Текст книги "Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Олег Дивов,Марина Ясинская,Далия Трускиновская,Виктор Точинов,Дмитрий Володихин,Евгений Гаркушев,Александр Тюрин,Татьяна Томах,Николай Желунов,Юлиана Лебединская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Потом преодолел обратную сторону рва, а едва перевалил через гребень насыпи, как рядом прошествовали две пары ног: то были солдаты, направлявшиеся в караульню. Замер, прижавшись к земле, хоть сердце и пыталось выскочить через горло. Потом продолжил путь. Не было тут надолбов, коими русские хитро защищают свои крепости, однако немало расставлено рогаток.

Пробрался к широкой Нево. На счастье, нашелся у берега утлый ялик, на котором со страхом немалым переправился через слегка подмазанные луной воды к Спасскому селению. Переночевал в овине, с рассветными сумерками двинулся в путь. Какая-то русская баба заметила беглеца и одарила осьмушкой хлеба, хотела и молоком напоить, но окликнул ее муж – финляндский переселенец – и она поспешила в дом. Напоследок лишь успела кинуть рваную попону – это спасло от холодной смерти на следующую ночь.

4. Ликантропы

Враги его не видели, а он слышал лай собак. Выйдя к Словянке, Василий прошел саженей сто вверх по речке, чтобы шведские псы потеряли след. Еще несколько часов пути, выдохся он и хотел было разжечь огонь, но послышались тут грубые голоса шведов. По звукам выходило, что солдаты еще не развернулись в цепь, идут клином – по сторонам-то редкий кривобокий березняк, похоже, вокруг топи.

Внезапно голоса рядом оказались и Венцеславич мигом укрылся по шею в болотной жиже.

– Jag vill skära den Muscovite i bitar [21]21
  Я порежу этого московита на куски.


[Закрыть], – многообещающе посулил швед.

– Förresten, herr kommendant förpliktas leverera honom levande. Han kommer bli hängd i fästningen med trumrytmer. [22]22
  Кстати, комендант приказал доставить его живым. Его повесят в крепости с боем барабанов.


[Закрыть]

Прямо над Василием из кустов выглянула густоусая физиономия. Резко выпрямившись, Венцеславич оглушил шведа ударом по ушам и, выхватив из руки его тесак, провел ему по горлу. Подтянувшись за ветви, рванулся из кустов и ткнул острием другого солдата – у этого позаимствовал кинжал с закаленным узким клинком. Снова повернулся к болоту и стал пробираться по кочкам. Сзади пальнули из мушкета, и пуля свистнула около уха. Следующая будет его…

И тогда сосредоточился он в сердце, отец называл такое усилие духа «смирением перед прыжком». Когда опять посмотрел на болото, на цепочку шведов, то все это показалось тонким, плоским, будто сжатым между двумя океанами Божьего света. Словно змейка выползла из крестца, стала волной, усилилась и понесла его. Он то ли бежал, то ли плыл, а взгляд вбирал всякую подробность – пузырьки на воде, растительность, цвет дернины. Мысленно расчертил он болото на ячейки, в середине каждой – топкая мочажина, а по кочковатым краям можно и пройти. Когда голоса шведов затихли, а пальба пошла невесть куда, закончилось и его «плавание», замер он в изнеможении.

С рассветом очнулся, огляделся, с болота ушел на марь, от преследователей оторвался, но окоченел так, что едва мог пошевелить членами. Чтобы избавиться от немощи, сунул в рот последний кусочек хлеба, втянул капли с больших лопуховых листов. Прошел еще немного – от каждого его шага в образовавшейся ямке проступала вода, – и местность знакомой показалась. Вот за тем валуном скрылся Вейка, когда подводы пошел прятать.

