Текст книги "Бездна"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Нейяна принесла простыню, и Лео завернули в нее. Кинверсон легко поднял, тело на руки и понес его к борту.

– Подожди! – крикнула Тила. – Положи это с ним.

В руках она держала стопку исписанных листков бумаги. Знаменитая поэма. Видимо, она взяла ее в каюте Мартелло. Браун положила потрепанные страницы под простыню и туго перевязала концами широкого полотнища то, что осталось от красивого высокого юноши. На какое-то мгновение у Лоулера возникло желание помешать ей, сохранить рукопись, но затем пришло отрезвление: «Пусть так и будет. Эта поэма принадлежит только ему».

– Мы предаем морю тело нашего возлюбленного брата Лео. Во имя Отца и Сына и Святого Духа…

Снова Святой Дух? Всякий раз, когда Лоулер слышал это странное словосочетание из уст Квиллана, оно поражало его. Какая все-таки непонятная идея… Как он ни старался, не мог представить себе, что имеется в виду под данным понятием. И вновь, будто вспомнив нечто неприятное, Вальбен отмахнулся от этой мысли: он слишком устал, чтобы размышлять о столь отвлеченных вещах.

Гейб поднес тело к ограждению и положил на специально приготовленную наклонную доску, затем едва заметно подтолкнул – и оно полетело вниз, в воду.

И в то же мгновение из морских глубин, словно по мановению волшебной палочки, явились существа весьма необычного вида: с вытянутыми изящными телами, покрытыми густым шелковистым мехом черного цвета, на которых размещалось множество плавников и плавничков. Их было пять. Пять созданий, гибких, с мягким и добрым взглядом разумных глаз, с темными мордами, на которых торчали пучками подергивающиеся усики. Внимательно и осторожно, без лишних неуклюжих движений, они окружили тело Мартелло и повлекли его за собой, по пути разматывая простыню. Затем нежно и аккуратно сняли материал. А потом – с той же нежностью и аккуратностью – существа сгрудились вокруг Лео, вокруг его застывающих останков и начали… пожирать их.

Все происходило в некой торжественной тишине, без свойственной хищникам жадной и грязной суеты и борьбы за особо лакомый кусок. Происходящее ужасало и одновременно зачаровывало какой-то жутковатой простотой. Движения этих созданий заставляли море загадочно фосфоресцировать. Казалось, поток холодно-малинового пламени поглощал то, что осталось от Мартелло, словно он медленно распадался, превращаясь в свет. Невольно складывалось впечатление, какое обычно возникает при посещении анатомического театра: порождения глубин Гидроса исследуют анатомию человека, с предельной тщательностью снимая с его тела слой кожи и открывая взору связки, мышцы, нервы и сухожилия. Они проникали все глубже и глубже. На происходящее почти невозможно было смотреть. Даже Лоулер, для которого не существовало никаких тайн строения человеческого организма, внутренне содрогнулся. Их работа велась с такой точностью, четкостью и чистотой движений, так неторопливо, так почтительно, что от вершащегося на поверхности воды невозможно было оторвать глаз; всю эту сцену окружал какой-то ореол неведомого и неуловимого обаяния. Они слой за слоем обнажали секреты внутреннего строения тела Мартелло до тех пор, пока не остался лишь белый остов скелета. Затем участники этой процедуры взглянули вверх на стоявших у ограждения людей, словно ожидая от них одобрения. Вне всякого сомнения, в их глазах читалось наличие разума. Неожиданно Лоулер заметил, что они кивнули – это, несомненно, означало что-то вроде приветствия – и тут же скользнули во тьму волн, ни в малейшей степени не нарушив той торжественной тишины, которая установилась с того момента, как существа появились на глазах экипажа «Царицы Гидроса». Скелет Мартелло тоже исчез, отправившись в свой путь к неведомым морским глубинам, где его уже ожидали другие организмы, чтобы воспользоваться кальцием, содержащимся в костях. От полного энергии, молодого задора и несбывшихся надежд юноши не осталось ничего, кроме нескольких страниц рукописи, покачивавшихся на океанских волнах. Прошло совсем немного времени – и они тоже исчезли из виду.

