Текст книги "Фэнтези-2016: Стрела, монета, искра (CИ)"
Автор книги: Роман Суржиков
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
– Есть ли прачка в гостинице?
– Конечно, госпожа. Ваша одежда будет выстирана и выглажена к утру! Не изволите ли пригласить в покои швею и заказать новых платьев?
– Извините, если мой вопрос прозвучит странно... имеются ли у вас книги?..
– Да, госпожа! В библиотеке "Звезды Империи" хранятся сотни томов. Желаете с нею ознакомиться?..
Мира испытала благоговейный ужас. На севере лишь высшая знать, вроде Нортвудов, Шейландов и Ориджинов могла позволить себе большие библиотеки!
А снаружи, за стенами "Звезды Империи", царила кичливая суматоха. Грохотали телеги, носились кареты, орали торговцы. Купеческие лотки разворачивались повсюду: на улицах, площадях, чуть ли не на ступенях собора. Весь город напоминал огромную ярмарку. Люди будто соревновались в том, кто займет больше места и произведет больше шума. Вскоре девушка утратила всякое желание покидать стены гостиницы.
Она пила кофе, ела шоколадные конфеты – это диковинное сладкое лакомство в эмалированных жестянках Если хотелось свежего воздуха, выходила на балкон. И почти все свое время Мира проводила за чтением. Она чередовала, под настроение, познавательные "Города и земли империи Полари", глубокую и вдумчивую "Философию Праотцов", лукаво жизнерадостные "Славные приключения сира Лайона в Шиммери". Мира следила за тем, что голова не оставалась свободной, мысли все время были чем-то заняты. Стоило ей дать сознанию отдых – мысли тут же возвращались к погибшему отцу, душу заполняли тоска и одиночество.
Графиня Нортвуд смотрела на Миру с уважением и хвалила:
– Как приятно видеть молодую девушку, столь старательно стремящуюся к знаниям!
В отличии от Миры, Сибил рано вставала с постели, делала гимнастические упражнения, выезжала на конную прогулку за город. Графиня твердо следовала завету Праматерей: "Развивай свое тело и наполняй его силами. Красота и здоровье неразделимы". Дома, на Севере, она совершала также ежедневную пробежку в четыре-пять миль, но здесь приходилось ограничиваться верховым выездом. Вернувшись, Сибил умывалась и требовала подавать завтрак. За чаем листала книгу – не больше нескольких страниц за раз, поскольку читала графиня медленно. Затем она наряжалась и до ночи исчезала из гостиницы: навещала разных людей, улаживала торговые дела.
Деятельность графини неожиданно коснулась и Миры. На второй день пребывания в Лабелине в покои девушки заявились две портнихи. Женщины сняли с девушки все мыслимые мерки, затем долго и почтительно внимали пожеланиям графини. Сибил намеревалась заказать для Миры целый гардероб.
– Дитя мое, мы направляемся в столицу, ко двору владыки. Твоя одежда совершенно не годится, потребуется нечто более подобающее.
Следом за портнихами, в покоях Миры побывали башмачник и шляпница, и ювелир. Девушка начала тревожиться.
– Миледи, я вряд ли смогу позволить себе такие траты. Небогатой девушке приличествует выглядеть скромно – разве это правило не действует в столице?
– О, не заботься о тратах. Я возьму на свой счет все расходы.
Мира пробовала еще возражать, но графиня лишь отмахнулась. Она была щедра и упряма, и если уж собралась кого-нибудь облагодетельствовать, то противостоять ей было сложно.
Мира была погружена в себя, да и слишком мало разбиралась в моде, чтобы участвовать в заказах. Она доверилась вкусу графини. Однако день на пятый началось нечто совсем уж странное. В гостиницу явился цирюльник и разложил перед Сибил пару десятков локонов, окрашенных в разные оттенки. Графиня выбрала блекло-рыжий, похожий на волосы ее дочери, и велела цирюльнику завтра придти с краской.
– Зачем это, миледи? В столице модно перекрашивать волосы?..
– Нет, дорогая. Если поймут, что твои волосы крашены, то непременно решат, что их родной цвет – мышиный. Поэтому нужна краска наилучшего качества и самый опытный цирюльник.
