Текст книги "Проклятие феи"

Автор книги: Робин Мак-Кинли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Она развернулась, села на пол, опершись плечами на подоконник, и окинула взглядом свою новую комнату. В отличие от темных грубых досок, которыми был обшит чердак (к ним никогда не приближались вплотную из-за крутых скатов крыши), свежевыбеленные стены как будто чего-то ждали, словно собравшиеся слушатели, а у Рози было слишком мало пожитков, чтобы занять ими пространство. Она гадала, кому лорд Прен отдаст их домик. Кто будет спать на чердаке, готовить на очаге? Скоро ли они научатся следить за тем, чтобы крюк над огнем, когда на нем висит полный котел, покачивался мягко, а не забрызгивал пол и голени незадачливого повара кипящей похлебкой или обжигающим рагу? Даже Тетушка не нашла заклятия на этот случай.

– Железо на железе – это слишком трудно, – пояснила она. – Будь это вопросом жизни и смерти, я бы что-нибудь придумала, а так как-нибудь обойдемся.

После того как Рози показали предназначенную для нее сверкающую чистотой комнату, она ненадолго задумалась, не стоит ли заявить, что она боится темноты, чтобы не пришлось жить тут в одиночестве. Вот только никто ей не поверил бы. А после безмолвного эха последних недель, твердившего, что она вовсе не та, кем всегда себя считала, ей не хватало духу на намеренное притворство. Кроме того, она не то чтобы хотела делить комнату с Тетушкой – ее просто тревожило то, как сильно все меняется.

Ромашка утешила ее, что все еще обернется к лучшему, но Ромашка всегда так говорила по любому поводу, и к тому же она была в тягости, а это делало ее сентиментальной. Чертовка, также стельная, была настроена не так жизнерадостно, но ее всегда приводили в уныние предстоящие роды: она верила, что схватки обязательно призовут волков. Куры только и сказали, что пыль совершенно не та, и жучки совершенно не те, и форма курятника совершенно не та – и как, по мнению людей, они вообще могут нестись в подобных условиях?

Рози снова развернулась и, опершись локтями о подоконник, уставилась в ночь. Из ее нового окна даже небо выглядело иначе, хотя (как она предполагала) это было то же самое небо. Другие кошки ушли, а Флинкс перебрался чуть ближе к окну спальни, которую Катриона теперь делила с Бардером. Луна этой ночью была полной (жениться в полнолуние считалось хорошей приметой), а небо усеивали яркие звезды. Обычный для Двуколки стелющийся туман до второго этажа не поднимался.

Тетушка, Катриона и Рози сегодня ночью впервые спали в доме колесного мастера. Все втроем, а теперь уже вчетвером, если считать Бардера (точнее, даже впятером, поскольку у Джоба был собственный закуток в углу, между домом и лавкой), и она предполагала, что вскоре их станет еще больше, когда у Бардера с Катрионой родятся дети. А завтра к ним привезут еще и постоялицу с детской магией – до сих пор Тетушка собственными чарами помогала семье ее контролировать, но обещала взять девочку к себе, как только пройдет свадьба. Было поздно. Рози устала, но не была готова ложиться спать, опасаясь, что теперь, когда она и впрямь очутилась в незнакомом месте, опять проснется и не поймет, где находится.

Она задумалась, понравится ли ей жить в деревне. Воздух тут пах совсем иначе. Полевые, лесные, садовые и звериные запахи, к которым она привыкла, никуда не делись, но к ним примешивались дымки из чужих домов, где готовили пищу, легкий душок извести, говорящий о тщательно вычищенных уборных (деревенский совет по этому вопросу был непреклонен), с примесью разных незнакомых запахов от стойл животных, пыли и навоза с дороги. До нее доносился даже гул человеческих разговоров, а затем и раскат смеха из трактира, где после свадьбы засиделись несколько гостей.

