Текст книги "Террористическая война в России 1878-1881 гг."

Автор книги: Роман Ключник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА ВТОРАЯ. Александр II, А. Герцен, “новые люди” и древние евреи

Верховный пост в государстве после смерти Николая Первого занял его старший сын – Александр (1818-1881 гг.). С уверенностью можно утверждать, что Александру Второму сильно не повезло с моментом принятия власти. Его отца убили в разгар Крымской войны, ход которой складывался для России очень плохо. К тому же не лучшим образом шла и Кавказская война. И все нерешённые проблемы, связанные с еврейским народом, в полной мере перешли к Александру II.

Обычно авторы книг по истории и особенно учебников для наших детей пишут об этом периоде примерно такую фразу: “В этот период наблюдался рост недовольства в российском обществе”, но при этом не делают важных уточнений. А ведь фактически Россия с 1848 по 1855 годы по причине очередных восстаний поляков в 1848 году, участия российской армии в подавлении Венгерской революции в 1849 году и из-за Крымской войны 1853-1855 гг. – объективно находилась в состоянии войны, причем тяжелой и очень опасной войны, и понятно, легко объяснимо и закономерно, что внутри России было введено полувоенное положение. И это положение, конечно же, не нашло патриотического отклика у “прогрессивной” прозападной интеллигенции, демократ-либералов того периода, а наоборот…

И какие только ярлыки не вешали “прогрессивные” люди того периода и современные на тот период российской истории: “мрачное семилетие”, “чугунный период”, “царство мрака в России” и даже чахотку В. Белинского вменяли в вину Николаю I, порой совершенно забывая, что в этот период “царства мрака” прекрасно и успешно работали многие выдающиеся русские мыслители мирового уровня, писались шедевры русской и мировой литературы, – обо всём этом можете прочитать в любом хорошем учебнике по русской литературе.

Александру II пришлось подписывать позорный Парижский договор и терпеть дальнейшее презрение и пренебрежение Запада. Кроме этого, некоторые “свои” в России продолжали клеймить монархию и откровенно ликовать по поводу поражения своей Родины, Отчизны в войне, желая ей дальнейших поражений. Обычно авторы многих современных лживых учебников для наших школьников и студентов “забывают” об этом сказать и показать эту важную действительно мрачную и позорную тенденцию. Например, возьмём самого знаменитого и самого “прогрессивного” интеллигента того периода, кумира многих российских западников, именем которого названы и сегодня улицы и российские университеты – А. И. Герцена (1812-1870 г.), который по поводу смерти Николая I в своей мемуарной откровенной книге “Былое и думы” писал:

“Не помня себя, бросился я с “Таймсом” в руке в столовую; я искал детей, домашних, чтоб сообщить им великую новость, и со слезами истинной радости на глазах подал им газету… Несколько лет свалилось у меня с плеч долой, я это чувствовал. Оставаться в доме было невозможно. Тогда в Ричмонде жил Энгельсон; я наскоро оделся и хотел идти к нему, но он предупредил меня и был уже в передней. Мы бросились друг другу на шею и не могли ничего сказать, кроме слов: “Ну, наконец-то он умер”. Энгельсон, по своему обыкновению, прыгал, перецеловал всех в доме, пел, плясал, и мы еще не успели прийти в себя, как вдруг карета остановилась у моего подъезда и кто-то неистово дернул колокольчик: трое поляков прискакали из Лондона в Твикнэм, не дожидаясь поезда железной дороги, меня поздравить. Я велел подать шампанского – никто не думал о том, что все это было часов в одиннадцать или ранее. Потом без всякой нужды мы поехали все в Лондон.

На улицах, на бирже, в трактирах только и речи было о смерти Николая, я не видел ни одного человека который бы не легче дышал, узнавши, что это бельмо снято с глаз человечества, и не радовался бы, что этот тяжелый тиран в ботфортах, наконец, зачислен по химии (?! – Р. К.).

В воскресенье дом мой был полон с утра: французские, польские рефюжье, немцы, итальянцы, даже английские знакомые приходили, уходили с сияющими лицами…”.

А. Герцен и над живым российским императором издевался вволю, например, возьмите любой портрет Николая I, посмотрите на него и сравните с описанием А. Герцена:

“Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая за счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, чем чувственности, но главное – глаза без теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза”.

