Текст книги "Русская куртуазная повесть Хvi века (СИ)"

Автор книги: Роман Жданович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Annotation

Заглавие несет отчетливо рекламный характер. Российское общество запрашивает мультикультурализьму, интернационализьму, многонациональности и всесусветных разоблачений "царя-антихриста" Грозного Ивана Васильевича. Просящим песней – их есть у меня. Но фэнтазий здесь не будет, статья строго опирается на старые документальные первоисточники (обходя по-возможности лукавые морды лица кадровых чинов РАН), подвигаемая задачей – отобрать у монгольских националистов и кацапских клептократов имена, не последние в Русской истории. ...Лично возглавлял войско – впервые за более чем 100 лет Московской истории, лишь Иван IV Васильевич. Делал это он без воодушевления, не вменяя себе воинских доблестей, хоть и добивался от ратников поставленных задач: взяв Казань, Полоцк, Пайду, Динабург, Венден, разгромив литву на Двине, а шведов под Лялицами. В биографии царя лишь один прокол, когда войско его – ведомое церковным благословением митрополита всея Руси св.Макария, тем не менее, однако, потерпело полное поражение. Оказалась тогда на пути устремлений Православного Бога (и их распорядителей) сила Любви. Победительница же Русского царя – хотя недолгая, скоро оказавшись жертвой предательства любовника и соратников, является знаменитейшей героиней фольклора, как вражеского – татарского, так и русского.

Жданович Роман Борисович

Глава 25

Глава 26

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Жданович Роман Борисович

Исламистка, победившая Ивана Грозного: Русская куртуазная повесть Хvi века

РУССКАЯ КУРТУАЗНАЯ ПОВЕСТЬ ВРЕМЕН ИВАНА ГРОЗНОГО

Подзаголовок выглядит, как хороший оксюморон. Однако, вопреки требованиям Умберто Эко, название соответствует содержанию...

После того, как князь-рыцарь (сын вел.кн-ны Литовской Софьи Витовтовны) Василий II Васильевич был под Суздалем 06.07.1445 захвачен врасплох, разгромлен и пленен казанским ханом Мамутяком, освобожденный за грандиозный выкуп (что сделалось статьей обвинения для низложивших и ослепивших государя мятежников), московские кесари отступили от средневекового обычая: лично водить войска. Из-за присущих средневековым воинам суеверий (те полагали недостойным изливать пот за тылового начальника), это обрушило все боевые качества московской рати. И возвратился к привычке возглавлять воинов, лично, лишь Иван IV Васильевич. Делал это он без воодушевления (в посланиях царь, в отличие от А.М.Курбского, не вменяет себе полководческих доблестей, не приписывает побед, зато, о своих воеводах пишет, примерно так, как в веке ХХ Н.Н.Никулин о военачальниках советских...). Но, как правило, сойдясь с врагом, царь добивался от ратников возложенного: взяв Казань, Полоцк, Пайду, Динабург, Венден, разгромив литовцев на Двине, а шведов под Лялицами. Однако, в биографии государя есть малоизвестный эпизод, где он и все войска и воеводы его, ведомые напутственным благословением митрополита всея Руси св.Макария, потерпели полное поражение.

Победительница Русского царя – хотя недолгая, скоро сделавшись жертвой предательства любовника и соратников, является знаменитейшей героиней фольклора, как русского, так и вражеского – татарского.

Русского, впрочем, значительно больше, и многочисленные баснословия о казанских делах 1540-х годов «русмирских» татарских националистов дня сегодняшнего – слизаны кремлядью с русских фольклорных источников.

