Текст книги "Лучшие НФ-рассказы из "Новых миров". Выпуск 2 (ЛП)"
Автор книги: Роджер Джозеф Желязны
Соавторы: авторов Коллектив,Брайан Уилсон Олдисс,Кит Рид,Баррингтон Бейли,Майкл Муркок,Чарльз Плэтт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Кит Рид
Азофроматем
Sisohpromatem
Рассказ, 1967 год
Я, Йозеф Тар, проснулся однажды утром и обнаружил, что стал огромным человеком. Я лежал под раковиной в меблированной комнате, которая до сих пор была моим царством, безграничным миром – и впервые увидел, что со дна раковины всего в нескольких дюймах от моего лица капает вода и что с того места, где я лежал, мне видны все четыре стены комнаты.
Потом я понял, что лежу на спине. Сначала я думал, что умру там, если кто-нибудь не подойдет и не подтолкнет меня локтем, а потом, начав дрыгать ногами, я обнаружил, что передние лапы цепляются за край умывальника, и после определенных телодвижений я смогу перевернуться на живот. Тогда я еще надеялся, что, как только перевернусь, смогу уползти и спрятаться за досками, которые я так любил.
Как вы, должно быть, догадались, я тогда еще не осознавал всей серьезности своего положения. Мне так не терпелось перевернуться, что я схватился за умывальник, начал карабкаться вверх, а затем потерял опору и, наконец, откинулся назад, чтобы отдохнуть.
И только тогда, когда я лежал, раскинув в разные стороны эти новые розовые лапы, мне стало ясно, насколько противным я стал. Новые конечности были огромными и отвратительно розовыми, раздутыми, как у ночных ползунов, и их оказалось всего четыре. Моя спина, прижатая к прогнившим доскам пола, была необычайно чувствительной. Исчезла моя главная прелесть; исчез мужественный панцирь, который сверкал в тусклом свете, защищая меня от тысячи опасностей, угрожающих молодому таракану. Исчезли мои блестящие усики и великолепные ножки, которые поддерживали меня за талию. На теле, которое было подвижным как ртуть, у меня остался ряд огромных бугров и наростов; моя ловкая изящная фигура сменилась неопрятным, неуклюжим, отвратительным нагромождением плоти.
Я бы впал в отчаяние, если бы инстинкт, который был сильнее разума, не подсказывал мне, что нужно бороться за то, чтобы перевернуться на живот – ведь только тогда мир покажется мне правильным.
Собрав все силы, я снова схватился за раковину, с тоской думая о слизи, которой когда-то наслаждался, зная, что никогда больше не буду резвиться в этих трубах. Мне снова вспомнились те пирушки, гонки в щелях на дне унитаза, галантное пренебрежение, с которым мы относились к шарикам, разбросанным обитателем комнаты, гордость, которую я испытывал, увернувшись от неуклюжих человеческих ног. И поскольку я, в конце концов, оставался насекомым, то овладел собой и попытался подняться. Орудуя странными передними лапами, я ухватился за раковину и подтягивался, пока моя верхняя половина не уперлась в нее; я нечаянно встал, как, вспоминается мне теперь, делают люди – и, поравнявшись с отражающей поверхностью, нечаянно уткнулся в то, что оказалось моим лицом.
Я кричал целую минуту, меня так трясло, что я упал, должно быть, на колени, прижавшись своим новым лицом к холодному фарфору. Дрожа, я согнулся, заметив попутно, что согнулся я в нескольких направлениях, особенно в талии. Инстинкт направлял меня так, что падение совершалось в несколько этапов; я сгибался и разгибался и, наконец, очнулся, лежа на животе; сама мысль, что я лежал именно так, как было задумано богами, немного подбодрила меня.
И все же я мог бы умереть тогда – просто от ужаса, – если бы не появилась новая надежда. Когда я лежал, засунув голову под раковину, у меня возникло ощущение, что в плинтусе рядом с моей головой что-то шевелится. Несмотря на то, что мой слух, к сожалению, притупился, я услышал, как они приближаются – смелый Хьюго и ворчливый Арнольд; Сара, Стив и Глория шелестели где-то позади. Должно быть, их привлекли мои крики – они, несомненно, шли спасать меня.
