Текст книги "Тайны митрополита"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Михаил Ремер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Роман Злотников, Михаил Ремер
Тайны митрополита

© Злотников Р., Ремер М., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Первая часть

Удивленно оглядываясь по сторонам, Николай Сергеевич вдруг понял, что оказался посреди едва освещенной сцены, заваленной непонятным хламом. Широко расставив руки, преподаватель двинулся по направлению, как ему показалось, зияющего выхода, но тут же, запнувшись, кувыркнулся на деревянный пол.

– Чтоб тебя! – отплевываясь, сквозь зубы выругался Булыцкий. – Ни бельмеса ведь не видать!

– А ты диковин дай, – раздался прямо над ухом чей-то вкрадчивый голос.

– Чего?! – Пенсионер развернулся на звук, и тут же тишину пустого манежа распорола резкая барабанная дробь. С противными щелчками один за другим ожили мощные прожектора, залившие сцену ярким светом. Сам не ведая как, пришелец из будущего – Николай Сергеевич Булыцкий, преподаватель труда и, по совместительству, истории Красноармейской средней школы, человек уже почтенного возраста и статуса, оказался в центре огромной сцены, заваленной чертежами, фрагментами невиданных конструкций и прочей невидалью. И вдруг он стал выполнять невероятной сложности пируэты перед застывшими в совершенно нелепых позах, оскалившимися не то людьми, не то демонами. Понимая почему-то, что нельзя ни в коем случае остановиться, под подбадривающие окрики Дмитрия Ивановича Донского – великого князя Московского, выряженного почему-то в нелепый наряд конферансье, Булыцкий вынимал – то из-за пазухи, то из идиотского фасона шляпы, а то и просто из воздуха – кроликов, птиц каких-то, а то и, о чудо, настоящую пушку!

Выкрики князя становились все задорней и задорней, рев толпы все громче и громче и, подчиняясь неведомой силе, Николай Сергеевич, задыхаясь, все быстрее и быстрее извлекал из всевозможных шляп, мешков и торб зверьков, птиц, какие-то предметы, а то и просто цветастые ленточки. Не выдержав, он, схватив один из мешков, перевернул его и, крича что-то в лицо Дмитрию Донскому, разом вытряхнул из него целую гору безделушек и цветастых фантиков, приведя в восторг бородатого конферансье.

– Все, князь, – без сил опустившись на пол, прохрипел Булыцкий. – Умаялся.

– Ну, как же, Никола? – строго, по-отечески и, как показалось Николаю Сергеевичу, с укоризной посмотрел на него великий князь Московский. – А Русь-то как же? Пропадай, да?! Ты, уж, не обессудь, еще покажи чего. Диковин дай!

– Ди-ко-вин! Ди-ко-вин! – азартно взвыли зрители.

– Ну не колдун я! – взмолился в ответ тот. – И так больше дал, чем сам ведал! Вон, ведь по наитию половину сладили!

– Ну, как же, Никола? – продолжал увещевать князь. – Мы все очень просим: дай диковин. Ведь так?! – замахнувшись невесть откуда взявшимся мечом, прикрикнул он.

– Просим, просим, просим! – завелась толпа. – Дай ди-ко-вин! Дай ди-ко-вин! – скандировали зрители, и по мере того, как они заводились, пятно света, выхватывавшее ранее только первые ряды, постепенно расширялось, показывая все новые и новые лица. – Ди-ко-вин про-сим! Ди-ко-вин дай! – орали всех мастей князья и прочие посетители, не вставая, впрочем, с мест. Только теперь пенсионеру стало ясно, что причина их неподвижности – столбы, к которым они накрепко привязаны были.

– Дмитрий Иванович, князь, да что же это?! – Булыцкий пораженно уставился на князя.

– Это – гво-о-о-о-оздь сего-о-о-о-о-о-одняшней про-о-о-о-ограммы! – растягивая гласные, залихватски проорал конферансье. – Встречайте! Тох-та-мы-ы-ы-ы-ыш!!! – перекрикивая звон литавр, выкрикнул князь. Толпа радостно взревела, и на сцену на смешном детском велосипеде выкатил правитель Золотой Орды. Одетый в нелепое обтягивающее трико, он, под восторженный рев зала, проехался на своем драндулете по манежу и замер, глядя в упор на князя.

