Текст книги "Пушки и колокола"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Михаил Ремер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Ты все к чему это? – снизу вверх поглядев на женщину, простонал трудовик.

– А к тому, – оскалилась в какой-то неестественно-колдовской улыбке, ответила та, – что женили тебя тож не просто так! Князю секрет тот ведом, как и то, на что ему ты. Под крылом Руси Московской объединить земли соседние да правителем единоличным стать, за родом своим власть навеки закрепив.

– А я при чем здесь? А ты?

– Да при том, что твоими словами мечты князя о единовластии в дела сотворяться начали. Твоими заботами – и орудия, и науки, стращать строптивых. Так, плода сладкого вкусив, уж и остановиться – беда. Еще Дмитрию Ивановичу надобно. А удачи мужьи то ведь и жены доброй заслуга; муж, он что малец. Холить, лелеять и баловать надобно бы. А без того всего – тьфу – человечишко пропащий.

– Ох и умна же ты, колдовка, – вдохнув чуть глубже насыщенного раскаленным паром воздуха, пожилой человек закашлялся.

– Мужа стезя – подвиги великие вершить, жены – огонь в мужике своем поддерживать да на свершения великие сподвигать.

– Откуда же мудрость твоя, Аленка? – потянув руку к упругой женкиной груди, выдохнул Николай Сергеевич. Вместо ответа женщина поднялась на ноги, и, взяв в руки веник, словно опахалом, начала обмахивать им учителя, нагоняя жар.

– Не торопись, Никола, успеется, – улыбнулась в ответ та. – Ты сейчас слушай, что говорят тебе, да запоминай. А паче благодари, что есть кому теперь за тобой приглядывать да от сумасбродства твоего же оберегать. Ты, муж мой, – резко распластав тяжелый веник по спине прогнувшегося мужчины, продолжала та, – яхонт добрый. Так, и камень драгоценный в руках одного мастера погибнет, а у другого – еще дороже станет. Князю же самые бесценные камни надобны бы.

Растерявшийся от такого, Булыцкий ничего не отвечал, лишь, то и дело теряя чувство реальности, наблюдал за действиями супруги, порою даже сомневаясь: а обычная ли она женщина вообще или ведьма какая, вещи непростые глаголящая. И настолько все это необычно было, что ни холод даже отрезвляющий снега, в который падал Николай Сергеевич между лупцеваниями вениками, ни кваса бодрящего свежесть не могли вернуть ощущение реальности. Хотя, казалось бы, – баня простая.

Уже закончив и в дом войдя, тяжко повалился на скамью. Тут же, словно по волшебству, перед ним возникли чаши с душистым липовым отваром да с медом, а за стол, прямо напротив мужа, села раскрасневшаяся и посвежевшая Алена.

– Откуда мудрости столько-то? – осторожно отхлебнув из керамического блюдца[39]39
  Очередное нововведение. В Московском княжестве в то время не использовались.


[Закрыть] душистого напитка, поинтересовался Николай Сергеевич. – Как посмотреть, так и молодуха, – в ответ девушка скромно потупилась, – как послушать, так… – запнулся он, не зная, как бы четче мысль сформулировать, – так и женщина, век прожившая да всего повидавшая.

– Какая мудрость, Никола? – кротко поинтересовалась та. – Не до разговоров-то и было. На тебя, супруг мой, поглядеть, так и муж седой… А как до дел, так и богатырь.

– Чего? – Пенсионер удивленно отставил блюдце в сторону.

– Затяжелела я, – скромно улыбнувшись, отвечала Алена. – Малая у нас будет… Или малой.

– Во дела, – только и смог ответить Николай Сергеевич.

После разговора этого крепко задумался пришелец. Ведь уже не впервые ловил он себя на таких вот провалах. И если часть из них он еще хоть как-то мог списать на нездоровье, горячку и жар, то сегодняшнее происшествие совершенно выбивалось за данные рамки. Ну, разве устал больше обычного. Но ведь здоров! Настолько, что уже после обеда он, чуть отлежавшись, умахнул на доменную печь, поглядеть, как успехи с литьем.

Беда, конечно, с ядрами этими получалась! Как сообразил, что князь мусором всяким стволы заряжает, так и взвился. На кой пушки мощные, если как ни попадя пользоваться ими?! Ядрами из таких палить, да и только. А лучше – снарядами! Тогда лишь и дальность будет, и точность! А иначе – ну беда ж!

– Что за ядра такие? – полюбопытствовал князь.