Благодаря бурной фантазии и лютой ненависти Герцен выдумал какого-то жестокого тупого неандертальца. И теперь после убийства Николая I Герцен дал волю своим эмоциям. Это был ликующий восторг “новых людей” – так Герцен и ему подобные себя называли, это были последователи масонов-декабристов, “предбольшевики” или “первые большевики”.

Наблюдая за этой вакханалией “бесов” Ф. М. Достоевский в задумчивости рассуждал:

“Да, действительно есть и всегда были такие русские (имена многих из них известны), которые не только не отрицали европейской цивилизации, но, напротив, до того преклонялись перед нею, что уже теряли последнее русское чутье свое, теряли русскую личность свою, теряли язык свой, меняли родину и если не переходили в иностранные подданства, то, по крайней мере, оставались в Европе целыми поколениями. Но факт тот, что все этакие, в противоположность либеральным русским, в противоположность их атеизму и коммунарству, немедленно примыкали к правой, и крайней правой, и становились страшными и уже европейскими консерваторами…

Но позвольте: консерваторы в Европе и, напротив, совершенные отрицатели России. Они становились разрушителями России, врагами России! Итак, вот что значило перемолоться из русского в настоящего европейца, сделаться уже настоящим сыном цивилизации, – замечательный факт, полученный за двести лет опыта. Вывод тот, что русскому, ставшему действительным европейцем, нельзя не сделаться в то же время естественным врагом России. Того ли желали те, кто прорубал окно?”…

“Мы мечтали о том, как начать новый союз по образцу декабристов”, – писал о своей молодости А. Герцен (псевдоним – Искандер), и в его новой идеологии звучал воинственный нигилизм тотального уничтожения и ничего созидательного, – Герцен: “разрушить все верования, разрушить все предрассудки, поднять руку на прежние идолы, без снисхождения и жалости”.

А ведь Николай I непосредственно к А. Герцену за его революционно-подрывную деятельность относился весьма лояльно и гуманно, о чем А. Герцен сам признает в своём “Былое и думы”:

“Государь, рассмотрев доклад Комиссии и взяв в особенное внимание молодые годы преступников, постановил нас под суд не отдавать, а объявил нам, что, по закону, следовало бы нас, как людей уличенных в оскорблении Его Величества пением возмутительных песен, лишить живота, а в силу других законов сослать на вечную каторжную работу, вместо чего Государь, в беспредельном милосердии своем, большую часть виновных прощает, оставляя их на месте жительства под надзором полиции, более же виноватых повелевает подвергнуть исправительным мерам, состоящим в отправлении их на бессрочное время в дальние губернии на гражданскую службу и под надзор местного начальства”.

На долю Герцена выпала “ужасающая кара” – он был назначен чиновником в Пермь: служил в Вятке и затем во Владимире. Из Владимира Герцен вместе со своей невестой без разрешения переехал в Москву, и за это ему ничего не было. Затем по протекции своего отца он стал работать чиновником в Петербурге. И одновременно Герцен весьма свободно писал свои критические статейки в журналах “Современник”, “Москвитянин”, “Русская беседа”, “Отечественные записки”.

А вот господствующий в былом СССР и сегодня “альтернативный” взгляд автора современных учебников(с 2005 г.) для наших детей В. И. Коровина:

“А. И. Герцен пережил немало душевных кризисов и поистине драматических событий. Были долгие годы ссылки и полицейского надзора, эмиграции…”.

А ведь никто А. Герцена из России не выгонял.

“Находившийся за границей в конце 40-х годов, он (Герцен) видел безысходность политической борьбы в России и, не желая “в колодках” служить Отечеству, принял горькое и исключительно мужественное по тем временам решение: не возвращаться на родину”, – изгаляется группа ученых во главе с В. И. Коровиным, “просвещая” наших детей в 21 веке…

Да-а, много надо “мужества”, чтобы не вернуться на Родину, но ненависти к России нужно иметь огромное количество – это точно. Знаток человеческих душ Ф. М. Достоевский объяснял:

“Герцен был совсем другое: то был продукт нашего барства, gentilhomme russe et citoyen du monde прежде всего, тип, явившийся только в России и который нигде, кроме России, не мог явиться. Герцен не эмигрировал, не полагал начало русской эмиграции; нет, он так уж и родился эмигрантом.