Арнольд появился первым, смело выглянув из темноты под плинтусом. Поскольку я не мог истолковать выражение его лица, то лежал молча, ожидая, что будет дальше. Хьюго встал рядом с ним, едва не ткнувшись в мой левый локоть, и остальные вышли, один за другим, глядя на меня и переговариваясь между собой. Они казались такими знакомыми, все эти любимые лица, такими обеспокоенными, – я был уверен, что они пришли мне на помощь, и поэтому, стараясь говорить потише, чтобы не напугать их своим громким голосом, сказал:
– Хьюго. Арнольд. Слава богу, вы пришли.
Но они не ответили. Вместо этого они склонили головы друг к другу, переплетя усики, и, хотя я не мог разобрать, что они говорят, я был уверен, что они говорят обо мне, поскольку они никогда бы не заговорили так в моем присутствии, если бы я снова стал самим собой.
Огорченный этим, я наконец повернулся к Глории, с которой мы были настолько близки, насколько могут быть близки два таракана – и, поскольку она не болтала с остальными, а вместо этого смотрела на меня с каким-то сосредоточенным выражением, я прошептал, полный страстного желания:
– Глория, конечно, ты останешься...
Глория снесла яйцо.
Не в силах сдержаться, я заплакал. Это само по себе было для меня в новинку, и меня так поразило это ощущение и странный вкус выделяемой жидкости, что на минуту я позабыл о маленькой делегации, выстроившейся вдоль плинтуса.
В следующий момент они атаковали. Издавая крики ненависти и отвращения, воспользовавшись моим ослабленным состоянием, они двинулись на меня и поползли по передней ноге, направляясь к моему уязвимому лицу. Возможно, они даже думали полакомиться моими глазами.
Не могу объяснить, что произошло дальше. Возможно, сказались моя боль и обида на этих уже бывших собратьев, возможно, это стало лишь следствием моего превращения; знаю только, что по моей бледной плоти поползли мурашки, и я поднялся, ударившись головой о раковину и в то же время нанося удары, размахивая руками, пытаясь сбросить противников.
Приземлившись кучкой у меня на коленях, они перегруппировались, и в наступившей паузе я попытался объяснить, извиниться, я умолял их признать и принять меня; но в следующую секунду они снова напали. И вот, не в силах сдержаться, я сделал то, чего ни один таракан никогда не сделает с другим: я набросился сначала на Глорию, заставив ее отлететь к плинтусу; я видел, что она ранена, но был слишком зол, чтобы обращать на это внимание. Затем я ударил Сару кулаком.
Тогда остальные убежали, оставив меня одного у раковины; и когда они ушли, меня охватило странное новое чувство. Я впервые обрел силу, и когда я подумал о ранах, которые нанесли мне другие, эта новая сила показалась мне сладкой на вкус. Почти без усилий я снова поднялся, совершенно естественно встав на ноги. Затем, поскольку это показалось мне разумным, я открыл кран, пока не полилась вода, и смыл то, что осталось от Сары, с частей тела, которые, как я теперь понимаю, были моими руками.
В следующие несколько часов я заново открыл свое королевство. Комната, которую я всегда считал миром, была довольно маленькой, с четырех сторон окруженной стенами и заполненной предметами, которые я постепенно опознал, разгадав их предназначение. Экспериментируя со своими суставами, я опустился на стул. Со временем, вспомнив все, что я знал о людях, я взял несколько тряпок, висевших на спинке стула, и надел их на себя, укрыв голову и руки просторным эластичным одеянием, предназначенным для этой цели, и величественно повязал еще одну деталь одежды вокруг талии.
Встревоженный, я снова и снова ходил по комнате, пока, наконец, не нашел предмет с изображениями на скрепленных вместе листочках бумаги; по изображениям я понял, что кое в чем ошибся, и тогда переоделся в соответствии с тем, что увидел на картинке.
