Текст книги "Проклятие феи"

Автор книги: Робин Мак-Кинли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Глава 15

Осень была сезоном бурь, когда ветры наизусть выкрикивали бестиарии и королевские генеалогии в дверные щели и печные трубы. Кухонные горшки потом обнаруживались на чужих крышах, выбранных ими в качестве нового места жительства, в кронах деревьев, а несколько раз даже на дне деревенского колодца, откуда они отказывались выбираться, утверждая, что там, внизу, тихо и спокойно, господствующая стихия не склонна к таким неистовствам, как ветер, а рыбы более приятные собеседники, чем люди. Бури случались слишком часто, и народ устал от них, а вялые лихорадки весны и лета переросли в неотвязный сухой кашель.

Холодный, упрямый, игольно-острый дождь начинался и переставал, а по ночам часто ударяли сильные заморозки. Так продолжалось несколько недель, пока земля не схватилась льдом, не позволяя взойти озимым. Дороги сделались слякотными, изрытыми и ненадежными, а небо – низким, темным и зловещим. Туманная Глушь стала менее туманной, чем обычно, поскольку резкие ветры, дувшие весь год, так и продолжали дуть случайными порывами со всех сторон света. Необычные лихорадки, одолевавшие Двуколку, отступали и объявлялись снова, приходили и уходили, как и зловредные ветры. Маревки жались друг к дружке под людскими карнизами и визжали, словно банши, особенно посреди ночи. Ни одно из предсказаний погоды, сделанных феями, не сбывалось.

А затем обрушилась буря с мокрым снегом и градом. Рози промокла до нитки, пока бежала через площадь из кузницы домой – ужинать. В тот вечер они остались вчетвером: Джоб взял выходной и отправился на ферму к Грею, где непогода не мешала ему ухаживать за дояркой, а Пеони осталась у дяди с тетей. Джем, Гилли и Гейбл спали наверху. Последний постоялец Катрионы, избавившись от детской магии, вернулся домой еще три дня назад.

– При таком ветре мы не услышим, если кто-нибудь расплачется, – заметила Катриона.

– Джем спустится и скажет нам, если что, – ответила Тетушка.

Они прислушались, сами не зная к чему, и едва не подскочили на стульях, когда особенно свирепый порыв ветра ударил в ставни. Рози вспомнила о Нарле, сидящем у слабого одинокого огня, и гадала, не скучает ли он хоть изредка по человеческому обществу. Катриона время от времени заманивала его на ужин, утверждая, что они обязаны вознаградить наставника Рози, а от любой другой оплаты он отказывался. Единственным объяснением, которое он соизволил дать, было: «Она оказала мне услугу». За столом он говорил немногим больше, чем в течение дня в кузнице, но его общество не тяготило остальных, а с Бардером они были старыми друзьями. Бардер умел истолковывать хмыканье Нарла лучше всех в деревне (не считая Рози). Но Нарл вот уже полгода не заходил к ним на ужин.

В кухонную дверь, выходящую во двор, заколотили. Стук прозвучал весьма основательно и целеустремленно, и, как бы им ни хотелось списать его на очередной порыв ветра, все знали, что это не так. Они перестали впустую прислушиваться и вместо этого пожелали, чтобы их оставили в покое. Стук повторился.

Бардер вздохнул, поскольку он только-только успел сесть за стол.

– У вас там серьезная поломка? – обреченно спросил он.

Так всегда бывало во время ужина и не могло быть по-другому в такую-то погоду, иначе посетитель, кем бы он ни был, дождался бы утра. Если поломка серьезная, придется высвобождать лошадей – в таком случае Рози должна будет пойти с ним… Бардер заговорил сразу, как только дверь начала открываться. Но на последнем слове, когда она распахнулась полностью, тон его голоса изменился.

За порог шагнул высокий человек, скрытый под мокрым серебристым плащом, проблескивающим множеством красок, – такой прекрасной ткани не делали даже в Дымной Реке. Точнее, скрытый весь, за исключением босых ног. Рози первая заметила эти ноги: чистые и гладкие, несмотря на погоду и дороги, и обратила внимание на их манеру как будто бы ощупывать пол, как рука может ощупывать незнакомый инструмент.