– Что происходит? – обалдело вертел головой преподаватель, не понимая, что это за фарс и какое, собственно, место в нем выделено ему: Николаю Сергеевичу Булыцкому.

– Дай ди-ко-вин! Дай ди-ко-вин!!! – орал зал, заводимый Дмитрием Ивановичем.

– Диковин дай, чужеродец, – громко прошипел кто-то за сценой. Булыцкий, повернувшись, тут же подался назад: прямо на него ехал Тохтамыш. Вот только детский велосипед каким-то невероятным образом превратился в каток, грозящий смять и перемолоть все до единой косточки перепуганному трудовику.

– Оставьте меня в покое!!! Все!!! – закрываясь руками, проорал учитель.

– Никола! Никола! Очнись ты! – хлесткая пощечина привела его в чувства, разогнав остатки сна.

– А? Что? – подскочив на топчане, прохрипел очнувшийся Булыцкий.

– Никола, угомонись! Что с тобою?!

– А, Ждан, – тяжко выдохнул Николай Сергеевич. – Все в порядке. Сон дурной, – помотал он головой. Сердце колотилось, липкий пот противной пленкой покрыл спину, мелкая дрожь волной прошла по всему телу.

– К Сергию бы тебе, исповедаться, – мягко улыбнулся парень. – Душит тебя что-то. А почему? А потому, что душа светлая. Вот и хотят ее черти к рукам прибрать.

– Какие черти? – Булыцкий обалдело уставился на собеседника.

– Те, что в геенне огненной, – посмотрел внимательно парнишка. – Им душа ежели чистая на земле рождается, так и покою нет. Все успокоиться им не можно, пока не изведут. А почему все? Да потому, что не можно им мыслить даже о том, что Царство Божие на земле наступит.

– А Сергий что? Не чистая душа, что ли? – прохрипел пенсионер. – Его черти не трогают, да?

– У Сергия – щитом золотым кротость его, да мечом огненным – молитва. У тебя же – буйство твое да гордыня. Так то – чертям нажива славная.

– А, ну да, – вяло кивнул пришелец. Напряжение прошло, и теперь снова навалилась усталость вперемешку с апатией какой-то.

– К Сергию, к Сергию тебе надобно. Исповедаться.

– Посмотрим, – проворчал в ответ хозяин кельи, поудобней устраиваясь на топчане. Ждан же ничего не сказал больше, лишь укоризненно взглянул на собеседника.

В этот раз заснул быстро; дала о себе знать усталость. Впрочем и теперь не получилось отдохнуть. Едва только глаза слиплись, снова терзать видения начали. Теперь уже – Зинаида, супруга покойная; но не такая, которой ушла, а молодая. Как в студенческие годы: тихая застенчивая девушка, с длинными русыми волосами, собранными в косу. И он, – пожилой уже человек, забыв про все, откинув в сторону откуда-то возникшего Милована, бросается к девушке. Вот только, подбежав, понял он, что не Зинаида это.

– Кто ты? – обалдело спрашивает у девушки Булыцкий, но та, лишь молча улыбаясь, смотрит куда-то в пол. – Звать тебя как, душа-девица? – делая шаг вперед, повторяет свой вопрос Николай Сергеевич. – Откуда? Откуда такая?

– Сиротка я, – не поднимая глаз, мелодичным таким голосом отвечала она. – Дворовым везде обида.

– Так и что?

– Так и то, что буен ты слишком. – Резко обернувшись, пришелец уперся взглядом в появившегося рядом князя. – И Киприану с тебя – забота вечная, и мне.

– Чего?! – Оторопевший преподаватель отпрянул было назад, но спиной уперся в невесть откуда возникших Тверда и еще какого-то неизвестного ему служителя.

– Ты, Никола, сватов-то засылай, и Господь с тобой, – склонив голову, чуть улыбнулся Тверд.

– Ты, Никола, давай, деток расти да ни о чем худом не помышляй. Знай себе, диковины давай, а от Тохтамыша мы, даст Бог, отобьемся.

