у новобранцев выплачиваемые им деньги недопустимо. Ни один военнослужащий не отдаст своего жалованья другому по принятому давеча из страха соглашению. Отныне будет так. И еще: если офицеры в нашей части не желают честно и с доброй совестью исполнять свой долг, мы обязаны заставить их делать это. Но никак не стремиться извлекать из ситуации выгоду для себя. Это гнусно. И этого боле не будет. Я решительно это возбраняю.
* * *
Саня Гусь догадался разрядить стремительно распухающую темную паузу громким и заметно фальшивым смехом. И это подействовало. За Саней пронзительно захихикал Мазур, потом загоготала троица рядом с ними, а потом смех запрыгал по койкам и постепенно потух в неуверенных ухмылках новобранцев. Сержант Бурыба спустил ноги со своей койки. Сержант Кинжагалиев, откинув одеяло, поднялся, чтобы получше рассмотреть Олега, вызвавшего своей речью столь бурную реакцию казармы. Кажется, только Мансур, неподвижной глыбой давящий чужую койку, не улыбнулся. Он смотрел на Трегрея с холодным безразличием.
– Это что за чучело? – вопросил Кинжагалиев.
– Это Гуманоид, – пояснил во всеуслышанье Гусь. – Такой вот Гуманоид…
– Он маленько… того, – тут же угодливо произнес Шапкин. – Ну… с причудами.
– Они все четверо маленько с причудами, – согласился Гусь, нехорошо прищурившись. – Вот по этой самой причине мы вынуждены сообщить, что настало время для последней, заключительной, части нашей, дорогие друзья, встречи. Мансур! – обернулся Саня. – Я вот об этих уродах говорил. Авторитетов не признают, хамят, угрожают… Короче, беспределят. Гасить их надо, никуда не денешься! – разведя руками, заключил Гусь таким тоном, словно принятое решение было лично для него хоть и вынужденным, но очень неприятным.
Мансур едва заметно качнул головой. Сержанты, а за ними еще около десятка солдат предыдущего призыва один за другим поднялись с коек. Новобранцы растерянно переглядывались.
– Духовенство! – выручил их окрик рядового Сани Гусева. – Всем отбой! Кроме четверых покойничков, конечно… Остальные – баиньки!
– Значит, показательное наказание решил устроить? – Командор явно очень старался, чтобы его голос звучал спокойно. – Чтоб другим неповадно было? Ты что, не понимаешь, на кого ты тянешь? Я тебя лично предупреждал, и если ты считаешь, что я хоть сколько-нибудь преувеличил…
– Закройся, сука! – отгавкал его Гусь уже с настоящей злостью. – Думаешь, великий до хрена? Сейчас мы тебя укоротим…
– Здесь тебе мамаша с папашей не помогут! – присовокупил и Мазур. – Выходи на «взлетку», чего притаился?.. Под койку нырнуть готовишься?
Командор пожал плечами – жест этот, долженствующий обозначать пренебрежение к угрозам, получился у него судорожно ненатуральным – и шагнул на «взлетку». За ним выступил набыченный, изготовившийся уже к драке Двуха.
– К спине! – зашипел Двуха, оборачиваясь к Олегу. – К спине, Гуманоид! Сомик… Чего ты телишься?
Сомик топтался у койки с видом человека, который хочет бежать сразу во всех четырех направлениях.
– Прекратите, – негромко сказал Олег Командору и Двухе. – Не стоит устраивать драки. Я сам разберусь.
– Разберется он… – пробормотал Двуха. – Ты еще мне поуказывай…
«Взлетка» моментально стала тесной. Деды наступали с трех сторон, зажимая в угол «банду», наступали с угрожающей неторопливостью, но ясно было – достаточно одного резкого движения, одного слова, и они бросятся всей гурьбой.