– Прошу прощения, – спохватился Бардер, смущенный и от этого скованный. – Доброго вам вечера. Я колесный мастер, а заодно… чиню большинство вещей, сделанных из дерева. Тележного мастера можно найти через двор отсюда, но ближайший плотник живет в Конце Пути. Когда в такое время в плохую погоду стучат в дверь, обычно это означает, что что-то нуждается в починке.

Голова, спрятанная под глубоким капюшоном, кивнула. Но когда он откинул промокшую ткань, открывая лицо, Катриона отчаянно вскрикнула и вскочила на ноги.

– Слишком поздно! – заявила она. – Вы ее не получите!

Она шагнула вбок, встала позади стула Рози и положила ладони ей на плечи, и девушка, ошеломленная и испуганная тоном Катрионы, заметила, что у той трясутся руки. По босым ногам пробежала мышечная дрожь, как у руки, пробующей на вес меч или топор. Рози не нашла в себе сил поднять взгляд к лицу незнакомца.

Мокрый человек покачал головой, и дождевые капли брызнули в стороны. По полу уже растекалась лужа.

– Вы не можете отрицать то, кем она является, как я не могу отрицать, что последние двадцать с лишним лет сделали ее и вашей тоже.

Он повернулся посмотреть на Бардера – тот закрыл дверь от грозы, но так и остался стоять с рукой на щеколде, уставившись на необычного гостя. Под плащом незнакомец носил одежду, как будто целиком состоящую из длинных лент, хитро переплетенных и скрученных. Его безволосая кожа цветом напоминала глубокую воду в тени и тускло шелковисто переливалась, почти как его плащ. Лысая голова блестела, словно драгоценный камень. И что самое странное, на его боку висел длинный изогнутый клинок, подобного которому никогда не видели в Двуколке. Тонкая металлическая вязь оплетала рукоять, а на лезвии, не скрытом ножнами, виднелась надпись на непонятном языке. Когда человек шевелился, клинок блестел на свету, как будто сам высвободился из влажных объятий плаща и двигался сам по себе. Никто в Двуколке не носил оружие столь открыто. Даже когда по ней проезжали королевские кавалеристы, их сабли оставались в ножнах и свисали с седла, словно длинный тонкий предмет багажа.

Незнакомец внимательно посмотрел на Бардера, а потом медленно обвел взглядом помещение, как будто имел право находиться здесь и пристально его изучать. Если бы Рози не пугала его уверенность и небрежность, с какой он носил длинный клинок, ее рассердила бы его самонадеянность. Когда взгляд незнакомца упал на Рози, она уже достаточно оправилась от первого потрясения, вызванного его появлением и реакцией Катрионы, и уставилась на него в ответ, но возмущение, которое она хотела бы выразить, застряло у нее в горле.

Напоследок он повернулся к Катрионе, и Рози не могла решить, поднял он подбородок, чтобы обратиться к ней свысока или чтобы признать в ней равную себе.

– Послушайте… – Он простер руку к Катрионе, и откуда ни возьмись из какой-то складки его блестящего ленточного рукава выпал паук. – Вот слова, которых вы так долго ждали: «Паучок, упав на парчовый рукав, плотнее плети свою сеть. Пусть с короны златой шелк спускается твой, ведь владельца ее больше нет».

Паук замер примерно на полпути от протянутой руки незнакомца до пола, помешкал, взобрался обратно по своей паутинке, ненадолго скрывшись в мерцающих складках, и снова резко рухнул вниз. Теперь у него появилось две нити основы, с которых можно было начать работу. Он принялся деловито раскачиваться взад и вперед, вывязывая сеть прямо на рукаве незнакомца в кухне колесного мастера из Туманной Глуши. Но когда паутина начала принимать форму – это было странное плетение, где ни одна петля не походила на соседние, – паук замешкался, как будто недовольный плодом собственных трудов, и заново обежал свое творение, поддергивая углы, как человек, заправляющий постель, – словно, с паучьей точки зрения, они отказывались лежать ровно.

