Текст книги "Пушки и колокола"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Михаил Ремер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Чего-чего? – Булыцкий тяжело встряхнул головой.

– Того, цто былое кануло ф Лету, и не самай. Оно фпойкойней буде.

– Мудрено как, да только попусту.

– Цехо это?!

– А того, что мне мое прошлое, так то – для княжества Московского и грядущее. И как прикажешь быть здесь, а?

– Ох и неплостые ты фопросы садаесь, Никола, – на пару минут задумавшись, негромко отвечал мужик. – Я тепе вот цто скафу; пло тебя уш вон гофолено столько. Мол, и посланник поший, и цуть ли не спаситель… Не знал кабы я тепя, так ше тумал пы. Та фишу, цто мушик ты доблый по пломыслу пошьему сдесь окасафшийся. Латный, та в воле своей и фере – непопетимый; хоть пы и целес поль, а все отно, цто утумал, так то и ладись. Я пы не стюшил, а ты – клемень! Снай сепе, тело плагое тволись.

– Спасибо тебе, Никодим.

– Пох с топой, Никола.

– У тебя, поди, дом-то уже готов? – резко сменил тему пришелец.

– С Пошьей помошью, да твоими руплями, – неумело улыбнулся в ответ мужик.

– Продай!

– Цехо?

– Продай, говорю, мне. Зиму у меня досидишь, а по весне новый тебе отстроим.

– На цто тепе?!

– Казарму устроить для бедолаг, – Булыцкий кивком указал на разбредающихся по своим участкам нищих.

– Так и фсех не прислеешь! Кута фсех в отин-то том?!

– Всяко лучше, чем на улице.

– Луцсе, – с готовностью согласился гончар. – И цто, садалма колмить будес?

– Отчего задарма? Дело найду. Так, чтобы и польза, и во славу Божью.

– Ох, Никола, – покачал головой его собеседник. – Поху отному ведомо, цто там на уме у тебя… Сам бы не снал какофо это; нисенстфофать, ни в зизнь бы не сохласился!

– Так, значит, по рукам?

– А Аленка? Она не путет тохо?!

– Не будет. А если и удумает, тебе какая забота?

– Мошь, я не отин плибуту. Мошь, с папой та титями.

– По рукам? – настойчиво повторил пенсионер.

– А и пес тепя ешь! По лукам!

– Вот и славно. Сколько за дом хочешь свой?

– Ты цего, Никола? Пелены опъелся?! И том постлоить, и тенех тать. Не фосьму! И не плоси даше!

– Рублей возьмешь, да потом вернешь, как дом отстроим. Я тоже не вечный, – продолжил пришелец, жестом останавливая товарища. – Не дай Бог чего случись со мной, так и ты и без денег, и без дома, да еще и с женкой с мальцами.

– Селебло оно, Никола, луки шшет, – задумчиво протянул мастеровой. – Фсю шисть и не фитывал, так и нецехо. От хлеха потале… Ты, са меня есели так латеешь, луцсе сфиток напиши: мол, лабу пожьему Никодиму в слуцае, коли Пог дусу мою пессмелтную плипелет, фытать семь луплей. И мне – лат; селебло луки шечь не путет, и тепе – о людинах тосата не фосьмет, – еще чуть помявшись, кивнул Никодим.

– Вот и ладно, – усмехнулся трудовик. – Пойдем поглядим, как там работники наши.

– Посли.

До самого ужина бродили они с Никодимом по переулкам, наблюдая за работягами, да дивясь произошедшим метаморфозам. Если до обеда все, кроме изначально отколовшихся, одинаково рьяно работали лопатами, то теперь кто-то просто утек. Кто-то, расслабившись и забыв про все на свете, вел неторопливые беседы со знакомцами. Кто-то же, напротив, с утроенной энергией разбрасывал снег, рассчитывая закончить как можно раньше. Тут, кстати, приметили несколько человек, ранее убежавших или вообще с утра не принимавших участия в работах. Такие теперь, либо сменив кого-то, либо вооружившись досками или еще какими-то там немыслимыми инструментами, раскидывали снег наравне со всеми.

– Ну, каково? – заприметив уже знакомых Охалиных, прилежно трудящихся на делянке, ранее занятой другими, усмехнулся учитель.

– Ох, цудеса.

– Приглядывай да запоминай. Мне сейчас самые усердные нужны да крепкие.

