Текст книги "Инферно - вперёд! (СИ)"

Автор книги: Роман Кузьма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Генерал-фельдмаршал Блейнет'.

Вполне удовлетворённый, Блейнет подписал приказ. Со старой структурой армии, приписанной к своим местам дислокации, было покончено – возникла боевая дивизия, развёрнутая на фронте. Понимая, что главный шаг сделан, генерал-фельдмаршал, всё ещё преодолевая определённое душевное сопротивление, поднял телефонную трубку и приказал Галвину подготовить план оборонительной операции силами 1-й танковой дивизии по юго-западной, южной и юго-восточной границе ДПФ.

_______

Галвин, ожидая чего-то подобного и уже мысленно составив набросок текста приказа, всё же, как это обычно бывает, оказался захваченным врасплох данным распоряжением Блейнета. Тем не менее, вновь изучив карту местности, он решил развернуть шесть оставшихся в дивизии батальонов тонкой, не эшелонированной в глубину линией, впрочем, по штатному расписанию – из расчёта два гроссфута на батальон. Увеличившаяся площадь ДПФ, внушавшая самые неприятные опасения относительно перспектив такого роста, на мгновение смутила Галвина, однако он вскоре взял себя в руки и продолжил работу. Батальонные участки обороны он решил также именовать плацдармами, давая тем самым понять всем офицерам, которые получат доступ к данной информации, что в глубине построения за ними будут выстраиваться новые полки и дивизии, которые, в конце концов, сломят сопротивление врага. Танковый полк должен был использоваться в качестве дивизионного резерва, в случае, если противнику удастся совершить прорыв. Названия для плацдармов, не имея желания напрягать воображение, он заимствовал из лежавшей на столе газеты, где на самой последней странице был опубликован кроссворд. Некоторые слова Галвин уже разгадал, пока ожидал звонка от Блейнета, и сейчас с удовольствием переписал их в приказ: 'Кнут', 'Пони', 'Башмак', 'Фрукт', 'Океан', 'Мотор'.

_______

Едва новейшее изобретение – телекс, – установленное пока что лишь в некоторых государственных учреждениях, распечатало план оборонительной операции 'Яблоня', генерал-фельдмаршал Блейнет, быстро прочтя текст и вникнув в замысел Галвина, тут же утвердил его. Всё, теперь уже решено окончательно и бесповоротно: война началась! Генерал-фельдмаршал будто почувствовал себя на дуодуазлетие моложе: ушли мучившие его ревматические боли и прочие старческие недуги. Выпятив грудь и торжественно улыбаясь, он подошёл к окну, чтобы раздвинуть шторы.

– Но... вас могут увидеть, господин генерал-фельдмаршал, – проблеял тонким, козлиным голосом один из его помощников, однако гневный взгляд Блейнета, способный, казалось, испепелить подчинённого, принудил того умолкнуть на полуслове.

– Да? – удивился он. – Пусть смотрят, знают и боятся – я на службе.

Текст приказа о мобилизации массгросса резервистов и военнообязанных Блейнет утвердил единым росчерком пера, словно вновь, как в далёкой молодости, держал в руке кавалерийскую саблю.

_______

Мобилизацию объявили по радио и во всех газетах в тот же день, повторяя сообщение ещё три дня подряд. Кроме того, было отпечатано и расклеено изрядное количество мобилизационных и вербовочных плакатов, из расчёта не менее полудюжины на каждого отмобилизованного. На них Его Королевское Величество Эньон IV в униформе генералиссимуса, грозно тыча указательным пальцем прохожим, решившимся взглянуть на плакат, в грудь, требовал: 'Фоморы идут убить тебя, сжечь твой дом, лишить чести твою возлюбленную, жену и мать! Они хотят съесть твоих детей! Ты до сих пор не на фронте? Смиришься ли ты с таким позором? Записывайся добровольцем!'.