– Я знаю, кто вы, – сообщила Катриона с удивительным гневом в голосе. – Я знаю, кто вы. Предполагалось, что этот ваш… ярмарочный фокус произведет впечатление на нас, деревенщин? Мне казалось, мы ничем не заслужили вашего презрения.

– Я не знал, что со мной приехал попутчик, пока сейчас не вытянул руку, – мягко заметил незнакомец.

Паук торопливо спустился до самого низа недоплетенной сети и бросился с ее края, словно ребенок, с разбегу ныряющий в воду. Он коснулся пола, едва ли не с нетерпением освободился от своей паутинной лестницы и побежал в сторону Рози.

«Ну и дела», – мысленно вздохнула она.

С пауками, как и со всеми насекомыми, было трудно разговаривать. Незначительное исключение составляли бабочки, которые поголовно сходили с ума почти по-человечески, особенно те из них, кто проводил бóльшую часть своей краткой жизни в зачарованном состоянии. С тем же успехом можно было ходить на руках, произносить все слова задом наперед или пытаться поцеловать локоть. В некоторых случаях это оказывалось почти возможным (Рози могла бы поддерживать нечто напоминающее беседу с бабочкой, если бы они обе прилагали усилия). Рози удавалось уловить от паука только что-то вроде неравномерного пощелкивания, в котором она подозревала некий код, если, конечно, его можно расшифровать.

Этот паук, направляясь к ней, щелкал отчаянно – словно крошечный кузнечный молот, стучащий по железной крупинке.

«Тики-так-тики-так-тики-так».

Рози не хотелось наклоняться, пока ладони Катрионы тяжело лежали у нее на плечах. Она продолжала спокойно сидеть, пока паук бежал к ней и взбирался по ее ботинку к штанине, потом на колени и наконец на тыльную сторону ладони. Он был таким легким, что заметить его на себе можно было лишь глазами; а потом она ощутила, как сгибаются волоски на коже, по которой он шел.

Щелканье внезапно прекратилось.

«Прости, – сказала она пауку. – Я не понимаю. Я тебя… э-э… не слышу».

Последовала тишина. Затем щелчок, пауза, еще щелчок, другая пауза, щелчок. Затем пауза подольше, и все сначала. С третьего повторения Рози поняла, что замечает разницу между этими тремя щелчками, и прислушалась усерднее.

«Все… будет… хорошо», – выговорил паук и погладил тыльную сторону ее ладони несколькими ногами, на ощупь напоминавшими ресницы.

В его голосе слышалось что-то знакомое (впрочем, у пауков не бывает голоса) – или в его словах… или нет, в его интонациях… нет, в чем-то, что напоминало ей о давно минувших днях, предшествовавших времени ее появления в доме Тетушки и Катрионы. Это имеет какое-то отношение к ее родителям? Она никогда не интересовалась родителями, как будто знание о них могло каким-то образом отдалить ее от семьи, которую она любила.

Но люди вокруг нее продолжали говорить. Голос Катрионы звучал уже не гневно – только устало и надломленно.

– Мне нечего вам вернуть: он сгорел дочерна и рассыпался пылью, настолько мелкой, что мне даже не удалось ее собрать, – сообщила она.

– Вот как? – отозвался гость, и все заметили, насколько он потрясен. – В самом деле? Я и не представлял, что она так сильна. Когда? Вы можете мне сказать, когда это произошло?

– Могу, – ответила Катриона. – Шесть лет назад, поздним летом, спустя примерно три с половиной месяца после нашей с Бардером свадьбы.

– Шесть лет назад… – повторил человек, как будто размышляя вслух. – Да, я помню, это был сезон бурь в Карлеоне. Мы тогда боялись, что она определила верное направление для своих поисков, поскольку знали, что уступили больше, чем могли себе позволить. Но когда ничего не произошло, не произошло ничего очевидного, мы решили, что все же справились. Что ж! Старый Нагильбран порадуется, узнав, какому хорошему делу послужил его талисман. А он еще считал меня легкомысленным!

Человек улыбнулся, и в его мрачной улыбке не было ничего легкомысленного.

Почему бы Катрионе не спросить: «О чем вы? Какое отношение может иметь к нам очередная битва в очередной королевской крепости?» Но нет, она этого не сделала.

