Текст книги "Лучшие НФ-рассказы из "Новых миров". Выпуск 2 (ЛП)"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: авторов Коллектив,Брайан Уилсон Олдисс,Кит Рид,Баррингтон Бейли,Майкл Муркок,Чарльз Плэтт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

   – Ты! – А потом упал лицом вниз и умер. Но когда жизненная сила покидала его тело, мозг Марти Борг попытался завладеть опустевшей оболочкой, и, отделившись от женской плоти, которая недавно вмещала его, отбросив опустевшую оболочку, разум увидел глазами Васпара, как эта плотская оболочка безжизненно падает на пол. И другая, недавно обретенная часть сознания подсказала ему, что он видел, как умирал не только он сам, мать, сын и дочь, но и девушка, которая задолго до этого соблазнила его на борту корабля, направлявшегося к Тау Кита.

   И Васпар IV, который раньше был Аланом Фирмоулом, а теперь стал Мартином Боргом, запрокинул голову и рассмеялся.

   Этот элевсин, или Пришествие, был самым важным событием в элевсинских мистериях, которое могло бы объяснить миф о прибытии Эдипа ко двору в Коринфе. Пастухи служили или воздавали почести многим другим легендарным или полулегендарным юным принцам, таким как Пелеас, Амфион, Эгист, Моисей, Ромул и Кир, которые были либо похоронены на горе, либо выброшены на берег волнами.

   Роберт Грейвс. Миф об Эдипе

   Алан Фирмоул, освобожденный из темницы Тау Кита, вырвался из глубин галактики, чтобы перерезать горло Васпару III и завладеть пошатнувшейся империей. Это разодранное на куски наследство он сделал своим: три планеты с шаткой бюрократической системой, погрязшие в долгах и контролируемые Космическим агентством Терры. И все же, благодаря хорошо подвешенному языку, необходимому в его первоначальном ремесле, и физической отваге и силе, выкованным и закаленным на кораблях Тау Кита, где слабейшие отправлялись прямо в могилу, – новый император Васпар в течение года сбросил оковы Земли и собрал вокруг себя группу преданных последователей, каждого из которых привязали к Фирмоулу железные узы обещаний неограниченной добычи. С этими слугами, составившими ядро боевой силы, он вырвался за пределы малых миров и с беспредельной жестокостью обрушился на противников. Кампания, по его мнению, имела только одну цель – стереть память о женщине, укравшей у него четверть миллиона кредитов, и о единственном сыне и наследнике, которого он зачал, единственном среди унизительного множества дочерей.

   За сорок лет с помощью Драконов Мозга Андромеды – инопланетных метафизических монстров из-за пределов Линзы – он распространил свою власть по всей известной галактике, сокрушив колеблющееся Агентство и подчинив пять тысяч звездных систем с прилегающими к ним планетами, общим числом двадцать пять тысяч. И на каждый мир, находившийся под его непосредственным контролем, приходилось пять независимых миров, которые приносили императору клятвы верности и дань.

   Это превосходство в силе он использовал, чтобы удовлетворить кровавую жажду мести, направленную на всех женщин. Тысяча восемьсот двадцать пять женщин ежегодно умирали от его ласк, их было бы еще больше, если бы на двенадцатом году правления насильник не столкнулся с существом, которое завладело его разумом и не поддалось влиянию времени – и сердце Императора остановилось при встрече с этим созданием. Так бы и погибло тело самого могущественного человека, когда-либо жившего на земле, если бы сын не запечатлел его личность, память и тело, бьющееся в предсмертных судорогах, и не воссоединил отца, мать и сына в едином разуме и теле.

   Васпар IV4+ бесстрастно наблюдал, как безжизненное тело Марти Борг выносят из комнаты. Если его поданные и удивились, что женщина умерла так скоро и без видимых признаков внешнего воздействия, они не посмели этого показать. Они ожидали смерти – и смерть наступила.

   Васпар Борг напряг мускулы своего новоприобретенного тела и, порадовавшись, что снова обрел мужественность, а также вспомнив о двадцатилетнем опыте подчинения желаниям множества мужчин, решил: нет причин, по которым нужно прерывать развлечение. Поэтому он позвонил в колокольчик, чтобы привели следующую жертву, и остаток ночи наслаждался своими прежними коллегами из Хай-Ли-Сити.

   Однако это развлечение приелось, и гораздо больший интерес представляла императорская власть.