Король, которому было на четыре года больше куадродуазлетия , также произнёс речь, составленную для него тайными советниками. Его безукоризненно сшитая и подогнанная по дородной фигуре сине-зелёно-серебряная униформа с золотыми эполетами смотрелась просто великолепно, вызвав многочисленные вздохи и даже обмороки среди придворных дам. Стоя перед микрофоном в тронном зале дворца, то и дело ослепляемый магниевыми вспышками фотоаппаратов, он без единой запинки произнёс свою историческую речь наизусть:

'Долгие десятилетия наша страна жила в мире со своими соседями [на самом деле последний пограничный конфликт с княжеством Эйре, не потребовавший, правда, мобилизации, закончился всего три с половиной года назад, не говоря уже о тянувшихся весьма долгое время боевых действиях на море], и мы, Король Айлестера Эньон IV, привыкли полагать, что эта благодать дарована нам свыше и продлится до скончания веков. Однако и в нашем мире, и в других, существуют силы, известные нам по Священному Писанию как фоморы, не привыкшие считаться с волей Эзуса. Сия скверна, идущая из замогильных глубин извечной Тьмы, выступила против нас – и отнюдь не по нашей воле. Наши соседи молчат, напуганные силой извечного врага всего человечества, и не спешат оказывать нам военную помощь [многозначительная пауза; лицо короля посещает укоризненное выражение]. Однако это не значит, что мы в ней нуждаемся, как не нуждались никогда ранее! Меч Айлестера, долгое время покоившийся в ножнах, сегодня явит себя всему миру в своей карающей мощи и обрушится на злокозненного врага! Сегодня нашими устами речёт Господь Эзус, и мы, Король Айлестера Эньон IV, от имени всей нации повелеваем начать войну и изгнать фоморов из наших исконных земель!'.

Речь, вызвавшая слёзы на глазах суровых генералов и лишившая сознания многочисленных представительниц слабого пола, прозвучала в этот миг в самых отдалённых уголках королевства. Во всех трактирах, тавернах и пабах, вплоть до самых захудалых, в это время были включены на полную громкость радиоприёмники, позволившие айлестерцам услышать голос своего короля. Простой люд, собиравшийся на площадях у громкоговорителей, снимал шляпы в немом почтении. Охватившее народ возбуждение и вызванный патриотизмом подъём сил кое-где вылились в погромы и нападения на иностранцев. Отшумев, участники стихийных демонстраций, всё так же толпами, направляемые ловкими подстрекателями из числа агентов Управления тайного сыска и надзора, двинулись к вербовочным пунктам, желая записаться добровольцами. Война была объявлена официально.

______

В первый день мобилизации призыву подлежали лица, уже имеющие воинские звания резерва. Речь шла не только о единственном айлестерском генералиссимусе, но и о многочисленном штате Управления тайного сыска и надзора. Как всегда бывает в таких случаях, никто не мог найти в шкафу брюки или китель от униформы, а некоторые офицеры даже не знали, с какой стороны одевать портупею. В оружейную комнату немедленно выстроилась очередь.

– Эй, куда засовывать эти патроны, кто-нибудь в курсе? Я только печатной машинкой пользоваться умею, но уж никак не этой штуковиной.

– Это полуавтоматический пистолет системы Вольтица, калибр треть дюйма, инструкция висит на стене.

– Да ты спроси лучше у ап Дросага, он на прошлой неделе возил какую-то потаскушку на пикник, стрелял с ней по пустым бутылкам.

– Господа офицеры военной контрразведки! – Голос ап Дросага пылал негодованием. – Я обучал ценного агента приёмам самозащиты!

– И приёмам борьбы в партере тоже? – хохот военных контрразведчиков стал всеобщим.

– Особенно! – Ап Дросаг, с лицом, раскрасневшимся от почти искренней обиды, казалось, был готов наброситься на обидчика с кулаками. – Я отдаю службе лучшее время своей жизни, душу и тело, в то время как должен бы приберечь их для законной супруги!..

– Да, чего не сделаешь ради повышения... И полковник его жену в это время тоже никакому рукопашному бою не обучает...

– Монтен! Я всё слышал, стервец!

– Ой, пиши на магнитофон, иначе рапорт рассматривать не будут. В любом случае, ты имеешь честь разговаривать с будущим фронтовиком и орденоносцем – я отправляюсь на передовую!

– Фронтовиком и рогоносцем, вернее – так нужно сказать. Не бойся, Монтен, мы присмотрим за твоим домом. Чем ты там будешь заниматься, расстреливать дезертиров?

– Военная тайна. Ты же знаешь: 'обеспечивать секретность проводимых войсками операций, осуществлять воспитание и подготовку личного состава...'.

– Да, как-то забыл, спасибо, приятель. А что с этими демонами, нас какому-то мумбо-юмбо обучат, чтобы их отпугивать?

