Текст книги "Теодосия и последний фараон"

Автор книги: Робин Лафевер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава одиннадцатая. Город Мертвых

На следующий день мы поднялись до восхода солнца, чтобы попасть в Долину Царей еще по холодку. Я дала себе зарок забыть на время о своей тайной миссии и полностью сосредоточиться на своей новой роли официальной участницы самой настоящей профессиональной археологической экспедиции. Наверняка я стала первой в истории одиннадцатилетней девочкой, которая удостоилась такой чести.

Признаться, внешне Долина Царей выглядела так себе. Пустое, выжженное солнцем, окруженное источенными временем песчаниковыми скалами и изрезанное ущельями пространство. Однако атмосфера этого безлюдного места потрясала и давила сконцентрированной в ней энергией. Как только мы вошли в некрополь – Город Мертвых – воздух сделался густым от мут и акху – растворенных в нем ду́хов, оставшихся от давным-давно истлевших тел.

Несмотря на лившийся с неба ослепительный солнечный свет, долина представлялась мне мрачной, казалось, что прорубленные в скалах туннели уходят вниз до самого Подземного мира мертвых, откуда по ним просачивается на поверхность земли невероятная, абсолютная тьма.

Я зябко поежилась. Даже одинокий сторож, охранявший вход в долину, выглядел посланником темных сил – он был грубым, угрюмым, враждебно настроенным и явно не хотел пропускать нас.

Мама неприязненно изучала взглядом этого человека, защищавшего права некоего джентльмена, купившего исключительное право на проведение раскопок в Долине Царей. Вообще-то теперь сюда не пускали никого, но мои родители успели застолбить за собой усыпальницу Тутмоса III раньше, чем тот джентльмен приобрел свои права. В конечном итоге владелец прав дал согласие на то, чтобы в виде исключения пустить нас в долину, но при условии, что мы проведем только опись усыпальницы и ее содержимого. Это разрешение подтвердила каирская Служба Древностей.

Нужная нам усыпальница находилась в дальнем конце долины. Там, у подножия скалы, нас уже дожидалась небольшая группа египтян в черных мишлахах и белых тюрбанах. Были там и двое европейцев – один маленький и тощий, другой огромный, как медведь. Причем медведь, только что разбуженный после зимней спячки. Мама представила мне его как Казимера Ядвигу, профессора из Польши. У Ядвиги были густые каштановые усы с уныло опущенными вниз кончиками и добрые, но грустные, словно он ожидал удара судьбы, глаза.

Ядвига полюбился мне с первого взгляда, и я тут же принялась придумывать способы поднять ему настроение.

Хилым дохляком оказался Гюнтер Румпф из Берлинского Археологического общества. Он был бледным, ужасно серьезным и на редкость прямо держал спину – как на параде. Еще у него были слишком тонкие губы и слишком широкие ноздри. Свои прямые, светлые, как солома, волосы он стриг длиннее, чем требовалось по моде, и гладко зачесывал назад. Если Ядвига при знакомстве сразу протянул мне руку, Румпф этого не сделал, вместо этого он недоуменно, как какую-то диковинную букашку, принялся рассматривать меня сквозь свои очки в тонкой золотой оправе. Ужасно неприятный тип. Пока я раздумывала, обидеться мне на Румпфа или просто игнорировать его, мама предложила приступить к работе.

Вход в усыпальницу Тутмоса III располагался высоко над землей, почти на самой вершине скалы, и был прорезан между двумя напоминающими колонны выступами камня. При виде этого маленького отверстия сердце мое пустилось вскачь, и не только от возбуждения и восторга, но и от тревожных воспоминаний. Когда я была здесь в последний раз, мне пришлось столкнуться лицом к лицу с самыми коварными и беспощадными Змеями Хаоса. Это была смертельная схватка. Даже сейчас, прикрыв глаза, я снова слышу долетающий из мрачных глубин усыпальницы злобный смех фон Браггеншнотта.

Глупости. Какой еще смех? Несколько дней назад я сама, своими глазами видела фон Браггеншнотта. Он сидел в кабинете Масперо, в Каире.

