Текст книги "Кошачья добыча"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Розмари не была уверена, откуда пришла к ней эта мысль, но что-то, не звук, не движение, заставило перевести взгляд вверх, к густящейся под стропилами блеклой темени. В тенях ярко поблескивала пара кошачьих глаз. Только не вниз! – мысленно взмолилась она, делая вид, что копошится туда-сюда по дому, собирая отбросы, – и, присовокупив к тем кучку костей с куриной тушки, оттащила заваль на улицу. Дойдя до края двора, выбросила остатки близ мусорной кучи. За долю вдоха Мармелад оказался рядом. Намотав два круга вокруг лодыжек женщины, урча как буря, кот обосновался у ног, с хрустом разгрызая косточки. Розмари присела рядом в подступающих сумерках.

– Мне надо уходить, Марми. И тебе тоже. Хотела бы я сказать на прощание: беги к дому Хилии и поселись там. Она даст тебе приют.

Кот приостановил хруст и уставился на Розмари, буравя глазами. Я живу здесь, казалось, говорил его взгляд.

– Как и я, – проговорила она; поток внезапно подступивших слёз прихватил за горло. – Но мне нельзя оставаться здесь дольше. Пелл слишком многое собирается поменять. Убить моих кур. И превратить Гилльяма в кого-то с именем Уилл, кого-то вроде него самого. И сделать со мной… из меня… что-то. – Ей не хватало слов объяснить, в когоона начинала превращаться. В нечто слепо повинующееся командам Пелла, подчищающее за ним углы и покорно подставляющее тело под его нужды, – никогда не смея поднять голос и заговорить ни о пользуемых им вещах, что принадлежат ей, ни о любой из сотни болезненно ранящих манер. – Я не желаю стать такой. Оттого и оставаться не могу боле здесь.

Мармелад раскатисто заурчал.

– Я не могу защищать свою территорию подобно тебе. Не без риска попасть ему под руку. А причини он мне серьёзный вред, или вовсе убей, то кто защитит тогда Гилльяма от него? Даже останься я здесь и сражайся ежечасно с Пеллом, он не оставит попыток изменить Гилльяма на свой лад, чего я не хочу. У меня нет выбора, кот. Мне надо сбежать.

– Рози! Рози, где ты? – Голос Пелла звучал больше раздражённым, чем обеспокоенным её отсутствием. Розмари мигом шикнула на кота, заставляя того испуганно шарахнуться, умчавшись в темноту. Утерев лицо фартуком, она прошлась до задов коровника.

– Я проверяла корову, – солгала мужчине. – Мне и вправду лучше взять её завтра до Бена.

– Да знаю я, ты уже говорила. – Пелл был нетерпелив и раздражён. – Вернись в дом. Я не могу отыскать монет.

Сердце в груди пошатнулось. Деньги. О чём это он завёд речь? Потом вдруг поняла. Еёденьги. С уходом Пелла они истратили последние из егона рыбу и картофель. Каждый медный пенс в полотняном кульке за коробом с щепой для розжига, был её, заработанный тяжким трудом, по крохам за раз. Не то, что бы там было так уж много. Но он заберёт всё. Она знала это. Розмари вспомнились крупицы серебра, заработанные сегодня. По крайней мере, хоть те были пока что завязаны в карман передника. И уж об этом он по-любому не мог догадываться. Женщина медленно двинулась обратно к коттеджу, споря сама с собой. Пелл мог предполагать, что у неё водятся кой-какие деньги. И покажи она хоть раз любую из нычек, он отберёт всё. Что обойдётся дороже, серебро в кармане или медь в банке?

– Розмари! – донёсся злой выкрик, и она вдруг расслышала вопли Гилльяма.

– Нет, нет, нет! Ты вредишь ему! – Сорвавшись в бег, женщина рывком распахнула дверь.

– Что? Что случилось?

Гилльям растянулся в углу, рыдая. Ухватившись, прижав к груди, за свой колченогий стульчик, теперь, – напрочь разломанный. Постель валялась на полу смятой кучей. Рассерженный донельзя Пелл крутанулся лицом к Розмари.

– Куда ты зажала монеты, женщина? Банка под стропилами пуста.

– Что ты с ним сделал? – потребовала она.

Гилльям с трудом ловил воздух, словно никак не мог отдышаться.

Пелл одарил сына презрительным взглядом.