   Васпару Боргу доставляло удовольствие вмешиваться в дела миров, находящихся под его контролем. Наблюдать, как разум администраторов колеблется и внутренне сопротивляется, когда они получают приказы, которым, как было прекрасно известно, нельзя не подчиниться; даровать одной планете неисчислимые блага и уничтожать другую планету ядерным огнем; играть в бога, распоряжаясь жизнями и делами мириадов существ, находящихся в его власти. Приказывать, осуждать, прощать, жертвовать, хмуриться, улыбаться, проповедовать, хвалить, пугать – вот что доставляло ему удовольствие.

   Его любимым занятием была телепатическая передача множественных психических копий самого себя, псевдоспаров – так он приводил в смятение многие планеты, чудесным образом устраивая неожиданные визиты и проверки.

   Это была игра, достойная его таланта – но ее хватило лишь на время. Потом она тоже приелась, и Васпар, который был Мартитой, которая была Мартином Боргом, снова начал размышлять о неизвестной цели, которой ему нужно достичь.

   Когда-то Марти Борг считала, что достаточно быть орудием наслаждения, и во многих отношениях превосходила всех женщин, была величайшим знатоком искусства соблазнения, женщиной, которая могла возбуждать самые сокровенные чувственные фантазии мужчин легким прикосновением специально загнутого ногтя.

   Потом он думал, что обрел свое высшее предназначение в политическом управлении галактикой, объединив безграничные способности мозга и унаследованный от отца административный и военный гений.

   И все же что-то подсказывало: сила, которой обладал его мозг, сила, способная опровергать универсальные законы природы и торжествовать над физической структурой материи, дана ему не для того, чтобы он играл во взрослые игры, управляя государством. Он начал задумываться о каком-нибудь поступке, который навсегда изменил бы галактику, о знаке, скрытом в его недолгой прошлой жизни.

   Он праздно перебирал воспоминания, которые соединились в его личности, и две детали произвели на него ошеломляющее впечатление: сильный холод и отвращение к бесплодной и бесполезной скале, которая называлась Борг IV. Это была планета, которая теперь находилась в его владениях, заброшенный и практически ненужный объект; и в его голове появился зародыш идеи – космической шутки. Пока он еще не рассматривал это как конечную цель своего существования, но видел в подобном эксперименте полезное упражнение, позволяющее проверить собственные силы – и подготовиться к тому дню, когда он будет знать, что именно должен делать. Он попытается согреть это воплощение холода и в качестве эпитафии своим родителям наделить Борг-IV тропическим теплом. Если он мог трансформировать обычные предметы вокруг себя; если он мог вмешиваться в атомную структуру самого себя и постоянно изменять ее, то он не видел причин, по которым нельзя было бы каким-то образом изменить структуру одного очень маленького солнца.

   Он еще раз приготовился бросить свое тело сквозь пространство – на сей раз это было совершенно обыденным действием, результатом многолетней практики, а не судорожной реакцией, вызванной сокрушительным внешним воздействием. На основе воспоминаний, доставшихся ему от родителей, он воссоздал и удержал образ желаемой планеты. Затем лента Мебиуса повернулась, и он оказался там.

   Все беды этой жизни миновали; поскольку тело человека, которое когда-то было грязным и темным, теперь чище и светлее солнца; тело, которое когда-то было больным, бренным и слабым, теперь бессмертно и настолько сильно и крепко, что ничто не может его изменить.

   Чосер. Рассказ священника

   Если планетоид, на котором Мартин Борг провел детство, был незначительным и почти иллюзорным, то планета, на которой Борг родился, казалась совершенной противоположностью. Синевато-серое небо нависало над черно-белыми заснеженными полями и нагими гранитными скалами. Слабое красноватое свечение в серой мгле над головой свидетельствовало о существовании солнца Борга.

   Васпар стоял по колено в снегу. Было довольно холодно и сыро, но благодаря метаболическому контролю его тело нагревалось настолько, что снег таял на десять ярдов вокруг.

   Он послал первые зондирующие лучи разума.

   Он сосредоточил свои мысли на солнце Борга и вместо этого тусклого шара увидел молекулы и электроны, чертящие свои траектории в пустоте. Затем он мысленно подействовал на структуру солнца, дробя атомы, ускоряя вращение электронов, так что, подобно обугленной спичке, которая медленно разгорается под дуновением воздуха, солнце Борга постепенно начало светиться ярче, становясь вишневым, затем оранжевым и далее по всему спектру – от желтого до жгучего сине-белого. Облака рассеялись, снег растаял и испарился, превратившись в дождь, он испарялся и выпадал снова и снова, по убывающему циклу, пока вся влага не исчезла и поверхность Борга IV не превратилась в засушливую пустыню под палящим солнцем.

