Текст книги "Танец жизни. Новая наука о том, как клетка становится человеком"
Автор книги: Роджер Хайфилд
Соавторы: Магдалена Зерницка-Гетц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
По результатам экспериментов, выполненных в прошлом на моделях из стволовых клеток (когда культивирование эмбрионов было невозможно), отверстие эпибласта образуется путем апоптоза – клеточного самоубийства. Прямо как Микеланджело, обтесывающий мраморную глыбу, чтобы создать скульптуру Давида, апоптоз придает форму частям тела и органам. Когда клетка проходит через апоптоз, ее ядро конденсируется, а набор специальных ферментов режет ДНК на куски.
Но, как ни странно, вовсе не апоптоз открывает просвет в мышином эмбрионе. Вместо него на стадии имплантации мы видим потрясающий пример самоорганизации (in vitro и in vivo), при которой клетки благодаря контакту с внеклеточным матриксом приобретают полярность. Вследствие асимметричного перераспределения клеточного содержимого (включая среди прочего уже знакомые PAR-белки) каждая клетка приобретает разные концы – апикальный и базальный. Все клетки сходятся своими апикальными концами, а затем расслабляются, секретируя специфические белки, из-за которых отверстие расширяется в целый просвет.
Как я уже говорила, моя коллега по лаборатории Анна Хупаловская не только ученый, но и художник, поэтому я попросила ее проиллюстрировать формирование этой 3D-розеточной структуры, чтобы я могла показывать ее на лекциях. Анна придумала прекрасную 2D-аналогию, уподобив ее синхронному плаванию, где случайно распределенные пловцы (символизирующие клетки эпибласта) собираются вместе (поляризуются) с образованием розетки. При таком расположении клеток конкретные субклеточные структуры обращаются внутрь и секретируют жидкость, чтобы затопить полость и расширить розетку до появления так называемой проамниотической полости – это похоже на пончик с отверстием в центре. Процесс имеет прелестное название «люменогенез». Без люменогенеза эмбрион абортируется.
Самоорганизация человеческого эмбриона
Следующий шаг мог показаться очевидным – воспользоваться методом культивирования эмбрионов на стадии имплантации, чтобы выяснить, что происходит на этой стадии во время нашего собственного онтогенеза. Выглядим ли мы на седьмой день развития как живая розетка из клеток-лепестков, окружающих отверстие, которое в будущем станет временным домом для проточеловека? Похожи ли мы в начале жизни на крошечные «цветы»?
Человеческим эмбрионам требуется особое внимание и забота, о чем я подробнее расскажу в главе 10. На работу с человеческим материалом необходимы лицензии, получение которых – дело серьезное, и по понятным причинам. Чтобы установить, стоит ли вкладывать такие крупные инвестиции, а также проверить, есть ли у нас хоть какой-то шанс на успех, мы провели пилотное исследование в другой лаборатории, у которой имелось необходимое разрешение.
Наша первая попытка культивировать человеческий эмбрион за пределами стадии имплантации произошла в мае 2013 года с использованием всего двух эмбрионов. Поразительно, но метод сработал, и один из эмбрионов начал расти и развиваться.
Новости о нашем успехе пришли в один из тех изумительных дней, которые случаются нечасто. Агнешка позвонила мне, когда я готовила с Дэвидом и Саймоном на кухне, и спросила, можем ли мы прекратить эксперимент – шел одиннадцатый день. Мы решили продлить его еще на сутки. Я была так возбуждена, что в ту ночь не сомкнула глаз.
Маленький шарик из клеток успешно развивался до двенадцатого дня. Это было в два раза дольше, чем обычно, и, насколько я знаю, это был самый первый человеческий эмбрион, который так долго развивался в лабораторных условиях. Он вселил надежду на то, что однажды мы сможем с помощью нашего метода получить новую информацию и углубить наше представление о начале человеческой жизни, а также решить проблему выкидышей. Многим интересно, праздновали ли мы это событие. Нет, на данном этапе это было бы слишком преждевременно. Для успеха нам требовалось не только сделать метод воспроизводимым, но и найти с его помощью что-нибудь значительное. Тем не менее я была так счастлива, что несколько дней не могла думать ни о чем другом.