Неожиданно фыркнула неподалеку какая-то копытная тварь. Василий, рявкнув для бодрости: «Сейчас потроха-то выпущу», сделал несколько неуверенных шагов. За ивняком стояла низкорослая лошадка, та самая буланая, Вейкина, и телега его. Одна из тех, которую карел должен был спрятать в зарослях тростника неподалеку от берега ижорского. На облучке телеги сидела Вейкина дочь.

– Мне, что ли, потроха выпустишь, недобрый молодец?

Василий едва удержался, чтобы не расцеловать ясноглазую, вместо этого причесал пятерней слипшиеся волосы и спросил:

– Ты не заблудилась, красава?

– Ах ты, бессовестный. За вами пришла, потому что не прибыли в назначенный срок к Марьино. А ты, никак, на кочерге, вот и глаза мутные.

– Нет, скорее уж ты на помеле. Как лошадку с телегой нашла?

– Шла-шла и нашла. Обе подводы с грузом. По натесам на коре деревьев, которые отец оставил. Лошадок умеет он уговаривать, так что далеко не ушли. И где ж он наконец?

Заныло сердце у Венцеславича, лежит где-то окровавленное тело товарища – одиноким смерть он принял.

– Не знаю, Катя, думаю, что не жив. А я вот сбежал, прости.

Девица ненадолго закрыла глаза, сквозь веки проступили слезы, но, утерев их рукавом, сказала решительно:

– Потом погорюю, сейчас за саврасой пошли. Ее я запрячь еще не успела.

– Ты первой иди. Я с оглобельной запряжкой не шибко в ладах. Всю жизнь в седле езжу.

– Не волнуйся ты так, сын боярский. Сама справлюсь – тебе доверю только супонь затянуть.

Шведы ждали их за ижорской переправой, однако Василий и Катерина вовремя съехали с дороги в лес – одну повозку бросить пришлось. Тот груз, что не вышло перегрузить на другую, закопали до лучших времен.

Когда к Тосне подъезжали, новой опасностью повеяло – рядом враг, почти выследил. Очень бесшумный, едва заметный, но птицы тревожатся.

– Катерина, веди лошадей вдоль берега, пока водопад не увидишь. Надо разобраться, кто нам на хвост наступает. Только не прекословь. Не сейчас.

Вскоре после того, как перестал слышаться скрип тележных осей, приметил он между деревьев словно бы искажения воздуха, очертания зыбкие. Сколько их там, не определить пока. Были они стремительны, как те, кто питается людской плотью.

Эти твари находились в… системе координат, но не той, что измыслил Декарт. Он-то по осям пространственным измерения проставил – длина, высота, ширина. А тут другие измерения были… времени, что ли. Другая ширина времени, чем у нас, другая длина. Помолившись, Василий сосредоточился в сердце, заодно и дольний мир сделался тонким, как фарфор. Вот проступили очертания одной твари, набрякли. Можно было разглядеть мощный загривок, выдвинутую челюсть.

Сейчас главное – не пустить в сердце испуг. Вся телесность Василия стала легкой, как барабанная перепонка. Слышал он утробный звук из тела твари, жужжание пчельное у бортного дерева, копошение личинок под гниющей корой.

Однако и нелюдь повела носом, повернула к Венцеславичу голову. И вся стая разом устремилась к нему, легко перемахивая через пни и отталкиваясь от стволов.

Дольний мир лопнул как перенатянутая сеть, в прорехи хлынули золотистые вихри, которые понесли Венцеславича. Не стал он противиться, и было ему легко. Не хлестали его по лицу ветви. И никоего усилия в ногах не ощущалось, будто скользил с ледяной горки. И столь резв был бег, что иногда мнилось, он сразу в двух, а то и трёх местах единовременно. За сосенкой и перед ней, за камнем и до.