В исполнении (обработке) Жанны Бичевской хорошо известна уральская казачья песня «Сон Стеньки Разина». Оригинальную мелодию можно обнаружить в сборнике К.Д.Данилова ["Древние российские стихотворения...", ?30], попутно заметив, что пророческий сон, в песне Нов.времени вмененный С.Т.Разину, прежде вменялся Казанской царице, от западного направления прозревавшей падение своего города (остальное содержание в-та Кирши тождественно песенной новелле, служившей М.П.Мусоргскому, интересен именно вещий сон в преамбуле раннего в-та, идея коего исходит от вещих снов Сказания о царстве Казанском). Здесь же можно увидеть и – являемое уже в ХVI веке – искажение образа благоверного царя Ивана Васильевича в плебейской среде: распространение на него мужицких иудео-христианских ближневосточных вкусов. У Кирши – Московский вел.князь ослепляет сдавшегося Казанского царя (чью биографию создатель стихов хорошо знал: именуя его крещеным именем Симеон), снимая с него и надевая на себя царские инсигнии, сделавшись царем именно сим путем (на взгляд поэта). (В дальнейшем развитии вымысла, царь требует за себя и царицу Сююнбек, спасаясь от замужества за русским оккупантом, прыгающую с башни, некогда возведенной ею; эта легенда тоже оттолкнулась от слов Сумбеки из ее плача на могиле Сапа-Гирея, сочиненного – вдовая ханша плачет словами Андромахи над телом Гектора... – создателем Сказания). В действительности, царь приказал не брать в плен казанцев мужского пола, исключая лишь их хана (неверного своего бывшего служилого князька). Плененный воинами кн.Палецкого в своем дворце: в его гареме, переодевшись простым мужиком и готовясь к бегству, но выданный спасавшими жизнь сподвижниками, астраханский князёк был летом 1553 г. окрещен Иваном Васильевичем и отдан замуж за боярышню М.А.Кутузову, сохранив даже «царский» титул...

...В веке ХVIII сюжет этого Памятника литературы сослужил М.М.Хераскову (впрочем, большую часть работы выполнившему по лекалам «Освобожденного Иерусалима» Тасса) – создателю «Россиады». Спустя полвека по ней ставлен героико-драматический балет «Сумбека» (музыка К.Кавоса, хореография Ш.Дидло): к 3-й годовщине победы над Османским халифатом и к 280-летию события должный открыть новое здание Мариинского театра.

Балет – искусство репрезентативное, «глянцевое» (и в то же время «высокое»). Его – от самых времен царя Алексея Михайловича берегли, защищая от попыток облития офицерской мочой. И, случись образу царя Ивана оказаться представляемым в массы, через опус предшественника М.Глинки, при всей сюжетной бедности источника (ложноклассическая поэма, повествуя о князьях да воеводах, проигнорировала самого Сказителя: активного участника событий), он воспринимался б массами сильно иначе, нежели сквозь «политтехнологический» холст конца ХIХ века [см.: С.В.Фомин «Как Илья Репин царевича Ивана убивал» «Грозный Царь Иоанн Васильевич», М., 2009].

С развитием «тираноборчества» – с низвержением Русских монархов свободолюбцами (построившими ГУЛаг и его «суверенно-демократическое» продолжение...), – в союзники чему брались любые, когда-либо воевавшие с русскими царями инородцы, и в т.ч. ордынцы, – это универсальная идеология «российского» государства! – о сем историческом и литературном источнике постарались «позабыть». И даже околокремлевский «русский ренессанс» 1940-х – 1960-х гг. не возвратил его в русский культурный фонд, как то произошло со «Словом о полку Игореве» и «Повестью о разорении Рязани». «Низкопоклонство» – тогда осуждалось лишь западническое, БЕЛОЕ ("гейропейское" то бишь: здесь уже ненавистное не «вОрам» или «мужикам», а политизированной гопоте). И такая черта эпической поэтики, как достоинство в отношениях с врагом, для ближневосточного марксистско-ленинского миропонимания – отлитого Л.З.Мехлисом, А.М.Сусловым и А.Н.Яковлевым и воплощаемого порядками «красных» зон Архипелага, просто оказывалась недоступна пониманию т-щей Лихачевых с Михайловыми и Ганичевыми, экзистенциально...

Между тем, уже первые строки сей Новой Повести запали на ум её русским современникам, и с той самой поры, это начало систематически выносится в заголовки русских сочинений: «Новая Повесть (о преславном Российском царстве)...», «Новый Летописец...» (и вплоть до «Новой повести о Царском Селе» А.М.Сушко...). Ныне известно ок. 300 списков её 1600-х – 1800-х годов (помимо печатных изданий – предпринимавшихся, начиная с ХVIII века!): вдвое больше, нежели «Степенной Книги», втрое, нежели «Сказания о Мамаевом побоище».