– Ничего ровным счётом. Я пытался было использовать стул, чтобы поискать деньги, и тот обвалился прямо подо мной. Ну, он и зашёлся слёзками насчёт развалюхи. – Мужчина покачал головой. – Парень напрашивается на жёсткость.

– Нет! – негодующе завопил Гилльям. – Нет, это ты смолал его и меня стоклнул вниз! Ты токлнул вниз! Пихать – глубо! Это ты смолал мой стул!

– Не моя вина, что тот был сделан тяп-ляп. А ты слишком здоровый, чтобы плакаться о каждой мелочи. Ничего бы не случилось, будь банка с деньжатами там, где должна. Розмари, куда ты сунула монеты?

Она была потрясена, сколь быстро он обрушился до уровня двухлетней давности, пытаясь переложить вину за собственную дурость на кого-то другого. Внезапно смертельное спокойствие хлынуло ледяной струёй по жилам, остужая гнев, как если бы кровь обратилась морской водою, – когда до неё дошло, чемкоротал время Пелл. Банка под стропилами. Он взобрался на крошечный стульчик Гилльяма, чтобы дотянуться до балок.

– Кто, как не ты, держал там деньги. Подальше от меня. Помнишь? Так что я не могла сглупить по-новой насчёт того. – Пересёкши комнату, Розмари подхватила Гилльяма. Малыш крепко прильнул к ней, уцепившись и зажимая между ними стиснутые обломки любимого стула; и обнаружила, что сжимает ребёнка ответной хваткой. – Не плачь, сынок. Мы соорудим ещё один, другой.

Сделав дрожащий вздох, Гилльям, ободрённый материнскими объятиями, глянул поверх её шеи с новым воплем:

– Ты мне не нлавишься! Ты смолал мой стул!

– Ох, заткнись же. Рози. Я прошу о чём-то вправду важном. Забудь на пару минут об этом сопляке. Кудаты перепрятала деньги? Мне надо в город, и я не могу тронуться без пенни за душой.

Внезапно яркое воспоминание из прошлого переполнило её. Стоя здесь же, длинным прутом она наощупь пропихивала банку с деньгами из балок. С тяжеленным из-за беременности животом, женщина не могла довериться стулу, – будучи не вправе рассчитывать, что тот, взгромождёный на стол, выдержит сдвоенный вес. И когда маленький горшок упал, разлетевшись черепками, она получила подтверждение того, что и так уже знала. Ни единого завалявшегося медяка. Она была так голодна, той ночью.

По-прежнему с Гилльямом в руках, широким щагом она пересекла комнату, выхватывая небольшой мешочек из-за коробки со щепой. Рванув завязки, швырнула на пол содержимое. Россыпь мелкой меди со звоном раскатилась по камням. Розмари отбросила опустелую суму на кровать.

– Бери их, – сказала она. – Забирай каждый пенни, ни в жизнь тобой не заработанный. Забирай каждую кроху. А после проваливай и никогда не возвращайся больше.

– Тупая сука, – рявкнул он с чувством. – Я беру всё. – Без тени стыда Пелл повалился на пол, ползая на коленях и выискивая каждую монетку. Крякнув, забрался под стол, говоря словно с одышкой:

– Я собираюсь в город. Повстречаюсь кое с кем, поболтать о делах. Выпить кружку или две пива со старыми приятелями. Но я вернусь. Потому что это – мойдом. Может, дед и завещал всё мальчишке, но каждый в городе знает, чтодолжно было перейти мне по праву. Вот как должно быть дело. И вот как оно будет. Смирись, и тебе же обойдётся проще. Или проваливай сама. Я не против, куда и как.

С шумным кряхтением, мужчина натужно поднялся на ноги. Лицо его покраснело, а прекрасная тонкая рубашка смялась, казалось, пойдя складками. Пелл вытащил из-за пояса собственный пустой кошель, ссыпая внутрь её скудные сбережения. Но его короткий приказ убираться вдруг заставил переменить всё.

– Эти дом и земля – Гилльяма, отданные ему во владение дедом, коль уж ты сам никогда и ничего не делал для собственного сына. И я не позволю тебе забрать их.

– Не разговаривай со мной так! – предупредил он её. Привязав кошель к поюсу, уставился во все глаза на Розмари. Она стояла, где и прежде, твёрдо упираясь подошвами в землю, – и пару блудных монет, нечаяно закатившихся под ноги. Она нуждалась в них, и оттого стояла на своём, когда тот начал наступать на неё. Розмари встретилась с Пеллом глазами. Её храбрости не хватило бы даже возразить ещё хоть что-нибудь разозлённому мужчине перед нею, но отчаяная нужда в последних монетах заставила с вызовом выпрямиться, прежде чем тот внезапно взорвался гневом.