Позже, уединившись в своей каюте, Лоулер попытался подсчитать, насколько ему хватит запасов «травки». Вышло, что совсем не на много, дня на два, не более.

Разделив жидкость на две дозы, он залпом проглотил наркотик. «А, черт с ним! – подумал Вальбен и немного погодя допил остатки. – Черт с ним!»

6

Симптомы «ломки» начали проявляться через день, незадолго до полудня: потливость, дрожь, тошнота, общая слабость и вялость. Лоулер был готов к этому или, по крайней мере, думал, что готов.

Но они усиливались гораздо быстрее, чем он предполагал. Испытание становилось настолько тяжелым, настолько мучительным!.. Вальбен даже начал сомневаться, выдержит ли он сии муки ада. Сила боли, захлестывавшей его подобно накатывающимся приливным волнам, ужасала. Порой ему казалось, что мозг просто раздулся до неимоверных размеров и теперь давит на стенки черепа.

Инстинктивно Лоулер тянулся к опустевшей фляге, но – увы! – она давно опустела. Он скорчился на койке, его лихорадило, била дрожь; Вальбен чувствовал себя бесконечно несчастным. После полудня к нему заглянула Сандира.

– Это как раз то, что происходило с тобой позавчера? – спросила она. – Ну, после происшествия с Мартелло?

– О, нет! Вовсе нет.

– Значит, ты болен?

Он, не говоря ни слова, указал на пустую флягу. Тейн не сразу, но все же поняла его.

– Вэл, я могу хоть чем-то помочь тебе?

– Обними меня, пожалуйста, вот и все.

Он положил голову к ней на колени и прижался к мягкой груди. Некоторое время Лоулера бил сильнейший озноб. Но постепенно он успокоился, хотя самочувствие оставалось отвратительным.

– Кажется, тебе немного лучше, – заметила Сандира.

– Да, чуть-чуть… Но не уходи, пожалуйста.

– Я здесь. Принести воды?

– Да. Нет… Нет, не уходи, оставайся со мной.

Он снова прижался к ней и чувствовал, как растет жар и тает, затем вновь возникает, но уже с неожиданной и сокрушительной силой.

Наркотик оказался значительно более мощным, чем предполагал Лоулер, и сформировавшаяся зависимость давала о себе знать мощными непрерывными импульсами. И все же… Все же… боль не донимала его постоянно. Проходили часы, и в них появлялось такое мгновение, когда он чувствовал себя почти хорошо. Это выглядело так необычно и вселяло надежду на скорейшее избавление от недуга. Вальбен не возражал против борьбы. В конце концов, ему хотелось одержать победу.

Сандира оставалась с ним до самого вечера. Он засыпал, а когда пробуждался, она все еще была рядом.

Ему казалось, что у него распух язык. От слабости ноги не держали.

– Ты знал о таких последствиях? – поинтересовалась Тейн.

– Да. Вернее, мне кажется, да. Хотя и не предполагал, что будет больно до такой степени.

– Как ты себя чувствуешь сейчас?

– По-разному.

За дверью раздался голос Делагарда:

– Как он там?

– Он беспокоится за тебя, – заметила Сандира.

– Очень разумно с его стороны.

– Я сказала ему, что ты заболел.

– Подробности не рассказывала?

– Что ты! Никаких деталей! Заболел – и все!

Ночь прошла ужасно. Временами Лоулер думал, что начинает сходить с ума. Но потом, незадолго до рассвета, наступил один из тех неожиданных и необъяснимых периодов облегчения; словно что-то пронзило его мозг извне и избавило от мучительной жажды наркотического питья. Когда показались первые отблески солнечных лучей, к нему вернулся аппетит. Выбравшись из постели, Вальбен впервые с тех пор, как у него началась лихорадка, встал на ноги и смог не упасть, балансируя руками.