– Я думаю, он помог нам не только той ночью, – вместо этого сказала она. – С тех пор не случалось… вот только… жаль, что его больше у нас нет. Вы сказали, что заберете его у меня, когда я перестану в нем нуждаться, но он нужен мне теперь, потому что вы пришли.

Ее дыхание прервалось всхлипом, а пальцы болезненно впились в плечи Рози.

То, что незнакомец был феей, было так же очевидно, как и его босые ноги. Рози никогда не встречала волшебников. Увидеть, как один из них проезжает мимо с отрядом королевской кавалерии, не считается. Но буйная дикость, исходящая от этого человека, подсказывала ей, что он никогда не посещал Академию, не проводил долгие часы под крышей, заучивая высказывания своих предшественников, не спорил всерьез о существовании рыб. В кухне было тесно от его силы, будто жаром огня обдувавшей ее лицо. Рози мерещилось, что она может протянуть руку, выхватить из воздуха чудо и оно обретет форму и плотность благодаря одной лишь ее ладони. И все же по тому, как он держался, она угадывала (как могла бы понять лошадь или ястреба), что этот человек охотно успокоил бы Катриону, но не мог. Несмотря на то что на поясе он носил саблю и оглядывался тут, словно состоятельный покупатель на ярмарке, он пришел как друг, скорее даже, как проситель.

Какие дела с подобным человеком могли быть у кого бы то ни было в Двуколке, не считая разве что лорда Прендергаста? Рози глянула на тыльную сторону ладони, но паук уже исчез.

Незнакомец стоял как будто в ожидании или погруженный в размышления.

– Вы знали, что этот день настанет, – произнес он наконец. – Я ничего не могу с этим поделать. Как и вы. Как и она сама.

– У меня не было выбора! – воскликнула Катриона.

– Вы могли позволить ей умереть, – возразил человек. – К этому времени она успела бы уже погибнуть. Несколько раз. Или хуже чем погибнуть. Нужно ли мне вам об этом рассказывать?

Но Катриона осела на пол рядом со стулом Рози, ее ладони соскользнули вниз по руке девушки, а затем она уткнулась лицом в локоть, которым оперлась на колено Рози, и расплакалась, как дитя. Рози, до сих пор даже не представлявшая, что такое возможно, нагнулась к ней, обняла названую двоюродную сестру – единственную мать, которую она помнила, – и притянула к себе на колени, как будто это Катриона была ребенком, а Рози – ее опекуном и защитником. Рози прижала Катриону к себе, смахнула с ее лба влажные волосы и поцеловала ее, а та цеплялась за ее шею и рыдала.

– Лиса, – пробормотал человек. – Лиса… барсучиха… медведица… выдра. Олениха и корова, кобыла и коза, сука и волчица и… Ну и путешествие выпало вам с малышкой, верно? Рози – так вы ее зовете? Рози?

Рози вскочила, не выпуская Катриону из объятий – ярость придала ей сил.

– Хватит! – потребовала она от чужака, который причинил боль Катрионе и нарушил их покой. – Я не понимаю, что вы говорите Катрионе, но мне это не нравится. Мне это нравится еще меньше, чем то, что вы говорите обо мне так, будто меня здесь нет. Меня-то зовут Рози. А вот вы нам до сих пор не представились.

Катриона слабо вздохнула – не то смущенно, не то благодарно. Рози склонилась и бережно опустила ее на пол, не отрывая взгляда от смуглого человека. Дождь прекратился, и ветер стих. Во внезапной тишине, если бы люди в помещении не были так поглощены друг другом, они могли бы заметить, как Флинкс прокрался в кухню и домовые мыши расположились вокруг него, словно знали, что в этот вечер потрясений он им ничем не угрожает. Одна из кухонных ставен – та, что плохо прилегала и пропускала ветер, дующий с запада, – задребезжала, распахнулась, и внутрь скакнул Фуаб, за которым последовали несколько малиновок и сова. Дверь, выходящая во двор, тихо отворилась, поскольку Дротик умел справляться со щеколдами, и вместе с ним зашли Зогдоб и Ральф, подросший щенок пекаря. Сквозь открытую дверь любой, кто посмотрел бы, мог увидеть нескольких оленей, торопливо заходящих во двор, насторожив чуткие уши, а в холмике на штабеле досок нетрудно было узнать барсука. Пока еще слишком далеко, чтобы его различили человеческие уши, раздался топот копыт в галопе. Едва слышный, не вполне отличимый от ветра, полился долгий восторженный лай охотничьих псов, объявляющих, что они напали на след и идут по нему.

