Текст книги "Аргонавты 98-го года"

Автор книги: Роберт Сервис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Глава XXI

Ха, наконец-то я в Форксе! Как только я вошел в гостиницу, ко мне подошел клерк.

– С вами хотят поговорить по телефону, сэр.

Это был Муррей из Даусона, мой старый знакомый и почти друг.

– Послушайте, Мельдрум! ― говорит Муррей. ― Хочу предупредить вас, что перед утром должен прибыть дилижанс, на котором находится Локасто. Говорят, что он едет за вами. Я решил предупредить вас, чтобы вы могли приготовиться к этому.

– Хорошо, ― ответил я, ― благодарю вас. Я поверну и возвращусь сейчас обратно.

Итак, я повернул лошадь и снова помчался по сверкающей дороге. Я больше не мечтал и не ликовал. Жестокий страх сжимал мне сердце. Передо мной внезапно выросла тень Локасто, зловещая и грозная. Как раз в эту минуту он торопился в Даусон, с сердцем, полным ненависти ко мне. Что ж, я вернусь и приготовлюсь к встрече.

Мне пришла в голову забавная мысль о том, что неловко возвращаться в собственный дом неожиданно, глубокой ночью. Я подумал было отправиться в гостиницу, но затем решил попытаться попасть домой, потому что мне хотелось быть близ Берны.

Я постучался тихо, потом немного громче, наконец, совсем громко. Внутри все было тихо, темно, как в склепе. Странно, у нее был такой чуткий сон… Почему она не слышала меня? Я снова решил отправиться в гостиницу, но тот же неопределенный смутный страх опять охватил меня и я постучал еще раз. Тут мой страх перешел в панику. Ключ от двери был у меня в кармане, и я потихоньку открыл ее.

Я стоял в передней, вокруг было темно, очень темно и тихо. Я не слышал даже ее дыхания.

– Берна, ― позвал я ее шепотом.

Ответа не было.

Темный безымянный страх сжимал мне сердце; я стал ощупью искать над собой висячую лампу. Как трудно было найти ее. Дюжину раз мои руки описывали в воздухе круги, прежде, чем пальцы ударились об нее. Я зажег свет. Весь дом мгновенно осветился. В столовой на столе я увидел остатки нашего ужина, лежавшие неприбранными. Это было не похоже на нее. Она не выносила грязных тарелок. Я прошел в спальню. А кровать была не тронута.

Как глуп я был. Меня вдруг осенила мысль, что она отправилась ночевать к миссис Брукс. Она боялась оставаться одна, бедная детка. Как она удивится, когда увидит меня утром.

Ну, я улягусь в постель. Снимая свое пальто, я наткнулся на записку, переданную мне. Браня себя за рассеянность, я вытащил ее из кармана и вскрыл. Развернув листок, я заметил, что она была написана измененным почерком. Странно! ― подумал я. Почерк был мелкий и неясный. Я протер глаза и поднес ее ближе к свету.

Милостивый боже, что это такое? О, это было невозможно, глаза обманывали меня. Это была галлюцинация. Я лихорадочно перечитал записку. Да, это были все те же слова. Что они могли означать? Несомненно, несомненно… О, ужас из ужасов…

Но они не могли означать этого. Я прочел слова. Да, они были тут: «Если вы настолько глупы, что доверяете Берне, наведайтесь в комнату вашего брата сегодня ночью. Доброжелатель».

Я опустился на стул, ошеломленный. Бумага лежала на ковре перед камином, и я с ненавистью смотрел на нее. Она казалась мне невыразимо отвратительной, но я был точно прикован к ней. Меня тянуло поднять ее и перечитать снова, но я почему-то не решался. Я становился трусом.

Это была ложь, черная дьявольская клевета. Она была у кого-нибудь из соседей. Я верю ей, я доверил бы ей свою жизнь. Я лягу спать. Утром она вернется и тогда я откопаю негодяя, который осмелился написать такие вещи. Я начал раздеваться.

Я лежал в постели, окутанный тьмой, и жмурил глаза, чтобы создать двойной мрак. Ха! Как раз перед моими глазами пылала роковая бумажка с ее ужасными поклепами. Я вскочил. Это было бесполезно. Я должен выяснить все ― раз и навсегда. Я зажег свет и поспешно стал одеваться.

