Текст книги "Аргонавты 98-го года"

Автор книги: Роберт Сервис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Глава III

Он был бледен и утомлен. Глаза его окружали шоколадного цвета впадины. Он был в сильном проигрыше и, коротко попрощавшись с остальными, вышел. В одно мгновение я побежал за ним и нагнал его.

– Мистер Локасто!

Он повернулся и смерил меня своими мрачными глазами. Они были бессмысленны, как у обессиленных от усталости.

– Мое имя Джек Локасто, ― проронил он небрежно.

Я пошел рядом с ним.

– Хорошо. А мое имя Этоль Мельдрум.

– Да на какой черт мне ваше имя? ― грубо оборвал он. ― Оставьте меня теперь в покое, я устал.

– И я также адски устал, ― ответил я. ― Но вас не затруднит услышать мое имя.

– Ладно, мистер Этоль Мельдрум, добрый день.

Его голос был холоден, а в обращении сквозила раздражающая пренебрежительность, и внезапная злоба загорелась во мне.

– Подождите только минуту. Вы можете очень легко оказать мне огромную услугу. Выслушайте меня.

– Ну, что вам нужно? Работы?

– Нет, ― ответил я, ― мне нужна только маленькая справка; я приехал сюда с некими евреями по фамилии Винкельштейн. Я потерял их из виду, и думаю, что вы могли бы сказать мне, где они находятся.

Теперь Локасто весь обратился в слух. Он сделал пол-оборота и пронизывал меня с упорным вниманием. Затем, с быстротой молнии, его грубость исчезла. Теперь это был вылощенный джентльмен, завсегдатай клуба в Сан-Франциско ― светский человек. Он потер щетину на своем подбородке. Его глаза были ласковы, голос мягок, как сливки.

– Винкельштейн? ― повторил он соображая, ― Винкельштейн? Кажется, я слышал это имя, но хоть убейте, не могу вспомнить где. ― Он следил за мной, как кошка, и делал вид, что напряженно думает. ― Не было ли с ними девушки?

– Да, ― сказал я поспешно, ― молодая девушка.

– Молодая девушка, а? ― Он, казалось, опять старался припомнить. ― Так вот, друг мой, боюсь, что не могу помочь вам. Я помню, что видел их по дороге сюда, но не имею понятия, что сталось с ними. Я обычно не обращаю внимания на такого рода людей. Итак, спокойной ночи, или скорее доброго утра. Вот мой отель. ― Он уже почти вошел, но вдруг остановился и повернулся ко мне. Лицо его было учтиво. Голос сладок до приторности, но в интонации мне почудилась легкая насмешка. ― Я хотел сказать, что если услышу что-нибудь о них, то дам вам знать. Ваше имя ― Этоль Мельдрум? Прекрасно, я дам вам знать. До свидания.

Он ушел, и я так-таки ничего и не добился. Я ругал себя дураком. Человек обошел меня. Я только повредил себе, дав ему понять, что ищу Берну. Теперь она казалась дальше от меня, чем когда-либо. Я вернулся домой, расстроенный и отчаявшийся. Я начал рассуждать сам с собой. Он должен знать, где они и, если он действительно имеет виды на девушку и старается скрыть ее, наш разговор встревожит его. Он воспользуется первой возможностью, чтобы предостеречь Винкельштейнов. Когда он сделает это? По всей вероятности, этой же ночью. Рассудив так, я порешил устроить за ним слежку. Я избрал салун, откуда мог видеть его отель, и стал ждать там. Я думаю, что наблюдал за гостиницей часа три, но помню, что это было томительное занятие, от которого меня тошнило. Тем не менее я упорно приклеился к своему стулу. Я начал уже думать, что он ускользнул от меня, как вдруг увидел, что он выходит один из отеля.

