Текст книги "Мятеж (СИ)"

Автор книги: Роман Корнеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Тем более что здесь и сейчас пустой и глупой расе ничего не угрожало – локальная фаза активной обороны, две группировки боевых крафтов ждали сигнала от экипажей разведсабов в недрах пустотности, и как только информация, суть которой Илиа Фейи была не совсем понятна – просто точка ни о чём ему не говорящих галактических координат – благополучно поступила, оба флота тут же пришли в традиционное для глупых артманов несогласованное и хаотичное движение.

Насколько было понятно, при этом один из флотов отчего-то не выполнил прямой приказ, а командир второго всё медлил, не решаясь… на что? Бросить все силы в бой? Отдать своих на растерзание эхо-импульсам ради какой-то иной, неведомой Илиа Фейи цели?

В общем, «Лебедь» дрейфовал, приказа не следовало, хаос нарастал экспоненциально.

Артманы. Всегда они так. Каждый новый поступок самоедов отдавался в сознании Илиа Фейи вопиющим гласом – зачем было вообще их спасать?

Да, 45-й флот прибыл в результате не в то время, да и оказался в итоге не в той точке, что, конечно, немыслимо, но что же теперь, летящим так вечно и носить на себе груз того позора?!

Илиа Фейи тряхнул тяжёлой головой и поднялся из нидулы[104]104
  Нидула – здесь и далее в тексте для описания быта, анатомии и физиологии летящих использованы латинские корни, соотносимые с птицами – «гнездо», «перья», «клюв» и тп.


[Закрыть].

Как ему надоели эти собственные мысли.

Ожидание теперь может затянуться на заметное время, так что пусть всё пока развивается своим чередом, а Илиа Фейи в кои-то веки займётся собой.

Как всегда в начале сезона, большие фаланкс нестерпимо зудели и требовали регулярного ухода, этим и займёмся.

Генетически Илиа Фейи относился к Рассеянным, единственной надрасе летящих, способной к естественному полёту, но во-первых, его организм претерпел с момента вылупления уже три метаморфозы, так что его биологическая природа в настоящий момент имела мало общего с врождённой, а во-вторых, разумеется, его маховые пинныещё во младенчестве, как и положено будущим космическим скитальцам, были редуцированы, а общий покров впоследствии заменён стандартной скуамой биозащиты.

Однако раз в сезон природа брала своё – начиналась лёгкая ломота в костях карины, ну и фаланкс, конечно.

В целом для избавления от неприятного синдрома достаточно было отрегулировать подачу микроэлементов через помпу, но со всеми этими скоропостижными метаниями по просторам Пероснежия как всегда всё затянулось в последний момент, и вот получите.

Илиа Фейи как летящему вовсе не в небесах, но в пространстве, не доставляло особой гордости, что он вот так порой зависит от поведения каких-то дурацких рудиментарных апикарных клеток, всё-таки, как-никак, это всего лишь банальный атавизм, но, с другой стороны, так далеко от дома приятно почувствовать временное единение со свой надрасой – праздник красного рострума, олицетворяющий у Рассеянных начало мужского совершеннолетия, как раз и совпадал с началом первого в жизни летящего сезонного цикла, как говорят артманы – мазл тов.

Пробормотав про себя ритуальную фразу, Илиа Фейи хмыкнул. Сколько сезонов прошло, что он так обартманился? Учитывая релятивистские эффекты – так сразу и не скажешь. Вот вернёмся в Большое Гнездо, там в архивах и узнаем. Илиа Фейи был невероятно стар даже для своего весьма долговечного народа. Не сравниться с соорн-инфархом, но чтобы прожить столько сезонов, нужно быть обладателем искры, а таких особей даже у летящих было ничтожно мало.

Тем более – надо тщательнее заботиться о собственной бренной оболочке.

Ближайшая к нему переборка послушно стала зеркальной.