– Мнохо нушно-то?!

– Да хотя бы человек двадцать.

– Тватцать? – от Булыцкого знакомый со счетом мужик призадумался. – Путут тебе уселтные.

– Вот и слава Богу.

На том и закончился тот разговор, после которого Никодим остался выполнять просьбу товарища, а трудовик умахнул хлопотать по размещению работников.

Дом Никодима располагался крайне удачно: на том берегу Москвы-реки, с приличным куском земли (тоже, кстати, подарок Дмитрия Ивановича. Не пожалел, как узнал, откуда такая нужная сейчас плинфа, да расщедрился). А еще, по совету Николая Сергеевича, Донской, монополизировав производство строительного материала, жалованье назначил и Булыцкому, и Никодиму. Тут, правда, слукавил немного пенсионер и решил не посвящать в секрет тот мастерового своего, но, лишь дождавшись выплаты, огорошить товарища, буквально осыпав его денежным дождем. Ведь, по прикидкам трудовика, там никак не меньше рублей шести на двоих выйти должно было.

Тоже новинка, которой втихаря гордился пожилой человек: система примитивнейшего бухгалтерского учета, показывающая, – ну, насколько в этих условиях вообще возможно, – и себестоимость сырьевую, и цену труда наемного, и, о невидаль, производственные нормы в сутки с премиями и штрафами за недовыполнение или перевыполнение плана. А еще – наказания за брак. Вот только не пошло оно все.

– Ох, Никола, и намудрил! – запутавшись в объяснениях пришельца, Дмитрий Иванович одним движением смахнул со стола берестяные свитки, на которых гость из будущего выкладки свои представил. – Тут сам бес ногу сломит!

– Бес, может, и сломит, а грамотному ключнику оно – только подспорье. А хозяину рачительному – тем паче.

– Да какое подспорье, ежели голова кругом?! Ты поди разбери чего! – Великий князь Московский раздраженно кивнул на валяющиеся на полу берестяные свертки. – Где грамотеев таких брать?

– Так то сейчас – мудрено. А потом…

– Вот наступит твое «потом», тогда и будешь речь держать!

– Ты, князь, в чем-то и прав. – За почти два года жизни в далеком прошлом Николай Сергеевич заметно научился держать себя в руках и теперь уже и за словами своими, и за интонациями следил. Видел ведь: фокусы, которые на «ура» проходили со всякого рода напыщенным, но немощным школьным начальством, здесь, с грозными князьями и духовенством, приводили к обратным результатам. Вот и теперь – вместо того чтобы бросаться доказывать свое, убеждая в необходимости немедленного внедрения мудреной науки, по-другому действовать решил. Тем более что не до конца уверен он был в деталях. То Зинаида покойная с табличками этими работать мастерица была большая. От нее же в основном и Булыцкий кое-чего понахватался. Ну и по школьным своим делам нет-нет, а приходилось с бухгалтерами отношения выяснять. – Да и в моих словах есть правда, – следя за реакцией собеседника, мягко начал пришелец. – Ты послушай, а дальше и рассудишь, как тут быть.

– Ну, давай, – князь устало махнул рукой, – сказывай. Все равно ведь не отлипнешь.

– Мудрено то, что я предлагаю, так и разом его не принять; лиха только натворим. А вот если вдумчиво. Вон, та же артель, которая по плинфе; тебе же, вон, ведомо, сколько с нее получаешь?

– С чего бы неведомо быть-то?! – от удивления крякнул князь. – Вон каждому кирпичу цена известна, да сколько продано их, тоже вестимо.

– А тратишь сколько на кирпич один?

– А чего там тратить-то? Глина, вон, дармовая. С возницами да мастеровыми нынче харчем больше расчеты; времена худые.

– Так то – пока! А дальше.

– А дальше и подумаем! – отрезал князь. – Ты мне пороху сперва дай. Или для того нынче чудишь, чтобы забыл я про него, а?! Вон я и то могу, и это!!! А то, что наказ мой не по силам исполнить, так то за суетами своими упрятать желаешь, а?! – Дмитрий Иванович резко подался вперед, да так, что учитель поспешил отпрянуть. – Как Орда или литовцы против княжества моего пойдут, твоими, что ли, – правитель коротким кивком указал на валявшиеся на полу свертки, – отбиваться буду?! – Булыцкий, понуро склонив голову, молчал. – Вот чего, Никола, – набушевавшись, уже спокойно продолжил Великий князь Московский. – То, что за диковины свои ратуешь, то – добро. Да только диковина диковине – рознь. Оно сейчас непокойно. От Тохтамышева разграбления Бог отвел, так новых бед страсть сколько. Пороху дай! Ох как он нужен! Дашь?

