Текст книги "Проклятие феи"

Автор книги: Робин Мак-Кинли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Ох, милая моя, милая, – услышала она голос Катрионы, – ты по-прежнему остаешься нашей Рози. Никогда в этом не сомневайся.

Она плакала, как ей показалось, очень долго, отчего глаза будто забились песком, а в горле пересохло. Только тогда она остановилась и утерла глаза (и спину Ральфа) полотенцем, которое протянула ей Тетушка, а Дротик и Хрок слизали слезинки, которые она пропустила. Рози отложила в сторону полотенце, и первым, на что упал ее взгляд, оказалась маленькая скалящаяся горгулья, которую вырезал Бардер. Она вспомнила рассказы о затупленных веретенах, о том, что на пропавшую принцессу наложили проклятие: она, мол, уколет палец о веретено (о железное веретено, какого Рози никогда не видела) в собственный день рождения и умрет. Рози вспомнила, как переняла от Катрионы привычку поглаживать пальцем нос горгульи, чтобы та принесла удачу.

Кухня уже успела переполниться животными: овцы и ягнята, олененок, чья мать просунула голову в дверной проем, несколько кошек, устроившихся на столе, кролики и зайцы, седеющий старый барсук и мелкий поросенок, лоснящийся черный петух, сидящий на спинке пустого стула Бардера и делающий вид, будто не замечает на спинке Катриониного стула лощеного черного фазана, хвост которого был длиннее, хоть и не таким переливчатым. Птицы пристраивались почти везде, где могла удержаться пара птичьих ног, в том числе и на овечьих спинах. Несколько кротов притворялись горбатыми бархатистыми клочками тени, а горностай замер с упрямым видом, поскольку друзья и родичи пытались его отговорить, а он все равно пришел. Жеребец лорда Прена, Дрок, просунул голову в окно, которое открыл Фуаб, а из-за его спины доносилось негромкое ржание Резвого. Рози слышала, как кишит и бурлит двор, куда приходят все новые и новые звери.

Вода все еще капала с деревьев и стекала с крыши, но весь остальной шум производили животные. Рози слышала хихиканье выдр, тараторящие мысли коз и медлительные коров, а неподалеку, в лесу, ворочался по меньшей мере один медведь. В дверном проеме возникла очередная тень, и на пороге появилась Пеони, с изумлением на лице и лисенком-подростком на руках.

Рози встала, перехватив Ральфа под мышку. На одном ее плече теперь сидел воробей, а на другом куропатка. Воробей встрепенулся, удерживая равновесие, и хлопнул крылом по ее уху. Но только от легонького покалывания коготков Фуаба, сидящего на макушке, на ее глаза навернулись слезы. Пара мышей, которых она вытряхнула из-под штанины, взобрались на нее снаружи и нырнули в карман, пока она, вставая, ненароком не сбросила их снова. Свободной рукой Рози взъерошила свои короткие волосы (давно привыкший к этому жесту Фуаб подпрыгнул, пропуская ладонь под собой), но на этот раз образовавшийся пушистый ореол напомнил не о подсолнухе, а о солдате, только что снявшем боевой шлем.

– Нужно решить, что мы скажем, – удивительно ровным, спокойным голосом заговорила Рози. – У нас не так много времени. Люди лорда Прендергаста вскоре догонят Дрока и Резвого, а следом подтянутся и деревенские – как только выглянут за двери глотнуть свежего воздуха перед сном и увидят зверинец у нас во дворе. Мой двадцать первый день рождения уже близок. Вы ведь прибыли сюда сообщить именно об этом, не так ли, Айкор? И тогда окончательно решится моя судьба, к добру или к худу. Что же мы должны предпринять?

Часть четвертая

Глава 16

Рози снова стояла у странного окна непривычной новой спальни, глядя в темноту на ряды крыш и гадая, что с ней станется. Даже спустя три месяца эта спальня по-прежнему оставалась для нее непривычной, в то время как в доме колесного мастера она освоилась за три недели.