Они все, ему подобные, так прямо и рождались у нас эмигрантами, хотя большинство их не выезжало из России. В полтораста лет предыдущей жизни русского барства за весьма малыми исключениями истлели последние корни, расшатались последние связи его с русской почвой и с русской правдой. Герцену как будто сама история предназначила выразить собою в самом ярком типе этот разрыв с народом огромного большинства образованного нашего сословия. В этом смысле это тип исторический. Отделясь от народа, они естественно потеряли и Бога.

Беспокойные из них стали атеистами; вялые и спокойные – индифферентными. К русскому народу они питали лишь одно презрение, воображая и веруя в то же время, что любят его и желают ему всего лучшего. Они любили его отрицательно, воображая вместо него какой-то идеальный народ, – каким бы должен быть, по их понятиям, русский народ. Этот идеальный народ невольно воплощался тогда у иных передовых представителей большинства в парижскую чернь девяносто третьего года. Тогда это был самый пленительный идеал народа. Разумеется, Герцен должен был стать социалистом, и именно как русский барич, то есть безо всякой нужды и цели, а из одного только “логического течения идей” и от сердечной пустоты на родине” (“Дневник писателя”, 1873 г.).

Это надо же такое божье наказание – родиться на своей родине эмигрантом. Но куда там великому Ф. Достоевскому до наших современных “великих” В. И. Коровина, его сотрудников, их прозападных единомышленников и всех синих демократ-либералов…

Стоит отметить, что А. Герцен остался за границей не спонтанно, он готовился, и как настоящий свободолюбивый либерал, больше всех кричавший о крепостном праве, – А. Герцен своих крестьян не освободил, как это было предусмотрено указом императора, по закону, а, уезжая в Лондон, их продал. Также поступил и его друг, такой же демократ и либерал Огарев.

“Я жид по натуре, – писал в письме В. Белинскому ловкий коммерсант А. Герцен, - с филистимлянами за одним столом есть не могу”.

На всякий случай – Герцен не был по крови еврей, но по духу уже точно не был русским. Иногда попадается такая степень западника в России, что он уже сам признаётся, что он по духу не русский, а нечто совсем другое.

Покинув Россию, “русский жид” А. Герцен с друзьями, как и немецкий жид К. Маркс, переехал в революционную столицу – в Париж.

“Герцен на средства, полученные от своих многочисленных крепостных, создал в Париже политический салон, в котором встречались самые блестящие представители европейской революционной швали, как Бакунин, Карл Маркс, Энгельс, итальянский масон Гарибальди, один из главных организаторов Французской революции в 1848 году масон Луи Бланк”, – писал в своём исследовании Б. Башилов.

“Парижский салон Герцена, – писал Р. Гуль в своей книге “Скиф в Европе”, – в эту революцию (1848 г.) был самым блестящим. Сборище всесветных богемьенов, бродяг, вагабундов, революционеров, весельчаков, страдальцев, съехавшихся со всего света в Париж. Это было – “дионисиево ухо” Парижа…”. Подчеркну – не “аполлоново”, а “дионисиево”…

Интересные замечания сделал Ф. М. Достоевский:

“Еще Герцен сказал про русских за границей, что они никак не умеют держать себя в публике: говорят громко, когда все молчат, и не умеют слова сказать прилично и натурально, когда надобно говорить.

И это истина: сейчас же выверт, ложь, мучительная конвульсия; сейчас же потребность устыдиться всего, что есть в самом деле, спрятать и прибрать свое, данное богом русскому человеку лицо и явиться другим, как можно более чужим и нерусским лицом. Всё это из самого полного внутреннего убеждения, что собственное лицо у каждого русского – непременно ничтожное и комическое до стыда лицо; а что если он возьмет французское лицо, английское, одним словом, не свое лицо, то выйдет нечто гораздо почтеннее, и что под этим видом его никак не узнают.

Отмечу при этом нечто весьма характерное: весь этот дрянной стыдишка за себя и всё это подлое самоотрицание себя в большинстве случаев бессознательны; это нечто конвульсивное и непреоборимое; но, в сознании, русские – хотя бы и самые полные самоотрицатели из них – все-таки с ничтожностию своею не так скоро соглашаются в таком случае и непременно требуют уважения:

“Я ведь совсем как англичанин, – рассуждает русский, – стало быть, надо уважать и меня, потому что всех англичан уважают”.