Стоило Пеллу вздёрнуть руку, и неверие приморозило её к месту. Она развернулась боком, прикрывая Гилльяма от удара. Он не посмеет! —взвизгнул пронзительно разум.

Посмеет. Он убьёт тебя, раззадорившись. Как раз это сейчас у него в мыслях.

Он не может! Спор доводов занял меньше секунды. Его рука была в движении, а она всё ещё не двигалась, по-прежнему прикрывая крохи монет, что надеялась сохранить для себя. Быстрее падающего кулака кот соскочил со стропил. Вызверив когти, полыхнул на голове и плече Пелла, огребая с воем того по лицу. Удар Пелла пришёлся в один миг для Розмари – и он развернулся, столкнувшись с гневно рычащим, плюющимся слюной и гневом котом. Розмари же отлетела в сторону, рухнув на одно колено, стремясь уберечь Гилльяма от болезненного падения на пол. Резкая боль прострелиа ногу, но она так и не уронила ребёнка.

Пелл обеими руками обхватил Мармелада, и кот, недолго думая, вонзил клыки в мягкое местечко между пелловыми пальцами, большим и указательным. Безмолвно взвыв, мужчина отшвырнул в сторону несчастного кота. Бедолага с лёту врезался в стену, повалился на пол и молниеносно дал стрекоча в распахнутую дверь.

– МАРМИ! – пронзительно завижал Гилльям.

Схватившись кровоточащими руками за исцарапанное лицо, Пелл сверкнул глазами.

– Чтоб никаких воплей здесь! – остерёг мальчика, тыкая дрожащим пальцем в сторону Розмари. – Ты. Приберись-ка пока здесь, прежде чем я обернусь. – И мерзкая до тошноты ухмылка обнажила зубы, покуда мужчина оглядывал побелевшего как мел ребёнка. – Кисе нравится летать, – проговорил он и загоготал.

Розмари с трудом взгромоздилась на ноги, по-прежнему удерживая при себе сына.

– Нет. Мой кот. Мой Марми! – Крошечное тело Гилльяма, дошло до неё, было туго сковано не страхом, но гневом. – Ты плохой! Плохой, плохой, плохой!

– Смотри за языком, парень! – Гневная злость притекла к лицу Пелла, пара жил на шее покраснела от натуги. Он придвинулся к ним обоим, сверкая глазами от ярости, по щекам из ранок от кошачьих когтей сочилась кровь. – Прикуси его, мелкий ублюдок, или я сам прихлопну тебе рот!

Отшатнувшись в сторону от него, Розмари развернулась и рванулась в ночь, унося с собой и Гилльяма, раз за разом выкрикивающего с вызовом:

– Плохой, плохой! – покуда мать спасалась бегством.

– Ш-ш-ш! – предостерегла она ревущего сына, прикрывая рот ребёнка ладонью.

Запаниковав, Гилльям цепко ухватился за пальцы, перекрывающие воздух, но Розмари оставила без внимания этот жест; она бежала и бежала, спотыкаясь на ходу, и снова переходя на бег. Колено готово было подвернуться. Но этого перепуганная женщина не могла себе позволить. Она нырнула вглубь поросшего мятликом дворика, где паслись обычно куры, припала к земле и затихла неподвижно.

– Молчи! – прошипела на ухо малышу. – Молчи. Мы прячемся. Мы не хотим, чтобы он нашёл нас.

Она убрала наконец руку, и ошарашенный Гилльям, всхлипнув разок, молча прильнул к материнскому боку. Дыхание сына было громким и порывистым; она побоялась, что Пелл легко найдёт их. Колено пульсировало такой сильной болью, что, казалось, ей больше и не встать, не говоря уже о том, чтобы бежать. Пелл объявился в дверном проёме, освещённом лампой, оглядываясь вокруг. Он не мог их видеть.

– Розмари! – проорал мужчина во весь голос.

Она затаила дыхание, а Гилльям сжался, тесно притулившись к матери.

