Текст книги "Искатель. 1965. Выпуск №1"

Автор книги: Роберт Шекли

Соавторы: Гилберт Кийт Честертон,Аркадий Адамов,Глеб Голубев,Яков Наумов,Андрей Яковлев,Кира Сошинская,Николай Вихирев,Вера Черникова,Юрий Тарский,Владислав Зорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Андрей ЯКОВЛЕВ, Яков НАУМОВ
ТОНКАЯ НИТЬ

Рисунки П. ПАВЛИНОВА

ГЛАВА 1

Майор Миронов придвинул к себе коричневую папку, на которой стояло: «Дело №…»

В папке находились десятка полтора-два документов, не больше. Сколько он ни вчитывался в материалы дела, ему никак не удавалось нащупать ту нить, ухватившись за которую можно было начинать расследование.

«На ком в первую очередь сосредоточить внимание? – думал Миронов. – Кого прежде всего изучать? Черняева? Сомнительно. Да, поведение Черняева, если верить Самойловской, казалось странным. Зачем ему, человеку обеспеченному, понадобилось сбывать импортные дамские вещи? Черняев, коммунист, участник Великой Отечественной войны, кавалер многих орденов, крупный строитель, совершенно не был похож на человека, способного совершить преступление против Советского государства.

Самойловская? Ничего не скажешь, с нее все началось. И все же Андрей был уверен, что Самойловская – фигура случайная, что внимания органов Государственной безопасности она не заслуживает.

Кто же тогда? Автор записки? Безусловно, Но как с него начинать, если кто он или, вернее, она – неизвестно. Где и как этого автора искать? Если и есть какая-то ниточка, то она так тонка, так малоосязаема».

Миронов закрыл папку и попытался проследить за всем ходом дела, как оно ему рисовалось.

Началось все с того, что возле одного из комиссионных магазинов была задержана с поличным некая Самойловская, оказавшаяся матерой спекулянткой. В ее объемистой сумке обнаружили ряд предметов дамского туалета заграничного происхождения, а также старинные украшения, являвшиеся предметами антиквариата.

Сотрудники милиции без труда определили, что вещей подобных тем, которые пыталась сбыть Самойловская, в нашей торговой сети не бывает. Видимо, тут не обошлось без контрабанды. В сочетании с антикварными ценностями все это выглядело и вовсе подозрительно.

При тщательном осмотре вещей, изъятых у Самойловской, под подкладкой одной из курточек обнаружили клочок бумаги, провалившийся туда из прохудившегося кармана. Это был обрывок какого-то письма или записки: ни начала, ни конца, ни одной законченной фразы. Торопливым женским почерком было написано:

«…русские не знают и не узнают…

…дете вести себя хорошо. Что…

…выполнять задания…

…тать предателем…»

Самойловская, конечно, не знала об этом клочке бумаги. Но как попали к ней куртка и другие вещи?

На допросе в милиции спекулянтка показала, что вещи, с которыми ее задержали, были вручены ей для продажи одним из ее знакомых – инженер-подполковником Черняевым, ответственным работником какого-то строительства в городе Крайске. Какого именно – она не знает.

Органы милиции сообщили о показаниях Самойловской в Крайск и запросили сведения о Черняеве – существует ли такой? Из полученного ответа, из справки, характеристик, анкет, автобиографии Черняева явствовало, что жизненный путь инженер-подполковника был безупречен.

Капитон Илларионович Черняев родился в 1915 году в глухом сибирском селе. Окончив сельскую школу, подростком уехал в город на заработки. Работал и учился: окончил вечерний рабфак. Затем – Москва. Военно-строительная академия, армия. Всю войну на фронте: сначала в саперных войсках, затем у партизан. Ранение, снова фронт и опять саперные части. Имеет ряд правительственных наград. Холост.

После окончания войны – стройки, стройки и снова стройки. Недавно уволился в запас. В Крайске около двух лет, является одним из руководителей строительства особого назначения.

Не поймешь, что свело его с Самойловской, откуда взялись у него дамские вещи и почему он решил их сбыть, да еще таким странным путем: в другом городе, при посредстве спекулянтки.

