Текст книги ""Тиа-ана" чувства и мысли (СИ)"
Автор книги: Роман Догадченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Светильник отвлек меня от своего более привлекательного конкурента. Настольный таинственно ожидал гостей. Обшивка верхушки лампы из ткани украсилась узором с ромбами. Они покрывались крестами так, словно попали в сети багровых морей.
– Тадам! – шепотом озвучила Света приземление книг на стол.
– Так ярко, и в тоже время аккуратно.
– Годы тренировок...
– Не прошли зря. – добавил я, после её заминки с проблеском улыбки.
– Чего нельзя сказать о нашем времени. – присела визави рядом с лампой.
– Тогда чего же мы ждем. – уселся и я.
– Прочтение требуёт особо подхода. Если читать каждую книгу от начала и до конца, то можно застрять здесь на всю жизнь. Даже с активным подходом. Поэтому, лучше использовать закладки. Заядлые посетители оставляют их, что бы выделить главное для быстрого повторения. Я сама неоднократно пользовалась заметками.
– А по внешнему виду тонких обложек и не скажешь, что тексты настолько велики.
– Здесь легко запутаться и в тетрадных записях. Тексты порой попадаются необычайно сложные и насыщенные. Их витьевидные слова, цепляют словно крючки.
– Но зачем тогда создавать такие тернистые записи и уже тем более их читать?
– Рассказы комплекса вобрали в себя описание мест окружения и души человека. Наслоение разности помогает сохранить робкую суть от извращенных порывов. В ней сокрыты ответы, которые способны прояснить заросли мрака и сомнений.
– Ни чего себе пояснение.
– Это не мои мысли. Так написано с оборота каждой книжки.
– Не знаю на счёт сохранности, но желание спешного чтения они уже оттолкнули.
– Не волнуйтесь. В них нет того, чего стоило бы бояться. Главное держитесь перил, как и раньше. Выделяйте речью заголовки, и не отпускайте опорные подчеркивания. Содержание можете читать про себя. Я буду сидеть рядом, и если что подскажу.
– Эм... хорошо. Я так понял, что нет разницы, какая книга будет первой.
– Да, вы можете начать с любой. – сказала Света и разделила книжное трио.
– Подол прожектора – прочитал я название первой обители неизвестного.
Девочка, которая собирает вещи. Круг света плавно сужаться. Предметы с воспоминаниями покрываются мраком забытья. Она старается собрать как можно больше ценных мгновений. Часто падает и роняет памятные предметы от царапин. Их острые края истощили руки. Девочка не успевает спасти всё, и остается в центре с одной лишь лентой. Она закрывает глаза в смирении неизбежного конца. Беспросветность общества зажало её в обруч тревожной безысходности. Ведь она всегда боялась быть в центре внимании. Когда луч света заострился до колкой точки, она дернула за край синий ленты, и свет раскрыл дверь. Но этот свет её ослепил. Она так долго прожила в тени иного общества. Её глаза и ум уже успели привыкнуть к темноте и отвыкнуть от дневного света. Солнце ослепило её: разгладило острую резкость на детали. Теперь она смотрит на мир гораздо мягче, чем раньше. Для неё больше нет тех острых граней, что причиняли боль во мраке.
– Необычная развязка. Её история немного похожа на самый простой метод запоминания. Когда в памяти остается весь стих, но проявить его можно лишь с первой строки. Рифма связывается одной лентой и позволяет вспомнить даже многостраничные творения.
– Да, все люди учат стихи подобным образом.
– Только не все это осознают. Для многих легкий подход доступен сразу, как процесс дыхания. Им не нужно тратить время и силы на его освоение.
– Карточный домик. – озвучил я второй заголовок.