– Какой Тохтамыш? Какие детки? Где диковины я вам возьму?!

– Угомонишься, может, да не в свои дела лезть перестанешь, поперек всех-то. Да и князю больно нужен. – Возле князя возник еще один человек, облаченный в рясу, и в нем, хоть и не без труда, но признал Николай Сергеевич того самого старика, с которым схлестнулся в покоях у Дмитрия Ивановича – митрополита Киприана. Тот, держа под руку еще одну девушку, вернее, уже возрастную даму, легонько толкнул ее навстречу пожилому человеку.

– Владыка? – пенсионер обалдело уставился на старца.

– Оно детки как появятся, так и хорониться не надо будет, – улыбаясь, пел митрополит.

– От кого хорониться? – проследив за взглядом оппонента, Булыцкий увидал тяжелую цепь, тянущуюся от ноги женщины к его лодыжке.

– Ты, Никола, больно уж буен, – услыхал он голос Тверда. – Баба нужна тебе, угомонился чтобы. Вон Алена тебе – самый лад: и хороша, и вдова, – деловито надевая замок на ногу пенсионера и проверяя, надежно ли захлопнулся, продолжал дружинник.

– Ты, паче чем лаяться да буянить, делами, княжеству угодными займись, – кивнул головой князь. – А то все успеть хочешь: и по дому хозяин, и в делах ладен.

– Все такие бойкие в грядущем-то твоем? – улыбнувшись, снова пропела девушка.

– Да нет. Только те, которых к вам пророками присылают, – совсем уже растерявшись и не зная, кому отвечать поперву, невесело буркнул тот. В ответ никто и не нашелся что сказать.

– Кручинишься по своим, да? – прерывая неловкую паузу да глядя в упор на пожилого человека, негромко поинтересовалась Алена.

– Кручинюсь, – честно признался тот.

– А твоя женщина, она красна была?

– Красивая, – совсем тихо отвечал Булыцкий.

– Красней меня?

– Ты, Никола, времени не теряй! – сверкнув очами, повысил голос владыка, слушавший эту беседу. – Русь православную с колен поднимать да мечи против Орды ковать. Чуда ждем от тебя.

– Затяжелела я, – подняв глаза, улыбнулась вдруг женщина.

– В кулак собрать всех в единый! Так, чтобы ни одна шельма даже нос не казала! – гневно выкрикнул князь. Ворочая головой, Булыцкий переводил взгляд с одного присутствующего на другого, пытаясь понять, а что это: сон, или же он просто-напросто рехнулся?

– Ты, – добавил масла в огонь Тверд, – Никола, не кручинься почем зря. Ладная она девка. И хозяйка по дому, и еще много где умелица.

– И митрополита Московского Киприана благословение – вам в помощь, – улыбнулся старик, осеняя знамением оказавшихся рядом Алену и преподавателя.

– Постой, Киприан, – замахал руками тот. – Не дело так! Хоть у меня да у нее спросил бы кто, а? Воля-то наша какова?!

– То при грядущих князьях – срам да смех. Ноне как князь скажет – так и воля ваша будет. На то и князь.

– Дело Киприан говорит, – добавил князь. – Вон, специально пришел, вас благословить.

– Чего?!

– Свадьбу отгуляете, и берись за диковины свои, нечего тебе делами бабскими маяться. И гляди мне: не буянь!

– Да что, черт подери?!

– Никола?! Никола! Никола!!! – Картинка, задрожав, рассыпалась на миллион мелких частичек, и перед глазами замаячил уже знакомый силуэт Ждана. – Никола! – Парень, пытаясь добудиться, тряс пенсионера за плечо.

– Пусти ты, черт! И так болит все, – простонал трудовик, с трудом поднимаясь на жестком ложе. – Да за что ж мне это?! – смахивая пот со лба, выдохнул он.

Последние несколько дней оказались богатыми на события; испытания первого изготовленного в Московском княжестве тюфяка[1]1
  Тюфяк – огнестрельное короткоствольное орудие, стрелявшее металлической или каменной дробью. Тюфяки в отличие от пушек не отливали, но делали из металлических листов.