Красныя убо Новыя Повести достоитъ намъ послушати, – о, христоименитыи Русския земли! – ино поведаютъ Русь и варвары: все та Русская земля была едина, идеже ныне стоитъ градъ Казань, продолжающееся въ длину съ единаго Града Нижнево на востокъ, по обоима стронамъ великия реки Волги, на полунощие и до Вяцкие земли, и до Пермъские, на полудние – до Половецкихъ пределъ. Вся же бе Держава и область Киевская и Владимерская, по техъ же ныне – Московская. Живяху же за Камою, въ части земля своея, Болгарские князи и варвары, владеющи поганымъ языкомъ, незнающе Бога, никоего же закона имущимъ, обое же бяху служащее и дани дающее Рускому царству до Батыя-царя... О первомъ же царства Казанского зачале – въ кое время или како зачася? – не обретохъ в Летописцехъ Рускихъ, но уведехъ отъ искуснейшихъ Казанскихъ людей и Рускихъ сыновъ ото искуснейшихъ, Казанскихъ, и сыновъ, и глаголаше тако, ни единъ же ведал истинны... – так начинается эта знаменитая, хотя весьма неодобряемая русскоязычным литературоедством повесть (по Буслаевскому списку: РНБ, Q.ХVII. 209).

Это текст черновика (увы, в поздней копии) 1-й авторской редакции повести [см. http://www.zrd.spb.ru/letter/2016/letter_0029.pdf]. Она писалась как воинское героическое сказание.

2-я редакция (отраженная Перетцовским списком) [Г.Н.Моисеева «Казанская история», М.-Л., 1954] – этого же автора, составлялась в ту же эпоху. Вероятно – около 1560 г., для нужд планировавшейся при Иване IV, в 2-й2 1550-х гг. (судя по статье в Степенной Книге), но так и не состоявшейся по внешнеполитическим причинам, канонизации царя-мученика Андрея Владимирского (Боголюбского). <Андрей Юрьевич троллился греческими архиереями Киева, владевшими православной церковью Литвы>... В ней – снабженной квазилетописной погодной сеткой, появление Казанского улуса хронологически связуется с гибелью престолонаследника Мстислава Андреевича – и самого, от жидов убиенного, св.государя Андрея Юрьевича – победителя агарян: помощью Богоматери Владимирской взявшего стольный агарянский град Бряхимов (ИбрагимовАбрамов).

Для новой задачи из повести изымались главы о Батыевщине (1230-е гг.). Дата основания Казани – отнесенная к эпохе Андрея, в дошедших списках разнится, позволяя видеть, с кем связывались предания о Граде Китеже в дораскольничью эпоху, в Сред.века [В.Л.Комарович «Китежская Легенда», 2013]: лето 6685-е (смерть в Китеже – Городце 20.06.1177 г. вел.кн.Михалка Юрьевича) – древнейший Перетцов список; лето 6680-е (смерть Мстислава Андреевича) – списки Срезневского и Соловецкий. В Буслаевском и обычно публикуемом ныне компилятивном Библиотечном ["Памятники литературы Древней Руси. Сер. ХVI в.", 1985 (далее ПЛДР)] списках даты нет. Разнобой в датах позволяет думать, что литературно-агиографический замысел не успел откристаллизоваться до смерти автора.

Повесть так и дОлжно публиковать (аще среди читающих есть связанные с издательским бизнесом): параллельно Буслаевский и Перетцов списки, подводя разночтения по 7 остальным спискам первичных редакций. Но этого не происходит, и вместо правильного распределения списков, намеченного еще Г.З.Кунцевичем, в трудах наших фальсификаторов истории: Моисеевой [см.: С.Кокорина "К вопросу о составе и плане авторского текста «Казанской истории» ТОДРЛ, 1956, т. 12], Дубровиной (с 1990-х украинская гражданка), Волковой – происходит форменное безобразие [см. напр.: «Словарь книжников и книжности Древ.Руси» (далее СКК), вып. 21, 1988, сс. 450-460].