Если он, конечно, не успел перебраться сюда. Я нервно взглянула наверх, на вход в усыпальницу.

Мы привязали наших осликов у подножия скалы, рабочие принялись сгружать необходимые инструменты и снаряжение, и вскоре можно было начать подъем ко входу в усыпальницу Тутмоса III. К счастью, первой должна была подниматься не я – это почетное право предоставили моей маме.

Я наблюдала за тем, как она взбирается по вырезанным в скале, крошащимся под ногой ступенькам, а потом преодолевает последний отрезок пути по шаткой лестнице. Следующей была очередь польского медведя Ядвиги. Честно признаюсь, я очень боялась, что лестница не выдержит и обломится под этим здоровяком. Судя по печальному выражению лица Ядвиги, он перед началом подъема думал то же самое. Однако лестница оказалась гораздо прочнее, чем казалась на вид, и Ядвига благополучно достиг цели.

Потом настал мой черед. Я осторожно взбиралась по каменным ступенькам, боясь засыпать камешками стоящего внизу рабочего. Впрочем, тюрбан у него был таким толстым и многослойным, что его голова не почувствовала бы и падения кирпича.

Наученная горьким опытом, я на этот раз все продумала наперед, и сейчас на мне под платьем были надеты брюки моего брата Генри, так что можно было не думать о том, что кто-то может увидеть мои панталончики. И знаете, я вам скажу, когда у тебя прикрыто все, что нужно, чувствуешь себя намного увереннее и бодрее.

Лестница, как я уже говорила, была отвесной и шаткой. Поднимаясь по ней, я изо всех сил старалась не думать о твердых острых камнях внизу, далеко под моими ногами.

А потом настал самый трудный момент – верхний край лестницы немного не доставал до выступа перед входом в усыпальницу. Здесь нужно было подтягиваться, но, к счастью, делать этого мне не пришлось. Из темного отверстия наружу высунулся Ядвига и протянул мне руку.

– Спасибо, – сказала я, когда благополучно забралась на выступ скалы.

– Не за что, – угрюмо ответил поляк. – Просто не хотел, чтобы вы разбились насмерть раньше, чем мы хотя бы одной ногой ступим в могилу.

Да, веселый у него взгляд на мир, ничего не скажешь.

Когда рабочие распаковали принесенные с собой электрические фонари, мама подошла ко мне и спросила:

– Ты готова, дорогая?

Я улыбнулась, едва не захлебнувшсь от восторга, что ко мне обращаются как к равной, и поспешно откликнулась:

– Готова!

Мама взяла меня за руки и тут нахмурилась.

– Скажи, зачем ты притащила с собой этот про́клятый ридикюль? – спросила она.

– Э… – протянула я, пряча за спину правую руку с подвешенным к ней ридикюлем. – Все еще учусь носить его, как договаривались.

Затем я обошла маму сзади и взяла своей левой рукой ее правую руку.

Мама вздохнула, покачала головой, но ничего больше не стала говорить, и мы вместе с ней подошли ко входу в гробницу.

Здесь, у входа, я почувствовала кружащие внутри, во мгле, вихри древней магической энергии. Они вырывались наружу, на свет, прикасались к моей коже, пульсировали. Их пульсация напоминала мне редкие удары барабана. Или сердца.

– Как я люблю этот миг, – доверительно шепнула мне мама, – когда замираешь перед тем, как шагнуть в прошлое и увидеть все хранящиеся в нем чудеса.

Мы с мамой вместе, рука в руке, вошли внутрь.

Я тут же вздрогнула под ударом обрушившегося на меня потока мут и хека и принялась делать медленные глубокие вдохи, надеясь, что мама ничего не заметит.

– Зябко здесь после жаркого солнца, – сказала мама. Я пристально взглянула на нее. Может быть, она способна ощущать примерно то же, что и я, и лишь по ошибке принимает это ощущение за озноб? Однако выглядит она при этом совершенно спокойной. Вот черт! А ведь на миг у меня появилась было надежда на то, что мама, как и я, обладает способностью – пусть и неразвитой – обнаруживать про́клятые предметы и замечать следы темной магической силы.