Впрочем, можно ли верить Самойловской, не пытается ли она спрятаться за широкую спину инженер-подполковника? Органы милиции все материалы, связанные со странным клочком бумаги, в том числе и результаты проверки Черняева (ведь куртку-то, как утверждала Самойловская, она получила от него), передали в Комитет Государственной безопасности.

Это случилось три дня тому назад. В тот же день коричневая папка, в которой теперь были подшиты все материалы, очутилась на столе у майора Миронова. К папке была приколота записка, написанная рукой начальника управления, генерала Васильева.

«Тов. Миронов, ознакомьтесь с материалами дела, допросите задержанную и доложите ваши соображения».

Самойловскую Миронов допросил, но ничего интересного этот допрос не дал. Она продолжала настаивать, что вещи, с которыми ее задержали, принадлежат Черняеву. По словам Самойловской, она ездила в Крайск навестить знакомых. Там случайно повстречалась с Черняевым, которого знала раньше. Он будто бы зазвал Самойловскую к себе в гости, упросил взять кое-что из принадлежавших ему вещей и продать в Москве. Чьи они, эти вещи, как попали к Черняеву, Самойловская не могла сказать.

Что касается Черняева, так о нем Самойловская знала только одно: «большой человек», «крупный начальник». И все.

Мысли Миронова прервал телефонный звонок:

– Товарищ Миронов? – послышался в трубке голос генерала. – Прошу…

Захватив папку с материалами, Миронов направился к генералу.

Вряд ли кто не знавший профессии Семена Фаддеевича Васильева, встретив его на улице, в театре или в дружеской компании, принял бы его за боевого, умудренного опытом чекиста, настолько мирно и безобидно он выглядел. Лицо его, лицо типичного русского интеллигента, излучало добродушие. Добротный костюм (генерал обычно ходил в штатском) сидел на несколько располневшей фигуре чуть мешковато. Густые, тронутые сединой белокурые волосы слегка вились. Глаза прятались за толстыми стеклами очков, и не всякому доводилось видеть, сколь пронзителен и суров становился порой его взгляд.

Миронов докладывал сжато, скупо, взвешивая каждое слово. Пока он излагал обстоятельства дела, генерал успел бегло просмотреть содержимое папки, отложил ее в сторону и, опершись подбородком о ладонь, внимательно слушал. Когда Миронов перешел к выводам, заговорил о том, что связь между автором таинственной записки и таким человеком, как Черняев, представляется сомнительной, правая рука генерала легла на стол, пальцы принялись выбивать дробь. Дробь становилась все чаще, чаще. Миронов насторожился. Эта привычка генерала была известна каждому сотруднику управления. Если генерал забарабанил по настольному стеклу, значит его что-то встревожило, что-то пришлось ему не по душе.

– Простите, – внезапно перебил Миронова генерал, – а вы представляете себе, чем занимается Черняев?

– Примерно, – осторожно ответил Андрей. – Ровно настолько, насколько об этом говорится в справках. Черняев – один из руководителей крупного строительства под Крайском. Насколько мне известно, это строительство специального назначения.

– У нас есть данные, что одна из разведок что-то пронюхала о строительстве в Крайске. История с Черняевым приобретаем поэтому своеобразную окраску. Может быть, это и есть та нитка, которую мы ищем.

– Надо полагать, работу на подобном строительстве, – заметил Миронов, – доверяют людям проверенным. Следовательно, Черняев…

– Да при чем здесь Черняев? – недовольно поморщился генерал и вновь забарабанил пальцами по столу. – Разве в нем дело? Вернее, не столько в нем, сколько в том, что делается или может делаться вокруг него. Задумайтесь над следующим: судя по всему, Черняев не чужд соблазнов. Доказательство – вся эта неблаговидная история с попыткой сбыть через спекулянтку заграничные тряпки. Да и как они к нему попали? Некрасиво все это! Какие же напрашиваются выводы? Можно предположить и так, что некая иностранная разведка раздобыла кое-какие сведения о Черняеве, узнала о его слабостях и пытается к нему подобраться. Конечно, это всего лишь предположение, требующее тщательной проверки. Почему оно может возникнуть? Попробуем разобраться: по меньшей мере странная, скажем так, запись на клочке бумаги, обнаруженном за подкладкой куртки, сделана женской рукой. Так?