Мальчик затерялся в толпе неопределенности. Разносторонние движение людей сбивало его с толку. Он с трудом сохранял неприступность рассудка. Козырёк апельсиновой кепки прикрывал его не только от солнца. Но и от неуловимости прохожих. Одни пытались что-то всунуть, другие забрать. Ощущение личного пространства перестало существовать для мальчика. Он не понимал, почему, каждый мог облить его грязью. Почему даже незнакомые люди могли им восприниматься как семья, а близкие, как недруги. Ему пришлось научиться видеть светлое во мраке. Беспросветность знания порождало страх, и любовь. Но эти светлые чувства так часто искажались истощенным восприятием, что самый близкий человек всё сильнее видел в любви злобу. Мальчик хотел всё объяснить, вопреки наговорам и его отстранению. Рассказать о том, что его искривило, и почему от недопонимания родных усиливались эмоции. Этот человек прожил восемнадцать лет как ребёнок. Каждый раз, когда он пытался узнать правду, его не подпускали, подавляя вопросы увёртками. Но даже без осознания увечья мальчик бережно относился к своему прошлому. Оно собиралось в домик из листов творчества. Бумага впитала в себя все воспоминания красочных цветов. Мальчик хранит листья, но когда его не станет, бумажный домик обветшает. Воспоминания разлетятся в разном направлении. В какие руки попадут тексты мальчику не известно.
– Это ужасно. Они не живут, а страдают в своих мирках, будучи калеками.
– Я с тобой не соглашусь. Люди считают их неполноценными, лишь потому, что не способны увидеть всецело. Их ограничения раскрывают иные возможности.
– Знаю, что у людей без ног, мышцы рук развиваются быстрее при физических нагрузках. У слепых – обостряется слух. Но о какой компенсации может идти речь у изолированных от общества людей?
– Об этом известно только их книгам.– напомнила о чтении Света.
–Сказания затворника. – проявилась в голосе третья книга.
Оплот страданий. Удел мирских стенаний. Забвенье вычурных сплетений уз и грязной неги отвращений. Отчужды мне все предложения с союзами и членами травлений. Ретивость гложется от распрей двух близких незнакомцев и ненастий.
– Прости, но это невозможно читать, даже про себя.
– Нечего. Меня тоже хватило на пару минут этого странного текста.
–Всё равно не совсем понятно, к чему такие нагромождения в отрывках?
– Точно, не ради удовольствия или выгоды. Многим самоучкам было неприятно проявлять фрагменты собственной жизни. Но трудности немногословных людей вынуждали записывать их в стороне от общества. Записывать свои мысли, которых лишили возможность обрести покой среди людей, а не листов.
– Дайте угадаю. Без объяснений окружение подбирало свою трактовку отстраненности немногословных людей.
– Верно. Общество усиливало разницу между большинством и одиночками. Они лишали их даже проблесков шансов на приобщение. Отчего у последних накапливались мысли и чувства; которые они выражали лишь на бумагу.
– Страшно представить, как стаи укореняли извращенные наветы. Неужели их жизнь была настолько бесцветна, что они находили забавным гнобление слабых...
– В некоторых случаях очернение мотивировалось обидой или скрытыми целями. Кстати о целях мне нужно ещё в одно место попасть, пока не стемнело.
Глава 14 'Закоулки книг'
– Я могу отнести книги обратно сам, если это поможет сберечь ваше время.
– Спасибо. Только верните их на своё место, пожалуйста.
– Как скажите. Вам спасибо, что внесли немного ясности.
– Обращайтесь. – произнесла Света и ушла.
Расставание произошло так внезапно, что я и не успел подумать: 'Как мне отнести их на своё место, если я не знаю где они находились'. .
Углы древ стали меркнуть. В сумраке отстраненности сокрылись очертания переплётов. Подугасли орнаменты настольной лампы. Окружение плавно потемнело. Суженный охват яркости затемнил и книги с пепельными обложками. Казалось, что их выцветание продолжалось из-за отдаленности от дома. Они наверняка бы ожидали своего возврата, если бы могли. Я взял трио тетрадей и вышел из черной завесы стола. Вблизи полок свет обладал более насыщенным тоном. Нарезанные линии не броских цветов окрасили деревянные ярусы. Лабиринты стеллажей высь достигали одного этажа. Решетчатые стены приютили сотни множеств пожухлых листов. Вершины сборников изредка проблескивали неровностью и прерыванием книжного частокола. Зная как незаметно проноситься время в раздумьях, девушка могла позаимствовать записи, откуда угодно. Порой даже небольшой абзац мыслей способен обойтись мне в четверть часа.
