Текст книги "Избранное"

Автор книги: Роджер Бэкон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ДАННОГО УВЕЩЕВАНИЯ ПОСВЯЩЕННАЯ ОПТИЧЕСКОЙ НАУКЕ

Раздел I

Глава I

О свойствах этой науки.

Представив основы мудрости, как Божественной, так и человеческой, которые зависят от знания языков, с которых переведена мудрость латинян, и, равным образом, от знания математики, теперь я хочу обсудить некие основы [мудрости], которые зависят от возможностей оптики. И если рассмотрение знания языков и математики прекрасно и доставляет наслаждение, то рассмотрение оптики куда более прекрасно и доставляет куда большее наслаждение, поскольку главные наши удовольствия мы получаем через зрение, и свет и цвет имеют особую прелесть сравнительно со всем прочим, что сообщают нам наши чувства. Но в оптике имеет место не только большее наслаждение, но и большая польза; кроме того, [знание этой науки] более необходимо. В самом деле, Аристотель говорит в I книге Метафизики, что только зрение показывает нам отличительные признаки вещей, ведь благодаря ему мы обретаем достоверный опыт обо всем, что имеет место на земле и в небе. Ибо небесные явления и, равным образом, то, что возникает в сфере воздуха (кометы, радуги и пр.), изучаются с помощью зрительных инструментов, как учит Птолемей и другие астрономы. Ибо их [т. е. указанных объектов] высота над горизонтом, величина, фигура и количество, а также все, что к ним относится, достоверно познается с помощью различных способов наблюдения при посредстве [упомянутых] инструментов. И то, что находится на земле, мы познаем опытным путем с помощью зрения, ибо слепец не может постигнуть на опыте ничего достойного, относящегося к этому миру. Слух может помочь нам поверить, ибо мы доверяем учителям, но то, что мы получили от них, мы можем проверить опытным путем только с помощью зрения…

Кроме того, науки учреждаются вследствие необходимости, полезности, а также сложности [познания], поскольку, как говорит Аристотель во II книге Этики, искусство занято сложным и благим. Ибо если бы то, что исследуется, постигалось легко, то в науке не был бы необходимости; равным образом, если бы нечто было сложным, но бесполезным, об этом не возникло бы науки, ибо [такая наука была бы] глупым и пустым занятием. Также, если бы наука не обладала большой полезностью и многими прекрасными истинами, то не было бы нужды учреждать ее как отдельную дисциплину: было бы достаточно, чтобы она содержалась в частной книге или главе общей науки вместе с прочим, [к этой общей науке относящимся]. Но философы учредили отдельную науку – оптику – только о зрении, но не о каком-либо еще чувстве. Поэтому надлежит, чтобы зрение представляло для мудрости особую полезность, каковая не обнаруживается в иных чувствах.

И то, что я уже затронул в общем, я хочу исследовать в частных аспектах, рассмотрев основы этой прекраснейшей науки. Ибо некая наука может быть более полезной, но никакая не имеет такой красоты и прелести в своей полезности…

Глава II

О внутренних способностях чувственной души, каковыми являются воображение и общее чувство. Поскольку же зрительные нервы, т. е. изогнутые нервы, производящие зрение, берут свое начало от мозга, и поскольку авторы [сочинений] по оптике приписывали различающей способности свойство при посредстве зрения выносить суждения о двадцати видах видимого, которые будут затронуты позднее, и поскольку неизвестно, находится ли эта различающая способность среди различных способностей души, определенные органы которых присутствуют в мозге, и поскольку многое иное, о чем пойдет речь далее, требует достоверного знания о способностях чувственной души, то для того, чтобы обрести необходимое для [познания] зрения, надлежит начать с [повествования] о частях мозга и способностях души. И авторы [сочинений] по оптике указывают нам путь к этому, разъясняя, каким образом от извилин мозга и от поверхности черепа исходят зрительные нервы, но никто не разъясняет все необходимое, к этому относящееся.