– Но зачем их вообще красить?
– Как это – зачем? – удивилась графиня. – Такой цвет волос у Глории!
– У вашей дочери, миледи?.. И что же?..
– А то, что если некий человек, видевший мою дочь, захочет описать ее, он скажет: "Девушка лет шестнадцати, ростом пять футов четыре дюйма, стройная, светлокожая, с веснушками на щеках, медными волосами и зелеными глазами". Чтобы ты подходила под описание, мы перекрасим волосы, поставим хной несколько веснушек и поворожим над твоими глазами.
Мира растерялась.
– Простите, миледи, но зачем вы хотите, чтобы я походила на вашу дочь?
– Ах, дитя мое, я постоянно забываю о твоей наивности. Мне следовало бы раньше все пояснить. Мы направляемся в столицу, чтобы сообщить владыке Адриану о покушении на тебя – его пусть далекую, но все же наследницу. Однако, есть ли смысл убивать наследников престола, оставив в живых правящего императора?
– Конечно, нет.
– Стало быть, некто хочет убить самого императора, а также нескольких его наследников – с тем, чтобы Корону получил оставшийся в живых претендент.
– Вероятно, так и есть, миледи.
– И где же, по-твоему, находится этот преступник, если не в Фаунтерре, при дворе владыки Адриана? И что он предпримет, если вдруг повстречает тебя – ту самую девушку, которую он уже пытался отправить на Звезду?
Об этом Мира не думала. Горе затмевало чувство опасности. Лишь после слов графини Мира осознала: действительно, нет никаких причин, чтобы преступники отказались от задуманного! Хотя первое покушение провалилось, убийцы могут попытаться довести дело до конца.
– Разве никто в Фаунтерре не знает Глорию? Если я назовусь ее именем, обман не раскроется?
– В столице бывают торговцы с Севера, которые могли видеть мою дочь, но они не вхожи во дворец Пера и Меча. При дворе владыки никто не знает Глорию в лицо: столичная знать редко посещает Нортвуд.
В последних словах ясно слышалась досада.
– Миледи, но присвоить чужое имя – преступление, в особенности, если это имя благородного человека.
– Обещаю тебе, мы раскроем подмену сразу же, как только будет пойман преступник! Человек неповинен в обмане в том случае, если он сам развеял заблуждение прежде, чем оно нанесло кому-либо вред.
Как правительнице графства, леди Сибил нередко доводилось вершить правосудия. Можно было полагаться на ее знание законов. Мира склонялась к тому, что дерзкая задумка графини действительно имеет смысл.
– А как быть с цветом глаз? Мои – серые, у Глории – зеленые.
Вместо ответа графиня велела:
– Запрокинь голову, широко раскрой глаза.
Из небольшого пузырька графиня уронила по паре капель в каждый глаз девушки.
– Теперь смотри.
Она поднесла к лицу Миры зеркальце, и брови девушки взметнулись от удивления. Радужки глаз из дымчато-серых сделались зелеными!
– Это смесь соков мариники и шиммерийского локонта, – пояснила леди Сибил. – Будь у Глории карие глаза, пришлось бы сложнее – нет средства, придающего этот цвет. Но для зеленых и голубых глаз травники давно изобрели снадобья – барышни любят такие цвета. Раз в два дня мы будем повторять это действие – и твои глаза останутся зелеными.
Следующим вечером цирюльник расправился с Мириной косой. Волосы девушки укоротились на фут и теперь едва доставали до плеч. Оказалось, что они немного вьются. Мира не помнила этого: сколько знала себя, она носила длинные волосы. И снова это чувство невозвратной потери: как многое изменилось, без тени надежды на то, что станет как прежде.
– Вот, совсем другое дело! – радостно воскликнула графиня. – Теперь ты похожа на первородную! Только девицы из черни носят длиннющие косы. Им недосуг ухаживать за прической, как следует... Полюбуйся, какая красотка!