   И в упоении успеха Мартин Борг, сам того не ведая, вступил в конфликт с разумом, настолько недоступным его пониманию, насколько человеческий мозг недоступен пониманию блохи. Следует ли нам называть это разумом? Скорее то была совокупность энергий, поддерживающих существование Вселенной: осознание силы тяжести, орбит и солнечных напряжений – говоря человеческим языком, эквивалент Космического Разума. Этот Разум по большей части спал, не заботясь о собственном благополучии, беспокоясь лишь о том, чтобы все было так, как должно быть.

   И вот деятельность Мартина Борга, вмешавшегося в устройство солнца Борга, нарушила порядок – и разбудила Разум. Хотя в целом он не очень возражал против человеческой деятельности, которая была незначительной по своим последствиям и эфемерной по своему влиянию, это конкретное вмешательство нанесло удар по самой сути Его бытия. В то время как повседневные события в обитаемых мирах были похожи на высыпание мелких прыщей, на которые можно было не обращать внимания, изменение природы солнца Борга казалось раковой опухолью в космическом теле.

   И так же лениво, как лошадь отмахивается хвостом от надоедливой мухи, Разум исправил ошибку и вернул солнце Борга в прежнее бессильное состояние. И снова Мартин Борг вдохнул в атомную структуру огненную жизнь. Затем, еще сильнее напрягшись, Разум попытался восстановить статус-кво, и Мартин Борг снова активизировал свои усилия. И вот началась борьба, в результате которой температура в солнечной системе Борга колебалась – от мертвенно-бледной жары до леденящего холода.

   В этой битве Космический Страж неизбежно одержал бы победу. Но конфликт занял бы слишком много времени, он стал повторяющимся и, следовательно, скучным. Разум счел, что целесообразнее уклониться от битвы, воспользовавшись более изощренными способами. Поскольку Разум, в отличие от Мартина, не был ограничен измерением "здесь и сейчас", он решил оставить Мартину горячее солнце Борга, восстановив баланс Вселенной за счет охлаждения далекой горячей звезды, но лишив Мартина триумфа с помощью изменения прошлого. Исследуя известную Ему область времени, Разум выбрал ту секунду, которая совпала с созданием солнца Борга и некоего горячего солнца, которое мы назовем Х, поскольку оно так и не было открыто Человеком. Сделав это, Разум изменил их функции таким образом, что солнце X стало красным карликом и остается им до сих пор – выполнив свою задачу, оно исчезает из нашего поля зрения.

   Солнце Борга, однако, стало ярким, и планеты, в частности четвертая, процветали под его лучами. Много тысячелетий спустя ее первооткрыватель, лейтенант-коммандер Боргхейм, с полным правом хвалился своей находкой, получив более чем адекватную компенсацию от Космического агентства Терры за права на разработку колонии. И Борг IV стал очень счастливой колонией. Колонисты так наслаждались своим райским климатом, что некий торговец наркотиками по имени Алан Фирмоул вовсе не мог продать свой товар на планете. Обескураженный неудачей и измученный непривычными условиями, Фирмоул оказал лишь символическое сопротивление при аресте, когда его задержала полиция Борга.

   Древняя легенда гласила, что лучи солнца Борга благотворно влияют на характер человека, и, конечно же, исправившийся Алан Фирмоул был освобожден после годичного заключения в городской тюрьме Борг. Вскоре после освобождения он встретил бывшую танцовщицу по имени Марти Марта, которой так понравилась планета, что она отказалась от покровительства некоего Уолтера Пикс-Нэлла, в свите которого путешествовала, чтобы наконец обосноваться в этом дружелюбном мире.

   Эти два изменившихся человека встретились и понравились друг другу. И, испытывая взаимную симпатию и желание остепениться, они в конце концов поженились. Плодом этого союза стал сын, которого назвали Мартином в честь матери. Это славный и красивый мальчик, которого они очень любили и воспитывали с невероятным старанием.