Жалкое, по сути своей, зрелище, облезлый космический цыплёнок двух с половиной метрового, огромного – по артманской мерке – роста, весь в каких-то безумных торчащих повсюду тяжах и псевдоподиях, представшая перед Илиа Фейи картина отнюдь не радовала глаз, потому большинство его сородичей предпочитали не покидать родных миров, разве что это было комфортабельное путешествие на гигантских туристических трансгалах, не требовавших трансформации тела ввиду соблюдения на борту вполне комфортных биологических условий. Воины, исследователи и шпионы летящих были одиночками, закованными в броню нелепого перестроенного корпуса.

Артманы могли лежать в своих капсулах почти не меняясь внешне – хотя с годами и платили за свободу полёта суставами конечностей.

Летящие же по сути делились на два подвида: планетарный – благородный, величественный и прекрасный, и пространственный – отвратительный самим себе.

Илиа Фейи было не жалко себя так уродовать, потому он и относился ко второй, куда меньшей по своей численности половине.

Забавляло его в собственном виде вот что – артманы не знали ничего другого, для них все летящие выглядели именно так. Неудивительно, что они были о дружественной расе столь прискорбно незаслуженного мнения.

Впрочем, почему же «прискорбно», Илиа Фейи было плевать на артманские впечатления, покуда это не мешало его миссии, артманы же, сколь угодно пестуя свои чёрные мысли, не смели открыто совать своим «проклятым спасителям» откровенные метеоры в сопла, во всяком случае формально они так не поступали, да и на том спасибо.

Илиа Фейи враскачку прошествовал в санузел и запустил там, наконец, вожделенные регенерационные процедуры, а то суставы уже начинали огнём гореть.

Пока нитевидные лапки микроинъекторов бегали по его корпусу, шпион размышлял о том, что же заставляло вождей артманов каждый раз так тянуть с решением. Этот народ был безумно подвержен импульсам, однако временами они словно вставали в ступор, выжидая чего-то. Думай медленно, ошибайся быстро, побеждай ещё быстрее, гласило наставление для юных летящих, и в этом была своя доля истины, достойная самой многочисленной и самой старшей ныне живущей разумной расы в этом скоплении, но артманы существовали в собственной скукоженной логике космического парии, и им, под сенью Века Вне, было слишком непросто избавиться от груза прошлого и уже начать смотреть в будущее. Они по-прежнему жили настоящим.

К слову о настоящем.

Илиа Фейи мановением фаланкс остановил процедуры, поднимаясь.

Он же забыл артмана в тамбуре.

«Лебедь» был одноместным кораблём, и правила приличия вовсе не настаивали на приглашении чужака внутрь, но по крайней мере удостовериться, как там его незапланированный гость, не мешало.

Утлую скорлупку этого горемыки уже разнесло по всему космосу жалкими каскадами суперсимметричных возбуждений, но самому пилоту повезло, «Лебедь» Илиа Фейи оказался совсем рядом с его слабенькой пищалкой, чтобы вовремя вынырнуть из пустотности и забрать бедолагу на борт.

Не то чтобы Илиа Фейи было до его судьбы хоть какое-то дело, но правила хорошего тона чётко высказывались в пользу спасения, тем более что особого труда оно не составило. А вот плестись на самую корму к шлюзам… нет, всё-таки надо.

Илиа Фейи по привычке убрал обе пары фаланкс за спину, размашистыми движениями прыгая от переборки к переборке, под дробный перезвон когтей бипедальной[105]105
  Бипедальный – буквально: «двуногий». Соотв. сам способ перемещения на двух опорах называется бипедальным способом перемещения.


[Закрыть] опоры – свои естественные рудименты Илиа Фейи оставил дома, как и маховые пинны, как и половину всей естественной периферии, зачем она здесь.

А вот что никогда не становилось лишним, так это постоянное ожидание подвоха.

На всякий случай Илиа Фейи чуть подался от шлюза назад, заранее замкнув перед рострумом забрало и надёжнее закрепившись на подходящем ребре жёсткости. Мало ли что там творится в голове у артмана.

Гермодверь подала низкочастотный гудок и с шёпотом ушла вправо.

Пустой технический отсек шлюза светился белизной и оказался пустым.

Илиа Фейи два раза удивлённо моргнул, и только тогда додумался сместить поле зрения на стену.