Миронов молча кивнул.

– Куртка эта до того, как попасть к Самойловской, побывала у Черняева? Следовательно, можно предположить, что возле него была, а возможно, и ныне находится женщина, заслуживающая самого серьезного внимания. Заметим, кстати, что именно она и могла толкнуть Черняева на грязную сделку с Самойловской. Ваши задачи: первое – найти эту женщину, автора записки, узнать, кто она такая. Второе – поскольку не исключено, что Черняев попал в поле зрения иностранной разведки, надо позаботиться о его безопасности, обеспечить ему нормальные условия работы и жизни. А для этого следует изучить окружение Черняева, присмотреться к образу его жизни и в зависимости от результатов делать окончательные выводы. Ну, и, наконец, третье – надо выяснить происхождение заграничных вещей и антикварных ценностей. Вот ваши задачи. Решить их можно только в Крайске, так что готовьтесь к отъезду. Начальнику Крайского управления КГБ полковнику Скворец-кому я звонил, предупредил о вашем приезде.

Скворецкого держите в курсе всех дел. Он вам поможет. В случае чего непредвиденного звоните мне без стеснения, докладывайте. Теперь, пожалуй, все. Вопросы будут?

– Никак нет, Семен Фаддеевич, все ясно. – Миронов поднялся. – Когда разрешите выехать?

– А чего тянуть? – спросил, в свою очередь, генерал. – Сегодня и выезжайте. Желаю успеха.

ГЛАВА 2

Близился полдень, когда за окном вагона замелькали, то приближаясь, то отдаляясь, громады заводских корпусов, муравейники строек, ажурные стрелы башенных кранов. Поезд подходил к Крайску…

С вокзала Миронов прошел прямо к начальнику управления Кириллу Петровичу Скворецкому.

Скворецкого Миронов знал давно, много лет: их свела война. Кирилл Петрович Скворецкий, работавший до войны в управлении НКВД по Смоленской области, во время оккупации фашистами Смоленщины возглавил одно из партизанских соединений. Именно сюда, к этому партизанскому соединению, и прибился зимой 1941/42 года вчерашний школьник Андрюшка Миронов, потерявший с приходом гитлеровцев сначала отца, затем мать.

Андрюшка прижился в отряде. Шустрый, не по годам смышленый парнишка, лютой ненавистью возненавидевший гитлеровцев, сначала находился при штабе соединения, а со временем стал одним из лучших партизанских разведчиков.

Пожалуй, именно тогда, в ту партизанскую годину, зародились у Андрея Миронова качества, которые помогли ему со временем стать хорошим чекистом, искусным контрразведчиком.

С изгнанием фашистских захватчиков со Смоленщины, Орловщины, Брянщины партизанское соединение, которое возглавлял Скворецкий, прекратило свое существование. По настоянию Кирилла Петровича Андрей Миронов вернулся к учебе, только он пошел не в обычную среднюю школу, а при помощи того же Скворецкого поступил в военное училище пограничников. Затем – служба на границе, Дальний Восток, Средняя Азия. В начале 50-х годов Андрей Миронов был направлен на работу в Министерство Государственной безопасности в Москву…

Расставшись в 1943 году с Кириллом Петровичем, Андрей не порывал с ним связи: нет-нет, а встречался; хотя и редко, но переписывался. Последние несколько лет он Скворецкого не видел и теперь был рад, что именно под его руководством предстояло работать.

– Ну-ка, где ты там, брат, покажись, каков стал? – взволнованно гудел Скворецкий, втаскивая Миронова за руку в кабинет и любовно оглядывая со всех сторон.

– Нет, – продолжал полковник, усаживая Андрея на диван и опускаясь рядом, – ничего не скажешь: молодцом! И не изменился почти, совсем молодой еще. Сколько же тебе теперь? Тридцать стукнуло?

– Что вы, Кирилл Петрович, – смущенно улыбнулся Андрей. – За тридцать-то перевалило.