Мира глянула в зеркало. Рыжая зеленоглазая девица с россыпью веснушек на округлых щечках. Кто я теперь? От Минервы из Стагфорта, от папиной Крошки Мии, от Миры почти не осталось следа. Теперь меня зовут Глория. Глория Сибил Дорина рода Праматери Сьюзен. Дочь графини Сибил, энергичной правительницы Нортвуда. Внучка Дорины, баронессы из Лисьего Дола, что некогда выдала восемнадцатилетнюю дочь за шестидесятилетнего графа, тем самым разменяв ее молодость на титул...
Не то, чтобы Мира теперь точь-в-точь походила на Глорию: ее скулы очерчивались резче, а глаза были посажены шире, чем у дочки графини. Однако, тот, кто видел Глорию лишь несколько раз, не сможет распознать подмену. Иными словами, все, кто мог бы узнать ее в новом обличье, остались на Севере, за сотни миль отсюда.
Итак, теперь меня нет. Может быть, это к лучшему? Может ли горевать тот, кого не существует? Мира невесело усмехнулась этой мысли, на ее щеках проступили крохотные ямочки.
– Улыбайся пореже, дорогая, – тут же приказала графиня. – От улыбки появляются ямочки на щеках. Так бывает у девиц рода Янмэй, к которым Глория не принадлежит. Лучше будет, если постараешься вовсе не улыбаться.
О, это легкая задача, – подумала Мира.
* * *
Проведя в Лабелине неделю, леди Сибил, Мира и двое рыцарей графини двинулись в дальнейший путь. До Фаунтерры, столицы империи Полари, оставалось еще триста миль.
Эта часть дороги... В книгах подобное путешествие назвали бы чудесным или диковинным, или сказочным, но Мира знала, что все эти описания слишком слабы. Сложно назвать словами то, что непохоже ни на сказку, ни на чудо!
Конечно, девушка знала заранее, что такое рельсовый поезд. Она даже решила для себя: я не буду пялиться на него и раскрывать рот, как последняя деревенщина. Но она уставилась и раскрыла рот.
Северяне прошли сквозь мраморное, похожее на храм, здание станции и вышли на перрон. Вдоль него с юга на север тянулись блестящие струны рельс, а на рельсах стоял поезд. Во главе его было запряжено бронзовое чудовище. Дракон, монстр среди монстров! Размерами искровый тягач не уступал крепостной башне, положенной на бок! Он стоял на восемнадцати колесах, каждое из них было выше Миры. Лобастая морда тягача пялилась на дорогу двумя громадными круглыми стеклами-глазами. Над головой ветвились металлические рога, задевали кончиками провод, тянущийся от столба к столбу вдоль дороги. Внизу морды тягача, над самыми рельсами, располагался могучий треугольный таран, призванный сметать с дороги любую случайную преграду. Таран был помят и потерт, и его царапины являлись единственными дефектами в облике великолепной машины. За вычетом тарана, все остальное – бока тягача, дверцы, поручни, лесенки на крышу, балкончики по бокам, фонари, глядящие вперед и в стороны, – все сверкало бронзовой желтизной с вкраплениями стекла и красного дерева. Не машина, а слиток золота размером с галеон!
За тягачом, связанные в единую цепь, следовали вагоны. Они были немного меньше своего вожака, и от того выглядели еще красивее. Стенки вагонов были сделаны из лакированного красного дерева, укрепленного вертикальным бронзовыми ребрами. Вдоль стен шли рядами овальные окна, а под ними располагались золотистые вензеля или медальоны со сценками из Деяний Святых. Как выяснилось, каждый из вагонов посвящался одной из Праматерей и носил ее имя. Вагоны имели по шесть пар больших колес, обшитых диковинным упругим материалом – литлендским каучуком. Рядом с каждым большим колесом располагалось маленькое, оно держалось ниже края рельсы и упиралось в рельсу изнутри – так, чтобы поезд не соскочил с пути. Тросы и трубки тянулись под днищем вагона от оси к оси. Спереди вагона имелась лестничка, а на крыше – веранда с навесом и скамьями. Также на крыше крепились продолговатые медные баки для воды, своей массивностью они уравновешивали легкомыслие веранды. Вагонов в поезде имелось целых семь!