Я направлялся в гостиницу, где снимал комнату Гарри. Я скажу ему, что вернулся неожиданно и попрошу разделить со мной комнату. Я не делаю это из-за записки. Я не подозреваю ее. Упаси боже. Но это приключение расстроило меня. Я не могу оставаться дома.

Гостиница была спокойна. Сонный ночной клерк вытаращил на меня глаза, и я, оттолкнув его, прошел мимо. Комнаты Гарри были в третьем этаже. Пока я поднимался по длинной лестнице, мое сердце мучительно колотилось и, добравшись до его двери, я совсем задохнулся. Я увидел сквозь переплет, что у него горит свет.

Я слабо постучался. Послышалось внезапное движение.

Я постучал снова.

Был ли то обман слуха, или я действительно слышал придушенный женский крик? В нем было что-то знакомое… О, боже мой.

Я зашатался, чуть не упал и уцепился за дверь; почти теряя сознание, я прислонился к раме, ища поддержки. Боже, помоги мне.

– Иду, ― услышал я его голос.

Дверь была отперта и передо мной стоял он. Он был вполне одет и смотрел на меня с выражением, которое я не мог вполне уяснить, но лицо его было очень спокойно.

– Войди, ― сказал он.

Я вошел в его гостиную. Все было в порядке. Я готов был поклясться, что слышал женский голос, и тем не менее никого не было видно. Дверь в спальню была слегка приоткрыта. Я не спускал с нее глаз, как зачарованный.

– Прости, что я беспокою тебя, Гарри, ― сказал я, и сам почувствовал, как напряженно и странно прозвучал мой голос. ― Я внезапно вернулся и никого не застал дома. Я хочу переночевать здесь с тобой, если ты ничего не имеешь против.

– Конечно, старина. Я очень рад видеть тебя.

Его голос звучал ровно. Я присел на кончик стула.

Мои глаза были прикованы к этой двери в спальню.

– Хорошо съездил? ― продолжал он весело. ― Ты, должно быть, замерз? Не хочешь ли немного виски?

Мои зубы стучали. Я цеплялся за стул. О, эта дверь! Глаза мои не отрывались от нее. Я был убежден, что слышу кого-то за нею. Он встал, чтобы достать виски.

– Скажи, когда будет довольно.

– Довольно.

– В чем дело, старина? Ты болен?

Я схватил его за руку.

– Гарри, там кто-то есть, в комнате!

– Глупости, там никого нет.

– Есть, говорю тебе. Прислушайся, разве ты не слышишь, как там дышат?

Он был спокоен. Я ясно слышал прерывистое дыхание человека. Я сходил с ума. Я не мог больше выдержать этого.

– Гарри, ― задыхаясь, сказал я, ― я должен посмотреть, я должен посмотреть.

– Не надо.

– Нет, я должен, говорю тебе. Ты не удержишь меня. Пусти, говорю тебе, пусти. Теперь выходите, кто бы вы ни были. А!

Это была женщина.

– Ха, ― воскликнул я, ― я говорил тебе, брат, женщина. Кажется, я тоже знаю ее. Ну, дай мне взглянуть… Я так и думал.

Я схватил ее и потащил к свету: это была Берна. Ее лицо было бело, как мел, глаза расширены от ужаса. Она дрожала и казалась близкой к обмороку.

– Я так и думал.

Теперь, когда, казалось, самое ужасное открылось мне, я стал удивительно спокоен.

– Берна, тебе дурно, позволь провести тебя к креслу.

Я усадил ее. Она не произносила ни слова, но смотрела на меня с безумной мольбой в глазах. Никто не говорил.

Итак, мы были вместе, все трое: Берна в полуобмороке от страха, жалкая, бледная, как привидение; я, спокойный, но странным, неестественным спокойствием, и Гарри ― он поражал меня. Он уселся и с величайшим хладнокровием стал закуривать папироску.

Долгое напряженное молчание. Наконец, я прервал его.

– Что ты можешь сказать в свое оправдание Гарри? ― спросил я.

Удивительно до чего он был спокоен.

– Неважное выходит положение, не правда ли, брат? ― сказал он многозначительно.

– Да как нельзя хуже.

– Похоже на то, что я очень низкий и подлый образчик человеческой породы, дружище. Не так ли?

– Да, низкий, как только может быть низок человек.