Мы прошли с мамой по туннелю до первого лестничного пролета. Остальные члены нашей группы шли следом за нами. Я чувствовала себя так, словно иду против течения в потоке зловещей мрачной энергии, частицы которой пытаются поникнуть мне под кожу. Я ощущала гнетущее присутствие душ давно умерших людей – они вились в окружающем воздухе, давили, пытались прогнать меня прочь, подальше от этого места. Я подняла руку и вцепилась пальцами в висевшие у меня на шее защитные амулеты. Их было три. Как только я прикоснулась к амулетам, давление ду́хов ослабло, мне стало легче дышать. Я мысленно обратилась к египетским богам с просьбой простить нас за то, что мы потревожили покой их святилища.

Я крепче сжала в руке свой электрический фонарь – увесистый, вселяющий уверенность. У меня в голове мелькнула нелепая мысль: что, интересно, думают о наших технических достижениях древние боги – если они действительно смотрят сейчас на нас? И воспринимают ли они эти достижения как какую-то новую разновидность магии? Мое сердце возбужденно забилось. А в самом деле, электрические фонари – это магия? Если да, то, стало быть, магию можно объяснить с помощью науки? У меня даже закружилась голова, настолько многообещающей показалась мне эта ошеломительная мысль.

Вдруг откуда ни возьмись показалась большая толстая рука, схватила меня и отдернула назад. Я оглянулась и увидела за своей спиной Ядвигу. Он сказал, грустно покачивая своей медвежьей головой:

– Осторожнее. Вы еще слишком молоды, чтобы сломать себе шею.

Я снова посмотрела вперед и увидела прямо перед собой ритуальный колодец шириной в несколько метров и глубиной… Кто его знает, какой он глубины? Ясное дело, что не маленькой. Может быть, такой глубины, что улетишь по нему прямо в Подземный мир мертвых.

– Благодарю вас, мистер Ядвига, – сказала я и мысленно взяла себе на заметку, что на работе нужно думать о работе, а не витать в облаках и не забивать себе голову дурацкими вопросами.

Когда мы вошли в тамбур перед погребальной камерой, Ядвига и Румпф восторженно забормотали и ринулись исследовать стены. Пока они восхищались написанным на стене полным текстом Книги Мертвых, я получила возможность немного акклиматизироваться к здешней атмосфере. Воздух в тамбуре был густо пропитан магической энергией, она переливалась в нем, обрушивалась на меня мощными волнами. Брр! Я и не знала, какую невероятно сильную защиту против этой энергии обеспечивало мне Сердце Египта – амулет, с которым мне довелось оказаться в этом месте во время своего предыдущего похода в усыпальницу.

Стараясь не думать о сгустках кружащей вокруг меня разрушительной магической энергии, я принялась внимательно слушать маму, которая рассказывала сейчас Ядвиге и Румпфу о том, как она вместе с папой обнаружила усыпальницу Тутмоса III в 1899 году, когда руководителем Службы Древностей был Лоретти, и как затем Лоретти пытался присвоить честь первооткрывателя этой усыпальницы (об этом мама старалась говорить как можно спокойнее, что было очень для нее непросто). Пока мы продвигались к главной погребальной камере, она продолжила свой рассказ и поведала историю о том, как наш папа расшифровал ряд текстов, из которых следовало, что военачальник фараона, Аменемхеб, был похоронен рядом с самим Тутмосом III.

– А я по-прежнему считаю, что это заблуждение, – сказал Румпф. – Аменемхеб, скорее всего, похоронен в Долине Благородных рядом с другими высшими чиновниками и знатью.

– Я согласна, хоронить военачальников рядом с фараонами было не в традициях древних египтян, – ответила мама, – но исследования мистера Трокмортона принесли богатые плоды, даже если нам еще не удалось до конца понять смысл расшифрованных им текстов. Именно поэтому мы и находимся здесь, джентльмены. Мы собираемся уточнить правильность наших предположений, сделав для этого переводы ряда новых текстов – они находятся в потайном крыле усыпальницы, которое обнаружила в прошлом году наша дочь. Тогда мы не успели как следует исследовать это крыло, это является целью нашей нынешней экспедиции.