– Ты выглядишь уже не так плохо, – отметила Сандира. – Это и в самом деле так?

– Ну-у, более или менее. Но мое состояние обязательно вернется. Впереди

– долгая борьба.

Действительно, прошло не так уж много времени, и все началось снова, но теперь – Лоулер не мог объяснить причин этой перемены – он чувствовал себя более уверенно и не поддавался панике и безотчетному страху. Вальбен, если говорить честно, ожидал три, четыре, даже пять дней кошмара, а потом постепенного уменьшения пытки по мере того, как его организм будет освобождаться от потребности в «травке». Пока же шли только вторые сутки…

И вновь это ощущение вторжения извне чего-то, что направляло, поднимало и освобождало его из тяжкой трясины полузабытья.

А потом – снова дрожь и пот. Вслед – еще один период ремиссии, длившийся почти полдня. Он поднялся на палубу, подышал свежим воздухом, немного прогулялся. Лоулер признался Сандире, что, по его мнению, он слишком легко выпутывается из этой переделки.

– Вот видишь! Оказывается, ты просто счастливчик, – весело сказала она, стараясь не подавать вида, что ее немного пугает изможденное лицо Вальбена.

С наступлением ночи ему снова сделалось плохо. Схватит – отпустит, нарастание боли – спад… Но все равно все складывалось более чем благоприятно: казалось, он выздоравливает. К концу недели абстиненция проявлялась лишь в изредка накатывающихся на него волнах дискомфорта. Лоулер поглядывал на пустую флягу и улыбался.

Воздух был чист, дул сильный ветер. «Царила Гидроса» продолжала свой путь в юго-восточном направлении по безбрежному океану планеты.

Свечение морской воды усиливалось не по дням, а по часам. Казалось, весь мир вокруг начал сиять. Волны и небо излучали свет днем и ночью. Время от времени появлялись жуткие существа. Вот и сейчас вдали возникли силуэты полудюжины невиданных ранее созданий. Они выпрыгивали из воды, несколько секунд парили в воздухе, а затем с громким плеском исчезали в пучине, которая постоянно грозила разверзнутыми огромными пастями.

Большую часть времени на корабле властвовала тишина. Каждый тихо и без лишней суеты занимался своим делом. Работы появилось много, так как из четырнадцати выполнявших ее в начале экспедиции осталось всего одиннадцать человек. Мартелло – веселый, брызжущий оптимизмом и надеждами на лучшее будущее, задавал тон во всем; его смерть оказала сильное влияние на общее настроение экипажа.

Но, как бы там ни было, цель их плавания – Лик Вод – становилась все ближе. «Возможно, поэтому все и помрачнели, – подумал Лоулер. – Его еще не видно на горизонте, но каждый знает – он где-то здесь, рядом. Каждый прямо-таки физически ощущает присутствие чего-то необычного. Трудно сказать, в чем оно выражается, но Лик – здесь. Причем не просто остров, а нечто значительно большее. Скорее всего, живое, знающее об их приближении и с нетерпением ждущее гостей».

Вальбен покачал головой, пытаясь избавиться от сей мысли. Все это – лишь расплывчатые фантазии, ужасные видения, рожденные бредом, пустые и глупые сказки. «Вероятно, ломка еще полностью не прошла», – сказал он себе.

Лоулер ходил, немного пошатываясь, чувствовал слабость и оказался уязвим для всех напастей. Тем не менее Лик не выходил у него из головы. Он постоянно пытался припомнить рассказы старого Джолли о его странствиях, но под тридцатилетними напластованиями памяти все выглядело туманным и крайне запутанным. По словам старого морехода выходило, что Лик Вод – или как он его еще называл, Бездна – это дикое и фантастическое место. Оно полно растений, совсем не похожих на морские. Да-да, растений… Странные цвета, яркий свет, который сияет и днем, и ночью, загадочная область на самом краешке мира, прекрасная и зловещая. А вот говорил ли Джолли что-либо о животных, о существах, обитающих на суше? Нет… По крайней мере, ничего подобного Лоулер не мог припомнить. Да, никаких живых созданий, только густая чаща, джунгли.