Ну, да, «Лебедь» был самым крошечным из известных трансгалов, и на грани субсвета тензор гравитационного поля довольно сильно гулял поперёк главной хорды корабля, так что без специальной практики и автоманипуляторов бипедальной опоры, особенно с таким небольшим, как у артманов, ростом лучше было пережидать время лёжа, а на каком из продольных бортов – без разницы.

Поведя туда-сюда тёмными бойницами зрачков, артман наконец сообразил, что его выбор опоры оказался не самым логичным, и поспешил неловко, на четвереньках перебраться туда, где его ориентация была бы наименее нелепой. Знай он анатомию летящих, сообразил бы, что Илиа Фейи было всё равно, как собеседник относительно него сориентирован, посверкивающие зеркальным глазным дном щелевидные зрачки автоматически проворачивались в глазницах, повторяя эволюции артмана. В конце концов тот, пошатнувшись, кое-как выпрямился с опорой на две ноги.

Илиа Фейи привычно отметил черноту вокруг суставов, количество недостающих пальцев, изломанность фигуры, характерную для артманов, долгие годы проводящих вне родных биосфер, а то и вовсе вне привычных им гравитационных колодцев. Артманы отчего-то считали собственные биологические оболочки, доставшиеся им от далёких предков, чем-то заведомо самоценным, если не совершенным, то близким к идеалу.

Если точнее, они, при прочих равных, предпочитали не модифицировать то, что имели. Илиа Фейи не мог, глядя на этого несчастного калеку, согласиться с такой позицией. Летящие были куда прагматичнее, заранее отбрасывая обречённое и бесполезное. В конце концов, кто не хотел меняться, всегда мог остаться дома.

Что же мне с тобой делать?

– Со-с-жалею за отсутствие у меня во-с-зможности предоставить в-с-вам более комфортные ус-словия обитания, «Лебедь» – корабль мал-с-ленький, так что вам придётся немного пот-с-ерпеть, пока у меня не появится воз-с-можность передать вас-с вашим сороди-с-чам.

Илиа Фейи старался артикулировать чуждые ему звуки максимально чётко, но очень мешала необходимость каждые две секунды наполнять защёчный мешок, позволявший летящим общаться с артманами на доступных им частотах. Летящие обычно общались модулированным[106]106
  Модулированный – здесь: произвольно меняющий свои амплитудно-частотные характеристики.


[Закрыть] свистом с прищёлкиваниями, насколько Илиа Фейи было известно, артманам эти звуки больше всего напоминали языки террианских морских млекопитов. Учитывая, что артманы тех благополучно истребили задолго до Века Вне, неудивительно, что такая модальность общения была малоперспективна, приходилось пользоваться возможностями чуждого способа звукоизвлечения. Илиа Фейи за прошедшие десятки и сотни сезонов сумел овладеть обоими основными варварскими наречиями артманов, хотя анатомия всё-таки не позволяла ему делать это на уровне хотя бы базовых трансляторов речи, но не общаться же через машину с живым существом. Банальная вежливость.

«Живое существо» в ответ молчало, словно не понимая.

Тогда Илиа Фейи перешёл с изначально более миролюбивого диалекта, называемого артманами «язык матерей» на грубый «галакс», что в качестве остроумной лингвистической шутки собственно и переводилось как «млечник». Млечник-млекопитчик. Ха. Смешно.

– Типа, бра-с-тан, звиняй, что не-с зову на борт…

Артман тут же среагировал, сделав резкий шаг вперёд, так что Илиа Фейи даже не успел поднять фаланкс в предостерегающем жесте. Раздался треск статики, артман благополучно отлетел в другой угол шлюзовой камеры, снова утвердившись там на четвереньках. Теперь будет месяц ходить с подпалинами на лицевом щитке. От хламиды потекли к вентиляционным щелям лёгкие струйки дыма.

– О-с-сторожно, не то бу-с-дет бо-бо. Тут не-с-стерильно, братан, тебе нельз-ся, за-с-гнёшься ты тут со с-своим убитым имму-с-нитетом, понял? Потому включ-сена с-силовая пере-с-борка.