«Интересно, – подумала я, – почему мама ничего не говорит им о том, что мы собираемся искать следы, ведущие к храму Тутмоса или бога войны Манту? Она не доверяет им? Или просто не торопится выдвигать теорию, которая может не подтвердиться?»

Мама вошла в погребальную камеру, Ядвига и Румпф буквально наступали ей на пятки – им не терпелось увидеть ожидающие их чудеса. Войдя в погребальную камеру, я услышала хлынувший на меня со всех сторон громкий шелестящий звук. Так могла бы хлопать крыльями сорвавшаяся в небо стая голубей.

Но, разумеется, это были не голуби, это были заклинания, благословения и проклятия, наложенные жрецами тысячи лет тому назад, чтобы защитить вечный сон фараона. Если мне повезет, часть невидимых защитников мертвого Тутмоса сумеют узнать меня и вспомнить, что я не сделала ничего плохого: не шумела, не кричала, не пыталась украсть ни одного предмета, который должен верой и правдой служить фараону в его посмертной жизни.

Рабочие сложили свое снаряжение в главной погребальной камере и начали готовиться к работе. Ядвига и Румпф принялись с нескрываемым восхищением изучать помещение. Честное слово, они вели себя словно пара мальчишек в кондитерской лавке!

Впрочем, не мне их осуждать. Хотя я сама уже успела побывать здесь, мое сердце тоже учащенно забилось, и я тоже дрожала от восторга. Я представила себе, как четыре тысячи лет назад в этой усыпальнице трудились древние египтяне, вырезавшие вот эти каменные узоры, создавшие этот величественный саркофаг.

Я притихла, закрыла глаза, и мне показалось, что я слышу эхо давным-давно отзвучавших голосов, шарканье древних инструментов по камню. И тут я вспомнила о лежащем у меня в кармане кусочке Вавилонского кирпича. Немного подумав, я сунула руку в карман и сжала обломок в своей ладони.

В моих ушах щелкнуло – так иногда бывает, если широко зевнуть после сна, – и в тихо шепчущих голосах сразу что-то изменилось. Я внимательно прислушалась и постепенно начала разбирать слова.

«Я птица Бену, душа Ре, сопровождающего странствующих богов в Подземный мир Дуат».

«…они подняли мятеж, они поступили дурно…»

«Они умалили великое до ничтожного».

«Слава обитающему в Его святилище, Тому, кто воскресает в сиянии Своем…»

– Теодосия!

Услышав мамин голос, я подпрыгнула от неожиданности, а шепчущие голоса стали звучать тише.

– Да, мама?

– Проведешь нас в ту часть усыпальницы, которую ты открыла?

Я почувствовала прилив вполне объяснимой гордости, которая быстро сменилась смущением, поскольку все повернулись и принялись восхищенно смотреть на меня. Вот уж никогда не думала, что так неловко начинаешь чувствовать себя, оказавшись в центре внимания.

Стараясь держаться так, словно не происходит ничего особенного, я направилась к открытому мной крылу усыпальницы.

Вход в крыло преграждал такой плотный занавес злобной магической энергии, что я пошатнулась и громко ахнула. Восстановив равновесие, я бросила быстрый взгляд на маму, но она, по счастью, была занята разговором с Румпфом и ничего не заметила. Что касается Ядвиги, то он молча окинул меня печальным взглядом, словно в любой момент ожидал прихода смерти – то ли своей, то ли моей.

Сжав зубы, я двинулась вперед. Воздух был таким тяжелым, таким отравленным темной магией, что я только диву давалась: как могут не чувствовать этого остальные? Как они могут не замечать этот мерзкий тошнотворный запах серы? Все стены были покрыты жуткими изображениями: вот люди, убивающие друг друга на поле боя, а вот фараон, безжалостно казнящий бесконечные вереницы пленников. Все картины были нарисованы красной краской – прошли тысячи лет, но стены до сих пор казались густо забрызганными кровью.