– Шары литые. По размеру дула.

– Чего? Литые, говоришь?!

– А как иначе? – тут уже пора Николаю Сергеевичу удивляться пришла.

– Ох, и дорого твое орудие получается-то, – вскипел Дмитрий Иванович. – Мало того что сами – бронзовые, так тебе еще и ядра!

– А как иначе-то?!

– Вон, у тебя артель целая литьем чугунным мается! Их и заставь!

– И то верно, – разом согласился пришелец. – Не подумал о том. Благодарю тебя, князь.

– Не благодари, а ядра свои дай лучше!

Так и порешили. Покинув княжьи хоромы, пожилой человек крепко призадумался. Не знакомый с технологией литья таких вещей, начал он варианты перебирать, один другого фантастичней придумывать. И в воду холодную порции чугуна выливать, уповая на то, что он сам как-то там форму примет нужную, и ложку выковать полукруглую, чтобы ею материал зачерпывать да остужать, а потом эти полусферы как-то там и объединять. И ведь ходил, сам себе на уме, пока женка-то, состоянием его вечно смурным озабоченная, не поинтересовалась. Чего, мол, мрачнее тучи ходишь? Нехотя, но поведал Николай Сергеевич о беде своей.

– Так, а в формы если залить? Вон, как и пищалки твои, – Аленка лишь удивленно пожала плечами.

– Так потом бить формы эти?

– Ну и побьешь. Глина ведь. Вон, что сору ее.

– А ведь и права ты, – согласился мужчина, в очередной раз отмечая сметливость супруги своей. – И прок, и польза; и мастеровые не попусту чугун лить будут, да и чего нового, может, удумают. Ох, и мудра, – в очередной раз восхитился пришелец из грядущего.

– А чего мудрого-то? – удивилась в ответ женщина. – То ты все перемудрить норовишь.

У самой домны копошились несколько человек, разбивая глиняные комки, высвобождая из них темные шары неправильной круглой формы.

– Бог в помощь, – приветствовал он работников.

– Здрав будь, Никола, – оторвавшись от занятия своего, понуро отвечали те.

– Никак?

В ответ мужики хмуро кивнули в сторону невысокой пирамидки, выложенной из неказистых ядер.

– Ох, и убоги, – походив вокруг да повертев в руках несколько шаров, проворчал тот. – К князю с такими – не ходи.

– Не гневись, Никола, – прогудели в ответ те.

– Гнев – грех, – отвечал преподаватель, – тем паче, что и винить вас не в чем.

– Ты бы, может, подсобил, а или хотя бы растолковал, чего не понимаем. Оно, кажись, и дело – тьфу, а не дело, ан не выходит ничего!

– Колокольных вам дел мастера в помощь надобны, – чуть подумав, кивнул пришелец. – Перетолкую я с князем; даст, может, людей.

– Добро было бы, – поклонились в ответ мастера.

Распрощавшись, озадаченный учитель двинул дальше. От благодушного настроения не осталось и следа. Удача, благоволившая пенсионеру в его делах, в литейных отвернулась напрочь. Все, что осилил, так это на домну сподобился да пушки бронзовые отлил. А дальше – все. Литье чугунное не давалось, хоть ты тресни! И так и эдак. И угля с крицей перевели, что не сосчитать, серебра натратились, а результат – кукиш! Из более чем двадцати стволов худо-бедно годным был признан лишь один, да и тот лопнул уже на втором выстреле, оглушив находящегося рядом Владимира Андреевича. И если князь отделался легкой контузией да малым испугом, то порядком изнежившийся Николай Сергеевич несколько дней провел в холодном порубе.

Не лучше дела обстояли и на поприще освоения производства пищалей. Ну, хоть ты тресни – не давалась технология кузнечной сварки! И если сами листы приловчились достаточно тонкими делать да в ровные стволы гнуть, то концы их надежно скреплять пока не удавалось. Рекорд, на который вышли, – пять выстрелов до разрыва. А это – курам на смех. И чем дальше, тем смурнее становился князь. Оно ведь денег стоило! Уголь, сырье, тот же порох, которого переводили теперь в немыслимых количествах. А еще с кузнецами да литейщиками рассчитайся. А тут – на тебе! Новая треба: домну другую, ибо первая – неудачной признана была. Уже и побаивался, честно сказать, трудовик, с вопросами своими к Дмитрию Ивановичу подходить. Не приведи Господь, порвет!