– Розмари! Ступай сюда, глупая сука. Разгреби этот клятое дерьмо. Я хочу, чтобы всё здесь сияло от чистотм, прежде чем вернусь обратно! – Он ожидал. Она молчаливо съёжилась. – Даже не думай, что я вот так просто подзабуду всё! Как бы не так. Тебе же хуже потом придётся, если не явишься сейчас же! – Он подождал ещё раз. – Ты не можешь отсиживаться вечно!

Она уставилась на него через завесы травяных стеблей. Тот подтянул потуже плащ против возросших порывов ветра и грозящего вот-вот пролиться дождя. Нахмурился беспомощно, озирая безучастный пейзаж вокруг. Ему так сильно хотелось выйти победителем из этой схватки. Она страшилась, что мужчина решит простоять вот так всю ночь. Но внезапно Пелл зашагал прочь от коттеджа, направляясь к обрывистой дороге вдоль скал, что вела в город. Она разглядывала его, тёмный силуэт в вечерних сумерках, покуда мужчина демонстративно вышагивал по тропинке. Вдруг ощутила, как ещё одно крошечное тёплое тельце жмётся к боку. Опустив вниз руку, обнаружила Мармелада, припавшего к траве рядышком. И передёрнулась с ним на пару, положа пальцы на загривок, когда тот подобрался с осуждаюшим рычанием от прикосновения.

– Он едва не убил тебя, кот. Мне так жаль, – едва выдохнула она из себя слова, непрестанно глядя, как Пелл тащится пешком в гору. Женщина ещё раз дотронулась до шерсти, и кот заурчал снова.

Медленно пришло озарение. Кот принял на себя удар, спасая её.

– Пелл пытался ударить… Он запросто мог отшвырнуть к стенке… Меня… или Гилльяма. – Она качнула головой, пытаясь отрицать саму мысль об этом. Как малыша угораздило очутиться в том развале в углу? Что если Педд уже прошёлся кулаками по собственному сыну? В ушах вновь прогремели слова, что мужчина швырнул ей в лицо, то, от чего она ежечасно укрывала Гилльяма. Ублюдок. Устами собственного отца. Их коттедж больше не был убежищем. Но грозил стать тюрьмой. Весь её гордый вызов словно сдуло прочь нарастающим ветром.

– Надо бежать. – Без пристанища. Размокшими под дождём дорогами. Безвестными опасностями для неё и малыша. Голодая. Какое будущее она возможно могла найти? Что сделать, чтобы накормить их обоих?

Встав на лапы, Мармелад боднул Розмари в ногу. Пелл почти исчез из виду. Медля, она проговорила, едва осмелясь вымолвить мысли вслух:

– Не убегай я, то смогу сразиться за свою территорию. Быть может, до смерти. – И тут же усомнилась сама в себе. Откуда только в ней могла зародиться подобная идея? – О чём я думаю? Я даже не знаю, как это – сражаться. Он слишком велик для меня. Мне не победить Пелла.

Кот толкнулся мордочкой в руку, – ускальзывая прочь. Травяные стебли расходились и сходились, покачиваясь, за ним по пятам. Кот направлялся к вершине холма, к своей ночной охоте. Пелл окончательно пропал из виду.

Розмари проговорила вслух мысль, что висела в воздухе:

– Всякому известно, как бороться. Каждая живая тварь с детёнышами знает, как защищать их.

Она медленно поднялась на ноги. Потянулась вниз, касаясь колена и чувствуя пульсирующую теплоту. Опухоль. Она подхватила Гилльяма. Тот всё ещё дрожал, непривычно тихий.

– Не беспокойся. Он уже ушёл. Давайся вернёмся обратно. В наш дом.

Розмари попыталась было поставить сына прямо, чтобы тот шагал рядом с ней, но ноги у мальчика подгибались сами собой. Он повалился на бок, прямо как Мармелад в тот раз, растянувшись внизу стены. Разум внезапно подкинул перед глазами видение: её малыш, её мальчик, отброшенный к стене, развалившийся сломанной куклой внизу…

– Нет, – проговорила она понизившимся голосом. Розмари не станет покорно ждать, пока не произойдёт что-то в таком роде. Женщина подобрала сына с земли, раздумывая, каким же тяжёленьким тот подрос, – и пытаясь не задумываться о том, каково же придётся в дороге и как далеко сможет она нести его на закорках каждый день, устань малыш шагать на своих двоих. Поковыляла вперёд, пошатываясь, даже не надеясь согнуть колено.