Весь состав, от головы и до хвоста, уходящего далеко назад, был произведением искусства, смешением мастерства ювелира с гением архитектора.
Один из нортвудских рыцарей за спиной у Миры непристойно выругался. Второй сказал:
– Да уж...
– Прошу на борт, миледи и сиры! – пригласил станционный лакей. – Вагон Софьи Величавой, передняя половина.
Роскошь внутри вагона была под стать его внешнему убранству. Комната, доставшаяся Мире, оказалась едва ли не просторнее привычных ей покоев в Стагфорте, окно было больше и прозрачней, чем дома, а перина – мягче. Имелся также столик с письменными принадлежностями и удобное кресло. Вместо свечей применялся искровый фонарь: нужно лишь дернуть за шнур, и под потолком в стеклянной колбе засияет синеватый огонь – ярче, чем люстра на дюжину свечей. Но более всего Миру поразили уборная и умывальня. Там и там всегда имелась вода, достаточно было повернуть рычаг. И вода оказалась теплой! Никому на Севере не пришло бы в голову жечь дрова, чтобы умыться. Даже в зимнюю стужу северяне топили баню не чаще двух раз в месяц. В остальное время мылись ледяной водой, а то и снегом... или не мылись вовсе, кому как угодно. Но здесь, в поезде, не приходилось беречь дрова. Все делала сила искры: зажигала фонари, согревала воду, вращала колеса. Приводила в движение, разгоняла, тащила огромный состав – тысячи, тысячи пудов дерева и металла.
Поезд шел с безумной скоростью: как верховая лошадь быстрой рысью. Мира смотрела в окно, на предместья Лабелина, что плавно скользили мимо нее, и прикидывала. Пожалуй, пустив коня галопом, она обогнала бы этот состав. Но животное упадет замертво через пару часов такой гонки, а бронзовый тягач идет, идет, идет, не зная усталости. Лакей сказал, что остановки будут делаться лишь дважды в сутки и не более, чем на час. Пожалуй, поезд проходит за час миль семь-восемь. Это значит, триста миль до столицы Империи Полари он преодолеет за... двое суток?!
Быть не может! Они потратили почти месяц, чтобы добраться из Клыка Медведя в Лабелин, а это – лишь немногим большее расстояние! Мира настолько не поверила собственным вычислениям, что взяла перо и чернила, пересчитала столбиком, как в детстве. Да все, верно, двое суток! В день после завтрашнего они окажутся в Фаунтерре!
Боги, неужели в столице вся жизнь идет столь же быстро, как этот поезд?..
Центральный вагон был помещением для обслуги. В нем же располагалась трапезная, где благородные пассажиры обедали и ужинали. Дорожная кухня оказалась довольно легкой, сыры и овощи преобладали над мясом, к радости Миры и неудовольствию графини. Напитки и фрукты подавались прямо в комнаты по первому требованию.
В качестве развлечений имелись смотровые площадки на крышах, игровой салон и небольшая библиотека в вагоне Елены Прозорливой. В библиотеке Мира обнаружила еще одну диковинку: "Голос Короны" – печатную книгу новостей.
В Фаунтерре, при Имперском университете существовал печатный цех – единственный во всей Полари. Корона ревностно хранила секрет станков, способных переписывать книги. То, на что монах-переписчик затрачивал месяцы кропотливого труда, механик печатного цеха мог сделать за день. Такая скорость давала Короне неслыханную возможность: описывать недавние события – новости. Можно было, к примеру, в апреле сочинить очерк о том, что случилось в марте, а в мае отпечатать на станках и разослать книги читателям. Издаваемый регулярно, "Голос Короны" был исключительной книгой, посвященной современным событиям, а не прошлым или вымышленным. Его читателями являлись крупнейшие богачи и вельможи, в число которых отец Миры никак не входил. Сейчас, в поезде, девушка впервые листала это удивительное издание.