Для проведения следующих необходимых экспериментов мы подали заявление на получение лицензии в Управление по оплодотворению и эмбриологии человека – регулирующий орган Великобритании. В то время я увязла в куче проблем прикладного и бюрократического плана. Так получилось, что мне пришлось заняться переездом из нашей лаборатории в Институте Гёрдона в сам Кембриджский университет, на кафедру физиологии, биологии развития и нейробиологии, где я в 2010 году получила штатную должность профессора.
Переезд целой лаборатории – тяжелая работа, особенно когда речь идет о сложном и дорогостоящем оборудовании, которое надо тщательно упаковать, перевезти, настроить, протестировать и откалибровать. По-своему трудно передать из одной лаборатории в другую и разрешения на проведение исследований. В довершение ко всему наше постоянное рабочее место на кафедре было не готово. Директор Института Гёрдона хотел, чтобы лабораторию расширили для размещения еще одной группы, поэтому сначала нам пришлось довольствоваться временным пространством, в котором даже не было комнаты для микроскопов или культивируемых тканей. В итоге за восемнадцать месяцев наша лаборатория переезжала дважды.
Переезд моей группы застопорил всю работу, и наши исследования человеческих эмбрионов пришлось приостановить на год. Это был сложный период, но он заставил меня задуматься о том, что я хочу сделать со своей жизнью и что для меня действительно важно. Я сосредоточилась на новых идеях и на тех людях, которые доверили мне свою карьеру. Я хотела, чтобы они были счастливы, мотивированы и оставались со мной, несмотря на ограничения по проведению экспериментов. К счастью, в тот критический период из группы ушел лишь один человек, а несколько блестящих коллег к ней присоединились. Мы воспользовались паузой, чтобы подать заявку на расширенный грант от Европейского исследовательского совета (European Research Council, ERC) и профинансировать наши исследования на пять лет, что было бы идеально для проверки нестандартных идей. Я удостоилась чести его получить – он прибыл как раз вовремя, когда наша лаборатория только-только переехала на новое постоянное место. Этот грант наполнил наши паруса ветром.
В 2015 году наша постоянная лаборатория была готова. Впервые в жизни у нас было достаточно места для проведения всех наших экспериментов и изучения человеческих эмбрионов и эмбриональных стволовых клеток, включая нашу самую первую комнату для культивирования тканей (ура!), а также комнату для микроскопов, оборудованную должным образом, просторную и темную, где можно было снимать фильмы о живых эмбрионах и изучать танец жизни во всех подробностях. Я была на седьмом небе от счастья. Не могу выразить словами свою благодарность руководителю кафедры Биллу Харрису за его веру в меня и его поддержку, а также за гранты от ERC и фонда Wellcome Trust, позволившие мне сделать этот важный шаг.
Передав лицензию на исследование человеческих эмбрионов в нашу новую лабораторию, мы расширили свои возможности. Мы получили информированное согласие от пар, проходящих лечение от бесплодия, на использование оставшихся после ЭКО лишних эмбрионов. Мы работали с двумя организациями – клиникой по лечению бесплодия CARE (особенно мне помогли Саймон Фишель и Элисон Кэмпбелл) и Лондонской больницей Гая в сотрудничестве с Питером Брауде, Якубом Халафом и Душко Иличем, каждый из которых был невероятно полезным и проницательным. Они и трое коллег из моей команды – Марта Шахбази, Санна Вуористо и Агнешка Едрусик – помогли нам приступить к культивированию человеческих эмбрионов на стадии имплантации, чтобы посмотреть на главные трансформационные события, критически важные для всего последующего развития.
Всплыло множество удивительных подробностей. Хотя при имплантации в матку эмбрионы теоретически могут принять любую ориентацию, мы обнаружили, что они прикрепляются стороной, содержащей скопление клеток, которые в будущем превратятся в собственно эмбрион. Мышиные эмбрионы имплантируются с точностью наоборот. Как упоминалось ранее, хотя бластоцисты человека и мыши изначально кажутся одинаковыми, через несколько дней их архитектура отличается кардинальным образом.
Сначала мы сосредоточились на группе клеток, имеющей критическое значение для развития человека. Эта группа формирует два типа тканей: гипобласт, который позже разовьется в поддерживающий желточный мешок, и эпибласт, который станет собственно эмбрионом, образовав три основных типа тканей – эктодерму, мезодерму и энтодерму (экто-, мезо– и энто– в переводе с греческого означают «внешний», «средний» и «внутренний», а «дерма» означает «кожа»).