Окно, у которого она стояла теперь, располагалось высоко, куда выше, чем любой деревенский дом или даже дерево, на которое случалось залезать Рози. И крыши, на которые она смотрела, не походили на привычную мешанину крыш сараев и пристроек, подобающих любому дому, где жили несколько поколений деревенских мастеровых, в окружении не слишком опрятной общинной земли. Вместо них перед ней расстилалось море флигелей, конюшен, оружейных, часовен, пекарен, маслобоен, домов для слуг и еще множества стен и крыш, для которых она не находила названий, а вокруг лежали ухоженные парки, выгоны, сады с птичьими вольерами.

Она была в Вудволде.

Рози хотелось, чтобы рядом лежала кошка, подергивающая хвостом под звездным светом и неразборчиво бормочущая. Но комната в башне, выбранная лордом Прендергастом и одобренная Айкором, располагалась действительно высоко, а мешанина крыш вызывала тревогу даже у кошек, любящих залезать повыше. Здесь всегда бывало тихо, но сегодня не слышалось ни уханья сов, ни ржания лошадей в конюшнях, ни лая собак в округе. Молчали даже мыши за обшивкой стен и голуби под изящными козырьками крыш.

Все застыли в ожидании…

Завтра наступит двадцать первый день рождения принцессы…

Предстоял большой бал – о большем никто не слышал, не говоря уже о том, чтобы видеть, и Рози, словно возвращаясь из изгнания или оправляясь после изнурительной болезни, вспоминала старые истории о том, каким будет бал в честь двадцать первого дня рождения принцессы.

Придворные, в том числе (пока что) сорок четыре мага и двадцать шесть фей, прибывали в течение последних двух месяцев. Айкор, особый представитель королевской феи, приветствовал их и сообщал все, что им необходимо было знать. Если кто-то из них испытывал сомнения (все волшебники уж точно, просто из принципа), никто не решался с ним спорить. Поскольку в истории – той, которую излагал Айкор, – утверждалось, что это фея королевы, Сигил, спасла принцессу в день именин, дала отпор Перниции и придумала убежище для принцессы. (Как следствие, к феям по всей стране стали относиться с совершенно непривычным для них почтением, которое самые рассудительные из них находили весьма досадным.)

Сама Сигил не только отказалась от заслуженных почестей – она померкла до смутной бесцветной тени при королеве, и уже спустя мгновение после встречи никто не мог быть уверен, что видел ее вовсе. Но другие придворные, величественные и капризные, хлынули в Двуколку, жалуясь на дороги со столичным выговором, и повезли с собой изысканные подарки для Прендергастов и принцессы.

Король с королевой и трое их сыновей отправились в Двуколку почти сразу после того, как было объявлено, где находится принцесса. Объявление это прилетело из Двуколки в столицу на крыльях заклинания. Но они проезжали через всю страну долгой дорогой: встречались с народом, радостью на собственных лицах убеждали людей в правдивости новостей, уверяли их, что возвращаться в столицу они будут еще более длинным путем, представляя всех желающих принцессе, которая наконец-то освободится из заточения.

Никто не упоминал о том, что Сигил просила короля с королевой не прибывать в Вудволд до самого дня бала.

«Вудволд! – повторяли люди по всей стране. – Как удивительно! Нам и в голову не приходило подумать о Вудволде!»

«Поди разбери этого лорда Прендергаста, с его-то манерой держаться наособицу», – говорили другие.

Правду сказать, Прендергасты всегда были такими: держались подальше от двора, занимаясь собственными землями, оставались удивительно верными, хотя сами могли бы стать королями, почти как если бы судьба приберегала что-то на будущее.

Вся страна вела себя так, будто начался праздник, будто все праздничные дни года – последних двадцати с лишним лет – смешались, образовав одно грандиозное, радостное празднование, от которого невозможно было отказаться. В истории, рассказанной Айкором, прямо утверждалось, что бал принцессы станет окончательным поражением Перниции. Перниция потерпела неудачу. У нее был двадцать один год, и она не справилась. Они уберегли свою принцессу. В ее двадцать первый день рождения никто не будет тревожно оглядываться через плечо, высматривая черно-фиолетовые тени там, где не может лежать ни одна честная тень, – они будут праздновать конец тьмы.