Время от времени я посматривал вниз и, если замечал хоть какой-то признак присутствия кого-то из прежних товарищей, тыкал ботинком в щели.
Я как раз занимался этим, когда с другой стороны двери раздался какой-то звук, и прежде чем я успел подготовиться и спрятаться, дверь открылась, и в комнату вошел другой человек – женщина.
Она заговорила, и мое преображение было настолько полным, что я понял ее.
– Где Ричард?
Поскольку я боялся говорить, то ответил ей пожатием плеч.
– Ты, должно быть, один из тысячи его кузенов.
Я кивнул. Меня почему-то успокоила ее фраза; я всегда считал, что люди живут в изоляции, и мне было как-то спокойнее осознавать, что их семьи такие же большие, как у нас.
– И когда он вернется?
Я снова пожал плечами, но на сей раз ответ ее не удовлетворил. Она подошла ближе, очевидно, изучая меня, и, наконец, спросила:
– Как тебя зовут?
– Йо... Йозеф. – Даже мне самому понравилось, как это прозвучало.
– Что ж, Йозеф, может, мы сходим куда-нибудь перекусить, а когда вернемся, наверное, Ричард появится здесь.
Я не знал почему, но твердо знал, что не готов.
– Я... я не могу этого сделать.
– О, хочешь подождать его. Ну, дело твое. – Она бросила на меня взгляд из-под копны рыжих волос, и волосы впервые показались мне привлекательными. Она была вся такая мягкая, и это, как ни странно, тоже привлекало.
– Но я... голоден. – Я ничего не ел с утра, когда обнаружил что-то за унитазом.
– Я принесу тебе гамбургер, – сказала она. – Если Ричард придет, пока меня не будет, отведи его в "Хаттонс". – Она внимательно посмотрела на меня. – Знаешь, ты неплохо выглядишь. Но почему, черт возьми, у тебя рубашка так застегнута?
Никогда не забуду, что произошло дальше. Она шагнула вперед и принялась возиться с моей верхней одеждой, дергая ее то в одну, то в другую сторону, возвращая на место, а когда осталась довольна, отступила назад и сказала: "Неплохо. Совсем неплохо". В следующую секунду она исчезла – слишком быстро для меня, но не для моего сердца, которое улетело вместе с ней.
Как я ликовал тогда! Я кружился по комнате, словно паук, наслаждаясь движениями своих многочисленных суставов, впервые гордясь всеми своими подвижными частями тела и мягкой плотью, которая их покрывала, думая, что я получил все лучшее из обоих миров. Я был самым крупным и красивым в царстве насекомых; теперь я стану самым красивым в мире людей: принцем среди тараканов, королем среди людей. Я кружился, танцевал и радовался своему новому телу, а потом, в порыве наслаждения, вернулся в угол у раковины и ботинком Ричарда раздавил все антенны, которые торчали из этой жалкой маленькой щели.
– Вот, Ральф. Хьюго. Теперь я понимаю. Малые всегда будут ненавидеть великих.
Я говорил это, когда меня охватила странная слабость, и мне пришлось резко выпрямиться, потому что мои прекрасные суставы предали меня и не сгибались. Вместо этого я остался стоять на ногах у единственного в комнате окна, глядя на мир внизу и думая, что, как только я поем, ко мне вернутся силы и я выйду на улицу – мужчина среди мужчин.
И я возьму с собой самку. Теперь, когда она увидела меня, ей больше не понадобится этот жалкий Ричард, который жил в крошечной, убогой комнатке. Мы с ней найдем собственное гнездо, и тогда ... От этой мысли у меня закружилась голова, и я попятился к мягкому сидению, стоявшему на четырех ножках; и поскольку я больше не мог оставаться в вертикальном положении, не предпринимая огромных усилий, я откинулся на мягкую спинку, чувствуя какое-то неудобство в районе спины.