Двести лет вырабатывался этот главный тип нашего общества под непременным, еще двести лет тому указанным принципом: ни за что и никогда не быть самим собою, взять другое лицо, а свое навсегда оплевать, всегда стыдиться себя и никогда не походить на себя – и результаты вышли самые полные. Нет ни немца, ни француза, нет в целом мире такого англичанина, который, сойдясь с другими, стыдился бы своего лица, если по совести уверен, что ничего не сделал дурного”.

Когда французский народ не поддержал, а, наоборот, подавил очередную масонскую заварушку-революцию братьев Бланк в 1848 году, то вся эта “прогрессивная” тусовка вместе с Марксом и Герценом перебралась в изначальную столицу масонства – в Лондон.

“Если когда-то все пути вели в Рим, то в 19 столетии все пути ведут в Лондон – тогдашний центр мирового масонства…“ – отметил признанный авторитет в масонской теме Б. Башилов.

В теме этих “несчастных” скитальцев по Европе внимательно разбирался Ф. М. Достоевский:

“То-то вот и есть, что “скитальцы” ненавидели крепостное право “по-своему, по-европейски”, в том-то и вся суть. То-то вот и есть, что ненавидели они крепостное право не ради русского мужика, на них работавшего, их питавшего, а стало быть, ими же в числе других и угнетенного.

Кто мешал им, если уж до того их одолевала гражданская скорбь, что к цыганам приходилось бежать али на баррикады в Париж, – кто мешал им просто-запросто освободить хоть своих крестьян с землей и снять таким образам гражданскую скорбь, по крайней мере, хотя с своей-то личной ответственности? Но о таких освобождениях что-то мало у нас было слышно, а гражданских воплей раздавалось довольно. “Среда, дескать, заедала, и как же де ему своего капиталу лишиться?”

Да почему же не лишиться, когда уж до такой степени дело доходило от скорби по крестьянам, что на баррикады бежать приходилось? То-то вот и есть, что в “местечке Париже-с” все-таки надобны деньги, хотя бы и на баррикадах участвуя, так вот крепостные-то и присылали оброк. Делали и еще проще: закладывали, продавали или обменивали (не всё ли равно?) крестьян и, осуществив денежки, уезжали в Париж способствовать изданию французских радикальных газет и журналов для спасения уже всего человечества, не только русского мужика.

Вы уверяете, что их всех заедала скорбь об крепостном мужике? Не то чтоб о крепостном мужике, а вообще отвлеченная скорбь о рабстве в человечестве: “Не надо-де ему быть, это непросвещенно, liberte, дескать, еgalite et fraternite”. Что же до русского мужика лично, то, может быть, скорбь по нем даже и вовсе не томила этих великих сердец так ужасно. Я знаю и запомнил множество интимных изречений даже весьма и весьма “просвещенных” людей прежнего доброго старого времени. – “Рабство, без сомнения, ужасное зло, – соглашались они интимно между собой, – но если уже всё взять, то наш народ – разве это народ? Ну, похож он на парижский народ девяносто третьего года? Да он уж свыкся с рабством, его лицо, его фигура уже изображает собою раба, и, если хотите, розга, например, конечно, ужасная мерзость, говоря вообще, но для русского человека, ей-богу, розочка еще необходима: “Русского мужичка надо посечь, русский мужичок стоскуется, если его не посечь, уж такая-де нация””, – вот что я слыхивал в свое время, клянусь, от весьма даже просвещенных людей”.

На утверждение либералов – “Кто ж, как не они, подготовили общество наше к упразднению крепостного права?” – Ф. М. Достоевский отвечал:

“Отвлеченной болтовней разве послужили, источая гражданскую скорбь по всем правилам, – о, конечно, всё в общую экономию пошло и к делу пригодилось. Но способствовали освобождению крестьян и помогали трудящимся по освобождению скорее такого склада люди, как, например, Самарин, а не ваши скитальцы”.

В Лондоне А. Герцен и Н. Огарев основали Вольную русскую типографию, и стали издавать журнал под старым масонским названием “Полярная Звезда” (с 1855 г.), а затем “Колокол” (с 1857 г.). И даже после поражения России в Крымской войне и гибели Николая I, когда по общему признанию в России наступила политическая оттепель, они помогали врагам России – вели информационную войну против России. Ненависть этой категории интеллигентов каким-то чудным образом переносилась на всю Россию, и они неистово желали ей беды, зла, поражения -

“Для меня, как для русского, дела идут хорошо, и уже (предвижу) падение этого зверя Николая. Если бы взять Крым, ему пришёл бы конец, а я со своей типографией переехал бы в английский город Одессу…”, – писал 19 июня 1854 года А. Герцен итальянцу А. Саффи.