– Так. ― Он встал и зажег большую стоячую лампу. Затем подошел ко мне и посмотрел мне прямо в лицо. Его напускное спокойствие внезапно исчезло. Он сделался суровым и сильным. Его голос звучал твердо.

– Выслушай меня.

– Я слушаю.

– Я приехал сюда, чтобы спасти тебя и намерен сделать это. Ты хотел, чтобы я поверил в добродетель этой женщины. Ты сам верил в нее. Ты был околдован, ослеплен, одурачен. Я видел это, но мне нужно было заставить тебя понять. Я должен был довести тебя до сознания, что она недостойная женщина, что любовь ее к тебе срам, только предлог, чтобы разорить тебя. Как я мог доказать это? Ты не стал бы слушать доводов. Мне нужно было искать других путей. Теперь слушай меня!

– Я слушаю.

– Я составил план. Три месяца я старался завладеть ею, привлечь ее любовь, оторвать от тебя. Она оказалась преданнее, чем я предполагал. Я не могу не отдать ей должного в этом отношении. Она сильно боролась, но я думаю, что восторжествовал. Сегодня ночью она пришла в мою комнату по моему приглашению.

– Ну?

– Ну, ты получил записку. Я сам написал ее. Я наметил эту сцену и это разоблачение. Я подстроил это для того, чтобы глаза твои открылись, чтобы ты увидел, кто она, чтобы ты прогнал ее ― неверную, распутную…

– Остановись, ― прервал я его. ― Брат ты мне или нет, я не желаю, чтобы ты называл ее такими именами, хотя бы даже она была в десять раз хуже. Ты не смеешь, говорю я! Я задушу слова в твоем горле. Я убью тебя, если ты произнесешь звук против нее. О, что ты сделал!..

– Что я сделал? Постарайся успокоиться, друже. Что я сделал? Вот что ― и счастлив для тебя тот день, когда я сделал это. Я спас тебя от позора, освободил от греха, доказал тебе низость этой женщины.

Он поднялся на ноги.

– Я похитил у тебя твою любовницу: вот, что я сделал.

– О, нет, не это, ― простонал я, ― прости тебя Боже, Гарри. Она не моя лю… ― то, что ты думаешь. Она моя жена.

Глава XXII

Мне показалось, что он упадет в обморок. Лицо его побелело, как бумага, он отшатнулся, глядя на меня дикими расширенными глазами.

– Господи помилуй! Почему ты не сказал мне этого, мальчик, почему ты не сказал мне?

В голосе его прозвучала нота, более потрясающая, чем рыдание.

– Ты должен был довериться мне, ― продолжал он. ― Ты должен был сказать мне. Когда вы повенчались?

– Только месяц тому назад. Я готовил сюрприз для тебя. Я ждал, пока ты скажешь, что полюбил ее и изменил свое мнение о ней. О, я думал, что ты будешь доволен и счастлив, и я лелеял эту тайну, чтобы сказать тебе.

– Это ужасно, ужасно.

Его голос был задушен волнением. Берна уныло поникла в своем кресле. Ее расширенные неподвижные глаза были устремлены на пол в жалком смущении.

– Да, это действительно ужасно. Мы были так счастливы. Мы так радостно жили вместе. Все казалось нам прекрасным, раем для обоих. И тут явился ты, ты, со своим обаянием, которое совратило бы ангела с высоких небес. Ты испытал свою силу на моей бедной, маленькой девочке, которая никого никогда не любила, кроме меня. А я доверял тебе, старался сделать вас друзьями. Я оставлял вас вдвоем. В своей слепой невинности я всячески помогал тебе, я, простодушный, любящий дурак! О, теперь я вижу.

– Да, да, я знаю. Твои слова терзают меня. Это все верно, верно.

– Ты явился как змея, как гнусное пресмыкающееся существо, чтобы похитить ее у меня, чтобы причинить мне зло. Она любила, была верна и чиста. Ты увлек бы ее в болото, ты…

– Остановись, брат. Ради бога. Ты несправедлив ко мне.

Он повелительно протянул руку. Чудесная перемена произошла в нем. Лицо снова приняло спокойное выражение. Оно было сурово и гордо.