Мы увидели, что приблизительно через восемь дней после оплодотворения эпибласт формирует ту же розетку, которая впечатлила нас во время экспериментов с мышиными эмбрионами. Как и у мышей, розетка эпибласта расширяется с образованием амниотической полости.
Еще один шаг в реорганизации человеческого эмбриона приводит к развитию второй, более крупной полости на гипобластной стороне диска. Это первичный желточный мешок, который в условиях естественного развития снабжает плод кровью. У человеческого эмбриона формирование этой второй полости, по-видимому, начинается на одиннадцатый день.
Чтобы получить первые представления о молекулярных механизмах, мы покрасили человеческие эмбрионы флуоресцентными антителами, позволяющими увидеть, какие гены и какими клетками используются. Данная методика предоставила молекулярную картину клеточной идентичности. Антитела помогли обнаружить, в каких клетках присутствовали гены транскрипционных факторов ОСТ4 и NANOG (такие клетки находятся в эпибласте, превращающемся в собственно эмбрион), а в каких – GATA3, что указывает на трофэктодерму, формирующую плаценту. Изображения, полученные в результате экспрессии перечисленных генов, обладали какой-то сверхъестественной красотой и раскрывали новые подробности истории человеческой жизни.
Клетки эпибласта ожидаемо имели только одно ядро, тогда как клетки на периферии эмбриона имели одно или несколько ядер – типичная черта трофэктодермы, которая прокладывает путь отверстиям (лакунам), используемым для кровоснабжения плода в матке. Это обнадеживало нас, указывая на то, что развитие эмбриона шло точно так же, как в теле матери.
Может показаться, что закрепление эмбриона в матке зависит от хореографически выверенной последовательности физических и биохимических взаимодействий тканей матери и эмбриона. Это не так. В течение нескольких дней после имплантации эмбрион, по-видимому, существует на автопилоте и имеет все необходимое для развития. Ремоделирование человеческого эмбриона на стадии имплантации имеет решающее значение для успешной беременности. Мы показали, что успех зависит от невероятной способности эмбриона к самоорганизации.
В 2013 году, вскоре после нашего первого успешного культивирования эмбриона за пределами имплантации, я познакомилась с Али Бриванлу из Рокфеллеровского университета в Нью-Йорке на конференции в Лаборатории Колд-Спринг-Харбор, Лонг-Айленд. Али интересовался культивированием эмбрионов нечеловекообразных приматов (мартышек), и я предложила свою помощь. Наука процветает на сотрудничестве. Коллега Али, Алессия Деглинкерти, посетила нашу лабораторию, чтобы научиться культивировать человеческие эмбрионы за пределами стадии имплантации. Как выяснилось, команда Али воспользовалась нашим методом для культивирования и человеческих эмбрионов тоже, поэтому в итоге в мае 2016 года в одну и ту же неделю вышли не одна, а целых две статьи: одна в Nature и вторая – в Nature Cell Biology [14]. Когда две лаборатории независимо занимаются одной и той же проблемой, их исследования дополняют и подтверждают друг друга, отчего наука только выигрывает.
Для всех нас самым потрясающим открытием оказалась способность человеческого эмбриона к самоорганизации вне организма матери, по крайней мере, в изученный нами период развития. Раньше никто не знал об этой способности, которая означала, что эмбрион должен обладать средствами для формирования самого себя даже вне тела матери. Во время естественного развития, разумеется, происходит взаимозависимый танец материнских и эмбриональных клеток [15]. Поскольку предметом наших исследований являлся постимплантационный период до формирования плаценты, было неясно, сможет ли наша модель культивирования in vitro воспроизвести развитие человеческого эмбриона за пределами этой стадии.
Некоторые аспекты развития мышей и человека оказались одинаковыми; например, образование полости в эмбрионе, происходящее не путем гибели клеток, а путем их поляризации и реорганизации контактов. Но многие другие аспекты сильно различались. К примеру, человеческий эмбрион, в отличие от мышиного, расщепляется на две разные ткани – эпибластный диск и амнион. Мы наблюдали это расщепление в наших исследованиях. Это означает, что, хотя исследования эмбрионов других млекопитающих и предоставляют ценную информацию, понять человеческое развитие можно лишь с помощью изучения человеческих эмбрионов.