Илиа Фейи отчего-то начал волноваться и шипеть, набирая воздух, вообще через слог. Надо взять себя в руки.

Вроде, снова поднимается на ноги, как это у них говорят, «живой». Интересный трюизм.

– Братан, ты-с в порядке?

Артман потерянно тряс головой, взгляд его заметно помутнел.

Какая-то подспудно тревожившая его мысль мелькнула на периферии сознания Илиа Фейи и снова пропала. Что же, что же… а, точно.

Подчиняясь команде, в шлюзовой камере откинулся лючок раздатчика.

Артман немедленно отреагировал, схватив показавшийся в нише сосуд с оранжевой жидкостью и запаянный пакет с чем-то съедобным для млекопитов. Ну, да, семь часов тут проторчать, каждый оголодает. А что поведение для гостя было неприличным, так то ж артман, что им понимать в бытовом этикете летящих.

Илиа Фейи продолжал безэмоционально разглядывать чужака. Спасители. Они называют летящих «спасители», и семантически тут вроде бы не было никакого подвоха, разве что проблема с долженствованием. Спасителем мог быть тот, кто кого-нибудь спас, а мог быть и тот, кто обещал кого-то спасти, но спас ли…

Для соорн-инфарха эта дилемма с самого начала была основной, причём так и не разрешённой, но Илиа Фейи в куда меньшей степени был готов вдаваться в заведомо пустые философствования, для него реальность была такой, какой есть, и смысла думать о ней в сослагательном наклонении не было никакого.

А потому очередной спасённый оставался для Илиа Фейи лишь новой проблемой. Теперь было необходимо это жадно чавкающее существо скинуть на один из форпостов, например, на ту же «Тсурифу-6», возле которой сейчас шпионил «Лебедь», но как это провернуть, не меняя свой плотный график и не нарываясь лишний раз на конфликт… проблема.

Артман, пока насыщался, успел изрядно намусорить. И чего это они так едят, что всё мимо ротового отверстия валится. Илиа Фейи неприязненно дёрнул третьими веками и вызвал макроуборщика. Приплюснутый диск тут же заскользил вдоль пола, прибирая за гостем.

Сам же артман вяло уронил опустевшие контейнеры себе под ноги и снова поднялся, обтирая искалеченные руки о подпаленный ржавого цвета комбинезон.

Так, попробуем ещё раз сменить стилистику обращения.

– Надеюсь, вы нас-сытились, артман.

И тут он снова дёрнулся.

– Я не артман. Называй меня «человек».

Кажется, спасённый собирался ещё что-то к этой тираде добавить, но не стал. Что-то неприятное.

– Как ва-с-м будет угодно. Оставай-с-тесь здесь, я уведомлю, когда будем подходить к ва-с-шим.

Илиа Фейи закрыл створку шлюза, проследил, что изолирующее поле благополучно погасло, и лишь потом отворил собственное забрало. Неприятно это признавать, но Илиа Фейи терпеть не мог артманов. За грубость, чванство и склонность к пустым истерикам. Куда приятнее было иметь дело с ирнами.

Илиа Фейи в три прыжка вернулся обратно, вновь разместившись в регенерационной колбе. Слушать эфир он мог и отсюда, так почему бы не заняться собой, пока артманы решают, что делать в той патовой ситуации, в которую они сами себя благополучно угнездили.

Жаль, что они так редко следуют в своих поступках здравой логике, больше уповая на пустые надежды. С тех пор как пропали их Хранители, а Вечные удалились от дел, ничтожные числом оставшиеся в строю Воины стали для артманов единственным светочем на пути хаоса и распада, но даже они, пусть и наделённые наделённые искрой, оставались во власти довлеющих над ними страстей.

Глядя на суету, царившую вокруг «Тсурифы-6», Илиа Фейи в который раз чувствовал собственное бессилие, любые его попытки проанализировать происходящее словно раз за разом натыкались на непроницаемый барьер непонимания. Да, Илиа Фейи был в состоянии наблюдать, документировать, даже реконструировать какие-то внутренние процессы при помощи прямого сопоставления банальных фактов, но в итоге развитие событий всегда оказывалось для него сюрпризом, чаще неприятным.

