Текст книги "Угонщик (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Угонщик.

Глава 1

Глава первая. Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…

Июнь одна тысяча девятьсот девяносто первого года.

Статья 208. Приобретение имущества, заведомо добытого преступным путем

Приобретение имущества, заведомо добытого преступным путем, —

наказывается исправительными работами на срок до шести месяцев, или штрафом до ста рублей, или общественным порицанием либо влечет применение мер общественного воздействия.

Те же действия, совершенные в виде промысла или в крупных размерах, -наказываются лишением свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества или без таковой или ссылкой на срок до пяти лет с конфискацией имущества или без таковой.

«Уголовный кодекс РСФСР, 1960 год»

Главный театр Города, являющийся его визитной карточкой, на рубеже смены экономических формаций, отнюдь не блистал. Я помню его блестящим дворцом высокого искусства, с шикарными панелями полированного дерева, античными скульптурами в верхней части амфитеатра, дорогими декорациями, перебрасывающими зрителя в стан половецкого хана или во дворец царя Ивана Грозного, прозванного за свою жестокость Васильевичем. Я уже запутался, не понимая – все это высокое искусство уже было, или еще только будет, когда-то, в далеком будущем. Ну, а пока, мы имеем то, что имеем. Копии древне – римских скульптур, оригиналы которых прячут от народа католики Ватикана, по-прежнему, стояли по периметру амфитеатра, и были прекрасны, но в остальном… хотелось закрыть глаза и больше не видеть этого убожества. Красные ковровые дорожки, покрывающие, давно не циклеванный, паркетный пол, местами были протерты до дыр, полированные деревянные панели – вершина развития советского дизайна интерьеров, покрывающие стены, утратили прежней лоск, потускнели и покрылись сеткой мелких трещин. На сцене из декораций присутствовало только деревянное ложе, небрежно замазанное краской –серебрянкой. Стены, по сценарию пьесы, изображающие покои богатой молодой венецианки, по-простому, были покрыты белой извёсткой, наверное, чтобы ничего не отвлекало зрители от божественного пения труппы. На сцене страдала и пела девушка, и в этой женщине все было гармонично, почти по Фэн-шуй. На вид, даме было около шестидесяти, размеры ее шикарного тела вплотную приблизились к этой цифре. Ее партнер был чуть –чуть помоложе, облаченный, почему-то в древне -римскую лорику сегментату, с неравномерно покрывающей лицо черной краской, генерал Отелло выглядел лет на пятьдесят, не больше. Мощная женщина самозабвенно выводила что-то музыкальное, на итальянском языке, затем ее партнеру, очевидно, надоели ее жалкие оправдания и события понеслись вскачь. Дездемона, по-дурацки, взмахнула окорокообразными руками и рухнула на заскрипевшую деревянную кровать, высокие бортики которой укрыли её округлое тело от зрителей. Зарычав, как дикий зверь, Отелло склонился над ложем, схватив что-то там и навалился сверху. Под рвущую душу музыку мужчина изображал полное напряжение сил, кривя лицо в пугающих гримасах, затем на сцене потухло освещение. Зал, в едином порыве, выдохнул – самая интересная сцена оперы, которую все ждали с надеждой закончилась пшиком – подробности удушения толстой тети от зрителя скрыли. На затемненной сцене началась суета, скрипнула кровать – шла подготовка к последнему акту оперы. Десяток школьников, попавшие на вечерний спектакль в рамках внеклассных занятий, цепочкой потянулись к выходу, откуда тут же донесся шум скандала – капельдинеры не хотели открывать двери до окончания действа.

– Как тебе спектакль, Паша? – от театра до дома Светланы было минут двадцать неспешным шагом, и мы решили прогуляться. Недавно прошел дождь, прибив пыль, и городской воздух был удивительно свеж.

– Паша? – Света сжала мою руку, на которую она опиралась.

– Извини, задумался. Спектакль никак не понравился.

– Почему?