Итак, я утверждаю (и в этом согласны все натурфилософы, медики и оптики), что мозг состоит из двух слоев, один из которых называется pia mater, т. е. мягкое вещество (подкорка) (этот слой непосредственно содержит мозг) а другой – dura mater, т. е. твердое вещество (кора) (этот слой непосредственно соприкасается с округлой костью головы, именуемой черепом). Вещество последнего – более грубое, поскольку защищает [мозг] от кости, а первого – более легкое и нежное вследствие мягкости мозга, субстанция которого желеобразная и неплотная, и в ней преобладает слизь. Она делится на три отдела, именуемых секциями, камерами или частями. И в первой камере различают две способности. Первая – общее чувство, находящееся, по словам Авиценны из I книги О душе[244]244
  Avicenna, De an. 1, 5.


[Закрыть], в передней ее части; и оно есть источник по отношению к другим частным чувствам, и центр по отношению к линиям, исходящим из одной точки к окружности, как говорит Аристотель во II книге О душе; и общее чувство выносит суждения об отдельных частных чувствах. Ибо суждение о видимом не осуществляется до тех пор, пока species не достигнет общего чувства; и то же касается слышимого и прочего, как явствует из [заключительной части книги] О чувстве и чувственно воспринимаемом и II книги О душе. И общее чувство выносит суждение о различиях в чувственно воспринимаемых [объектах], например, что белизна в молоке отлична от сладости, чего не может сделать ни зрение, ни вкус, поскольку не различают пределы, как указывает Аристотель во II книге О душе. И оно [т. е. общее чувство] судит о действиях частных чувств, ибо зрение не ощущает то, что видит, и слух не ощущает то, что слышит, но, как говорит Аристотель во II книге О сне и бодрствовании, это делает иная способность – общее чувство. Его же предельное действие есть получение species, исходящих от частных чувств, и осуществление суждения о них. Но, как говорит Авиценна в I книге О душе, оно не сохраняет эти species вследствие тою, что его орган весьма слизист; поэтому необходимо, чтобы у души имелась и другая способность, в задней части первой камеры, назначение которой заключается в том, чтобы сохранять species, исходящие от частных чувств, – [она может сохранять их] благодаря своей умеренной влажности и сухости, – и эта способность называется воображением, и она есть сокровищница и хранилище общею чувства. Так говорит Авиценна, приводя пример с печатью, чей оттиск вода вполне принимает, но не удерживает из-за своей текучей влажности; напротив, воск вполне сохраняет оттиск вследствие своей умеренной влажности, сочетающейся с сухостью. Поэтому он говорит, что одно – получение, а другое – сохранение, как очевидно из этого примера. И то же имеет место по отношению к органу общего чувства и воображения. Однако вся способность, которая составляется из этих двух и занимает всю первую камеру, называется фантазией. Ибо из II книги О душе, книг О сне и бодрствовании и О чувстве и чувственно воспринимаемом ясно, что фантазия и общее чувство суть одно и то же по субъекту, но различны по бытию, как говорит Аристотель, и что фантазия и воображение [также] суть одно и то же по субъекту, но различны по бытию. А потому фантазия объемлет обе способности и отличается от них только как целое от части. И поэтому когда общее чувство получает species, а воображение сохраняет его, следует полное суждение о вещи, которое осуществляет фантазия.

Глава III

О чувственно воспринимаемом, которое ощущается соответствующими чувствами, общим чувством и воображением