За последний десяток недель она привыкла к тому, что чувствует себя потерянной, сбитой с толку. По крайней мере, эта отчужденность не казалась враждебной. Пытаясь вновь обрести уверенность и почву под ногами, она принялась повторять в уме некоторые из последних наставлений Нарла. Успеха она добилась лишь отчасти, поскольку немногие из его рецептов оказывались точными: скажем, нужно добавить достаточно едники, чтобы мазь стала липучей, но вязкость ягод разнилась от года к году в зависимости от погоды, а если насыпать слишком много, то засохшую мазь уже не соскоблишь с лошадиной ноги.

Нарл наверняка не случайно взялся ее учить именно теперь, и она могла только надеяться, что он и сам искренне этого хотел, что это не было своего рода игрушкой, призванной отвлечь растерянного ребенка. Едва подумав об этом, она осознала, как оскорбило бы Нарла подобное предположение, и едва не рассмеялась, но смех сейчас не доставил бы ей удовольствия. От смеха у нее расшатались бы все кости.

Возможно, она попросит у Тетушки несколько пучков сушеных трав, чтобы повесить их в спальне, – они будут приятно пахнуть и приглушат ужасную белизну стен. Бардер сам побелил комнаты, чтобы сделать их светлыми и радостными, – не может же она сказать, что предпочитает полумрак. Она привыкнет и к звукам, и к запахам, и к собственной комнате. Рози еще раз обвела спальню взглядом и закрыла ставни, готовясь лечь в постель. По крайней мере, это была ее собственная кровать, перевезенная из Тетушкиного домика, и ее собственная одежда висела на крючках у двери. Она могла бы взять свечу, но, если уж это будет ее комната, следует научиться находить дорогу в темноте.

Часть третья

Глава 11

У Рози была дополнительная причина сомневаться насчет переезда в деревню. Хотя Бардер предлагал им занять собственный дом, его лавка делила двор с лавкой тележного мастера, а у того была племянница, Пеони.

«Тебе еще повезло, – подумала Рози после драматической встречи Флинкса с Зогдобом, – тебе-то ничто не мешало сбежать».

Пеони была примерно ровесницей Рози и единственным ребенком в доме, где взрослые приходились ей не родителями, а дядей и тетей. Но этим все сходство между ними исчерпывалось. У Пеони были длинные золотистые локоны, правда более светлого оттенка, чем непослушные короткие вихры Рози, и прозрачные голубые глаза, которые улыбались, даже когда ее лицо оставалось серьезным. Взрослые никогда не относились к ней свысока: еще в младенчестве она была слишком вежливой и сдержанной, а когда подросла, оказалась весьма приятной в общении. Снисходительность соскользнула бы с нее, как снег с теплой крыши. Она редко проявляла непослушание, а когда это все же случалось, обычно это было вызвано ее стремлением радовать окружающих своим присутствием или как-то более существенно им помогать, когда тетя с дядей ждали от нее быстрого выполнения какого-либо поручения.

Она умела шить, готовить и убираться, писала аккуратным, разборчивым почерком и складывала без ошибок. Она правильно напевала мелодию, танцевала и играла на разнообразных музыкальных инструментах, какие можно было найти в деревне. И в довершение всего она была красивой (ей достались изогнутые золотистые ресницы, хотя и не такие длинные, как у Рози.) Все вместе эти достоинства казались несколько чрезмерными. Рози считала так уже не первый год и избегала ее.

И все же изредка они встречались. В такой маленькой деревне все друг друга знали. Кроме того, Пеони была всего на семь месяцев старше Рози, а взрослые считали, что случайные временны́е совпадения обязывают детей хорошо ладить. Рози была слишком добросердечной, чтобы ненавидеть кого-то без веских оснований, но с Пеони дело обстояло иначе. Слишком много доводилось слышать о ее многочисленных достоинствах от жителей деревни, особенно после того или иного досадного недоразумения с собственным участием. К несчастью Рози, ситуацию усугубляло то, что они с Пеони оказались единственными девочками их возраста в Туманной Глуши – все остальные были на несколько лет моложе или старше.

Добронравие Рози подверглось тяжкому испытанию, когда до нее дошло, что предложение Бардера будет иметь и такое последствие. Поскольку все трое взрослых: Тетушка, Катриона и сам Бардер – встревоженно наблюдали за ней, они заметили, как спустя несколько мгновений после первого объявления она вздрогнула, словно от удара, и скрипнула зубами. Чего они не узнали, так это того, что скрип зубов подразумевал мужественно-сдержанное: «По соседству с Пеони? Лучше я поселюсь в старом доме Мед вместе с плесневым духом. Может, новому арендатору лорда Прена понадобится пастух».