[Закрыть], контузия, разлад между пришельцем и князем Дмитрием…

Да тут надо бы по порядку.

Вторая часть

Лето уходило. Отводив беззаботные солнечные хороводы, оно, вдруг разом состарившись до брюзжащей и вечно недовольной старухи-осени, пролилось на еще не успевшую остыть землю обильными дождями. За ними прилетели холодные ветра, оборвавшие листву с деревьев. Небо заволокло тучами, и теплые деньки сменились бесконечным, усиливающимся день ото дня ненастьем.

Один из самых непогожих дней выпал именно на сегодня: хмарь, ледяной пронизывающий ветер и нудный, мелкий не то дождь, не то снег, зарядивший с самой ночи. Казалось, в такую погоду должно сидеть в избе у очага да носу не казать на улицу, занимаясь домашними делами. Однако даже в такое ненастье, сквозь шум осенней непогоды из чащи доносились чьи-то взбудораженные перекрикивания. Именно на эти голоса, опираясь на крепкую палицу, и шагал высокий статный схимник[2]2
  Схимник – монах, принявший схиму (торжественная клятва (обет) православных монахов соблюдать особо строгие аскетические правила поведения).


[Закрыть]. Хлесткий ветер теребил полы худых одежонок уверенно двигавшегося по едва видной тропе монаха. Прихваченная за ночь морозцем земля то и дело расплывалась, заставляя старика оступаться, однако тот, крестясь и читая молитвы, шел вперед, время от времени бросая встревоженные взгляды на нависшие над головой облака.

– Путша, поди прочь!

– Что там, Корней?!

– Угрим, да пороху ты тащи!

– Ах ты господи, запамятовали! Молитва с утра не читана!

– Пошевеливайся, пошевеливайся! Князь уж скоро будет! Не забалуешь тогда!

– Никола, а Никола! Ты у князя и так в почете, а как тюфяк ладный с порохом дашь, так хоть самому в князья!

– Ты, Никола, про нас не забывай! – вторил ему другой.

– А то скажи, что не вышло ничего! Бахнешь раз да другой, и будет.

– Да, вона, князю, видать, не надобно-то оно. Пороху вон дал, что кот наплакал! – рассмеялись невидимые в чаще мужики.

– Видать, Никола, твоего ждет! Порох из отхожих мест. – Взрыв хохота перекрыл даже завывания ветра.

– А ну, как языки укорочу! – сквозь шум и ветер донесся дерзкий молодой голос. – Взялись помогать, так помогайте! Ишь, развеселились! Грехов давно не отмаливали, а?! Так нахватаетесь, что и близко к райским вратам архангелы не подпустят!

Монах свернул с дорожки и углубился в лес, идя на шум. Минута – и перед ним раскинулась небольшая поляна, на которой вокруг невеликого, кое-как сляпанного неказистого пушечного ствола, на бочонок пузатый больше похожего, суетились с десяток человек в монашеских рясах. Азартно о чем-то перекрикиваясь, люди, казалось, не замечали одиноко стоявшего человека, отсутствующим взглядом смотрящего сквозь убогую чудо-пушку. И, хотя и было понятно, что здесь он и есть главный, казалось, что тот отстранился от процесса, положившись на волю высших сил да на глотку парнишки на костылях, то и дело осаждавшего подшучивавших монахов. Пытаясь поспеть и тут и там, хромающий пацан с совершенно неожиданной прытью носился по поляне, время от времени подлетая к стоявшему чуть в стороне мужчине, чтобы, перекинувшись парой-тройкой слов, снова метаться по поляне, шустро раздавая поручения. Порою казалось даже, что главный в сегодняшнем действе – именно парнишка, а тот стоящий одиноко мужик – ну, в лучшем случае советник какой. Хотя тем, кто был знаком с этим мужчиной, это могло показаться более чем странным и совершенно ему несвойственным: это ведь не кто иной, как Николай Сергеевич Булыцкий.