– Христос свидетель: что знаю, то делаю! – с жаром отвечал учитель.

– Христос тот – Сын Божий. Тот во славу отца своего смерть принял, – задумчиво отвечал Дмитрий Донской. – Я и свой живот во славу отца нашего небесного принять готов, – подняв глаза кверху, негромко проронил князь. – А вот княжество свое на поругание отдать, – резко переведя взгляд и в упор уставившись на собеседника, с нажимом продолжал Дмитрий Иванович, – не отдам, бо грех то великий! Пороху жду, Никола. Не моя то воля, но Господа самого! Ослушание – грех! Сразумел?!

– Сразумел, – понимая, что спорить бесполезно, преподаватель понуро мотнул головой.

– Мне твои диковины сейчас ни к чему. А ежели опять ослушаешься, на цепь рядом с ямой твоей смердячей усажу, пока не расскажешь, как пороху сробить. А паче – в ней же и потоплю!

– А мальцы, что князя науками военными потешают? Они как же? – одними губами прошептал Николай Сергеевич.

– А с мальцами твоими решено уже! – успокоившийся было правитель вновь взорвался. – Пока у княжича до них охотка есть, так и будут они при дворе! А как надобность отпадет, так и по домам! А пока пусть забавляют, скоморохи! – князь махнул рукой, показывая, что разговор окончен и визитер может быть свободен. Поклонившись, учитель замешкался, не зная, как ловчее поступить с разбросанными на полу свитками. – И эти свои премудрости забери, – поняв причину проволочки, приказал муж. – Хоть печь свою растопить чем будет, и то – польза.

Понуро вышедши из княжьих хором, пенсионер бросил мрачный взгляд на посад, живший своей жизнью и которому было глубоко по фиг на его, пришельца, проблемы. Опять неудача. И Бог бы с ней, с системой учета; честно сказать, и у самого здесь сомнения были: может, действительно – рано. Верно ведь: с дыма[23]23
  Одна из разновидностей оброка, применяемая с XIII века: с дыма, то есть с дома.


[Закрыть] как платить – понятно, с земли за пользование[24]24
  Имеется в виду порядье (когда крестьянин использует землю за плату). Система крепостного права пришла намного позже.


[Закрыть] – тоже, а вот о производстве говорить – так и рано. Тут целый комплекс вводить новых, совершенно непривычных категорий, таких, как прибыль, себестоимость, затраты… Передернул тут он, конечно. А вот то, что за порох князь на него взъелся, вот то и впрямь беда. А еще большая, что упорством своим, с упрямством учитель, сам того не желая, раззадорил Великого князя Московского. И теперь, чего греха таить, всерьез опасаться начал Николай Сергеевич, что пойдет тот на принцип и доведет обещанное до реализации.

Да и действительно время выбрал худое: порох, он ведь и вправду нужен был. Оно хоть и на колени поставил князей окрестных да бояр распоясавшихся за пояс заткнул, – все одно тревожные новости прилетали: мол, людишки какие-то шныряют, слухи распускают да смуту наводят. Тохтамыш, вон, недоволен. Втихаря, видать, к походу готовится, да серебра не хватает. Так что пришлось ему пятьсот рублей сверх отправить: за Христа ради, лишь бы не встрепенулся да на и без того ослабленное княжество Московское вновь не пошел, а к походу на Тебриз готовился. Оно ведь собери он армию сейчас, так и беда. Хоть и стены укрепили камнем, да орудий из более чем тысячепудового тверского колокола[25]25
  Колокол, вывезенный из Спасо-Преображенского собора (Тверь).


[Закрыть] вышло в итоге восемь пушек различных веса и калибра; орудия, способные остановить даже мощную армию еще на подступах к ограждающим крепость рекам! А толку в них, коли немы они?!