Все полные хлопот недели до свадьбы Рози удавалось избегать новой соседки, хотя Пеони частенько путалась под ногами, радостно предлагая любую помощь и донимая отвратительными возгласами вроде: «О, я так надеюсь, что мы станем как сестры». Рози удавалось притвориться, будто она не расслышала. Но теперь, когда она и впрямь тут поселилась, ей не удастся и дальше не обращать на Пеони внимания.

Однако столкновение произошло совершенно не так, как ожидала Рози, хотя и началось весьма малообещающе. После свадьбы все заспались допоздна (Рози кое-как выбрела из дому, чтобы покормить коров и кур, а затем вернулась в постель), и, когда Рози выбралась во двор, было уже позднее утро. Ее выгнала туда Тетушка, которая угадала, по какой именно причине девочка отсиживается в кухне, и знала, что сама Пеони с похожей надеждой затаилась на улице.

– Милая, – обратилась она к Рози с сочувствием, которого трудно было не заметить, – рано или поздно тебе придется как-нибудь с ней примириться. Я понимаю, она… воплощенная добродетель и совершенно на тебя не похожа, но, возможно, не так уж и плоха.

Пеони, разумеется, сразу бросила то, чем занималась, и подошла к Рози с лучшей, самой обворожительной улыбкой на устах.

– Что ж, – начала она, – теперь, когда вся эта шумиха улеглась, возможно, нам удастся наконец узнать друг друга получше.

Рози, рассчитывая найти союзника, с надеждой огляделась в поисках Зогдоба, но тот свернулся калачиком в дальнем углу двора и притворялся спящим.

– Хм… – не самым ободряющим тоном буркнула она.

Рози стояла как солдат на параде: выпрямив спину и глядя прямо перед собой. Рядом с Пеони она вообще предпочитала стоять, потому что стоя оказывалась на полголовы выше.

– Знаешь, – задумчиво заметила Пеони, подняв взгляд на Рози, – я никогда прежде не видела таких длинных ресниц, как у тебя…

– Сгинь! – яростно прошипела Рози, перестав изображать статую. – Я ненавижу свои ресницы!

Пеони уставилась на нее, приоткрыв рот, а затем прыснула. Она взяла Рози за руку, и ту, к ее собственному удивлению, не передернуло от отвращения. В смехе Пеони она услышала, что девочка точно так же, как и она сама, волновалась из-за будущего соседства, опасаясь ляпнуть при Рози что-нибудь не то, и какое же облегчение осознавать, что все уже закончилось. Рози тоже расхохоталась.

После недель трудов, перемен, страха, обиды и надежды у нее ныло в груди, и поначалу смех причинял боль. Она вдохнула поглубже, наполнив легкие воздухом, и хохотала вместе с Пеони, пока обе не рухнули на землю прямо посреди двора. Дяде Пеони, Крантабу, даже пришлось прикрикнуть на них, приказав убраться с дороги. Отсмеявшись, они уже готовы были сделаться не просто подружками, но лучшими друзьями, связанными дружбой такого рода, которая оставляет отпечаток на всей жизни.

Спустя месяц после свадьбы у Тетушки с Катрионой гостили уже семь постояльцев, одолеваемых детской магией, – больше, чем когда-либо прежде, и постоянное присутствие в доме Пеони было встречено с безмерной благодарностью. Даже две вошедшие в полную силу феи могли побледнеть при встрече одновременно с семью ребятишками, обладающими детской магией, притом что прочие их заботы никуда не девались только потому, что весь дом ходил ходуном.

Пеони (разумеется) отлично управлялась с маленькими детьми, была счастлива помочь и охотно носила амулет, сделанный для нее Катрионой, чтобы поддерживать какое-то подобие порядка. Пусть даже из-за амулета все, что она ела, пока его носит, напоминало по вкусу овечьи мозги. Спустя пару недель она робко упомянула об этом Катрионе.