– Извини. Я понимаю, что ты театр любишь, но не такое же убожество. Декораций нет в принципе. Артисты никакие. Я в опере ничего не понимаю. Возможно, эти бабушка с дедушкой, лет тридцать назад, были лауреатами всесоюзных конкурсов и международных слетов. Но, извини, тридцать лет прошло. Театральные традиции, наверное, должны быть, но не те, что бабушки и дедушки, до момента впадения в маразм, тужатся изобразить влюбленных подростков или страсть горячего негра к молодой девушке. Что ты смеешься? Почему учение Станиславского, с его «не верю», тут не работает? Бабке на кладбище прогулы ставят, а она все роли Золушек и Джульетт под себя подгребла. Скажи, что, за тридцать лет не смогли ей достойную смену воспитать? В театральные ВУЗы конкурс, как в МГИМО, сто человек на место, а молодых оперных голосов нет?

– Как ты завелся! – Света захихикала: – Я думала, что ты спал.

– Я просто сидел с закрытыми глазами, потому что мне больно было смотреть на такой низкий уровень оперного искусства. – вывернулся я: – Скажи, а в Питере, в Мариинке, например, или в Большом, в Москве, такая же беднота и убожество?

– Я не знаю. – Светлана мечтательно закатила глаза: – Я бы очень хотела там побывать, но дальше Города и Красноярска я не ездила. Даже на юге не была. Моей маме врачи запретили под сильным солнцем бывать, поэтому, родители меня никуда не возили.

Мы молча прошли еще несколько шагов.

– Но теперь, все изменится! – девушка повернула ко мне улыбающееся лицо: – Как только начну зарабатывать, так сразу буду копить на поездку в Москву. Мечтаю в Большом театре побывать. И еще на Юг, летом, на море, поехать. Но это, наверное, еще не скоро получится. Если бы пять лет назад родители смогли меня на нужный факультет устроить…

– А ты чем занимаешься?

– Я сейчас торговый институт заканчиваю, скоро диплом получу.

– У-у-у, торговый это круто! – уважительно протянул я.

– Ну как круто? Товаровед – это круто, а я на экономику только смогла поступить. Сейчас устроюсь куда ни будь, бумажки перебирать и дурацкие цифры «на уголок» сводить. Скучно и неинтересно.

– Ну ты тут, мне кажется, не совсем…

– Паша, даже не спорь! Ты в этом просто не разбираешься. Товаровед – это куча возможностей, доступ к дефициту, а бухгалтер или экономист…

– Я тебе, Света, вот что скажу. – я развернул девушку к себе и сделал строгое лицо: – Ты только поверь и запомни слова опытного и компетентного человека. Через пару лет слова дефицит вообще не будет, а про профессию такую – «товаровед» все забудут. Она никому не будет интересна. Про экономистов ничего сказать не могу, а вот хороший бухгалтер будет ценится очень высоко, и иметь хорошие заработки, оченб хорошие заработки. И скучно в этой профессии не будет, государство не даст скучать.

– Паша, это вам на политзанятиях говорят, что через пару лет дефицита не будет? Паш, ну, ей Богу, смешно. С революции, всегда, каждый день, в этой стране что– нибудь, обязательно, в дефиците, а ты, как маленький, программу КПСС, повторяешь. Дефицит всегда будет, всегда, запомни.

И Света, с видом превосходства взрослой, умудренной жизнью, тетеньки, мне, как малышу, ткнула пальцем в нос. И еще сказала, что-то вроде «ж-ж-ж». И оказалось, что мы уже пришли.

– Поднимешься? – девушка смущенно опустила глаза.

– Нет, не сегодня.

– Почему? Из-за того, что я с Семеном Борисенко спала? – смущение девушки мгновенно улетучилось, Света с вызовом и злостью смотрела мне прямо в глаза.

– Причем тут Борисенко? Я его отправил в командировку года на три, не меньше. Что мне за дело, чем ты раньше с ним занималась?

– Тогда я тебя не понимаю? Я тебе совсем не нравлюсь? Тогда зачем ты меня в театр пригласил? Тебе что-то по работе надо от меня узнать?

– Света, ты с кем живешь?