Загруженный своими мыслями, Николай Сергеевич направился к новым постройкам: спешно возводимым казармам. После памятного того дня во все края полетели гонцы на поиски отроков покрепче да из семей победнее. Так решили, что пока зима, будут они за харч вкалывать, осваивая премудрости военного искусства, а как пора работам земельным придет, так по домам ненадолго распустят. В итоге разом даже и не двух зайцев убивали. И дружинники княжичу юному почти задарма, и Дмитрию Ивановичу веры еще больше, и среди народу покойней. Оно хоть и князь, и Киприан с Сергием переселенцам помогали чем могли: кто харчем, кто одежкой, а кто и словом добрым, а все одно – голодно было. И если смерды, затянув пояса, как-то там перебивались, то скотина дохнуть начала. Вон уже, чтобы хоть коров да коз с овцами сберечь, стали лошадей забивать те, у кого они были. Тут уже и Булыцкий тревогу зазвонил, в княжеские хоромы ворвавшись: мол, коней губят!

– Так и пусть их, – спокойно отвечал Владимир Андреевич, первый, кто встретился пенсионеру. – Этих-то разве только в подводные. Жалко, что ли?

– А то не жалко?

– Коли милостные, то и дело другое, – отмахнулся князь, мол, и без тебя – дел по горло.

– А что, про Тохтамышево нашествие небось и не слыхать больше ничего, а? А то Дмитрий Иванович все стращал.

– Да не слыхать, слава Богу, – насторожился князь Серпуховской. – А тебе чего с того? Худо, что ли?

– Пушки как тягать собираешься, случись навстречу выходить? Милостных, что ли, запрягать будешь?

– А чего это ты вдруг заботливым таким стал? – вопросом на вопрос отвечал князь Владимир Храбрый. – Еще и не стряслось ничего, а ты уже из крепости гонишь. Тебе-то с того корысть какая?

– Мне? Корысть? – поразился в ответ пенсионер. – Ты Бога побойся, Владимир Андреевич!

– Мне почем знать, – огрызнулся в ответ князь. – Вон народ хвори косить начинают, – уже совсем нехотя отвечал муж. – Не до лошадей!

Тут уже Булыцкому ответить нечего было. Видел и сам: дела неважно шли в Московском княжестве, к наплыву такому пленных оказавшемся не готовым. И случай с Никиткой – тому подтверждение; и недели не проходило, чтобы еще не полыхнуло где-нибудь. Может, правильнее было по княжествам соседним хотя бы половину, да кому тогда следить, чтобы не побежали по домам? А на местах оставлять совсем несподручно. Так весь смысл затеи с Москвой как ремесленным и промышленным центром на нет сводился. А так, и народ, и мастера ладные, и поле для новшеств.

– Сам вижу, – уныло согласился Николай Сергеевич.

– А в грядущем, там, у тебя, – даже как-то с надеждой посмотрел на собеседника князь, – ладно все выходило? Московия-то, говаривал, крепла, хоть и после удара Тохтамышева?

– В грядущем-то? – усмехнулся в ответ мужчина. – В грядущем еще несколько лет княжеству Московскому на зализывание ран. В грядущем этого всего, – толкнув дверь и выйдя на крыльцо, пенсионер указал на далеко раскинувшийся за пределами стен посад, – в помине не было. В грядущем убиенных – тысячами. Вот что там, через века, – тяжело выдохнул он. – Маешься, что верно поступили, меня послушав? – помолчав, учитель взглянул на собеседника.

– Чего маяться-то? – хмыкнул князь. – Того, что было, не воротить. Нам сейчас забота одна: то, чего обрели, не растерять.

– А что? Боязно?

– Боязно, – чуть поколебавшись, отвечал Владимир Храбрый. – А тебе – нет?

– И мне боязно, – чуть помолчав, выдохнул Булыцкий. – Прежде чем зайти в Божий храм, подумай, как из него выйти, – усмехнулся пожилой человек, вспомнив слова легендарного партизана. Молчал, выговорившись, и Владимир Андреевич. Даже шум на улице, и тот, казалось, попритих, уступив место какой-то зловещей тишине.

– Динь, – откуда-то издалека ветер донес тревожный плач била. – Динь! – уже чуть поближе повторился одиночный удар.

– Что это? – встряхнул головой Николай Сергеевич, разом отвлекшийся от невеселых своих мыслей.