– Да, – вздохнул Скворецкий. – Ну давай выкладывай, с чем приехал. В общих-то чертах я знаю. Семен Фаддеевич мне говорил, когда звонил, да и наши товарищи докладывали, но надо бы знать подробности.

Андрей принялся обстоятельно рассказывать.

Скворецкий внезапно прервал его на полуслове.

– Стой, погоди. Вот вы, судя по твоим словам, ломали там в Москве голову над тем, откуда взялся этот клочок бумаги, кто писал всю эту тарабарщину, а чего тут мудрить? Курточка, по всей вероятности, принадлежала супруге Черняева. Надо полагать, и записка ее.

Миронов опешил.

– Позвольте, Кирилл Петрович, позвольте. Какая супруга? Черняев же холостяк.

– Холостяк? Откуда ты взял? Нет, он женат. Хотя… Хотя теперь, может, и действительно холостяк.

– Вы что, Кирилл Петрович, шутите: не то женатый, не то холостяк? Ерунда какая-то. Я же сам его анкеты смотрел, и везде ясно сказано: холост, женат никогда не был. Правда, последняя анкета заполнена около двух лет назад, перед выездом Черняева в Крайск. А справка самая последняя – проживает по такому-то адресу. Один.

– А он как раз и женился около двух лет назад, накануне своего приезда в Крайск.

– Накануне приезда в Крайск? Ну, тогда ясно. Но почему вы говорите, что он теперь холост, когда он уже два года как женат?

– Это, брат, целая история. Правда, узнал я ее всего день назад. Бросила его жена. Сбежала. Месяца этак три-четыре назад. Да как-то так некрасиво, обманом. Даже вещичек своих не взяла. Черняев ждал-ждал, не дождался. Переживал мужик здорово. А тут еще эти вещи… Напоминают. Решил от них избавиться. В это время подвернулась Самойловская… Остальное ты знаешь. Вот я и думаю: не этой ли самой дамочки, бывшей жены Черняева, записочка? Как полагаешь?

Андрей, внимательно слушавший Скворецкого, не спешил с ответом. Его сейчас интересовало другое.

– Кирилл Петрович, – спросил он, – можно задать вопрос? Откуда вам известна вся эта история: сбежала, обманула?

Скворецкий замешкался, крепко ото лба к затылку провел ладонью по выбритой до глянца голове и смущенно кашлянул.

– Тут, брат, – сказал он, – накладка получилась.

– То есть? – встревожился Миронов. – Какая еще накладка?

– Видишь ли, когда наше Крзйское управление милиции получило сообщение о задержании Самойловской, о том, что она ссылается на Черняева, ребята взяли да и пригласили на беседу самого Капитона Илларионовича. Нас поставили в известность, когда он уже был у них. От него и узнали о всех его семейных неурядицах. Ну, а он узнал об аресте Самойловской, о том, что ведется следствие. Глупо, конечно, получилось, да что теперь поделаешь?

– А о записи, об этом клочке бумаги ему говорили? – взволнованно спросил Миронов.

– Нет, – успокоил его Скворецкий. – Я и сам узнал это только от Семена Фаддеевича.

Андрей не мог скрыть своего недовольства. В самом деле, не успели начать расследование, а о нем уже знают, и не кто-нибудь, а человек, сам, что ни говори, как-то причастный к этой истории. Скверно!

По совету Скворецкого Андрей решил вести дальнейшее расследование совместно с сотрудником Крайского управления КГБ Василием Николаевичем Лугановым, по словам Кирилла Петровича, дельным и толковым работником. Прямо от Скворецкого Миронов к нему и направился.

С первого взгляда Луганов Миронову не понравился: он показался Андрею медлительным, вяловатым. Однако вскоре Миронов понял, что Луганов отнюдь не был тугодумом – наоборот, соображал он быстро, хотя и не спешил навязывать собеседнику свое мнение, не лишен был чувства юмора и обладал, судя по всему, твердым характером.

Поскольку Луганов участвовал в беседе с Черняевым, Миронов поинтересовался, какое тот на него произвел впечатление.

Луганов не спешил с ответом.