   Это случилось пятьдесят два года назад, но Мартин Фирмоул по-прежнему живет на Борге IV, в чем вы можете убедиться, если зайдете в офис компании "Фраскетти фрайт". Внешне он кажется счастливым, разумным человеком, но его жена могла бы сказать вам, что временами он напоминает настоящего невротика. Видите ли, в течение последних двадцати пяти лет его постоянно посещала мысль, что он собирался что-то сделать, но, хоть убейте, он не может вспомнить, что именно.

Баррингтон Бейли
   Самонадеянность
The Countenance
[под псевдонимом P. F. Woods]
Рассказ, 1964 год

   Брайан вошел в главный салон большого пассажирского лайнера, углубившись в размышления. Рассеянное, обеспокоенное выражение лица явно отличало его от решительных, хорошо воспитанных мужчин и женщин, сидевших рядом.

   Сам Брайан лишь смутно осознавал разницу, то есть никогда об этом не задумывался. Предполагалось, что он тоже получил хорошее образование, но это никак на нем не отразилось. Даже в тех областях, которыми Брайан больше всего интересовался, он достигал не самых лучших результатов. Что до социальных и моральных аспектов воспитания, то он, казалось, буквально ничего не слышал о понятиях, которые скрыто формируют человеческие обычаи. Общество было институтом, к которому он еще не присоединился по-настоящему.

   Было бы трудно определить, что было источником и центром собственных мыслей Брайана. Казалось, что его разум изначально был неквалифицированным, и общество, подобно магнитному полю, заставляло его принимать определенную конфигурацию, как только человек оказывался в сфере воздействия. Но что касается его разума, то он не развивался сам по себе, а казался неким воплощением изначального состояния, существовавшего прежде, чем разум обрел жизнь в мире обычных людей. В отличие всех прочих людей, Брайан словно бы не познал грехопадения.

   Все это не означало, что его разум был неразвит, или что разумы других людей когда-то находились в первозданном состоянии. Некоторые из них, казалось, сформировались непосредственно в обществе. На самом деле смысл заключался в том, что его разум, в отличие от иных, развивался сам по себе. Какими бы смутными ни были его мысли, они предполагали более широкое применение, чем мысли обычных людей. В салоне огромного звездолета Брайан чувствовал себя гостем в далекой стране.

   Он не был уверен, зачем зашел в кают-компанию. У него возникла смутная мысль – посмотреть, есть ли там макет корабля. В основном потому, что ему было нечем заняться.

   Он прошелся по комнате, бесшумно ступая по мягкому ковру, и остановился на полпути. Спокойный взгляд голубых глаз скользнул по огромному помещению. Многие пассажиры сидели на диванах и за столиками, разговаривая, читая и занимаясь обычными делами, которыми люди занимаются, когда приходится проводить дни в ожидании. Брайан не часто общался с ними, и ему было бы трудно это делать. Он обнаружил, что людям не нравятся те, кто обращает на них так мало внимания.

   Он заметил, что трое высших офицеров-наукократов как раз выходили из зала. Взгляд Брайана задержался на них. Когда он отвернулся, его внимание привлек один из пассажиров.

   Мужчина был широк в кости и светловолос. Он читал технический журнал, сидя за низким столиком.

   Брайану потребовалось несколько секунд, чтобы убедиться. Затем он поспешил к мужчине.

   Он сказал:

   – Мерсер...

   Мужчина поднял на него непонимающий взгляд. Постепенно на лице появилось выражение узнавания и удивления.

   – Брайан! – воскликнул он.

   Мерсер встал. Они посмотрели друг на друга, удивленные тем, насколько знакомыми оказались лица после десятилетней разлуки.

   Улыбка Брайана стала застенчивой. Он смущенно пожал плечами, осознавая, как Мерсер изучает его и вспоминает подростка, которого когда-то знал, – так, впрочем, вспоминал и сам Брайан. Это было странное ощущение: он словно столкнулся со взглядом со стороны на собственную жизнь, над которой утратил контроль.

   Каждый из них хотел расспросить другого, но поначалу обоим было неловко.

   – Я ищу макет корабля, – сказал Брайан. – Пойдем?

   Его собеседник с энтузиазмом взмахнул рукой.

   – Я уже видел. Он вон там.