Механический почерк станка был прост и бережливо уборист, без вензелей, росчерков, красных литер. Мира ощутила некоторое разочарование. Книга, переписанная человеком, всегда хранила отблеск его характера, тепло ладоней, запах настроения. Здесь рука переписчика дрогнула, выдавая промелькнувшее волнение; тут он начал страницу со вдохновением и вывел роскошный витиеватый вензель; а вот нажал чуть сильнее, словно споря с автором или, напротив, горячо соглашаясь с ним... "Голос Короны" же был бездушен, набран из полчищ одинаковых холоднокровных букв. Зато в нем обнаружились иллюстрации, манера исполнения которых понравилась девушке. Рисунки состояли из твердых, смелых линий, без полутонов и недомолвок – это были гравюры, перенесенные на бумагу.
Первая же иллюстрация изображала поезд – весьма похожий на тот, в котором ехала Мира. "Заветная мечта владыки" – значилось в заглавии страницы. Шла речь о том, как император Адриан выступил в Палате Представителей. Он заявил, что твердо намерен соединить все большие города империи – все, включая вольные графства Запада, крайний Север и гористый Юг! – рельсовыми дорогами. "Я мечтаю, – говорил Адриан, – чтобы всю Полари с севера на юг, от Первой Зимы до Львиных Врат, можно было пересечь за две недели. Вообразите себе! Придет конец разрозненности, склокам, усобицам между землями. Империя станет подобна одному большому городу, а слыханное ли дело, чтобы два района одного города враждовали меж собой?! Обмен товарами возрастет многократно, и прибыль от этого положит край голоду. Станет меньше нищеты и бедности: каждый здоровый мужчина, если захочет, сможет найти работу на рельсовых стройках, и для этого не нужно будет владеть ремеслом или мечом. Средства, что ныне каждая земля тратит на оборону, возведение замков, ковку мечей и лат, пойдут на строительство искровых цехов. Рано или поздно, каждый город империи получит искровый свет, тепло, акведуки. Вообразите себе державу, в которой каждый гражданин живет так, как сейчас – обитатели центра столицы! Следуйте за мною, и я покажу вам эту державу."
Мира в сомнении покачала головой, прочтя эти слова. Конечно, она не посмела бы назвать императора наивным человеком... но хорошо помнила четыреста миль глухих лесов, скользкой грязи, угрюмых деревень между Клыком Медведя и Лабелином. Мира не представляла себе, сколько пудов золота и десятилетий труда уйдет на то, чтобы связать рельсами хотя бы эти два города. А уж всю империю...
На следующих страницах Мира нашла портрет своего сюзерена. Граф Виттор Шейланд, правитель Предлесья и Поречья – узкой и скудной полосы земель, вытянувшейся вдоль судоходной реки Торрей. Мира видела его всего дважды в жизни и с трудом узнала на портрете. Молодой мужчина лет тридцати, вьющиеся каштановые волосы, острый нос и подбородок... Самой примечательной чертой графа Виттора была кожа: неестественно белая, словно перо чайки. Мира перепугалась и завизжала, когда впервые увидала его. Ей тогда было лет семь, мертвенно бледный граф показался малышке ожившим скелетом. Отец был красным от стыда, когда просил за нее прощения у сюзерена, а тот широко улыбнулся в ответ и протянул Мире раскрытые ладони:
– Вот, крошка, потрогай – я теплый, не мертвец.
Она осторожно дотронулась, руки графа оказались горячими и мягкими. Таким он и вспоминался ей теперь: открытым и мягким человеком с улыбкой на лице. Изо всех первородных, кого знала Мира, в нем было меньше всего гордыни. Возможно, причина в том, что Виттор – граф лишь во втором поколении. Его предки были купцами, весьма преуспели в банковском деле и сумели породниться с Великим Домом Шейланд.
На соседней странице размещался портрет другого вельможи, и он составлял разительный контраст с улыбчивым Виттором. Все черты человека на гравюре были пропитаны надменностью: неестественно ровная осанка, холодный взгляд в сторону и вдаль, задранный подбородок, орлиный нос, холеная бородка, даже плащ, перекинутый через сгиб руки. На плаще различался герб вельможи – крепостная башня на фоне заходящего солнца. Этого человека Мира не знала в лицо и нашла в тексте его имя и титул: Айден, герцог Альмера, советник двух императоров. Что может объединять его с Виттором Шейландом, кто поместил на соседние страницы столь непохожих людей?