– А, ты про это. – Света чуть-чуть расслабилась: – Насчет квартиры можешь не волноваться, нам никто не помешает. Квартиру, когда я в институт поступила, родители купили. Дом кооперативный. Отец собрал пять тысяч и выкупил пай на «двушку» в этом доме. Так что я живу одна. Родители в Минусинске у меня живут. Отец директор автоколонны, а мама на инвалидности, пенсию получает. У нее вредное производство было, поэтому у нее здоровье подкачало, не смогла даже полную пенсию выработать.

– Так у тебя скоро распределение?

– У нас уже несколько лет распределения нет, Паша. Устраиваются, кто куда сможет. Вот я и не знаю, что дальше делать. Дома папа меня, уверена, сможет, куда -нибудь на базу устроить, а здесь, наверное, смогу только по специальности пристроится, в бухгалтерию. Или в плановый отдел, например.

– Света, ты даже не думай, не сравнивай, извини, свой Минусинск и Город. У вас, говорят, климат хороший, арбузы даже растут, но в плане возможностей сравнивать Минусинск и Город – это даже смешно. Скоро там половина предприятий позакрывается, и базы твои закроются.

– Паша, что у тебя в голове творится? Какая-то дикая каша. Ты меня, только что, уверял, что через пару лет дефицита не будет, и тут же говоришь, что в Минусинске все позакрывается. Мне кажется, что ты политэкономию прогуливал, потому что у тебя одно другому противоречит: если дефицита не будет, значит количество товаров группы «Б», выпущенных промышленностью резко возрастет. Так? Но если в Минусинске половину предприятий закроется, то кто будет увеличивать выпуск товаров группы «Б»? Вот, чувствуется, что ты на заочном учишься…

– Ладно, Света, я понял, я троечник, а ты отличница. Только через пару лет ты увидишь, что марксизм – ленинизм не всесилен, а учение Адама Смита придется изучать заново. Давай, пойду я, а то сегодня рано встал. И нет, я не обижаюсь, и нет, я не ревную. И да, завтра, если ты не против, я вечером готов зайти к тебе в гости. Пока! – я поцеловал нежную щечку и стал спускаться по ступенькам.

Светлану я не обманывал. Сегодня я действительно рано встал, и в четыре часа утра уже стоял на топком берегу одной из городских речек. В сыром, от утренней росы, кустарнике, деловито бегал Демон, а я внимательно прислушивался, надеясь услышать звук работы двигателя приближающегося автомобиля. Какого хрена я здесь оказался? Расскажу по порядку.