В коттедже царил беспорядок. Мебель и припасы, и прочие вещи, пали жертвой спешных Пелловых розысков. Она опустила Гилльяма вниз на кучу барахла рядом с невыметенным очагом. Ребёнок немедля расплакался.

– Просто погоди немного, сынок, – проговорила ему, укладывая постель обратно, на верёвочную раму кровати. Уже и это смердело Пеллом. Весь дом целиком провонял им, подумала про себя. Розмари подхватила свой небольшой кошелёк с монетами. Вытрясая деньги на пол, она сжимала его за дно, а после зашвырнула остатки на кровать, где так запросто не расслышать звон притаенных медяков. Заглянула внутрь. Пять бронзовых медяшек. Не много, но лучше, чем ничего.

Собрав как надо кровать и разгладив покрывало, она обхватила Гилльяма, водружая на постель. Он ревел не переставая, но крики потихоньку всё же ослабевали. Ужас и ярость истощили его.

– Я не могу позаботиться о тебе как следует прямо сейчас, сынок. Твоя мама должна уложить кое-какие вещи для нас обоих.

Оставались ещё копчёная рыба, что она припрятала от Пелла, и серебряная монета. Женщина разожгла огонь и, вооружившись лампой, обыскала пол, по ходу поправив стулья и разложив обратно на стол скатерть. Пелл пропустил две монеты, что она успела прикрыть ступнёй; ещё один медяк нашёлся застрявшим в трещине. Навряд ли назовёшь богатством, но она сунула все три обратно в кошель. Последний же, серебряный, упрятала в самый низ джутового мешка, кроме тех двух медяшек, что прежде опустила в карман. Никогда не показывай все свои деньги, когда странствуешь.

Она пошарила в шкафах, но Пелл сожрал всё, что можно было съесть незамедля. Привычка к аккуратности не оставила её и здесь: попутно Розмари приводила дом в порядок, даже и собираясь оставить его завтра навсегда. Стоило задуматься над этим, и возник соблазн покрушить это место, но только на мгновение. Нет. Она полюбила этот маленький коттедж. Расставляя всё на место сейчас, женщина словно извинялась за то, во что собирается превратить его Пелл: грязную, мрачную лачугу-развалюху, усыпанную повсюду мусором и отбросами.

Гилльям приостановил плач. Он крепко заснул. Розмари так и оставила его, не раздевая. Она запаковала всю свою запасную одежду в мешок. Слишком мало, чтобы заполнить тот доверху. Женщина приспособила прошитые лоскуты под пару завязок для холщовой сумки, а затем собрала и уложила иголки, нитки и прочие вырезки. Кастрюля для готовки. Кремень и огниво. Немного прочих мелочей… и всё. Остаётся ещё место под одеяло с кровати. Потихоньку, чтобы не разбудить Гилльяма, Розмари выскользнула из дома и отправилась в коровий хлев. Там и спрятала мешок; вернись Пелл рано, не хотелось бы, чтоб он начал распросы, заметь мельком собранное. Пошлёпав по боку бодрствующую корову, женщина вернулась в дом.

Решение сбежать оформилось окончательно; но сердце никак не желало утихомириться. Ей не терпелось уйти отсюда немедленно, хоть Розмари и знала, что то было бы глупым шагом. В темноте, неся на себе Гилльяма и ведя в поводу стельную корову? Нет. Она выдвинется на рассвете. Пелл заявится на ночь глядя, пьяный по уши, если вернётся вообще, и проспит допоздна. Она улизнёт по свету, с отдохнувшим ребёнком, и им не придётся плутать в темноте. Разумно было сделать именно так, а она была разумной женщиной. Вернись Пелл вечером, и Розмари разыграет перед ним уважительное почтение, без разницы, что он там будет требовать от неё. Она была сильной. Она подготовилась как следует.

Вот почему, сказала Розмари самой себе, сейчас она усядется на свой старый разбитый стул, теперь, впрочем, куда сильнее расколошмаченный, – стараниями Пелла, в поисках денег швырнувшего тот прочь, – и выплачется. Она оплакивала себя, бывшую такой дурой, – и все свои труды, и любовь, что обошлись ей лишь в безобразную крошечную лачугу, загнанную меж болот и утёсов, – и превращённую её стараниями и потом в уютный маленький коттедж. А когда слёзы кончились, Розмари обнаружила, чтоделось заодно со слезами. Дурацкая связь, кою она чувствовала с местом, никогда взаправду ей не принадлежавшим, – последняя испарилась тоже. Пускай оно достаётся Пеллу. Пускай он заимеет всё. Может, тот и получит свою хибару; но её мальчика она заполучить ему не позволит. Никогда.