Пустое место на средней полке слегка выделялось яркостью. Воображение едва заметно подрисовало светлые контуры трех тонких книг. И рука беспрекословно заполнила пылинки света книгами.
– Они прочли тексты. – донеся чахлый голос за ширмой книг.
– Пациенты вправе распоряжаться своим временем, так как им заблагорассудиться. – сказал второй.
– Что если в одном из них преобладают чувства из прошлого.
– Его трепетное 'я' размоют ощущения средь книжных нагромождений и фантомных переживаний.
– И всё же есть вероятность, что он не затереться и сможет вернуться?
– Палеативная помощь просто так не оказывается. У него безвозвратно ослаблен организм. Напомни себе его симптомы и успокойся.
– Вы хотите, чтобы я зачитал весь список?
– Да, будь так добор охлади своё излишнее беспокойство.
– Повышенная раздражительность. Депрессия на фоне чувства безысходности. Бессонница в паре с кошмарными снами. Снижение памяти с проблесками дислексии. Физическая и умственная утомляемость. Онемение рук и ног. Ухудшение координации в пространстве и своём внутреннем мире.
– В его случаи бесполезны всякие модификации Тиамина.
– Но есть ещё один способ, сокрытый во мраке Тиал...
– Довольно! Подвал дома с клетками выживших вне досягаемости. Он закрыт даже для персонала.
Негромкие речи сменились шагами. Вопросительные следы ушедших, заполонили голову. Что ещё за подвал и Тиал? Можно ли верить их разговору? Если да, то мои дела обстоят гораздо хуже, чем я мог себе представить. От гнёта сомнений ноги прогнулись. Я сел на пол, и прислонился спиной к мутным стеллажам. Касанье усыпительного марева покрыли взгляд.
***
– Отбрось сложности: мал ты ещё для них. – сказал старик, когда мы шли к ещё не ветхому дому.
– Как-то слабовато для человека, который переночевал в библиотеке.
– Заумных книг в зале немало, но достать их не каждый сможет. Мне то, уж точно не к чему под старость лет тянутся к выси; когда у ниш пылятся тексты моей молодости.
– Может и в реликвиях найдётся дельное выражение. Не думал, что скажу это. Но я был бы рад твоему совету, старик.
– Есть одно, подстать твоей затеи. Не зная броду, не лезь в воду.
– А если вода уже успела заболотиться?
– Сколоти гать, чтоб в ней не погрязнуть.
– Из дровишек или ветвей? – улыбнулся я сквозь невзрачность.
– Из мыслей и воспоминаний.
– Так нет их уж. Одни сгорели от эмоций, другие потрескались от частых визитов.
– Мысли о прошлом не дерево. Их можно вернуть.
– Да и подвал дома не болото.
– А это, как посмотреть.
– У меня достаточно ракурсов мышления, что бы получить объективную оценку.
– Есть вещи, которые не терпят отлагательств в раздумьях. Позволишь себе хотя бы один проблеск сомнений – неопределенность распылит до неузнаваемости. Путь преодолевается действиями, а не мыслями о тропе.
***
Если разговор двух незнакомцев правдив, то дрожь в ногах исходила с подвала, а не от меня. Визиты к врачу с анкетой лишь ввели в заблуждение. То время безвозвратно упущено. Красить грезами свои мысли непростительно. Но я могу собрать из прошлых ошибок более удачный расклад настоящего. Не признай я сейчас преимущество рефлексии, то уже бы выбежал из библиотеки в подвал. В порыве эмоций, обежал бы весь старый дом и вернулся обратно, к книгам. Подноготная дома сильно обветшала не от времени. Её износ – результат переноса скрытого содержание в текст. Библиотека создавалась по образу мыслей и чувств тех заключенных подвала. Чтобы спуститься туда, нужно лишь отыскать подходящие ступени книг.
– У них должны быть перила: опорные черты делений. – поднялся я с пола.