Еще в Кремле будучи, получил он с гонцом письмо да требование княжье сверх уже озвученных ранее заданий: тюфяки нужны были взамен пошедших по швам при обороне Москвы. Ох, как на том взбесился трудовик!! Враз взорвавшись, буквально за шкирку вышвырнул посланца из покоев своих. Потом еще долго словами последними хаял и князя, и всех, кто на пути попадался. Благо Дмитрий Иванович в походе тогда был, а Владимир Андреевич на пару с Киприаном – на осмотре отстраивающейся после нашествия Тохтамыша Москвы. Так что буйства эти если и видел кто, так только челядь[3]3
  Челядь – с XI века часть зависимого населения, занятого в феодальном хозяйстве.


[Закрыть] домашняя. А ей выходки Булыцкого чистой потехой были. Так, похихикать в тряпки да потом позубоскалить: мол, тронулся совсем умом гость-то княжий!

Нельзя сказать, что у Николая Сергеевича мыслей не было про орудия толковые: про пушки нормальные длинноствольные, а не эту жалкую карикатуру на мортиру![4]4
  Мортира – огнестрельное артиллерийское орудие с укороченным стволом; изначально больше походило на бочонок. Предназначалось для навесной стрельбы по укреплениям неприятеля.


[Закрыть] Уж на что далек от дел ратных он был, да все равно понимал: тюфяки-то, те, что при обороне Белокаменной использовались, – тьфу, а не орудия! Дыму только с них да грохоту. А толку – разве что на подступах от неприятеля отбиваться да лестницы приставные сшибать. Другое нужно. Мощное да легкое. Длинноствольное! Так это мысль лишь была! Поперву ведь надо было задач решить обоз, а тут – на тебе: княжья воля! И хоть ты тресни, но сроку – до осени. Да в помощь – Бог, артель кузнечная да собственные знания, скудные в металлургии, все больше из приключенческих книг почерпнутые.

Перебесившись да потом, уже в Троицком монастыре, остыв, принялся трудовик за дело; оно ведь отнекиваться-то бесполезно! Не забалуешь с князем! Пока мастеровых размещали, пока кузницу ладили да домницу[5]5
  Домница – стационарное сооружение, воздвигавшееся на довольно продолжительное время для «варки– металла. Из-за примитивной конструкции и неотработанной технологии температуры в домницах не достигали высоких значений, из-за чего таким путем добывалось лишь кричное железо.


[Закрыть], – вот тебе и три недели улетучились. Потом – железо пока выплавили да лист металлический из него выковывали…[6]6
  Технология металлического литья в Московской Руси в этот период времени была неизвестна.


[Закрыть] Затем гнуть как поняли, оно ведь тоже непросто, вот и утекли дни. А дальше толком-то и не пошло; и времени совсем мало осталось.

Ведь чтобы быстрее все пошло, для начала Булыцкий определил небольшое орудие сладить. Ну так, технологию хоть как-то отработать да Дмитрию Андреевичу хоть что показать, да от гнева его и себя, и артель свою сберечь. До последнего надеялся, что обойдется. А как гонцы к ночи прилетели с вестью о визите великого князя Московского, так и понял, что уж слишком все поспешно творится и ничего путного из этого не получится. Николай Сергеевич, расслабившись, отстранился и теперь, глядя куда-то прочь, казалось, забыл про происходящее вокруг.

Вышедши на поляну, монах, остановившись, перекрестился и принялся выискивать нужного ему человека. Заприметив трудовика[7]7
  Николай Сергеевич Булыцкий – историк с дополнительной ставкой преподавателя труда (см. книгу первую – «Исправленная летопись. Спасти Москву!»).


[Закрыть], он, широко шагая, направился к пришельцу.

– Здрав будь, Никола, – приветствовал он мужчину.

– Ждан, сказал же, не замай! – не сообразив еще, кто обратился к нему, нахохлился в ответ Булыцкий, однако, придя в себя, поспешил, перекрестившись, поклониться в ответ. – Прости; на душе – хмарь.

– Бог простит.

– Благодарю, Сергий. Тебе тоже здравия. Благослови, отче!

– Благословляю на дела благие, – Радонежский осенил крестным знаменем собеседника. – Не доведет до добра, – помолчав, кивнул он в сторону неуклюжего орудия. – Чуешь. Неспокойна душа твоя.