Новобранцы, быстро попрыгав по своим койкам, улеглись. Ни у кого из них не возникло желания вступиться за «банду». Вернее, желание-то, может быть, и возникло, но… как осуществить его, это желание, если все нехорошее для них лично уже закончилось? Зачем приключений себе на задницу искать? Разговор со старослужащими завершился – и на вполне мирной, между прочим, ноте… И не так ужасно все оказалось, как могло быть. Их посвятили в царящие здесь правила, и они с этими правилами согласились совершенно добровольно, без особых принуждений и унижений… Конечно, соблюдение этих правил гарантирует в дальнейшем жизнь вовсе не сахарную… но здесь, как справедливо заметил Гусь, армия, а не ясли. Здесь легко не бывает. Первое время придется потерпеть, потому что со своим уставом в чужой монастырь, как говорится… А эти четверо балбесов сами виноваты. Лучше других себя считают? На особом положении себя видят? Вот и пусть огребут за это. Нечего выпендриваться, надо скромнее быть. В конце концов, кто их просил на дедов наезжать?.. Вообще, правильно их сейчас поучат. За дело.
– Я – урожденный дворянин, – проговорил вдруг Олег. Встав на «взлетку», он оказался спиной к Командору и Двухе, а лицом к младшему сержанту Бурыбе, приближающемуся к нему во главе группы из четверых солдат прошлого призыва. На лице сержанта отразилось недоумение. Он остановился. Остановились и те, кто шел за ним.
– Чего это? – вопросительно пробурчал Бурыба. – Какой еще дворянин?
– Да не слушай! – подсказали сержанту сзади. – Он тебе мозги пудрит… Сказали же, мутный он, этот Гуманоид…
– Я предупреждаю, – пояснил Олег. – Если вы решите применить силу, вы должны знать, с кем вам придется иметь дело.
Бурыба усмехнулся, сделал было еще шаг вперед, но… снова остановился, уперевшись взглядом в Олега, остававшегося в позе спокойной и даже расслабленной. Некоторое сомнение замерцало в глазах младшего сержанта.
– Чё ты зыришь, падла?! – заводя себя, заревел он на Трегрея, качнулся в сторону и вдруг одним мощным движением выдрал с ближайшей койки дужку – толстую изогнутую металлическую трубу, обеими концами вставляемую в коечное изголовье. – Ну, чё зыришь? – выкрикнул он еще раз, занеся дужку для удара. – У тебя две башки, что ли? Одна лишняя, другая запасная?!. Зашибу, сука! Ложись на пол, зашибу! Кому сказал?..
В то же самое время за спиной Олега неслабо удивил противников и Командор. Он крутанул с места обратное сальто и, приземлившись, несколько раз с громким хеканьем рубанул кулаками воздух. Мазур, уже, кажется, приноравливавшийся приложить Командора ременной бляхой в грудь, отскочил от него на шаг и наткнулся спиной на младшего сержанта Кинжагалиева. Кинжагалиев, в свою очередь, тоже попятился, преградив путь находящимся позади него. Избавившись от опасности получить удар страшной бляхой, Командор рванулся вперед. Он высоко подпрыгнул, метя обеими ногами в грудь Мазура, но тот успел увернуться – и выступление Командора, начавшееся так эффектно, завершилось совершенно бесславно. Александр Вениаминович Каверин ухнул плашмя на пол прямо под ноги сержанту Кинжагалиеву. Тот не упустил момента и от души врезал Командору пяткой в живот. Командор скрючился посреди «взлетки», шипя, как проколотый ножом мяч.
– Мочи его, пацаны! – заверещал Гусь откуда-то из-за спин товарищей. – Мочи его, не давай встать!
Вокруг Командора тут же сомкнулось плотное кольцо, и послышались тяжкие глухие удары.