Надлежит знать, что воображение, общее чувство и отдельные чувства сами по себе выносят суждения только о двадцати девяти [видах] чувственно воспринимаемою, например, зрение выносит суждение о свете и цвете; осязание – о холодном и горячем, влажном и сухом; слух – о звуке; обоняние – о запахе; чувство вкуса – о том, что обладает вкусом. И это – девять собственных чувственно воспринимаемых [свойств], которые принадлежат [каждый] своему из указанных мною чувств, и о каждом из них не может судить иное отдельное чувство. Есть и двадцать иных чувственно воспринимаемых [свойств]: удаленность, положение, телесность, внешняя форма, величина, протяженность, разделенность, или отделенность, число, движение, покой, шероховатость, гладкость, прозрачность, плотность, тень, темнота, красота, безобразие, а также подобие и различие во всем таковом, а также во всем, из такового образованного. Кроме указанных существуют и другие [свойства], которые собраны под одним или под несколькими из них, например, упорядоченность – под положением; письмо и изображение – под внешней формой и упорядоченностью; прямизна и изогнутость, вогнутость и выпуклость – под внешней формой; многое и малое – под числом; равенство, увеличение и умаление – под подобием и различием; веселость, смех и печаль, которые постигаются на основании внешнего вида и формы лица; плач, который познается на основании внешнего вида лица и движения слез; влажность и сухость, которые собраны под движением и покоем, поскольку влажность постигается чувством зрения разве что на основании текучести влажного тела и движения одной части после другой, а сухость постигается на основании устойчивости частей сухого [тела] и отсутствия текучести, дует, однако, рассмотреть то обстоятельство, что Аристотель во II книге О возникновении и уничтожении утверждает, что влажное и сухое в одном смысле суть первичные качества, которые естественным образом присущи элементам, и благодаря которым возникает в элементах влажность и сухость, которые сводятся к первичным качествам] и причиняются ими. И о первичных [качествах] следует сказать, что они суть собственные чувственно воспринимаемые свойства] и воспринимаются только осязанием. О прочем же мы скажем здесь. И первое, [о чем мы поведем речь] – это влажность, которая легко образует фигуры, сами по себе плохо удерживающиеся в собственных границах, но легко ограничиваемые иным [телом]: прежде всего, это относится к воздуху, а затем – к воде. Противоположное обнаруживается в сухом, и, прежде всего, в земле, а затем – в огне. И [термин] «влажность» обозначает здесь текучее и подвижное, а «сухое» – ссохшееся и застывшее. И то же касается многого другого, которое сводится к видам и типам вышеперечисленных первичных видимых [свойств]. И все это явствует из I книги Оптики Птолемея, из II книги Алхазена Об аспектах и из [сочинений] по оптике иных авторов. И существуют общие чувственно воспринимаемые объекты; примеры некоторых из них приводит Аристотель во II книге О душе и в начале книге О чувстве и чувственно воспринимаемом, например, [он пишет] о величине, внешней форме, движении, покое и числе. Но общими чувственно воспринимаемыми [свойствами] является не только это, но и все указанное выше, хотя подавляющее большинство натурфилософов не имеют об этом никакого представления, поскольку не являются знатоками оптической науки. Ведь «общими» чувственно воспринимаемые [свойства] называются не потому, что воспринимаются общим чувством, а потому, что совместно определяются всеми или несколькими отдельными чувствами, и прежде всего – зрением и осязанием, поскольку Птолемей утверждает во II книге Оптики, что зрение и осязание совместно воспринимают все эти двадцать [видов] чувственно воспринимаемых [свойств]. И [все] эти двадцать девять [свойств], вместе с теми, которые сводятся к ним, воспринимаются отдельными чувствами, общим чувством и воображением, и указанные способности души не могут выносить суждения о других чувственно воспринимаемых [свойствах] per se, но только per accidens…

Раздел VII

Глава II

В которой показывается, что для акта видения [требуется] распространение species, или силы глаза вплоть до наблюдаемого объекта]

Теперь надлежит рассмотреть, требуется ли для акта видения speies глаза. Ясно, однако, что зрение производит species как и прочие вещи, ибо акциденции и субстанции, куда менее благородные, чем зрение, могут производить свои силы; следовательно, куда скорее на что способно зрение. И из этого ясно, что глаз видим сам для себя, например, с помощью зеркала, и может быть видим другим [глазом]. Но ничто не может быть видимо кроме как благодаря species, исходящему от видимой вещи. Но среди мудрецов всегда существовало сомнение, распространяются ли от глаза вплоть до наблюдаемого [объекта] этот species, или зрительная сила, или зрительные лучи. Аристотель решает этот вопрос своим авторитетом в XIX книге О животных, утверждая, что зрение есть не что иное, как распространение зрительной силы [от глаза] до видимой вещи… А если мы хотим подтвердить это с помощью [высказываний] святых, мы должны сказать, что и они согласны в этом [с Аристотелем], и, прежде всего, Августин. Ибо он говорит в VI книге О музыке, что зрительный species исходит [от глаза] и распространяется в воздухе вплоть до вещи. Поэтому как неодушевленная вещь производит свой неодушевленный species, так и одушевленная вещь производит species, который некоторым образом обладает способностью души. Ибо как неодушевленная вещь относится к своему species, ей подобному, так и одушевленная вещь – к подобному ей species. Однако вследствие этого неодушевленная среда, [в которой распространяется species], не становится одушевленной, но уподобляется одушевленному благодаря его подобию [т. е. зрительному species], уже ею воспринятому.