“Высадка союзников в Крыму в 1854 году, последовавшие затем поражения при Альме и Инкермане и обложение Севастополя нас не слишком огорчили; ибо мы были убеждены, что даже поражение России сноснее и полезнее того положения, в котором она находилась в последнее время” – писал “духовный брат” А. Герцена масон А. И. Кошелев.

Ближайший друг и помощник в Англии А. Герцена богатый барин Николай Огарев (1813-1877), который даже не обиделся на Герцена за то, что тот отобрал у него “по-дружески” любимую жену, писал вдохновенно в стихах:

Да будет проклят этот край,

Где я родился невзначай.

Уйду, чтоб в каждое мгновенье

В стране чужой я мог казнить

Мою страну, где больно жить…,

И, может дальний голос мой…

Накличет бунт под русским небосклоном

Ещё один эмигрант, “изгнанник” добровольный, член “О. Р. И.” и, конечно же, – “духовный брат”, покинувший Россию задолго до “мрачного семилетия” в 1835 году, доцент Московского университета Печорин также вдохновенно писал стихами:

Как сладостно отчизну ненавидеть,

И жадно ждать ее уничтоженья,

И в разрушении отчизны видеть

Всемирного денницы пробужденья.

Наблюдая эту тревожную картину, сильно переживал Ф. М. Достоевский:

“Неужели и тут не дадут и не позволят русскому организму развиться национально, своей органической силой, а непременно обезличенно, лакейски подражая Европе? Да куда же девать тогда русский-то организм? Понимают ли эти господа, что такое организм? А еще толкуют о естественных науках! “Этого народ не позволит”, – сказал по одному поводу, года два назад, один собеседник одному ярому западнику. “Так уничтожить народ!”, – ответил западник спокойно и величаво. И был он не кто-нибудь, а один из представителей нашей интеллигенции” (“Дневник писателя”).

По поводу этих морально-нравственных уродов и ненавистников Отечества стоит заметить, – ну не нравится вам монархия как форма организации общества – это ваше право и понятная идеологическая позиция, мировоззрение, или не нравится именно император Николай I – тоже ваше право, понятная позиция, дело вкуса и мировоззрения, но господа-товарищи (!) – матушку Россию, Родину, Отечество за что клясть, ненавидеть, желать её уничтожения и погибели?!! И способствовать этому?!! Ведь Герцен и Огарев дали немалые по тем временам финансы знаменитому террористу Нечаеву на его подрывную деятельность и теракты в России.

Мы наблюдаем – когда кислотная огульная критика определённой категории интеллигенции, их болезненное тотальное критиканство всего отечественного на какой-то стадии перерастает во враждебность к России, во вражескость, в “высокое” уродство и предательство.

Повторюсь, – не только в СССР при красных демократах-большевиках, но и сегодня, в 21 веке, при синих демократ-либералах эти морально-нравственные уроды и откровенные враги России представлены во всех учебниках для наших школьников и студентов как страдальцы, герои и выдающиеся умы, и их именами названы улицы и университеты…Современные идеологи полностью поменяли понятие “добра” и “зла”, смешали, всё перепутали, закамуфлировали наоборот и дурят нашу молодёжь, да и взрослых тоже. Обратите внимание – ни в одном современном учебнике вы не обнаружите множество фактов и цитат, приведенных в этой главе, – их “забыли”, их “почему-то” “не заметили”, идёт целенаправленная подтасовка и гримировка до неузнаваемости российской истории.

Причем тема сегодня актуальна как никогда – все телеканалы заполнены новыми “Герценами”, “Огаревыми” и “Белинскими”, которые фанатично преклоняются перед Западом и хулят всё отечественное, например, – послушайте Новодворскую; интересно, – назовут когда– нибудь и её именем российский университет?

Рассматривая историю середины 19 века, мы наблюдаем важный трагический исторический момент – зарождение большевизма, в его самом худшем кровавом проявлении. В предыдущей главе мы наблюдали появление в этот период на основе масонского мировоззрения марксизма и призывы К. Маркса к терроризму. А в этот период в России мы наблюдаем тенденцию – когда российская прозападная интеллигенция дошла до края, после которого начинается терроризм и революция. А вскоре наступит момент, – когда эта интеллигенция сольётся с марксизмом и весь этот процесс возглавят еврейские агрессивные лидеры; и это всё произойдёт при правлении Александра II.