При прочих равных артманы всегда действовали против ожиданий – рискованнее, агрессивнее, аморальнее, безапелляционнее. Их действия лежали всегда как бы вне поля формальной логики, будто подспудно издеваясь над жалкими попытками летящего взглянуть на реальность их глазами.

Артманы с самого момента их появления на межгалактической сцене играли со Вселенной какую-то свою, непонятную никому игру, и чем дальше, тем меньше эта игра нравилась Илиа Фейи. Он чувствовал в ней нарастающую угрозу не только летящим – этой самой Вселенной.

Чувствовали ли это оставшиеся дома аналитики, читавшие доклады Илиа Фейи в тиши кабинетов, не потому ли упорно молчало Большое Гнездо?

Но больше всего шпиона смущало, что его собственная работа по-прежнему основывалась на смутных догадках, а отнюдь не на твёрдом знании. Он слышал и видел всё, до чего мог дотянуться, а при желании мог и просто спросить – канал связи с «Лебедем», дрейфующим неподалёку от «Тсурифы-6», открывался мановением фаланкс, но станет ли полученный ответ понятнее неполученного? Илиа Фейи полностью отдавал себе отчёт в том, что нет, не станет.

Как сотни раз не становился до того.

Чужая раса оставалась всё более и более чужой за прошедшие сотни сезонов. При этом те же ирны с самого начала были для Илиа Фейи открытой книгой, так что со временем интерес её читать пропал вовсе. С артманами было ровно наоборот – чем больше он заинтересовывался истинной подоплёкой развития этой странной самоубийственной цивилизации, тем больше его затянувшееся исследование уходило от собственного завершения. Инфляционная модель в чистом виде. Края горизонта событий движутся куда медленнее, чем расползается само пространство модели. И один Илиа Фейи никак не мог соединить несоединимое, даже несмотря на возможности своей искры.

Нужны были сотни тысяч аналитиков – лингвистов, социопсихологов, специалистов по теории графов и обработке больших данных, наконец, миллионы простых полевых наблюдателей, которые бы собирали информацию о мирах артманов, большей части из которых грозило к концу текущего стосезония потерять последний контакт с метрополией. Но призывы Илиа Фейи о столь драматическом расширении миссии оставались такими же безответными, как и регулярные отчёты. Как ему работать в таких условиях?

Никак. Просто делать своё дело в том объёме, на который хватало скудных ресурсов. Вот, например, прямо сейчас в его шлюзе располагался рядовой артман, то есть существо мало что понимающее в галактической политике и не владеющее даже минимальными представлениями о том, что творилось сейчас за бортом «Лебедя», просто рабочий трутень, оторванный от роя, слепой и глухой. Но он был артманом, а значит, ему не требовалось понимать, как действует их логика, ему просто нужно было задать правильный вопрос, и механизм сработал бы сам.

– Человек, позвольте на минуту вас отвлечь.

Давно надо было воспользоваться вокорром. Он по крайней мере позволяет избавиться от дурацкого присвиста.

Артман поднимает голову на голос, выжидательно молчит.

– Если бы вы вдруг оказались вдали от дома, один, без связи, без видимых шансов на возвращение, как бы вы поступили в таком случае?

Артман дежурно скривил рот в некоем подобии усмешки.

– Вот прям так вот? Это загадка такая? Или психологический тест? Да всё просто, нашёл бы себе подходящую планету и не мешкая бы там загнулся.

Илиа Фейи почувствовал, как в области карины у него начали от негодования шевелиться чешуйки скуамы. Да что ж такое сегодня.

– Неужели даже не попробуете бороться? Погодите, у вас же есть ваше призвание, вы трудились столько лет на своём рудовозе, или что там, тоже по большей части один, и по вам незаметно, чтобы вы так уж стремились к общению с себе подобными или нуждались в каких-то высоких целях. Какая разница, ловить малые тела совсем одному или под чьим-то началом? На той же «подходящей планете» можно просто продолжать жить, зачем сразу «загибаться»?