Это было частью великого волшебства, сотворенного Сигил, Айкором, Тетушкой и Катрионой. Это было частью их последнего, отчаянного хода против судьбы, поймавшей принцессу в ловушку в день ее именин. Пусть люди верят, что Перниция уже проиграла и день рождения принцессы – самое время для ликования. Пусть они безоглядно полюбят возвращенную им принцессу, чтобы сама любовь стала для нее защитой и обороной – а за этой защитой можно будет создать и другие, тайные защиты.

Люди забыли. Человеческой природе свойственно забывать, размывать границы, пересказывать истории, заканчивая их желаемым образом, помнить все, как должно было быть, а не как было на самом деле. И Тетушка, Катриона, Айкор и Сигил позаботились о том, чтобы люди забыли, чтобы они вспоминали случившееся самую малость – самую существенную малость – неправильно.

Перницию невозможно победить какими-либо обычными средствами – прямыми атаками магии или оружием. Пришлось найти иной путь.

Это было столь обширное обманное заклятие, что четыре феи все время бодрствования бродили наполовину в мире чар, а когда спали, недолго и беспокойно, оно вторгалось в их сны. Катрионе казалось, будто они с Тетушкой, Айкором и Сигил распустили собственные человеческие облики и из полученной нити связали образ мира – мира, где Перниция потерпела поражение, а двадцать первый день рождения некогда прóклятой принцессы был радостным и беззаботным событием. Где беспокоиться следовало только о том, как бы не пропустить ничего особенно вкусного из угощения и достаточно громко крикнуть, когда будут пить за здоровье принцессы. По выражению лиц Тетушки и Айкора – лиц людей, чьи тела едва удерживают одежду в нужных пределах в высоту и ширину, потому что от них осталось совсем мало, если не считать магии, которую они поддерживают и претерпевают, – она понимала, что они разделяют ее чувства.

Теперь, ощутив себя истрепанным, еле ковыляющим существом, она задумалась, не было ли некогда человеком и истрепанное, еле ковыляющее, упорное заклятие. Они с Тетушкой больше не видели его с тех пор, как Айкор прибыл в Туманную Глушь. Она не знала, распалось оно, вернулось домой или…

Все заговорщики гадали, почему молчит Перниция. Айкор выиграл предпоследнюю схватку: нашел принцессу раньше, чем она, но новостей о возвращении принцессы не просто не скрывали – они подняли оглушительный шум во всех эфирных слоях, от самых темных подземных палат гномов, земляных духов и скальных ведьм до высоких холодных царств тучеедов и звездных танцоров. Перниция знала, как не могла не знать и о том, что некие чары убеждают жителей страны, которую она собиралась сокрушить, будто ее замысел уже провалился. Но она выжидала. Как только пройдут последние дни до двадцать первого дня рождения принцессы, Перниция войдет в полную силу. День рождения и их последнее противоборство. И Катриона испытывала нелепую признательность за молчание врага, поскольку сомневалась, что шаткая иллюзия заговорщиков выдержит хотя бы один раскат хохота Перниции, того демонического смеха, который оборвал знамена в день именин принцессы.

Катриона часто думала, что ни за что бы не справилась без Сигил. Дело было не только в том, что так их было четверо, а не трое, дело было в чистых и прочных нитях магии, которые она создавала, никогда не провисающих, не путающихся и не рвущихся. Она ни разу не видела лица Сигил, хотя, когда слышала ее голос, он звучал так близко, как если бы она снова стояла рядом и приобнимала ее за талию, а Катриона держала на руках крошечную принцессу. Никто из троих находящихся в Туманной Глуши не знал, где сейчас Сигил, даже Айкор. Она не осталась в столице и не отправилась в дорогу, сопровождая короля, королеву и принцев. Но трое фей-заговорщиков часто слышали ее голос и постоянно ощущали ее присутствие, силу и любовь к принцессе, которую она не видела больше двадцати лет.