Русского Сказителя с позапрошлого века обвиняют в 'политиканстве', в фальсификации истории, и т.п., напр.: 'Приводимое далее распределение военачальников по полкам не совпадает с данными летописей. Г.Н.Моисеева установила, что автор 'Казанской истории' поместил здесь не вымышленный разряд войск, а отразил расстановку воинских должностей за более поздний период (1564-1565), когда многие воеводы, участвовавшие во взятии Казани, были либо казнены, либо находились в ссылке. Так, например, не упоминаются воевода 'большого полка' М.И.Воротынский (в 1562-1566 гг. находился в заточении на Белоозере), А.М.Курбский – воевода 'правой руки' (в 1564 г. бежал в Литву), Немого-Оболенский, воевода 'сторожевого полка' (казнен в 1565 г.). С другой стороны, в 60-е гг. Грозный приближает к себе новых воевод из среды опричников и приехавших на Русь татарских царевичей, что также нашло отражение в 'Казанской истории', где упомянуты 'начальные' воеводы казанского взятия из среды опричников – Темкин-Ростовский, Одоевский, Пронский, Трубецкой, а также ряд татарских царевичей, которые на самом деле в походе на Казань не участвовали' [ПЛДР, с.619]. Теперь воспроизводим комментированный текст, по данной же публикации (Библиотечный список): 'И поставляет воеводъ артоулному полку, надо всеми благородными юношами: царскаго своего двора князя Дмитрея Никулинского и князя Давыда Палетцкаго, и князя Андрея Телятевского, поддавъ имъ черкасъ <запорожских казаков> 5000, любоискусных ратоборец, и огненых стрелцов 3000. В преднем же полку началныхъ воевод устави над своею силою: татарского крымскаго царевича Тактамыша и царевича шибанского Кудаита, и князя Михайла Воротынского, и князя Василья Оболенскаго Помяса, и князя Богдана Трубецкаго. В правой руце началных воеводъ устави: касимовского царя Шигалея и с ним князя Ивана Мстиславского и князя Юрья Булгакова, и князя Александра Воротынского, и князя Василья Оболенского Сребреного, князя Андрея Суздалского и князя Ивана Куракина. В матице же велицей началных воеводъ: самъ благоверный царь, и с нимъ братъ его князь Владимер, и князь Иванъ Белской, и князь Александъ Суздалской и, пореклу, Горбатый, и князь Андрей Ростовский Красный, и князь Дмитрей Палецкой, и князь Дмитрей Курлятевъ, и князь Семионъ Трубецкой, и князь Федор Куракинъ и братъ его, князь Петръ Куракинъ-же, и князь Юрье Куракинъ, и князь Иван Ногтевъ и многие князи и боляре. В левой же руценачалные воеводы: астороханский царевич Кайбула и князь Иванъ Ярославской Пенковъ, и князь Иванъ Пронской Турунтай, и князь Юрье Ростовской Темкинъ, и князь Михайло Репнинъ. Въ сторожевом-же полце началныя воеводы: царевичь Дербыш-Алей и князь Петръ Щенятевъ, и князь Андрей Курбьской, и князь Юрье Пронской Шемяка, и князь Никита Одоевской' [там же, с.462]. Как видим, и князья Воротынские, и Шуйские (включая А.Горбатого), и Курбский, и Оболенский, и даже опальный претендент на царский трон – удельный князь Владимир (Старицкий-Оболенский), в комментированном Т.Волковой и И.Лобаковой (Евсеевой) тексте Сказания были названы. Принадлежность к Опричнине перечисленных таковыми воевод, кроме Одоевского (в разряде СКЦ последний среди воевод сторожевого полка-арьергарда), вообще вымысел [Я.Солодкин "О времени создания «Казанской истории» ТОДРЛ, т. 52, 2000, с.617]. Однако, комментаторский вымысел ДОСЛОВНО БЫЛ воспроизведен при переиздании списка 20 лет спустя ['Библиотека литературы Древ.Руси' (БЛДР), т. 10, прим.153].

Выдающийся опус долго замалчивался «политкорректным» литературоведением. Он, однако, был хорошо известен и служил русским историкам ХVII – ХVIII веков: Андрею Лызлову, Игнатию (Корсакову), Василию Татищеву, Михайлу Ломоносову, – легко, и без разъяснений, узнавался русскими людьми ХIХ века (Ф.М.Достоевский от имени героя его образовал фамилию персонажа). И когда М.Е.Салтыков(Щедрин) завершал сказку – рисуя не только преступность Медведя, царского чиновника («...и постигла его участь всех пушных зверей»), но и его, как сказали б теперь, «не легитимность», он подражал оборотам «Сказания о Казанском царстве» (далее СКЦ): рассказу о попытке бегства, пленении и гибели узурпатора ханского трона, улана Кощака Гиреевича [ПСРЛ, т. 19, сс. 71-72], – известному ныне лишь в 9 списках старшей редакции (изданной только в 1903 г.).