– Ох, судьбы, – вздохнула та, – прости, пожалуйста. Так иногда случается.

Она сделала новый амулет и пристально следила за Пеони во время следующего обеда, но девочка старалась не встречаться с ней взглядом и занималась тем, что не давала Моне доводить Тибби до слез, корча ей гоблинские рожицы (включая бородавчатую зеленую кожу и клыки). Когда Тибби плакала, ее слезы превращались в разнообразнейшие интересные штуки, бóльшая часть которых заставляла ее реветь еще сильнее.

На следующий день Катриона увела Пеони во двор, сдернула с нее через голову амулет и протянула ей корзинку.

– Ступай-ка и поешь с Рози в кузнице.

Пеони зарумянилась:

– Новый амулет лучше, правда. Мне уже почти нравятся овечьи мозги.

Катриона рассмеялась:

– Часок я управлюсь и одна. Иди уже, или я выращу крылья у тебя на пятках, и ты туда полетишь.

Спустя примерно три месяца после того, как Пеони начала ходить на обед в кузницу, Рози возвращалась домой после долгого дня. Ей пришлось выяснять, не из-за того ли тяжеловоз Грея прихрамывает на заднюю ногу, что у него болят мышцы спины («Ну не знаю… – заявил Добряк, упомянутый тяжеловоз. – Болит-то лодыжка, но она… она и впрямь маленько отдает в спину, если уж на то пошло»), не из-за того ли кроткая верховая лошадь трясет головой, что у нее воспалился зуб («У меня голова гудит, мне это не нравится, сделай так, чтобы она перестала», – скорбно попросила Йора), и не из-за того ли кобыла, прибывшая к племенному жеребцу лорда Прена, никак не входит в пору, что ей не нравится конь, с которым хозяин хочет ее свести («Хмпф», – только и сообщила она Рози по этому поводу).

Катриону она застала за превращением нескольких сот пауков, столпившихся на кухонном потолке, обратно в ячменные зерна, которыми они были до того, как до них дорвалась Мона. Катриона аккуратно возвращала им изначальный вид, кучками, чтобы они со стуком ссыпáлись в подставленную ею миску. Пеони, в кои-то веки слегка взъерошенная и измотанная с виду, сидела за столом и зашивала дырки на коленях очень коротких штанишек. Когда потолок был очищен от пауков почти полностью («Ой! – между делом вскрикнула Катриона. – Простите, я не сразу поняла, что вы настоящий!»), Катриона поставила миску с ячменем на стол и вздохнула:

– Пеони, солнышко, тебе стоит проветриться. Наши маленькие чудовища уже все спят, а если нет, я обкурю их сонным дымом, и плевать на профессиональную щепетильность, хоть на один вечер. Рози, почему бы вам с Пеони не пойти прогуляться?

Они двинулись по дороге, от площади к перекрестку, где можно было свернуть либо к Вудволду, либо к Дымной Реке. Стоял туманный влажный вечер, и почти слышно было, как хихикают маревки. К утру должен был пойти дождь. Пеони взяла Рози под руку и вздохнула.

– Ты проводишь у нас больше времени, чем у себя дома, – заметила Рози с легкой ревностью.

Пеони улыбнулась:

– Тут от меня есть польза.

– От тебя везде есть польза, – откликнулась Рози с чувством, но без враждебности. – Разве твои дядя и тетя по тебе не скучают?

Пеони промолчала, и Рози внезапно кольнуло сомнение.

– Пеони?

Та вздохнула:

– Я так устала, не могу… Ты никогда не замечала разницы между твоим домом и моим?

– Твой чище, – прямо ответила Рози.