И тут тебе другая незадача разом: пользоваться пушками – еще поучиться. При первых же испытаниях заряжали наподобие тюфяков: всяким хламом. Оно, конечно, дальнобойность по сравнению с орудиями убогими, к восторгу всех участников испытаний, увеличилась. Вот только понимал Булыцкий: все равно это, что слитком драгоценного металла гвозди забивать. Ядра нужны были или хоть камни по размеру ствола. И пороху! А то ведь толк какой с орудий, хламом палящих? Да и на стрельбы, пусть и на тренировочные, порох тот самый проклятущий надобен!

А к тому еще прибавь, что Бог ведает, как бы себя повели насильно переселенные в Великое княжество Московское замордованные голодом да неказистым своим бытом крестьяне, беда ежели, не дай Бог, случись. Ладно, если просто побежали, а если бы на сторону неприятеля встали? Хотя, конечно, едва ли такое возможно было, а все одно… И ладно смерды, а бояре, с мест волею княжьей срываемые, как? Ведь хоть и не лез Булыцкий в дела государственные, ограничившись освоением новых технологий, а все одно понимал: что-то творится. Вон московских бояр сколько с холопами своими по приказу Дмитрия Ивановича, с мест обжитых поднявшись, в княжества соседние отправлено было. А им взамен – Рязанские, Смоленские, Нижегородские да Псковские. Впрочем, не пенсионера то ума дело было. Что видел, так то, что на вновь прибывших местные косо поглядывать начали. Да так, что держаться приезжие старались поближе к Великому князю Московскому, всячески верность свою показывая. Вот и получалось, что, встряску устраивая элитам, Дмитрий Иванович помаленьку утихомиривал недовольный ропот, усмиряя дерзких и показно возвеличивая верных.

Да и у правителей, без верных бояр оставшихся, пыл поутих. А тут еще орудия новые в поучение да устрашение недовольных, да во славу княжью; мол, добром не хотите, силою усмирим да на колени поставим! Впрочем, охотников и не было, тем более что хоть и молчаливы пушки пока были, так о том пока что лишь Булыцкий да князь с самым ближним своим окружением ведал. Лишь раз, на потеху и на устрашение всем желающим стрельбы устроили показные; мощь и дальнобойность орудий могучих показать так, чтобы показать всем: даже и за стенами теперь не укрыться! Так на то – остатки пороха и пожгли!

Вот и получалось, что победитель – Дмитрий Донской, а и побежденных вынужден задобрять. Сполохи ладить да дружины княжеские в помощь отправлять. Мастеров по производству плинфы отсылать и в Муром, и в Тверь, и в Рязань, и в Великий Новгород, и в Псков, артели организовывать да производство протокирпича для стен каменных налаживать, чтобы князей покоренных авторитет поднимать[26]26
  В реальной истории этот период перечисленными городами правили местные князья или, как это было в Пскове, лояльные московскому князю правители, или же, как в случае с Рязанью, сохранялись весьма напряженные отношения; князь Дмитрий Донской жестоко отомстил Олегу Ивановичу за то, что тот не попытался остановить Тохтамыша. Нынешнее описание базируется на событиях второй книги («Тайны митрополита»), где Тохтамыш терпит поражение под Москвой и вместе с Дмитрием Донским идет походом на вышеперечисленные земли.


[Закрыть]. А тут еще и новая забота: оперативная доставка сообщений на расстояния большие. Здесь, правда, не стали мудрствовать лукаво и систему ям, копию монгольской, со свежими лошадями да возможностью дух перевести гонцу хоть бы и в течение часа ввели, расставив их рядом со сполохами. А между ними – столбы путевые[27]27
  В оригинальной истории система верстовых столбов начала формироваться только в XVII веке.


[Закрыть], чтобы пусть и метель, а с дороги не сбиться. В общем, не до перспектив князю было; с текущими бы требами разобраться. А раз так, то и ему, Николаю Сергеевичу Булыцкому, не время.

Дома ждала уже верная Алена. Приветливая, ласковая – и чего, спрашивается, мегерой такой раньше была, – усадила хозяина за стол, накормила, а потом, убедившись, что супруг доволен, удалилась в женскую половину и, устроившись за привычным своим занятием, затянула красивую песню. К ней присоединились Матрена да перебравшаяся в людскую Осташка, и вскоре Булыцкий, расслабившийся после сегодняшнего дня, полусидел, полулежал на лавке, радуясь тому, что еще одну новинку внедрить удалось: прялку с ножным приводом, для простоты обозванную прядильным станком. А ведь и тут поначалу не слава все Богу было. Поперву, вон, чуть ли не дьявольской игрушкой окрестили очередную диковину. Тот же Милован порубить в щепки грозился! Но ничего, пообвыклись. И лихой бывший, и Матрена покорная. Да так, что уже совсем скоро признали: намного ловчее с таким работать, чем по старинке с веретеном обращаться.