Но ведь старик что-то рассказывал о некоем городе…

Правда, не на Лике, а рядом с ним.

Где? В океане? И здесь память окончательно подводила Вальбена. Он изо всех сил пытался вспомнить то время, когда ему приходилось подолгу беседовать с Джолли, сидя у воды рядом с просоленным океаном моряком, который говорил, говорил, говорил…

Город… Город в море… На дне моря…

Лоулер ухватился за хвостик ускользавших от него воспоминаний, но не смог удержать их. Попытался снова – и опять побежал за ними вдогонку.

Город на дне моря… Да, именно так! Дверь в океане, ведущая в некий таинственный коридор, какая-то гравитационная воронка, устремленная вниз, в направлении грандиозного сооружения, где живут джилли, превосходящие всех своих собратьев, живущих на островах, в такой же степени, сколь цари возвышаются над нищими. Там двеллеры существуют подобно богам и никогда не выходят на поверхность. Они живут в склепах, запечатанных огромным давлением, обитают в торжественном величии и немыслимой роскоши.

Лоулер улыбнулся. Да, именно так рассказывал старик. Словом, блистательная сказка, величественная фантазия. Самая лучшая, самая яркая из всех повествований Джолли. Вальбен пытался представить себе, каким мог быть этот город, и перед его мысленным взором проплывали высокие, величественные и властительные джилли, входящие сквозь грандиозные арочные ворота в сияющие великолепием роскошные чертоги. Размышляя об этом сейчас, он вновь ощутил себя совсем мальчишкой, присевшим на корточки у ног старого морехода и вслушивающимся в каждое слово, которое произносил сей грубый, по-стариковски надтреснутый голос.

Отец Квиллан тоже много думал о Лике Вод.

– У меня есть новая теория относительно этого места, – однажды заявил он.

Священник провел все утро, медитируя рядом с Гхаркидом в той части судна, где находились рыболовные снасти. Лоулер, проходя мимо, удивленно уставился на них. Они оба, казалось, впали в транс. Их души, вероятно, пребывали на каком-то совершенно ином плане бытия.

– Я изменил свое мнение, – произнес святой отец. – Помните, о чем говорили мы раньше? Лик – это рай, и там обитает сам Господь, Первопричина всего сущего, истинный Творец, Тот, к Кому нам приходится обращать свои молитвы… Теперь я так не считаю.

– Ну и что же? – безразлично произнес Лоулер. – Значит, Лик Вод – это не Божий ваарг. Вам лучше знать…

– Да, да, не жилище Господа, но совершенно определенно он является местом обитания какого-то божества. Эта точка зрения абсолютно противоположна моему первоначальному мнению о сем острове и всему тому, что ранее составляло сущность моей веры в божественное начало. Я начинаю впадать в ересь, в величайшую ересь. На данном этапе своей жизни мне приходится стать политеистом, то есть язычником! Сие кажется абсурдным даже мне самому. И все же я говорю об этом совершенно искренне.

– Ничего не понимаю! – воскликнул пораженный Вальбен. – Какое-то божество. Бог… Какая разница?! Если вы способны поверить в одного Господа, значит, можете верить, и в какое угодно их количество, по крайней мере, так мне представляется. Вся сложность-то в том, чтобы суметь поверить хотя бы в одного. Например, я не способен даже на это.

Квиллан одарил его улыбкой любящего отца.

– Вы ведь ничего не понимаете, не правда ли? Классическая христианская традиция, берущая начало в иудаизме и, насколько мы можем судить, уходящая своими корнями в Древний Египет, считает, что Бог есть единая и неделимая сущность. Я никогда прежде не подвергал это сомнению. И даже никогда не помышлял о том, чтобы начать копаться в истоках моей веры… Мы, христиане, называем Его Троицей, но всегда помним о единстве Господа в Трех Лицах. Сие может показаться непонятным неверующему, но нам-то известно, что это значит. Никаких сомнений на сей счет просто быть не может: Бог – один, только один! Но вот за последние несколько дней, нет, даже несколько часов… – Священник замолчал. – Гм-м… Позвольте мне воспользоваться математической аналогией. Вы знакомы с теорией Геделя?