Тетя и дядя Пеони высоко ценили Рози, поскольку та взяла на себя раздражающую и болезненную обязанность подрезать их внезапно взбунтовавшуюся лозу джа и по мере сил ее укрощать. Заниматься этим приходилось почти еженедельно, и Рози казалось, что теперь она понимает, как должны были чувствовать себя воины, выезжавшие на битву с огненными змеями. Лоза джа не дышала огнем, это правда, но их норов и зубы были вполне сравнимы. Тетя Пеони, Хрослинга, завела обычай после каждого из этих рискованных предприятий приглашать Рози в дом и угощать ее лучшей выпечкой местного пекаря. Хрослинга была серьезной, озабоченной, суетливой женщиной, которая держала свой дом в удивительной чистоте (благодаря одному из заклятий Катрионы вся дерзкая волшебная пыль выпадала на парадном крыльце, хоть это и означало, что парадное крыльцо приходилось часто подметать) и превосходно шила. Рози не удавалось поддерживать беседу ни на одну из этих тем, но выпечка ей нравилась.

Пеони то ли рассмеялась, то ли закашлялась.

– Да, он чище. И тише. И… мои тетя и дядя взяли меня к себе, когда родители умерли. Они брат и сестра, ты же знаешь, да? И единственные родственники моей мамы. А папа был родом с юга.

Все это Рози знала.

– Им и в голову не пришло… уклониться от ответственности, они хорошие люди. Они заботливо меня вырастили и хорошо со мной обращаются.

– Как и должно быть! – вставила Рози, не в силах смолчать.

– Да-а. Пожалуй. И от меня им есть польза. В общем, все не так плохо, как могло бы быть…

– О, Пеони, – грустно откликнулась Рози.

– Они меня не любят, – тоскливо заключила Пеони. – Не так, как Тетушка, Катриона и Бардер любят тебя.

Ненадолго повисла тишина.

– Тебя люблю я, – наконец сообщила Рози.

Пеони снова издала тот же негромкий звук: что-то среднее между смехом и кашлем.

– Что ж, – произнесла она голосом, куда больше напоминающим ее обычный, – я же говорила тебе, что мы станем сестрами, верно? О, Рози, как же я тебя боялась! Ты высокая, как мужчина, и такая же сильная, если столько времени проводишь в кузнице, да еще и дружишь с Нарлом! Все немножко побаиваются Нарла! А твои тетя и двоюродная сестра – лучшие феи во всей Двуколке, а ты сама разговариваешь с животными лучше, чем любая фея, о какой только рассказывают люди. Я была уверена, что ты будешь меня презирать!

– Я бы не посмела. Все в деревне считают тебя совершенством.

– Да, – согласилась Пеони.

Вся энергия вновь отхлынула от нее. В этом тихом односложном ответе Рози расслышала все то, что подруга пыталась ей сказать, и у нее заныло сердце.

– К тому времени, как мы вернемся, уже будет готов ужин, – заметила она.

Пеони кивнула.

Они в молчании вернулись на общий двор при мастерских. Рози крепко сжимала руку Пеони, и та не воспротивилась, когда подруга повела ее в дом. Восхитительный ароматный парок от мяса, овощей и овсяной каши встретил их вместе с голосом Катрионы:

– Никогда не видела ничего подобного. Семеро маленьких чудовищ одновременно! И притом настолько… э-э… бодрых! В Туманной Глуши не так много магии, да и в Двуколке тоже, а в семье Даквита, сами знаете, никогда не водилось волшебства, никакой даже троюродной сестры, способной размагичить чайник. И обычно – знаете, как это бывает, – достаточно просто пасти их, как овчарка овец. Обычно дети с готовностью поддаются, несмотря на все их фокусы. Зачастую они сами до смерти боятся того, что могут натворить, а потому искренне хотят, чтобы их остановили, даже если все равно пытаются озорничать. Но не эти ребятишки. Иногда мне и впрямь казалось, что они вот-вот от меня ускользнут. Как сегодня. Верно, Пеони?

Она говорила и одновременно раскладывала по тарелкам еду. Рози и Пеони сели рядом с Джобом и Бардером. Взгляд Пеони на миг задержался на амулете, безобидно висящем на стене, над Тетушкиной прялкой. Мордочка горгульи усмехнулась, как будто оценила шутку.