– Какое может быть впечатление, товарищ майор? Ведь я всего лишь присутствовал при беседе. Человек Черняев солидный, держится уверенно. Не хотелось бы спешить с выводами. Да и данных у нас почти никаких нет, надо разбираться.

Из рассказа Луганова Миронов узнал некоторые дополнительные подробности о том, что уже говорил ему Скворецкий. Как оказалось, Черняев, в прошлом закоренелый холостяк, женился внезапно, чуть не на следующий день после знакомства. Фамилия этой женщины Величко. Зовут – Ольга Николаевна.

Семейная жизнь Черняева была будто безоблачной, как вдруг месяцев пять назад жена неожиданно бросила его, уехав неизвестно куда. Поскольку за своими вещами Ольга Николаевна не являлась, Черняев решил от них избавиться. Так они и попали к Самойловской.

Таинственная запись на клочке бумаги явилась для Луганова новостью. Он долго вертел в руках записку, внимательно вчитываясь в текст, беззвучно шевеля губами.

– Н-да, – сказал, наконец, Луганов, возвращая Андрею записку, – это меняет дело, что будем предпринимать?

Первые шаги были ясны Миронову: прежде всего надо раздобыть образец почерка Черняевой и сличить этот почерк с тем, которым была сделана запись. Надо полагать, Кирилл Петрович прав: это действительно дело ее рук. Далее следовало принять самые энергичные меры к розыску этой сбежавшей жены: найти ее, и многое станет ясным.

– Василий Николаевич, скажите, в рассказе Черняева не было каких-либо деталей, зацепок, которые помогли бы определить, куда уехала его бывшая жена?

– Нет. Какие там детали? Его проинформировали насчет Самойловской. Ом подтвердил, что действительно вещи ей передал. Коротко рассказал историю своей женитьбы и бегства жены, объясняя, почему решил продать вещи. Допрашивать его не допрашивали, вопросов почти не задавали. Мне, как понимаете, вмешиваться было неудобно, да и к чему?

– А что, – после минутного раздумья сказал Миронов, – если нам его еще разок вызвать? В милицию, конечно. Будто для уточнения дополнительных данных, связанных с Самойловской. Один вызов или два – существенной разницы нет, а какие-нибудь важные подробности, глядишь, в обстоятельной беседе и выявятся. Насчет записки, конечно, ни слова.

После недолгого раздумья Луганов согласился. Они наметили план беседы и условились, что Луганов будет выступать в роли работника милиции, а Миронова представит как своего помощника.

ГЛАВА 3

Черняев явился по вызову точно в назначенное время. Миронов увидел перед собой крупного, хорошо сложенного человека с умным, волевым лицом. Держался он уверенно, с достоинством. Слегка кивнув в ответ на приветствие Луганова, Черняев спокойно уселся в предложенное ему кресло, не обратив на Миронова (тот был в штатском) никакого внимания.

– Прошу извинить, Капитон Илларионович, что вторично вас побеспокоили, – начал Луганов, – но нам требуется ваша помощь. Нужно уточнить некоторые вопросы, связанные с махинациями Самойловской.

Черняев передернул плечами.

– А я-то чем могу помочь? Ведь эту, как ее, Самойловскую, я едва знаю. Познакомил меня с ней несколько лет назад кто-то из сослуживцев, не помню уж кто, когда я искал квартиру. Самойловская имела знакомых, заинтересованных в обмене жилплощадью, и выступила в роли посредницы не бескорыстно, конечно. Вот, собственно говоря, и все наше знакомство. Несколько дней назад я случайно встретил ее на улице. Самойловская поинтересовалась, не может ли быть чем-нибудь полезной, а у меня вещи, самый вид которых – вы понимаете? – ну, что ли, угнетал меня. Я возьми и спроси Самойловскую: мол, так и так, не могли бы продать кое-какие женские вещи. Она согласилась, а потом московская милиция схватила ее, как воровку. Нелепость!

– Простите, – перебил Черняева Миронов, – я вас не вполне понял. Вы говорите, что поручили Самойловской продать ваши вещи, но ведь вещи-то это были не ваши, а женские?

Черняев с недоумением поглядел на Миронова, затем на Луганова.