– Нет.

– Да, да… Я тоже, в общем-то, не очень… Но мне запомнилась ее примерная формулировка. Кажется, это происходило в двадцатом веке… Впрочем, неважно. Так вот, теорема Геделя утверждает, – и никто не сумел до сих пор опровергнуть ее – что существует некий фундаментальный предел рациональных возможностей математики. Мы можем доказывать все положения математической логики до определенной границы, дальше которой ни при каких обстоятельствах пройти не сможем. В конечном итоге всегда обнаруживается, что, пробравшись через многочисленные процедуры математических доказательств, попадаешь в область недоказуемых аксиом, то есть такого материала, который следует просто-напросто принимать на веру, если нам хочется хоть что-то понять в этой Вселенной. Таким образом мы достигаем пределов разума. Чтобы идти дальше – чтобы вообще продолжить сам процесс мышления, – нам приходится признавать правильность этих базовых аксиом, не имея возможности обосновать их истинность. Вы понимаете меня?

– Надеюсь, да.

– Хорошо. Моя же мысль заключается в том, что теорема Геделя проводит границу между богами и простыми смертными.

– Вот как? – только и смог произнести пораженный Лоулер.

– Да, да, именно так, – отрезал отец Квиллан. – Она определяет, скорее всего, край человеческого мышления. А боги обитают по ту сторону черты. Ведь они такие существа, для которых не существует пределов, устанавливаемых Геделем. Мы, люди, живем в мире, где реальность – в конечном итоге – распадается на иррациональные гипотезы или, по меньшей мере, на внерациональные предположения, так как это невозможно доказать. Боги же обитают в сфере абсолютного континуума, в котором реальность не только установлена и познаваема далеко за гранями нашего аксиоматического предела, но может быть изменена и перестроена по воле Божьей.

Впервые за все время их беседы Лоулер почувствовал проблеск интереса к ее теме.

– Гм-м… Галактика полна существ, чья математика не лучше нашей… Как же они вписываются в вашу схему?

– Давайте будем относить всех разумных обитателей миров, для которых справедливы ограничения теоремы Геделя, к кругу людей независимо от их внешнего вида. Тогда все создания, способные функционировать за пределами геделевской теории, будут именоваться богами. – Лоулер согласно кивнул головой.

– Продолжайте.

– Хорошо… А теперь позвольте мне познакомить вас с концепцией, которая пришла мне в голову сегодня утром, когда я сидел здесь и размышлял о Лике Вод. Признаю – это самая чудовищная ересь, но я был еретиком и раньше и как-нибудь переживу собственное порождение ума. Хотя, конечно, мне не приходилось впадать в ересь до такой степени. – Квиллан вновь блаженно улыбнулся. – Предположим, сами боги на каком-то определенном уровне достигают пределов Геделя, того предела, на котором их собственная способность мыслить – точнее, способность творить и перестраивать сотворенное – упирается в некое подобие барьера. Так же, как и у нас, но на качественно ином уровне, то есть они, в конце концов, приходят к чему-то, дальше чего не могут пойти.

– Конечный предел Вселенной, – заметил Лоулер.

– Нет! Всего лишь их конечный предел! Вполне возможно, над ними существуют более могучие и великие божества. Те боги, о которых мы сейчас ведем беседу, заключены в свою собственную ограниченную реальность, и так же, как и наша, их реальность включена в реальность более высокого уровня с недоступными им математическими законами. Это нечто воспринимается ими как божественная реальность, а населяющие ее являются для них богами. И эти высшие божества, то есть обитатели той высшей реальности, так же окружены со всех сторон стеной Геделя, за которой находятся еще более значительные и могущественные боги. И так далее, и так далее…

– До бесконечности?! – выдохнул изумленный Лоулер, с трудом преодолевая внезапно возникшее головокружение.