Артман пожимает плечами.

– Резонный вопрос, но люди так не живут, проходили, разом тупеют и опускаются. Наверное, не знаю, нам важно помнить, что где-то там кто-то есть. И существует какая-то цель. Пусть никому толком не понятная. Ради чего корячиться. Но нам это железно необходимо, здесь и сейчас. Физиология у нас, что ли, такая.

– Но я же не говорил, что цель куда-то делась. Просто пропала связь, может, конечно, все умерли, или про вас все просто забыли, или вы застряли в декапарсеках полёта луча или…

– Меня уговаривать не надо, я давно для себя решил, что если застряну где-нибудь в субсвете, то цепляться за жизнь не стану. Не очень-то я её ценю, собственную жизнь.

– Но почему не попробовать это изменить?

И тут уже артман начинает злиться.

– Послушай, ты, я не знаю, что у тебя за проблема, и чего ты тут шныряешь, вопросы задаёшь, но ты сам не пробовал хоть на минуту забыть про собственные дурацкие цели? Один ты или не один, далеко ли ты от дома или до него рукой подать, цель всё равно остаётся такой абстракцией, она живёт сама по себе вне тебя, и ты просто сверяешь по ней часы. И без этих часов тебе просто придётся выдумать себе новые. Это трудно, но не проблема. А вот мне, например, просто неохота париться.

Артман снова сел и отвернулся.

– Вы, люди, на глазах превращаетесь в коллективных насекомых.

Пауза.

– «Вы, артманы», ты хотел сказать, да? У нас, «артманов», принято относиться к насекомым презрительно, у вас, наверное, тоже.

– Я не хотел тебя оскорбить.

– Да уж спасибо. Потому что мы никакие не насекомые. Но вот над нами, пожалуй, есть что-то, что нас такими упорно делает, уже много поколений как. У меня хотя бы хватает умишка это усвоить. Мне, например, вне нашего «роя» вполне неплохо, а кто-то буквально за считанные месяцы режет ноги. Как от недостатка витаминов. Ногти выпадают, зубы. И всё равно остаться навсегда один я не хочу, я видел, что бывает с такими.

Артмана словно передёрнуло. И голос его вдруг стал отчётливо усталым.

– Когда-нибудь мы освободимся. И от вас, и от них. А пока мы просто воюем, как можем. Вот и вся история. И чего я распинаюсь, будто тебе не плевать.

Илиа Фейи отключил вокорр.

Фанатики. Трёпаные фанатики.

Они ненавидят собственных избранных ещё больше, чем нас, непрошенных спасителей. Да куда там, они ненавидят самих себя. За слабость, за бессилие. И с момента окончания Века Вне они в этом ни на каплю не изменились.

Космическая цивилизация социопатов.

Которая, кажется, затевает в этот момент очередной раунд собственной войны с неизбежным.

Илиа Фейи вновь развернул перед собой топограмму местного звёздного скопления, на котором уже благополучно прогорели нежданные сверхновые, и потому стало совсем пусто. Обе группировки кораблей артманов пришли в движение, но «Лебедь» Воина по-прежнему дрейфовал без малейших признаков активности.

О чём тот сейчас думает?

За это знание Илиа Фейи дорого бы дал, но спросить напрямую в данном случае не поможет, даже хвати у шпиона на это смелости. Осталось дожидаться результата, как всегда, на шаг позади, несуразный наблюдатель, висящий на самой грани субсвета.

Илиа Фейи вспомнил свой последний разговор с соорн-инфархом, который состоялся, по нелепому стечению обстоятельств, в гравитационном колодце какого-то заштатного артманского мирка, в обстановке ничуть не соответствующей торжественности момента – расставанию на столь долгий срок. Соорн-инфарх тогда взглянул на Илиа Фейи и вдруг поинтересовался, почему его спутник до сих пор таскается с ним по чужим звёздным скоплениям, а не открыл, как другие кафедру дома, в приличном университете, не свил там себе нидулу, и почему у него самого до сих пор нет ни единого аколита. Илиа Фейи сбивчиво ответил тогда, что пока не готов кого-то учить, и что должен сам сперва достойно принять науку премудрого соорн-инфарха. Тот покивал, и они распрощались. И с тех пор Илиа Фейи даже не подозревал, где его учитель и когда он вернётся.