– Никак била, – ворочая головой, Владимир Андреевич принялся вслушиваться: а с какой стороны звук-то. – Со Смоленской земли, кажись, – сориентировался, наконец, он. – А оттуда кто? Святослав Игоревич?[40]40
  Святослав Игоревич – князь Смоленской земли. Там – напряженная ситуация: княжество, зажатое между Литовской и Московской Русью, рассыпается на уделы. При этом верхушка хоть и позиционирует себя как подчиненные Москвы, но формально остается нейтральной. В итоге в 1386 году смоленское войско разбивается Свидригайло, а в 1395 году княжество завоевывается Великим князем Литовским Витовтом.


[Закрыть] Да навряд ли! Литовцы? А этим чего неймется-то?! Своих, что ли, бед не хватает? А ты чего помнишь?! Ну, из грядущего твоего-то?

– Быстр ты шибко, – проворчал в ответ Николай Сергеевич. – Ты времени дай хоть чуть. Разом-то и не упомнить всего.

– Что помнишь, говори! – князь насупился в ответ.

– Полслова – оно и хоть так, а хоть и эдак сразуметь можно. А сразумев, дела вершить не те, что надобно.

– Твоя правда, – успокоившись, кивнул Владимир Храбрый. – Сколько времени надобно?

– А сколько есть?

– До совета воевод.

– Что упомню, как на духу выложу.

На том и остановились. Владимир Андреевич умчался собирать ратный люд, а пришелец пошел напрямик к дому своему, по пути вспоминая, что происходило-то там.

По той истории, что в школе преподавал учитель, – хоть и к Москве тянущаяся, да все-таки пока еще себя Великим княжеством Смоленским кличущая, да не зависимая ни от кого земля. За ним – Литовское княжество, раздираемое усобицами бесконечными. Тут тебе и вражда между старшим сыном от второго брака Ольгерда[41]41
  Старший сын от второго брака Ольгерда – Ягайло.


[Закрыть], его двоюродным братом[42]42
  Двоюродный брат Ягайло – Витовт.


[Закрыть], и тут же – запутанные отношения и с польской шляхтой, и с рыцарями Тевтонского ордена. Настолько, что весь этот змеиный узел в итоге развяжется в Грюнвальдскую битву, которая, впрочем, дорого обойдется тевтонам. Но все это – много позже, а пока…

По ведомой Булыцкому истории, соперничество за престол Великого княжества Литовского между братьями. Пока – заигрывания, заключение союза и предательство Тевтонского ордена. Пока – сложные отношения между Литовской и Московской Русью, обусловленные тем, что Киприан, митрополит Литовский, теперь добился реализации своего права, дарованного Нилом Керамеем, и был признан и митрополитом Московским. Если все шло бы своим чередом, то здесь тебе и тайный союз Ягайло, Корибута и Свидригайло, целовавшими, впрочем, без особого усердия, крест на верность Дмитрию Ивановичу Донскому. Хотя, по правде, союз тот больше Великому князю Московскому нужен был, чтобы сына Василия Дмитриевича из Орды вытащить, куда тот после взятия Тохтамышем Москвы был направлен в качестве заложника. Ягайле же то целование – выбор союзника да дополнительный аргумент в тайных переговорах с польской шляхтой, да цену себе набить повод хороший. И по срокам все вроде совпадало.

Вот только правдой это было при условии, что все чередом своим бы шло и Москва пала бы. А крепость-то устояла! Более того, границы Московского княжества знатно расширились, не в последнюю очередь благодаря совместному походу Тохтамыша с Дмитрием Ивановичем. Соответственно, и у Донского потребность в братании с литовскими князьями вроде как отпала; худые ведь союзнички-то. Вон друг друга сколько раз предавали! Ягайло, за престол воюя, отца Витовта в ловушку заманил да погубил в застенках, и только чудо да самоотверженность супруги потомка Кейтута спасли его от участи отца. Витовт же, чтобы отомстить брату, пошел на союз с тевтонами, в знак верности приняв католичество и крестившись на латинянский манер под именем Виганд. Но и это не помешало последнему через полгода перекреститься по православному обычаю под именем Александр и уже вместе с Ягайло пойти на штурм Мариевендера – свежеотстроенной крепости Тевтонского ордена.