   Они потратили около десяти минут на изучение стереоскопической схемы. Брайан изучал ее в увеличительное стекло, осматривая коридоры, подсобки, машинное отделение и электрические провода, в то время как Мерсер со знанием дела рассказывал о конструкции корабля. Как всегда, его интересовали технические детали, и уже после краткого тщательного изучения схемы он представил внутренне устройство звездолета. Он не ограничивался планом – он был осведомлен о принципах, на которых основана работа корабля. За эти десять минут его блестящее изложение позволило Брайану получить исчерпывающие знания о звездолете, на поиск которых он сам потратил бы целый час.

   Брайан считал Мерсера настоящим феноменом. Он пользовался всеми преимуществами общества, но не поддавался обману. В то же время он был готов занять в обществе свое место. Именно готовность идти на компромисс и отличала его от Брайана.

   Брайан был рад видеть, что, несмотря на приближающийся к концу третий десяток лет, Мерсер по сути остался тем же человеком. Он не претерпел пугающей метаморфозы, которая демонстрирует ограниченность большинства людей.

   Они покинули столовую и заняли столик в дальней части зала. Здесь они поговорили о разных вещах. Химия (предмет Мерсера), физика, астрофизика и микрофизика... С каждым новым поворотом их разговор все больше возвращался к философским рассуждениям и интригующему вопросу о том, почему все существует.

   Таковы были их школьные дискуссии, и они начались заново.

   – Что ты думаешь обо всем этом сейчас? – спросил Мерсер через некоторое время. – Ты пришел к каким-нибудь окончательным выводам?

   Брайан не ответил. Вопрос стал для него слишком неожиданным. Он пожал плечами, слегка смутившись.

   На самом деле Мерсер не ожидал ответа, но почувствовал себя обязанным спросить. В конце концов, именно это, вероятно, и связывало их, и если сейчас пренебречь этим интересом, связь может никогда больше не восстановиться.

   – Куда направляешься? – спросил он, как бы между прочим, когда Брайан оторвал взгляда от столешницы.

   – У меня есть работа на "Дроне VII". Компьютерный клерк. – Он криво улыбнулся.

   – У меня там тоже работа. – Мерсер решил не уточнять, что у него постоянная, хорошо оплачиваемая и профессиональная работа. – Я никогда не думал, что ты так любишь путешествовать в поисках работы.

   – Нет ... До сих пор я вел размеренный образ жизни. Только время от времени становлюсь ненормальным ребенком! – Брайан ухмыльнулся и огляделся по сторонам. – Это всего на семь месяцев, потом они купят мне обратный билет. – Он снова ухмыльнулся. – Они пойдут на все, чтобы найти там рабочую силу.

   Мерсер кивнул, прислушиваясь к собственным мыслям. Он вспомнил, что, когда Брайану было четырнадцать лет, он ходил с озабоченным видом, как будто решал какую-то серьезную и фундаментальную проблему. На самом деле так оно и было, поскольку его интерес к философии и науке внезапно изменился – из абстрактного и отвлеченного стал непосредственным, личным и настоятельным.

   Как все становится известно? Только в связи с чем-то иным. А как удалось постичь это иное? Только в какой-то третьей системе понятий. И так далее, по цепочке, пока неизвестное не стало рассматриваться на основе неизвестного. Конечным результатом всех рассуждений по-прежнему было незнание.

   Это можно свести к философской шутке. Тем не менее, от стремлений человеческого разума никак нельзя отказаться. Брайан сосредоточил все свое внимание на том, чтобы выяснить, может ли разум преодолеть стоящее перед ним препятствие.

   Он всегда был неразговорчив, когда доходило до этого вопроса. Мерсер, не проявляя явного любопытства, хотел узнать, достигнут ли какой-либо прогресс.

   – У меня дела идут не слишком хорошо, – неожиданно признался Брайан серьезным тоном. – Это довольно утомительно – зарабатывать на жизнь. Что касается других вещей, что ж...

   Мерсер ждал.

   – Ну что такого? – воскликнул Брайан в порыве раздражения. – Всегда происходит одно и то же – в конце концов человек умирает, и все.

   – Да. – Мерсер не смог придумать другого ответа.

   – Давай, – сказал Брайан через мгновение, – пойдем посмотрим на экраны.

   Он встал. Мерсер последовал за ним к выходу из зала ожидания, пересек роскошное фойе и направился в смотровой зал.

   Здесь, на телевизионных экранах, пассажиры могли увидеть глубины космоса, которые преодолевал гигантский космический корабль. Шесть экранов показывали нос, корму и четыре отсека корабля; они имели овальную форму, каждый примерно на три фута в длину.