– По-моему, в прошлый раз, – внушительно, отделяя одно слово от другого, произнес он, адресуясь исключительно к Луганову, – я достаточно ясно сказал, что вещи принадлежали моей бывшей жене Ольге Величко. Вы при этой беседе присутствовали? Еще вопросы будут?

– Помилуйте, Капитон Илларионович, зачем же так официально? – воскликнул Луганов. – Мой помощник, – он кивнул в сторону Миронова, – не был при нашей предыдущей беседе, о которой я сообщил ему очень кратко. Все мы, собравшиеся здесь, заинтересованы в одном: выяснить все, что связано с Самойловской. Я, например, отнюдь не уверен, что она сбывала только ваши вещи. Без вашей помощи разобраться очень трудно. Вы согласны?

Черняев молча кивнул.

Луганов и Миронов ознакомили Черняева со списком вещей, изъятых у Самойловской. Тот небрежно пробежал его, предупредив следователей, что «инвентаризацией» гардероба своей жены никогда не занимался. Самойловская сама, по его словам, отобрала в шкафу и чемоданах то, что считала возможным продать, остальное он подарил ей «в знак благодарности». Таким образом, по уверению Черняева, он не мог точно определить, только ли вещи его бывшей жены были изъяты у Самойловской.

– Еще один вопрос, – осторожно сказал Миронов, – вы не могли бы рассказать поподробнее о прошлом вашей бывшей жены, ее знакомых, друзьях?

– А с какой, собственно говоря, стати это вас интересует? – сухо спросил Черняев. – Какое это имеет отношение к делу?

Миронов не спешил с ответом: показать Черняеву записку? Сказать, что его бывшая жена внушает подозрение? Нет, нельзя.

– Видите ли, – неторопливо заговорил он, – как я понял из ваших слов, вам неизвестно, каким путем попали к вашей бывшей жене заграничные вещи и старинные украшения. Так? Не исключено, что ответ на этот вопрос таится в прошлом вашей жены, в ее окружении. Вам ясно?

– Куда уж яснее! – горько усмехнулся Черняев. – Только прошлого Ольги я почти не знаю. Да и насчет ее знакомств толком сказать ничего не могу…

– Позвольте, – возразил Миронов, – ведь вы прожили с Ольгой Николаевной около двух лет и так-таки ничего не знаете? В таком случае не могли бы вы рассказать, как познакомились со своей бывшей женой, при каких обстоятельствах?

– Что же интересного я могу вам сказать? – недовольно спросил Черняев. – Как я познакомился с Ольгой Николаевной?.. Конечно, если вы настаиваете…

Миронов молча кивнул.

Начав рассказывать историю своего знакомства с Ольгой Величко, Черняев разволновался, заговорил сбивчиво:

– Ольга… С Ольгой… Мы познакомились в Сочи, где я отдыхал накануне моего переезда в Крайск.

В специальном лечении я не нуждался. Купание, прогулки – вот и все, что мне требовалось. Так прошла неделя, другая, и мне стало скучно. Я решил было махнуть на Сочи рукой и ехать назад, на работу, как случись тут моим соседом по палате один майор. Мы быстро подружились, и жизнь стала сноснее. Вот через него-то я и познакомился с Ольгой Николаевной Величко.

Черняев на минуту умолк.

– Расскажу вам, как это произошло, – продолжал он. – Прогуливались мы однажды вдоль берега. Дело было к ночи. Луна светила – хоть книгу читай. Проходя мимо «грибка», стоявшего на отлете в гуще кустарника, мы услышали приглушенный разговор. Говорили двое – мужчина и женщина, и, надо сказать, в весьма повышенных тонах. Мы решили было уйти, но в этот момент послышался звук пощечины и на тропинку выскочила женщина. Она была молода и, как я успел заметить, очень хороша. Не знаю, может быть, тут сыграла роль вся обстановка этой встречи, но только, простите мне это избитое выражение, я почувствовал, что погиб. Да, погиб.

Черняев вздохнул.