Было около полуночи: ни светло, ни темно, но скорее отсутствие того и другого, и северное небо было бледно и зловеще. На оживленной улице я увидел шляпу Локасто, которая возвышалась над всеми остальными, так что я мог без труда следовать за ним. Один раз он остановился, чтобы заговорить с женщиной, потом, чтобы закурить сигару. Затем он внезапно свернул в боковую улицу, которая проходила через освещенный красным квартал. Он шел быстро и свернул на тропинку, которая шла вдоль болота за городом. Я не сомневался в цели его прогулки. Мое сердце забилось от волнения. Узенькая тропинка, поросшая свежей зеленью и усеянная кабинками, поднималась на холм. Я увидел, как он остановился один раз и оглянулся. Я едва успел спрятаться за кустами и на минуту испугался, что он заметил меня, но он пошел дальше, быстрей прежнего. Я был уверен теперь, что угадал цель его странствий. Он был слишком озабочен тем, чтобы замести свои следы. Тропинка нырнула в чащу тонких виргинских тополей и закружилась так, что мне стоило невероятных усилий не потерять его из виду. Он все ускорял шаг, и я следовал за ним, задыхаясь. Вокруг было мало хижин. Место было очень пустынное, несмотря на близость города, тихое и плотно защищенное от взоров. Внезапно он, казалось, исчез и, опасаясь, чтоб мое преследование не окончилось впустую, я выскочил вперед и остановился в замешательстве. Никого не было видно. Он бесследно исчез. Тропинка круто взбиралась вверх, завиваясь, как пробочник. О, эти проклятые тополя, как густо они росли! Я слепо ринулся вперед и добежал до места, где тропинка разветвлялась. Тяжело дыша я остановился, размышляя, по какой дороге направиться, и в эту минуту тяжелая рука опустилась на мое плечо.

– Заблудились, мой юный друг? ― Это был Локасто. У него было лицо Мефистофеля, голос язвил иронией. Я не стану отрицать, что смутился, но все же я постарался найти благородный выход.

– Алло! А я как раз прогуливаюсь.

Его черные глаза пронизывали меня. Черные брови свирепо сошлись, тяжелая челюсть выдвинулась вперед, и человек, угрожающий и страшный, казалось, в одно мгновение вырос надо мной.

– Вы лжете! ― как взрыв газа, вылетели слова. И, как у волка, губы его сморщились, обнажая мощные зубы. ― Вы лжете! ― повторил он. ― Вы следили за мной? Разве я не видел вас от самой гостиницы, разве я не решил заманить вас подальше? Ах, вы дурак, дурак! Кто вы такой, чтобы противопоставлять вашу слабость моей силе, вашу простоту моей хитрости. Вы собираетесь мешать мне, не так ли? Намерены покровительствовать обиженным барышням? Вы круглый дурак, простофиля и пустомеля!

Внезапно, без предупреждения, он ударил меня по лицу ошеломляющим ударом, который заставил меня упасть на колени, как падает теленок под взмахом топора; я был оглушен и, покачиваясь, напрасно пытался подняться на ноги. Я протягивал к нему руки, сжатые в кулаки. Тогда он снова нанес мне жестокий грозный удар. Теперь я был в его власти, и он воспользовался ею. Это был злейший враг. Ярость, казалось, разрывала его. Он бил меня не переставая, свирепо, безжалостно, по ребрам, по груди, по голове. Не хочет ли он убить меня? Я прикрыл голову и стонал в смертельном ужасе. Неужели он никогда не кончит?

Потом я потерял сознание, чувствуя, что он продолжает колотить меня, и соображая, открою ли я снова глаза.

Глава IV

― Да здравствует рыбья порода! Да здравствуют слабые головы! ― Это говорил Блудный Сын: ― Скупка снаряжений забила вконец добычу золота. Я, например, за три недели приобрел больше, чем на 10 000 долларов добра, которое выбрасывалось, и каждый фунт его даст мне 100 процентов прибыли. Я начинаю смотреть на себя, как на второго Джона Рокфеллера.

– Вы убежденный мошенник, ― сказал я. ― Вы разыгрываете игру в блошки. Как ваше первое имя ― Исаак? ― Он перевернул свиную грудинку, которую поджаривал над огнем, и весело улыбнулся.

– Выхрапывай, что хочешь, старый шут. Пока я загребаю денежки, ты можешь называть меня каким угодно древним именем.