После скандала с руководством уголовного розыска по поводу Кадета, Студента и вероятного агента «KGB» в наших стройных, милицейских кругах, все окончилось ничем. Студент ожидаемо от всего отперся, сказав, что брата –физкультурника не имеет, и разговора на подобную тему с Кадетом никогда не вел. Я категорически отказался работать с скомпрометированными подчиненными, несмотря на все угрозы со стороны руководства. Но моя принципиальная позиция не выглядела выигрышной, так как кто-то умело и ненавязчиво, пустил слушок, что на Комитет работаю именно я, чтобы вымолить прекращение уголовного дела в отношении себя. На вопрос «Чем будут заниматься твои опера?», я неизменно отвечал «У меня в подчинении личного состава нет», и делал работу, беря в расчет только себя лично. Через несколько дней эта фронда руководству надоела, и оно сделало ход конем.Придя утром на службу, я обнаружил на своем месте старшего лейтенанта Мишу Кукушкина, который, смущаясь, сказал, что вчера вечером, после развода, начальник уголовного розыска отдал ему команду принимать у меня оперативные и литерные дела по линии квартирных краж. В обед, когда мы с Мишей пришли доложить, что дела я передал, а «секретчик» уже переоформила их передачу, Мише сказали идти, заниматься своими делами, а меня отвели в подвал, где шеф, с трудом, открыл перекосившуюся дверь в небольшую кладовую, с маленьким окошком под потолком. – Ты же этого добивался? Держи! – мне протянули большой ключ от двери.– Чего я добивался?– Ты сказал, что с Кадетом и Студентом работать не будешь?– Точно так.– Мы тебе пошли навстречу, цени. Принимай кабинет. С завтрашнего дня работаешь по линии краж и угонов автотранспорта. Вчера пришло указание из министерства выделить отдельного человека на эту линию работы. С приказом вечером ознакомишься. А пока можешь вселятся. Успехов. К вечеру я сидел на расшатанном стуле с порванной обивкой, мокрый и пыльный, после того, как три часа отмывал свои хоромы от скопившейся грязи и пыли. Если шеф надеялся уязвить меня вселением в эту нору, то он глубоко ошибся. Я ценил свое, хоть и тесное, помещение, подселятся, к кому-нибудь, примаком, на правах бедного родственника, я не хотел категорически. Вынеся из кабинета старые стулья и разбитые ящики, я стал владельцем длинного и узкого помещения, в котором поместилось два стула, что я отобрал из кучи, вынесенной на помойку. За моей спиной стоял узкий железный ящик и тумбочка с моими личными кофеварками и кружкой, что я, с боем, вырвал у нового старшего опера «квартирников». Полноценный стол в каморку не влезал, поэтому мне предстояло работать за подобием журнального столика. На этом список предметов мебели заканчивался, так как в мой будуар больше ничего не входило. Телефонного аппарата тоже не было, не предусмотрено. Под мат старшины отдела, отловленный мной связист РОВД, пообещал завтра протянуть линию и запараллелить ее с ротой ППС или со старшиной. – Только телефонов у меня нет, которые рабочие. –смущенно «обрадовал» меня начальник связи: – Заявку напишу в ХОЗУ, но будет не раньше, чем через три месяца. Или можешь сам где– нибудь достать.– Не бери в голову, сам достану. – я понимающе улыбнулся: – Все, как всегда. Когда я запирал дверь своей комнаты, прежде чем направится домой (замок, не открывавшийся пару лет, не хотел начинать новую жизнь и отчаянно сопротивлялся поворотам ключа), за моей спиной раздалось покашливание.Я обернулся– в метре от меня, упрямо сжав губы, стоял Кадет.– Шеф, я попрощаться пришел. Я завтра со сводным отрядом в Моздок уезжаю, на шесть месяцев. Я с этим чертом, Студентом, работать не хочу. А по приезду звезду очередную досрочно присвоят и в любое место службы могу выбрать. Я тебе что хотел сказать на прощание? Это не я, меня подставили. Просто имей это в виду – парень протянул мне руку.В глазах у меня защипало, я крепко сжал плечи Кадета:– Извини, но я уже не знаю, кому верить. Возвращайся живым. Надеюсь, когда приедешь домой, то здесь все выяснится. Удачи тебе, Саша.

Дверь кабинета шефа была приоткрыта, мне не удалось прошмыгнуть незамеченным.

– Громов, зайди. Дверь прикрой поплотней. Слышал, что Кадет на Кавказ уезжает?

– Слышал. Я с ним попрощался. Но, к сожалению, это ничего не значит. Может быть, его просто из-под нашего внимания выводят.

– Да, заеб ты уже со своими подозрениями… – майор ударил огромной ладонью по столешнице с такой силой, что у него под ногами упало и, дребезжа, покатилось, что-то стеклянное: – Ладно, проехали. На, в приказе распишись. Как я понял, твоя главная задача вести учет всех угонов и краж автотранспорта, проверять, чтобы на угнанный транспорт ориентировки на розыск вовремя уходили, со всеми номерными агрегатами. Каждый месяц у тебя сверка с ИЦ областного Управления. Есть там такая Клавдия Михайловна. Ты с ней должен познакомится, взять бланки ежемесячных отчетов и, по каким дням она скажет, ездить и делать сверку. Снятие с розыска обнаруженного транспорта тоже на тебе, ну и всякое, по мелочи. Раскрытия с тебя требовать особо не будут, главное, чтобы учет был налажен. Все понял? Ну все, можешь быть свободен. Утром на развод не опаздывай, сейчас у тебя работа будет в основном бумажная. Отмазки, типа, с утра кого-то выезжал задерживать уже приниматься не будут. Уяснил? Ну и вали.

– Вопрос один. То есть, на подведении итогов меня за раскрытие преступлений вообще спрашивать не будут?