Рози оперлась подбородком на руки, прислушиваясь к выжидательной тишине. Она напомнила себе, что другого пути нет. Они обсуждали это снова и снова – Кэт и Тетушка в один голос подтвердили, что Айкор прав, это единственный способ, и он дарит им надежду, когда той не было вовсе, потому что Перницию не удалось ни сбить с толку, ни одолеть, и противопоставить ей здесь, в последнем столкновении, можно только саму Рози. Ничего другого им не осталось двадцать один год назад. Все, чего смогли добиться Катриона, Тетушка, Сигил и Айкор, – это дать ей время вырасти.

Идея, разумеется, принадлежала Айкору. Потребовалось посмотреть на ситуацию со стороны, чтобы увидеть это и предложить. Сигил выбрала Айкора не только потому, что тот был двадцать первым крестным и владельцем талисмана, но и потому, что он был из тех людей, кто замечает то, что можно увидеть, и из тех фей, кто успешнее всего обращает это себе на пользу. Но и его едва не сокрушила новость о том, что Рози умеет разговаривать с животными.

– Не может быть! – повторял он снова и снова. – Не может быть!

Это был единственный раз за всю ту долгую ночь, когда Катриона рассмеялась.

– Но это так, – заверила его она. – Вам не кажется – я часто об этом думала, – что и это в том числе сохранило ей жизнь до сих пор? Ей было настолько безопасно, насколько позволяла обыкновенность – обыкновенность и умение разговаривать с животными, как фея. Лучше, чем фея.

Это был также единственный раз за всю ту долгую ночь, когда Айкор утратил свое превосходство над ними.

– Не может быть! – повторил он.

Еще ненадолго они сделались семьей, объединенной против чужака. Но Рози не могла цепляться за это воспоминание, сидя в башне Вудволда в ночь накануне дня рождения принцессы. Вспоминала она выражение на лице Кэт, когда та согласилась с планом Айкора.

Часто за последние три месяца Рози вспоминала голос, который услышала вечером, когда прибыл Айкор: «Наконец-то я тебя нашла! Нашла!» Ее не успокаивало то, что больше это не повторялось, поскольку она знала правду, скрытую заговором. А завтра настанет день рождения принцессы.

Рози помнила выражение лица Пеони, когда та стояла тем вечером на пороге, с лисенком на руках, рассматривая их всех: животных, окружающих ее стул и жмущихся к ней, и ее саму, двоюродную сестру Катрионы и племянницу Тетушки, только что узнавшую о том, что она принцесса – принцесса, на которой лежит проклятие.

Все замолчали и посмотрели на фигуру, выступившую из сырого сумрака. Сварливо забормотал ветер. Пламя очага золотисто озарило встревоженное лицо; светлые волосы и мех лисенка ярко блеснули на свету.

– Я… я увидела… из окна и спустилась… А он просто… просто прыгнул, – пояснила Пеони.

Лисенок перевернулся на спину, чтобы удобнее было подбивать передними лапами длинный локон, изящно спадающий по плечу Пеони. Выглядел он весьма довольным и спокойным.

– Я… я подумала… Должно быть, он каким-то образом перепутал нас с тобой, и я решила принести его сюда. Рози, с тобой все в порядке? Ты странно выглядишь. Зачем тут собралось столько твоих друзей? Что-то не так?

– Перепутал вас с ней? – переспросил Айкор. – Перепутал вас с ней…

Пеони ошеломленно повернулась к нему.

– Я Айкор, – представился он и поклонился.

Прежде он не кланялся. С другими он заговорил сразу, а перед принцессой опустился на колени. Но Пеони он отвесил изящный поклон, нимало не пострадавший от покачнувшегося на его поясе изогнутого клинка. Рози решила, что так, должно быть, кланяются придворные. Озадаченная Пеони ответила ему реверансом. К немалому удивлению Рози, подруга вела себя как знатная дама, хотя приходилась племянницей тележному мастеру.

– А это, – объявил Айкор, указав на Рози, – Каста Альбиния Аллегра Дав Минерва Фиделия Алетта Блайт Домина Делиция Аврелия Грейс Изабель Гризельда Гвинет Перл Руби Корал Лили Ирис Бриар-Роза, ваша принцесса.