Клетки, потентность и архитектура
Клетки эмбриона дифференцируются в определенные линии, но как только обретут идентичность, запускают изменения в структуре эмбриона, что, в свою очередь, может изменить положение самих клеток. Но каким образом эмбрион синхронизирует эти циклы дифференциации и морфогенеза? Один из способов координации танца жизни заключается в применении контрольных точек, когда развитие приостанавливается до тех пор, пока не будет выполнено некое условие.
В 2017 году журнал Nature опубликовал наше второе исследование человеческих эмбрионов, в котором Марта Шахбази воспользовалась нашей технологией культивирования, чтобы установить именно такую контрольную точку в раннем развитии млекопитающих [16]. Она выяснила, что только в том случае, когда эпибластные клетки становятся более специализированными, они расширяют просвет и создают амниотическую полость, в которой будет находиться жидкость, окружающая растущий эмбрион.
Исходно клетки выстраиваются в уже знакомую розетку с направленными к центру апикальными концами. На следующем этапе к соприкасающимся апикальным концам перемещаются везикулы с жидкостью. Марта обнаружила, что в месте «поцелуя» апикальных концов должен синтезироваться мембраносвязывающий белок подокаликсин из семейства сиаломуциновых белков, с помощью которого клетки могут оттолкнуть друг друга и впустить жидкость, накапливающуюся между ними и заполняющую собой полость.
В поисках механизма этого процесса Марта выяснила, что в нем участвует наш старый знакомый ОСТ4. Как только мышиные эпибластные клетки переходят из наивного состояния потентности в новое праймированное состояние, возникает партнерство между двумя транскрипционными факторами, ОСТ4 И ОТХ2, в результате чего активируется синтез гликозилированных сиаломуциновых белков, ведущий к образованию амниотической полости.
Но удаление подокаликсина само по себе не останавливает увеличение полости, поскольку другие белки компенсируют его отсутствие. Один из них, цингулин, привязывает везикулы к апикальным концам клеток. Как всегда, все гораздо сложнее, но это делает биологию развития еще более завораживающей. Ради этих сведений Марта работала день и ночь.
Однако требуются дополнительные исследования для идентификации всех белков, которые подталкивают клетки к приобретению большей специализации и формированию полости, помогая перейти к следующей стадии развития. Тем не менее наши эксперименты уже показали, что удержание клеток в наивном состоянии играет роль контрольной точки, гарантирующей, что амниотическая полость появится только тогда, когда клетки праймируются должным образом. Эксперименты демонстрируют и то, как эмбрион синхронизирует морфогенез и дифференциацию, координируя в танце жизни идентичность и расположение клеток-партнеров.
Как долго должен развиваться человеческий эмбрион?
Методика, позволяющая эмбрионам развиваться в культуре в два раза дольше, чем раньше, сулит множество будущих открытий. Многие из них будут невероятными, но одно можно предсказать наверняка: эти достижения помогут установить, какие аномальные эмбрионы способны самостоятельно исправлять собственные дефекты.
Полученные сведения могут повысить эффективность вспомогательной репродукции. Несмотря на то что в результате ЭКО уже родились миллионы детей, процесс ЭКО остается суровым испытанием, а успех – на удивление низким, о чем мы будем говорить в главе 10. Мы должны стремиться узнать больше, чтобы сделать процедуру успешнее и безопаснее.
Еще до прогресса, достигнутого в моей лаборатории в Кембридже и в лаборатории Али в Нью-Йорке, ученые придерживались правила о том, что лишние человеческие эмбрионы, оставшиеся после ЭКО и пожертвованные на исследования, могут изучаться в лаборатории лишь до четырнадцатого дня, считая от момента их создания. Настало время для нового разговора о том, существует ли научная необходимость (наряду с более широким общественным консенсусом) в поиске способов продления срока, в течение которого эмбриону позволено развиваться. Вопросы такого рода задаются с тех пор, как в 1978 году на свет появилась Луиза Браун, первый в мире ЭКО-ребенок, что стало определяющим моментом в истории медицины и продолжает оказывать огромное влияние на жизни миллионов людей и на общество в целом.
Глава 7
Надо ли использовать в исследованиях человеческие эмбрионы?