Начальник розыска задумался. Сказать, что с меня раскрытия больше не спросят он не мог, зная, что это невозможно. Поэтому ответ прозвучал с обычной, византийскою, витиеватостью:

– Иди, Громов, утомил ты меня. Учеты организовывай, а там посмотрим.

Глава 2

Глава вторая.

Июнь одна тысяча девятьсот девяносто первого года.

'Статья 164.1. Азартные игры (введена Указом Президиума ВС РСФСР от 28.05.1986)

Участие в азартных играх (в карты, рулетку, «наперсток» и другие) на деньги, вещи и иные ценности, а равно принятие ставок частными лицами на спортивных и иных состязаниях – влекут предупреждение или наложение штрафа в размере до пятидесяти рублей с конфискацией игральных принадлежностей, а также денег, вещей и иных ценностей, являющихся ставкой в игре, или без таковой.

Кодекс РСФСР об административных правонарушениях, 1984 год'

Смешная, как ромовая баба, следователь СО Дорожного РОВД Калинкина, поставила одну ногу на крыльцо и замерла, боясь сделать следующий шаг.

– Марина, давай помогу – я подхватил глубоко беременную «следачку» под локоть и помог ей взобраться на крыльцо.

– Ты что творишь, Марина Евгеньевна? Хочешь прямо в кабинете родить? – я придержал входную дверь и дождался пока будущая мать, тяжело вздыхая, втиснется в фойе РОВД.

– Мне, Паша, два дня осталось отработать. Сегодня с твоей Маргаритой закончу, если ее из изолятора привезли, а завтра дела сдаю и все, в декретный отпуск пойду, и на все три года, до самого последнего дня, на службу ходить не буду. А там глядишь и второго рожу.

Проводив округлившегося следователя до ее кабинета и договорившись, что до обеда я поработаю с бывшей заведующей комиссионного магазина, я пошел в дежурку.

Тюрьма никого не красит. Маргарита Михайловна, которую я забрал из камеры и повел к себе, в подвал, осунулась и похудела. Кожа ее приобрела какой-то серый оттенок, особенно бросающийся в глаза на фоне красного спортивного костюма, в который женщина была облачена.

– Что-то раньше кабинет у тебя был получше! Совсем, гражданин начальник, в немилость попал? – женщина осторожно опустила пушную попу на заскрипевший под ее весом, старый стул.

– Да, Рита, враги спокойно жить не дают. – я подал обвиняемой кружку свежезаваренного чая и подвинул тарелку с бутербродами: – Жалобы пишут…

– Это не я, Паша! О чем мы с тобой договорились -я все сделала.

– Успокойся, я на тебя не думаю. Пей чай.

Но Рита явно была чем-то взволнована. Она попросилась в туалет, долго возилась там, открыв кран на полную, затем, вернувшись в кабинет, сидела молча, нервно гоняя вверх-вниз застежку-молнию на вороте спортивной кофты.

– Павел, а можно дверь закрыть?

– Не желательно, но можно.

Я, в недоумении, пожал плечами, но протиснувшись мимо сидящей у входа в кабинет Марго, закрыл дверь и провернул задвижку замка на два оборота. Возможно, что женщина хотела поделится со мной конфиденциальной информацией и не хотела, чтобы случайные свидетели нас услышали. Сегодня, как в прочим и обычно, в нашем подвале было тихо – старшина с утра куда то уехал, рота ППС появлялась в своей комнате часа в четыре пополудни, в Ленинскую комнату с девяти часов утра и до половину пятого вечера, обычно, никто не заходил.

– И что ты хотела мне… – я повернулся от двери и слова замерзли у меня во глотке.

Моя подозреваемая, составив на тумбочку стакан с парящим чаем и тарелку с бутербродами, сидела на столике, спустив свою спортивную кофту на пояс. Оказывается, что под кофтой у Риты ничего не было. Небольшая, чуть подвисшая грудь, мягкий живот, свежевымытая (не зря плескалась в туалете так долго), но бледная кожа, женщина была не в моем вкусе, но еще вполне интересной.