– Да.

– А разве в определение божественной сущности не входит понятие о бесконечности? Как бесконечное может быть меньше самой бесконечности?

– Одно бесконечное множество является частью другого, то есть содержит в себе бесчисленное количество подмножеств.

– Ну, хорошо, – произнес Лоулер, но теперь его голос звучал уже не так уверенно. – Но какое отношение все это имеет к Лику Вод?

– Если Лик – это истинный рай, нетронутый и девственный, обитель Святого Духа, то он может быть населен высшими существами, отличающимися ангельской чистотой и могуществом. Да, да, именно теми, кого Церковь когда-то называла ангелами или богами, как именовали их последователи более древних религий.

«Потерпи, – приказал сам себе Вальбен. – Уж слишком серьезно воспринимает этот человек собственные слова».

– И все эти высшие существа, ангелы, боги, как бы мы их там ни обозвали, – местные «постгеделевские гении», не так ли? – спросил он. – А для нас – просто боги, боги и для джилли, так как они считают Лик Вод святым местом… Выходит, здесь живет не сам Бог, Господь Всемогущий, ваш любимый Бог, тот, которого почитает ваша Церковь, творец Вселенной и создатель джилли и нас с вами и всего остального. Вы не найдете Его поблизости или, по крайней мере, найдете, да и то не всегда. Этот Бог находится гораздо выше на иерархической лестнице бытия. Он не обитает на какой-то сугубо определенной планете, а пребывает в более высокой обители, в более обширной Вселенной, взирая на нас оттуда, сверху, время от времени проверяя, как тут, внизу, идут дела.

– Совершенно верно.

– Но тогда выходит, что даже Он не достиг самого верха?

– А вершины нет, – ответил Квиллан. – Существует лишь бесконечная лестница «божественности», где на самой нижней ступеньке пребывают существа, лишь на самую малость превосходящие смертных; на самой же верхней – нечто совершенно непостижимое. Я, конечно, не знаю, на каком уровне вышеупомянутой лестницы находятся обитатели Лика Вод, но совершенно очевидно, что значительно выше того, на котором существуем мы сами. Господь же Всемогущий есть не что иное, как сама эта многоступенчатая структура. Так как Бог бесконечен, он не может занимать ни один из конечных уровней божественности, а может быть лишь всей этой бесконечно восходящей цепью; в ней нет предела, вернее, высшего предела, только все более и более высокий уровень – и так ad infinitum note 2Note2
  до бесконечности (лат.)


[Закрыть]. Лик Вод – одно из промежуточных звеньев в данной иерархии.

– Понимаю… – неуверенно произнес Лоулер.

– Размышляя над этим, можно проникнуть и в более высокие бесконечности, даже несмотря на то, что, по определению Геделя, мы никогда не сможем постичь самое Высшее, ибо для сего нам нужно быть выше самых высоких из данной бесконечности. – Квиллан взглянул на небо и распростер руки в таком жесте, что он показался Лоулеру самопародией. Но затем священник повернулся к нему и произнес с интонацией, прямо противоположной той, с которой он говорил всего несколько секунд назад:

– Наконец-то, док, я по-настоящему понял, почему из меня не получился священнослужитель. Должно быть, все это время мне казалось, что Бог, Единое Верховное Существо, управляющее нами, абсолютно недостижим. Для нас Он фактически вообще не существует… А если и существует, то очень далеко от нашего бытия. Его реальность для человеческого ума нереальна. Наконец я понял – мне нужно искать бога поменьше, того, кто поближе к моему уровню восприятия. Впервые за все годы, Лоулер, у меня появилась возможность, вернее надежда, отыскать успокоение в сей бренной жизни.

– В каком еще дерьме вы тут копаетесь? – поинтересовался Делагард, приближаясь к собеседникам. – Стоите уже целый час и все говорите, говорите…

– Обсуждаем богословские вопросы, – ответил Квиллан.

– А-а-а… Ну, ну… Новое откровение?