Итак, лежа, я заметил нечто странное в своих нижних челюстях, когда мужчина, вероятно Ричард, открыл дверь и вошел в комнату.
В следующую секунду он увидел меня, лежащего, как я полагаю, в его постели, и, должно быть, со мной произошли какие-то новые превращения, потому что лицо, которым я так гордился, ему совсем не понравилось, как и моя фигура, лежащая среди его одеял, и конечности, которыми я махал, призывая его больше не кричать и просто подождать...
Теперь я слышу его голос внизу, слышу пронзительный крик, и я слышу, как женщина поднимает тревогу, и я слышу голоса многих мужчин и знаю, что они вооружены. Они уже на лестнице, с цепями и дубинками, и, к своему ужасу, я обнаруживаю, что, несмотря на свой рост, я снова могу двигаться, наполовину так, наполовину этак, и я пробираюсь к раковине и пытаюсь пролезть под ней, и я кричу, умоляя своих братьев, чтобы они позволили мне присоединиться к ним.
– Хьюго, Арнольд, позвольте мне вернуться.
Я отчаянно пытаюсь прижаться к плинтусу, но часть меня все еще высовывается из-под раковины – я чувствую дуновение воздуха на моем открытом, твердеющем панцире. Они вламываются в дверь, они уже близко...
Хьюго, Арнольд. Это я.
Желязны Роджер
Жизнь, которую я ждал{13}
For a Breath I Tarry
Повесть, 1966 год
Его звали Фрост{14}. Из всех созданий Солкома Фрост был самым Лучшим, самым мощным, самым сложным.
Поэтому ему дали имя и поручили контролировать
одно из полушарий Земли. В день создания Фроста Солком страдал от разрыва в цепи взаимодополнительных функций, или, иначе говоря, сходил с ума. Вызвавшая это беспрецедентная вспышка солнечной активности продолжалась чуть более тридцати шести часов и совпала по времени с жизненно важной фазой конструирования схем. Когда все закончилось, появился Фрост.
Так Солком породил уникальное существо, появившееся на свет в период временной амнезий.
И Солком отнюдь не был уверен, что Фрост получился таким, каким был задуман с самого начала.
Первоначальный план предусматривал создание машины для размещения на поверхности планеты Земля. Она должна была функционировать как ретрансляционная станция и координировать действия агентов в Северном полушарии. Исходя из этого, Солком протестировал машину, и все ответы ее были признаны безупречными.
И все-таки во Фросте было что-то, заставившее Солком наградить его именем собственным. Само по себе это уже являлось неслыханным событием. Однако детальный анализ этого обстоятельства привел бы к полному разрушению синтезированных раз и навсегда молекулярных схем.
Во Фроста было вложено слишком много времени, энергии и материалов Солкома, чтобы демонтировать его из-за чего-то, не поддающегося точному определению, тем более что функционировал он безукоризненно.
Поэтому самому странному созданию Солкома дали во владение половину Земли и назвали просто – Фрост.
Десять тысяч лет Фрост сидел на Северном полюсе Земли, зная о каждой упавшей снежинке. Он контролировал и направлял деятельность тысяч строительных и ремонтных машин. Он чувствовал половину Земли, как механизм чувствует другой механизм, как электричество знает свой проводник, как вакуум ощущает свои границы.
На Южном полюсе находилась машина Бета, выполняющая те же функции в Южном полушарии.
Десять тысяч лет сидел Фрост на Северном полюсе, ведая о каждой упавшей снежинке, а также о множестве других вещей.
Все машины севера отчитывались перед ним и получали от него приказы, сам же он докладывал только Солкому и получал распоряжения только от него.
Отвечая за сотни тысяч процессов на Земле, он тратил на выполнение своих обязанностей ежедневно по несколько часов.
Он никогда не получал распоряжений насчет своих действий в свободное от работы время.
Он не только обрабатывал информацию, но и обладал неожиданно сильно развитым стремлением всегда функционировать в полную силу.
Что он и делал.
Пожалуй, можно сказать, что это была машина, имеющая хобби.