– Твоя правда, – мрачно кивнул в ответ тот. – Не выйдет путного ничего! Беды если не сотворится, уже и на том спасибо.

– Так и не показывай! Не сотворится тогда лихого ничего!

– Князь ох как горяч бывает! Не покажешь да одну беду отведешь, так другую и накличешь, – обреченно усмехнулся преподаватель. – В порубе, вон, чего доброго, артель вся моя окажется. Кому грех тогда на душу?! Мне и грех, дело-то ясное!

– Обида в душе твоей на князя, – подумав чуть, прошептал Сергий Радонежский. – Обошелся ведь не так он с тобой, как ты того ждал, так?

– Ну, так, – чуть помявшись, искренне отвечал Николай Сергеевич.

– Себе душой не кривишь, уже дело великое, – тепло улыбнулся священнослужитель. – Отпусти, да как Спаситель велел: живи. Живи днем сегодняшним. А что там далее будет, так тому и быть. Воля на все Господа.

– По воле Господа будь все, так и Москву по новой бы отстраивали, – неуверенно отвечал пришелец. – Да я невесть зачем оказался здесь.

– Оказался, так и хвала Небесам. Сделал что надобно было, так и не кручинься, Никола. Считаешь верным, так и не показывай чудо свое. Хоть и суров князь, так отходчив. Забыл, что ли?

– Я и сам не хочу показывать-то, да Дмитрий Иванович лютует; тюфяки нужны. А то, что отходчив, – правда твоя. Вот только чтобы покаяться, согрешить поперву надобно.

– Даст Бог, оно и ладно все выйдет, – снова улыбнулся Сергий.

– Едва ли, – поморщился пенсионер, вспомнив, как возились, подгоняя технику кузнечной сварки[8]8
  Кузнечная сварка – метод формирования неразъемного соединения в результате ударного воздействия на разогретый до определенной температуры металл.


[Закрыть]. Хотя уже тогда ясно было, что никуда не годится так; без заклепок-то! А где их взять для толщины такой металла? А нигде! Нет их, и делать как – непонятно. Будь там кольчуга или котелок, так и беды не было бы, а здесь… Вон, хомуты в итоге какие-то выковали, уже хорошо, но не для такого орудия, а для меньшего. Для ружей еще – куда ни шло, да и то по-другому ладить надобно. Но никак не для пушек! Лить надо, а на то – бронза. А взять и негде, Урал-то еще – под Ордой! И связи только через купцов нижегородских, да и те как-то попритихли после нашествия Тохтамышева! Или чугунные, благо крицы хватает. Да тут другая беда: для плавки ее домна нужна нормальная да система поддува соответствующая. Да тут уже кирпич нужен или плинфа, а как делать ее – Бог знает.

Вот и получается, что плавить попробуешь в домницах, так только угля переведешь зазря. Да для литья чугунного – домна плавильная нужна, да с мехами мощными, да чтобы к ним еще и привод был механический, да непрерывно работал чтобы… А те, что в деревеньках ладили, – смех, а не кузницы. В них-то и просто крицу поплавить да лист выковать – история целая, куда уж там переплавка последующая. И сплавы для стволов тоже ведь – наука целая. А как ее осваивать?! Да никак, пока хотя бы просто литья премудрость освоить! Лить чтобы – формы надо бы специальные пушечные… Вот и получалось, что в кругу каком-то замкнутом оказался Николай Сергеевич. А вырваться как – и неведомо!

– Коли в душе веры нет, так и все неладно будет, – отвлекая Булыцкого от невеселых его размышлений, укоризненно покачал головой старец. – Награда Божья приходит тем только, кто сомнения отринул да верой искренней сердце наполнил.

– А откуда, ответь, Сергий, взяться вере той, если нет ни времени, ни умения, ни инструменту ладного?! – вспылил Николай Сергеевич. – И хоть ты верь здесь, а хоть и не верь! Бог, что ли, пушки ладить придет?