И брат тому под стать. В результате усобицы в 1385 году Ягайло сделает окончательный выбор и заключит Кревскую унию с Польшей, по итогам которой и сам в латинянство уйдет, и настоит, чтобы Витовт, к тому времени православный, принял католичество, в третий и последний раз сменив веру. В 1386 году Ягайло возьмет в жены Ядвигу и примерит на себя корону польскую, а католик Витовт через много лет мытарств таки добьется титула Великого князя Литовского. Софья выйдет замуж за Василия Дмитриевича, но то случится лишь через семь лет, и дети у них появятся, из которых один и выживет, который еще совсем юным будучи, после смерти отца и сядет на престол, фактически отдаст бразды правления Софье. Под это дело и Русь Московская ослабнет и, пошатнувшись, все-таки удержится, пока Витовт дела лихие творить будет, к землям княжества своего присоединяя один за другим города, над которыми Москва власти прочной не имела. Амбиции Ягайло ограничатся польской короной, в то время как Витовт пойдет на Золотую Орду, но в этом походе потерпит сокрушительнейшее поражение.

Как-то так. В общем-то это все и рассказал учитель собравшимся на совет воеводам, заодно подловив себя на том, что и повадки, казалось, забытые – преподавательские – проснулись. И до смешного ведь доходило! Выхаживая перед растянутой на жердях картой княжеств и делая паузы между ключевыми словами, он автоматически повышал голос, когда кто-то из присутствующих пытался, перебив Николая Сергеевича, вставить слово или вопрос задать… Ну как урок держал тот ответ перед бородатыми мужами. Сообразив, притормаживался, конечно, да только ненадолго хватало сноровки, и снова «препод» включался. Ладно хоть выступление недлинное было.

– Литовцы, думаешь?

– А кому еще?

– Ягайло, говоришь, в латинянство княжество Литовское уведет? – грузно сидя на лавке, проворчал Дмитрий Иванович, едва пришелец закончил.

– Верно, – кивнул пришелец. Впрочем, это особенно и не требовалось, так как больше вслух сейчас рассуждал правитель.

– И все за ним пойдут? В латинянство-то?

– Бог с тобой, князь! Не все. Кто-то в открытую против выступит. Тот же Свидригайло[43]43
  Свидригайло – Великий князь Литовский с 1430 по 1432 год. Активный сторонник православия, лидер православной партии Литвы, объединивший недовольное боярство и князей Великого княжества Литовского и проводивший довольно независимую от братьев политику.


[Закрыть] Ольгердович. Кто-то – втихую: роптать да интриги плести. А кто-то сшибется не на жизнь, но на смерть; вон тот же Андрей Ольгердович[44]44
  Андрей Ольгердович – старший сын князя литовского Ольгерда, бывший князем псковским, а позже князем полоцким. Незаурядный политический деятель своего времени, сыгравший важную роль в Куликовской битве, принявший сторону Витовта при расколе Ягайло и Витовта, так как был противником «латинизации» и присоединения Литвы к Польше.


[Закрыть]. А Остей[45]45
  Остей Ольгердович – в реальной истории человек, руководивший обороной Москвы при нашествии Тохтамыша. Вместе с другими защитниками погиб.


[Закрыть] в православие с нашествия самого Тохтамыша обращен. Ему, как все своим чередом идти, так и погибнуть, Москву отбивая, суждено. А по теперешнему – союзник твой.

– И в латинянство, и у самого – беда, и на княжество Московское с походом…

– Не должен, – Дмитрий Сергеевич уверенно затряс головой. – Своих междусобиц вдоволь, а тут – еще одна? На что она ему?

– Не походом идут, думаешь? – Владимир Храбрый в упор поглядел на учителя.

– Думаю, нет.

– Выведать надобно бы. И если и впрямь мечи поднять решили, то отвадить.

– А что, думаешь, с лихом идут?

– А Бог их ведает, – выдохнул Великий князь Московский. – Сам же говорил: там своих усобиц… Что Витовту, что Ягайле союзники нынче – на вес золота. А еще одна распря – что кость в горле. Да и от Святослава Игоревича весточка бы всяко прилетела. А ежели не они, но и впрямб – тевтоны? – рассуждал Дмитрий Иванович. – Вот что, – помолчав, продолжал князь, – Владимир Андреевич, поход готовь да встречать иди гостей. Бог тебе в помощь. На сборы – день. Ты, Никола, – Донской перевел взгляд на преподавателя, – собирай полки свои потешные, или как ты их там кличешь, да поучать начинай. Прямо у стен. Так, чтобы видели все; хоть и ушла дружина, так и все одно; есть кому за Москву костьми лечь, хоть бы и юнцы все воины-то. Тверд да Милован в помощь тебе! Я же за дружинами разошлю. С Богом! – поднявшись на ноги, рассудил князь. – А ты, Никола, останься. – Уже собравшийся выходить пенсионер снова сел на лавку. – Да не бойся ты, – взглянув на притихшего Булыцкого, усмехнулся князь. – Удумал бы чего, так уже и быть бы делу. А ежели и определю в поруб, так то – во благо.