От этих теоретиков до конкретных террористов-бомбистов, до покушений даже на императора-реформатора оставался всего лишь короткий шажок. Об этом уже конкретно и откровенно писал друг А. Герцена В. Белинский, которого Герцен называл:

“самая революционная натура николаевской России”. Этот автор “Левиафана” писал: “Я понял и Французскую революцию и её римскую помпу… Понял и кровавую любовь Марата к свободе, его кровавую ненависть ко всему, что хотело отделяться от братства с человечеством…” (в письме к Боткину).

А что делать с той частью человечества, с теми миллионами людей, которые имеют другое мнение и не поддерживают идеи масонского братства? Ответ на этот вопрос и соответственно следующий “прогресс” Белинского выглядел так:

“Я начинаю любить человечество по-маратовски, чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную”.

А это уже теория геноцида и фашизма в худшем его понимании. Это убеждение Белинского более известно в другом его знаменитом высказывании: “Люди так глупы, что их насильственно надо вести к счастью. Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов”.

Поэтому Н. Бердяев в 20-м веке с полным правом сказал:

“В Белинском был уже потенциальный марксист..”, “Белинский предшественник большевистской морали…”, “Он уже утверждал большевистскую мораль”, “У Белинского в последний его период можно найти оправдание “чекизма””.

Да, – это было обоснование грядущего кровавого большевизма.

Можно образно отметить, что вышеназванные либеральные радикалы, ненавистники России были в центре этой негативной тенденции – как косточка в сливе, а вокруг было много либеральной мякоти – много сочувствующих, и это была не только либеральная молодежь или “прогрессивная” часть интеллигенции, на другую часть общества обратил внимание Ф. М. Достоевский:

“В детстве моем я видел раз на большой дороге фельдъегеря, в мундире с фалдочками, в трехуголке с пером, страшно тузившего в загорбок ямщика кулаком на всем лету, а тот исступленно стегал свою запаренную, скачущую во весь опор тройку. Этот фельдъегерь был, разумеется, по рождению русский, но до того ослепший и оторвавшийся от народа, что не мог иначе и объясняться с русским человеком, как своим огромным кулачищем вместо всякого разговора.

А, между тем, ведь он всю жизнь свою провел с ямщиками и с разным русским народом. Но фалдочки его мундира, шляпа с пером, его офицерский чин, его вычищенные петербургские сапоги ему были дороже, душевно и духовно, не только русского мужика, но, может быть, и всей России, которую он искрестил всю взад и вперед и в которой он, по всей вероятности, ровно ничего не нашел примечательного и достойного чего-нибудь иного, кроме как его кулака или пинка вычищенным его сапогом. Ему вся Россия представлялась лишь в его начальстве, а всё, что кроме начальства, почти недостойно было существовать. Как такой может понимать суть народа и душу его!

Это был хоть и русский, но уже и “европейский” русский, только начавший свой европеизм не с просвещения, а с разврата, как и многие, чрезвычайно многие начинали. Да-с, этот разврат не раз принимался у нас за самый верный способ переделать русских людей в европейцев. Ведь сын такого фельдъегеря будет, может быть, профессором, то есть патентованным уж европейцем. Итак, не говорите о понимании ими сути народной”.

Закончить тему “новых русских людей”, с остервенением бросившихся перегрызать национальные корни и культуру себе, и которые, по утверждению Ф. М. Достоевского, почти все были из барского, господского общества, можно меткой басней И. А. Крылова:

Свинья под Дубом вековым

Наелась желудей досыта, до отвала;

Наевшись, выспалась под ним;

Потом, глаза продравши, встала

И рылом подрывать у Дуба корни стала.

“Ведь это дереву вредит, -

Ей с Дубу Ворон говорит, -

Коль корни обнажишь, оно засохнуть может”.

– “Пусть сохнет, – говорит Свинья, -

Ничуть меня то не тревожит:

В нем проку мало вижу я;

Хоть век его не будь, ничуть не пожалею;

Лишь были б желуди: ведь я от них жирею”.

– “Неблагодарная! – примолвил Дуб ей тут:

Когда бы вверх могла поднять ты рыло,

Тебе бы видно было,

Что эти желуди на мне растут”.