А Аленка ох как невзлюбила станок этот сначала-то: мол, есть от брата старшего! Грех, мол, менять! Да отошла уже скоро. Увидала, что девка дворовая ловко управляется с невидалью, да насколько быстрее получается все, так и сама осваиваться с новинкой начала. А Булыцкому поперву-то радость: мол, знай наших! А потом – боль головная; шерсть, которая на зиму планировалась, уходить начала такими темпами, что и не чаял пенсионер о том, что хоть и на пару месяцев ее достаточно будет! А тут еще и Осташка начала поглядывать на девушек! Ей-то, бедолаге, с веретеном, как прежде, обращаться пришлось[28]28
  Веретено в прялке с ножным приводом было сохранено, только оно фиксировалось горизонтально и приводилось в движение механическим усилием. В прялке старого типа женщина держала веретено одной рукой (на весу), свободной вытягивала нить из кудели, что существенно замедляло процесс.


[Закрыть]. Ругнувшись про то, что, кроме него, никто такие ладить и не умеет, да рукава засучив, намылился трудовик еще один станок собрать. А тут и про Леля вспомнил – того, что по дереву мастеровым назвался. И раз пока ему дел особенно и не было, то решил старика пришелец обучать. Ну, в самом деле, кого еще? Ждан – тот, в разумении пожилого человека, агрономом должен был стать, взяв на себя все заботы, связанные с возделыванием земель, селекцией да людишек обучением. Никодим – тот дел кирпичных мастер да гончар всем гончарам. Милован – дружинник. А Лель, так выходило, главным по обработке дерева автоматически назначался. Жаль только, что стар уже совсем, хоть и смекалист. Ну да и ладно. И ему в подспорье ученики найдутся. В общем, каждому из товарищей Булыцкого отводилась роль этакого руководителя проекта. Человека, погруженного на все сто в какую-то одну тематику, а оттого и глубокого специалиста, который, освоив все тонкости да разгрузив Николая Сергеевича, за собой люд поведет да дальше ремесла развивать будет.

А еще, памятуя свою молодость, твердо трудовик решил сосредоточить стратегические отрасли промышленности в руках верховного правителя, независимым артелям оставив сервис да мелкие вспомогательные производства. С этим-то по большому счету и было связано и то, что Булыцкий так ратовал за внедрение системы учета, артели фактически передал в княжье управление и настоял, чтобы люди лишь надежные да самые верные отправились в княжества соседние производства налаживать. Ведь, в его понимании, либо в тайне глубокой необходимо держать секреты, самым верным лишь доверяя, либо до тонкостей все изучить, чтобы в случае чего турнуть можно было какую-нибудь артель независимую, цены обронив. Вот оттого и бучу поднял. Ну и Аленке как-то рассказал про то, а она в ответ лишь рассмеялась. Чего, мол, тетешкаться? Головы с плеч или глаза повыкалывать, и нет неугодных артельщиков. А из своих кто если проболтается, так и языки повыдергивать. Вот беда-то!

И слова эти разом успокоили Николая Сергеевича. И вправду, чего всполошился? А раз так, то и печаль какая? И система эта действительно никуда нынче не годится. Лет, может, через двести, а то и все триста. А сейчас – пустое. Нехай книги амбарные остаются.

Засучив рукава, мужчины принялись за изготовление ножной прялки. Детально объясняя, что к чему, трудовик, по сути, заставил Леля самостоятельно собрать инструмент. Первый, понятно, ни к черту вышел: и внешне неуклюж, и в работе заклинило колесо сразу практически. Старик, понятное дело, огорчился, да только трудовик поспешил его успокоить: «Сам, мол, с незнамо какой попытки сладил! А у тебя, вон, с первой вышло неплохо. Ты еще и меня поучать будешь!»

И ведь не лукавил: новый знакомый ох как смекалист оказался! И так и сяк покумекав, что-то там подточил, подрезал да подправил и, о чудо: заработала прялка как положено ей! А раз так, то дал Лелю наказ: дюжину еще сладить. Прямо чувствовал; не сегодня-завтра, но пригодятся.