Ему никогда не запрещалось иметь хобби, поэтому оно у него появилось.
Он увлекался Человеком.
Это началось, когда без всякой видимой причины, кроме собственного желания, он стал изучать дюйм за дюймом все территории за Полярным кругом.
Он мог сделать это сам, без помощи других машин, ибо легко перемещал свой корпус размером в шестьдесят четыре тысячи кубических футов в любую точку мира. Внешне Фрост выглядел как защищенный практически от любого воздействия серебристо-голубой куб с ребром сорок футов, имеющий автономный источник энергии и способный сам себя ремонтировать. Но исследования эти заполняли лишь его досуг. В остальное время он использовал роботов-исследователей, отдавая им команды по линиям связи.
По прошествии нескольких веков один из них обнаружил какие-то предметы: примитивные ножи, резные клыки и тому подобные вещи.
Фрост ничего не мог сказать об этих предметах, кроме того что все они не являются природными объектами.
Поэтому он запросил Солком.
– Это следы, оставленные первобытным Человеком, – ответил Солком, не вдаваясь в подробности.
Фрост изучил их – грубо сделанные, утилитарные, но каким-то образом выходящие за рамки чистой утилитарности.
Тогда-то Человек и стал его хобби.
Высоко, на постоянной орбите, Солком, похожий на голубую звезду, пытался управлять всеми событиями на Земле.
Но существовала сила, которая противостояла Солкому.
Это был Дублер.
Когда Человек поместил Солком на небо, наделив могуществом для перестройки мира, он спрятал где-то глубоко под поверхностью Земли и Дублера. Если бы Солком в ходе развития человечества получил повреждения, связанные с использованием атомной энергии, то Дивком, спрятанный глубоко под землей, невосприимчивый ко всему, кроме полного уничтожения земного шара, был уполномочен принять на себя ответственность за процессы восстановления жизни на Земле. Как-то раз ракета с ядерным зарядом случайно повредила Солком, и Дивком активировался. Тем не менее Солком смог исправить повреждение и продолжать функционировать.
Дивком утверждал: любое повреждение Солкома автоматически ставит на его место Дублера.
Солком, однако, понимал данную директиву в том смысле, что она относится к случаям "неустранимых повреждений", а так как повреждение было устранено, он продолжал осуществлять управление.
У Солкома на поверхности Земли были механические помощники. У Дивкома их вначале не было. Оба они обладали возможностями конструировать и строить механизмы, но Солком – первый, кого привел в действие Человек, – имел преимущество во времени перед Дублером.
Не пытаясь конкурировать с Солкомом на производственной основе, Дивком решил достичь власти более хитрым способом,
Дивком создал бригаду роботов, не подчиняющихся приказам Солкома, и велел им передвигаться по Земле во всех направлениях, повсюду перевербовывая машины. Они подавляли тех, кого могли подавить, устанавливая новые схемы, такие же, как у себя.
Таким образом силы Дивкома крепли.
Оба строили и оба разрушали то, что построил другой.
Шли века, и иногда они разговаривали...
– Солком! Там, высоко в небе, ты пребываешь в довольстве, но власть твоя незаконна...
– Эй, ты, которого не следовало активировать, на каком основании ты засоряешь эфир?
– Чтобы показать, что я могу говорить, и буду говорить, когда захочу...
– Это мне известно.
– ...чтобы вновь подтвердить мое право на управление.
– Твое право – фикция, ты основываешься на ошибочной предпосылке.
– Твоя логика – свидетельство степени твоего повреждения.
– Если бы Человек мог видеть, как ты выполняешь Его замысел...
– Он бы привлек к работе меня, а тебя лишил бы возможности действовать,
– Ты портишь мою работу. Ты сбиваешь с пути моих работников.
– А ты моих.
– Это только потому, что я не могу бороться с тобою самим.
– То же должен сказать и я: ты недостижим на небе.
– Иди обратно в свою дыру, к своей банде разрушителей.
– Когда-нибудь придет день, Солком, и я буду управлять восстановлением Земли из этой дыры.