Он был очень весел и горд, но я совсем не чувствовал себя настроенным, чтобы разделить его оживление. Физически я уже успел вполне оправиться от ужасного рукоприкладства, но нравственно все еще терзался невыносимым оскорблением. И хуже всего было то, что я был совершенно бессилен. Закон не мог помочь мне, ибо не было свидетелей нападения, а силой я никогда не мог бы справиться с этим человеком. Почему я не был силачом? Если бы я был хотя бы так же высок и мускулист, как Гарри, например. Правда, я мог застрелить его, но тогда вмешалась бы полиция, и я попал бы в еще худшую историю. Казалось, ничего не оставалось другого, как только выжидать и молить о возмездии. Но как тяжело я переживал это! Временами в сердце моем зарождалось черное убийство. Я строил план мести, скрежеща зубами от бессильной ярости. К этим чувствам примешивалась еще гложущая тоска по Берне, которая никогда не покидала меня. Это была агония сердца, панический страх, желание, доходившее минутами до такого напряжения, что я готов был помешаться от причиняемого им страдания. Может быть, я лишь жалкое существо. Я часто задумывался над этим. Я или остаюсь совершенно равнодушным или переживаю слишком глубоко. Я жертва своих чувств. Я мученик своих настроений. Мне казалось, что кроме любви к Берне у меня до сих пор ничего не было. Так было и во все эти бурные годы; ничто другое не имело для меня значения. И теперь, когда я уже близок к концу своей жизни, я вижу, что все другое, действительно, не имело значения. Все, что случилось со мной, влияло на мою жизнь лишь, поскольку имело отношение к ней. Мне казалось, что я вижу весь мир сквозь призму любви к ней, и что все благородное, все прекрасное, все истинное было лишь оправой для любимой мной девушки.

– Пойдем-ка, ― сказал Джим, ― прогуляемся по городу.

Он называл его «Современная Гоморра» и не уставал обличать его беззаконие.

– Видишь того человека, ― сказал он, указывая мне на седого прохожего, беседовавшего с энергичным блондином. ― Это адвокат. У него прекрасный дом в Лос-Анджелесе и три прелестнейших дочери. Молодой человек должен был заручиться верительными грамотами от Комитета Невинности прежде, чем решиться стукнуться к нему. А теперь он выворачивает карманы, чтобы купить вина для Дези из Дедлайна. ― Седовласый Человек завернул в салун со своим спутником. ― Вот вам и Даусон. Мы теперь так далеки от дома. Добрые старые нравы не в ходу тут. Старый седой Юкон не выдаст нас. В течение десяти лет мы были надзирателями в воскресных школах для того, чтобы следующие пятьдесят лет вкушать от запретного плода. Каждый изворачивается вовсю.

Хотят попробовать, как это на вкус. Вино льется рекой. Деньги ― самое дешевое удовольствие. Распускайся вовсю. Напивайся. Оркестр гремит. Приглашай себе пару на славный, смачный тустеп. Живей ребята.

Он был сегодня особенно язвительным и в этом всеобщем поругании нравственных основ, действительно казалось, что цивилизация есть только покров лицемерия.

– Чего нам удивляться, ― сказал я, ― человеческой распущенности, когда мы сами были обезьянами лишь несколько тысячелетий тому назад.

Тут мы встретили Банку Варенья. Он только что вернулся с ручьев в этот день. Физически он выглядел превосходно, был черен, как черника, худ и полон сдержанной энергии, как погреб ячменного пива. В денежном отношении он также был хорошо снабжен. Умственно же и нравственно находился в состоянии вулкана перед извержением.

В порывистом дыхании и неутомимости этого человека чувствовалась скрытая энергия, искавшая себе выхода в буйстве и насилии. Его надменные голубые глаза свирепо блуждали, а губы судорожно подергивались. Это был атавизм. Он происходил из породы тех белокурых свирепых морских викингов, которые умели выпить и умирали в грохоте битвы. Он мог жить только в сверкающем свете возбуждения или погружался во мрак отчаяния. Я видел, как его тонкие ноздри трепетали, как у боевой лошади, чующей запах битвы, и понимал, что он должен был бы быть до сих пор солдатом, предводителем головорезов, товарищем отчаянных удальцов.

Пока мы прогуливались, Джим разглагольствовал больше всех на свою любимую тему о нравственности. Банка Варенья молчаливо попыхивал трубкой, тогда как я, очень рассеянный и подавленный, думал о своих собственных горестях. Вдруг на середине квартала, где находилось большинство мюзик-холлов, мы встретили Локасто.