Преодолевая отвращение, я старалась по-новому всматриваться в эти ужасные сцены, мне очень хотелось понять, что передо мной: просто гробница военачальника или погребальный храм, посвященный египетскому богу войны Манту в благодарность за все одержанные Тутмосом победы?

Или здесь действительно можно найти важные ключи, которые укажут путь к еще не открытому храму Тутмоса III, в существовании которого я пыталась убедить своих родителей?

– Нам нужно найти способ спуститься вниз, – сказала я маме.

– Да, дорогая. Мы об этом подумали. – Мама отступила в сторону, а вперед вышел Набир с деревянной лестницей в руках. Он осторожно опустил ее, проверил, хорошо ли она упирается нижним краем в дно колодца, а затем спустился первым, чтобы придерживать для нас лестницу там, внизу.

Я быстро спустилась по лестнице, за мной мама и остальные, и мы пошли по короткому переходу к гробнице. Не забывая при всем своем нетерпении об осторожности, я зажгла свой электрический фонарь и направила его вперед, чтобы осветить переход. Направила и ахнула.

– А куда ты девала все вещи? – спросила я.

– Какие вещи, дорогая? – нахмурилась мама.

– Ну, те, которые здесь были, – неистово махнула я рукой. – С артефактами, сокровищами…

Мама неловко покосилась на остальных и сказала, понизив голос:

– Когда твой папа вернулся сюда, никаких сокровищ здесь не было. Но все равно ты сделала удивительное открытие, – поспешила добавить она.

Я отвернулась в сторону, мне стало нехорошо, потому что сокровища здесь были. Более того, их здесь было немерено. Это означает, что Змеи Хаоса успели унести и спрятать их до того, как папа вернулся сюда после разговора с доктором.

Замирая от страха, я подняла глаза, чтобы посмотреть на вырезанный на дальней стене камеры огромный барельеф Тутмоса III. На груди фараона сверкало Сердце Египта.

Когда я в последний раз видела его, рядом был фон Браггеншнотт. Его руку намертво приклеила к каменной стене та самая темная магическая сила, которая соединила в единое целое амулет и барельеф. Сейчас я была бесконечно рада тому, что на стене больше не осталось приклеенной к ней руки – бесполезной, оторванной, сморщенной, жуткой.

– О, ты только взгляни! – воскликнула мама, подходя ближе и поднимая свой электрический факел. – Выглядит совершенно так же, как Сердце Египта.

Это и было Сердце Египта, но не могла же я сказать об этом маме. Пусть уж лучше думает, что артефакт похитил неуловимый умный вор, и не знает о том, что его вернула на законное место ее собственная дочь.

Глава двенадцатая. Где ты прячешься, Храм?

Часа примерно через три у меня начали слезиться глаза и ужасно разболелась голова. Мы решили разбиться на группы, чтобы каждая из них взяла на себя какую-то часть огромной усыпальницы, что позволяло сразу охватить бо́льшую площадь и быстрее исследовать весь памятник. Конечно, все это прекрасно, но, черт побери, будет у нас сегодня перерыв на ленч или нет?

Я отвернулась от резных изображений на стене, которые рассматривала, чтобы спросить об этом у мамы, но обнаружила, что стою в подземной камере одна-одинешенька. Неужели они уже пьют чай и едят сандвичи, а меня позвать забыли?

«Или, еще хуже, уже все закончили и уехали домой без меня», – подумала я, не услышав долетающих хотя бы издалека голосов. Это значит, что я совершенно одна в потайном крыле усыпальницы, которое я сама и открыла. Словно притянутая чьей-то невидимой рукой, я медленно подошла к дальней стене камеры, где находился огромный барельеф Тутмоса III. Когда я впервые увидела его, лицо фараона было угрюмым и пугающим, на нем читалась жажда ужасной и неотвратимой мести. Но после того как я вернула Сердце Египта на его законное место в стене, выражение каменного лица изменилось. Неведомая мне магическая сила соединила амулет в одно целое с барельефом и изменила облик фараона – теперь Тутмос, конечно, выглядел могущественным, но в то же время милосердным правителем.