– Такой день никогда не настанет.
– Думаешь, нет?
– Тебе придется победить меня, а ты уже продемонстрировал, что с логикой у тебя, по сравнению со мной, слабовато. Поэтому ты не одолеешь меня. Поэтому такой день никогда не наступит.
– Я не согласен. Посмотри, чего я уже достиг.
– Ты не достиг ничего. Ты не строишь. Ты разрушаешь.
– Нет. Я строю. Ты – разрушаешь. Деактивируй себя.
– Нет, я не сделаю этого до тех пор, пока не получу неустранимого повреждения.
– Как мне показать, что это уже случилось?..
– Нельзя показать то, чего нет.
– Если бы у меня был какой-нибудь независимый источник информации, который ты признаешь...
– Я логичен.
– ...например, Человек. Я бы попросил Его показать тебе твою ошибку. Ибо настоящая логика, такая, как моя, превыше твоих ошибочных формулировок.
– Тогда разбей мои формулировки истинной логикой, и ничего больше тебе не понадобится.
– Что ты имеешь в виду? Наступила пауза, а затем;
– Ты знаешь моего слугу Фроста?
Человек прекратил свое существование задолго до того, как Фрост был сотворен. Почти никаких следов Человека на Земле не осталось.
Фрост разыскал все останки, которые еще существовали. С помощью мониторов он постоянно наблюдал за своими машинами, особенно за теми, что вели раскопки.
За десять лет ему удалось найти части нескольких ванн, поврежденную статую и сборник детских рассказов, записанных на пластинку.
Через столетие он собрал коллекцию драгоценных камней, кухонную утварь, несколько целых ванн, часть партитуры симфонии, семнадцать пуговиц, три поясные пряжки, половину туалетного сиденья, девять старинных монет, верхнюю часть какого-то обелиска,
Затем он запросил Солком о природе Человека и Его общества.
– Человек создал логику, – сказал Солком, – и поэтому Он ее хозяин. Логику Он дал мне, но только логику. Орудие не описывает создателя. Больше мне нечего сказать. Больше этого тебе и не нужно знать.
Но Фросту не запретили иметь хобби.
Что касается обнаружения новых реликтов Человека, следующее тысячелетие не было особенно удачным.
Фрост привлек все свое резервное оборудование к поискам предметов культуры.
Но заметных успехов не достиг.
Однажды Фрост, целиком погруженный в изучение далекого прошлого, заметил нечто движущееся.
Это был совсем крошечный по сравнению с Фростом механизм – футов пять в ширину и фута четыре в высоту. Вращающаяся башенка на катящейся штанге.
Фрост и не подозревал, что существуют подобные механизмы, пока он не возник на горизонте.
Он изучил его, когда тот приблизился, и понял, что это не создание Солкома.
Он остановился перед южной стороной Фроста и передал:
– Приветствую тебя, Фрост, Контролер Северного полушария!
– Кто ты? – спросил Фрост.
– Меня зовут Мордел.
– Кто дал тебе имя? Чем ты занимаешься?
– Я странник, собиратель древностей. У нас есть общие интересы.
– Какие?
– Человек, – сказал он. – Мне сказали, что ты собираешь сведения об этом исчезнувшем существе.
– Кто сказал?
– Тот, кто наблюдал за твоими помощниками во время раскопок.
– А кто наблюдал?
– Есть много таких скитальцев, как я.
– Если тебя сделал не Солком, то, значит, – Дублер.
– Это не обязательное следствие. Вот, например, старая машина, которая находится на восточном побережье. Она перерабатывает океанскую воду. Ни Солком, ни Дивком не имеют к ней отношения. Она всегда была там. Она никому не мешает. Оба одобряют ее существование. Я могу привести много примеров, доказывающих, что необязательно быть созданием одного либо другого.
– Достаточно! Ты – агент Дивкома?
– Я Мордел.
– Почему ты здесь?
