Текст книги "Искатель. 1965. Выпуск №6"

Автор книги: Роберт Шекли

Соавторы: Леонид Платов,Владимир Михайлов,Александр Лукин,Ф. Энсти,Гюнтер Продёль,Владимир Саксонов,А. Крымов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Владимир МИХАЙЛОВ
ОДИССЕЯ ВАЛГУСА

Рисунок Н. ГРИШИНА

Вдалеке горели костры звезд.

Если человек давно не встречал людей, у него в глазах поселяется диковатая тоска. Но он разводит костер, и одиночество отступает. А человек протягивает руки к огню, как протягивает их другу.

Огонь сродни человеку. Он течет по жилам, пылает в мозгу и блестит в глазах. Люди любят глядеть в пламя: они видят там прошлое и угадывают будущее. Если же человек бродяга, он любит огонь еще и за вечную изменчивость горячей судьбы.

А здесь, в пространстве, где несется корабль, не из чего даже развести костер.

Когда-то это было просто. Хворост хрустел под ногами, сухие стволы бросались поперек тропы, нетерпеливо ожидая той минуты, когда им будет дано унестись в небо языком яркой плазмы. Так было в лесах Земли и в других лесах.

Нет ничего, что могло бы гореть. А костры пылают, они бушуют вдалеке. Их видно простым глазом, но путь слишком далек. Можно протянуть к ним руки, но тепло не коснется пальцев: оно умирает раньше, тепло костров в бескрайней степи мироздания.

Что же, бродяга, иди своей дорогой! Тоскуй по огню костров и ночлегу в траве, вспоминай, как это было хорошо, думай, как хорошо еще будет. Иди и грейся у огня далеких звезд, пока нет земного пламени, пока ты один…

«Вот черт! – подумал Валгус. – Полез в такую лирику, а? Сдаешь, бродяга. Да ты даже и не один. Есть еще этот… Кстати, что он там?»

– Одиссей, – негромко сказал Валгус, – давайте текст.

Последовала секундная пауза. Затем послышался холодный, безразличный голос:

– Окисление шло медленно. Реакция не стабилизировалась. Выделявшейся энергии было слишком мало, чтобы обеспечить нормальное течение процесса. Можно предположить: окислявшаяся органика содержала слишком много воды, поглощавшей тепло и тем самым мешавшей развитию реакции…

– Стоп! – сказал Валгус. – Этого достаточно. Дремучая, несусветная чушь. От нее уши начинают расти внутрь. Понял, Одиссей?

– Не понял.

– В этом-то и несчастье. Я просил тебя перевести маленький кусочек художественного текста. А ты что нагородил? Понял?

– Я понял. Описанный способ поднятия температуры воздуха существовал в древности. Были специальные сооружения – устройства, аппараты, установки – в жилищах. В них происходила экзотермическая реакция окисления топливных элементов, приготовленных из крупных растений путем измельчения. В данном тексте говорится о поднятии температуры воздуха. Дается начальная стадия процесса. Текст некорректен. Воздух нагревается вне помещения. Чтобы таким способом поднять температуру воздуха на планете, нужно затратить один запятая восемь на десять в…

– Да, – грустно сказал Валгус. – Но в тексте просто сказано, что костер не разгорался – дрова были сырыми. И все. Употребить архаизмы «дрова» и «костер» – и дело с концом. А?

– Я не знаю архаизмов.

– Он не знает архаизмов, бедняга! Ах, скажите… А фундаментальная память?

– Ее надо подключать. Я не могу сделать этого сам.

– Ага, – проговорил Валгус, раздумывая. – Значит, подключить фундаментальную память? Что же, это, пожалуй, справедливо. Я так и сделаю. Это предусмотрено программой. Я бы сделал это даже сию минуту… если бы ты после этого смог мне сказать, почему не возвращаются корабли…

Валгус помолчал.

– Почему они взрываются – если они взрываются. А если остаются целы, то что же в конце концов с ними происходит? Кто здесь мешается со своими чудесами? Я тебе завидую, Одиссей: ты-то разберешься в этом очень скоро.