– Да не боюсь я, – проворчал в ответ пришелец.

– А смурной тогда чего такой? О чем кручинишься-то?

– Да о том, что по наитию своему дел наворотил; как оно дальше, и не знаю.

– Не знаешь, говоришь?

– То и говорю.

– Трудно небось после пророка-то в простые смертные, а? – неожиданно лукаво усмехнулся Дмитрий Иванович.

– Как есть, – усмехнулся в ответ. – Не мной тот путь выбран, не мне и кручиниться. Да вот все одно боязно. Ты-то, князь, чего услышать от меня хочешь?

– Да то и хочу, что, может, еще чего упомнишь?

– Прости, – тот устало развел руками. – Что мог, все начистоту выложил. Чего мне от тебя скрывать-то?

– А армия чья тогда идет?

– Ведать не ведаю, Дмитрий Иванович! Витовт, Ягайло или тевтоны! Некому больше!

– Типун тебе на язык! – оскалился в ответ князь. – Ладно, литовцы; а тевтонам-то откуда взяться?! Хотя… За Ягайло грешок уже один водится, что с татарами пошел. Так, знать, слухи, что и с тевтонами[46]46
  Имеется в виду Довидишковский договор 1380 года, заключенный тайно от Витовта и Кейстута между Ягайло и Тевтонским орденом. Договор подразумевал пятимесячное перемирие.


[Закрыть] опять мира ищет, тоже не на месте пустом? Одного, другого, третьего да четвертого[47]47
  Предал тогда еще Великого князя Московского Дмитрия Ивановича, своего брата Витовта, Конрада Целльнера и Кейстута.


[Закрыть] предал, да все не воздается ему.

– А до тебя весть не долетела бы? – спросил пенсионер, не желая вдаваться в дискуссию.

– Коли долетела бы, так и тебе беда поперву всего.

– Ты о чем?

– А о том, что тебя пока и спасало, что знание тайное о том, что в грядущем творится. Нынче и ты иной раз меня поменьше ведаешь, верно ведь?

– Ну, верно, – поняв, к чему клонит его собеседник, нахмурился учитель.

– И пороху все никак с тебя не дождусь, – сверля пришельца взглядом холодным, продолжал давить Донской. – Мож, и не надобен больше, а?

– Ты князь, тебе и решать, – не выдержав такого напора, отвел глаза учитель. – Только без меня и щитов с чугунками тебе не досталось бы, да и строями в атаку ходить навряд ли научил кто.

– Так и не ведомо еще, ладные ли диковины эти твои, – уклонился от прямого ответа князь. – Время нынче неспокойное. Вон, – чуть подумав, кивнул он в сторону вышки сполоха, – тебе благодарность: нынче весть иная шибче гонца долетит. А все одно неспокойно, – вздохнул князь. – Точно больше ничего не упомнишь?

– Навряд ли, – устало выдохнул пожилой человек. – Тут если чего и есть, так то, что на боярство русское Витовт полагаться будет, с того, что Ягайло унию Кревскую примет. Так о том я говаривал. Да и в следующем году это быть должно. А нынче… Оно все, что соломы стог. Ты поди, снизу скирду вытащи, верхние не потревожа. Вот и здесь: Москву от нашествия уберегли, да все попеременили. А как оно дальше – Богу одному и вестимо теперь.

– Так, мож, теперь и Царьград не падет, а? Мож, посольство зря Киприан собирает? – князь в упор поглядел на собеседника.

– Мож, и не падет, – чуть подумав, вынужден был согласиться Николай Сергеевич. – Только люд ученый откуда взять-то? Кто других в университете поучать будет? Или сменил волю свою? – Тут уже князь промолчал, не желая вдаваться в эту дискуссию. Горница погрузилась в тишину, первым которую нарушил сам Дмитрий Донской. Хлопнув по скамейке, тот решительно поднялся на ноги. – Так, значит: ты, Никола, мальцов собирай, да про дело ратное дальше рассказывай. Тверд да Милован, да княжья воля – тебе в помощь. Оно как мед добрый, лет через десять и понятно будет. А пока Владимир Андреевич на сполохи выйдет. А там и посмотрим: мож, зазря суета.