"Верные соратники владыки" – так говорил о них автор книги. На памятном заседании Платы, где император Адриан заявил о своих колоссальных планах на будущее, два землеправителя горячо поддержали его. Ими были граф Виттор Шейланд и герцог Айден Альмера.
Мира слегка нахмурилась, стараясь прочесть между строк недосказанное. Конечно, книга была полна лестных слов о владыке, графе Витторе и герцоге Айдене. Иначе и быть не могло: о высшей знати в книгах пишут либо хорошее, либо ничего. Однако, если вдуматься глубже, выходило, что из тринадцати Великих Домов, управляющих землями империи, далекоидущий план владыки поддержали только два! Ни Южный Путь и Литленд – ближайшие соседи Короны, ни Надежда – золотоносное центральное герцогство, ни Ориджин – верный клинок императоров на протяжении двухсот лет, – никто из них не упоминался в числе "соратников владыки". Выходило, что одиннадцать из тринадцати Великих Домов не пришли в восторг от идеи связать всю империю рельсовыми дорогами. Интересно, почему? Возможно, как и Мира, считают это баснословной и непосильной задачей?.. Надо будет узнать, что думает об этом леди Сибил.
Поезд шел, скользя по рельсам мягкими колесами. За окном возникали и исчезали деревни, города, замки; равнины сменялись холмами, холмы – озерами. Реки, извиваясь, то придвигались к дороге, то откатывались, то проныривали прямо под рельсами, и поезд пересекал их по невидимым из окна мостам... Картины сменялись так быстро и часто, что Мира не успевала всмотреться и запомнить. Однако само течение просторов за стеклом, ощущение громадного расстояния, пройденного и покоренного, успокаивало ее. Поезд шел, и Мира чувствовала себя живой. Обе ночи в вагоне она крепко проспала.
Утром третьего дня, точно согласуясь с расчетами Миры, поезд въехал в Фаунтерру – столицу империи Полари, старейший и величайший город подлунного мира.
* * *
Города, деревни, почтовые станции, гостиницы, леса, поля... Все, увиденное Мирой за прошедший месяц, переполнило ее память, спуталось в пеструю неразборчивую смесь. Девушка обнаружила, что не в силах впитать, воспринять еще один город. Карета везла Миру столичными улицами, она смотрела в окно, безразличный невидящий взгляд скользил по домам, площадям, скульптурам, башням. Город был огромен, и Мире не удавалось разглядеть его лицо. Одно приметилось отчетливо: здесь очень много башен.
– Зачем их столько, миледи?..
– У столичной знати, дитя мое, есть традиция: пристраивать башни к своим домам. Над ними поднимают флаги или крепят жестяные гербы, чтобы жилище вельможи было заметно издали. Потому Фаунтерру и зовут Городом Трехсот Башен.
Особняк, куда привез Миру экипаж, также был украшен вышкой. Дом располагался сразу по двум сторонам улицы: на одной стороне – хозяйственное строение с конюшней и жилищем для слуг, на другой – трехэтажный господский особняк с пристроенной к нему двухсотфутовой башней. Окрашенная в зеленый цвет Нортвудов, она выделялась, к тому же необычной трехгранной формой. Галерея, связывающий жилое строение с хозяйственным, проходила прямо над улицей, как арочный мостик. На крыше особняка, в тени башни, окутывалась ветвями плюща уютная беседка.
– Мой дом знает каждая собака! – похвалилась графиня. – Когда хотят указать дорогу, говорят: "От дома Сибил иди туда-то..."
Их ожидали слуги и стражники: два десятка человек выстроились в главной зале поприветствовать хозяйку. Графиня сочла нужным сперва осмотреть дом, затем похвалила слуг за чистоту и порядок, раздала каждому по монетке. Она представила челяди Миру, назвав ее: "моя дорогая дочь Глория". Никто не выказал удивления: очевидно, настоящая Глория не бывала в столице и не попадалась на глаза здешним слугам.