– А на что сразу собирать? – задумчиво ответил ремесловый. – Оно ведь и место занимает да и спортиться может, пока стоит без дела.

– А ты, если сейчас руку не набьешь, так и завтра уже не вспомнишь, как ему быть должно. – В ответ Лель, задумавшись, замолчал. – Ладь, а я погляжу, – кивнул Николай Сергеевич.

– Подготовить все, – вздрогнув, словно бы внезапно проснувшись, неторопливо ответил его товарищ, – нехай будет, пока нужда не появится. Как появится, – снова задумался тот, прервавшись на такую длинную паузу, что у преподавателя просто не хватило терпения дождаться ее завершения.

– Чего «как появится»-то? – нетерпеливо окликнул он вновь ушедшего в астрал старика. – Чего заснул опять?!

– Вернее, когда по частям храниться будет, – снова вздрогнул тот. – Оно и места меньше займет, и без маеты.

– Какая маета? – поразился пенсионер, про себя отметив правоту старика. Места-то займут прялки будь здоров!

– Мне что за беда? – проворчал он, отвечая на вопрос пришельца. – Я за харч дело свое делаю, а тебе куда девать их?

– Ну, тебе видней, – сдался преподаватель, соглашаясь с точкой зрения мастера. Нехай поступает, как считает верным, а трудовик пока на новой своей задумке сосредоточится: производство фанеры.

Ведь уже готовы были чертежи «точилки», по которым Отяба, засучив рукава, принялся выковывать замысловатые деталюхи, не особенно-то интересуясь их назначением.

Три недели маеты, и убогие механизмы да резак каленый – готовы. Раз двадцать доделывать да подгонять, правда, пришлось их, но собралось все в систему несложную, и – вуаля! Первая в мире точилка гигантских размеров готова.

Вот только уж больно процесс трудоемкий получился. Резец хоть и каленый, а все равно тупился. Да и сама схема подачи бревен вызывала много вопросов. И понятно стало, что сама конструкция «точилки» – как назвал ее Николай Сергеевич – сложна, а потому и слишком ненадежна, и места сопряжений и максимальных нагрузок, разбалтываясь, быстро в негодность приходили.

– Ты, Никола, вот чего, – понаблюдав за мучениями артели, негромко промолвил Лель, по обыкновению своему опять замолчав. Пенсионер, уже как-то пообвыкшись с манерой общения товарища, даже и не пытался торопить или форсировать, знал: бесполезно. А потому терпеливо приготовился ждать, что еще порекомендует старик. Понравилась ему незаурядная смекалка мастерового да способность подмечать такие вещи, которые от его, Булыцкого, взгляда уже как-то и укрывались. – Не нож надобно, чтобы ходил. Бревно надо проворачивать.

– Как так? – Преподаватель сразу поймал мысль Леля, но на всякий случай решил переспросить. Мало ли. Впрочем, тот, по обыкновению своему, с ответом не торопился. – Как проворачивать-то? – не выдержав, пришелец повторил свой вопрос.

– Протесать с оконечности противоположной трошки да жердь упором прогнать, – просто отвечал тот.

– Ух, смышлен, – не дожидаясь традиционной паузы, восхитился трудовик. – И чего, руки толковые свои приложить не мог? Чего бродяжничал-то?

– И народу столько же, – словно бы и не услышав, продолжал старик. – Один – наваливается, двое бревно ворочают, – Лель снова погрузился в размышления.

– Ладно, – кивнул Николай Сергеевич. – По-твоему быть.

– А того, что не нужны в артелях умные зело. Покорные да ловкие надобны бы, – как ни в чем не бывало продолжал бродяга. Булыцкий настороженно посмотрел на него, однако же говорить ничего не стал. Себе дороже.

Уже через неделю наловчились доходяги, по улицам собранные, березовый шпон нарезать длинными-длинными лентами, за которые, как следует их высушив, и принялся трудовик, попутно объясняя неразговорчивому своему помощнику все, что знал о производстве фанеры, включая и момент влажного прессования. А раз так, то решили в будущие же дни и пробовать хоть пару листов прессоваться ставить.