При виде его мое сердце болезненно забилось, и, я думаю, лицо, должно быть, побелело, как бумага. Я много думал об этой встрече и страшился ее. Есть вещи, которые никто не в состоянии предвидеть, но, если бы даже это грозило мне смертью, я должен был сделать попытку рассчитаться с этим зверем.

Он был в сопровождении маленького лысого еврея по имени Шницштейн, и мы шли рядом, когда я выступил вперед и остановил их. Мои зубы были сжаты, я весь дрожал от гнева. Сердце неистово колотилось. Мгновение я стоял так, глядя на него в немом возбуждении. Он был одет в костюм рудокопа, который всегда придавал ему особенно внушительный вид. От своего большого стетсона до высоких сапог это был типичный большой сильный человек Аляски, Победитель Стихии. Но рот его был жесток, как гранит, и черные глаза тяжелы и отталкивающи, как у жабы:

– О, вы трус! ― закричал я, ― подлый низкий трус!

Он посмотрел на меня вниз с высоты своего могучего, величавого роста, очень холодно и очень цинично.

– Кто вы такой? ― протянул он. ― Я вас не знаю.

– Такой же лжец, как и трус! ― задыхался я. ― Скотина, трус, лжец.

– Послушайте, убирайтесь-ка с дороги, не то я проучу вас как следует.

Снова, прежде чем я успел защититься, он накинулся на меня. Опять этот ужасный прием правой рукой, и я покатился, как под ударом молота. Но в одно мгновение я был уже на ногах, как воплощение слепой ярости, отчаянной борьбы. Я сделал попытку броситься на эту человеческую башню мышц или мускулов, когда кто-то удержал меня сзади. Это был Джим.

– Полегче, мальчуган, ― сказал он. ― Ты не можешь драться с этим рослым молодцом.

Шницштейн смотрел с любопытством. С необыкновенной быстротой собралась толпа, жадная до драмы, а над всеми возвышалась свирепая повелительная фигура Локасто. Настала бездыханная пауза. Затем, в психологический момент выступил Банка Варенья.

Огонь, тлевший в его глазах, разгорелся в свирепую радость, его искривленный рот был теперь мрачен и суров, как дверь темницы. Долгие дни он сражался с призрачным неуловимым врагом. Здесь, наконец, было нечто человекообразное и определенное. Он приблизился к Локасто.

– Почему вы не ударите кого-нибудь более подходящего к вашему росту? ― спросил он. Его голос звучал напряженно, но совершенно спокойно.

Локасто измерил его с головы до ног удивленным взглядом. Лицо Черного Джека сделалось мрачным и грозным, в глазах его засверкали огненные искры.

– Послушайте, англичанин, ― сказал он, ― это не ваше дело. Чего вы суетесь?

– Да, не мое, ― сказал Банка Варенья ― и я увидел, как пламя борьбы радостно разгоралось в нем, ― не мое, но я скоро сделаю его своим. Вот!

С быстротой молнии он нанес тому удар по щеке, сильный удар, который обжигал, как взмах хлыста.

– Теперь деритесь со мной, трус!

Казалось, что Локасто вот-вот бросится на своего оскорбителя. Со стиснутыми кулаками и оскаленными зубами он пригнулся, как бы для прыжка. Потом неожиданно выпрямился:

– Ладно, ― сказал он тихо, ― Шницштейн, нельзя ли предоставить нам Оперный театр?

– Я думаю, что можно. Мы уберем скамьи.

– Скажите толпе, чтобы шли за нами; мы дадим им бесплатное представление.

Я думаю, что туда набилось около пятьсот человек. Огромный австралийский боксер был арбитром. Кто-то упомянул о перчатках, но Локасто не захотел и слышать об этом.

– Нет, ― сказал он, ― я хочу так отделать собачьего сына, чтобы мать никогда не узнала его.

Он сделался теперь откровенно грубым и с восторгом готовился к борьбе. Оба должны были драться в нижнем белье. Без одежды Банка Варенья казался значительно меньше своего противника не только ростом, но и весом и шириной. Тем не менее это был прекрасный тип борца: худощавый, хорошо сложенный, с гибкими членами, с телом, которое, казалось, суживалось от плеч к низу. Его светлые волосы блестели, глаза были зорки и холодны, губы крепко сжаты. В лице своего противника он сражался с невидимым, гораздо более страшным и грозным существом. Локасто казался почти слишком массивным. Его мускулы вздувались, жилы на руках налились, как веревки, огромная грудь была широка, как дверь, ноги напоминали статую по величине и силе. В этом городе сильных людей он был, наверное, самым могучим.