– Ты не должен думать, что я виновен в этом, ― сказал он спокойно. ― Я сыграл роль, которую никогда не думал играть. Я сделал дело, о которое никогда не думал замарать свои руки, и я жалею об этом и стыжусь этого. Но я говорю тебе, Этоль, что это все. Бог свидетель, что я не причинил тебе зла. Ты, без сомнения, не можешь думать, чтобы я был так низок. Без сомнения, ты не веришь, чтобы я был способен на это. То, что я сделал, я сделал из любви к тебе, ради твоей чести. Я пригласил ее сюда, чтобы ты мог видеть, кто она. Но это было все, я клянусь в этом. Она была здесь в такой же безопасности, как в стальной клетке.

– Я знаю это, ― сказал я. ― Ты пригласил ее сюда, чтобы я увидел, кто она такая. Ты говоришь мне, что завладел ее любовью, ты утверждаешь, что она пришла сюда на твой зов, ты клянешься, что она изменила бы мне. Ну, так я говорю тебе, брат мой, прямо в лицо ― я не верю тебе.

Внезапно маленькая поникшая фигурка в кресле выпрямилась, бледное, убитое горем лицо, с расширенными остановившимися глазами, повернулось ко мне. Жалкий вид исчез и на его месте была горячая невыразимая радость.

– Успокойся, Берна, я не верю ему, ― сказал я. ― Я не верю ему, и если бы миллионы других стали кричать мне в уши то же самое целую вечность, я сказал бы им, что они лгут, лгут.

Небесный свет сиял в ее серых глазах. Она сделала движение ко мне, но покачнулась, и я подхватил ее на руки.

– Не бойся, малютка, дай мне свою руку. Видишь, я целую ее, дорогая. Ну, теперь перестань плакать, любимая. Перестань.

Ее руки обвились вокруг меня. Она прижалась ко мне также тесно.

– Гарри, ― сказал я, ― это моя жена. Когда я потеряю веру во все остальное, я не перестану верить в нее. Ты заставил нас обоих страдать. Относительно того, что ты утверждаешь, ты ошибся. Она хорошая, хорошая женщина. Я никогда не поверю, что словом, делом или мыслью, она была неверна мне. Теперь прощай. Идем, Берна.

Вдруг она остановила меня. Ее рука лежала на моем плече и она повернулась к Гарри. Она держала себя с достоинством королевы.

– Теперь я хочу объяснить все, ― сказала она, ― перед вами обоими.

Она вынула из-за пазухи маленькую сложенную записку и протянула ее мне. Когда я прочел ее, яркий свет озарил меня. Вот она:

«Дорогая Берна. Ради бога, будьте осторожны. Джек Локасто снова едет на Север. Мне кажется, что он обезумел. Я знаю, что он ни перед чем не остановится и не хочу, чтобы пролилась кровь. Он говорит, что собирается свести старые счеты. Ради себя и дорогого вам человека будьте осторожны.

Виола Ленуар».

– Я получила это два дня назад, ― сказала она. ― О, я чуть не помешалась от страха. Я не хотела показывать тебе. Я не принесла тебе ничего, кроме беспокойства, и никогда не упоминала о нем, ни разу. Ты понимаешь, не правда ли?

– Да, детка, я понимаю.

– Я хотела спасти тебя, все равно какой ценой. Этой ночью я старалась удержать тебя от поездки туда потому что боялась, чтобы ты не встретил его. Я знала, что он очень близко. Но, когда ты уехал, мой страх стал расти все больше и больше. Я сидела, размышляя обо всем этом. Если бы только у меня был друг, думала я, кто-нибудь, кто помог бы мне. И когда я сидела, испуганная и расстроенная, позвонил телефон. Это был твой брат.

– Да, продолжай, дорогая.

– Он сказал, что хочет видеть меня и просил прийти тотчас же. Я подумала о тебе, о грозившей опасности о каком-нибудь ужасном несчастье. Я была в ужасе ― и пошла.

Она остановилась на минуту, как будто рассказ был невыносимо тяжел для нее. Затем продолжала.

– Я нашла дорогу к этой комнате. Мои мысли были полны тобой, тем человеком, желанием спасти тебя. Я не думала о себе, о своем положении. Сначала я была слишком взволнованна, чтобы говорить. Он попросил меня сесть и успокоиться. У него был значительный, торжественный вид. Я снова испугалась за тебя. Он попросил извинения и вышел из комнаты. Мне казалось, что его отсутствие длится целую вечность, пока я сидела, стараясь подавить свой страх. Неизвестность удивила меня. Затем он вернулся. Он закрыл и запер двери. Вдруг я услышала шаги и стук. ― «Тсс. Пройдите туда», ― сказал он. Он отпер дверь. Я услышала, как он разговаривает с кем-то. Я ждала, но тут ты показался вдруг. Остальное ты знаешь.