Пеони порозовела, затем побледнела (ни тогда, ни позже, вспоминая об этом, Рози так и не поняла, почему на ее лице не промелькнуло ни малейшего сомнения), с еле слышным вскриком пробралась через толчею животных и склонилась перед Рози. Но та соскользнула со стула и села на пол, свободной рукой вцепившись в свободную руку Пеони (лисенок и Ральф не поладили друг с другом, и их пришлось удерживать).

– Не кланяйся! – взмолилась она. – Милостивые судьбы! Пеони, Пеони, пожалуйста, не кланяйся!

Снаружи послышался цокот копыт, тяжелый топот верховых лошадей и голоса, среди которых Рози узнала голос одного из конюхов Вудволда.

– Они приехали за Дроком и Резвым, – догадалась она.

Айкор кивнул, и сова, сидевшая на полке над его головой, перебралась к нему на плечо. Рози ощутила, как Айкор просит о помощи кого-нибудь из прочих птиц: он не владел звериной речью в полной мере, но объясниться мог. По птичьим рядам прокатилась волна неохоты – все они были меньше совы.

«Давай, Фуаб, – попросила Рози. – Я за тобой присмотрю».

«Присмотришь за чем именно? – уточнил тот. – С твоего места ты отлично разглядишь, как перья моего хвоста исчезают в чьей-то глотке».

Но он взмахнул крыльями, на миг присел обратно, чтобы резко клюнуть ее в макушку в память о былых временах, и перепорхнул на плечо Айкора, забившись как можно глубже под его ухо.

«Перемирие», – напомнила Рози сове.

«Перемирие, – подтвердила сова, заметно позабавленная. – Я бы не явилась сюда, если бы искала завтрак».

Фуаб пробормотал что-то неразборчивое, но чуть смелее выглянул из-под уха Айкора, желая как следует видеть, что произойдет дальше.

Сова повернула голову и уставилась дикими желтыми глазами прямо на Рози.

«Я остаюсь здесь ради тебя, принцесса. Я сижу на плече этого человека, потому что он утверждает, что это тебе поможет. У тебя есть страшный враг, принцесса. Мы ощущаем ее с этим человеком, хоть он и пришел с добрыми намерениями».

– Прости меня, малыш, – произнес Айкор, – но сова выглядит так впечатляюще.

Между его большим и указательным пальцем возникло маленькое семечко, которое Фуаб, с сомнением покосившись на него левым глазом и с интересом правым, аккуратно выхватил и проглотил. Он как раз глотал второе, когда знакомый Рози конюх появился на пороге, стряхивая воду с мокрой шляпы.

– Его светлость передает наилучшие пожелания, но двум коням его светлости взбрело в голову сорваться и ускакать сюда… Рози, что тут вообще творится? – добавил конюх, растерянно обводя взглядом сборище.

Тогда Айкор шагнул вперед, привлекая к себе внимание. Сова и впрямь впечатляла, возвышаясь над ним со своего насеста на его плече, ее макушка задевала потолок, а блеклое серо-коричневое оперение как будто нарочно дополняло собственный цвет кожи Айкора.

– Прошу прощения, – произнес Айкор. – Боюсь, это моя вина.

Больше он ничего не сказал, но конюх посмотрел на сову, проследил за тем, как Фуаб принял еще несколько семян из пальцев Айкора, и предположил именно то, чего от него хотел Айкор.

Большинство оставшихся мышей вскарабкались по штанине Рози, а две или три – по ее куртке, поскольку она так удобно расположилась на полу (и надежно удерживала Ральфа, приобняв его рукой за шею). Флинкс по-прежнему мурлыкал, прижимаясь теперь к ее боку (Ральфа он угомонил одним взглядом), но в кухне собрались еще одна сова, две пустельги, кречет и другие кошки, а мыши всегда предпочитают темноту и низкие потолки. Рози пришлось придушить все нарастающее желание расхохотаться – по большей части над ужасающей нелепостью ее собственного положения, но щекотка мышиных лапок и усиков оказалась последней соломинкой. Она вцепилась в руку Пеони (у той, похоже, тоже возникли трудности с дыханием) и проглотила пузырящиеся смешинки.