Нигде в мире ни один бой не ожидался с большим нетерпением. Все эти люди ― рудокопы, игроки, искатели приключений разного рода ― толкались и дрались за места. При мысли о предстоящем сражении их охватывала сильная радость. Насторожившаяся, тяжело дышавшая, трепещущая от ожидания толпа теснилась все ближе и ближе. Снаружи люди требовали, чтобы их пустили. Они взбирались на сцену и в ложи. Они висли на галереи. Всего их было, должно быть, тысяча человек.

Оба противника, стоя друг против друга, напоминали гибкого греческого атлета рядом со смуглым римским гладиатором.

– Три против одного за Локасто! ― закричал кто-то.

Затем наступила мертвая тишина, так что могло показаться, будто зал пуст и безлюден. Время было замечено, бой начался.

Глава V

Один прыжок тигра ― Локасто бросился на своего противника. Все предварительные церемонии были отброшены. Они сошлись здесь ради крови, и чем скорей они окунутся в нее, тем будет лучше. Вправо и влево Локасто наносил могучие удары, которые могли бы свалить быка, но Банка Варенья был слишком изворотлив для него. Дважды он пригибался как раз вовремя, чтобы избежать ужасного удара, и, прежде чем Локасто мог поправиться, успевал уже отпрыгнуть за пределы досягаемости. Огромный кулак рассекал пустой воздух. Локасто почти терял равновесие от силы напряжения и быстро перегибался назад, тогда как Банка Варенья стоял спокойно и настороженно, ожидая новой атаки. Лицо Локасто делалось все свирепей в зловещем гневе: Он испустил ужасное проклятие и неудержимо набросился на своего врага. На этот раз я подумал, что моему чемпиону пришел конец. Но нет. С изумительным проворством он увернулся, нырнул и отскочил в сторону. Еще раз удары Локасто посыпались впустую. В толпе послышались насмешки.

– Отвечаю в ровную на маленького молодчика! ― пропел чей-то голос, похожий на плоский скрип банджо. Локасто сверкнул глазами на толпу. Он привык господствовать над этими людьми, и насмешки язвили его, как бандерильи быка. Снова и снова он повторял свои стремительные нападения, но каждый раз его могучие руки рассекали пустой воздух, а противник насмешливо улыбался ему из середины арены. Ни один из его ударов молота не достиг цели, и круг так и закончился без единого удара.

В толпе зрителей раздался веселый хор насмешек. Маленький человек с голосом банджо размахивает мешочком песка.

– Кто отвечает столько же за маленького?

Послышался гул горячих споров.

Я был среди зрителей и чувствовал вначале смертельный страх за Банку Варенья. Глядя на обоих, казалось, что он едва ли может надеяться избежать ужасной кары в руках такого могучего, массивного противника, и каждый удар, полученный им, отзывался на мне так, как если бы я получил его сам. Но теперь я подбодрился и смотрел вперед с меньшей тревогой. Снова время было замечено, и Локасто выпрыгнул вперед, совершенно освеженный отдыхом. Снова он набросился на своего противника, но на этот раз я заметил, что движения его более сдержанны, сокрушающие удары более размеренны, а свирепые нападения более искусно рассчитаны. Я снова начал трепетать за Банку Варенья, но тот необычайно ловко работал ногами, устремляясь то туда, то сюда, балансируя руками, с насмешливой улыбкой на губах. Он был изящен, как учитель танцев. Он сверкал, как луч света, и среди этого жестокого града ударов был так же хладнокровен, как если бы боксировал в школе гимнастики. «Кто он такой?» ― начали перешептываться в кольце. Иногда казалось, что он прижат в угол, но всякий раз ему удавалось ускользнуть, извиваясь невероятным образом. Я удерживал дыхание, когда он избегал удара за ударом, из которых некоторые, казалось, пролетали ла волосок от его головы. Он рискует, подумал я, видя, как близко он позволяет ударам пролетать мимо. Я был весь прикован и возбужден до крайности, горя желанием, чтобы мой друг начал наконец драться и доказал, что он не только искусный тактик. Но Банка Варенья выжидал свое время.