Джоб чихнул. Никто, в том числе и сам Джоб, не предполагал, что он страдает аллергией на волшебную пыль, пока в дом не переехали Тетушка и Катриона. Тетушка бесплатно обеспечивала его чарами против пыли, поскольку это они с племянницей были виноваты в том, что в доме колесного мастера ее внезапно стало гораздо больше, чем прежде, но подобрать в точности верную силу и охват оказалось не так-то просто. Джоб относился к происходящему с неизменно доброжелательным юмором, надеясь, что рано или поздно им удастся настроить чары. (Ни Тетушка, ни Катриона не могли придумать, что делать с привычкой матери Бардера всякий раз, приходя к ним в гости, проводить пальцем по какой-нибудь поверхности, а затем изучать неизбежно грязный кончик с выражением лица женщины, обнаружившей у себя в супе жабу.)

– И дело не только в детях, верно, Тетушка? – продолжала Катриона. – Я заговаривала нового коренника Шона, и, конечно, он рисковал, дожидаясь, когда сможет приехать в Туманную Глушь, чтобы заговорить новую лошадь, но до сих пор ничего страшного же не случалось – ведь так? Но на этот раз я почувствовала, как… как само плетение заговора пыталось вывернуться из моих рук. Никогда прежде не видела и не ощущала ничего подобного.

Последовало молчание, но Тетушка нахмурилась.

– Гм… – неуверенно заговорил Джоб. – Есть такая история… ну, сказка…

Он снова чихнул, на этот раз сильнее.

– Храню тебя и берегу, – поспешно вставила Катриона.

Можно лишиться много чего важного, если не сдержаться и чихнуть слишком сильно, а нечто притаившееся хочет тебя обокрасть. Не то чтобы они с Тетушкой не могли все вернуть, если потребуется, но лучше вовсе ничего не терять.

– Да? – добавила она. – Ты имеешь в виду что-то, имеющее к нам отношение?

– Ну, возможно, – осторожно предположил Джоб: он все еще слегка робел новой семьи своего мастера. – Просто говорят, что иногда, когда фея выходит замуж, вокруг на некоторое время становится больше волшебства.

– Да, я такое слышала, – подтвердила Тетушка. – Предполагается, что это одна из причин, по которым феи выходят замуж реже, чем все остальные. Думаю, поверье основывается именно на этом. Впрочем, это не важно.

– Так это правда? – уточнила Катриона.

– Возможно, – небрежным тоном произнесла Тетушка. – Церковные обряды задевают связь между волшебным и обыденным. Фея, участвующая в каком-нибудь важном ритуале, может привлечь к себе определенное магическое внимание, что на некоторое время нарушает равновесие.

– Привлечь… внимание? – переспросила Катриона.

Рози подняла озадаченный взгляд от тарелки, гадая, почему голос Катрионы сделался столь странным.

– Я бы не стала об этом тревожиться, – все тем же небрежным тоном отозвалась Тетушка. – Это всего лишь немножко избыточной детской магии. Вполне вероятно также, что всемером они накапливают общую мощь, а Шон, возможно, ждал дольше обычного.

Но взгляды Тетушки и Катрионы обратились к Рози, а спустя мгновение задумчиво посмотрел на нее и Бардер.

– Не смотрите на меня так! – возмутилась Рози. – Ко мне это вообще отношения не имеет! Я просто постояла там в этом дурацком венке и ростом была выше всех, кроме Бардера! Я просто разговариваю с животными! Я не фея!

Через три дня после этого разговора Рози проснулась среди ночи от сотрясшего дом грохота. Мгновение она лежала, пытаясь отдышаться, поскольку чувствовала себя так, будто ее швырнули на землю и вышибли из нее дух, хотя по-прежнему оставалась в собственной постели. Голова кружилась. Как только ей удалось собраться с силами, она поднялась с кровати, чтобы проведать остальных. Рози еще недостаточно освоилась в доме, чтобы уверенно передвигаться по нему в темноте, и ощупью нашаривала путь вниз по лестнице, к мерцающему свету, который пробивался из-за не до конца прикрытой кухонной двери.