– Собственно, я намеревался… хм… просить аудиенции у его светлости, однако… хм… решил сперва заглянуть сюда. Не соблаговолите ли передать ему, что завтра с утра я буду ждать встречи в удобное для него время?

Конюх поспешно вернул на голову мокрую шляпу, чтобы вежливо ответить этому внушительному незнакомцу. Капля сорвалась с полей и сбежала по его носу. Он непроизвольно фыркнул.

– Какое имя мне назвать?

– Айкор, вестник королевы.

«Вестник королевы».

Животные забормотали, переговариваясь друг с другом, и по коже Рози побежали мурашки, словно от сквозняка. Она сглотнула очередной приступ испуганного смеха и непроизвольно икнула.

Взгляд конюха разом прояснился, и он коротко поклонился:

– Сэр…

К нему подошел второй конюх.

– Они отказываются уходить, – расстроенно сообщил он. – Я надел на них уздечки и все остальное, но они только сжимают челюсти и не двигаются с места.

«Ступайте, друзья мои, – поспешно вмешалась Рози. – Увидимся завтра».

Наверное.

Но кони так и не шелохнулись. Рози слышала, как ворчит и улещивает их конюх.

«Что-то очень неладно, Рози, принцесса, – объяснил Дрок. – Мы ощутили это в воздухе, давным-давно, почуяли, как оно приближается, смотрит, ищет чего-то, как жестокий человек – потерянный кнут, как волк – ужин. Не просто ищет, но жаждет, томится, нуждается. Задолго до этого краткого сейчас, когда явился этот странный тип и заявил, что оно ищет тебя из-за того, кто ты есть, и превратится в кнут в жестокой руке, как только тебя коснется. Мы все боимся этой руки. Мы боимся этого человека, несущего на себе запах и жажду, хотя они не принадлежат ему – он несет их, словно упряжь, и то, что его взнуздало, ненадолго от него отстает. Но ты наша, принцесса, ты была нашим другом еще до того, как научилась с нами говорить, и… может, нам это и не по душе, но нам нужны друзья среди людей, потому что у нас есть враги среди людей, хотим мы того или нет. Теперь мы слышим то, что говорит этот человек, и его слова ранят тебя, как удары кнута. Ты то, что привело сюда эту жестокость, эту злобу, но ты и то, что прогонит эту злобу с нашей земли. Теперь мы понимаем это, помимо его человеческих слов, потому что у нас есть собственные легенды и собственные утраты. Этот человек с его страхом и ранами там, где их натерла упряжь, не может спасти тебя один. Мы не уступим тебя ему и людям. Вот почему мы здесь – вот почему нас здесь так много. Мы пришли раньше, чем услышали, что этот человек сказал тебе, мы почуяли приближение чего-то – чего-то большого и сильного. И еще больше становится нас теперь, когда мы слышим его рассказ. Разве ты не понимаешь?»

«Возможно, вы понимаете лучше, чем я, – ошеломленно отозвалась Рози. – Люди так много говорят. Мы видим, слышим, чувствуем на вкус или на ощупь куда меньше, чем разговариваем. Думаю, из-за этого я глуха, слепа и бесчувственна».

«Чем больше табун, тем безопаснее, – сообщил Дрок. – Мы не хотим уходить. Сип и Мелли – те, кто привез сюда конюхов, – присоединятся к нам, если мы попросим. Я могу созвать сюда всех лошадей с земель моего лорда, если хочешь. В твоей большой комнате не одна сова и не один ястреб – они охотятся поодиночке, – и, несмотря на них, к тебе пришли и мыши, и кролики, и мелкие птицы».

«Нет, – отказалась Рози. – Ступайте домой. В этом случае большой табун только сделает нас заметнее, а мы не хотим, чтобы нас заметили. Ступайте домой. Пожалуйста».

Дрок раздраженно мотнул головой, а Резвый откусил кусок покореженной ставни и разгрыз его, позвякивая удилами и роняя пену со щепками. Один из конюхов протестующе вскрикнул.