– Но они так ей и не сказали, Сигил, так и не сказали, – пробормотал незнакомец.

И множество выражений пробежало по его лицу, словно краткие, резкие порывы ветра, волнующие зыбью поверхность пруда: изумление, смятение, неверие, неодобрение, сгустившееся до осуждения. Человек шагнул к Рози и, к ее совершеннейшему ужасу, рухнул перед ней на колени. Уже в этой позе он медленно снял с пояса свой красивый и опасный клинок и уложил его на ладони, протянув к ней так, словно это был подарок. Рози непроизвольно спрятала руки за спину.

– Да, так вас зовут, – подтвердил он, подняв на нее взгляд. Его кожа переливчато мерцала в мягком свете ламп, а клинок в руках сиял, словно луна. – Но вы, дорогая, дражайшая, вы наша принцесса, та самая, которую мы так усердно стремились защитить, Каста Альбиния Аллегра Дав Минерва Фиделия Алетта Блайт Домина Делиция Аврелия Грейс Изабель Гризельда Гвинет Перл Руби Корал Лили Ирис Бриар-Роза. А я ваш слуга Айкор, один из последних ваших слуг. Но я должен был стать вашим двадцать первым крестным. Фея королевы, Сигил, поручила мне отыскать вас и сообщить, что настала пора вам перестать скрываться. И мы должны быстро решить, что нам делать дальше, поскольку та, кто прокляла вас, ищет вас так же, как искал я, и непременно, как и я, найдет, потому что мы больше не можем ей помешать. Мы пытались все эти двадцать лет, но в итоге потерпели неудачу и знаем это. Никакая фея – и никакой маг – не может сотворить поисковое заклятие, способное продержаться двадцать лет, но Перниции это удалось. Теперь это огромная косматая тварь, ощетинившаяся, как остролист, ошибками за двадцать лет поисков. И мы дразнили, допекали и тревожили ее как могли – охраняемые крепости были не единственными нашими отвлекающими средствами, – но она продолжала искать. Когда мы обнаружили, что заклятие остановилось здесь, в Двуколке, мы поняли, что это означает. И в столь горьких обстоятельствах нам оставалось только надеяться найти вас раньше – на минуту, на час, на день или на три месяца. Я с радостью предлагаю вам мою жизнь, но ее недостаточно.

Рози слышала, что сказал человек, но не могла – не хотела – это понимать. Она как будто парила отдельно от тела, оставшегося стоять в освещенной очагом и лампами кухне, рядом с Катрионой, перед коленопреклоненным чужаком. Но она сама, Рози, настоящая Рози, отлетела прочь, подальше, в безопасное место, где ее не достанет никакая ужасная, пугающая, сокрушительная ложь. Она огляделась вокруг. Словно во сне. Она стояла в туманном месте – еще более туманном, чем Туманная Глушь, – и поначалу ничего не могла разглядеть. Но она слышала голоса – животные, ее животные, ее друзья, разговаривали друг с другом: малиновка с лисой, олень с барсуком, выдра с полевкой. Они говорили все разом, наперебой, обращались друг к другу, используя человеческие слова как простейший способ общения, поскольку сегодня вечером все предосторожности оказались отринуты.

«Ты здесь!»

«Да, и ты тоже!»

«И ты, и ты!»

«Почему ты пришел?»

«А ты?»

«Это в воздухе».

«Да, в воздухе и в воде».

«Оно падает с дождем».

«Я услышала это в ветре».

«Я почувствовал лапами на земле».

«Что-то приближается».

«Кто-то приближается».

«Происходит нечто важное».

«Мы знаем о принцессе».

«Мы знаем о… той, которая ее прокляла».

«Мы знаем, что это наконец-то приближается».