«Представляю, как станет излучать Туманность Дор, он же академик Дормидонтов, когда придет пора прослушивать эти записи, – усмехнулся Валгус. – Ну, и пусть себе излучает. Могу же я себе позволить…»

– Впрочем, – сказал он громко, – завидовать тебе, Одиссей, не стоит. Может быть, ты действительно просто взорвешься. Этого себе не пожелаешь. А?

Одиссей молчал. Валгус пожал плечами.

– Ну, ну… Только до сих пор в природе взрывы всегда сопровождались выделением энергии. А наши эксперименты дают, наоборот, ее исчезновение. Назло всем законам. Исчезает корабль и почти вся энергия с ним. Слабенькая вспышка – и больше ничего. Тебе понятно?

– Не понял, – без выражения произнес Одиссей.

– Не ты один. А вот я должен бы уразуметь, в чем же тут дело. И проверить. Вернее, проверять-то придется тебе. Мое дело – попросту принести тебя в жертву. В твои времена, Одиссей, отдавали на заклание быков. Времена изменились… – Валгус помолчал. – Так включить тебе память? Нет, лучше сначала скажи, как дела.

– Я в норме, – отчеканил Одиссей. – Все механизмы и устройства в порядке.

– Программа ясна?

– По команде искать наиболее свободное от вещества направление. Лечь на курс. Увеличить скорость. В момент «Т» включить генераторы. Освободить энергию в виде направленного излучения. Через полчаса снять ускорение и ждать команды.

Одиссей умолк. Настала тишина. Только неторопливо щелкал индикатор накопителя: «ток… ток… ток…» Валгус прошелся по рубке, упруго отталкиваясь от пола. Пилот задумчиво глядел перед собой, схватив пальцами подбородок.

– Уж куда как ясная программа… Итак, нам с тобой предстоит…

Но даже объяснить, что именно предстояло, было, по-видимому, достаточно трудно, и Валгус не стал продолжать. Еще несколько минут он колесил по просторному помещению, все так же сжимая пальцами подбородок. Затем приостановился, медленно покачиваясь на каблуках.

– И ты взорвешься – или уйдешь туда. В надпространство. В последнем эксперименте распылился «Арго». Или все-таки ушел? Первую часть программы он выполнил точно, но вторую… Так или иначе, назад он не вернулся. Прекрасный корабль «Арго», только у него было четыре приданных двигателя, а у тебя пять… Не вернулся. Хорошо, включу тебе память. Совершенствуйся, постигай непостижимое. Может быть, хоть тогда ты начнешь разговаривать по-человечески. Иначе мы с тобою каши не сварим… Кстати, повар ты неплохой. Прощальный обед доставил мне много невинных радостей бытия… Ты говоришь, память? Пусть так… Ты знал, что попросить. Нам не очень-то рекомендуют подключать эту самую память. Конечно, мы вас знаем и видим насквозь, как говорится, но в общем это только говорится, и кто знает, почему вот ты иногда делаешь так, а не иначе… Но все равно тебе придется идти на прорыв… Корабли не возвращаются, в этом вся история. А мне болтаться на шлюпке и ждать, пока подберут, – невеселая перспектива. Что я, лодочник?

Валгус не торопясь шел по коридору. Он намеренно избрал самый длинный путь в библиотеку, где надо было включить фундаментальную память. Валгус любил ходить по коридору. Длинная труба звала ускорить шаг, но Валгус сдерживался, чтобы продлить удовольствие, которое давала ходьба.

Вдоль левой стены были установлены устройства. Откидывая крышки кожухов, Валгус взглядом проверял готовность долго, терпеливо ждущих нужного момента магнитографов, астро-спектровизоров, стереокамер, экспресс-реакторов и всего прочего, придуманного хитроумным человечеством, чтобы не пропустить момента, когда будет проломлена стенка трех измерений и корабль нырнет в неизвестное и непонятное надпространство. Впрочем, кто знает, правильно ли так называть неразгаданное явление. Терминология иногда устанавливается совершенно случайно. Наука требует точных данных. Человек найдет на их основе разумное объяснение.