– Вслед за ней на дорожку выбежал пожилой, взъерошенный человек. Вероятнее всего, эта встреча так бы и кончилась ничем, если бы женщина не окликнула моего спутника: оказывается, с ним она была знакома. Отступать было некуда. Я был представлен ей и мужчине, который оказался ее мужем. Мне думается, что он не очень обрадовался нашему появлению, но она – наоборот. Стараясь задержать нас, она взяла майора под руку и оживленно заговорила, посматривая временами на меня. Со стороны можно было подумать, что между ней и ее мужем ровно ничего не произошло, что просто четверо хороших знакомых коротают время в приятной прогулке. Правда, муж Ольги держался несколько особняком, изредка отпуская колкости по ее адресу, на которые, впрочем, она не реагировала. По предложению Ольги мы зашли в ресторан, посидели там час-полтора, затем разошлись. Когда прощались, Ольга Николаевна пригласила нас с майором заходить к ним в санаторий. Я, конечно, не счел себя вправе воспользоваться случайным приглашением, хотя мысль об Ольге и не покидала меня. Но надо же так случиться: дня через два мы встретили Ольгу Николаевну на пляже. Выяснилось, что муж ее уехал, отозван на работу.

Я не мастер поддерживать светский разговор, не умею говорить любезности, ухаживать. В присутствии Ольги Николаевны я часами был нем как рыба. Но частые встречи помогли… Я стал привыкать к Ольге и сам не заметил, как начал чувствовать себя так, словно знал ее долгие годы. День ото дня она становилась мне все дороже, и вскоре я понял, что жить без нее больше не смогу.

Прошла неделя, другая, и я заметил, что мои чувства, мои переживания не безразличны Ольге. Она становилась ко мне все более и более внимательной. Словом, отношения наши стали близкими. Когда же она рассказала грустную историю жизни с нелюбимым мужем, который изводил ее отвратительной ревностью…

Черняев опять умолк. Помолчав с минуту, он продолжал:

– Что там говорить! Мы поняли, что нас свела сама судьба, и там же, в Сочи, решили пожениться. Дело было за ее прежним мужем, с которым она должна была оформить развод.

– Кстати, – вмешался Миронов, – его фамилия Величко? Вы его еще ни разу не назвали.

– Величко? – переспросил Черняев. – Нет, не Величко. Это девичья фамилия Ольги. Его фамилия Садовский. Он врач, кажется, хирург. Жил в Куйбышеве. Вот, пожалуй, и все, что я могу о нем сказать. Сами понимаете, он меня никогда особо не интересовал. Все, что касалось развода, Ольга взялась уладить сама, мое участие не требовалось.

Из Сочи мы вместе с Ольгой вернулись в Саратов, где я тогда работал. Не успели приехать, как был решен вопрос о моем назначении в Крайск. Переехали вместе. К моему счастью, Ольга оказалась превосходной хозяйкой. Жили мы с ней душа в душу. Все свое свободное время, каждую минуту, я отдавал ей. Старался делать все, чтобы она была счастлива. На ее слабости, а они со временем обнаружились, я смотрел сквозь пальцы.

– Что вы имеете в виду? – спросил Луганов.

– Тряпки, – ответил Черняев. – Страсть к тряпкам. Ольга целые дни готова была путешествовать по магазинам, по портнихам, по каким-то знакомым, приобретая, меняя, переделывая наряды. Я, правда, пытался время от времени удержать ее от этой бесконечной погони за нарядами, но уж очень трудно было ей в чем-то отказать. Она, как правило, и слушать меня не хотела. Порой дело доходило у нас до размолвок, но последнее слово всегда оставалось за Ольгой: не мог я ей перечить.

Летом прошлого года на стройке дела шли так, что я никак не мог уйти в отпуск, а мы собрались поехать с Ольгой в Кисловодск. Видя, как ее расстроило крушение наших планов, я достал путевку и отправил Ольгу одну.