Она с трудом распахнула дверь и обнаружила за ней Тетушку: та склонялась над огнем, которому в это время суток полагалось бы теплиться в углях, и поспешно швыряла в него какие-то дурнопахнущие травы. Катриона тем временем стояла у очага на коленях и бормотала нечто ритмичное. Рози узнала песню-заклинание, но никогда прежде не слышала, чтобы ее проговаривали так быстро и отчаянно. По стенам мелькали клочки теней, напоминавшие тени малиновок, хотя самих птиц Рози не видела.

– Кэт… – окликнула она, но имя прозвучало хриплым карканьем.

Давление на грудь, которое Рози ощутила еще наверху, вернулось. Ей показалось, что при звуке ее голоса Катриона запнулась, но к этому времени она уже сама оседала на колени, а глаза медленно затуманивало дымкой.

«Я теряю сознание, – подумала она. – Я никогда прежде не падала в обморок. Какое странное ощущение. Кажется, будто я уже не вполне здесь».

Перед ее глазами протянулись отчетливые цветные полосы – тускло-фиолетовые, словно злонамеренный туман. А затем она ощутила что-то на шее. Оно горело, обжигало ее… Нет, оно сжигало подозрительное маслянистое облако, в котором она как будто зависла. Чья-то рука схватила ее повыше локтя и сжала до боли, и она снова оказалась в кухне (хотя, конечно, никуда из нее и не девалась) – только теперь лежала на полу, а рядом стояла на коленях Катриона и держала ее за плечо.

– Рози? – окликнула ее Катриона.

Рози осторожно села. Она снова могла дышать, но на шее и груди по-прежнему оставалось жаркое, почти обжигающее ощущение, как будто она примерила пылающее ожерелье. Девочка коснулась ключиц рукой и обнаружила там кусочек обугленного шнурка, рассыпавшийся у нее в ладони. Она уставилась на него в совершеннейшем изумлении. Угольные крошки размазались по пальцам и просыпались ей на колени.

– Ох, Кэт, – заговорила она, – прости. Я ведь испортила вам колдовство, да? Я не знала, что вы делаете… делаете что-то… вот так, посреди ночи. Я проснулась – был еще этот жуткий грохот – и какое-то мгновение не могла дышать.

– Ты не виновата, – заверила ее Катриона.

У ее локтя горела свеча, и впадины ее глаз казались огромными.

– Если… Если это тебя побеспокоило, ты правильно сделала, что пришла и нам сказала. Очень хорошо, что ты пришла. Рози, если еще когда-нибудь произойдет что-то подобное, сразу же скажи нам. Слышишь меня? Обещай. Обещай, что разыщешь Тетушку или меня немедленно.

– Да… хорошо, обещаю. – Рози с удивлением смотрела на Катриону. – А это… это затронуло только меня? Ни Бардера, ни Джоба, ни малышей?

– Да, только тебя, – прошептала Катриона, выпустила руку Рози и с глухим стуком опустилась на пол. – Разные люди… реагируют по-разному. Как Джоб на пыль. Ты не виновата.

Рози глянула в другой конец кухни, где Тетушка все еще стояла у огня, но травы в него кидала уже щепотями, а не пригоршнями, и ее напряжение заметно спало. Она посмотрела на Рози и улыбнулась:

– Возвращайся-ка ты в постель, милая моя. Все уже сделано. Кэт, ты тоже ложись. Я сама закончу.

Детская магия наконец-то выдохлась, и семь маленьких чудовищ Катрионы отправились по домам. Тибби, Даквит и Мона выглядели при этом несколько ошеломленными, как будто не могли толком вспомнить, что с ними происходило в последние четыре месяца. До конца года погода оставалась капризной (к смятению крестьян), с грозами и градом летом и теплыми ливнями после зимнего солнцестояния вместо положенных сильных морозов и волшебной изморози, по которой феи-провидицы могли что-нибудь предсказать о предстоящем годе. Катриона с Тетушкой были заняты больше обычного, выпутываясь из шалостей озорных духов, и даже добродушные домовые завели обыкновение сворачивать молоко, сквашивать пиво и швырять обувь, оставленную для чистки, в навозные кучи. Но год закончился, и начался следующий, все улеглось и вернулось на круги своя.