– Не поминай имя Господа всуе, – укоризненно покачал головой старец. – Не гневи его, да сам во гнев не впадай. Оно, как будет, так и лучше. Вон пока с Тохтамышем поверили тебе, времени сколько прошло? А испытывали тебя потом сколько? И князь, и я? Запамятовал, что ль?

– Может, и прав ты, – чуть успокоился Николай Сергеевич. – Прости, отче, да чует душа, беда выйдет. – Вместо ответа Сергий лишь смиренно перекрестился.

– Так и не твой в том грех, – тепло улыбнулся схимник. – Так и не кручинься.

– Благодарю тебя, отче, – склонив голову, припал на колено Булыцкий.

– Бога благодари, и ладно оно все выйдет.

Поляна вдруг ожила. Народ, и без того будь здоров как суетившийся у орудия, забегал еще быстрее, едва лишь на опушке появились несколько вооруженных всадников. Мгновение, и вот уже к неказистому тюфяку подъехал тучный, крепкого телосложения человек.

– Здравы будьте, – обратился он к мигом склонившим головы мужчинам.

– Здрав и ты будь, – поклонились в ответ Сергий с пенсионером.

– Благослови, отче. – Спешившись, Дмитрий Иванович склонил перед старцем голову.

– Благословляю на дела добрые да на любовь с милосердием.

– Ну, показывай, чужеродец, труды свои, – получив благословление, князь обратился к Николаю Сергеевичу.

– А чего «показывай», – и без того раздраженный преподаватель тут же полез в бутылку. – Времени дал бы поперву! А то: вынь да положь! Я тебе оружейных дел мастер, что ли?

– Ох, гляди у меня, чужеродец! – резко, словно бы наткнувшись на невидимую какую-то стену, остановился Московский князь. – Все тебя учили язык-то за зубами держать, да видно попусту все. По порубу, знать, соскучился, а?

– Мож, и соскучился, – буркнул в ответ тот. – Оно лучше там гнить, чем впопыхах делать то, на что года уходят.

– Гнить, говоришь, лучше? – Резким движением Дмитрий схватился за рукоять меча.

– Не гневись, князь. – Видя, что разгорается новая ссора, мягко встал между мужами Сергий Радонежский. – Оно, конечно, не прав Никола; не подобает с князем так; не по чину. – Дмитрий Иванович удовлетворенно кивнул. – Да и ты горяч иной раз не в меру. Времени-то дал всего ничего. Что и не дал совсем. Вот и мается он, – легким кивком указал он на Николая Сергеевича, – да и сам видит; путного чего показать не выходит.

– Прости, князь, – не ожидавший такой поддержки Николай Сергеевич разом остыл.

– Бог простит! Этот?! – Гневно сверкнув глазами, князь, словно не услышав последних слов старца, подошел к творению Николая Сергеевича. – Ох и неказист! А мал чего так? Хоть бы по воробьям, да и то; пугать разве что таким. Небось и грохоту с него нет, да писк один. Пищалка, – запрокинув голову, расхохотался тот. – Пищаль![9]9
  Пищаль – «дудка». В славянских источниках встречается с XI века; применительно к огнестрельному оружию этот термин впервые упоминается около 1399 года.


[Закрыть]

– Что успели, тому и рады, – зло огрызнулся Николай Сергеевич. – Сколько дал времени, то и получай.

– Опять?!

– Ну, не колдун я, князь! – взмолился Булыцкий. – Из кожи лезли вон, да что за время это сделаешь, если даже кузницы нет ладной?! Ночами не спали, а тебе опять все нелепо! Ты бы, вместо того, душу чтобы терзать, кирпичу дал!

– На что тебе кирпич, чужеродец?! Тюфяки, что ли, из него ладить? – к невероятному облегчению преподавателя, зычно расхохотался Дмитрий Иванович. – Так не пальнешь с такого! Дорог ох как получится! Давай показывай, что там у тебя! – тоже успокоился Московский князь. – А там и видно будет.

– Как скажешь, – Булыцкий решительно направился к орудию.

– Корней, прочь поди! – прикрикнул он на возившегося у орудия монаха. – Сам справлю, – принялся он деловито осматривать свое творение. Убедившись, наконец, что все в порядке, пенсионер подозвал своих помощников, которые, перекрестясь, живо зарядили орудие. – А теперь подите все отсюда. – Преподаватель мрачно сплюнул себе под ноги.