Коридор кончился. Ничего себе коридорчик, добрых полкилометра длиной! Валгус не без усилий отворил тяжелую дверь. Отсек обеспечения автоматики; его проверка тоже входит в план подготовки к эксперименту.

…И все-таки почему корабли не возвращаются? Но гадать не стоит. В наше время не гадают. Когда теория заходит в тупик, летят на место и собирают факты. Собирают факты и теряют корабли. От испытателя требуется одно – новые факты. Никто не ожидает именно от него новых гипотез. Никто не спросит – почему. Спросят лишь – как.

Ну, на это ответить будет несложно. До поры до времени все запишут устройства – эти вот и еще установленные на шлюпке. А вот что произойдет дальше?

«Хотел бы я, – подумал Валгус, – угадать, что будет дальше. Но я не имею права идти дальше заданного. А он не может, технически гениальный Одиссей. Поэтому и решили дать ему фундаментальную память. Да, хотел бы я все-таки знать о дальнейшем. Впрочем, любопытство губило многих, а мне вовсе неохота попасть в их компанию. Мне еще хочется полетать, риск же хорош лишь в пределах разумного».

Он сидел на ступеньке трапа, ведшего на второй ярус отсека обеспечения автоматики. Размышлял, удобно оперев подбородок о ладонь.

Все-таки взрывы это или нет? Туманность Дор клянется, что нет. И тем не менее корабли взрывались. Откуда бы иначе браться вспышкам? Жаль этого бедного, туповатого Одиссея. Что с него взять – он ведь не человеческий, а всего лишь корабельный мозг. Но какой пилот не жалеет корабли? Так на чем мы остановились? На том, с чего начали.

Вздохнув, Валгус поднялся со ступеньки. Вышел в коридор, затворил за собой дверь и тщательно, до отказа закрутил маховик.

– Ну, сюда больше ходить незачем. Расстанемся…

В библиотеке было удобно, уютно, как на Земле. Стояли глубокие кресла, так что пришлось по очереди посидеть в каждом, чтобы ни одно не обидеть. Благо времени хватало, а таких фантазий Валгусу тоже было не занимать.

Просто странно, как бывает нечего делать перед самым началом эксперимента. Наибездельнейшее время… Взгляд Валгуса скользнул по записям в гнездах, занимавших всю переборку.

В них была собрана, как говорится, вся мудрость мира. Ну, не вся, конечно… Но для Одиссея вполне достаточно. Удобная библиотека, – доступная и человеку и решающему устройству на криотронах, по имени Одиссей.

Вот мы это и используем. На сей раз Туманность Дор решил, что Одиссей должен иметь фундаментальную память. Подключать ее без необходимости не рекомендуется. И дело не в увеличении нагрузки. Дело в том, что, хотя машину конструировали и изготовляли люди, и люди заложили в нее определенные свойства, но иногда с этими устройствами бывает так: наряду с десятью известными, наперед заданными свойствами ты, сам того не зная, закладываешь в него одиннадцатое, тебе не известное и тобою не предусмотренное, а потом сам же удивляешься, почему машина поступает так, а не иначе.

Впрочем, к фундаментальной памяти это не относится. Да и кто знает, какие задачи придется решать Одиссею, когда он останется один? Так что включим ее, не мудрствуя лукаво…

Валгус повернул выключатель, присоединявший всю память библиотеки к контактам Одиссея. Пусть теперь просвещается в области литературы, пусть занимается человековедением. Кстати, это не отнимет у него много времени. Вот исчезнувший неизвестно как «Арго», наверное, так и взорвался, не обогатив себя знанием литературы. Может, ему от этого было легче взорваться? Но какое качество появится у «Одиссея»?

Валгус уселся в последнее кресло, подле экрана. На нем были все те же звезды в трехмерном пространстве. Привычный пейзаж. Сфера неподвижных звезд, как выражались древние… Звезды и в самом деле оставались неподвижными, хотя скорость «Одиссея» была не так уж мала… Неподвижны.