«Как чудесно», – думала я, не веря, что это действительно происходит. Наш успех в культивировании эмбрионов за пределами стадии имплантации читатели журнала Science приветствовали ежегодной премией People’s Choice Breakthrough of the Year («Прорыв года») [1]. Это произошло в 2016 году, который сам по себе был выдающимся для мировой науки. Физики доказали существование гравитационных волн, ряби на ткани пространства-времени, подтвердив то, что Альберт Эйнштейн предсказал еще сто лет назад. Это был настоящий прорыв.
Награда много для нас значила, поскольку создавала ощущение, что общество признало ценность исследований начальных стадий эмбрионального развития, потенциально способных помочь в предотвращении случаев невынашивания беременности на ранних сроках. Новый метод позволял изучать развитие человеческого эмбриона во время естественного процесса имплантации в матку, что было недоступно раньше. Зато теперь мы могли понять клеточные и молекулярные изменения в каждой клетке, а также хореографию клеточного танца на второй неделе жизни, когда создаются и по-новому организуются стволовые клетки будущего организма. У нас появилась возможность установить как минимум некоторые причины того, почему в ранний период многие беременности заканчиваются неудачей, а также изучить вредное воздействие продуктов питания, напитков или других химических веществ, которые в этот уязвимый период способны влиять на формирование эмбриона. Со временем можно было разработать новые тесты, помогающие определить до подсадки в матку, какой из эмбрионов имеет наивысшие шансы на нормальное развитие. Кроме того, мы могли проследить судьбу анеуплоидных клеток эмбрионов с аномальным набором хромосом и клеток мозаичных эмбрионов, как мы уже делали на мышах. Открывалось новое поле для исследований, результаты которых могли привести к появлению новых методов лечения или способов предотвращения проблем развития.
Некоторые воспользовались нашей работой, чтобы спросить, надо ли пересматривать четырнадцатидневный лимит. Культивированный нами эмбрион не достиг этого срока и по причинам, которые я объясню позже. Запрет на выращивание эмбрионов дольше четырнадцати дней широко распространен, и мы в своем эксперименте подошли к пределу довольно близко. В двенадцати странах, включая Соединенное Королевство, этот срок прописан в законодательстве, а также рекомендован к соблюдению еще в пяти странах, среди которых США (где исследования человеческих эмбрионов запрещено финансировать из федеральных фондов, но можно из не-федеральных, если это не противоречит законам штата).
Когда заходит речь о четырнадцатидневном лимите, камнем преткновения является моральный статус эмбриона. Я думаю, все согласны, что эмбрион заслуживает уважения, хотя трудно объяснить, что под этим имеется в виду [2]. Например, с точки зрения католической церкви, человеческая личность возникает с момента зачатия и заслуживает соответствующего уважения. Противоположность этому – думать, что ранний человеческий эмбрион представляет лишь кучку стволовых клеток и к нему следует относиться точно так же, как к любой человеческой клетке в лаборатории [3].
Те, кто стремится к компромиссу, должны найти удовлетворительный путь между двумя крайностями. Возможно, ранний человеческий эмбрион надо защищать и взвешивать все за и против в том случае, когда эксперименты на животных не дают ответ. Где же провести черту?
Как и другие, я выступаю за осторожный подход, направленный в первую очередь на углубление знаний о человеческом развитии с помощью дополнительной недели, достигнутой в моей лаборатории и лаборатории Рокфеллеровского института [4]. А пока мы можем сделать паузу и объяснить общественности потенциальную пользу от расширения исследований человеческих эмбрионов.
Человеческие эмбрионы in vitro
Прогресс, который привел к культивированию эмбрионов в лабораторных условиях, случился еще в середине двадцатого века. Первый доклад об оплодотворении человеческой яйцеклетки вне организма был сделан в 1944 году Джоном Роком, работавшим вместе с Мириам Менкин [5]. Это основополагающее исследование позволило предположить, что беременность посредством ЭКО возможна и у людей. Однако прошло еще пятнадцать лет, прежде чем в 1959 году Мин Чу Чанг из Вустерского Фонда экспериментальной биологии в Шрусбери, штат Массачусетс, добился первого успеха в получении потомства от млекопитающих путем ЭКО. Чанг оплодотворил in vitro яйцеклетку самки черного кролика сперматозоидом черного самца и подсадил эмбрионы самке белого кролика, что привело к рождению черных крольчат [6].