– Что за глупости! Цитирую: 'в духе Священного Писания Пресвитерианской Церкви Эзуса...'.

– Да, не самая удачная ставка. Кто-нибудь действительно в это верит?

_______

– Осуждённый Глайнис, встать!

Бывший капитан Глайнис, в кителе без погон, без брючного ремня и шнуровок в ботинках, поднялся с простой армейской койки. От недоедания он осунулся, щетина постепенно начала превращаться в бородку. Глаза, горевшие полубезумным огнём на длинном, вытянутом лошадином лице, уставились на вошедших.

– Осуждённый Глайнис, готовы ли вы к исполнению приговора?

– Если я скажу 'нет', вы меня не расстреляете?

Офицер в звании капитана с знаками различия военной прокуратуры, переглянулся со своими товарищами. Те чуть заметно кивнули.

– Ваш ответ я расцениваю как отказ от услуг духовного лица. В связи с этим я уполномочен задать вам ещё один вопрос: готовы ли вы просить о предоставлении вам права замены казни через расстрел на перевод в войска первой линии в звании рядового без права повышения в чине в течение пяти лет?

– Я воспитан в семье военного. Я – офицер! Я...

– Вы не ответили на вопрос, осуждённый Глайнис! – Глаза капитана-прокурора сверкнули. – Не забывайтесь: вы лишены офицерского звания, и звание рядового на данный момент – ваш потолок. Из чувства жалости к вашим близким я повторю вопрос: вы подпишете прошение?

Плечи бывшего капитана безвольно опустились.

– Давайте ручку.

– Поздравляю вас, осуждённый Глайнис, с началом службы в армии Его Величества. Вполне возможно, из вас ещё сделают настоящего мужчину!

_______

Вечеринка была в разгаре. Патефон играл развесёлые мелодии, вино и шампанское текли рекой. Многие подвыпившие художники и деятели искусства, собравшиеся отметить открытие выставки 'Современный кубизм', не брезговали распивать водку, пиво и абсент, нередко вперемешку. Казалось, полуночная гулянка, устроенная прямо в выставочном зале, посреди предметов живописи и архитектуры, способных удовлетворить только самые 'передовые', как любили выражаться, вкусы, будет продолжаться до утра. Тем не менее, этот вечер стал исключением из правил.

Полиция, даже не постучавшись, попросту выломала дверь. В зал ворвалось более дюжины мужчин в форме с дубинками в руках, которые, судя по выражениям их лиц, были настроены более чем решительно. Они, судя по всему, и не собирались предъявлять ордер, зачитывать подозреваемым их права – похоже, формальности интересовали стражей порядка в самую последнюю очередь. Патефон, опрокинутый на пол, разбился вдребезги и мелодия, взвизгнув, оборвалась на полуноте.

– Что за произвол? Это частная собственность!

– Заткнуть подонка! – скомандовал офицер в униформе защитного цвета. Двое полицейских, не жалея дубинок, обрушились на полупьяного художника. – Данное помещение, не принадлежащее никому из присутствующих по праву частной собственности, арендуется неким В. Лайлом... договор и разрешение на организацию выставки аннулированы в связи с постановлениями правительства ?... В общем, ребята, сейчас нельзя ничего арендовать, ничего выставлять, ничего пропагандировать, а тем более – пьянствовать и шуметь среди ночи. Все вы арестованы и отправитесь в армию.

– У меня сколиоз!

– Дубинкой его по спине, пусть выпрямится! – Приказ, тут же с готовностью исполненный, произвёл на собравшихся должное впечатление своей дикостью. Что-то изменилось в отношении властей к искусству и к художникам. – Вы должны знать, что с сего дня окончательное решение о пригодности к службе выносится главой призывной комиссии – в данном случае – мной, так как речь идёт о подвижной призывной комиссии, – независимо от того, какие именно решения выносились ранее в отношении того или иного лица врачами, санитарами или ветеринарами.

Ропот со стороны художников нарастал, некоторые из них бросились на прорыв и даже вступили в драку с полицией, но тем только усугубили своё положение. Жестоко избитые малочисленными, но куда более трезвыми и хорошо тренированными блюстителями порядка, они вскоре были построены в колонну по одному и начали грузиться в специально подогнанный ко входу фургон с зарешеченными окнами. Самых строптивых заковали в наручники. Офицер в армейской униформе разговаривал с ними особо, быстрыми и чёткими вопросами выясняя причины 'бунта'. Первым он подошёл к русоволосому, коренастому парню, который, похоже, пользовался в среде кубистов уважением и считался лидером.