– Ты чего, Никола?

– Ежели, не дай Бог, случится чего, так и мне отвечать, – проворчал в ответ пенсионер. – Подите, я сказал! – прикрикнул Булыцкий, видя, что монахи мешкают, не зная, как поступить.

– Делайте, делайте, что чужеродец кажет, – привел их в чувство Дмитрий Иванович.

Снова перекрестясь, те молча отошли.

– Погоди же ты, Никола, – Сергий статно подошел к пожилому человеку. – Ох, и горяч ты, – осеняя того знамением, пробормотал он. – Да все, за что берешься, – дела, угодные Богу.

– Благодарю, отче.

– Бог в помощь, Никола.

– Благодарю. – Булыцкий поклонился еще раз. Потом, убедившись, что все отошли на безопасное расстояние, решительно взял просмоленную головешку и, опустившись на колено, поднес полыхающий факел к фитилю. – С Богом, – стиснув зубы, прошептал он.

Секунда, показавшаяся целой вечностью, а затем – взрыв! Булыцкий буквально каждой клеткой своего тела почувствовал, как задрожал воздух вокруг коротенького бочкообразного ствола, и через секунду воздух распорол сухой треск разгорающегося пороха вперемешку со стоном разрываемого мощным внутренним напряжением ствола. Земля взбрыкнула, сбивая Булыцкого с ног, в лицо дохнуло жаром, а слух резанул вскрик боли… как он понял чуть позже – его же собственный. Николай Сергеевич потерял сознание. Последнее, что он помнил, укоризненный голос Дмитрия:

– Что с тебя толку, чужеродец? Вон, тюфяка и то не дождешься с тебя; порох дорог нынче, не укупишь на затеи твои. Хоть бы сделал чего, а то все – попусту!

Итак, шов, не выдержав внутреннего напряжения, лопнул, оглушив Николая Сергеевича. Впрочем, все обошлось, если не считать контузии[10]10
  Контузия (лат. contusio – ушиб) – общее поражение организма вследствие резкого механического воздействия (воздушной, водяной или звуковой волны, удара о землю), которое не обязательно сопровождается механическими повреждениями органов.


[Закрыть] легкой да пораненных век. Как же возрадовался он, что к пушке с глазами закрытыми подошел, а то, не ровен час, слепым остался бы! Ну а в остальном скверно все было. Раздосадованный Дмитрий Иванович уехал назад в Москву, строго-настрого приказав Сергию присматривать за преподавателем: «Не ровен час, Богу душу отдаст! Не сочти за труд, присмотри за Николой. Да за порохом пригляди. Оно, как сердце чуяло, что путного не получится ничего; сверх привез, чтобы и дальше чужеродец не останавливался. А паче пусть сам сделает!»

На том расстроенный Дмитрий Иванович и умахнул назад в Белокаменную. Впрочем, недовольных двое было: великий князь московский и сам Николай Сергеевич. Пенсионера-то самого неудачи сплошные не меньше князя тревожили да душу терзали; не так, что ли, делает чего?! А тогда что и как переиначить, чтобы ладиться началось-то?! Хотя, оно, конечно, и оправдание было: времени действительно прошло всего три месяца, да только слабым утешением было это для неугомонного трудовика. Привыкший все делать путно, никак не мог смириться преподаватель с неудачей. А тут еще и перед князем в лужу сел. Нет, никак не годилось так дела вершить! Потому и решил Булыцкий – во что бы то ни стало даст орудия требуемые!

И если до этого страхом перед гневом княжьим подгонялся, то теперь и злоба в душе проснулась; ну как же так-то?! И тут уже не за страх, а за совесть решился взяться за дело пенсионер, благо кузнецов по какой-то одному только ему ведомой причине князь повелел в монастыре оставить. А раз так, то твердо решил пришелец: едва только на ноги встанет – нос князю утрет, пушки даст назло всем обстоятельствам! Ну а пока он больше времени в келье проводил, в себя приходя.