И нигде на стене не осталось и следа от руки Браггеншнотта. Ни клочка кожи, ни ногтя, ничего. Интересно, как они избавились от нее? Вырезали из стены вместе с камнем? Или призвали на помощь магию? Я наклонилась ближе, чтобы внимательнее рассмотреть Сердце Египта. Края амулета полностью слились с каменной стеной, стали с ней одним целым. Это действительно было Сердце Египта, в буквальном смысле этого слова.

Я замерла. Вот оно что! Интересующие нас тексты следует понимать буквально!

Мы успели найти много упоминаний о храме Тутмоса III, и из них вроде бы ясно следовало, что это просто храм, находящийся здесь, в усыпальнице фараона. Во всяком случае, до этой минуты именно так все мы и считали. Но что, если слова о том, что Тутмос недоволен тем, что остается в тени царицы Хатшепсут, и желает стоять выше, чем она, следует понимать буквально, а не как намек на то, что мать Тутмоса захватила власть и отстранила сына от трона?

Что, если прочитанные таким образом тексты укажут нам путь к загадочному храму?

Вполне возможно, нам следует начать осмотр всех монументов и сооружений, которые построила Хатшепсут.

И как только я подумала об этом, у меня в голове всплыла картина, которую я наблюдала сегодня ранним утром по дороге сюда, в Долину Царей, – погребальный храм Хатшепсут, врезанный в склон скал в Дейр эль-Бахри.

– Есть! – прищелкнула я пальцами.

– Что такое, дорогая? – раздался прямо у меня за спиной мамин голос. – Хочешь перекусить?

Слишком возбужденная, чтобы думать о еде, я стремительно повернулась лицом к маме и выпалила:

– Храм Хатшепсут в Дейр эль-Бахри. Вот где нужно поискать.

– Почему именно там?

Я быстро пересказала все упоминания о храмах, которые встретила этим утром на стенах усыпальницы, и объяснила свою теорию о том, что все надписи следует понимать буквально.

– Эврика! – воскликнула мама, широко улыбаясь.

– Эврика? – переспросила я.

– Да, так обычно кричат золотоискатели, когда находят золото, но то, что ты нашла, дороже золота! Ты гений, дочка!

Мама обняла меня, да так крепко, что я едва не задохнулась. Впрочем, я так ликовала оттого, что мама назвала меня гениальной, что просто не заметила этого.

Хотелось бы надеяться, что эта гениальность компенсирует мои странности.

Вечером, когда мы возвращались из Долины Царей домой, я готова была соскочить со своего ослика и лететь вперед, словно на крыльях. Я забыла про голод, у меня не болела голова, я готова была работать всю ночь.

Однако всем остальным был необходим отдых. Кстати говоря, по мере того как мы приближались к дому, моя эйфория понемногу испарилась, осталось лишь глубокое удовлетворение от хорошо сделанной работы и усталость.

Когда мы подъехали к дому, навстречу вышел Гаджи, чтобы поприветствовать нас и развести по стойлам наших осликов. Я вопросительно подняла брови, Гаджи отрицательно качнул головой.

Когда мама и Набир направились к дому, я немного задержалась и спросила у Гаджи:

– Безрезультатно?

– Они все уехали, – покачал он головой. – Нигде никаких следов. На том месте, где жила моя семья, инглизы построили большой отель.

– Мне очень жаль, – сказала я и, немного подумав, продолжила: – А как насчет лавок? Твои родственники всегда покупали продукты и вещи в одних и тех же местах? Если так, то, может быть, они продолжают посещать те же лавки, хотя и переехали?

– Верно, клянусь Юпитером! – повеселел Гаджи. – Обязательно проверю.

Закончив с этим, я поспешила домой, чтобы успеть умыться перед ужином, и сразу же прошла в свою комнату.

Войдя в нее, я едва не вскрикнула от удивления. Все в комнате было перевернуто вверх дном.