1.ШПИОНСКИЙ РОМАН

После 1917 г. – после реванша азиатского нашествия, охватившего и историографию, долгое время о повести не упоминали вовсе. Огромный художественный дар и героическая биография автора – свидетельствовали за сказанное им, сильней, нежели «разоблачения» злобствовавшей местечковой профессуры [напр.: М.Г.Худяков «Очерк по истории Казанского ханства», Пг., 1923 (переиз.: М., 1991; М., 2004...)]. Смена эпох в нач. 1950-х гг. вызвала к жизни негромкое рассекречивание. Отныне – усилия картавых «ученых» обратились к троллингу литературного замысла, поэтики, истории текста сочинения. Напр.: "В этом идеализированном изображении отношения самодержавного царя к народу совершенно скрытой оказалась историческая правда – то, что укрепление централизованного дворянского государства и обеспечение его безопасности от внешних врагов происходили за счет усиления эксплуатации трудового народа" [Г.Моисеева "Автор «Казанской истории» ТОДРЛ, 1953, т. 9, с.277]...

Электронные справки, вполне сохранив вульгарно-социальную атеистическую методу, толкуют сюжет так: "...Центральной темой памятника все-таки было окончательное завоевание Казани при Иване IV, этому событию посвящена основная часть текста. Основными персонажами здесь оказываются «царь державы Руския» Иван и казанская царица Сумбека" [А.В.Архангельская «Казанская история» http://www.portal-slovo.ru]. Это не верно, даже формально. Безусловно положительный для автора, образ Ивана Васильевича чужд «глянца» – напротив, щедро даруемого беллетристом Даме. Триумфальный въезд царя в Москву [ПСРЛ, т. 19, с.180] стилизован под былину о Чуриле Пленковиче: герое эпоса, хотя сексапильном, но далеком от идеала. Посылая воевод Микулинского и Серебряного на Казань, легкодоступную после разгрома воеводами татар, царь тщеславно запрещает им брать город, оставляя это себе, однако, вначале потерпев неудачу [там же, сс. 57-59]. Перед финальным штурмом, пытаясь склонить врагов к капитуляции и суля им разнообразные посулы, русский царь получает ответ, цитирующий слова Христа Иуде Искариоту [там же, с.147].

Если кто и противопоставлен в сладкой повести "...младой, аки цвет красной, цветущей, или ягоде винной, сладости наполненной" [там же, с.344] Ногайской княжне, так это князь Серебряный-Оболенский. Не смотря на скоморошеский характер квазицерковных сентенций, щедро рассеянных Сказителем по пространству красныя новой повести сия, её идея вполне религиозна. Покорение Казани христианским Русским царством – воля Христа, объективная и непреодолимая, прорекаемая и языческими волхвами. Православный Бог самовластен в Своей воле. И как Он приходит на помощь 1-му Казанскому хану Улу-Махмету, против верных Себе русских князей, за его (хана) правду [там же, с.18], так и Сказитель – отмечая обреченность дела героини, говорит о ней, в т.ч. и приемами куртуазной литературы: евангельскими цитатами, относящимися к Христу [там же, сс. 75, 82]. Потому именно воевода Василий Серебряный – разгромивший казанцев, вопреки колдовству волхвов, насылавших ростепели, в речном походе 1545 г. (в повести смещено к 1549 г.), когда ханство лишилось цвета собственных бойцов и стало беззащитным (далее обороняясь разноплеменными «добровольцами»), делается конвоиром низложенной царицы, вместо своего брата Петра. И речь брата тёзки апостола Петра, в сцене ареста Сумбеки – целиком вымышленной Сказителем (исторически, русские воеводы приняли ханшу у казанских вельмож в Свияжске), выражает смысл повести: "Поимана еси, волная царица Казанская, Богомъ нашимъ – Исусъ-Христомъ, царствующимъ на небеси, отъ Него же царствуютъ вси цари на земли – Царь, царству же Его несть конца, – Той ныне отъ тебе царство Свое отъемлетъ и предаетъ тя съ нимъ, – царице! – великому царю-самодержцу всея Великия Руси. Его же повелениемъ азъ, рабъ его, приидохъ по тебе и посланъ, ты же буди готова скоро, съ нами поити" [там же, с.76 (Буслаевский список)]. Словно утверждая и удостоверяя его, непокорная царица, до финала подобная грешнице Марии Египетской ("добромъ нужена бысть крещение прияти, и не крестися...") [там же, с.183 (Соловецкий список)], отвечает воеводе, цитируя Деву Марию: "Буди воля Божия... (и самодержцова московского)" [там же, с.76 (Буслаевский список)].