* * *

Мармелад без устали мчался сквозь тьму. Рёбра ныли, а в ушах всё ещё звенело от удара об стену. Он позволил горлу разродиться гневным рыком, и тут же сурово осёк себя, замолкнув. Разве он котёнок, чтобы вот так выдаться добыче – громким воем или вздыбленным хвостом? Ну уж нет, разумеется.

Женщина была смыслом. Мужчина – громаден и весьма силён. И быстрее, чем ожидалось. Кот подумывал, что легко ускользнёт от него, но взамен попался в цепкую хватку рук. Пойми тот, что может раздавить попавшегося в ловушку кота, а не отбросить к стене, и Мармелад давно бы был мёртв.

Что значило и то, не избавься он от человека, и в скором времени смерти ему не избежать уж точно. Мармелад изучал территорию. О сдаче не шло и речи. Бой с мужчиной продлится до смерти.

Но как в одиночку прикончить столь громадного зверя?

Человек не знал пути, что тропинкой вился вдоль скал. Быть может, когда-то эти места и были знакомы ему, но не теперь. Ночь стояла тёмная, облака насмешливо поддевали блеклую луну. Человек спотыкался, не раз и не два, громогласно сквернословя, и шагал дальше. Голые скалы высились без единого деревца; лишь кустарник да рослые травяные стебли устилали те ровно ковром. И ни малейшего укрытия от ветра. Какая же малость, подумал кот про себя, отделяла человека от края земли. Взморье ниже скалистой гряды ощеривалось обломками сланца. Прибывающий прилив верно набегал к самому краю обрыва.

Но человек придерживался прежней тропы, спешно пытаясь добраться до города, порой едва не срываясь с шага вприпрыжку. Мармелад вполне мог состязаться с ним в темпе, но всё равно оставался позади. Неуклюже тащась, мужчина скрылся в подступающих ближе сумерках, держа извилистый путь к вершине скалы. В спину подувал весенний ветер, тёплый и полный обещаний на скорый дождь. Ночь оживала, и время складывалось как нельзя лучше для хорошей охоты – на кота, если б тому не было нужды убить этого громадного тупицу первым. Невидимый, кот крался в травяных зарослях по человеческим следам. Ветер, колыхающий высокие стебли прошлогоднего сухостоя; шёпот и тихое журчание волн, оббивающих каменистый пляж грядами ниже, скрывали охотника от преследуемой добычи. Поспевать за той оказалось не больно тяжким делом. Отблески света, вполне изрядные для кошачьего зрения, оборачивались непроглядной ночной мглой для человека. Спорый ходок из последнего вышел ещё тот. С ворчаньем и руганью он плёлся и плёлся вперёд. Запнувшись лишь на пару мгновений, чтобы кинуть взгляд взад и вниз, в лесистую лощину: там, на отдалении, по-прежнему пробивался свет – через окошко коттеджа и прохудившиеся дыры в соломенной крыше. Выплюнув грязное словцо, мужчина, шатаясь из стороны в сторону, пополз дальше.

Мармелад немного понаблюдал за ним, примечая, как высоко тот задирает ноги, – и оценивая темп. После рывком (от которого не сбежала ещё ни одна мышь) метнулся поперёк дороги, взвыв перед самым носом добычи. Ошарашенный, человек подпрыгнул, спутав коленки, и тяжело обрушился на карачки. Но Мармелад уже шустро юркнул во мглу. Я хочу убить тебя, сообщал кот незваному гостю.

Человек поднялся на ноги, обтирая содранные до крови ладони о ткань штанов.

– Просто кошка, – проговорил он, добавив затем: – Обычный клятый кошак. – Задумавшись на секунду, рявкнул вслед во весь голос: – Ты ничего не сделаешь мне, кот! А я пришибу тебя, попадись только мне!

Он постоял так недолго, озираясь вокруг в полумраке. Мармелад не испытывал ни крохи страха. Когда мужчина вновь двинулся вперёд, кот призраком заскользил позади. Когда же тот перестал то и дело оглядываться через плечо, обождал ещё на дюжину шагов. А потом, безмолвно, как весенний ветер, ринулся сзади, взмывая на загривок. И расцарапывая мимоходом лицо, увы, не так глубоко, как хотелось бы, – ибо был шанс, что мужчина вновь его сцапает. Человек с пронзительным воплем разразился бранью, хватаясь за лоб и щёки. Мармелад же, сиганув на обочину, припал к земле, скрывшись в травяных дебрях.