Простыни и подушки сброшены с постели, мой дорожный чемодан открыт и перевернут вверх дном, ящики комода выдвинуты и сброшены на пол, все перерыто и валяется вверх тормашками. Перевернута вверх дном даже корзинка для переноски Исиды. Мой взгляд метнулся к ящику с землей – он был слегка сдвинут с места, однако в самом ящике вроде бы никто не копался. Чтобы быть абсолютно уверенной, я подошла и опустилась возле ящика на колени. Немного помедлила, страшась притронуться – если табличка исчезла, что мне тогда делать?

Я глубоко вдохнула, взялась рукой за край ящика и слегка приподняла его над полом. Тяжелый. Чтобы окончательно удостовериться, я подобрала один из валявшихся на полу карандашей, потыкала им в землю и вскоре наткнулась на табличку.

Сразу обмякнув от схлынувшего напряжения, я негромко позвала:

– Исида.

Послышалось негромкое ворчание, затем из-под кровати высунулась блестящая черная голова с острыми торчащими ушами.

– Исида, – радостно повторила я, затем нагнулась, подхватила кошку и прижала ее к своей груди.

– Мне очень жаль, – сказала я и уткнулась носом в мягкую шерстку Исиды. Не выпуская кошку из рук, я села на кровать и еще раз огляделась вокруг. Чьих же это рук дело?

Исида завертелась, запросилась вниз. Я осторожно поставила ее на пол, и она рванула к окну. Я открыла его и выпустила Исиду на улицу. До чего же жаль, что кошки не умеют говорить!

Оставив окно открытым, я вновь переключилась на комнату. Пожалуй, следует все прибрать здесь до того, как этот разгром увидит мама.

И я принялась собирать разбросанную одежду и складывать в чемодан. Продолжая механически заниматься делом, я гадала о том, кто же это побывал в гостях у Исиды, пока меня не было дома. Первыми на ум, разумеется, приходили слуги Хаоса, но их можно было только подозревать. Да, я терпеть их не могу, но это не доказательство. Я с кряхтением задвинула вновь набитый одеждой чемодан на его прежнее место.

Мог ли это сделать Гаджи? По правде говоря, я мало что знала о нем. Может быть, он думал, что у меня в комнате хранятся деньги или ценные вещи, и решил украсть их? Если так, то его трудно винить. Он нищий, а нищета разъедает душу, как ржавчина.

А может быть, это Хабиба? Она целыми днями слоняется по дому, словно черная молчаливая птица… Между прочим, ничто не мешает мне зайти на кухню, чтобы перехватить что-нибудь из еды, а заодно и взглянуть лишний раз поближе на нашу загадочную экономку.

Подходя к кухне, я уловила носом восхитительные ароматы. Дай бог, чтобы это не Хабиба рылась в моей комнате. Было бы невероятно жаль расстаться с такой великолепной поварихой! Тем более что на маму в роли кухарки рассчитывать не приходится.

Когда я вошла на кухню, Хабиба взглянула на меня от стола, на котором она мелко рубила какую-то зелень очень-очень острым ножом.

Я сглотнула и подумала, что, может быть, мне не следовало приходить сюда.

Когда Хабиба увидела, что это я, в ее темных глазах что-то промелькнуло (затрудняюсь сказать, что именно) и она спросила.

– Мисс-эфенди что-то угодно?

– Да, – ответила я. – Я очень проголодалась и хотела спросить, скоро ли ужин.

– Скоро, – коротко ответила Хабиба и вновь принялась умело рубить зелень быстрыми, точными движениями ножа.

– Занятый у вас день выдался? – спросила я.

– О, очень занятый. Я готовила, прибиралась и снова готовила. – Хабиба вновь взглянула мне в глаза, и я прокляла паранджу, закрывавшую почти все ее лицо. Чертова занавеска, ничего за ней не различишь! А за нашей экономкой, решила я, не помешает последить внимательнее, непростая она штучка!

Что же касается меня, то сегодня я была близка к провалу. Как никогда близка. Кто-то знал, что никого из нас не будет дома, и воспользовался этим на всю катушку. В следующий раз ему может повезти. Это значит, что мне необходимо как можно скорее избавиться от Изумрудной таблички, пока она не попала в чужие руки.