Одной из ключевых фигур в истории с первой беременностью посредством ЭКО является британский физиолог Роберт Эдвардс, который изначально проводил исследования на мышах, а потом заинтересовался созреванием человеческих яйцеклеток и хромосомными аномалиями [7].
В поисках человеческих яйцеклеток, необходимых для экспериментов в Кембридже, Эдвардс познакомился с Молли Роуз, гинекологом Эдгвардской главной больницы в Лондоне, которая следующие десять лет предоставляла ему образцы биопсий яичников [8]. Он искренне хотел разработать методику лечения женщин с непроходимостью маточных труб, препятствующей попаданию яйцеклеток из яичников в матку, где происходит оплодотворение. Пока другие врачи занимались поиском хирургических способов лечения, Эдвардс считал, что ЭКО является новым мощным средством лечения бесплодия.
В 1968 году Эдвардс познакомился с акушером-гинекологом Патриком Стептоу, который впервые применил минимально инвазивные лапароскопические операции в гинекологической практике, и они решили сотрудничать. Перед тем как забрать яйцеклетки у пациенток, они стимулировали их выработку гормональными препаратами. Затем в один прекрасный день Эдвардс попытался культивировать оплодотворенные человеческие яйцеклетки в питательной среде для хомяков, созданной студентом Барри Бавистером, который работал в том же здании в Кембридже дальше по коридору [9]. Эксперимент удался. После ужина они проверили бавистерскую питательную среду и увидели множество стадий развития человеческих эмбрионов. Позже Эдвардс будет упоминать об этом, как о «том фантастическом вечере». В декабре 1968 года Эдвардс вместе с Бавистером и Стептоу представили в Nature статью, описывающую первое успешное ЭКО человека [10]. (Еще тогда он осознал далеко идущие последствия и в 1971 году поднял связанные с ЭКО этические и правовые вопросы [11].)
Однако первая беременность путем ЭКО случилась не в Соединенном Королевстве, а в Австралии в 1973 году, о чем сообщила команда Университета Монаша и Университета Мельбурна. Попытка закончилась выкидышем на ранней стадии [12]. Два года спустя команда из Кембриджа доложила о внематочной беременности в результате ЭКО. До 1977 года Эдвардса и Стептоу преследовали пять лет неудач. Их заявку на финансирование отклонили, предложив сначала провести эксперименты на приматах, как всегда бывает при попытках получить грант на проверку смелых идей [13]. Благодаря разработанному в Японии тесту на овуляцию Эдвардс и Стептоу решили отказаться от химического коктейля для стимулирования производства яйцеклеток и доверились менее продуктивному естественному циклу [14].
К тому моменту Лесли и Джон Браун отчаянно хотели ребенка и думали, что им поможет операция по восстановлению проходимости маточных труб. Лесли направили к Стептоу. Как потом вспоминала Лесли, «он предупредил, что это еще ни разу не сработало, но я не желала ничего слышать». В 1977 году Стептоу и его команда решили вновь попытать счастья на Лесли и еще двух женщинах. «Они нашли единственную яйцеклетку, и это была Луиза». К тому времени Стептоу и Эдвардс вдвое сократили срок культивирования эмбриона, позволив ему развиваться до стадии восьми клеток, прежде чем пересадить будущей матери. Получившаяся беременность стала сенсацией.
В июле 1978 года у Лесли развилась легкая преэклампсия, которая могла повлиять на беременность. Стептоу понял, что больше ждать нельзя, и вместе с акушером-гинекологом Джоном Уэбстером решил провести кесарево сечение. И в полночь 25 июля 1978 года на свет появилась Луиза Браун. На следующий день после второй фантастической ночи по миру разлетелась новость о первом ребенке, родившемся с помощью ЭКО. Луизу объявили «ребенком столетия» [15].
Ее рождение снизило беспокойство ученых и обеспечило еще больший успех, а также поддержку ЭКО со стороны Совета медицинских исследований [16]. Но разрешили бы Эдвардсу проводить подобное исследование в наши дни, с сегодняшними законами и рекомендациями? Вполне возможно, что нет. За каждым его экспериментом стояла пара, готовая пойти на риск инвазивной процедуры ради сильного желания иметь ребенка, в то время как коллеги скептически воспринимали его намерения и даже боялись, что все закончится катастрофой вроде создания эмбриона с аномалиями развития [17].