Глава III

В которой опровергаются возражения

Если же против этого приводятся [высказывания] Алхазена, Авиценны (III книга О душе) и Аверроэса (комментарий к О чувстве и чувственно воспринимаемом), отвечаю: они направлены не против того факта, что имеет место возникновение зрительного species, И не против того, что он требуется для действия зрения, но против [мнения] тех, кто допускал наличие некоего тела, являющегося зрительным или подобным species, простирающегося от [органа] зрения вплоть до видимой вещи, благодаря которому зрение воспринимает саму вещь, и который схватывает species видимой вещи и доставляет его зрительному [органу]. И таково было по этому поводу мнение некоторых древних, которые ещё не знали достоверной истины относительно зрения. Итак, следует сказать, что вышеуказанные философы, а именно, Алхазен, Авиценна и Аверроэс, выступали именно против этого, как ясно из их текстов. Однако толпа приучена к противоположному [мнению] из-за примера, который Аристотель приводит в Топике, ибо всякий вводит в привычку то, что он слышал с юных лет и не желает воспринимать иное. В самом деле, Аристотель в книге Топика приводит примеры мнений философов о том, относительно чего у них были сомнения или же имелась общепризнанная позиция (ибо в Топике он излагает искусство аргументации по всем проблемам), что очевидно из его книги. Поэтому тот известный пример [т. е. мнение], что зрение имеет место за счёт восприятия [species чувственно воспринимаемой вещи], а не за счет распространения [species органа зрения], Аристотель упоминает среди прочих известных мнений. Ибо так считали стоики… Итак, Аристотель не утверждает, что зрение имеет место не за счет внешнего распространения [species органа зрения], но приводит общераспространенное мнение, и в качестве примера, а не как истину. Что же до того, что он и во II книге О душе также стремится доказать, что чувство вообще относится к роду пассивных способностей, и не учит, что чувство активно, то на это следует сказать, что [данное высказывание] Аристотель приводит из-за своего учителя Платона и многих платоников, ибо среди них было общераспространенным мнение, что зрение носит исключительно активный характер, и что оно посылает зрительный species ко всему обозримому видимому, поэтому, с их точки зрения, зрение наблюдает звезды благодаря тому, что посылает зрительный species, который достигает их и передает зрению их species. И потому Аристотель, который, сообразно возможностям своего времени, хотел достичь достоверной истины касательно частных вещей, опроверг оба мнения о зрении, а именно, мнение стоиков, которые полагали, что зрение исключительно пассивно, и платоников, которые считали его исключительно или по преимуществу активным… И одно мнение, а именно – стоиков, он опроверг в книге О животных, другое же, а именно – платоников, – в книге О душе: так ему было угодно. Но люди, опытные в философии Аристотеля, и прежде всего – в оптике, полагают, что зрение активно и пассивно. Ибо оно получает species видимой вещи и распространяет вплоть до видимого свою силу в среде. Поскольку же распространение species на любое расстояние происходит мгновенно, как считают многие, или же, скорее, во времени, но неощутимо, то чувство не воспринимает это время вследствие его незначительности.

Глава IV

В которой представлены основания истины [относительно указанного вопроса]

И основание этой позиции состоит в том, что любая естественная вещь осуществляет свое действие посредством исключительно своей силы и species, например, Солнце и другие небесные тела, посылая свои силы к вещам мира, являются причиной возникновения и уничтожения вещей. Равным образом и вещи подлунного мира: огонь с помощью своей силы иссушает, поглощает [горючие материалы] и производит многое другое. И потому ясно, что зрение осуществляет акт видения посредством собственной силы. Но действие зрения есть достоверное познание удаленного видимого, а потому зрение постигает видимое, распространяя до него свою силу. Кроме того, species вещей мира не предназначены по природе для того, чтобы самим по себе тотчас осуществлять полное действие на зрение вследствие благородства последнего. Поэтому необходимо, чтобы им [т. е. species чувственно воспринимаемых вещей] оказал помощь и содействие species глаза, который распространяется по фигуре зрительной пирамиды, изменяя и облагораживая среду, делая ее пропорциональной зрению, и таким образом предуготовляет поступление species самой видимой вещи, и, сверх того, облагораживает его так, чтобы он был всецело соответствующим и соразмерным благородству одушевленного тела, которым является глаз…