– И что это мы задумали, Маргарита Михайловна? – я положил руку на ручку замка: – В СИЗО научили какой-то зэковской провокации? Типа, смотрите люди добрые, меня опер изнасиловал в кабинете?

– Паша, успокойся. – Рита смотрела мне прямо в глаза и говорила твердо и решительно: – Просто я не хочу на зону. Ты тогда все правильно сказал, если я через пять лет выйду, то не будет у меня ни котенка, ни ребенка, буду я уже старой. Мне девчонки сказали, что если я забеременею, то меня выпустят рожать…Ко мне там один цирик подкатывает, но он мне не нравится, не хочу, чтобы ребенок был на него похож. А у тебя глаза красивые…

– Врут тебе все, Рита, ваши бабы. Не знаю почему, но врут. Никто тебя в связи с беременностью не выпустит, рожать на зоне будешь, только пайка, усиленная будет. Если не веришь, могу «Исправительно – трудовой кодекс» дать почитать, вон у меня на сейфе юридическая литература лежит. Врать не буду, пока ребенку три года не исполнится, будешь отдельно сидеть, с такими же мамочками, ну а потом, если срок отсиживать еще большой остался, то ребенка забирают, а мамашу в общую зону отправляют, но тебя, скорее всего, выпустят условно-досрочно. Давай так сделаем. Ты сейчас спокойно кушаешь и чай допиваешь, потом идешь к следователю своему, а потом снова ко мне вернешься. И мы с тобой поговорим. Я тебе обещаю, что ни будь придумаю. Не сядешь ты на пять лет, по мне так, достаточно того срока, что ты уже в изоляторе отсидела.

Маргарита Михайловна появилась в моем кабинете через два часа. Она пришла сама, без сопровождения, не спрашивая разрешения, плюхнулась на стул для посетителей. Женщина, казалось, находилась в состоянии полнейшей прострации, смотря куда то, вовнутрь себя. Двумя руками Рита прижимала к животу пару несколько мятых листов бумаги.

– Маргарита, что с тобой? Маргарита⁈

Лицо подследственной вздрогнули и она, вынырнув из неведомых глубин, молча уставилась на меня.

Не дождавшись ответа, я усилием вытянул бумаги, осторожно разжав судорожно сжатые пальцы Маргариты.

– И что у тебя случилось? – я углубился в чтение. Предварительная договоренность на оформление этих бумаг со следователем была, но я никогда их не видел и теперь не торопясь, вчитывался в сухие, казенные строки процессуальных документов, резко меняющих жизнь одной непутевой гражданки.

– И чем ты не довольна? – бумаги легли на стол, Рита судорожно схватила их и вновь прижала к себе.

– Паша, объясни мне, что там написано. Мне следователь объясняла, но я ничего не поняла, что тут написано.

– Рита, тут написано, что твое преступное деяние переквалифицировано с статьи части второй статьи сто сорок пять уголовного кодекса, через статью семнадцать, то есть соучастие в грабеже, совершенного группой лиц по предварительному сговору на часть первую статьи двести восемь уголовного кодекса, то есть скупка краденного. А так как максимальное наказание за твое преступление уменьшилось с семи лет лишения свободы до исправительных работ сроком в шесть месяцев, то и предварительное заключение тебе поменяли на обязательство являться по вызову следователя. Теперь поняла?

– Ты хочешь сказать, что меня выпустили?

– Да, ты можешь идти домой. И если ничего не сорвется, то тебя освободят от наказания в зале суда, взяв в зачет срок, что ты отсидела в СИЗО.

– А что, все еще может сорваться⁈ – Маргарита от заторможенности впала в состояние, близкое к панике.

– Может. Маловероятно, но может. Прокурор может воспротивится. Судья может, в теории, отправить дело на доследование. Но это очень маловероятно, считай один процент.

– Но почему они могут все переделать?