«Моя бабушка говорила мне, что это произойдет при мне».

«Мой отец рассказывал мне. Он помнил тот день».

«Я помню тот день».

«Принцесса и злая».

«Но это… это происходит здесь».

«Здесь».

«Рядом с нами всеми».

«Я подумала о Рози».

«Мы подумали о Рози».

«Что-то насчет Рози».

«Рози, наша Рози».

«Наш друг».

«Та, что говорит со всеми».

«Поэтому мы пришли».

«И я».

«И ты».

«И все мы».

«Но принцесса!»

«Не может быть!»

«Она говорит с нами!»

«Она принцесса. Люди бы не перепутали».

«Мокрый темный человек не перепутал бы. Разве вы по нему не чуете?»

«Но здесь!»

«Она!»

«Рози!»

«Наша Рози – принцесса!»

«Я знал, что со всеми этими крепостями что-то неладно! Вы слышали, чтобы кто-нибудь ее там учуял?»

«Но здесь, прямо здесь…»

«С нами, в сырых землях!»

«Вот я расскажу родне!»

«Принцесса! Она жива!»

«Вы знаете истории о том, как мы все кормили ее, пока она бежала через всю страну, прочь от той, что желала ей зла…»

«Мы кормили и прятали ее…»

«Лиса, и медведица, и барсучиха, и олениха, и корова, и овца, и коза, и сука, и волчица, и кошка, домашняя и лесная, – мы все кормили ее…»

«В историях никогда не говорилось, куда она бежала!..» – выпалил очень молодой и глупый кролик, мгновенно прижатый к земле тяжестью неодобрения, которое навлекло на него это бездумное замечание.

«Ну разумеется, нет», – отозвалась гусыня, презрительно зашипела, обогнула его и устроилась ближе к двери в дом колесного мастера, втиснувшись между парой овец и бобром.

«Принцесса!»

«Наша принцесса!»

«Мне следовало бы принести ей подарок – я знаю, где найти яблоки…»

«…сладкие желуди…»

«…чудесные корешки…»

«…белку, погибшую совсем недавно…»

Несмотря на клубящийся вокруг серый туман, Рози рассмеялась, смех вырвал ее из оцепенения, и она опустила взгляд. На ней было длинное платье из чего-то такого же серого и мерцающего, как туман. Но туман поблескивал только на краю ее поля зрения, куда бы она ни смотрела, а широкая юбка, ниспадающая с нее, сверкала и искрилась снизу доверху. Она ощущала вес платья, тяжелого, как холодное железо. Ей пришлось напрячь спину, чтобы держаться под ним прямо. Так лошадь в своих первых подковах от удивления высоко поднимает ноги.

«Такие платья носят принцессы, – подумала она, – но я же не принцесса. Я оставила все это позади, в кухне, с человеком, державшим в руках саблю, с которого на пол капала вода. Я оставила это позади. Я коновал и ношу штаны, а не неуклюжие тяжелые юбки».

Ей не хотелось видеть это платье, и она закрыла глаза ладонями, но вес его никуда не делся. Она снова уронила руки, уже уставшая от тяжести рукавов.

«Я оставила тебя позади, – сказала она платью. – Я оставила тебя позади. Я Рози, племянница и двоюродная сестра двух лучших фей в Двуколке, я живу в доме колесного мастера, Бардера, – он мой друг и муж двоюродной сестры. Еще я дружу с Пеони и… и с Нарлом. Я коновал».

Мысленно она снова оглянулась на кухню в доме колесного мастера, с отвращением посмотрела на коленопреклоненного человека, затем перевела взгляд на доброго, задумчивого Бардера, на умную, проницательную Тетушку и, наконец, на Катриону. Дорожки слез все еще были заметны на ее щеках, выражение на лице напоминало о хорошо знакомых любви и тревоге, но теперь оно сделалось суровым, безрадостным и полным отчаяния.

«Я оставила тебя позади», – удивленно подумала Рози и снова опустила взгляд на платье, в котором оказалась не по своей воле.

Нечто, какая-то отдельная искорка зашевелилась под ее взглядом. Она протянула руку, и паук взобрался на подставленный палец.

«Все будет хорошо», – повторил он.