На том и решили. Князь, перекрестившись, удалился, за ним последовал и озадаченный Николай Сергеевич. Привычная карта – пазл прошлого с заменой нескольких элементов – начала медленно и неумолимо рушиться, ввергая в шок и сомнения преподавателя истории. Вот и литовские войска (или хуже – тевтонские клинья), прознав, судя по всему, про невеселые дела в Московском княжестве, решили наведаться. Конечно, может такое быть, что это – запланированный визит Ягайло, но на сполохах тогда паника отчего?

За думками этими зашел пенсионер в дом, где хозяйка с помощницами, напевая о чем-то в своем углу, вращали колеса прялок.

– Что, муженек, не весел? – оставив занятие и выйдя из-за навеса, Алена тут же накрыла на стол, подав свежесготовленной каши.

– Беда, похоже, идет, – монотонно пережевывая угощение, мрачно отвечал тот.

– Что за беда? – ласково поинтересовалась женщина, садясь на скамью рядом. – Тохтамыш опять али другой ворог. Иль лето худо?

– А Бог его знает. Вон, била со сполохов донесли: со Смоленска лихо надвигается.

– А что надвигается-то?

– А мне почем ведать? Просто так бить не стали бы.

– Так и ты не кручинься раньше времени, – продолжала сестрица Твердова. – Беда она – для всех едина. Да и ты одну уже научил, как отвести. Так, стало быть, и другую осилишь.

– Спасибо тебе на добром слове, Алена.

– А может, и не беда то, а? – ласково продолжала женщина. – Тебе почем знать-то? Била звонят. А что звонят-то, – простыми своими рассуждениями успокаивая мужа, ворковала та.

– Твоя правда, – призадумавшись, отвечал пожилой человек.

– Ты ложись да отдохни. Оно утро вечера мудренее. Вон слаб еще, дай себе роздыху. А с рассвета раннего – снова горы воротить начнешь.

Лишь только сейчас, сев и расслабившись в жарко натопленном доме, сообразил Николай Сергеевич, что усталость вчерашнего дня еще сидит в теле, и даже банные процедуры оказались неспособны с одного разу осилить ее. Веки налились свинцом, самого разморило и потянуло в сон. А раз так, то под увещевания супруги забрался он на печку, где потеплее, чтобы, свернувшись калачиком, мгновенно заснуть. И хоть еще не поздний вечер был, а все равно только раз проснулся Николай Сергеевич, да и то для того лишь, воды студеной испив, вновь провалиться в глубокий сон до самого утра.

Уже поднявшись, понял, что даже пошевелиться непросто ему. Тело скрутила страшная вялость пересыпа. Кое-как спустившись с печки и наказав баню топить, чтобы в порядок себя привести, прямо в исподнем вышел он на крыльцо и, чтобы проснуться, зачерпнул пригоршню снега и с гиком сыпанул его в лицо! И еще одну – на шею и под мышки. И еще! Растеревшись, он почувствовал себя намного лучше. Настолько, что уже бодренько так заскочил наверх по ступенькам, едва не сбив с ног возившегося у подклета Матвейку.

– У, шельма! – отвесив подзатыльник необыкновенно вялому мальцу, выругался пенсионер. – Чего как муха сонная.

– Брюхо, – жалобную скривив физиономию, проныл тот.

– Сожрал, что ль, чего непотребного? – Матвейка, скривив еще более кислую мину, в ответ лишь пожал плечами. – Ждан всему поучает? – решив, что самое место юнцу – на грядках, пенсионер уже и задание дал: обучением мальца заняться так, чтобы селекцией на пару занимались.

– Всему, – заюлив осоловевшими глазками, как-то неуверенно мотнул головой тот.

– Проверю! – чувствуя, как дрожь начинает пробивать тело, Булыцкий отпустил мальца на все четыре стороны и, наспех позавтракав, умахнул к княжьим хоромам. Туда, где, по его расчетам, уже должен был собраться ратный люд во главе с князьями.

Прошмыгнув к Спасским воротам, он едва не налетел на странную конструкцию: обычная тачка с установленным сверху навесом и козырьком, защищавшим от осадков восседавшего на скамейке бородача в богатой шубе. Ручки конструкции были видоизменены так, что превратились в некое подобие оглобель, в которые были впряжены двое унылых здоровяков. Понуро пялясь в землю, те волокли за собой тряскую тележку.

– Во, дела, – поразился Николай Сергеевич, глядя на русский аналог рикш. – Ловко! – проводив взглядом унылый экипаж, взял на заметку пришелец.