Черняев вздохнул, опустил голову и замолк. Затем заговорил спеша, заметно волнуясь:

– Да, вот с этой поездки все и началось. Из Кисловодска Ольга вернулась неузнаваемой. Ее точно подменили. С магазинами и портнихами было покончено. Целыми днями она тосковала, лежала на диване, ничего не делая, никуда не выходя. Разве что изредка читала. Все мои попытки узнать, что с ней происходит, кончались ничем. Она отделывалась ссылками на плохое самочувствие, скверное настроение. Не знаю, как долго бы все это тянулось, если бы не случай. Однажды в выходной день она куда-то ушла, а я, оставшись один, от нечего делать начал перебирать книги, лежавшие на диване. И вот, когда я листал одну из книг, на пол упал листок бумаги. Я поднял его, и меня словно обухом ударило. «Ольга, любимая…»

Это было письмо, любовное письмо.

Черняев опустил руку в карман, достал измятый листок бумаги, исписанный мелким почерком, и протянул его Луганову.

– И кто? Мальчишка. Студент. Да вы прочтите…

С минуту помолчав, Черняев справился с волнением.

– Я пытался убедить себя, что это ошибка, злая шутка. Тщетно. Факты говорили сами за себя. Письмо объясняло все: перемену в Ольге, ее бесконечные капризы, тоску… Как это ни было, трудно, я взял себя в руки. Едва Ольга вошла, я молча протянул ей письмо. Она разрыдалась. «Да, да, да, – твердила она, – я дрянь, знаю, но что я могу поделать? Кто он? Ты хочешь знать? Ну, студент, геолог. Живет в Ленинграде. Познакомились мы в Кисловодске. Полюбили друг друга. Что хочешь, то и делай».

Я был раздавлен.

Все решили на следующий день.

Правда, Ольга было притворилась, что колеблется, но ненадолго. Стыд перед окружающими вынудил нас скрыть ее уход, а ее внезапный отъезд мы объяснили тем, что ей необходимо пройти повторный курс лечения в Кисловодске. Туда она и уехала. Только не лечиться, к своему очередному супругу.

Последние дни перед отъездом были сплошной мукой. Но всему бывает конец: не знаю, как хватило у меня сил, но я сам отвез Ольгу на вокзал, и мы расстались. Вот, пожалуй, и вся моя история…

– А вещи? – спросил Миронов.

– Простите, вы о чем? Какие вещи?.. Ах, да, вещи… – Черняев провел рукой по лбу. – Ольга взяла с собой самое необходимое. Я ждал, верил, что она одумается, приедет, но, судите сами, прошло почти полгода, а об Ольге ни слуха. Для меня же постоянно видеть эти вещи… Тут подвернулась эта самая Самойловская…

– Прошу извинить, – задал вопрос Миронов, – а как фамилия студента, к которому уехала Ольга Николаевна? Кстати, насчет этого студента, я не все понял. Вы говорите, что он живет в Ленинграде, а поехала она в Кисловодск. Почему?

– Фамилии студента я не знаю. Письмо, как видите, без подписи. – Черняев показал на листок бумаги, лежащий у Луганова на столе. – В Кисловодск же она поехала потому, что он там был не то на практике, не то в какой-то экспедиции – не знаю. Теперь они уже, наверное, в Ленинграде.

Уловив незаметный Черняеву знак Миронова, Луганов поднялся:

– Извините, пожалуйста, Капитон Илларионович, что отняли у вас столько времени, – сказал Луганов, – такая уж наша работа.

– Н-да-а, работа, – неопределенно протянул Черняев и, попрощавшись с Лугановым и Мироновым, направился к выходу. Дойдя до двери, он вдруг повернулся и сделал шаг назад:

– Да, письмо…

– Что, письмо? – спросил Луганов. – Вы хотите его взять?

– Пожалуй, да. Что ни говорите, а память, хоть и горькая.

– Мы хотели бы его оставить на время, если вы не возражаете, – сказал Миронов. – Оно может нам понадобиться.

– Как будет угодно, – ответил Черняев и, сухо кивнув, вышел.

– Ну-с, что скажете? – спросил Миронов, когда дверь закрылась.

Луганов недоуменно вскинул брови.

– А что тут скажешь? Для меня лично ничего особенно нового в рассказе Черняева нет, если исключить всякие романтические подробности.

– А письмо? Письмо он вам в прошлый раз показывал?

– Насчет письма – правильно. Письмо он мне не показывал. Но я и его отношу к числу романтических подробностей.