Мире выделили комнату на втором этаже. Она села на подоконник, устремив взгляд на улицу. Непрерывной струйкой текли люди, прокатывали телеги и экипажи, грохотали всадники. Люди носили непривычные наряды: остроносые башмаки, аккуратные темные сюртуки, рубахи с белоснежными манжетами и воротами. Упряжные кони были огромны и могучи, как быки. Всадники носили на боках тонкие шпаги вместо мечей, никакой брони – даже кожи, никаких гербов на груди или предплечье. Здесь было странно – совсем не так, как на Севере, даже пахло иначе: цветением, влагой, штукатуркой, смолой, но не навозом или помоями.
Однако в голове у Миры все же не укладывалось: я в столице?.. Какова она – столица?.. Не вижу, не чувствую...
Вечером к леди Сибил пожаловал гость. Пышные усы, округлые щеки и чуть вздернутый нос придавали этому мужчине вид довольного жизнью котяры. Он был представлен Мире:
– Лорд Кларенс Мадлен Фиона рода Элизабет, управитель императорских конюшен.
Встретив графиню, Кларенс обнял ее и поцеловал прямо в губы. Мира ожидала, что сейчас он в кратчайшие сроки будет поколочен и выброшен из дому, однако леди Сибил почему-то пригласила нахала к столу. Он уселся возле графини, по-хозяйски приобнял ее за плечи и принялся грубовато любезничать:
– Львица моя, что же ты пропадала так долго на своем севере? Не верю, что там есть кто-то получше меня! Однако ты похорошела – стала еще молочней и еще вкуснее. Ты выглядишь, как лакомство!
Леди Сибил щурилась и сладко улыбалась. Мира заметила, что графиня и Кларенс спешат скорее покончить с трапезой. Девушке сделалось неловко. Она перебила аппетит парой ложек салата и сбежала из-за стола, успев, однако, услышать вслед:
– Какое хмурое дитя... Вовсе на тебя не похожа! Видать, в отца пошла.
Она разыскала Вандена – одного из двух рыцарей, что сопровождали графиню в дороге и успели кое-как раззнакомиться с Мирой.
– Скажите, сир, этот лорд Кларенс... он... ну... в каких он отношениях с леди Сибил? Не знаете ли?
– Всякий знает, миледи. Императорский конюший – альтер графини.
– Альтер?! – поразилась Мира.
– Верно, миледи.
Надо же!
Священное писание допускает, что дама может находиться в связи с несколькими мужчинами. "Жизнь женщины – слишком большая ценность, чтобы безраздельно вверить ее заботам одного лишь мужчины", – так, кажется, говорила Праматерь Софья. Однако прошло восемнадцать веков! Север давно позабыл о традициях многомужества. Мужская ревность оказалась сильнее духовных заветов, северные лорды привыкли считать женщин своею безраздельной собственностью. Лишь в любовных книжонках о богатой страстями столичной жизни Мире встречалось это словечко – альтер, а также симметричное ему – альтесса. Они казались девушке такой же романической выдумкой, как серенады под окнами и поединки за благосклонность дамы.
– Ванден, а разве мой... эээ.... – у нее не повернулся язык назвать графа Элиаса Нортвуда своим отцом, – разве его милость не имеет ничего против таких отношений?
– С чего бы ему быть против, миледи? Его милость давно уж охладел к женщинам, а графиня полна сил... Так оно и ему спокойнее, и ей приятно.
– Пожалуй...
Альтер – подумать только!
И вот тогда Мира с полной ясностью осознала, что прибыла в столицу.
Монета
12 -13 апреля 1774 года от Сошествия Праметерей
Излучина, Земли Короны
Люди стали попадаться им навстречу за день пути до Излучины, и шли тем гуще, чем ближе был город. Излучина, стоящая в изгибе полноводного Ханая, держала единственную паромную переправу на сотню миль. Пересечь Ханай – глубокий до черноты, своенравный, бурлящий водоворотами – задача не из легких, и не диво, что Излучинская переправа всегда пользовалась спросом. Странно было другое: люди во множестве шли от города, и почти никто – к нему. Хармон Паула стал присматриваться.