В голове витают два оттенка. Один тёплый, другой холодный. Мне следует избегать двойственности, что порождает сомнения. Два противоположных цвета в одной паре фиолетового тона. Отыскал всего одну подсказку, а энтузиазма хоть отбавляй. Вместо абсолютной уверенности есть осознание цикличности. Жизнь в комплексе систематизирована и полна закономерңостей. Стоит лишь зацепиться за ближайший выступ, как проявиться следующий.
Отзвуки текстов из памяти мерцали при виде сиреневых обложек. Полки историй сменялись неспешной чередой. Каждый пройденный шаг всё сильнее укоренял мысль о том, что я уже бывал в подвале, и читал записи его чертогов.
Глава 15 'Подвал прошлого'
Клочки воспоминаний раскрывались от приближения к книгам. Страницы начали вещать истории людей подвала. Мои мысли стали наполняться их текстами. Нарушение оборотов общения. Люди менялись, когда я пытался продолжить знакомство. Будто бы моя кривая тень способствовала их переменам, лишь по отношению ко мне. Они, как будто бы узнавали за моей спиной то, что побуждало их общаться с утайкой. Неясность одаривала шаткостью. Вместо опор убеждений у меня были лишь ощущения и догадки. Созданная, мрачная правда укоренялась средь людей от лица человека, который умело, играл роль близкого.
***
Меня спрашивали о том, кто мне нравиться. Я не хотел отвечать, до тех пор пока интерес был без настойчивости. Тогда я сказал имя другой девочки. И старался отвечать за свои слова. Дарил ей подарки и обесценивал признание любви. Мне казалась, расспросов больше не будет. Но я снова ошибся. На этот раз вопрос прозвучал иначе. Школьника спросили ещё раз: люблю ли я, и назвали имя светлой девочки. Но я не мог сказать 'Да'. Что я мог ответить подруге художницы в её присутствие.
***
Слишком много записей из прошлого было проявлено на свет в порыве тревоги. Страх не успеть, терзал руки дрожью, а спокойствие ума давкой. Прерывистые потоки откровений мешали понять чувства и мысли автора. Читатели были вынуждены отвернуться и забыть неровные книги неумелого писателя. Только автор никогда не считал себя им. Все чего он добивался это быть тем, кто смог высказаться: избавиться от скопившегося. Обоюдное недопонимание со стороны окружающих не позволяло ему сделать это речью в жизни. Никого не волновала причина его искривленного поведения. Снаружи лишь раздражала и побуждала проявлять терпимость. А что было под слоем бесконфликтности отстраненному чудаку неизвестно; на момент жизнь среди людей.
– Ого, сильно там печёт, раз вы так вспотели. – удивился ребёнок.
– Это не пот, а вода. Мы намокли.
– Неужели от... совместного душа?! – прищурил глаза ненормальный.
– Что ты несешь? За окном ливень, мы под ним промокли.
– Я это и имел ввиду. Просто слегка переоформил.
– Правда?
– Да. А вы что подумали?
– Неважно.
– Почему ты так часто улыбаешься?
– Улыбки приумножают.
– Что?
– Да всё. – феерично сказал чудак и сделал оборот.
–От волнения по старой памяти, он это делает. – донеся голос за решеткой.
– Коридора и своей камеры тебе мало. В моей посилиться хочешь?
– А как иначе тебя вразумить? Ты же не понимаешь, что в неспокойное время улыбка до жути не уместна. Тем более без осознания непристойности некоторых моментов сказанного. Люди могут принять тебя за озабоченного – сказал близнец подростка.
– Без улыбки остатки неполноценной жизни меркнут. Она помогает мне разбавить терпкость ужасных воспоминаний.
– Нельзя впитывать всё без разбора и уж тем более транслировать это в розыгрышах. Проблемы нужно решать, а не покрывать их странным юмором.
– Есть черни, которые неразрывно связаны со светлыми мгновениями. Мне не добраться до их породителя. Но я могу их осветлить и показать не только ему, что его спесь способна проявить цветное творчество. Доброе и чистое.