– Присядьте, – предложил ему священник. – Я вам постараюсь объяснить.

Воодушевленный логикой своего нового учения, отец Квиллан расхаживал по кораблю, предлагая поделиться своими соображениями с любым, кто согласился бы его выслушать, но желающих находилось немного.

Казалось, наиболее заинтересовался теорией святого отца Гхаркид. Лоулер давно уже подозревал в этом маленьком человечке черты, присущие настоящему глубокому мистику; и вот теперь, как всегда загадочный, Натим сидел рядом с Квилланом. Его глаза блестели духовным вожделением, поза выражала наивысшую почтительность и внимательность. Он, словно губка, буквально впитывал каждое слово священника. Правда, как обычно, Гхаркид никак не комментировал услышанное и только изредка задавал краткие и очень тактичные вопросы.

Сандира провела около часа с Квилланом и пришла от него к Лоулеру озадаченная и задумчивая.

– Бедняга, – выдохнула она. – Рай… Святые духи, порхающие среди высоких трав и предлагающие свое благословение восторженным паломникам… Долгое путешествие, наверное, окончательно свело его с ума.

– Ты считаешь, что когда он садился на корабль, то еще пребывал в добром здравии?

– Ему так хочется раствориться в чем-то большом и мудром. Всю свою жизнь Квиллан гоняется за Господом Богом, но мне кажется, он просто стремится вернуться в материнскую утробу.

– Сказанное тобой звучит цинично.

– Неужели? – Сандира положила голову на колени Лоулера. – А что ты думаешь по этому поводу? Может быть, ты находишь какой-то смысл во всей этой мистической ерунде? Или в его богословии? В его сказках о рае и острове святых духов?

Вальбен погладил ее густые темные волосы (за долгие месяцы плавания они сделались жестче и грубее, но все еще оставались красивыми).

– Да, мне чем-то импонирует его теория, – согласился Лоулер. – По крайней мере, я понимаю метафоричность выводов Квиллана… Но сие не имеет значения, во всяком случае, для меня. Во Вселенной может существовать бесконечное количество отдельных слоев, населенных разными богами… У божества каждой более верхней ступени пусть будет в шестнадцать раз больше глаз, чем у предыдущих… И пусть у Квиллана есть совершенно неопровержимые доказательства всего этого причудливого вздора, для меня сие не имеет ни малейшего значения. Я живу в этом мире, и в нем нет никаких богов. Происходящее на других, более высоких уровнях бытия, если таковые имеют место, меня не касается.

– Но ведь это не означает, что не существует более высоких уровней.

– Конечно, но кто знает? Старый моряк, когда-то давно рассказывавший нам о Лике Вод, тоже говорил что-то такое о подводном городе супердвеллеров, расположенном неподалеку от берега. Думаю, в это можно верить с таким же успехом, что и в нагромождение фантазий Квиллана. Правда, если говорить начистоту, я не верю ни тому ни другому. Для меня одинаково безумны как сказки одного, так и богословские бредни другого.

Сандира приподняла голову и заглянула ему в глаза.

– Давай предположим в качестве гипотезы, что под водой неподалеку от Лика Вод действительно находится город и в нем живут какие-то особенные двеллеры… Если это так, то становится вполне понятно, почему известные нам джилли считают остров священным местом и боятся или, по меньшей мере, не склонны приближаться к нему. А вдруг там и в самом деле обитают богоподобные существа?

– Давай подождем… Когда мы все-таки доберемся до Лика и увидим, что это такое, тогда-то я и дам тебе окончательный ответ, хорошо?

– Что ж, я подожду, – согласилась Сандира.

Где-то посреди ночи Лоулер неожиданно проснулся и сразу же почувствовал, что находится в том состоянии нервного сверхнапряжения, которое – он знал об этом совершенно точно – не даст ему уснуть до самого рассвета. Вальбен сел в постели, потирая лоб, прямо-таки раскалывавшийся от боли. У него сейчас возникло такое впечатление, что ему во сне вскрыли череп и напихали туда миллионы блестящих и жестких проволочек, которые теперь терлись друг о друга при каждом неосторожном движении.