Такая вот странная притча.

И словно иллюстрируя её, «Лебедь» в центре проекции начал набирать величину дипольного момента.

Кажется, решение принято.

Илиа Фейи тут же погрузил собственный корабль в кокон топологического пространства пустотности. Пускай артмана сейчас опять стошнит на покрытие пола, беспокоиться ещё и по этому поводу – увольте.

Преследование корабля в шестимерном пространстве похоже на фехтование с невидимкой – сколько ни тыкай сослепу в пустоту, результат будет один. Но если тщательно проследить прожиг от точки входа до точки выхода, то гадать не придётся, фрактальные жвалы нейтринных потоков в вашем полном распоряжении. А уж в чём в чём, а в недостатке тщательности Илиа Фейи никто не мог обвинить. За долгую карьеру никому не нужного межгалактического шпиона ему не раз приходилось проделывать этот номер. Проделаем ещё раз.

Юбилей Победы был безнадёжно испорчен, но Судья по этому поводу не чувствовал ни нотки огорчения. Напротив, в нём царила какая-то невысказанная дерзость, некая скрытая под мантией человека, олицетворяющего Закон, потаённая искорка неповиновения установленному порядку, вполне приличествующая простому индивиду, но для самого Судьи подобное игривое настроение было в новинку.

Если он когда-либо ранее и испытывал радость от внезапно свалившегося на него «праздника непослушания», то было это так давно, что и не упомнишь.

Всю свою жизнь Судья что-то символизировал – честь, долг, справедливость, воздаяние, даже саму Судьбу с большой буквы. Без малого семьдесят лет он вынужденно принимал этот груз и относился к нему с куда большим благоговением, чем то казалось со стороны. Хотя люди, что ожидали его, согласно формуле, взвешенного, беспристрастного и справедливого решения, зачастую видели перед собой лишь тяжкую глыбу в мантии, и их мало волновали сокрытые внутри этой глыбы чувства.

Судья не просил этого бремени, которое жило с ним ещё задолго до того, как он собственно и стал Судьёй. Был ли у него шанс стать чем-то другим? Покинуть этот мир он не мог себе позволить физически, а оставаясь – так или иначе он становился символом той Победы, а значит, должен был выбирать себе стезю, в достаточной степени оправданную всеми обстоятельствами. Из прошедших семидесяти лет пятьдесят два года он носил эту мантию, и уже так с ней сросся, что, казалось, даже в быту его плечи продолжали сгибаться под привычной тяжестью.

Впрочем, он и не думал об этом вовсе.

Жизнь его даже в суматохе преддверия Дня Победы представляла собой череду заранее спланированных мероприятий. Поскольку секретариат в те дни благоразумно пребывал на академических каникулах, то это были сплошь различные организационные или торжественные заседания, куда Судью звали при всяком благовидном предлоге и вовсе без оного, также в его расписании значились парадные открытия мемориалов и общественных зданий, в особенности составленный секретарями ежедневник упирал на скорое открытие третьей нити планетарного лифта, в наблюдательный совет за строительством которого мировая Интендантская служба под номером первым, разумеется, занесла Судью.

Также в ежедневнике была всякая мелочь вроде торжественных концертов, но их Судья как раз посещал с удовольствием. Что же касается остального, оно было традиционным отягощением его должности, так что приходилось мириться и с этим.

На самом юбилее, разумеется, Судье, как одному, если не сказать единственному из живых символов Победы, отводилась ключевая роль, и весь битый день от прохладного утра со смотр-парадом Ополчения и до самого вечера с салютами и фейерверками, ему надлежало всё и всячески почтить своим присутствием, произнести там душеспасительные речи и воззвать к высоким чувствам сограждан.