***
– Расставание с тобой, стоило бы мне жизни намного раньше, будь мы друзьями.
– Разве мы знакомы? – спросила Диа.
– Что? Я обращаюсь не к вам. – сказал одичалый.
– Мне показалось, ты был рад её видеть. – удивился я.
– Единственное чему я рад, так это тому, что судьба перестала пытаться сводить наши дороги вместе. Когда я был просто рядом с ней, то радовался так, словно мы веселились, как лучшие друзья; которые не виделись много лет. Мгновения встреч наших взглядов для меня продлевались в минуты общения. А голос её одаривал мечтами о том, как мы вместе гуляем. Я был счастлив, но...
– ...
– Но чрезмерная радость мало чем отличается от порывов глупца. Особенно если смотреть со стороны норм общества. – продолжил он.
– Ты не видел ничего необычного в своём поведении. Когда остальные скрывали удивление и негодование от твоих выходок. – уточнил я.
– Возможно, не всегда. Я не могу знать наверняка, что говорили за спиной. Может они проявляли толерантность и понимание к моим отклонениям. Может вовсе считали меня выдумщиком. Мне было бы интересно узнать правду, если бы я осознавал всё это.
– И тем не менее у тебя было ощущение, что от тебя что-то скрывают. – высказала интерес и Диана.
– Да. Меня иногда переклинивает, и я отвечал отказом даже на самые безобидные просьбы. Подбитому восприятию, казалось, будто бы меня пытались использовать. Эти мысли проявлялась на время обращений. А я отбрасывал просьбу словом 'нет'; опасаясь развития чего-то мрачного и непонятного.
– И всё же кое-что у вас было взаимным. – подбодрила Диа.
– Недопонимание, одно на двоих – едва заметно улыбнулся рассказчик.
– Они приравнивали твоё желание рассказать о себя к жалостливым объяснениям. Но ты просто хотел быть ближе к людям без тайн и умалчиваний. – предположил я.
– Да, меня нельзя назвать полноценным человеком, но я точно никогда не нуждался в жалости. Лишь в простом внимании, которое вы мне подарили. – сказал он и протянул плакат.
Мы развернули рулон. Воспоминание окрасило лист ватмана. Совместный рисунок. Нас было трое: я и две девочек. Нам задали задание вместе нарисовать плакат. Мне нравилось, когда мы дружно красили лист. Но они хотел, что бы наше трио распалось на две группы. Один плакат создавал я, другой они. Поразнь. Хотела рисовать только одна.
***
Всё начинается со светлой идеи: проявления заботливости. Мальчику не зачем знать о смерти родного отца. Это может ранить слабое сердце ребенка. Но утаив однажды часть правды, крайне сложно остановиться. Умалчивание близких сменяется ещё большим обманом и разобщением. Но трещин не видно под слоем лояльности. Только такая аккуратность снаружи, порой может покрывать подлую игру внутри. Подвал дома семьи постепенно заплывает грязью меркантильности. Проходит время, и осколки лжи разрастаются до изувеченных обликов воспоминаний.
– Вы проделали долгий путь не для молчания. – сказал силуэт за столом.
– Конечно же нет. Для созерцания очередных причуд.
– Уверен, ты прослушал запись моего диктофона и хотел бы узнать больше о Тиалине.
– Что это? – спросила Диана.
– Это лекарство, которое способно стать ядом для тех, кто знает о нём не достаточно. – ответил уверенный работой незнакомец.
– Откуда нам знать, что ты говоришь правду, а не посвящаешь нас в бредни?
– Тиал дифрагментирует время на множество частей и приумножает каждую секунду. Из-за чего возникает ощущение многодневной бессонницы с появлением микроснов. Но в действительности человек не спит всего пол ночи.
– Ты хочешь сказать, что препарат воздействует на человека как дурман? И всё те ночи без сна это только иллюзия, галлюцинации. – сказала Диа.
– Нет. Он преломляет реальность посредством безвредного воздействия на восприятие человека. Воспоминания под Тиалином воспроизводиться из памяти, без воображения и психотропных веществ.
– Допустим, я поверю тебе, и в чём же, тогда подвох?