Младший сержант Бурыба решился, наконец, перейти от угроз к действиям. С громким, но нечленораздельным воплем он скакнул к Олегу, размахнувшись кроватной дужкой. Удар предполагался сильнейший, такой, от которого любой здравомыслящий безоружный человек предпочел бы увернуться и уж точно не стал бы пытаться блокировать его голой рукой. Олег, не тронувшись с места, даже, кажется, не дрогнув, выбросил руку навстречу несущейся к его голове тяжелой металлической трубе и перехватил ее с такой легкостью и хладнокровием, будто это была свернутая в трубку газета. Бурыба дернул было дужку на себя, но Олег, чуть крутанув кистью, без труда лишил сержанта его оружия. Ошарашенный сержант секунду глупо хлопал глазами, а потом молча попятился. Олег шагнул вперед, держа в руке дужку, – Бурыба, спотыкаясь, сделал пару шагов назад, а потом повернулся и отступил со «взлетки», перепрыгнув через изувеченную им минуту назад койку. Те, кто был с ним, тоже поспешили отбежать подальше. Трегрей не стал никого преследовать. Приблизившись к койке, он вернул дужку на место, отстранился, деловито посмотрел, как она вошла, и, не вполне удовлетворенный результатом, прихлопнул ее сверху кулаком. Дужка с легким щелчком встала как было…
И тут рвущей барабанные перепонки сиреной заполнил спальню хриплый визг Игоря Двухи.
В отчаянном броске умудрившись сорвать с руки Мазура намотанный на кисть ремень, Двуха стоял теперь посреди «взлетки», чертя над головой гибельной бляхой свистящий круг.
– Убью, пидоры! – надрывно-истерически вопил он, выпучивая глаза. – Убью, мне терять нечего!
Противники отхлынули со «взлетки», на всякий случай хоронясь за койками. Изрядно потоптанный Командор ворочался на полу, силясь подняться. На белой коже его во многих местах пунцовели следы ударов, из разбитых в синие лепешки губ хлестала по подбородку и горлу кровь, собираясь под ним в темную лужу… страшно кривилось к скуле полуоторванное ухо…
– Поубиваю всех! – продолжал хрипло голосить Двуха, вроде бы безумно, но на самом деле, скорее всего, расчетливо предполагая привлечь своими воплями внимание тех, кто должен был следить в расположении за порядком.
И так жуток был вид Игоря, так страшно гудела, рассекая спертый воздух, смертоносная бляха, что никто не смел подступиться к нему. Те, кто еще минуту назад жаждали схватки, сейчас неуверенно жались, не рискуя вылезти вперед. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Олег, скользнувший к Двухе сзади. Очередной сумасшедший вопль вдруг прервался. Двуха замер в дурацкой позе – полуприсев на растопыренных ногах, одну руку вытянув вперед в угрожающем жесте, а другую, пустую, задрав над головой.
– Довольно, – негромко произнес Олег, аккуратно складывая пополам и еще раз пополам отобранный ремень. – Пока кто-нибудь всерьез не пострадал, остановись. Я ведь говорил тебе, Игорь, не стоит устраивать драку. Боле драться никому не позволю.
Несколько секунд тянулась оглушающая тишина, а потом чей-то голос, гулкий и низкий, насмешливо спросил:
– Да ну?
Каждый, кто присутствовал в этот момент в казарме, обернулся туда, откуда донесся этот голос.
– Да ну? – повторил Мансур, медленно поднимаясь, расправляя плечи и наматывая на правый кулак снятое с шеи полотенце.
* * *
– Так как ты сказал? – осведомился Мансур. – Никому драться не позволишь? Это ты так решил, да?
– Вестимо, – ответил Олег и отбросил сложенный ремень на ближайшую койку.
– Здесь я говорю, когда и кому что делать, да?
Мансур говорил почти без акцента, лишь слишком сильно напирал на гласные, приглушая их и наделяя горловой хрипотцой. Еще одной заметной особенностью его речи было окончание вопросом почти каждой фразы.
– Почему? – отозвался Олег.
Мансур хмыкнул:
– Потому что я самый главный, да? – ответил он.