– Как тебя зовут?

– Ситус Ллаенох.

– Хорошее имя, парень. Наличие фамилии свидетельствует также, что у тебя есть родители. Тогда почему же ты ведёшь себя так, будто ты – идиот, который совершенно утратил почтение к общественным нормам морали?

Ллаенох скрестил свой взгляд с офицерским. Он не собирался отступать.

– Я – борец за гуманный мир без насилия. Являюсь активистом Международного движения за отмену войн и химического оружия. – Слова эти, видимо, имевшие целью убедить военного в том, что Ллаенох не подлежит призыву, не возымели ни малейшего действия.

– Мы ведём оборонительную войну. Нас не спрашивали, хотим ли мы её вести.

– Так всегда говорят те, кто зарабатывает на поставках оружия.

– Ага, всё понятно. Коммунист и агент иностранной разведки. – Офицер подозвал пару полицейских. – Этого нужно будет отвезти в военную тюрьму на Груф Мерген, 22.

– Следующий. Почему дерёшься?

– Ненавижу армию. Вообще, не люблю безликости. В армии у всех одинаковая отвратительная зелёная форма.

– Не смотри на военную форму, парень, смотри на свечение ДПФ. Вот истинная красота! Тамошние виды достойны кисти мастера!

– Я рисую кубические картины. Меня интересует скрытая от глаз суть событий и явлений.

Офицер уставился на художника с недоумением, а затем прошёл к ближайшей картине, висевшей на стене. Там были изображены параллелепипеды и кубы, частично и полностью входящие друг в друга. Раскрашенные в разные цвета акварелью, они не отличались геометрической точностью. Вероятно, художник, писавший данный шедевр кубизма, делал ставку на иные, неподвластные восприятию примитивными чувствами армейского офицера, аспекты.

– Такие картины? – С этими словами офицер сорвал полотно и, сбросив на пол, принялся топтать его ногами, обутыми в начищенные до блеска ботинки.

– Ну, что, видишь теперь, за кем будущее? За этой мазнёй – или за 'безликой формой'?

Продемонстрировав своё превосходство над оппонентом, офицер оставил картину в покое и приблизился к художнику.

– Парень, я не вижу здесь искусства, лишь желание показать себя кем-то, не будучи ничем.

– Это вы – ничтожество.

Рука, затянутая в лайковую перчатку, тут же ударила художника по лицу. Утирая кровь с разбитых губ, тот обругал офицера последними словами. Вопреки ожиданиям присутствующих, тот не стал продолжать избиение своего оппонента. Наоборот, движения контрразведчика стали вкрадчивыми, а голос более напоминал о ползущей в траве змее, изготовившейся к смертельному броску.

– Ты призван в армию Его Величества. Прямой вопрос: ты отказываешься от исполнения воинского долга?

Художник, памятуя о приговоре, с такой лёгкостью вынесенного его предшественнику, умолк, а затем растерянно моргнул.

– Повторяю вопрос...

– Я пьян и не слышу ваших глупых вопросов.

Офицер отступил на шаг и подозвал полицейских.

– Будущий самострел. Его тоже в тюрьму, но в общую. Может, в компании уголовных преступников он поумнеет и сам попросится в армию.

Художника, отчаянно брыкающегося, уволокли, держа руки завёрнутыми за спину.

– Девушки, что вы здесь делаете? Неужели вас не ждут дома? Кстати, кто эта красавица, так похожая на парня, что спряталась среди вас?

Серо-голубые глаза с очаровательными ресницами, подведёнными тушью, невинно посмотрели на офицера.

– Я – Кассади, художница. – Офицер нахмурился, и 'Кассади' поджал ярко накрашенные губы. – Рийг Каддх, так записано в паспорте.

– Я бы сказал, что ты 'художник', Рийг Каддх. Гомосексуалист?

– Не больше, чем вы, господин офицер. Вы ведь в зелёном, а этот цвет, по общему мнению, носят только гомосексуалисты.

Контрразведчик хмыкнул.