   Смотровая рубка напоминала картинную галерею. Экраны располагались на стенах, как полотна, и было невозможно составить общее впечатление. Каждый экран приходилось рассматривать отдельно.

   Космический корабль пролетал рядом с краем галактики, и кадры выглядели достаточно впечатляюще. На одном из них появилось то, что казалось огромным разрывом между звездами, на самом деле это была область, скрытая газом и пылью. На другом открывался более четкий вид на сверкающую галактическую Линзу. Еще один экран показывал тьму за бортом. Этот экран был не более чем темным пятном с несколькими тусклыми точками света.

   Брайана взволновала мысль о том, что эти сцены транслировались снаружи, но, какими бы прекрасными они ни были, это всего лишь изображения. Он много раз видел то же самое в кинотеатрах и по телевидению на Земле.

   – На это стоит посмотреть.

   – Да.

   Брайан доверительно наклонился к Мерсеру.

   – Есть кое-что, что меня беспокоит. У всех этих межзвездных кораблей цельные корпуса. На борту нет иллюминаторов прямого обзора. Почему?

   Мерсер на мгновение задумался.

   – Полагаю, так удобнее. Когда я был на Каддане II, то спускался в Серное море на одной из этих больших подводных лодок. На ней тоже не было обзорных иллюминаторов.

   – При давлении в десять тысяч атмосфер... не хотелось бы мне, чтобы они там были. В космосе нет подобных инженерных проблем.

   – Полагаю, это просто ради удобства, – повторил Мерсер.

   – Дело не только в удобстве. Никому не разрешается смотреть наружу. Даже экипажу. Все наблюдения проводятся косвенно, с помощью установленных снаружи приборов. И все же – попробуй выяснить, почему! Должно быть, существует какая-то официальная фобия по поводу космоса или что-то в этом роде.

   – А какое это имеет значение? – спросил Мерсер. – Восприятие в любом случае опосредовано. Ты воспринимаешь внешний мир с помощью своих органов чувств, а затем представляешь эти записи где-то внутри своего мозга, точно так же, как в телевизоре. Эти экраны – внутренняя часть органов чувств корабля.

   – Все равно странно... – упрямо пробормотал Брайан.

   – Что ж, жаловаться бесполезно. На все должна быть причина. Это конструкторское решение.

   Брайан отказался от продолжения спора. Мерсер, как он понял, был хорошо подготовлен в научном плане. Он верил, что космический корабль неумолимо движется сквозь пустоту, а все в мире прекрасно устроено. Мысленно он полностью подчинился судьбоносной Московской декларации, принятой Последним Коминтерном в 2150 году нашей эры.

   Коминтерн, из которого возникла нынешняя цивилизация, твердо основал науку на принципе контроля человека над природой.

   Брайан признавал достижения наукократического коммунизма, установившегося тогда и до сих правящего Землей. Но он часто задавался вопросом об этом конкретном пункте доктрины, несмотря на то, что он так прочно укрепился в общественном сознании. Он задавался вопросом, насколько серьезно к этой идее относятся сами наукократы два столетия спустя.

   Они вышли из смотровой рубки и около получаса бродили по коридорам. Затем Мерсер объявил о своем решении лечь спать.

   – Я пришел к выводу, что лучше всего сохранять постоянные привычки, – объяснил он.

   Брайан безучастно кивнул. Они договорились встретиться на следующее утро в кают-компании, так как, вероятно, разминутся за завтраком.

   Брайан не сразу отправился в свою комнату. У него не было желания придерживаться распорядка, и, кроме того, он кое-что задумал. Он прошелся по коридорам, помещениям и галереям огромного корабля. Пассажирский отсек был обширным, он тянулся практически от корпуса к корпусу, заканчивался на корме в машинном отделении и смыкался с другим, столь же значительным отделением, где располагались каюты наукократов экипажа.

   Он подумал о Мерсере. Брайан заметил, что манеры, присущие его другу в детстве, изменились совсем незначительно. Осталось то же выражение лица, та же интонация, те же жесты... Странно, как все это сохранилось в мужчине, который стал намного старше.

   Вскоре самые населенные части корабля остались позади. Ближе к стенам корпуса коридоры пассажирского отсека не заканчивались резко; они напоминали туннели с небольшим количеством перекрестков. Каюты, читальные залы и рестораны были далеко.