– Да, да.

– Что касается твоего брата, то я старалась ― о, как горячо! ― быть приятной ему, ради тебя. Он мне нравился, я хотела быть для него сестрой, но никогда мысль об измене не приходила мне в голову, никогда дурное чувство не оскверняло мое сердце. Я была верна тебе. Ты сказал мне однажды о любви, которая отдает, все и не требует ничего. О любви, которая отворачивается от друзей и родных ради возлюбленного. Я думаю, что люблю тебя так.

– О, дорогая, дорогая…

– Я хотела принести тебе счастье, но приношу только тревоги и горе. Иногда, ради тебя, я желала бы, чтобы мы никогда не встречались.

Она повернулась к Гарри.

– А вы, вы причинили мне большое зло. Я никогда не забуду его. Не хотите ли вы уехать теперь и оставить нас в покое?

Его голова была опушена так низко, что я не мог видеть лица.

– Не можете простить меня? ― простонал он.

Она печально покачала головой.

– Нет, боюсь, что никогда не смогу простить.

– Не могу ли я искупить это чем-нибудь?

– Ваше наказание должно быть в том, что вы ничего не сможете сделать.

Он не сказал больше ни слова. Она повернулась ко мне.

– Пойдем, супруг мой, ― нам пора.

Я открыл дверь, чтобы покинуть его навсегда. Вдруг я услышал шаги, поднимавшиеся по лестнице, тяжелую торопливую походку. Я посмотрел вниз, потом оттолкнул ее обратно в комнату.

– Приготовься, Берна, ― сказал я спокойно, ― вот идет Локасто.

Глава XXIII

Итак, мы ждали, Гарри и я, а между нами Берна. Мы слышали, как тяжелые шаги поднимались все выше и выше, по скрипучей лестнице, споткнулись один раз, потом остановились на площадке. В этой паузе было что-то зловещее. Шаги задержались, немного поколебались, затем, неуклонные как рок, направились к нам. В следующее мгновение дверь порывисто раскрылась, и Локасто появился на пороге.

Даже в это короткое мгновение меня успела поразить перемена в нем. Казалось, он состарился на двадцать лет. Он был худ и дрябл, как голодный волк в лесу. Лицо его напоминало череп, волосы были длинны и редки, глаза горели странным, неестественным огнем. Никогда кровь индейца не выражалась так ясно, как в этом темном орлином лице. Он хромал, и я заметил, что его левая рука была в перчатке.

Он сверкнул на нас взглядом из-под ощетинившихся бровей. Стоя тут, он был похож на злое животное, дикое существо, бешенное и отчаянное. Он пошатнулся в дверях и, чтобы удержаться, протянул свою руку в перчатке. Затем, со злым смехом, ядовитым смехом врага, он вошел в комнату.

– Так, кажется, я накрыл прелестное гнездышко воркующих голубков. О, о, моя прелесть! Вам мало одного любовника, вам нужно двоих. Ну, с этих пор вам придется довольствоваться одним, и это будет Джек Локасто. Я достаточно вынес из-за вас, белолицая распутница. Вы преследовали меня, чем-то приворожили меня, вы притянули меня обратно в эту страну, и теперь я должен овладеть вами или умереть. Вы достаточно наигрались со мной. Комедия кончена. Отойдите от этих двух. Выходите, говорю я. Ступайте из этой комнаты.

Она только отшатнулась дальше.

– Вы не хотите идти, проклятая ведьма, с вашим молочным лицом, с вашими серыми глазами, которые просверлили во мне дыры, которые жгут мое сердце, которые сводят меня с ума! Вы не хотите идти? Эй, отойдите вы двое, и дайте ей выйти.

Мы заслонили ее.