– Он ускоряет не только развитие болезней, но и процесс старения ума. При длительном использовании проблем с памятью не миновать. Воспоминания, которые отразились в микроснах, пропадают из сознания человека. Поэтому каждый, кто его принимает, ведет записи. И в этом нет ничего сложно, когда ты способен отдавать отчёт. Но осознание диализированной рефлексии длиться недолго. После человек, начинает думать, что он занимается нормальной деятельностью. К примеру, исследует неполадки с электричеством и подбирает способы их устранения.
***
Люди необычайно легко поддаются влиянию. Особенно если их красить в свои тона с детства. Плохо, когда мир очерняет души. И вынуждает одних отравлять жизни других. Я не знаю, какая нам отведена судьба. Не знаю, как всё исправить. В детстве не было поясняющих мыслей. Только ощущения страха. Мне было тринадцать, когда я впервые задумался о собственной смерти. Я кричал, так словно нас скоро не станет. Безмыслие чередовалось с буйством чувств. Каждая ссора в семье и среди друзей воспринималась слишком остро. Как будто бы словесная перебранка могла стать последним яблоком раздора. Море догадок, что переняли мрак снов. Но от ужасных предположений светлые мгновения лишь усиливались. Кому-то будет мало свадьбы, а мне хватило одного касания, что бы понять насколько же прекрасно это чувство.
Рой текстов захлестнул голову ещё сильнее. Сложно выделить значимость одного, когда столько чувств тащат мысли ко дну души. Времяпровождение в себе неплохо размывает острые грани жизни. Но только один образ гостьи способен навещать меня в часы неясности и возвращать к мерному свету.
Глава 15 'Комната красок'
Я помню цветную комнату подвала. Она была заставлена высокими пластинами: почти касались потолка. Полоски в ширину с человеческий силуэт расположились в одну сторону. Их белоснежная серость едва выделяла края стоячих листов. Отчего создавалось ощущение бумажных зарослей. Хаотично разбросанные слои снаружи, но необыкновенные с оборота. Между ними можно было пройти и увидеть прекрасную расцветку. Эскизы женских лиц с художественным макияжем. Пастельные оттенки сменялись ещё более нежными штрихами. Сочетания цветов переливались разностью и тоном яркости.
После посещения закулисья лицевые стороны листов стали дополняться мыслями под их цвет. Творческое мышление заработала на пару с памятью. Линии слов возникали, подобно тому, как художник рисует невидимые грани куба.
– Прогулки в тишине, но не в одиночестве просто бесценны. Слышать её шаги и видеть отзвуки движенья, без словесного украса. – прочитал я первые очерки.
– Рядом с ней, страх от одиночества перестаёт причинять мне боль. Острые детали и шрамы смягчаются.
– Я никогда не одаривал её преображения своим окрасом. Да её внешний вид стал более привлекательным. И многие выражали ему свои комплименты. Но для меня он всегда был маяком, который напоминал о той девочке без макияжа.
– О детстве, школе и безмолвном рисовании вдали от людей.
– Что мешало тебе увидеть её, как друга, коллегу или хотя бы как скромную одноклассницу, которая согласилась сидеть с тобой рядом?
– Мой рваный характер и её разная внешность.
– Разная внешность? Ты же даже не смотрел ей в лицо без волнения?
– Я видел её образы в рисунках лиц разных девушек. Когда они воплотились в жизнь, мне казалось от той девочки не осталось и следа. И мне захотелось развеять сомнения. Так возникла идея с предложением встретиться, хотя бы речью.
– Когда не можешь вспомнить светлые мгновения с человеком, на ум приходят, только тёмные. Но и в них можно отыскать проблески света.
– Прятанье пенала, снежки, резкие остановки у лестницы, когда ты шла позади. Это всё было неправильно с моей стороны. Я прошу прощения за своё неразумное поведение. – сказал я тогда в звонке.
– ...Не переживай. Мы выросли и изменились. – ответила она.
– Да, но воспоминания остались.
– Тогда мне хотелось тебя толкнуть. – с улыбкой в голосе сказала она, то что я хотел услышать.