– Ты, проклятая тварь, звериное отродье Уита! Чтоб тебя побери! Теперь я точно прибью тебя!

Попробуй.Безмолвно пригласил его Мармелад. Просто попробуй.Хлестнул хвостом. Он видел, как человек, ссутулясь, нащупывает камни. Где бы ему найти их на тропинке, поросшей травой? В глотке Мармелада зародился рык. Забавно было наблюдать, как незваный чужак распрямляется. И куда забавнее – следить, как тот корчит вид, что отнюдь не намерен подкрадываться к коту, отважась подобраться ближе.

Стоило мужчине вскочить, Мармелад отпрыгнул назад, но лишь на десяток шагов. Кот вновь припал к земле, ворча и с недвусмысленным вызовом хлеща по бокам хвостом. Топай дальше. Поймай меня. Убей меня.

Теперь человек уже впал в ярость. Подскочив, грохнулся там, где только что был кот. Мармелад победоносно взвыл и бросился наутёк. Кое-как вскарабкавшись на ноги, человек помчался следом, выкрикивая на ходу угрозы.

Рычи, что хочешь! Словами меня не достать!

– Ты у меня попляшешь, демоническая зверюга, и словами дело не обойдётся, когда я поймаю тебя!

Дважды кот дразнил добычу, и дважды добыча подскакивала. На третий раз Мармелад стрелой дал стрекоча, метнувшись в глубокие травяные кочки и засел, сжавшись. Но не прячась. Он видел, как человек обнаруживает его тайник, и напрягал каждый мускул, в отчаянной нужде быть готовым к… Человек вскочил, и Мармелад бросился назад, под ноги мужчине, подсекая, так что Пелл оступился на краю отвесного обрыва, поросшего травой. Человек взревел, когда земля прямо под ним вдруг обвалилась; отчаянно зацеплялся за кочки. Но те увёртывались из-под рук, и шлёпались вниз вместе с ним, свободно разваливаясь прямо в воздухе, – рушась вниз, к скалистому пляжу внизу, ухватываемые волнами, накатывающими на берег. Падая, мужчина истошно заорал.

Мармелад, с глухо колотящимся сердцем, рискнул подобраться ближе к скале и выглянуть за край обрыва. Поначалу даже его кошачьим зрачкам было не под силу проникнуть вглубь клубящейся ночи. Он мог разобрать лишь белое кружево прибоя, с которым на каменные булыжники накатывали клубящиеся под утёсом волны.

– Я убью тебя, кот! – провопил снизу человек. – Я выслежу, затравлю и убью тебя!

Не сработало. Грохнувшись вниз, мужчина не улетел слишком далеко, а земля, обвалившаяся с ним, смягчила падение заместо подушки. Человек отчаянно цеплялся за скалистый обрыв, свирепо вглядываясь вверх. Кот был вполне убеждён, что тот не видит его. И протолкнул голову немного дальше, чтобы открыто глянуть самцу в лицо.

Может, ты и убьёшь меня. Но не сегодня.

А после Мармелад развернулся, ретируясь вглубь травяных зарослей. Присев на лапы, принялся выжидать. Кот прислушивался к доносящемуся гомону звуков: со скрипом и хрустом человек вскарабкался было на ноги, шлёпнулся на землю и потащился вперёд вновь. Ночь торопилась удрать прочь; время охоты истекало. Что крайне раздражало. Это было не егоделом. Самка сама должна защищать свою территорию. Что с ней случилось?

Прошло время, прежде чем мужчина дополз до вершины скалы. Он ещё долго лежал там, просто пытаясь отдышаться, прежде чем кое-как, взявши себя в руки, вскарабкался-таки на обе конечности, пошатываясь и трясясь. Попробовал было, но без толку, стрясти мокрые комья грязи, что полосами испещряли перед прекрасно (некогда) скроенного костюма. Наконец, бросил это пустое занятие.

– Будь ты проклят, кошак! – заорал в ночь, распахнувшуюся мраком. Мармелад по-прежнему предпочитал отсиживаться в кустах, и мужчине не оставалось ничего иного, как продолжить дорогу в город. Кот последовал за ним.