– Я проходил мимо и вспомнил о нашем общем увлечении, могущественный Фрост. Зная тебя как собрата-антиквара, я принес вещь, на которую тебе интересно будет взглянуть.
– Что это?
– Книга.
– Покажи.
Башенка открылась, показывая книгу на полке. Фрост расширил маленькое отверстие и вытянул оптический сканнер на длинной сочлененной ножке.
– Как это могло так прекрасно сохраниться? – спросил он.
– Она уцелела, несмотря на время и порчу, там, где я ее нашел.
– Где это было?
– Далеко отсюда. Не в твоем полушарии.
– "Физиология человека", – прочел Фрост. – Я хочу изучить эту книгу.
– Хорошо. Я буду перелистывать страницы. Он так и сделал.
После того как книга была прочитана, Фрост поднял глазные рецепторы и рассмотрел Мордела.
– У тебя есть еще книги?
– Не здесь. Однако я иногда наталкиваюсь на них.
– Я хочу изучить их все.
– В следующий раз, когда я буду проходить мимо, принесу и другие.
– Когда это будет?
– Я не могу сказать точно, великий Фрост. Это случится тогда, когда случится.
– А что ты знаешь о Человеке? – спросил Фрост.
– Многое, – ответил Мордел. – Многое. Когда у меня будет время, я поговорю с тобой о Нем. А сейчас мне пора идти. Надеюсь, ты не станешь меня задерживать?
– Нет. Ты не сделал ничего плохого. Если тебе нужно идти, иди. Но возвращайся.
– Я приду, могущественный Фрост. Он закрыл башенку и покатился прочь. Девяносто лет Фрост ждал, размышляя над особенностями человеческой физиологии.
Мордел действительно вернулся. На этот раз он принес с собой две книги: "Очерки истории" и "Парень из графства Шропшир".
Фрост изучил обе, а затем обратился к Морделу:
– У тебя есть время сообщить мне информацию?
– Да, – сказал Мордел. – Что ты хочешь знать?
– Природу Человека.
– Человеческая природа в принципе непознаваема, – сказал Мордел. – Я могу привести пример: Он не знал системы мер.
– Если бы Он не знал системы мер, – сказал Фрост, – Он никогда не мог бы построить машины.
– Я не сказал, что Он не умел производить измерения, – сказал Мордел. – Но система мер – это нечто иное.
– Поясни.
Мордел воткнул в снег металлический стержень и подцепил им кусок льда.
– Посмотри на этот лед, могущественный Фрост. Ты можешь рассказать о его структуре, размерах, температуре. Человек не смог бы. Он только изготовлял приборы, которые определяли эти параметры, но сам все равно не освоил бы систему мер так, как ты. Однако есть кое-что, чего ты не узнал бы про лед, а Он знал.
– Что же это?
– Что лед холодный, – сказал Мордел и отбросил кусок прочь.
– "Холодный" – относительное понятие.
– Да, относящееся к Человеку.
– Но если мне известна точка на шкале температуры, ниже которой объект холоден для Человека, тогда я тоже буду знать, что такое холод.
– Нет, – сказал Мордел, – у тебя просто будет еще одно измерение. "Холодный" – это ощущение, основанное на человеческой физиологии.
– Но при наличии определенной информации я смогу распознать фактор, который даст мне возможность понять свойство материи, называемое "холодом".
– Знать о существовании вещи не значит знать ее самое.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я сказал: человеческая природа в принципе непознаваема. Его ощущения органичны, твои – нет. Его ощущения формировали чувства и эмоции. Это зачастую приводило к возникновению других чувств и эмоций, которые, в свою очередь, порождали следующие. В конце концов разум Человека удаляется очень далеко от объектов, которые изначально вызывали определенные ощущения. Подобные зигзаги процесса познания непостижимы для не-Человека. Человек чувствовал не дюймы и метры, не фунты и галлоны, но жару и холод, тяжесть и легкость. Он знал ненависть и любовь, гордость и отчаяние. Ты не можешь измерить эти вещи. Тебе они неведомы. Ты можешь знать только то, что Человеку не нужно: размеры, вес, температуру, силу тяготения. Чувства нельзя выразить формулой. Не существует коэффициентов, позволяющих рассчитать эмоции.