– Я никогда не умел общаться. Выделял темные моменты, так словно они были не так плохи. Мной они воспринимались почти как светлые, но только мной одним. Во время диалога я неоднократно сравнивал голос Светы с голограммой, вместо того чтобы нормально поинтересоваться делами и рассказать о своих. Единственный разговор за двадцать два года обернул в очередную сложность. Которая лишь разнилась с её аккуратностью.
– Неспособность развития на социальном уровне, способствует творческому росту. Диалоги сменяются монологами, стилизованными под беседы, рассказы...
– В голове возникла идея: вернуться к мыслям о Диане. Почему прогулки с ней были такими классными и безоблачными? Что не удивительно для ночных похождений.
– Мне захотелось сделать комплимент. Нужно подготовиться и начать издалека.
– Связи потребностей и желания, услуг и возможностей – всё это способно обернуть полезность сети в узы обезвоживающих оков. У нас не так много общего, но одна явная схожесть всё же есть. Одинаковое отношение к связям знакомств. Ты и я сторонимся этой сети. Только твоя аккуратность превосходит мои попытки обрести свободу топорными отрицаниями.
– Ещё мне нравиться с тобой гулять. Твоё присутствие не исключает легкости в общении. Ты не остришь конкретикой или расспросами.
– Ого. Я даже боюсь представить: с кем же это ты общался, что заинтересованность тобой воспринимается как допросы. – возможно так, ответила бы она.
– Это не так важно. Даже легкими вопросами люди задают разность, что их нередко ссорит.
– Я не помню, кем был и поэтому не могу сравнивать: кто говорить умнее или глупее меня и тех люди с кем я общаюсь. Совокупность их качеств лучше моих или хуже. У меня не возникает потребности в оценке и барьере. Я не ставлю себя выше или ниже, а просто иду. И это прекрасно, когда нет делений на слабых и сильных. Ведь когда все равны людям незачем враждовать..
После нашей прогулки я смог уснуть. Мысли мечтания и прошлое меня не беспокоили. Впервые за несколько лет плохого сна.
– Мы слишком разные. – проявилась запись фиолетового цвета.
В детстве ты жил всецело снаружи – легко. И по каким-то причинам избегал размышлений над своим прошлым, собой и последствиями. Пока ты радовался своей беззаботной жизни я жила иной. Вся моя активность была скомкана и редко выражалась рисованием. Тебе же хватало искры, что бы пуститься в пляс и выплеснуть завал. От тревоги или природного ребячества – без разницы.
– Вблизи раздался шум. На моей рубашке стало разрастаться бурое пятно.
Сверху упали книги. Кружка с чаем разбилась прямо перед моей грудью.
– Что произошло? – спросила Света.
– Откуда ты... вы появились?!
– Я пришла недавно, но это сейчас не так важно. Что случилось?
– Ничего, такого, о чём стоило бы беспокоиться.
– Но я слышала грохот и на рубашке тёмное пятно. Вокруг разбитое стекло. И этот взволнованный взгляд.
– Меня немного задело, но не чего серьезного.
– Если осколки попали на тело, их нужно извлечь. Я могу помочь. – сделала пару шагов девушка.
– Нет, не нужно. Я потом сам.
– Почему? – начала подходить настойчивая.
– Долго объяснять. – продолжил отходить я.
Она прибавила в темпе, и я стал заметнее отдаляться. Резко развернулся. Быстрым шагом прошел мимо парных стеллажей. Завернул за угол книжного коридора. И сбавил громкость ходьбы. Боюсь, что когда она дотронется случиться очередное просветление, чего я не хочу. Оглянулся и никого не увидел. Кажется, отстала.
– От чего ты прячешься? Чего ты боишься?
– Светлой правды в прошлом. Я уже успел от неё отвыкнуть.
– А бегаешь, так словно от меня. – сказала Света и замедлила мою поступь.
– Ноги сами ведут меня вдали, лишь прошлого.
– Я же ведь не причиню вреда. – неспешно подошла она.