Что известно об авторе? Во вступлении он называет "братиею" воинов – противополагая "простым" христианам. О себе говорит, как плененном был поднесен Сапа-Гирею (не ясно, после 1526 г. в Казани, или ранее в Крыму), оказавшись приближенным к персоне хана: "Грехъ ради моихъ случи ми ся плененну быти и въ Казань сведену быти, и вдашу мя бывшю царю Сапкирею въ дарехъ. И взятъ ми царь съ любовию служити во дворъ свой, сотвори мя предъ лицемъ своимъ стояти. И бывъ тамо у него 20 летъ, не отпленены(й), по взятие же казанское <уникальное речение списка позволяет толковать, что пленник сопровождал хана в походах на Русь, дезертировав лишь во время штурма 02.10.1552 г.> изыдохъ из Казани на имя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси. Онъ же мя ко Христове вере обрати и ко святей церкви приобщи, и мало земли ми уделомъ дасть, да живъ буду, услужа ему. И нача служити ему. Мне же – отъ царя Казанъского зело чтиму, и попремногу мене любляше, – велможи его мудрейшии и честнейшии беседоваху со мною, и паче меры брежаху меня. И слышахъ изо устъ ихъ словомъ и отъ самого царя многажды, и отъ велможъ его..." [там же, с.3].

Картавая антирусская «историография» – ухитряется перевирать даже самые прямые сообщения ненавистного ей Русского Сказителя (еще и ссылаясь при этом на него при этом, в «подтверждение»...), напр.: "...Нет оснований не доверять тому, что автор был взят в плен казанцами, обращен в мусульманство, двадцать лет (с 1532 по 1552 г.) жил в Казани..." [Моисеева, 1953, с.284], – сказав (автор) о себе, что провел 20 лет при хане Сапа-Гирее (первоначально владел Казанью по 1529 и далее с 1535 г., ум. в 1549 г...).

Мы сталкиваемся – со случаем, вполне себе клинического «литературоведения», где возможным оказывается, доверять лишь сообщаемому самим Автором, в первоисточнике, по-возможности, отыскивая смысл там, где им делаются заведомые «смещения», пользуясь историческим и литературным контекстом.

Отпав в магометанство, Сказитель, однако, противополагает себя прочим омусульманеным пленникам: "И повеле царь <Шигалей> въ той же часъ главу ему <сеиту, проповедовавшему джихад> отсечи, а богатества его все въ казну, переписавъ, самодержцову взяти повеле. И собра пленныхъ людей 100000 мужи и жены и детей (на Русь отпустиша. Инии же застаревшеся прелестницы многи отъ нихъ осташася, не хотяще обратитися къ вере Христове. И до конца отчаявше своего живота спасения, и погибоша, окоянны, светъ отвергше истинныя веры, а тму возлюбившее)" [ПСРЛ, т. 19, с.75, Буслаевский (и Соловецкий) списки]. Имев возможность покинуть Казань осенью 1551 г., вместе с отпущенными вассалом Ивана Грозного жертвами ордынского секс-джихада, он, однако, оставался в городе, с риском "изойдя из Казани на имя Царя", лишь "по взятие казанское" [там же, с.3].

Ренегат сохранил жизнь, хотя тогда, как говорит Лицевая Летопись: "...Въ полонъ же повеле Царь имати жены и дети малые, а ратныхъ людей за ихъ измены избити всехъ. И толь множество взяша полону татарьскаго, якоже всемъ полкомъ русскимъ наполнитися <полоном>, у всякого человека полонъ татаръский бысть; христианъскаго же полону множество тысящь душъ (о)свободи..." [там же, т. 132, с.513].

Более того, избегнув самосуда, он оказался допущен к царю – не покаранный за измену, но получивший вотчину (не поместье: так я понимаю термин "удел"), не глядя на свой пенсионный возраст. Публикатор древнейшего списка подтверждает это известие: среди источников Сказителя была Лицевая Летопись [Моисеева, 1953, сс. 284-285] – дворцовая редакция Никоновской летописи, создававшаяся в единственном экземпляре, куда вносились правки лично рукою царя [см. Альшиц, 1947].

Автобиография Сказителя намекает: он сделался нелегальным разведчиком при крымском царевиче Гирее, при ханском дворе Казани [Моисеева, 1954].