Первенец Катрионы и Бардера родился через восемнадцать месяцев после свадьбы, вскоре после того, как Рози исполнилось шестнадцать. Рози готовилась к тому, что начнет чувствовать себя лишней (она разговаривала об этом с Пеони, но больше ни с кем), и вечером, когда у Катрионы начались схватки и повитуху предупредили, а в кузнице не осталось дел, которые не могли бы подождать, Рози отправилась в лес на долгую прогулку. Она устроила себе основательную выволочку, вполуха слушая голоса зверей и птиц, которые передавали с ней любезные пожелания будущей матери. Так продолжалось, пока не появился Фуаб – зяблик, второй по важности целью своей жизни (первая состояла в том, чтобы вырастить как можно больше птенцов) считавший воспитание странного человека, разговаривающего с животными.

Он слетел вниз, приземлился на голову Рози и несколько раз крепко клюнул ее в макушку.

– Эй! – сердито откликнулась девочка и смахнула его прочь.

Фуаб чуть отлетел, убравшись из-под руки, а затем вернулся на прежнее место.

«Слушай внимательно! – потребовал он и клюнул снова. – Дети – это важно! Дети важнее всего!»

Каждая фраза перемежалась новыми клевками.

«Ладно, – отозвалась Рози. – Я тебя услышала. Лети отсюда».

«Вы, люди, слишком долго живете, вот в чем ваша беда», – заключил Фуаб и, расправив крылья, улетел.

Они договорились, что, если к ночи Катриона еще не родит, Рози переночует у Пеони. Но Рози все равно не смогла заснуть. Дома стояли достаточно близко друг к другу, и она слышала шум суеты, доносившийся с другой стороны двора, и видела свет, горящий в окне на втором этаже. Кроме того, до нее доносилась болтовня мышей, обсуждающих происходящее. Мыши ужасно болтливы. Они способны говорить о чем угодно, а если говорить не о чем, то обсуждают то, что им не о чем говорить. По сравнению с мышами даже малиновки замкнуты и сдержанны. Рози казалось, что если бы мыши меньше болтали, они реже становились бы обедом для кошек и сов. Но это не ее забота. Самым важным правилом животного мира было «не вмешивайся».

В ночь, когда у Катрионы родился первенец, Рози лежала рядом с Пеони и прислушивалась к рассказам мышей. Конечно, она сразу же узнала, когда показалась головка ребенка и когда последовало все остальное. Она гадала, подумала ли Катриона о мышах и почему не отослала Рози подальше: потому, что хотела, чтобы Рози узнала от них о происходящем, или потому, что ее больше некуда было отослать… А может, Катриона так волновалась из-за ребенка, что вовсе забыла о Рози. Она вспомнила темные бессонные ночи в Тетушкином домике перед свадьбой, когда внутреннее эхо рассказывало ей, что она не та, кем себя считает, и жалела, что не прихватила с собой веретено с горгульей и не спрятала его под подушку. Рози хотела было спросить разрешения взять его с собой, но это показалось ей ребячеством, для которого она уже слишком взрослая. В те последние недели перед свадьбой она отказалась от подобных глупостей.

Рози уже на цыпочках обходила комнату Пеони, собирая свою одежду, когда услышала первый слабый крик. Она медленно и тщательно оделась в мягком полумраке, как будто готовилась к встрече с незнакомцем, на которого хотела произвести хорошее впечатление. Затем вышла в коридор, но на полпути вниз по лестнице остановилась, засомневавшись, может ли пойти дальше. Она коснулась рукой стены и все же продолжила путь, но так, будто эта лестница была ей незнакома, а внизу ее могли поджидать великаны-людоеды.

Во дворе она встретила повитуху, кутающуюся в плащ перед возвращением домой. Арниса улыбнулась ей и похлопала по руке.

– Здоровый крупный мальчик, – сообщила она.

Рози вошла через черный ход и обменялась долгим взглядом с Флинксом – тот охранял дверь, ведущую из кухни в остальную часть дома, и ему в кои-то веки не удавалось изобразить полное безразличие к окружающим обстоятельствам. Рози медленно поднялась по лестнице к спальне Катрионы и Бардера, по широкой дуге обогнув узел с испачканным постельным бельем и грязной соломой, оставленный у двери.