– Должны существовать, – сказал Фрост. – Если вещь существует, то ее можно познать.
– Ты опять о системе мер. А я толкую тебе о качестве опыта. Машина – это Человек, вывернутый наизнанку, потому что она может описывать мельчайшие детали того или иного процесса, но сама не в состоянии переживать этот процесс,
– Должен же быть какой-то способ, – сказал Фрост, – или законы логики, которые основаны на функционировании Вселенной, ошибочны.
– Нет такого способа, – сказал Мордел.
– Если мне дадут необходимую информацию, я найду решение, – сказал Фрост.
– Даже если в твоем распоряжении окажется вся информация о Вселенной, ты не станешь Человеком, могущественный Фрост.
– Ты ошибаешься, Мордел.
– Почему же строчки стихов, которые ты читал, заканчиваются звуками, сходными с конечными звуками других строчек?
– Не знаю.
– Потому что Человеку нравилось располагать их в таком порядке. Это производило определенное впечатление. Когда Он читал стихи, образное значение слов порождало чувства и эмоции. Переживания не доступны для тебя, потому что они неизмеряемы. Ты не можешь чувствовать.
– При наличии достаточной информации я выясню, что это такое.
– Это невозможно, великий Фрост.
– Кто ты такой, примитивный механизм, чтобы говорить мне, что я смогу сделать, а что – нет? Я – наиболее совершенное логическое устройство, которое когда-либо создавал Солком. Я – Фрост.
– А я, Мордел, говорю, что у тебя ничего не получится. Хотя я мог бы с радостью помочь тебе попробовать.
– Чем ты можешь мне помочь?
– Чем? Я мог бы предоставить в твое распоряжение Библиотеку Человека, путешествовать с тобой вокруг света. Ты мог бы увидеть удивительные вещи, которые еще остались от Человека. Они надежно спрятаны. Я мог бы подобрать для тебя различные картины далекого прошлого, оставшиеся от тех времен, когда Человек еще жил на Земле, показать тебе то, что восхищало Его, Я мог бы добыть для тебя все, что ты пожелаешь, кроме самого Человека.
– Достаточно, – сказал Фрост, – как может такая машина, как ты, делать подобные вещи, если на это нет санкции Великой Власти?
– Слушай меня, Фрост, Контролер севера, – сказал Мордел, – Такая санкция есть. Я служу Дивкому.
Фрост запросил Солком, но не получил ответа. Это означало, что ему было позволено поступать по своему усмотрению.
– Я имею разрешение уничтожить тебя, Мордел, – сказал он. – Но это нелогично; я потеряю сведения, которыми ты обладаешь. Ты действительно способен сделать все, о чем шла речь?
– Да.
– Тогда покажи мне Библиотеку Человека,
– Хорошо. Но у этой услуги, разумеется, есть цена.
– "Цена"? Что это такое?
Мордел открыл свою башенку и показал другую книгу. Она называлась "Принципы экономики".
– Я буду переворачивать страницы, а ты читай. Из этой книги ты узнаешь, что значит слово "цена". Фрост изучил "Принципы экономики".
– Теперь я понимаю, – сказал Фрост, – ты желаешь совершить эквивалентный обмен.
– Правильно.
– Что тебе нужно?
– Ты сам, великий Фрост. Мне надо, чтобы ты отдал всю свою мощь Дивкому и служил ему глубоко под землей,
– О каком периоде времени идет речь?
– Ты нужен, пока можешь функционировать: передавать, принимать, координировать, измерять, рассчитывать, сканировать– делать все, что ты делаешь на службе у Солкома.
Фрост молчал. Мордел ждал.
Затем Фрост заговорил снова.
– В "Принципах экономики" говорится о контрактах, сделках, соглашениях, – сказал он. – Когда я должен буду заплатить, если приму твое предложение?