Чтобы минимизировать количество перемещений, эксперимент было решено провести прямо в бараке артели по производству плинфы. Там тебе и тепло, и кирпич для прессования. Разложив стружки на постеленной на ровной поверхности рогоже так, чтобы получился один сплошной слой более или менее прямоугольной формы, пролили его сверху предварительно прогретой смолой. И тут же, не загустела пока масса, принялись раскладывать следующий.

– Не так, – как обычно, подумав, остановился Лель. – Стружку в чан ссыпай. Там нехай пропитывается.

– Прав, – тяжело выдохнул Булыцкий. – Давай так.

Прервавшись минут на десять, так чтобы плавающие в горячей смоле стружки как следует отмокли, принялись вылавливать шпон, да тут – другая беда; отяжелев, начали они ломаться.

– У, зараза! – смахивая со лба пот, выругался Николай Сергеевич.

– Незадача, – поморщив лоб, согласился Лель. – Сухими, стало быть, кружевами, – почему-то именно так он назвал лущеный шпон, – надобно.

Матернувшись, снова принялись за дело; благо не все в котел ухнули. С десяток обильно промазанных смолой слоев, сверху устланных рогожками, отяжеленных сбитым из досок листом, на который – несколько рядов глиняных брусочков. Так, чтобы те своим весом выдавливали излишки связующего материала, спрессовывая деревянные полоски.

– Ну, и теперь что? – счистив остатки выступившей смолы, поинтересовался Лель.

– Дня три не замать, потом на пару выдержать и снова – под пресс.

– Хлопотно, – помолчав, рассудительно заключил деревянных дел мастер. – На что возни столько, если лесу вокруг – тьма? Что нужно, так и срубить недолго хоть тебе и стол, а хоть и стулец, – чуть подумав, закончил старик.

Теперь уже Булыцкому пора настала призадуматься. Окрыленный идеей материала на замену древесины, подобно такому, который использовался в древних мирах, он по горячности-то своей как-то совершенно упустил из виду, что те-то жили в условиях дикого дефицита древесины! Здесь же, на Руси, проблема так в принципе не стояла. Лесу – море, и этим все сказано!

– Вот уж нелепица получилась! – Раздосадованно разведя руками, пенсионер вышел прочь из мастерской, оставив собравшегося что-то там спросить Леля одного.

Провалы зачастили. За полтора месяца – уже третий. Обидный до слез и невероятно глупый! Ведь мог бы и с порохом сообразить, и с идеей своей сумасшедшей о системе организации учета, и с фанерой, если бы чуточку подумал. И ведь на фоне громких успехов в области освоения новых технологий – вон, пушки одни чего стоят – эти коллизии выглядели эдакими пощечинами, здорово, надо сказать, приземлявшими размечтавшегося пожилого человека, отбив охотку к новым экспериментам.

А раз так, то все свои силы сконцентрировал он на поиске решения головоломки с порохом да на обучении княжича молодого, которому под неусыпным контролем нового дьякона – Фрола преподавал счет, грамоту, географию и историю древних миров. Тут, кстати, приметил, что наибольший интерес у мальчонки вызывают рассказы о великих полководцах: Ганнибал, Спартак, Вещий Олег, Александр Македонский. То, как они, используя недюжинную смекалку и дерзкие маневры, разбивали превосходящие армии противника. Тут же, под руку – рассказ об известных Булыцкому стратегиях кочевников, в том числе и с лжеотступлениями.

А еще – забавы новые ввел для княжича молодого. Ну, во-первых, из монастыря привезли отроков – тех, что играми в мяч ножной потешали. Пополнив команды теми ребятами, которых с Никодимом заприметили, принялся он уже настоящие футбольные матчи устраивать. Так, что теперь Василий с гиканьем мяч после наук своих гонял наравне со всеми. А тут еще и лидером себя показал настоящим. Игроков в команде своей и так и сяк переставляя, глядя, кто к чему пригож больше, да уже и выдумки какие-то предлагая. Чуть сбив пацанят в четыре команды по одиннадцать человек, перешел Булыцкий к самой своей дерзкой идее: под неусыпным контролем Милована да Тверда к формированию соединений нового типа, наукам военным обученных. Поперву – для забавы Василия Дмитриевича и игровому обучению военному делу будущего правителя. По образу и подобию тех, что при Петре потешными звались, благо дозволение княжье получено было на эксперименты такие.