   Освещение стало функциональным и строгим. Мореное дерево и пластик пастельных тонов уступили место блестящей стали. Туннель был увешан телефонами и приборными панелями, показания которых Брайан понимал лишь смутно. Реже встречались участки стены, которые, по-видимому, отодвигались простым нажатием кнопки – вероятно, там скрывались отсеки с какими-то припасами или приборами.

   Таково было стандартное оборудование межзвездного корабля. Брайан находился почти на периферии лайнера и понимал, что эти туннели обычно посещают только члены экипажа.

   Его волнение росло по мере того, как он осознавал, что подступает все ближе и ближе к космическому вакууму. Он подошел к внешней оболочке, которая защищала пассажирские отсеки. Возможно, всего несколько футов отделяли его от внешней обшивки корпуса. И она была всего в нескольких дюймах от... абсолютного ничто.

   Правда ли, что никому, независимо от ранга, не разрешалось заглядывать в космос? Или это разрешено наукократам, как подозревал Брайан? Неужели они монополизировали наблюдение за космическим пространством?

   Он остановился. Тишину стальных коридоров не нарушал ни один звук. Постоянно работающий двигатель, расположенный в тысяче футов от Брайана, вращался бесшумно. Но Брайан пристально вглядывался в глубину туннеля, пытаясь восстановить в памяти все накопленные знания и опыт.

   Он не сформулировал точно, зачем отправился в это путешествие, и почему сейчас исследует эти коридоры. Казалось, в этом не было необходимости, поскольку рассказать об этом некому.

   Но история была долгой. Хотя для Брайана она оставалась очень важной, трудно объяснить эту важность кому-либо еще, даже Мерсеру. Он чувствовал, что возможность получить фундаментальный опыт лежит за пределами изогнутых стальных стен.

   Давным-давно его попытки мыслить объективно привели к странному выводу. Субъективно не только человеческое мышление. Субъективно само зрение.

   На Земле горизонт ограничивал видимость, и эти пределы невозможно было преодолеть, даже если смотреть в ночное небо. Кроме того, пространство разделено на множество объектов: здания, деревья, люди, холмы, облака и небо. Пестрое и ограниченное окружение, казалось, сковывало зрение, искажало его.

   Брайан осознавал, что его сознание находится в плену. Все попытки освободить восприятие от окружающих предметов были тщетны. Он верил, что только вглядываясь в пустую пропасть за пределами всех миров, может привести свою жизнь к достойному завершению.

   Сначала это была всего лишь случайная мысль. Затем он столкнулся с запретом: нельзя выглянуть за пределы корпуса космического корабля. Странное предписание окружило покровом тайны его идею. Запретное знание связано с нераскрытыми тайнами.

   Возможно, это странно, возможно, поэтично, но мысль о преодолении запрета произвела на него неизгладимое впечатление.

   Брайан снова шагнул вперед. В любой момент он должен был вплотную приблизиться к внешнему корпусу, который, насколько известно большинству, состоял из цельного листа.

   Но Брайан исходил из принципа, что ни одну систему космического корабля не могли построить без учета факторов безопасности. Необходимо учитывать возможность поломки.

   Внезапно туннель повернул под острым углом и закончился коротким крутым подъемом. Конструкция была спроектирована грубо; крыша изгибалась над головой под неудобным углом, симметричным остальным деталям, и опускалась на расстояние двух футов от пола.

   Туннель, очевидно, упирался в мощную стену. Если смотреть от потолка, то чуть выше головы, в полутора дюймах от закругленной поверхности наружу выступала тяжелая дискообразная пластина, утыканная головками болтов и закрашенная.

   Вот оно! Брайан прижался к стене-крыше сначала щекой, потом ухом. Прижался к внешнему корпусу – или, по крайней мере, к его внутренней поверхности.

   Протянув руку, он попытался повернуть один из болтов. Естественно, тот остался совершенно неподвижным.

   Когда Брайан повернулся, чтобы двинуться обратно тем же путем, каким пришел, он услышал шаги.

   Замерев, он прислушался. Шаги раздавались не так близко, как ему показалось сначала, но совсем рядом. Он бросился вперед, завернул за угол, затем снова прислушался. Звуки стали громче.

   Примерно в двадцати ярдах дальше по коридору из поперечного туннеля появилась фигура; она пересекла коридор и исчезла на другой стороне. Шаги постепенно затихли вдали.

   Брайана никто не видел, но все свидетельствовало, что внешние коридоры звездолета не полностью заброшены. Ему нужно было соблюдать осторожность.