Юмор тут состоял хотя бы в том, что даже если Судье захотелось бы вдруг избежать этой, за столько-то лет, рутины, то он бы, наверное, даже не смог измыслить себе возможной причины, по которой всё заведённое вдруг бы прекратило свой непреложный бег, подобно тому, как было и десять, и двадцать лет назад.

Он в сотый раз взывал бы к героизму из прошлого и настоящего, пророча наступление светлых мирных времён, когда человечество в целом объединится под знамёнами гуманистических ценностей. Традиционный символ веры в устах достойнейшего из достойнейших. Судья даже самого себя сумел уговорить, что та Победа была действительно победой, то есть продуктом напряжения силы воли миллионов людей, преодолевших все препоны на пути от тяжкой тени всеобщей гибели в горниле войны к успешному и почти безоблачному движению в будущее, которое мы называем «настоящим».

Но даже сквозь поволоку полуистёртых воспоминаний Судья всё равно не мог избавить себя от груза сомнений – в чём был его личный вклад в ту Победу, и не простая ли случайность, пусть и его рукой, тогда стала истинной причиной всего, что случилось. И потому ему с каждым годом всё труднее давались эти речи. И потому он бы всё отдал, чтобы прекратить хотя бы этот неловкий синдром самозванца.

Но и тут от его пожеланий ничего, ровным счётом ничего не зависело, ибо случилось всё само. Ровно за три дня до означенного семидесятилетнего юбилея в пределах ЗВ Имайна появился корабль.

Когда по инфоканалам прошла первая информация, Судья ещё находился в собственной резиденции, степенно доедая традиционный завтрак – сладкая каша с сухофруктами, тосты с мягким сыром и чашка крепкого горячего чая. Как и всегда в этот ранний час, Судья был один, даже регистратор мигал красным огоньком оффлайна где-то в недрах технических помещений, дожидаясь, когда его активируют для четырнадцатичасового дежурства. Этот факт, в дополнение к редкому удовольствию попросту оставаться наедине, позволял также обходиться без мантии, так что завтракал Судья тоже неформально – в полосатых трусах почти до колена и хлопчатой майке с рукавом. Он помахивал свободной ногой, присев на краешек высокого стула, и с удовольствием поглощал пищу, привычно отгоняя непрошеные мысли о предстоящих сегодня хлопотах. Именно в этом положении его и застал тревожный гудок инфоканала. А потом другой, всё-таки заставивший Судью поморщиться и развернуть проекцию резким движением указательного пальца.

Деталей, как всегда в таких случаях, не было. Решительность траектории подсказывала, что это родной террианский крафт, но до устойчивого квантового канала ещё было часов двенадцать ходу от границ ЗВ, а открытыми средствами связи флотские в пределах областей радиомолчания обитаемых миров традиционно, согласно уставу, пренебрегали.

Или всё же это был никакой не крафт, о чём лучше было не думать.

Судья быстро доел остатки завтрака, махнул выжидательно замершим по углам синтетам приступать к уборке, а сам со вздохом поспешил облачиться в мантию. Именно в этот момент он впервые и поймал себя на шальной мысли – может быть, хотя бы теперь от него отстанут.

Для их периферийного мира появление крафта всегда было событием. И даже вовсе не потому, что одно из таких появлений семьдесят лет назад принесло им – в комплекте – смертельную опасность и избавление Победы. Нет, просто пока они были одни, оторванные от остальной Галактики декапарсеками полёта луча, Имайну было простительно не просто жить своей жизнью, но и, в конце концов, просто забыть о том, что есть какие-то ещё миры. И каждый раз с возвращением кораблей прекращалось, на какое-то время, и их одиночество.

А значит – менялось всё. Какая Победа, какие речи и торжества, если завтрашний день мог принести теперь любому человеку в этом мире что угодно – будь то прямая угроза жизни или новые горизонты будущего. Чем бы ни было это свободно перемещающееся тело из глубин Вселенной, оно несло главное – неизвестную информацию. И, что важнее всего – от Судьи на этот раз действительно ровным счётом ничего не зависело.