– Рита, слышала выражение «Закон как дышло». Я тебе обещал помочь, если ты поможешь своего бывшего хахаля посадить надолго. Ты помогла. Я тоже помог. И честно тебе скажу, это обошлось мне в тысячу, что я взял в твоей квартире. И, во-вторых, если бы если твой следователь не отрабатывал завтра последний день, а начальство не боялось бы с ней ругаться, боясь какого ни будь выкидыша, хрен у нас что-либо вышло. Не любит у нас система случаев, когда человек, пусть и формально, незаслуженно сидел в тюрьме. А в твоем случае так и получилось.

Так! – я вгляделся в вспыхнувшие глаза бывшей заведующей магазином и грохнул по столу, так, что девушка, от неожиданности, подпрыгнула, вместе со своим стулом: – Я тебе говорил, что твоя неспособность удержать в узде твой дурной характер, тебя всегда подводит. Еще раз внимательно меня послушай. Мне, с огромным трудом, удалось тебя вытащить из тюрьмы. И это чудо, что получилось тебя вытащить. Но, если ты хоть одно слово кому ни будь скажешь, что якобы неправильно сидела, или еще что, или, сдуру жалобу какую на пишешь – все вернется назад, очень быстро. Система ошибок никогда не признает. Тебя закроют в СИЗО до суда, и никакая беременность тебя не спасет. И через месяц будешь ты смотреть на мир через колючую проволоку женской колонии за Вещевым Рынком. Ты меня хорошо поняла? Ты будешь держать рот на замке?

– Паша, я поняла тебя, я не дура. – Рита закивала головой: – а у меня вещи в изоляторе остались…

– Сейчас дежурка туда поедет, мелких хулиганов и подозреваемых туда повезет. Ты можешь с ними поехать. Там дежурному постановление следователя предъявишь, заберешь вещи и можешь быть свободна, пойдешь на свободу из ИВС на улице имени Мечты всего прогрессивного человечества.

– Нет, не нужны мне вещи! – Рита взвизгнула, как будто я насильно отправлял ее забирать в изоляторе провонявшее камерой барахло: – Паша, можно я не буду их забирать.

– Да делай, что хочешь. У меня еще один вопрос остался решить с тобой.

– Какой вопрос? – Рита вновь испугалась, уверенная, что сказка освобождения сейчас закончится.

– Я хотел своей коллекцией похвастаться. – я полез в сейф: – Я тебе не говорил, что я решил нумизматикой заняться? Нет? Не знаешь, что это такое?

– Нумизматы, Рита, это такие люди, что собирают деньги иностранные, коллекционеры…– я положил перед, оторопевшей от смены темы разговора, женщиной небольшой альбом: – Видишь, сколько насобирал?

– Это что? – Рита настороженно перелистывала страницы, с упакованными под прозрачной пленкой, бумажными деньгами с изображениями, незнакомых ей портретов мужчин и женщин, в основном, в средневековых костюмах.

– Это моя коллекция немецкий дойчмарок Западной Германии. Я же буквально, до сегодняшнего дня не знал, что у меня получится переквалифицировать твою статью. И вот, как мы с тобой договаривались, я взял твои деньги, что у тебя в горшке с кактусом хранились и поменял на марки ФРГ. Тысячу тебе там оставил, под ванной лежит, под тазиком, а на остальные тысячи валюты тебе купил. Ну, свои десять процентов взял, а так, это твои деньги. Через полгода….

– Паша, это сейчас что, подстава какая-то⁈ – Рида схватила полотенце и тщательно обтирала обложку альбома: – Что за очередной развод?

– Да успокойся ты! – я, с силой вырвал альбом из рук напуганной подследственной: – Совсем дура что ли? С января этого года Горбачев разрешил предприятиям открывать валютные счета, а скоро начнут свободно любому гражданину продавать, и за границу с этими деньгами выпускать. А почему я это в кляссер засунул, как коллекцию, так потому что формально валютную статью еще не отменили, уже не садят, но зачем гусей дразнить.

И вообще, – я сунул альбом обратно в сейф: – Не хочешь быть нумизматом, не надо. Я тебе завтра занесу деньги, даже без учета десяти процентов. Мне СКВ самому пригодится.

– Кто?

– СКВ– свободно конвертируемая валюта. Через полгода эти бумажки еще дороже станут, и на них можно будет хоть что купить, хоть машину, хоть квартиру. Давай решай – марки себе забираешь или мне рубли тебе отдать?