Этому есть прямая улика. В наших источниках как-то не принято упоминать, что, волею вел.кн. Василия III Ивановича – печалуясь войной против Вел.кн-ва Литовского, Русского и Жмудского, подписавшего капитулянтский мирный договор с татарами, в 1529 году (в тот год османские войска вступили в Баварию и осаждали Вену, угрожая полной оккупацией Европейского континента) Казань превратилась в вилайет Османской империи [А.Б.Широкорад «Русь и Орда», М., 2004, с.334]. После этого – путь русским купцам на Каспий, еще во времена Афанасия Никитина, хотя со многими опасностями (вызванными разбойничьими обычаями азиатцев), открытый, был пресечен. Казань – сделалась османским платцдармом, для нанесения ударов суннитами-ордынцами – узбеками с севера, по «мягкому подбрюшию» иранцев-Сефевидов, надолго потерявших тогда в войнах с османами свою столицу Тебриз. И теперь, в 1545 г., посылая войска на Волгу, Иван Васильевич открывал, по сути, военные действия против крупнейшей державы Евразии.

Официальный – кремлевский взгляд русскоязычной историографии на воцарение Ивана IV Грозного отражен научно-популярной книжкой, воспроизведенной добрым десятком изданий (я знаю издания 1975, 1980, 1983, 2002, 2008 гг.) излагается вот в таком тоне: 'Василий III велел боярам ...'беречь' сына до 15 лет, после чего должно было начаться его самостоятельное правление. 15 лет – пора совершеннолетия в жизни людей ХVI столетия. В этом возрасте дворянские дети поступали 'новиками' на военную службу, а дети знати получали низшие придворные должности. Василий III возлагал надежды на то, что назначенные им опекуны сошли со сцены, не завершив главного полученного им дела. В 15 лет Иван IV оказался малоподготовленным к исполнению функций правителей обширной и могущественной державы, а окружали его случайные люди. Неудивительно, что свое совершеннолетие Иван IV ознаменовал лишь опалами да казнями. Едва отпраздновав день рождения, великий князь велел отрезать язык Афанасию Бутурлину за какие-то невежливые слова. Через месяц объявил опалу сразу пятерым знатнейшим боярам. Боярская Дума просила 15-летнего великого князя отправиться с полками на татар. Выступив в поход, Иван предался всевозможным потехам. Будучи в военном лагере, он пашню пахал вешнюю, сеял гречиху, на ходулях ходил и в саван наряжался. Бояре вынуждены были делить царские забавы. Прошло несколько дней, и трем боярам, сеявшим с Иваном гречиху, посекли головы. По какой причине погибли видные воеводы, никто не знал толком. Скорее всего их погубило 'супротисловие' вел.князю' [Р.Г.Скрынников 'Иван Грозный', М., 1980, с.21]. На самом деле, о расправе над Афанасием Бутурлиным было честно сообщено повзрослевшим Иваном Васильевичем на страницах летописи [ПСРЛ, т. 132, с.446]. За что были казнены бояре-изменники, пособники казанских работорговцев, сообщено Сказанием [ПЛДР, с.384]. То же, насколько хорошо оказался подготовлен темпераментный Иван Васильевич к царской роли – насколько велики были его организационные, дипломатические, военные познания, мы обнаружим, отложив книжки русскоязычных историков.

В 1538 – 1546 турки вели непрерывные кампании на Дунае – против Молдавии, остатков Венгрии, Австрии, связанные на западной и северо-западной границе Бейлика ['История Османского государства, общества и цивилизации', 2006, т. 1, с.30], а флот – у берегов Алжира, в Красном море и Персидском заливе [там же, с.32]. Едва в 1547 г. был достигнут мир с Германской империей, обязавшейся платить дань (sic!) [там же, с.30], как высвободившиеся армии были брошены в 1548 г. против шаха Исмаила Сефевида [там же, с.31]. Блистательная Порта – не смогла оказать ни прямой военной, ни дипломатической помощи своим далеким приуральским вассалам.

Николаевский историк – причем добросовестный в профессиональном отношении (не в политическом!), чуждый беллетристических изысков Н.М.Карамзина, Н.И.Костомарова, М.Н.Покровского, А.А.Зимина, В.Б.Кобрина, А.А.Хорошкевич!.. – в 1855 г. написал так: 'Первым важным делом Иванова правления с того времени, как бояре 'начали страх иметь' перед молодым великим князем, был поход на Казань, лбъявленный в апреле 1545 года, неизвестно по какому поводу. Князь Семен Пунков, Иван Шереметев и князь Давыд Палецкий отправились к Казани легким делом на стругах, с Вятки пошел князь Василий Серебряный, из Перми – воевода Львов. Идучи Вяткою и Камою, Серебрянный побил много неприятелей и сошелся с Пунковым у Казани 'в один день и час, как будто пошли с одного двора'. Сошедшись, воеводы побили много казанцев и пожгли ханские кабаки, посылали детей боярских на Свиягу и там побили много людей. После этих незначительных подвигов они возвратились назад и были щедро награждены: кто из воевод и детей боярских не бил о чем челом, все получили по челобитью, – так обрадовался молодой вел.князь, что дело началось удачно, два ополчения возвратились благополучно. Не такова была судьба третьего: Львов с пермичами пришел поздно, не застал под Казанью русского войска, был окружен казанцами, разбит и убит. Но поход, совершенный с такими сомнительными успехами, имел, однако, благоприятные последствия...' [С.М.Соловьев 'История Российская', т. 6, 1960 (1-е изд. 1856), с.448]. Обратим внимание, что 'пермский воевода Львов' не назван историком по имени. Так же поступает ныне А.Б.Широкорад, сообщая что '...в Чердыне судовой ратью командовал князь Львов' [Широкорад, с.346].