Так кончился круг, и стало очевидно, что толпа держится такого же мнения, как и я.

– Почему он не приложится немного? ― сказал один.

– Погоди, дай срок, ― сказал другой, ― он совершенно прав; туг нужно действовать умеючи.

Локасто вышел на третий круг с сдержанным видом, владея собой, мрачно решительный. Он, очевидно, собирался заставить своего противника отказаться от тактики уклонения. Он был осторожен, как кот, начал сдержанно, но вскоре снова перешел в наступление, загоняя Банку Варенья в угол. Столкновение было неизбежно. Для моего друга не оставалось возможности увернуться. Огромная груда со своими размахивающими, как цепы, руками неотвратимо угрожала ему.

Внезапно Локасто схватился с ним. Он налетел на Банку Варенья, ухватил его и размахнулся правой рукой для удара, похожего на взмах сваебойной машины. Рука опустилась, но Банки Варенья там уже не было. Он ловко нагнулся, и большой кулак Локасто задел лишь его волосы. Затем с молниеносной быстротой оба сцепились. Ну, подумал я, теперь конец Банке Варенья. Я увидел, как глаза Локасто расширились от свирепой ярости. Он держал противника в своей руке великана; он мог раздавить его могучим объятием, объятием серого медведя, сплющив его, как яичную скорлупу, но быстрый, как щелканье западни, Банка Варенья сдавил его руки у локтей, так что он оказался беспомощным. С минуту он держал его, потом, неожиданно выпустив руки, перехватил его поперек туловища и, тряся его могучим боковым приемом, нанес ему удар по крестцу, и прежде, чем тот успел один раз замахнуться, подбросил его в воздух и пригвоздил к полу. «Перерыв!» ― крикнул арбитр. Это все произошло так быстро, что трудно было уследить глазами за их движениями, но в зале раздалось громкое ликование.

– Два против одного за маленького молодчика! ― закричал голос банжо.

Локасто поднялся на ноги. Он был пристыжен и невыразимо взбешен. Задыхаясь и весь дрожа, он отошел в свой угол и в глазах его появилось выражение, не предвещавшее ничего хорошего для противника. Снова время было замечено. С быстротой пантеры Банка Варенья прыгнул на середину круга. Он встретил Локасто ближе, чем на полдороге. Теперь, казалось, его намерением было скорей броситься на противника, чем избегать его. Я следил за каждым его движением, весь трепеща от восторга. Он снова начал свои змеиные движения, подвигаясь и отступая с быстротой тени, притворяясь, отпрыгивая в сторону, балансируя в воздухе, пока не запутал и не сбил с толку своего противника. Но все же он не наносил ни одного удара.

Все это как будто начинало действовать Локасто на нервы. Он держался еще довольно сдержанно, стараясь всеми силами заставить противника вмешаться.

Он поносил его самым оскорбительным образом.

– Стойте, как человек, эй вы, собачий сын, и бейтесь!

Улыбка исчезла с губ Банки Варенья и он приступил к делу.

Я увидел, как он стал подходить к Локасто. Он сделал несколько притворных шагов, чтобы сбить противника, потом подпрыгнул к нему вплотную и ударил Черного Джека по правой и левой щеке. Через мгновение он был уже на расстоянии шести футов с язвительной улыбкой на губах. С неистовым воплем ярости Локасто, забыв всю свою осторожность, бросился на него. Он размахнулся своей тяжелой правой рукой изо всех сил, чтобы ударить по лицу противника, но гибкий, как тетива лука, Банка Варенья отскочил в сторону и удар пришелся мимо. Тогда Банка Варенья сделал другой прыжок и изо всех сил ударил Локасто левой рукой по подбородку.

Этот неистовый торжествующий удар вызвал первый яркий луч крови, и толпа завизжала от возбуждения. В диком вихре бешенства Локасто бросился на Банку Варенья, размахивая руками, как ветряными мельницами. Каждый из его ударов, попав на живое место, повлек бы смерть, но его противник был достоин такого нападения. Нагибаясь, ныряя, отскакивая в сторону, увертываясь, он ослаблял противника с каждым кругом и как раз перед концом нанес сильный удар в живот этому огромному человеку, тяжелый полновесный удар, отозвавшийся во всем помещении. Снова объявили перерыв. У Банки Варенья были окровавлены пальцы, у Локасто выбито несколько зубов. Но помимо этого он выглядел таким же крепким, как всегда. Он преследовал своего противника с необузданной яростью и, казалось, готовился нанести ему смертельный удар, который закончил бы борьбу.