«Ты принцесса, – чуть помедлив, заявил Дрок. – Мы знаем, что это значит. У тебя должен быть самый большой табун».

«Я не хочу быть принцессой», – призналась Рози, сдерживая разом и смех, и новые слезы, и опять икнула.

«Я не хотел становиться лучшим жеребцом моего лорда, – мягко ответил Дрок, – проходить в поводу перед людьми с холодными глазами, попусту тратить время в помещении, чтобы не попортить холеную шкуру, сходиться с кобылами, которые не знают меня, как и я их. Резвый не хотел уметь бегать так, чтобы тот безумец снова и снова требовал это от него. Мы то, что мы есть. Однажды я больше не смогу крыть кобыл и получу собственный небольшой зеленый выгул вместе с несколькими пожилыми кобылами, больше не способными жеребиться, и я буду стоять на солнышке, пока каждый волосок на моей шкуре не выгорит до тускло-коричневого цвета. Однажды Резвый больше не сможет бегать. Мы то, что мы есть, принцесса».

«Лошади не говорят так, как ты разговариваешь со мной, – невпопад заявила Рози, поскольку не хотела слушать его рассуждения. – Ты звучишь как меррел».

«Мы, животные, говорим, когда в этом есть нужда, – сообщил Дрок. – То, что происходит сейчас, – это нужда для всех нас. Ты же не ждешь, что жеребенок, испугавшийся кузнеца, расскажет тебе все, о чем знает, – какая тебе в этом нужда? Это всего лишь один жеребенок, один страх, один кузнец».

«Фуаб как-то сказал мне, что мы, люди, слишком долго живем», – припомнила Рози.

«Не знаю. Люди разговаривают. Такие уж они есть. Возможно, разговоры заполняют годы. Возможно, годы растягиваются, чтобы вместить разговоры. Зимой мне нравится тепло конюшни, построенной для нас людьми, и некоторые вещи из тех, о которых они говорят, и сладкое сено, и зерно. Меррел рассказывает истории, потому что он одинок, и разговоры – это все, что у него осталось. Разговоры и память. Приходи ко мне на выгул, когда я состарюсь, и мы поговорим».

«Я…» – начала было Рози, но не нашлась что сказать.

«Скажи нам снова, чтобы мы ушли, и мы уйдем, – заключил Дрок. – Но помни, кто ты. И если мы понадобимся, тебе нужно только попросить».

«Я запомню, – пообещала Рози. Икота у нее наконец прошла. – Ступайте. Я приду к тебе на выгул, когда ты состаришься. Мы переживем эти времена, потому что я хочу увидеть тебя выгоревшим и пыльным».

Она шевельнулась и обнаружила, что за ней наблюдает Айкор.

– Полагаю, теперь ваши лошади пойдут с вами, – объявил он.

Рози слабо улыбнулась, когда конюхи уважительно поклонились ему и скрылись за дверью. До нее донесся приглушенный стук копыт, в воздухе повис слабый дымный след разочарования Резвого: скакун хотел действовать, хотел встретить врага, которого можно будет растоптать или перегнать.

«Я буду помнить, что сказал Дрок!» – крикнула она ему вслед.

«Помни, что я еще не стар!» – отозвался Резвый.

– А теперь быстрее, – потребовал Айкор. – Закройте двери и окна!