Раскрывая официальный «Летописец Начала царства» Ивана IV (далее ЛНЦ), читаем следующий рассказ о первом самостоятельном решении 14-летнего государя (также есть в Русском Хронографе) [ПСРЛ, т. 221, с.525] – посылке «судовой рати», великорусской морской пехоты, 1-й операции в истории Московского государства, где она в 1545 году решила исход войны: "...Тоя же весны, Априля, послалъ князь великий въ большемъ полку воеводъ своихъ князя Семена Ивановича Пункова съ товарыщи, а въ передовомъ полку Иванъ Васильевичь Шереметевъ, а въ сторожевомъ князь Давидъ Палецкой, х Казани легъхкымъ деломъ въ струзехъ. А съ Вятки послалъ въеводъ своихъ х Казани же князя Василиа Семеновича Серебреного съ товарищи. Вятьцкие въеводы сошлися со княземъ Семеномъ съ Пунковымъ на Казаньскомъ устие въ неделю на Сшествие Святаго Духа въ единъ часъ, яко же изъ единаго двора. А идучи князь Василий Вяткою и Камою, многихъ людей Казанъскихъ побилъ. И въеводы великаго князя князь Семенъ съ товарищи, пришедъ къ городу Казани, людей Казанъскихъ многихъ побили и кабакы царевы пожьгли. А въ Свиягу реку посылали въеводы отъ себя детей боярьскыхъ, и тамо, Божиимъ милосердиемъ, такоже многихъ людей Казанъскихъ побили, а Тевекелева сына княжево Муртозу-мырзу изымали съ сыномъ его, а жену Муртозину и иныхъ детей его побили. И Божиею милостию великаго князя воеводы ис Казанъские земли пришли со всеми людми здравы. И государь въеводъ и детей болярскыхъ жаловалъ великымъ своимъ жалованиемъ: хто о чемъ билъ челомъ, техъ всехъ по ихъ челобитию жаловалъ, – и у самого бо ублагородственное хотение за православие страдати. И оттоле начаша рознь быти въ Казани: царь <Сапа-Гирей> почалъ на князей неверку дръжати: «Вы, деи, приводили въеводъ великаго князя!» – и учалъ ихъ убивати, и они поехали многые ис Казани къ великому князю, а иныи по инымъ землямъ. <...> Того же лета, иулия 29, прислали къ великому князю изъ Казани Кадышь-князь да Чюра Нарыковъ сына боярьского галичанина Васку Давидова сына Бортенева съ темъ, чтобы государь послалъ х Казани рать, а они царя <Сапа-Гирея> и Крымцовъ тритцати человекъ выдадутъ, которые у нихъ съ царемъ въ городе. И князь великий послалъ къ нимъ грамоту со своимъ жалованиемъ, чтобы они царя изымали и дръжали, а князь великий къ нимъ рать свою пошлетъ. <...> Тоя же зимы, Марта 15, Остафей Андреевъ ис Казани приехалъ, а со Остафиемъ вместе прслали къ великому князю сеитъ и уланы и князи и вся земли Казанская своихъ пословъ Уразлыа-князя да Андрычей-Афына бити челомъ, чтобы государь пожаловалъ, отпустилъ къ нимъ Шигалея-царя, не модчая. А Остафей Ондреевъ сказалъ великому князю, что въ Казани сеитъ и уланы и князи и мырзы и вся земля Казаньская великому князю правду учинили, что имъ отъ великого князя и отъ Шигалея-царя неотступнымъ быти и до своихъ животовъ" [там же, т. 131, сс. 146-148; т. 132, сс. 445-447; т. 20, сс. 464-466].