Вот в этих сложных условиях Александр II принял власть над Россией; – не позавидуешь. К тому же в России продолжали тайно существовать масонские организации, члены которых занимали высокие посты -

“Великим наместным мастером Великой провинциальной ложи шведского обряда был не кто иной, как сам министр внутренних дел (1855-1861), старый масон С. С. Ланской”, – отметил в своём исследовании специалист по истории масонства В. Брачев.

Александр II получил прекрасное всестороннее образование, знал несколько языков, объехал почти всю Россию и европейские страны, и даже Римский папа Григорий 16-й после знакомства с ним в его честь иллюминировал купол собора Святого Петра. Правда Александр почему-то не мог найти в России достойную девушку и женился на Гессен– Дармштадтской принцессе.

В России упорно витала ошибочная идея, что если отменить крепостное право, то чудным образом решатся все проблемы и главное – снизится уровень недовольства в обществе, снизится уровень революционности. Весь ход российской истории после отмены крепостного права показал ошибочность, ложность этой идеи, этой надежды. Конечно, крепостное право необходимо было отменить, но ещё важнее было создать другую, новую эффективную форму организации жизни и сельскохозяйственного производства. А эту задачу взялся решать лишь в начале 20-го века Столыпин.

С воцарением на российский престол Александр II довольно быстро приступил к либеральным реформам. И уже в 1856 году он дал евреям много прав и снял много ограничений для них, подписал указ об отмене закона о еврейских кантонистах, и сам институт кантонистов упразднил. Более того, – Александр II благородно и щедро простил евреям накопившуюся огромную недоплату налогов. К этому вопросу императору приходилось возвращаться ещё не раз, ибо, как утверждает еврейский историк Ю. Гессен – в течение последующих пяти лет задолженность по налогам опять серьёзно возросла (на 22%). В этом же 1856 г. был образован очередной правительственный комитет по еврейским вопросам (седьмой по счету), потому проблем, связанных с еврейской общиной, в стране было ещё много. Например, как отметил в своей книге священник Ипполит Лютостанский:

“В 1855 г. 10 мая рассматривалось в петербургском сенате дело о Шапирах – Зусе Альперовиче и Давиде; оба еврея были осуждены на каторжные работы и наказаны шпицрутенами за умерщвление крестившегося еврея”.

Этот же И. Лютостанский фиксировал очередной факт экономической эспансии:

“Вследствие огромного наплыва евреев в последние годы в Петербурге усилилось естественным образом и барышничество… Евреи сразу оттерли петербургских местных барышников. Так, на аукционах в ссудной казне покупателями драгоценностей в настоящее время являются почти исключительно евреи, действуя нередко сообща, целым кагалом…

Что касается нового Александровского рынка в Петербурге, то здесь евреи завоевали себе положительно первое место, и туземные торгаши совсем его уступили евреям. Теперь ряды этого рынка названы еврейскими. Следовательно Петербург и Москва уже евреями забраны; биржи этих столиц открыто уже настраиваются по еврейскому камертону…”.

Хотя кагалы были российским правительством запрещены ещё в начале 40-х, однако евреи продолжали жить и действовать обособленной диаспорой, организовано и по своим законам.

С целью проведения большой реформы в деревне, отмены крепостного права в 1857 году Александр II образовал Секретный комитет по крестьянскому вопросу, а в 1858 – аналогичные комитеты в регионах: Губернские комитеты. К этому времени вышла интересная работа Константина Дмитриевича Кавелина (1818-1885 гг.) под названием “Записки об освобождении крестьян России”, которая, несмотря на различные перипетии судьбы автора и его работы, легла в конечном итоге в основу Крестьянской реформы. Не стоит забывать, что большую предварительную работу для этого провёл его предшественник Николай I, о чём “почему-то” в большинстве случаев умалчивают; мы это подробно рассматривали в предыдущей главе.

Известный историк Ключевский по этому поводу отмечал:

“Крепостной вопрос не был разрешен, но благодаря законам Николая I разрешить его стало возможным юридически. Во-первых, из вопроса о частной собственности землевладельца он превратился в вопрос о выкупе земли для вольных крестьян; с почвы гражданского права вопрос перешел на почву права государственного; благодаря законодательству Николая следующее царствование могло дать крепостным личную свободу без выкупа. В этом законодательстве явлена мысль, что крепостной человек – не простая собственность частного лица, а прежде всего – подданный государства… Царствование Николая не достигло своих целей, но подготовило законодательством почву для их достижений”.