Многие шли своими ногами, кое-кто ехал верхом, совсем уж редкие счастливцы катили на телегах. Все везли поклажу: в телегах громоздились мешки, пешие несли за плечами котомки, у конных к седлам были приторочены порою самые неожиданные предметы: кувшин или сковорода, бронзовый светильник на полдюжины свечей, пара лаковых башмаков. Кто-то вез в телеге гончарный круг, у кого-то гоготали гуси, перегибали шеи через борт. Люди выглядели неопытными путниками: кто уже натер ногу и прихрамывал, кто расселся на отдых прямо в придорожной пыли. По всем признакам, были это горожане, отчего-то покинувшие дома, прихватив с собою все ценное. Хармону это крепко не понравилось.
Он стал выспрашивать: кто такие? Откуда? Куда? Почему?
Шли кто куда: иные в Альмеру, иные вниз по Ханаю, к столице; те собирались на север, в Южный Путь и даже в Нортвуд, а эти и вовсе затруднялись сказать, куда идут. Бывали среди них излучинцы, но мало; большинство путников шли из Ниара – города за рекой, в паре дней пути от Излучины. Почему шли?
– Как – почему? А ты не слыхал? В Ниаре мор!
Вот это да. Ну и новость! Тьма бы сожрала такие новости.
Хармон переспросил – мол, какой мор? Давно ли? Что делают?
– Сизый мор. Половина луны, как начался. Что делают?.. А что же с ним сделаешь!
Тут пришлось уточнить. Просто-таки жизненно необходимо уточнить.
– А в Излучину мор уже пришел?
– Да вроде нет... Пока не слыхали.
– Зачем же тогда уходите?
– От беды подальше.
Это верно: держи счастье в кармане, а беду – за горами. Хармон призадумался и даже привлек к размышлениям Снайпа и Луизу, как самых здравомыслящих из его свиты. Глядя с одной стороны, Излучину стоило бы обойти. Может, в ней пока и нет больных, но рано или поздно кто-нибудь из людского потока принесет на себе сизую смерть, и в тот день хотелось бы очутиться от Излучины как можно дальше. А если смотреть с другого конца, то объехать город не так и просто: придется сделать крюк дней в десять и заплатить втридорога за переправу в Южном Пути. И еще. Путешествуя по стране, Хармон поддерживал связь со своими покупателями – недаром он обучался грамоте. Имелись четыре гостиницы на излюбленном Хармоном пути, в которых он неизменно останавливался. Иногда в этих гостиницах его ожидали письма: нужно то; разыщи мне, любезный, вот это. За такие, запрошенные письмом товары благородные покупатели платили особенно щедро. Одна из четырех гостиниц, как назло, располагалась в Излучине.
Лишние дни пути не пугали никого. Но Снайпа убедила переплата в Южном Пути: он не терпел жадную тамошнюю знать и не желал набивать ей карман. А Луизу убедило упоминание о письмах. Женщина не могла написать даже собственное имя, и общение при помощи писем представлялось ей чудесным, едва ли не божественным таинством.
– Не годится оставлять письмо без ответа, – сказала Луиза. – А в Излучине недолго задержимся, будущим утром уйдем, и мор нас поймать не успеет.
На том и порешили. Обоз двинулся в тревожную Излучину.
Незадолго до заката они переправились через Ханай. Паромщик от всей души радовался им и болтал всю дорогу. Возможно, его порадовал нежданный заработок, но скорее – надежда. Вот добрые путники направляются в Излучину – значит, надеются, что мор обойдет город, а тогда, почему бы и ему не понадеяться на это?..
Город в изгибе реки выглядел пугающе притихшим. Когда лесной дорогой скачет конный отряд, все зверье слышит его издали и исчезает из виду, затихает, сникает – лес стоит, словно бы пуст и мертв, лишь редкая птица крикнет в чаще. Такою была сейчас Излучина.
Однако в гостиничной таверне царило какое-то странное, лихорадочное оживление. Во множестве сияли свечи, стучали ножи, гремели кружки, воздух был густым и едким от дикой смеси запахов пищи. Голоса звучали громко, тупо и пьяно. Говорили будто бы все одновременно, то и дело кто-то из гостей разражался хохотом.