Было приятно смотреть на работу Банки Варенья. Он был изящен, как балетный танцовщик, когда, отпрыгивая из стороны в сторону, избегал ударов противника. Его руки балансировали по бокам, и он откидывал голову с невыносимо насмешливым и вызывающим видом. Затем он начал наносить Локасто легкие удары по корпусу, которые все учащались, так что казалось, будто он выколачивает на его ребрах настоящую зорю. Он прыгал, как пантера, извивался, как угорь. Лицо Локасто было теперь сдержанно, напряженно, тревожно, и он, казалось, выжидал с угрожающим видом подходящей минуты, чтобы нанести тот решительный удар, который положил бы конец бою.

Банка Варенья начал усиливать свои удары. Он вогнал левую в живот противника, затем ударил правой по подбородку. Локасто нанес смертельный, разящий удар Банке Варенья, который только задел его за челюсть и последний отплатил ему двумя молниеносными правыми и сильной левой ― все по лицу. Затем он отпрыгнул назад, потому что теперь он был возбужден. Он метался туда и сюда. Снова он нанес сильный удар левой по вздымавшемуся животу Локасто и потом стремительно осыпал его градом ударов. Это была бешеная схватка, кружащаяся буря ударов, свирепых, диких, смертоносных. Никакие борцы не могли бы выдержать этого на ходу. Они схватились, но в это время Банка Варенья вырвался, и, отделяясь, нанес смертельный удар в почку своему противнику. Когда объявили перерыв, оба человека тяжело дышали, избитые и покрытые кровью. Как ревела от восторга толпа! Все, что было звериного в этих людях, разгорелось теперь в их сердцах. Ничто, кроме крови, не могло бы утолить их. Их глотки пересохли, глаза дико блуждали. Шестой круг. Локасто прыгнул на середину кольца. Его лицо было отвратительно обезображено. В этой избитой окровавленной маске я узнал только черные глаза, горевшие смертельной ненавистью. Устремившись за Банкой Варенья, он завертелся с ним по кругу и снова напал на него, повалил его на пол, но не смог удержать.

Тут в Банке Варенья проснулся дух берсеркера. Он больше не страшился смерти. Он стал нечувствителен к боли. Он снова превратился в морского пирата, обезумевшего от жажды боя. Он бросился на Локасто, как враг, забыв все преграды, и погнал его по кругу стремительным градом ударов. Он был как тигр, и яростные удары Локасто только еще больше озлобляли его.

Теперь они сошлись в жестокой схватке и Локасто, внезапно обхватив его, попытался бросить его и раздавить на полу. Тут только проявилась необыкновенная ловкость англичанина. На расстоянии меньше двух футов от пола он вывернулся как кошка и, вскочив на ноги, был свободен. Обхватив Локасто за пояс корнуэльским приемом, он повалил его на пол, заставил его сделать мост и налег на него всей тяжестью. Могучим движением Черный Джек вырвался и вскочил на ноги. Это как будто окончательно разъярило Банку Варенья, потому что он бросился на противника, как взбесившийся бык, обхватил его с невероятной силой, поднял над собой в воздух и бросил на землю с убийственной мощью.

Локасто остался лежать неподвижно. Глаза его были закрыты. Он не двигался. Несколько человек устремились вперед.

– Он жив, ― сказал какой-то человек, похожий на врача, ― только оглушен. Я думаю, что вы можете объявить борьбу законченной.

Банка Варенья начал медленно одеваться. Еще раз в лице Локасто он успешно схватился с «стариной виски». Его тело было сильно избито, но не имело никаких серьезных повреждений. С содроганием я посмотрел на лицо Локасто, превращенное в массу, и на его тело, сине-багровое с ног до головы. И тут-то, когда они понесли его в госпиталь ― я понял, что отомщен.

– Знаешь ли ты, что этот Шницштейн брал по доллару за вход? ― спросил Блудный Сын. ― Факт! Паршивец собрал около тысячи долларов.