Ведь действительно, невесело в княжестве было Московском. Кору с деревьев обдирать, конечно, не начали, но лошаденок уже забивали даже и те из хозяйственников, кто покрепче на земле стоял. Так Булыцкий, выругавшись, сам уже пару раз выезжал к горемыкам этим, чтобы обмен предлагать: провиант за самых крепких тягловых.

– Зачем? – не поняли князья.

– Ломовых выводить буду, ежели поставить куда дашь! – оскалившись, огрызался пенсионер, вспоминая русского тяжеловоза.

– Богат, что ли, стал?

– Орудия, что ли, не нужны? – вопросом на вопрос отвечал преподаватель.

– Ты, Никола, честь знай! Вон уже серебра извели сколько, а орудия все твои – лишь те, что из колокола отлили.

– Так я и сразу говаривал: ведать не ведаю, как сробить! Вон, как с селитрой, на ощупь иду. Той зимой, когда домну ладили, на том и сошлись, что еще одна будет! Нам хоть сразуметь, как оно все делается, так и то – слава Богу!

– И? Сразумели, что ли?

– Сразумели, что печь мощнее должна быть. А чтобы так, меха больше и лошаденки крепче! Вон, те, что по кругу ходят, – дохлые! А мне – тяжеловоз надобен. А его вывести, лишь самым крепким случки устраивать да потомство сильное взращивать. На то мне и лошадки; не что ни попадя, а крепкие самые.

– Ну, и сколько надобно тебе?

– Пар хотя бы шесть.

– Три получишь, – чуть поразмыслив, отвечал Владимир Андреевич, – и место в боярских конюшнях.

– Мало.

– И на том слава Богу! А недоволен ежели, так и вообще с кукишем останешься.

– По-твоему будь, – понимая, что спорить – бесполезное дело, поклонился в ответ пенсионер.

– Нашел чем маяться, – фыркнул в ответ князь.

У Николая Сергеевича же на тот счет свое виденье было. Уже и ясно стало, что придется пушки таскать с места на место. И ладно бы, если то – со стены на стену. А как в поле врага встречать? На руках, что ли, переть их?

В общем, согласили князья в очередном эксперименте Николаю Сергеевичу. Благо за спиной последнего будь здоров уже сколько диковин ладных было.

Валенки, вон, повальную популярность приобрели! И тепло, и народ при деле. И плинфа как пошла! Люд, что побогаче, разом оценив преимущества печей каменных над очагами, стали заказывать себе в дома; вот еще и мастеровым прибыль, и в казну доход, на который уже потянулись в соседние земли караваны купцов – зерно покупать. А с ними в охране – ратники опытные. Дороги-то неспокойные нынче.

Даже производство фанеры – ну совсем неожиданный успех пришельца – и то по княжьему повелению на широкую ногу ставилось. Переселенцы надо, чтобы при деле были, да дружина – при чудо-щитах во весь рост. Легких, да непробиваемых! А тут еще пусть шаткий, но успех потешников – с наукой военной ознакомленные да еще – и в детинцах! Честное слово, было чем гордиться Николаю Сергеевичу!

Окрыленный размышлениями своими, пенсионер буквально влетел в горницу, где воеводы стянувшиеся уже сосредоточенно обсуждали план предстоящей кампании.

– Доброго всем здравия, – с порога поклонился визитер.

– И тебе не хворать, – пробурчал в ответ князь, не отрываясь от обсуждения. – Ты пока посиди. – Пожилой человек устроился в уголку, втайне сожалея, что не сповадился добежать ни до печи доменной, ни до казарм уже почти возведенных, куда помаленьку начали стягиваться созванные с окрестностей мальцы, которым предстояло теперь расти вместе с Василием Дмитриевичем, ратных дел хитрости постигая да сил набираясь для будущих побед великих.

Совет затягивался, и видно было, что здесь главный – Владимир Андреевич. Именно он, выслушав мнения, выносил окончательный вердикт, поясняя, в случае необходимости, почему оно так правильней. Наблюдая за происходящим, преподаватель не смог не усмехнуться, вспомнив примерно аналогичное действо в кабинете директора Краснознаменской школы. Ох, каким убогим теперь казался директор, вечно тикающий даже от в разы более простых решений, но при этом держащийся несоизмеримо высокомерно и дерзко. За наблюдениями и не заметил, как носом клевать начал и как наконец заснул. И лишь грохот распахиваемой двери привел пришельца в чувства.