– Ха, вот оно что! Вы смеетесь надо мной? Вы хотите помешать мне завладеть ею? Что ж, тем хуже будет для нее. Я превращу ее жизнь в ад. Я буду бить ее. Вы не хотите отойти? Вон вы, брюнет, разве я не знаю вас? Разве я не ненавидел вас больше, чем дьявол ненавидит святого, ненавидел пуще горького яда. Эти три года вы дурачили меня, удерживали ее. О, я пытался убить вас бесчисленное количество раз, но мне не удавалось. Однако теперь мой час. Отойдите назад, говорю я, отойдите назад. Ваше время пришло. Теперь я стреляю.

Его рука поднялась, и я увидел, что она сжимала револьвер. Я был под прицелом. Лицо его исказилось дьявольским торжеством, и я понял, что он решил убить. Наконец мой час пробил. Я увидел, как его пальцы нажали курок, я смотрел в пустой ужас дула. Мое сердце превратилось в лед. Я не мог перевести дыхание. О, если бы отсрочка, минута. Уф! Он спустил курок и в то же мгновение Гарри кинулся к нему.

Что случилось? Выстрел раздался в моих ушах, я все еще стоял тут, а не чувствовал раны, не чувствовал боли. Но пока я смотрел на своего врага, послышался звук тяжелого падения. О, боже! Тут, у моих ног, лежал Гарри, лежал беспорядочной трепещущей грудой, упав на лицо, и в его белокурых волосах я видел темное пятно, быстро растекавшееся. Тогда, в секунду, я понял, что сделал мой брат.

Я упал на колени около него.

– Гарри, Гарри, ― стонал я.

Я услышал крик Берны и увидел, что Локасто подходит ко мне. Это не был больше человек. Он убил. Теперь это был зверь, фурия, дьявол, обезумевший от жажды разрушения. С рычанием он бросился ко мне. Я снова подумал, что он застрелит меня. Но нет! Он поднял тяжелый револьвер и изо всех сил опустил его на мою голову. Я почувствовал удар и с ним казалось вышла вся моя сила. Мои ноги были парализованы, я не мог двинуться. И пока я лежал так, в туманном оцепенении, он приблизился к Берне.

Она стояла в нише, пораженная ужасом, слабая, задыхающаяся, беспомощная; я увидел, как он загнал ее в угол. Его руки были вытянуты к ней; еще мгновение, и он схватил бы ее. Мгновение ― и с быстротой молнии она подняла тяжелую стоячую лампу и бросила ее ему в лицо.

Я услышал крик ужаса и увидел, как он повалился, когда лампа ударилась между его глаз; я увидел, как огненные языки вырвались и запрыгали. Он поднялся во весь рост, ужасный в своей агонии. Он был в одежде пламени, он был в море огня. Он выл, как собака, и повалился на кровать.

Вдруг пропитавшееся маслом одеяло занялось. Занавески как будто подпрыгнули и превратились в пламя. В то время как он катался и ревел от боли, огонь взобрался по стенам и перекинулся на крышу. Помогите, помогите! Комната горит! Пожар, пожар!

Снаружи, в коридоре я слышал сильную суматоху, крики мужчин, вопли женщин. Весь дом ожил, был охвачен паникой, обезумел от страха. Теперь все было объято огнем, неистово безумно пылало и ничто не останавливало огня. Гостиница горит, и я также сгорю. Какой ужасный конец. О, если бы я только мог что-нибудь сделать. Но я был не в силах двинуться. Книзу от пояса я был точно труп. Где Берна? Дай боже, чтобы она была спасена. Я не мог звать на помощь. Комната кружилась в моих глазах. Я был слаб, ошеломлен и беспомощен.

Гостиница была в огне. Внизу на улице собирались толпы. Люди бегали вверх и вниз по лестнице, вступали в драку, чтобы вырваться, обезумев от ужаса прыгали через окна. О, как ужасно, ― сгореть! Неужели никто не спасет меня?

Да, кто-то пытался сделать это и тащил мое тело по полу. Сознание покинуло меня, и я, казалось, пролежал гак в оцепенении годы. Когда я снова открыл глаза, кто-то все еще тащил меня. Мы спускались вниз по лестнице и со всех сторон нас окружали полосы развевающегося огня. Я был завернут в одеяло. Как оно очутилось на мне? Кто была эта темная фигура, так отчаянно тянувшая меня. Она старалась поднять меня, делала несколько шагов, шатаясь под моей тяжестью, и спотыкалась. Мужественное, доблестное существо ― кто бы ты ни было! Еще одно отчаянное усилие, и мы почти у двери. Огненные языки накидываются на нас, как змеи, прыгают по пятам, как котята. Над нами волнующийся свод пламени, взлетающий вверх с оглушительным ревом. Горящие головни носятся вокруг, а перед нами черная бездна дыма. Текучие стены пламени надвигаются на нас. Мы в пещере огня и через мгновение она поглотит нас. О. мой спаситель, еще одно безумное усилие! Мы почти у двери. Тут меня поднимают и мы оба вываливаемся на улицу. Это совершается в последнюю минуту. За нами, точно дикий зверь, преследующий свою добычу, вылетает вихрь пламени и дверь превращается в пучину сверкающей ярости.