Он бывал в городе и раньше. Порой увязывался вслед за женщиной, когда та ходила туда по чужим поручениям или подённой работе. Повернувшись, она бы тряхнула на него передником и сказала идти домой, – оттого кот попросту прятался и тишком следовал за ней по пятам. Город был интересным местом. Под лавкой торговца рыбой водились жирные крысы. А рядом крутились кошки, одни – лощёные и прилизанные, другие – обтрёпанные и ободранные; и все они завывали для него, когда Мармелад вступал в схватку, и после – спариваясь с ним. Вклад в поголовье деревенских котят был его личной заслугой. Кроме того, там водились псы, и это кот тоже знал преотлично. Днём те бродили туда-сюда по улицам, но ночью – прибивались поближе к родному крыльцу, охраняя хозяйские дома. Как только человек (и кот за ним) вступили в деревню, Мармелад ужался бледнее тени, чутко поводя носом, принюхиваясь и чуя, по всему пути вдоль сеней и крылец – и заросшими сорняками переулками. Кой-какие из деревенских домов и лавок, что огораживались дощатыми настилами и тротурами, служили превосходным пристанищем для множества мелких зверьков, стремящихся остаться незамеченными. Улицы были затемнены (в основном). Меж ставен тянули искривлённые пальцы лучи света от ламп, ложась решёткой через всю улицу. Но кое-где перед домами владельцев торчали порожние телеги, скрывая всё под собой в глубоких тенях. Завеси рыбацких сетей свисали то тут то там, ожидая починки и безмолвно предлагая коту длинный отрез пятнистой тени.

Кот как раз перебегал улицу, следуя за человеческим самцом, когда жёлтомазая псина положила на него глаз. С восторженным рыком этобросилось за ним. Мармелад спасся бегством. Деревянное крыльцо манило к себе. Ешё одна крупная, явно охотничья, собака дрыхла, свернувшись клубком перед дверью, что охраняла. Но ничего не поделать, то было единственное доступное прибежище поблизости, и кот рысью нырнул под низ, – лишь чтобы обнаружить, что темнота упрятывает от глаза ветшалый, того и гляди грозящий обвалиться, настил, преграждая отступление. Чуть позже на крылечную ступеньку налетела, столкнувшись загривком с настилом, псина, суя что есть силы огрызающуюся оскалом морду прямо под брусья. Мармелад прижался к развалюхе прохода, почти сливаясь со стенкой, лишь бы оказаться подальше от собачьих челюстей. Скрючившись, он хлёстко полоснул бритвенно острыми когтями по чувствительному собачьему носу, оставляя кровавую отметину. Зайдясь шумным визгом, пёс дёрнулся назад.

Мгновением спустя, однако, вернулся, принявшись распахивать лапами землю, роя проход. Тупой псине не займёт много времени, чтобы порядком выгрести грязных комьев из-под дощатого настила и, пропихнув себя в дыру, словить кота. Кроме того, то был достаточно крупный пёс, что не давало Мармеладу ни малейшей надежды выстоять против него в драке, случись та. Однако он был готов сражаться. Кот горделиво вздыбил мех, распушив хвост, – и с демонстративным вызовом издал полу-вопль, полу-рычание. Он ненавидел это, ненавидел необходимость вступать в заведомо проигрышный бой, возможно, даже стоящий жизни. Его жизни. Но, как ни крути, иного выхода не было, – кроме как неравная борьба со вторгнувшимся самцом. Или человеком. Если уж суждено погибнуть, то лучше пасть в бою, сражаясь как мужчина.

Кот крутанулся, ринувшись вперёд – нанести псу ещё пару кровавых отметин на морду. Но прежде чем кошачьи когти достигли цели, пёс с испуганным тявканьем исчез из виду. Через мгновение кошачьих ушей достигли радостные звуки развернувшейся беспорядочной свары. Кот не стал терять время. Высунув мордочку из укрытия, недолго думая, он опрометью дал стрекача прочь отсюда. Попутно отметив, что сторожевая псина с крыльца, схватив соперника за задние лапы, рывками теперь вытрясала из того душу. Моё, моё, моё, – единственная мысль, что тлела в зверином мозгу последней. Крыльцо было его, и то, что под ним, – тоже его; и пёс был готов убить нарушителя, чужака, но не сдать ни йоты из своих владений. То был громадный пёс, обладатель мощных челюстей; и у соперника не было ни шанса выстоять в бою с ним, – не больше, чем было минутой ранее у самого Мармелада.