– А почему ты самый главный? – тут же спросил снова Олег. Он спрашивал серьезно. Нисколько не было похоже, что он пытается тянуть время или, избави боже, издевается над Мансуром. Было понятно, что Олега действительно интересовал ответ на этот вопрос.
Мансур тоже это понял.
– Почему?.. – немного удивленно повторил он. – А больше некому потому что. Кто еще? – И снова хмыкнул, широко раскинув руки, словно приглашая любого желающего оспорить его власть.
– Выходит, личный состав подчиняется не только и не столько приказам вышестоящего командования, а тому из числа своих же, кто сильнее и беспощаднее прочих?
– Да, – с усмешкой согласился Мансур. – А как же? Звездочки что, человеку ума и сил прибавляют? Если ты баран, хоть с головы до ног увешайся звездочками, все равно бараном останешься, правильно, нет? Сильный – всегда главный, правильно, нет?
– Нет, – спокойно сообщил Олег. – Достойный – всегда главный. А так, как ты сказал, быть не должно.
Это высказывание прозвучало так неожиданно, что Мансур, неторопливо шагавший по «взлетке» все ближе и ближе к Олегу, остановился. Склонив голову, внимательно посмотрел на того, кто стоял перед ним – невысокого темноволосого парня, ничем примечательным не выделявшегося. И не нашелся, что сказать.
– Ай… – слабо простонал за спиной Олега Командор.
С помощью Двухи, уже успешно вышедшего из оцепенения, Командор поднимался на ноги.
– Вы, суки, вообще, что ли, отмороженные?! – с непогасшими нотками истерии в голосе выкрикнул Игорь. – Вы что с ним сделали? За это точно вам, уроды, суд светит! Вы знаете, кто он такой? А? Кто батя его, знаете?
– Жубы целые… – пробормотал тем временем Александр Вениаминович Каверин, шлепая языком по распухшим губам. – Ребра… – он погладил себя по бокам, – тоже, кажется… Что жделали, Игорек? Что со мной? – встревоженно вопросил он, шаря ладонями по телу в поисках повреждений.
– Ухо же! – воскликнул Игорь. – Оторвали… почти!
Командор мгновенно схватил себя за изувеченное ухо и тут же отдернул руку, точно обжегшись.
– Ай! – завопил он и затопал ногами. – Ухо! Ухо! Скорую!.. Меня же оперировать!.. Срочно!.. Надо!.. Помогите!
– Нет особой нужды в спешке, – оглянувшись, успокоил его Олег. – И рана твоя весьма несерьезна, не следует так беспокоиться. Довольно простейшей операции, кою способен исполнить любой…
Мансур с поразительным для своего громадного тела проворством метнулся вперед, на Олега. Этот бросок был стремителен и бесшумен, но Трегрей успел обернуться.
Дальше произошло нечто странное. Олег даже не поднял рук, чтобы защититься, но Мансур, подлетевший уже почти вплотную к нему, вдруг застыл, на крохотную долю секунду окаменел в своем порыве – и тотчас откинулся назад с такой силой, что едва устоял на ногах. Словно он наткнулся всем телом на упругую невидимую преграду.
На виске Олега обозначился голубой зигзаг вздувшейся вены. Пульсирующе толкнулся под кожей несколько раз… и растаял.
Мансур шатнулся в одну сторону, в другую… И нетвердо ступая, двинулся прочь от Олега. На ходу он беспрерывно встряхивал головой и беспорядочно поводил руками перед собой, словно пытался отмахнуться от чего-то, видимого лишь ему одному. Он выглядел так, как выглядит оглушенный за секунду до того, как окончательно потерять сознание и рухнуть наземь.
– …операции, кою способен исполнить любой человек, имеющий минимальные навыки оказания медицинской помощи, – договорил между тем Олег, снова обратившись к Командору.
А потом Трегрей повернулся к Мансуру. Того, обмякшего и безвольного, с великим трудом удерживали в вертикальном положении Саня Гусь, Мазур и еще двое солдат.