– паша, давай лучше рубли мне верни, если можно. И, десять процентов забирай, я ничего против не скажу, ты и так столько для меня сделал.

– Как скажешь Рита, насильно мил не будешь. Значит, завтра жди, принесу тебе деньги домой.

– Ладно, Паша, спасибо тебе за все. Я еще с мыслями собраться не могу, но потом я тебя отблагодарю за все, что ты сделал.

– Пока, пока, иди, а то мне хоть что-то надо сделать сегодня.

Рита быстро ушла, чтобы, к моему удивлению, через пять минут вернуться обратно.

– Ты что пришла, случилось что-то? Бумаги я вроде бы тебе все отдал… – я заглянул под столик, желая убедится, что ни одна, Риткина бумажка, не упала на пол.

– Паша, проводи меня на улицу, пожалуйста?

– Зачем? Тебя что, не выпускают?

– Не знаю. Я дошла до выхода, увидела ваших на крыльце и побоялась дальше идти. Проводи меня, пожалуйста, хотя бы до угла.

Вечером, после развода, я вынужден был задержаться – завтра был крайний срок сдачи отчета за месяц в Информационный центр областного УВД, надо было сверить все цифры. О том, что дома, в тесной квартире, бесится засидевшийся взаперти Демон, я не беспокоился – на размеренной, бумажной работе в новой должности, я обленился, позволяя себе в обед уходить с работы чуть пораньше, а возвращаться с обеда чуть попозже, успевая в обед выпить чашку кофе с бутербродом и выгулять счастливого пса. Все равно, телефон ко мне в подземелье, так и не протянули. Связисту этого было не надо, а мне тем более. Зато о моем наличии руководство вспоминало только в самом крайнем случае. Не торопясь, я вышел из отдела, потрепался с помощником дежурного, курившим на крыльце и пошел по вечерним улицам, полных легко одетых девушек с высокими, залитыми лаком начесами. Очевидно, зараза Маргарита, все-таки завела меня своими спортивным костюмом в варианте топлесс, так как минут через пять я понял, что ноги несут меня в сторону дома Светланы. С Маргаритой заниматься излишествами в тесноте кабинета был не вариант. Во-первых, я ей не доверял ни на грош, мало ли что у нее там вертится в голове после двух месяцев, проведенных в тесной вонючей камере, с затянутых частой сеткой, маленьким окошком. Это сейчас она меня уверяет в вечной благодарности за то, что я, долго и аккуратно обрабатывая глубоко беременную следователя Калинкину Марину Евгеньевну, сумел вытащить Риту из камеры. А о чем она на самом деле думает – угадать я не берусь. Пока я шел по улице Первого вождя, а затем по улице Октябрьского переворота, на улицы города, незаметно, опустились сумерки. Светлана жила на самом края Тихого центра, в обычной пятиэтажной хрущевке, границей двора упирающимся с насыпь железнодорожных путей.

Думая, о том, из какой закачки лучше взять деньги, чтобы завтра рассчитаться с недоверчивой Маргаритой, я, автоматически перебирая ногами, поднялся на второй этаж плохо освещенного подъезда, когда замер, еще не понимая причины заморозившей меня тревоги. Где-то наверху негромко разговаривали несколько человек. Судя по звуком, одним из участников дискуссии, была женщина. Знакомый мне уже писк-всхлип очень напоминал мне звуки, иногда издаваемые выпускницей торгового института Светланой. Я прислушался. Совокупность звуков привела меня к мысли, что Свету еще не насилуют, но вероятность покушения на ее половую неприкосновенность, весьма велика. Первым моим порывом было желание бросится наверх, где на пятом этаже, как в башне из слоновой кости, жила знакомая мне принцесса. О том, что судя по всему, мужчин на верху двое, я не думал, как ни будь вопрос бы разрешился. Но, перед тем как разразится слоновьим топотом по бетонным ступеням, я решил еще немного послушать – вдруг там с девушкой разговаривают не банальные бандиты, а счастливый соперник.