Однако видел, что не отстают твари, торопятся по следу. Один вурдалак вдруг метнулся к нему наискось, но Василий первым бросился тому в ноги – этот, да еще мчащийся следом, перелетели через служилого. Не вставая, перекатился Венцеславич к ним и коротко нанес два удара тесаком – по изогнувшимся перед прыжком телам. С одного боку, с другого – брызнула быстрая кровь. Потом перекатился в обратную сторону, под налетающего вурдалака, поймав его за щиколотку, влепил головой в дерево. Довершил дело, вонзив тесак под лопатку. Лицо убитого сразу потеряло звериный оскал, хотя пена на губах осталась – видел этого уже, не среди ль пограничной стражи?

А еще двое, только что рвались навстречу, и вдруг исчезли…

Катерину лишь к вечеру нашел, в овражке спряталась. А сам, вроде как с горки скользил, но совсем без сил остался. Еле на телегу забрался, девица его из рук хлебом кормила, как коня. Еще полчаса пути вдоль берега, и за водопадом переправились они на правый берег Тосны. Там приметили большой крестьянский двор, где, верно, немалая семья живет. Или жила. Поскольку показался он пустым, решил Венцеславич зайти в дом.

– Тебя побережем, останься на дворе, – велел он Кате. – А съестное непременно поискать надо.

Сначала заглянул в хлев – ворота-то распахнуты. Скота нет, хоть на сеновале сено сохнет. В подклети никаких запасов, мешки выпотрошены, коробы опрокинуты, лишь на полке немного толокна просыпано – сгреб его себе в карман. Потом через сени в избу прошел; видно, что печь несколько дней не топилась, в пепле кости валяются – такого безобразия крестьяне русские не оставляют. За стенкой, в горнице, пусто. Перевернутая скамья, колыбель сброшена с очепа, ткацкий станок разбит.

Проход в спальную камору занавешен пологом. Осторожно откинул его Василий кончиком клинка – за ним кровать в бурых пятнах, кровью заляпана, мухи жужжат, но трупа нет. Вовремя обернулся служилый и резанул тесаком, крест на крест, приблизившееся существо. На пол шмякнулось полуголое тело, вытолкнув из ран поток темной крови. Василий выбежал в комнату, но сверху – с потолочных брусьев, с матицы посыпались твари. Он сам рванулся к первым соскочившим – двумя ударами тесака, наискось тулова, уложил обоих. Отпихнул ногой третьего, подхватив очеп, швырнул в четвертого – того, что загораживал проход, имея в руках два клинка. В лоб попал, шейные позвонки у вражины хрустнули, и голова назад откинулась, так, что кадык стал на ее место. Снова вернулся к третьему и, почти не оборачиваясь, ударил клинком назад – под грудину.

Выскочив в окно, уцепил стоявшую подле риги Катю, рванул к воротам.

Там их уже ждали – две фигуры, бросающие резкие длинные тени в свете заходящего солнца.

– Не туда!

Он подтащил Катю к стене палисада и, подставив руки, перекинул легкую девушку через ограду. Потом полез сам. Как раз и тварь потянула его за сапог. Василий не стал отпихиваться, дал стащить себя, вернее, сам спрыгнул – сразу и пасть возникла над ним, роняя слюну. Ударил кинжалом под нижнюю челюсть. Хлынула кровь из раззявленного рта, но, вздернув вверх голову, снял враг свою челюсть с острия. А руки его, как клещи железные, впились в горло Василия. Воин едва успел рвануть вурдалака на себя и, ощутив спиной землю, толчком ног послал его в забор. Собрался злыдень вылезать обратно, да пригвоздил его Василий кинжалом к доске заборной.

Другой вурдалак набежал, крутя палашом столь быстро, что от клинка лишь круг блестящий виднелся. Низко приникнув к земле, увернулся Венцеславич от лезвия, да еще пихнул налетчика под колено. Устремившись вослед, ударил с потягом и снес тесаком бритую голову.

Еще один, появившись словно из-под земли – может, из заметаного березовыми ветвями погреба, прыгнул на Василия, как саранча, без разгона. Левая его рука заносила саблю вроде ятагана, с широкой елманью. Не сразу стал уворачиваться служилый, послушал, как реже делается биение собственного сердца и громче становится биение крови в сосудах врага, ощутил натяжение его мышц и прознал, куда тот ударит.