– Надеюсь, и армию ты полюбишь не меньше, чем я. Пойдёшь туда, где много крепких парней?

– А можно, господин офицер? – низким грудным голосом спросил 'Кассади'.

– Конечно! – просиял вояка. – Правда, в нестроевые части... Хоть для кого-то в этом притоне осталась капля святого. Берите пример!

_______

В дверь Олана Бейнака постучали утром, когда он сел завтракать в компании жены и ребёнка, дуаздуолетнего гимназиста. Отставив в сторону свою тарелку, на которой дымились оладьи, политые кленовым сиропом, хозяин, не вынимая салфетки из-за воротника, подошёл к входной двери. Оказалось, что к нему явились двое мужчин в военной форме: один – второй лейтенант, второй – первый. Они предъявили удостоверения служащих Управления тайного сыска и надзора.

– А почему вы в военной форме? – спросил Бейнак.

– Мы из военной контрразведки, – ответил первый, со знаками различия второго лейтенанта.

– А, понятно, – протянул Бейнак таким тоном, будто ему действительно было всё понятно.

– Мы хотим задать вам несколько вопросов, – сказал второй офицер, первый лейтенант. – Откуда вам известно об операции 'Яблоня'?

– Первый раз слышу о такой операции. Вы друзья нашего садовника – или сбежали из психиатрической лечебницы?

Второй лейтенант порывисто шагнул вперёд, но рука первого, словно шлагбаум, преградила ему путь.

– Господин Бейнак, это вы составили данный кроссворд?

Бейнак развернул протянутую ему газету и изучил её.

– Да, конечно. Я часто составляю кроссворды для пятничного выпуска 'Королевских ежедневных ведомостей'. Я – учитель кэлтарна в колледже, и...

– И эти слова – 'Кнут', 'Пони', 'Башмак', 'Фрукт', 'Океан', 'Мотор', – вы поставили в качестве вопросов, также не зная, что они являются названиями участков обороны нашей армии в зоне ДПФ?

– Нет. Возможно, имело место совпадение...

– Подобных совпадений не бывает, – отрезал первый мужчина в звании второго лейтенанта. Первый лейтенант критично посмотрел на него, словно требуя держать себя в руках, и благожелательно улыбнулся Бейнаку.

– Возможно, у вас когда-нибудь были удачные случаи предвидения – или вам случалось прочесть чьи-то мысли?

Смущённый Бейнак, поняв, куда клонит собеседник, кивнул.

– Признаться, был один случай... Как-то раз я, руководствуясь смутным подозрением, решил вернуться домой – и застал включенной газовую конфорку. Понимаете?

Офицеры контрразведки согласно закивали.

– Да, конечно, господин Бейнак. Знаете ли вы, что ДПФ представляет собой своего рода паранормальное явление?

– Я кое-что слышал об этом. Однако...

Первый лейтенант деликатно взял его под руку.

– Боюсь, я буду вынужден попросить вас проехать с нами. Знайте также, что вам под страхом суда военного трибунала воспрещается обсуждать какие-либо вопросы, связанные с военной службой, с кем-либо, включая родных.

– С военной службой? – Поражённый Бейнак остановился и высвободил руку. – Да, с военной службой. Уверен, армия найдёт достойное применение вашим выдающимся способностям.

4

– Ансгер, сын Колла, дома? – приглушенный голос раздался из-за двери из плотно подогнанных дубовых досок. Хозяин расстегнул рубаху и достал небольшой серебряный амулет, висевший у него на груди. Талисман, испещрённый таинственными значками, который должен был светиться при появлении вблизи Могущественных и их Ночных Посланцев, не подавал признаков жизни, и Ансгер пробормотав коротенькое охранительное заклинание, более для того, чтобы успокоить нервы, нежели отвести опасность, прошёл в прихожую со свечой в руке.

– Я – Ансгер! Кто явился в мой дом среди ночи? – голос старика дрогнул, но всё-таки он, сжимая рукоять тяжёлого охотничьего ножа, чувствовал себя достаточно уверенно. В глубине души он уже давно попрощался с жизнью, и в любой момент ожидал неизбежного.

– К тебе пришёл тот, кто питается мраком, – произнёс голос, показавшийся Ансгеру странно знакомым, давний пароль. Голос, принадлежавший, несомненно, весьма молодому человеку, был проклят Могущественными, а за голову его обладателя полагалась награда, равная её весу в золоте. – Имя своё, прости, давно забыл.