Рози, оглядевшись, поняла, что животные разбрелись по дому и нашли место, чтобы устроиться на ночь и всем вместе ожидать новостей, держась поближе к ней и (во многих случаях) не попадаясь на глаза деревенским. Каким-то образом Айкор сумел им объяснить, что лучше сохранять тайну, пока они не определятся с планом действий, а определиться им нужно будет нынешней ночью. Животные расположились и внизу, и наверху и весь пол словно покрыли то ли ковром, то ли лоскутным одеялом. Несколько овец и барсук разместились в комнате Джема, Гилли и Гейбла. Коза с парой козлят и сколько-то гусей разделили спальню Катрионы и Бардера. Молодая корова, шесть выдр, два ежа и дюжина полевок устроились у Рози. Олененок с матерью заняли верхнюю часть лестницы, а олень, по счастью сбросивший рога всего парой дней раньше, – нижнюю, оставив кроликам площадку. Маленький медведь пристроился в сарай к Ромашке, Чертовке и курам, птицы, мыши (а также несколько сонь, втиснувшиеся между ставнями), кошки, три собаки, несколько поросят и лисенок остались в кухне. Большинство малиновок расселись на коленях у Тетушки, а Флинкс перешел к Катрионе. Сова с плеча Айкора вернулась на полку, но Фуаб наполовину спрятал голову под крыло и сделал вид, будто там и задремал, выдавая притворство дрожью всякий раз, когда Айкор шевелил рукой, которой скармливал ему семечки.

Они проговорили всю ночь. Рози помнила, какой долгой она выдалась. И все же, когда Рози увидела, как свет зари просачивается сквозь щели в ставнях, она удивилась, будто не ожидала, что новый рассвет настанет, пока они не встретятся с Перницией и не сокрушат ее. Или она их. Рози приходилось одергивать себя, когда ей начинало казаться, будто все это долгий и страшный сон: Айкор, новости, которые он принес, – новости о том, что Перниция не просто беда всей их страны, как засуха или нашествие таралианов, но их беда, ее беда, ее собственный личный враг, знающий ее имя и жаждущий ее смерти. Именно ее, Рози, ведь она принцесса, а вовсе не двоюродная сестра Катрионы и не племянница Тетушки, о чем она не могла забыть, потому что Перниция не забудет и потому что Рози обещала Дроку помнить о том, кто она.

Никогда прежде она не бывала окружена таким количеством столь разных животных, сосредоточенных на одном и том же деле – ее деле. От их мельтешения и галдежа выкрикиваемых наперебой замечаний и мнений (и требований повторить то, что только что прозвучало: Рози явно была лучшим среди людей переводчиком – или передатчиком, а малиновки, вполне бегло беседующие с Тетушкой, имели привычку говорить все одновременно) у Рози кружилась голова. Она пропустила часть рассказа Айкора, описывавшего прошлый год: как все приближенные короля с королевой ощутили, что то, чего они все ждали, страшились и надеялись избежать, не предотвращено вовсе (они разве что могли поставить себе в заслугу прошедшие двадцать с лишним лет) и приближается к кульминации, к которой стремилось все это время.

– Волшебники и мы, феи, конечно, почувствовали это острее всех, но даже посудомойки и младшие конюхи заметили ее приближение – так в преддверии сильной бури волоски на затылке становятся дыбом. Мы должны были найти вас первыми. Ведь если бы она встретила вас, коснулась, схватила раньше… что ж, мы бы уже ничего не могли предпринять, чтобы ее остановить.

Рози вспомнила голос у себя в голове: «Нашла!» Но ей не хотелось никому об этом рассказывать, особенно Айкору, и она смутно подозревала, что, описав произошедшее вслух, сделает его более настоящим, а она не хотела, чтобы оно оказалось настоящим.

– Вы действительно не знали, где мы, – заключила Катриона.

– Нет, – подтвердил Айкор. – Так решила Сигил, и я с ней согласился. Знание оставляет следы, хоть и слабые. Мы бы предпочли вовсе не оставлять следов, но Сигил нужно было поговорить с вами, а вам – унести принцессу с того места, где… с именин. Но это были очень слабые следы, и мы предприняли все возможное, чтобы их запутать. Если бы мы знали, в какую сторону направить наши мысли или в какую сторону их не направлять… Нет. Это привело бы к катастрофе, не к безопасности. Королевские маги, конечно, не согласились, но ничего не могли с этим поделать. – Он издал еле слышное сухое фырканье, которое можно было принять за смешок, чуть помешкал и продолжил, посерьезнев: – Сигил приняла решение. Среди нас никогда не было согласия по вопросу, может ли проклятие подействовать раньше назначенного. Мы с Сигил считаем, что, даже если нет, Перниция была бы счастлива… заполучить принцессу в руки, прежде чем сожмет кулак.