«Мне знаком твой голос, – сказала ему Рози. – Я тебя знаю. Кто ты?»

Паук не ответил.

Рози закрыла глаза, глубоко вздохнула, вынырнула из холодного тяжелого платья и проскользнула обратно в собственное тело, по-прежнему стоявшее в кухне колесного мастера. Внезапно она ощутила тепло огня, согревающего ей спину, и звенящее, покалывающее напряжение в комнате. Животные продолжали разговор.

«Но… принцесса… здесь… это значит…»

«Да».

«Да».

«Но если Рози чья-то принцесса, значит она наша принцесса, и мы ее сбережем».

«Мы ее защитим».

«Пусть люди сделают, что смогут».

«Против злой».

«А они сделают. Ведь она и их тоже».

«Но мы сделаем то, что тоже должно быть сделано».

«Как только выясним, что это».

«Мы выясним».

«Да».

«Наша», – вздохнуло множество голосов.

«Нам ее защищать».

Глаза Рози по-прежнему оставались закрытыми, но тут среди звериных голосов она расслышала еще один, и под сомкнутыми веками возникли лиловые, фиолетовые и черные полосы, складывающиеся в узоры, от которых ее замутило.

– Наконец-то я тебя нашла, – произнес другой голос, человеческий, говорящий ей о ее смерти и радующийся этому предсказанию. – Нашла!

Но затем голос изменился, дрогнул, утратил всю злобу и сделался знакомым – знакомым, любимым и близким. Это был голос Катрионы, и она окликала ее по имени, по знакомому имени, единственному имени, которое она знала: Рози, Рози, Рози! Она открыла глаза, хотя успела забыть, что они закрыты. Айкор уже не стоял перед ней на коленях, Катриона придерживала ее рукой за талию, а Тетушка замерла рядом, протягивая Рози чашку.

– Выпей это, – велела она. – Руки не дрожат? Тебе помочь?

Рози неуверенно отступила на шаг назад, снова нашла свой стул и села. Собачья голова украдкой опустилась на ее бедро – один из высоких гончих псов лорда Прена. Она уже почти вспомнила его имя… ах да, Хрок. А щенок-подросток, уже слишком крупный для таких забав, запрыгнул ей на колени – Ральф. Несколько мышей вскарабкались по ее штанине. Флинкс, как будто бы случайно, уселся ей на ступню (Рози почувствовала, как он запустил когти ей в ботинок, чтобы удержаться на месте), а Фуаб вспорхнул на голову. Она взяла чашку одной рукой, потом решила придержать ее и второй, с другой стороны, но выпила лекарство без сторонней помощи. Когда настойка – она узнала по запаху содержимое одной из Тетушкиных склянок – скользнула вниз по ее горлу, она вспомнила ужасный голос, который только что слышала, и череду имен, произнесенных Айкором: Каста Альбиния Аллегра Дав Минерва Фиделия Алетта Блайт Домина Делиция Аврелия Грейс Изабель Гризельда Гвинет Перл Руби Корал Лили Ирис Бриар-Роза. Взглянув в лицо Катрионе, она поняла, что это все правда, поняла, почему та ей не сказала, и горько обиделась, почти возненавидела ее за это. Почти возненавидела Катриону! И все же она ощущала благодарность, смиренную, пристыженную благодарность за то, что двадцать один год пробыла просто Рози. Эту благодарность она приняла как обязательство, тяжелое, словно истина, словно железное платье.

«Это правда», – бормотали животные.

«Это правда».

Она окинула взглядом четыре обращенных к ней лица и топнула ногой, потому что мыши щекотались. Другая ее нога гудела от урчания Флинкса. Она не могла припомнить, чтобы он прежде мурлыкал для нее. Рози уставилась на Айкора – тот стоял, прислонившись к стене, и на полке прямо над ним замерла сова, мерцая белым, точно так же, как он мерцал черным и серебристым. Рука его лежала на рукояти огромной изогнутой сабли, на лице отражались участие и изумление.

«Что за истории? – спросила она у своих друзей. – Что за истории о том, как вы все кормили маленькую принцессу? Что за истории о том, как она бежала через всю страну после своих именин?»