Последняя фраза принудила Ансгера вздрогнуть. Это мог быть только он, Человек-без-Имени! Что понадобилось этому порождению Ада в его доме? Ансгер, вздохнув, вспомнил несколько нелицеприятных историй о том, кто находился сейчас по ту сторону двери. Тот, несмотря ни на что, оставался влиятельной фигурой в подполье, к тому же сопротивляться ему в данных обстоятельствах было неразумно, и едва ли возможно. Бормоча под нос проклятья, Ансгер поднял засов и впустил Ночных посетителей – Человека-без-Имени и пятерых его подручных. Подражая Ночным Посланцам, они носили чёрные плащи с капюшонами, откинув которые, впрочем, явили вполне человеческие лица.

– Что-нибудь поесть у тебя здесь имеется? – спросил грузный мужчина, с наголо обритой головой. Он казался старшим по возрасту среди непрошеных гостей, однако то было более чем ошибочное впечатление. Молодой с виду парень, уступавший прочим ростом, являлся подлинным старцем среди них. Он скрывал своё имя от магисов, способных уже по этой единственной примете выследить его и покарать. Несмотря на то, что он выглядел на две-две с половиной дюжины лет, фактический его возраст был много выше. Поговаривали, будто он – старейший человек на Земле. Словно уловив мысли Ансгера, Человек-без-Имени, заслуживший недобрую славу своими злодеяниями, насмешливо улыбнулся тому, и память о бесчисленных прожитых годах блеснула в его глазах. Взгляд этот, словно существовавший вне Времени, смутил Ансгера.

– Ты мысленно проклинаешь меня за то, что я пришёл среди ночи, забывая, что это уже многократно сделано до тебя, причём куда более могучими людьми... и демонами. – Он прошёл к простому сосновому столу, на котором лежала рукопись Ансгера, и начал листать её. Более всего поражало то, что он совершенно не нуждался в освещении – воистину правду говорили те, кто утверждал, что Человек-без-Имени видит в темноте, как днём.

Под руку страшному гостю, только своей рукой загубившему великое множество душ, равно как и бездушных созданий, подвернулась пожелтевшая вырезка из журнала, сохранившаяся чудом с древних времён, о которых, по слухам, помнил лишь он да Могущественные. Вырезка повествовала об одном из героев проигранной войны, первом, кого наградили Золотым Крестом, некоем Крифе да Блуахе, лётчике-истребителе.

– Да Блуах! – воскликнул он. – Кто бы мог подумать! Было время, когда его имя не сходило с передовиц газет. Ему посвящали песни, его именем называли улицы... Должно быть, и сейчас эти таблички висят на стенах полуразрушенных домов в мёртвых городах Айлестера.

Человек-без-Имени приблизился к Ансгеру, с вырезкой в руках.

– Я вижу, ты пишешь историю войны, старик. Не знаю, положено ли там быть моему имени... но имя Крифа да Блуаха, несомненно, не может быть забыто. Перепиши всё в точности, как здесь записано, пока мы едим.

Горечь, послышавшаяся в голосе необычного посетителя, свидетельствовала о том, что он некогда водил знакомство с да Блуахом. Ансгер, которому не оставалось ничего, кроме как выполнить это указание, взялся за перо и пергамент, в то время как его гости, тщательно проверив, закрыты ли ставни, устроились на кухне. Из еды у Ансгера был лишь заплесневелый хлеб и вода, однако спутники Человека-без-Имени имели с собой кое-какие продукты. Стараясь не обращать внимания на изредка доносившиеся до его слуха слова и фразы, старик продолжил свой труд. Статья представляла собой рассказ от первого лица, интервью одного из сослуживцев да Блуаха, ставшего свидетелем и участником первого – и, к сожалению, последнего – воздушного боя, прославившего имя лётчика-истребителя. Медленно читая трудные для восприятия предложения на литературном кэлтарне, Ансгер в то же время пытался себе представить, каково это: сидеть в кабине самолёта, движимом не силой магии, а вращением винта, получающего энергию от двигателя внутреннего сгорания, испытывать перегрузки от невероятных скоростей, жать на гашетку, открывая убийственный огонь из автоматических пушек и пулемётов. Несмотря на то, что рядом находился живой свидетель былых времён, всё это казалось совершенно неправдоподобным. На миг Ансгеру даже подумалось, будто Человек-без-Имени – просто обычный лжец, провокатор из числа Могущественных или их пособников, однако, почти уверенный в правоте такого предположения, он не решился высказать его вслух. Слёзы бессилия выступили на старческих глазах, и, обмакнув перо в чернилах, Ансгер продолжил свой труд.