Уклонившись, выбил саблю из вражеской руки, заодно срезав пару пальцев. Ударил локтем во вражеский пятак, поверх оскаленного рта. Взяв на излом правую руку врага, предотвратил возвращение сабли в атакующее положение, однако пропустил удар левой – ну, гад, порвал ухо когтями. Вот тебе за то клинок тесачный – промеж ребер.

Вурдалак схватился за лезвие ладонями и выдернул из себя, вывернув заодно тесак из рук Василия. Стал наступать, рубя широким клинком воздух, Венцеславич и оказался прижат к тыну. Прянул вперед страхотворный противник, целясь располосовать живот. Служилый подхватил кол, слабо стоящий в ограде, и приемом, используемым посо́хой [23]23
  Пешие ополченцы


[Закрыть]против конницы, направил на врага. Тот со всего маха и напоролся на острие, вошло оно в него на вершок. Не ошалел злыдень от боли, попытался выдернуть древо из тела. А служилый подхватил его за руки, потянул со словами: «Давай-ка потанцуем», нанизал поглубже, так что острие вышло у того со стороны спины. Глаза твари совсем рядом оказались – не фельдфебель ли это из Нюэнсканса?

Некогда разглядывать, вожжами поскорей хлещи лошадок, да улепетывай к лесу, что подступает к южной стороне крестьянской усадьбы.

На следующий день повалил снег. Катя сидела, озябшая и печальная, на облучке, Василию так хотелось обнять ее, но замечал он недоверие во взгляде.

– Чего насупилась? Не из этих я. И вообще, мне ухо пора перевязать по-новой, оторви тряпицу от подола.

– Много захотел. Отчего это ты в движении подобен им?

– А тебе это надо знать?

– Надо, – она топнула ножкой. – Хочу понять, кого я спасать заявилась? Ты кто вообще?

– Родословная моя нужна? Не отросла ли шерсть у моих предков, пока дяди женились на тетях, за неимением других кандидатур. Если бы… Немцы частью истребили, частью приручили и онемечили наш лужицкий род, наше вендское племя. Убивали сильных и смелых, хитрые приспособились и стали немцами, слабыми занимались вурдалаки. Эти плотоядцы появляются везде, куда приходят немецкие епископы, судьи, купцы. Нас били немцы и добивали вудалаки, пока среди нас не остались лишь те, кто мог соревноваться с ними в быстроте. Отец покинул родину, когда понял, что деваться некуда, никакая быстрота не спасет; вурдалаки приходят ночью, днем всё принадлежит немцам – власть, суд, солдатня, деньги.

Он не знал, поверила ли она ему. А снегопад сменился недолгой оттепелью, после которой все заволокло туманом. Обод тележий застрял в слякоти, и Василий, встав у задника, стал его вытаскивать. Рядом поставил мушкет с заряженной полкой…

С Катиным вскриком рванулся к мушкету, но провалился в снег. Он видел, как из под мокрых еловых лап бросается черное тело, но не мог ускорить свои действия ни на йоту. Рука тянется к мушкету, взводит курок, наводит ствол, ликантроп опускается на девицу, дергаются ноги в вязаных чулках и коротких сафьяновых сапожках. Но иная тень метнулась с противоположной стороны и смахнула ликантропа, держащего Катю. Оба улетели куда-то за сугроб. Оттуда к Венцеславичу рванулся зверочеловек и получил прикладом в лоб – крепко, так что голова раскололась.

Затем перед наведенным мушкетом оказался… Вейка. Вот по кому стучали шведские барабаны на плацу накануне побега.

Не напал Вейка, но и не ушел, а молвил твердо:

– Я больше не могу бороться с этим, сделай необходимое, друже, спусти курок, не жди ничего, – и подставил грудь под пулю.