Внезапно Лоулер почувствовал, что в его каюте присутствует кто-то еще, кроме него самого. В слабом свете звезд, проникавшем сквозь единственный иллюминатор, он видел высокую широкоплечую фигуру, стоявшую, прислонясь к переборке, и молча наблюдавшую за ним. Кинверсон? Нет, не похоже. Да и зачем бы Гейб стал врываться к нему среди ночи? Но ведь на корабле больше нет таких высоких мужчин…

– Кто ты? – прошептал Лоулер.

– Вальбен, неужели ты не узнаешь меня? – прозвучал вопрос, произнесенный глубоким, с приятным тембром, и спокойно-уверенным голосом.

– Кто вы?

– Присмотрись хорошенько, парень. – Незваный гость повернулся, и стала видна часть его лица. Лоулер рассмотрел тяжелую челюсть, густую курчаво-черную бороду, прямой и крупный нос. Если бы не заросли волос на лице, то внешне все напоминало ему самого себя. Нет, не совсем: глаза другие. Из них исходит какой-то мощный свет; их выражение одновременно и строго, и мягко. Вальбен помнил этот взгляд, и поэтому волна озноба пробежала по его спине.

– Мне казалось, что я проснулся, – произнес Лоулер спокойным тоном, – но теперь понимаю – все происходит во сне. Здравствуй, отец. Рад снова видеть тебя. Прошло уже так много времени…

– Неужели? В таком случае, только не для меня. – Высокий мужчина сделал несколько шагов по направлению к Вальбену и оказался у самого края койки. На нем была старомодная широкая мантия в складку, которую Лоулер так хорошо помнил. – Хотя… немало лет прошло с тех пор, как… Ты вырос, сынок. Теперь ты старше меня, не так ли?

– Да нет… Примерно того же возраста, что и ты.

– И тоже врач. Причем, как я слышал, хороший врач.

– Ну-у, не такой уж и хороший. Но делаю все, что в моих силах. Хотя многое, слишком многое, не получается.

– То, что в твоих силах… Это уже прекрасно, Вальбен, если ты только правильно их оцениваешь. Я часто говорил тебе это, но, мне так кажется, ты не особенно верил мне. Что ж… Ты еще не начал халтурить и все делаешь на совесть… Врач может быть последним подонком, закончив работу, но до тех пор, пока по-настоящему помогает людям, он является доктором в полном смысле этого слова, если, конечно, по-прежнему понимает, что его предназначение – защищать, любить и лечить. Мне кажется, в этом отношении с тобой все в порядке. – Он присел на угол койки. Невольно создавалось впечатление – здесь ему все знакомо. – У тебя ведь нет семьи, не так ли?

– Нет.

– Плохо. Из тебя бы вышел хороший отец.

– Неужели?

– Конечно, ты бы изменился… К лучшему, так я думаю. Ты жалеешь об этом?

– Не знаю. Возможно… В принципе, я о многом жалею… Жалею, что мой брак развалился, жалею, что не женился вновь, жалею, что ты так рано умер, отец.

– Рано?

– Да. Для меня это было слишком рано.

– Гм-м… Наверное.

– Я любил тебя.

– И я тоже, сынок, и люблю до сих пор. Мало того, горжусь тобой.

– Отец, ты говоришь так, словно еще жив. Но ведь это всего лишь сон, и можно сказать все, что хочешь. Не правда ли?

Фигура поднялась и сделала шаг назад, в темноту. Казалось, она облекается в эту тьму, как в одежды.

– Вальбен, это не сон.

– Нет? Но что же тогда? Ведь ты же мертв, папа. Тебя уже не существует двадцать пять лет. Если это не сновидение, почему я вижу тебя с собой рядом? А вдруг ты призрак? Тогда почему не приходил раньше?

– Все очень просто, сынок. Раньше ты никогда не приближался к Лику.

– Но какое отношение к тебе имеет Лик Вод?