'... Приказ о передислокации мы получили ещё за день до того, как был обнародован указ короля об объявлении войны. В конце концов, мы – профессиональные военные, и должны первыми вступать в бой с противником. Я пил кофе – вы знаете, у лётчиков усиленный рацион, мы получаем натуральный кофе и чай – в компании капитана да Блуаха и других товарищей по службе. Последние дни мы усиленно готовились к боям; как раз наступил перерыв в учебных полётах, и в столовой собралась почти вся эскадрилья. Мы обменивались впечатлениями о новых истребителях марки 'Эднабриг ', которые начали поступать на вооружение истребительно-бомбардировочной авиации совсем недавно. Это одномоторные, тяжёлые машины, с потолком полёта почти в семь миль . Они, конечно, совсем не то, что старые бипланы, даже прославленные тактические истребители 'Кумнах ' уступают им по мощи мотора и скорости. Капитан да Блуах высказал мнение, что вскоре нас перебросят на север, к линии фронта, что было встречено молчанием, даже послышались возражения. Уже тогда, глядя на да Блуаха, на его гладкое, загорелое лицо, я заметил, насколько странный огонь горит в его глазах. Он смеялся над своими оппонентами, и в этот момент в моей памяти всплыли эпизоды многочисленных учебных боёв: капитан, несомненно, обладал лучшими навыками пилотирования среди нас, и только сейчас я понял, что он страстно желает схватиться с противником, как бы силён тот ни был. Немногие могли похвастать тем же – результаты первых боёв на границе ДПФ, пока ещё не распространившиеся на воздушное пространство, не внушали оптимизма. В этот момент, когда спор угас, и мы принялись за свой кофе, из репродуктора прозвучал голос командира полка, требовавшего явиться в комнату предполётного инструктажа. Наша, то есть 1-я, эскадрилья отправлялась тотчас же; получив лётный маршрут и карты района боевых действий, мы поспешно бросились к своим машинам: те следовало ещё проверить и дозаправить. Учебные стрельбы на прошлой неделе наполнили наши сердца уверенностью в своём оружии, однако необходимо было пополнить боезапас и подвесить неуправляемые реактивные снаряды под крыльями – нам предстояло начать боевые действия с малоприятной для истребителей задачи по штурмовке наземных позиций противника. Впрочем, то была относительно простая задача, и я уверен, многие втайне радовались тому, что нам не угрожает встреча с нашим вселяющим ужас противником в воздухе. Наконец, мой самолёт был подготовлен к вылету и, попрощавшись с механиком, верным стариной Леглином, я вырулил свой 'Эднабриг' на взлёт. Заправленный под завязку самолёт, обвешанный к тому же дополнительным вооружением, шёл медленно, и я даже на мгновение испугался, хватит ли длины взлётно-посадочной полосы для взлёта. Однако то были напрасные опасения: машина, послушная моей руке, уверенно разогналась и, оторвавшись от бетонированной дорожки, взмыла в воздух. Я медленно набирал высоту, а потом ещё некоторое время мотал круги над аэродромом, ожидая остальных пилотов своей эскадрильи. Наконец, построившись в боевой порядок, мы направились на север. Горючего должно было в избытке хватить на то, чтобы выйти в район боёв, осуществить штурмовку позиций противника, чья непомерная активность заставила пехоту просить о помощи, и посадить самолёты на только что оборудованный поблизости полевой аэродром. К вечеру на транспортном самолёте должны были подлететь наши механики с тем, чтобы подготовить машины к грядущим боям, которые обещали день ото дня становиться всё более напряжёнными. Полёт на высоте одной мили под редкими облачками был сущим развлечением. Мы слушали по радио музыку и обменивались шутками. Наконец, капитан да Блуах, командовавший нашим звеном, в которое входило четыре истребителя-бомбардировщика, высказал определённые сомнения в том, что нам удастся выполнить поставленную командованием задачу. Причина такого скепсиса, после короткого разъяснения, стала понятна и нам: действовать предстояло над практически неизвестной нам территорией, без каких-либо ориентиров. Сейчас, пообщавшись с