Раздел VIII

В котором указывается, что помимо species для акта видения требуются девять [условий]; и он имеет три главы. Первая учит, что для акта видения необходим свет и надлежащее расстояние

Глава I

После сказанного надлежит учесть, что, как учат авторы [сочинений] по оптике, помимо species для акта видения требуются девять [условий]. Одно из них – свет, поскольку ничто нельзя увидеть без света. Ибо свет есть первое видимое, а за ним следуют цвет и прочие двадцать вышеперечисленных [свойств]. И все прочее является видимым благодаря им, но ничего нельзя увидеть без света. Причин этому указывают много. Во-первых, [утверждают] что цвет не имеет истинного бытия в темноте: так говорит Авиценна в III книге О душе; а если и имеет, то, по утверждению Альгазена, не может произвести в ней species; а если и может, то, согласно тому же Альгазену, не воздействует на зрение и не изменяет его так, чтобы возник акт зрения. Первое утверждение опровергает Птолемей во II книге Оптики, говоря, что если бы дело обстояло так [т. е. если бы цвет имел подлинное бытие только и исключительно при свете], то любые две вещи, обладающие одним и тем же положением по отношению к свету и зрению, воспринимались бы как обладающие одинаковым цветом. Но мы видим противоположное этому в различных вещах, и в одной и той же вещи в различное время (например, в случае хамелеона, который меняет цвета в зависимости от различия вещей, которые находятся вблизи от него, или в случае того, кто краснеет от стыда или бледнеет от страха), хотя по отношению к свету вещь всегда имеет одно и то же положение. Второе очевидно ложно из подобия: всякая иная активная вещь производит species как в темноте, так и при свете Третье истинно, и является [подлинной] причиной [тою, что зрение не действует в темноте], поскольку свет является первым и основным видимым, а потому ничто не может быть увидено без него. Так обстоит дело и в случае других чувств: мы обоняем что-либо только посредством запаха, и осязаем что-либо только посредством четырех первичных качеств, а именно, горячего, холодного, влажного и сухого.

Второе, что требуется для акта видения – это расстояние. Ибо, по всеобщему правилу, чувственно воспринимаемое, расположенное непосредственно на органе чувства, не воспринимается, как говорит Аристотель во II книге О душе. Причиной тому является следующее обстоятельство: всякое чувство имеет место благодаря внешнему распространению [species], т. е. за счет произведения своей силы в среде, с тем, чтобы чувственно воспринимаемый species сделался более пропорциональным чувству, и получил от species чувства более благородное бытие, наиболее соответствующее чувству. И это мы обнаруживаем в случае всех чувств. Относительно зрения это показано ранее; то же самое имеет место и в случае иных чувств, обладающих внешней средой, а именно, обоняния и слуха, ибо Аристотель говорит в XIX книге О животных, что от обоняния и слуха распространяются силы как вода по каналам. И то же относится к чувствам, обладающим не внешней, но внутренней средой, т. е. осязанию и вкусу. Ибо во II книге О животных Аристотель говорит об осязании, что ею средой является плоть, а его инструментом – нерв. Но в XII книге О животных он учит, что при осязании ощущает сама плоть, так же, как при зрении – глаз. И Авиценна в I, II и III книгах О животных утверждает, что ощущает кожа и плоть. Следовательно, чувственная способность, присутствующая в нерве, распространяет свою силу на среду осязания, которой является кожа и плоть. Но вкус есть некое осязание, как говорит Аристотель во II книге О душе, и имеет внутреннюю среду, как и осязание. А потому сила вкуса, присутствующая в нерве, производит свой species в коже и плоти языка, и даже более того – в небе и прочих частях рта, так, что эти части, как представляется, неким образом ощущают вкус.

А тому, на какое расстояние мы можем видеть, если находимся на ровной земле или в горах, учит автор трактата О сумерках[245]245
  В Средние века этот трактат обычно атрибутировался Алхазену.


[Закрыть], утверждающий, что находясь на ровной поверхности мы видим объекты, находящиеся] на расстоянии около 3 миль, а находясь на высочайшей горе, чья высота составляет в высшей точке 8 миль, мы увидим [объекты, находящиеся] на поверхности земли на расстоянии [до 250 миль, и это происходит потому, что зрению препятствует выпуклость [поверхности] Земли.