С дырой темной вместо сердца подошел Венцеславич к тому месту, где только что ликантроп терзал Катю.

Она лежала без движения, и глаза ее были закрыты. Василий сронил шапку и опустил голову.

– Катя, что ж я неловкий такой, если бы поближе был…

И тут ее рука легла ему на затылок.

– Шапку надень, голова-то сто лет нечесанная… Не успела прирезать меня зверюга. Меня спас… как будто другой зверь.

– Не зверь. Твой отец спас тебя, Катюша.

5. Конец нашествия

Василий ждал неподалеку от рубежного камня с высеченной на нем короной.

Загодя почувствовал, что идут по опушке леса – но были еще вурдалаки незримыми. Потом, с немалым усилием душевным, добился он полного смирения и совершил рывок. Будто перевернулся внутри себя, высвободив поток, который пронесся от крестца до темени и вышел наружу. Заколебался мир вокруг, потончал, тогда стали заметны мощные загривки, осевшие вниз головы, выдвинутые вперед челюсти вурдалачьего племени.

И они увидели его – вот уже скачут на всех четырех, мощно толкаясь от пеньков и перемахивая через древесные завалы. Де Бирс был в одном прав – можно и на четвереньках двигаться, если к тому приспособил проклятую геометрию.

Василий стянул грубую ткань с девятиствольной пищали.

Была она поставлена на коробчатый станок и заряжена. С казны каждому стволу заправлен картуз с порохом и картечью. Каждый картуз проколот иглой, подсыпан запальный порох, движением ручки закрыт клином казенник. Последний клин Венцеславич задвинул, когда неприятель был в пятидесяти саженях. При повороте ствола кремень будет бить по огниву и воспламенять запал.

– Зажми уши, свет-Катерина, да покрепче. Сейчас мы с этой материей разберемся.

Пятьдесят шагов, сорок, тридцать – вот теперь угощайтесь! С поворотом рычага он повел ствол веером.

Девять выстрелов картечных разнесли многих пёсеглавцев на куски. Но несколько все же добрались до него.

Венцеславич встретил мушкетным огнем первого налетающего ликантропа. Оттолкнувшись от изогнутой сосны, наскочил на другую устремившуюся к нему тварь, постарался повыше – чтоб сверху, промеж лопаток, вонзить клинок. Не успев вытащить палаш из тела, встретил кинжалом другого вурдалака. Третьего приветил и палашом, и кинжалом – перекрестным движением лезвий снеся ему голову.

– Сзади, – вскрикнула предупредительно Катерина.

Василий кувыркнулся на землю и, лежа головой к врагу, подставил клинок – вурдалак проехал промежностью по лезвию.

А там надо было поспешить на выручку Вейкиной дочке, готовился ухватить её враг за горло. Махнув оглоблей, отбросил его в сторону. А потом еще раз приголубил.

В последнем трупе Василий признал Лисье, перекрестил и закрыл ей глаза – тоже ведь создание Божье.

Иначе теперь выглядели ликантропы. Переместились они по абсциссе времени обратно в наш поток событий, в наш мир, и искажения облика прекратились. На некоторых были разодранные камзолы, остатки рубах…

Когда Василий заканчивал рассматривать умерщвленных врагов, раздались аплодисменты. Неподалеку на мощной прусской лошади возвышался мастер де Бирс. На луке седла сидела Катя, и одна рука лейденца прижимала дуло небольшого пистолета к ее ушку, обрамленному завитками русых волос.

Губы де Бирса будто смеялись, хотя говорил он вежливо и серьезно.