Я лежу на снегу, на одеяле, и кто-то держит мою голову.

– Берна, ты ли это?

Она кивает. Она не говорит. Я содрогаюсь при взгляде на нее. Ее лицо ― сплошной ожог, черная маска, в которой светло блестят глаза и зубы.

– О, Берна, Берна, и это ты вытащила меня?

Мои глаза обращаются к огненному пеклу передо мной. Я вижу, как проваливается крыша, осыпая нас дождем пылающих искр. Я вижу пожарного, бегущего обратно. Он окутан пламенем. Как безумный, он начинает кататься в снегу. Гостиница напоминает водопад огня, он разбрызгивается наружу как вода, великолепная золотая вода!

В центре ее чудесный водоворот. Я вижу очертания высунувшейся черной балки, на которой висит неясный обуглившийся предмет. С минуту он колеблется в нерешительности, затем погружается внутрь в жгучее чрево бездны. И я узнаю в нем Локасто.

О, Берна. Берна! Я не в силах взглянуть на нее. Зачем она сделала это? Это ужасно, ужасно!

Огонь распространяется. Обезумев от волнения и страха, мужчины и женщины бредят, богохульствуют и молятся. Воды, воды! ― вопят они. Но воды нет. Вдруг толпа подстрекаемых страхом людей взволнованно бежит по улице. Они тащат длинный шланг, соединяющийся с водокачкой на реке. Ура! Теперь они скоро одолеют пламя. Вода, вода идет! Шланг приставлен, слышится крик пустить воду. Торопитесь там! Но воды нет. В чем дело? Тут распространяется ужасающий слух, что человек, дежуривший на водокачке, пренебрег своими обязанностями и топка в машине остыла. Вопль ярости и отчаяния поднимается к бледным небесам. Женщины ломают руки и стонут, мужчины наблюдают в оцепенении безнадежной агонии. И огонь, как бы сознавая свою победу, вздымается вверх в ревущем ликовании торжества.

Мы с Берной наблюдаем, лежа в снегу, который тает вокруг нас в невыносимом опаляющем зное. Да, надежды нет. Золотоносный город обречен. С того места, где я лежу, сцена представляет одну длинную перспективу пылающих крыш, балок и стропил, объятых могучей дланью огня. Раздавленные хижины крутятся в безумных водоворотах пламени, гостиницы, кафешантаны, публичные дома спеленуты и задушены покрывалами клубящеюся дыма. Надежды нет!

Золотоносный город обречен. И, когда я лежу тут, мне представляется, что это возмездие, и что на развалинах его вырастет новый город, чистый, честный, непорочный. Да, Золотой лагерь найдет себя! Так же, как золото, он должен пройти через горнило, чтобы стать чистым, и на месте, где в прежние дни люди, трудившиеся ради золота, обирались при помощи всевозможных ухищрений человеческого лукавства, воздвигнется новый город, великий город, славный и богатый, любимый сердцами своих сынов и благословенный в своей чистоте и мире.

– Любимая, ― вздохнул я сквозь возвращающуюся волну сознания. Я чувствовал горячие слезы, капавшие на мое лицо, я чувствовал поцелуй, запечатлевшийся на моих губах, я чувствовал шепот на ухо.

– О, дорогой мой, дорогой мой, ― говорила она. ― Я принесла тебе только горе и страдание, но ты дал мне любовь, которая ослепительный свет, по сравнению с которой солнечное сияние ― тьма.

– Берна! ― Я поднялся и протянул руки, чтобы обнять ее. Они схватили пустой воздух. Я дико озирался вокруг. Она ушла.

– Берна, ― воскликнул я снова, но ответа не было. Я был один. Сильная слабость охватила меня…

Я никогда больше не увидел ее.