«Истории…» – отозвалось несколько голосов, и Рози пришлось напомнить себе, что животные не рассказывают истории так, как люди.

Рассказывалось обычно о том, как вить гнезда и выстилать логова, как убегать от врагов, как найти или поймать пищу и как делать все это, не привлекая излишнего внимания – к каковому относилось все человеческое внимание.

«Почему? – не отступалась Рози. – Почему вы помогли ей… им?»

Катриона принесла ее домой – принесла ее сюда. Именно Катриона была на именинах принцессы от Туманной Глуши – Рози знала, что каждой деревне и каждому городу позволили прислать по одному человеку. Остальные посланцы Двуколки: Осиб из Древесного Света, Глир из Мглистой Запруды, Зан из Конца Пути, Милли из Дымной Реки – охотно рассказывали о своем путешествии и о самих именинах, несмотря на то, что случилось с принцессой. Катриона никогда об этом не заговаривала – это Флора рассказала Рози, кто представлял Туманную Глушь. Рози, хорошо зная, насколько мягкосердечна Катриона и как ее огорчает участь принцессы, предполагала, что понимает, почему та не говорит о пережитом.

«Почему? – спросила она снова. – Я не понимаю. Почему вы все помогали?»

Животные недоуменно зашумели, но озадачила их она, ее вопрос.

«Мы не знаем почему, – ответила наконец сова. – Злая была зла; это то человеческое зло, которое… просачивается, словно дождь в трухлявую колоду. Те из нас, кто видел это, знали: оно было там. Наши родители и деды, если они были там, знали. Вы, люди, используете „мы“ и „все вы“ по-другому. Мы не собирались вместе. Мы передали историю о дурном дне человечьего сборища соседям, а те – их соседям, и они и мы сделали то, что следовало сделать. Теперь история – это то, как все есть. Все закончено».

«Ты наша принцесса, – подхватили другие голоса. – Это сейчас, а не тогда».

Тетушка. Конечно, Тетушка знала, ведь Катриона должна была вернуться домой с маленькой принцессой – с ней, с ней самой, с Рози, – и рассказать ей, что произошло. А Катриона тогда сама была почти ребенком – пятнадцатилетней девочкой, на пять лет моложе, чем сейчас Рози. Бардер – она видела, что Бардер тоже знал, и ей пришлось приложить усилие, чтобы простить за это их троих, за то, что Бардер тоже знал, поскольку он мог узнать об этом только много позже, они должны были сказать ему через ее, Рози, голову, через ее неосведомленную голову. Должно быть, Бардер прочел что-то в ее глазах, потому что одарил ее странной, кривоватой улыбкой, слабее, чем его обычная, и все же знакомой улыбкой, какой они много раз обменивались в последние годы, два обычных человека, живущие в одном доме с парой фей, – улыбкой, в которой в равных частях смешивались любовь и раздражение.

Она порадовалась тому, что сидит, потому что внутри ее сдвигались могучие силы, соотнося это новое, ужасное знание со всем, что она о себе знала и чего не знала: с воспоминанием о том, как она обрезала себе волосы в четыре года, провалилась в болото в десять лет, смотрела в темноту чердака в пятнадцать, обнаружила, что влюблена в Нарла, в двадцать. Как она росла, разговаривая с животными точно так же, как разговаривала с людьми, и удивительно долгое время не понимала, что не все это умеют. Ей казалось, что, когда она встанет снова, эта огромная перемена должна как-то проявиться внешне: возможно, у нее увеличится или уменьшится рост или на каждой руке появится по шестому пальцу – как временами случалось с людьми, в жилах которых текла кровь фей. Но нет, она же принцесса, и в ее семье, в ее настоящей семье, вовсе нет волшебства.

А затем ее глаза наполнились слезами, и она бросилась в объятия Катрионы (Ральф взвизгнул, но удержался на месте). Катриона, ее обожаемая кузина, сестра, мать… Ничего подобного, ведь она, Рози, принцесса, дочь короля и королевы, вовсе не родня Катрионе, Тетушке, Джему, Гилли и Гейблу… Утрата внезапно оказалась тяжелее, чем можно было предполагать, практически невыносимой.