За новаторской попыткой ЭКО стояли не только Эдвардс и Стептоу, но и многие другие люди. Была добрая воля сестринского персонала под руководством Мюриэл Харрис, суперинтенданта операционной в Королевской больнице Олдхема, а также в Олдхемской и окружной больнице общего профиля, вместе с Джин Парди, которую Эдвардс нанял в 1968 году в качестве технического ассистента и которая помогла провести это исследование [18]. Десятки лет спустя Эдвардс сошлется на Парди, когда скажет, что «изначально было не два, а три первопроходца ЭКО» [19].
Кроме того, важно отдать должное всем женщинам, которые согласились подвергнуться экспериментальному ЭКО. За десять лет ведения записей в ходе экспериментов были зарегистрированы 262 анонимные женщины, 457 попыток извлечения яйцеклеток, 331 попытка оплодотворения и 221 эмбрион. Итогом были лишь пять беременностей и два случая успешных родов. Об этих женщинах следует помнить и сегодня, когда ЭКО, пускай по-прежнему далеко не легкая, зато вполне рутинная процедура.
Регулирование ЭКО
Первое рождение человека с помощью ЭКО незамедлительно переместило репродуктологию из лабораторий в клиники и вызвало множество проблем. Едва утихла эйфория от появления на свет Луизы Браун, как пробудилось беспокойство по поводу выращивания человеческих эмбрионов ради экспериментов. Существовало мнение, что с учетом непредсказуемых результатов имплантации искусственно зачатых эмбрионов несовершенные экземпляры будут отбраковываться.
В общих чертах, пока общество радовалось, что ЭКО может справиться с бесплодием, люди переживали по поводу необходимости уничтожения эмбрионов. Они впали в смятение после того, как Эдвардс признался в одном документальном фильме, что проводил эксперименты на непригодных к повторной имплантации эмбрионах, поскольку «они могли предоставить сведения о ранней человеческой жизни» [20].
Формировать общественное мнение по поводу широкомасштабных последствий рождения Луизы Браун, по сей день влияющее на исследования эмбрионов человека, пришлось двум выдающимся женщинам – Мери Варнок и Энн Макларен.
Британское правительство в ходе публичного расследования ЭКО решило не полагаться на ученых-экспертов и для консультирования министров пригласило в 1982 году Варнок, которая в то время была философом и педагогом в Оксфордском университете. Она не считала себя особенно оригинальным философом, однако была полна решимости высказать свое мнение [21]. Варнок испытывала к публике огромное уважение и полагала, что люди «имеют право знать и даже контролировать» профессиональную практику [22].
Варнок попросили, чтобы ее комитет рассмотрел достижения науки и медицины в сфере репродукции и эмбриологии и порекомендовал по этому поводу какие-нибудь социальные, этические и юридические меры. Но Варнок не особенно разбиралась в вопросах раннего онтогенеза и пригласила Энн Макларен. Будучи прирожденным учителем, Энн сыграла решающую роль. Впоследствии Варнок скажет, что «без нее, возможно, и не справилась бы».
В первый год обсуждений Варнок и ее комитет пришли к выводу, что самые серьезные моральные вопросы вызывают именно методы ЭКО [23]. Первостепенная проблема состояла в том, чтобы установить, когда эмбрион приобретает моральный статус, обязывающий не причинять ему намеренного вреда. С учетом этого в докладе рекомендовалось взять эмбрионы под защиту и только при наличии лицензии разрешать их использование в экспериментах. На мой взгляд, подобная мера необходима и в наши дни.
Но как долго можно культивировать эмбрионы человека в лаборатории? В истории человеческой жизни нет ни одной главы, которая была бы важнее других глав, поскольку наше развитие – это непрерывный процесс самоорганизации. Энн Макларен посоветовала установить в качестве предела срок в четырнадцать дней после оплодотворения, когда человеческий эмбрион начинает формировать первичную полоску (структуру для миграции клеток, строящих собственно эмбрион), а также закладывать оси «голова – ноги» и «спина – живот», шаг за шагом превращаясь в ребенка.