Сначала – азы: муштра, где мальцы маршировать учились, строй держать да лево с право различать. Потом команды простые понимать да выполнять. И вроде простейшие команды-то: «Нале-ВО!», «На пле-ЧО!», «Кругом МАРШ!», «Шагом МАРШ!», все равно мальцам – труд. А тем, кто видывал учения эти, – диво. Кому смех, а кто, зло сплюнув, хулить начинал: что, мол, за нелепица?! Божьих рабов – через окрики; да слыхано где?! Со смердом не с каждым так!

И змеями слухи по Москве поползли: мол, человек от Диавола – Никола! Сам Антихрист! Вон, окриками своими из мальцов души вытряхивает да в армию непобедимую собирает! А с армией той – весь Свет Божий на колени поставит, а кого не поставит, посулами на свою сторону переманит. И будет князь един, и вера едина, а там – и царствие Антихриста, а через три года – Конец Света с Судом со Страшным! А тут еще и историю с Тимохой припомнили. Мол, до греха довел непокорного.

И Бог ведает, как бы оно там дальше пошло, если бы не князь. Видя азарт княжича к забавам ратным, за советом к Киприану обратился, а тот, отношение свое к пришельцу изменив, молебен провести распорядился, а потом – исповедь и последующее причащение всех, кто с потешниками, – ох и прилипло название это, – возился, самих мальцов включая! Финалом всего – благословение митрополита на дела Великому княжеству Московскому угодные, да у всего честного народа на виду.

А раз так, то и спокойно продолжили учения мальцы. В атаку строем. Плечом к плечу. Или отходить, да ведь тоже не порознь, а так, чтобы по команде, гуртом, щитами простецкими прикрывшись да противника воинов копий ударами жаля. А потом – изюминка, от которой даже бывалые Милован с Твердом переглянулись: боевое построение по типу шведской «Баталии», позже трансформировавшееся в гораздо более компактное и мобильное «каре» из патриотизма трудовиком «детинцем» прозванное.

– Мудрено, – наблюдая за происходящим, одобрительно хмыкнул закаленный в боях Тверд. – Только попусту все это.

– Чего так? – предчувствуя очередную неудачу, поник пришелец.

– А того, что ордынский всадник на детинец твой не полетит, да и не нужно ему то. Такой с малых лет лук в руках держать горазд. Издали бить будет, пока они, что пни, стоять будут.

– Выходит, опять все зазря? Маета, а толку – кукиш. Все – попусту!

– А тут ты не горячись, – Тверд уцелевшей рукой почесал подбородок. – Щиты бы им ладные, да лучников внутрь. Так, чтобы самим всадников сшибать. Вот тогда – дело другое. Мож, и будет толк. А лад, чтобы не вразнобой все, но твоими, – бывший дружинник кивнул в сторону ощетинившегося копьями детинца, вокруг которого, имитируя атаку конницы, бегали крепкие ребята, – строями. Оно иной раз так бывает, что вроде и рать сильна, да потому, что согласия нет, отступает. А у тебя, вон, все ладно, – глядя, как, подчиняясь коротким трелям специального свистка, детинец, разом разъединившись, превращается в длинную цепь, которая, опять же следуя звуковым сигналам, либо кидается в атаку, либо, выставив перед собой имитирующие копья палицы, медленно пятится назад. – Согласие есть, так и уже лад, – задумчиво подытожил Тверд. – Да и не татаре единые нам ворогами приходятся, а супротив пеших детинцы твои – лад. А как лучников внутрь, так и татарской коннице – беда.

Следующие, кому было решено показать результат, – Владимир Андреевич да Дмитрий Иванович. Пацанят своих погоняв как следует, Булыцкий решился пригласить на смотр князей.

– А я уже думал, – когда пенсионер предстал перед грозным правителем, усмехнулся Дмитрий Донской, – хоть раз единый от затеи своей отвернешься. Ан нет… Упрям, бестия!

– Ты, князь, не серчай, – пришелец, поклонившись, держал речь перед грозными мужами, – да, мож, чего не так растолковал в прошлый-то раз. Во славу Василия Дмитриевича, да рати русской, да во имя обучения сироток-то собрал окрест. Что самому ведомо, рассказал да обучил. Люд ратный говаривал: дельно получилось. Теперь и вам на суд… Как добрым дело то сочтете, так тому и быть. А нет, так, видать, Богу и угодно.