– А ты, Герлиц, малый не промах – в пути тебя ублажает молодая привлекательная особа. Похоже, не чужд ты удовольствиям и вряд ли так уж прельщает тебя бескорыстная служба царю. Может, бедный рыцарь хочет стать богатым? А чего тебе стесняться? Ты ведь умеешь перемещаться столь же стремительно, как и ликантропы, и быстр твой клинок. Не хочешь ли узнать всю правду? Она пойдет тебе на пользу. Твой отец был из них. Эта зараза древнее всех несчастий – людоеды, непостижимо быстрые, хищничеством напоминающие волков, известны по самым старым сказаниям. Особо распространена она была в вендских областях. Только те из вендов сумели уберечься от немецкого клинка и дать потомство, кто мог двигаться необычайно быстро…

Не дал договорить Венцеславич, ударил де Бирса под локоть руки, держащей пистолет, добавил кулаком в бок и рывком за перевязь сдернул с лошади – выстрел ушел в сторону. Успел подхватить полетевшую вниз Катю.

– Это по поводу быстроты, мастер, – сказал, наступая на руку лежащего лейденца. – Может, ты чего-то не договариваешь? Или врешь, как Гейденштейн. Быстрота и хищничество – не одно и тоже. Хищники пришли с немцами: теми, что с клинками, сутанами и мошнами. Разве святая консистория и светские суды курфюрстов не занимались уничтожением ведьмаков с широким охватом? Стало ли от этого меньше вурдалаков? Может, были они не среди тех, кого уничтожали, а как раз среди тех, кто уничтожал?

– Я всего лишь ученый, говорил же тебе. То, что ты сказал, недоказуемая гипотеза.

– Там, где они, там и ты, это не гипотеза, а аксиома, – Венцеславич наступил потверже на руку де Бирса.

– Ради Бога…

– Поздно ты Господа Бога вспомнил.

– Хорошо, я скажу, Герлиц. Оборотнями, быстрыми и хищными, становятся вовсе не голодные и разоренные, а те, в ком хищничество живет изначально. Таких много среди солдат и офицеров тех армий, что подолгу воюют в германских землях. И не всякая пуля их остановит. Одна голландская компания занимается своего рода вербовкой ликантропов в разоренных местах между Эльбой и Одером. Некоторых доставляют сюда. Я – представитель этой компании. Генерал-губернатор Шютте и генерал Делагарди платят мне за поставку таких людей, или, если угодно, нелюдей.

– Мне еще раз надавить? Что из тебя каждое слово тянуть надо, торговые агенты умеют ведь балаболить без умолку. Зачем им нужны ликантропы?

– Слыхал, что волки режут обычно самую больную скотину? Так и ликантропы – они избавляют мир земной от тех, кто не нужен: несчастных, задумчивых, слабосильных, разоренных. От тех, кому лучше будет на небесах.

– Когда бароны и паны к востоку от Эльбы гоняли семь раз в неделю своих крестьян на барщину в свой фольварк – ради покупки голландских часиков с боем – разве этого мало? Зачем Амстердамской бирже опустевшая страна?

– Ликантропы чистят земли и освобождают место для более прибыльного хозяйства, где на месте сотни ленивых крестьян, которым столько требуется на собственный прокорм, будет один юнкер или рейнский колонист с десятью батраками. Они обеспечат куда более обильные и стабильные поставки на рынок.

– Спасибо за честность. Между Эльбой и Одером уже почистили? Вон сколько славянской земли опустошено было немцами, чтобы заселить ее потом своими и сказать: «Господь отдал её нам за грехи ваши». Тоже немцы англянские в Ирландском крае творят и в Новом Свете. Теперь Ижорский край. Далее в Московию нацеливаетесь? Не холодно ли будет там для ваших юнкеров?

– Каждой земле можно прибыльное приложение найти, Герлиц. Сейчас земля Московии кормит ее народ и обширное войско, а после будет производить пеньку и корабельный лес для амстердамского рынка.

– А ты будешь пописывать книжки о превосходстве западной свободы над московитским варварством. И чего ты хочешь от меня? Чтобы я повел твоих вурдалаков дальше? А в руке вместо маршальского жезла – обглоданная кость.