– Как знать. Свет пронзителен после многолетних скитаний во мраке.
– Доверься мне, прошу
– ...
– Посмотри вокруг, что ты видишь?
– Полки с книгами: множество укромных мест. – приостановился я.
– А раньше, ты мог видеть в листах и мебели деревья. Видь то, какими они были до заточения. Их прошлое воспринималось тобой в первую очередь.
– Я и сейчас могу выявить связи, от которых твоё желание идти рядом со мной угаснет.
– Попробуй.
– С радостью, если это поможет тебя прогнать.
– Маловероятно, но шанс всё же есть.
– Окна старого дома выделяют обоюдную гибель. Покореженная крона, впитала всю чернь подноготной. Сетчатые листья, словно после пронзительного дождя. Сокрылись следы вырубленных корней в бесплодной почве. Сломленные деревья ещё колыхались от ветра. Их трепет сгущал мышление. От чего люди вырубают деревья? Ветви заслоняют окна и привлекают взгляд к болезнетворным стволам. Но ведь растения не сами себя омертвляют. Система канализации, мусор, вырубка – это всё не творения безмолвных. Природа слабеет от сожительства с теми, кто использует слабость в свою угоду. Не только деревья, но и людей не способных дать отпор. Ответить на действия или наговоры. Отец. Восемнадцать лет от меня скрывали то, что его место занял другой. Они сделали из него пьяницу А когда он повесился, свалили всё на слабость пьющего человека.
– Пронзительно. Моё мышление уже рисует картину. Дерево из ветхости, ран и уцелевших частей. Облака связей и тучи сумбура вместо листвы. Дождь грез, который не всегда бережно поливает росток вблизи ствола. И скрытые корни забирающие жизнь не окрепших.
– Эти мысли мне близки. Но ты всего лишь зеркалишь сложную разность из моего прошлого.
– Нашего. Разве этого мало? Много ли людей могли себе такое позволить. – сказала Света и опустила свой взгляд.
Её рука неспешно коснулось осколков на ткани моей рубашки. И свет озарил тёмную даль библиотеки отблесками не чужого лица. Снова воспоминания.
***
– Верни мои страницы! – с эмоциями выпалил я.
– На держи – сказала Диана и поднесла бумаги к моему лицу.
– Не время сейчас играться. – попытался я схватить листы, но она их снова отдалила.
– Слышишь? Мне нужно продолжить рассказ.
– А мне нужно, понять, почему только тебе можно вести себя несерьезно?
– Отдай тексты моих мыслей! Без них я...
– Я, я... сколько можно якать? Скажешь, что они для тебя значат, и получишь их обратно.
– Ты не сможешь понять мои чувства. Диа.
– Что это значит?
Глава 16 'Светлые осколки'
– Воздушный змей. – прошептал я глядя на рисунок обложки рассказа в памяти.
Когда я был ребенком, мои глаза повстречали воздушного змея. Мы ехали в машине, и родственники подметили мой интерес. Но он оказался нам не по карману. Я немного расстроился: мысли о нём быстро покрыли чувства. Повзрослевший мальчик, изредка представлял: каким бы были те дни вместе с воздушным змеем. Его мечтания сменялись воспоминаниями, от ощущений неполноценности. Ребенку казалось, оно происходило от не купленной вещи. И он не жалел остатков ума для витаний в облаках. С возрастом его мышление огранилось философией института и даже вышла за рамки предложенной программы. Если раньше я видел в ромбике образ недостающего близкого друга, то теперь он приобрел и диалектическое значение. Воздушного змей можно разделить на четыре треугольника или на две пирамидки. Верхняя символизирует открытую иерархию – всемирную сеть интернета. Нижняя система напротив: скрытую сеть разной взаимовыручки. Если одна объединяет во благо всеобщего, то иная используется в угоду личным интересам. Эти две противоположные пирамиды образовывают непростую совокупность отношений между людьми и друг другом...Так долго размышлял о воздушном змее, что целый мир уместился в его ромбе. Может, поэтому стараюсь не развивать мысль: 'Каким был бы мой отец, которого лишила жизни идея не его ума'.