пилотами бомбардировочной авиации, я знаю, что те имеют обычай наводить самолёты на цель при помощи радио– и световой сигнализации, и считаю, что подобная практика может быть с успехом использована в действиях истребителей-бомбардировщиков, с тем, чтобы указывать им 'коридор', в котором предстоит действовать. Впрочем, это был наш первый воздушный бой, и знание, порождаемое боевым опытом, к сожалению, не приходит без потерь. Тогда же мы всего лишь были вынуждены согласиться с мнением да Блуаха, хотя никто не воспринял его слова слишком близко к сердцу. Признаться, до самого начала того незабываемого воздушного боя, в котором капитан покрыл себя бессмертной славой, многие товарищи, да и я в том числе, полагал его простым, желающим выслужиться, занудой. Всего через час лёта мы были в районе зоны ДПФ. Я не застал её в момент появления, поэтому не могу судить о её размерах; говорят, что те существенно увеличились и продолжали неудержимо расти. Нашему взору предстал сплошной тёмно-красный фронт, достигавший более чем мили в высоту и нескольких миль по фронту, совершенно непроницаемый для оптического наблюдения. Его цвет, подчиняясь неким загадочным закономерностям, колебался от почти бурого, как ржавчина, до мягкого кремового. Нам было категорически запрещено вторгаться в эту алую, сверкающую субстанцию, которая, как утверждали, ведёт себя самым непредсказуемым и неизменно гибельным для человека образом. Особенно суров ДПФ с разного рода радиоэлектроникой и электромеханическими системами, которыми, как известно, начинены наши самолёты, а значит, для них пересечение границы следует считать синонимом неизбежной гибели. Командир эскадрильи, майор Онгус ап Мит, да упокоит Эзус его душу, проявил приличествующую его должности осмотрительность и в первую очередь отыскал полевой аэродром, на котором нам предстояло сесть, выполнив задачу. После того, как путь отхода был известен, мы двинулись в атаку. Нужно сказать, что никто из нас не воспринимал противника всерьёз: слухи о потерях среди пехоты казались настолько неправдоподобными, что мы попросту отмахивались от них, как от бредовых. В конце концов, кто в наше время поверит в то, что в ткани мироздания может возникнуть дыра, ведущая прямиком в Ад? Теперь я уверен в этом. В любом случае, даже угрожающий внешний вид феномена, прозванного также 'Ланнвудским свечением', несмотря на внушаемый им смутный страх, не мог остановить нас. Под музыку, воспринимаемую, вопреки всем запретам, мощными радиостанциями 'Эднабригов', что играла в наших шлемофонах, 1-я эскадрилья 6-го истребительно-бомбардировочного авиаполка заходила на цель. Сквозь увеличительное стекло прицела в лобовой части фонаря я видел множество странных белых существ, покрытых бурыми пятнами, игравшими, как мне показалось, роль камуфляжа. В правильных цепях, подобных стрелковым, они атаковали позиции славной айлестерской пехоты. В некоторых местах те были прорваны. Почувствовав, как в моей душе нарастает ненависть к врагу, я снизился так, что едва не задевал головы бегущих тварей, и на бреющем полёте обстрелял их из пушек и пулемётов. Уже потянув ручку штурвала на себя, чтобы поднять самолёт вверх, я вспомнил о так и не использованных мной реактивных снарядах, бесполезным грузом висевших под крылом 'Эднабрига'. Мой ведомый, второй лейтенант Датен, летевший следом, неразлучный как тень, также напомнил мне о данном упущении, чем только усилил мою, вызванную долгим перелётом, раздражительность. Я ответил ему несколькими крепкими словами и, приметив внизу большое скопление противника, пошёл на второй заход. На сей раз снаряды, использованные по назначению, произвели должный эффект: их разрывы опустошили бледно-бурые ряды врага, принудив нас с Датеном ликовать. Моя безграничная вера в силу айлестерского оружия в тот момент была крепка как никогда. Впрочем, нашим восторгам суждено было длиться недолго: майор ап Мит, который, как всегда, первым заметил опасность, приказал избавиться от ракетной нагрузки как можно быстрее – в воздухе появился противник.