– Почему нет, Герлиц? Зачем тебе печалиться о Московии? Прогресс не остановишь, а то, что выгодно дельцам, что помогает ускоряться рынку, и есть самое прогрессивное. Увы, самые умные из московитов отстали от прогресса на сотни лет. Чего похваляться покорением новых земель в Сибири и Диком поле, если это не приносит новых дешевых товаров в Амстердам, если ими не торгуют на бирже? Мы могли бы работать вместе, ты бы получил образование, многократно улучшил свои знания и дал развитие своим способностям. Ты ведь тоже представляешь меньшинство, которое я сейчас спасаю…

Убаюкал враг разговором, ослабил Василий давление сапогом, чтобы зря вражину не мучить, поздно приметил устремившееся к нему лезвие стилета. Де Бирс рванулся, пытаясь загнать острие Венцеславичу в нижнюю часть живота. Понял служилый, что не успевает отразить, слишком быстр лейденский мастер – нашел с кем разглагольствовать вместо того, чтобы сразу прикончить. Де Бирса остановил топорик, что подобрала Катерина, хватило ей скорости – сталь вошла тому в темя.

Успел прорычать враг с проломленным черепом:

– Я еще встречусь с тобой.

– Не думаю.

Венцеславич милосердно отсек мастеру де Бирсу голову, и тот изрыгнул душу дьяволу…

– Иди там с Сюлли пообщайся насчет дикой Московии.

– Приходилось дома махать. Отец-то все в разъездах, некому и дрова поколоть, – смущенно призналась девица.

А потом накинулась со слезами:

– Не был мой отец хищным!

– Прости, Кать. Не был, но на помощь бесов надеялся.

К концу дня Василий и Катерина переехали границу – хитро обогнув шведскую пограничную стражу.

– Поедешь со мной до Москвы, красава? – спросил Василий, глядя на кудрявое облачко.

– Да какая я тебе красава, у меня имя есть.

– Все равно, поедешь? Сдам в Москве груз, доездную грамоту, и махнем в Тобольск вместе.

– Знаю я, что ты беспоместный.

– Но не безголовый. По Курскому и Белгородскому уездам стоят поместья, где всего один двор – у помещика, сам сеет, жнет, еще и державу защищает. Или вот у друга было и населенное поместье в Орловском уезде, да так нахозяйствовал, что выпороли его по указу от тысяча шестьсот двадцать первого года – за разорение крестьян, которые все ушли; у нас не Польша, где шляхтич хоть сожрет своих мужиков, и ничего ему не будет. А у меня, между прочим, двор большой в остроге. И жалование платят, денежное и хлебное. Хотя, может, государь меня здесь оставит, на границе западной, присматривать за появлением вурдалачьим.

– Да сдался ты мне, – Катя тоже посмотрела на облако, – есть женихи и позавидней.

– Что правда, то правда, – выдохнул Василий. – Тогда, хоть поцеловать на прощание можно?

– Один раз.

Он коснулся ее губ и словно поплыл в лазоревой реке.

– Не могу без тебя, Катька.

– Докажи.

Он повернулся, отошел на несколько шагов, вдруг споткнулся, упал и больше не двигался.

Катя будто нехотя подошла к нему.

– Очнись, дурень.

Тело лежало смирно и не отзывалось.

Катя с некоторым беспокойством наклонилась.

– Ты что… помер?

– Помер и ожил, когда ты рядом оказалась, – он внезапно приподнялся и обнял ее.

– Отстань, липкий.

– Тихо, не шевелись. Я сон намедни видел – мы с твоим батькой по реке плывем. А с нами еще люди. Много-много, и в одном исподнем. А впереди свет. Твой отец говорит, погоди, не сейчас. Он был бы рад, если б мы предстали перед Богом мужем и женой.

– Может, ты выдумал всё, – ее тонкие кисти легли в его ладони. – А если нет… повенчаемся мы перед Господом и непременно умрем в один день.

– Забыла добавить, что проживем всю жизнь в любви и согласии.