Валгус собрался в комок.

Звезды были неподвижны, за исключением одной. Она двигалась. И быстро. Перемещалась на фоне остальных. Становилась ярче. Что такое?

Он проделал все, что полагалось, чтобы убедиться, что не спит. Да нет, он вовсе и не собирался спать – теперь меньше, чем когда бы то ни было. А звезда двигалась. Светящееся тело. Но тут не солнечная система, где любой булыжник в пространстве может блистать, отражая лучи близкого светила. Нет, здесь уж если тело сверкает, то без обмана. Да оно и движется к тому же. Это, конечно, не звезда. А что? Район закрыт для кораблей. Заведомо пуст. Чист для эксперимента. А что-то горит. Плывет такой огонек… Огонек?

Валгус вплотную придвинулся к экрану, прижался к нему, хотя и незачем было. Но все же… Нет, не один огонек. Один ярче, два послабее. Треугольником… И чуть подальше еще два. Что-то напоминает ему эта фигура. Что-то сто раз виденное. Ну? Ну?

Он вспомнил. Это было видено даже не сто раз. Больше. Один ярче, два послабее, и дальше еще два. Навигационные огни.

Значит, это корабль. Идет параллельным курсом. Но откуда здесь корабль?

Громоотвод и молнии! Вакуум-головы, великие раззявы мироздания! Он же мог приступить к опаснейшему эксперименту, а тут – вот, пожалуйста – разгуливают себе корабли с ротозеями на борту. Лезут ничтоже сумняшеся в статистику несчастных случаев. Прямо-таки рвутся. Нет, командир их поступит очень разумно, если постарается не встречаться с Валгусом на Земле. Впрочем, зачем ждать встречи, когда и сейчас можно выйти на связь с этим адмиралом разгильдяев и сказать ему кое-что о людях, путающих командирское кресло с детской посудиной?..

Извергая на головы разгильдяев все новые проклятия – а их немало поднакопилось за время полета, просто не на кого было излить, а вот теперь случай представился, прекрасный случай, – Валгус кинулся к двери. Он уже затворял ее за собой, когда в библиотеке что-то негромко щелкнуло. Валгус торопился, разноцветные словечки и выражения, многоступенчатые, как давние корабли, кишели в мозгу и просились в эфир. Однако приросшая к характеру Валгуса за долгие годы полетов привычка больше всего заниматься мелочами заставила его вернуться.

Очевидно, он недовернул переключатель: фундаментальная память оказалась отсоединенной. Валгус снова включил ее, тщательно и обстоятельно, и направился к выходу. На этот раз неторопливо: все равно из зоны устойчивой связи этот пожиратель Млечного Пути так скоро не выйдет.

На этот раз щелчок раздался, когда Валгус только взялся за ручку двери, и Валгус обернулся так быстро, что ему самому стало ясно: он ждал этого щелчка. Да, Одиссей упорно отказывался от подключения фундаментальной памяти. Тот самый Одиссей, который не далее как час назад просил о ней. Не начал ли сказываться какой-нибудь неучтенный эффект? Это самое одиннадцатое свойство… Одиссей отказывается! Смешно, как будто горсть криотронов может отказываться или не отказываться…

Ехидно улыбаясь, Валгус на этот раз уж постарался закрепить переключатель так, чтобы было невозможно нарушить контакт. Вот так-то, на корабле один хозяин, и имя ему – Валгус. А вне корабля?

На экране пять огоньков независимо скользили между звезд, неизвестный корабль по-прежнему ковылял параллельным курсом. Как будто ему было приказано сопровождать «Одиссея» на штурм пространства!

Валгус вошел в рубку, откашливаясь для предстоящего разговора и стараясь выглядеть все же спокойно. Так уж полагалось, хотя, если бы даже Одиссею было и не все равно, как выглядит пилот, корабельный мозг так или иначе этого бы не увидел: внутренних оптических рецепторов у него, за ненадобностью, установлено не было. Просто командир корабля всегда должен быть спокойным. И Валгус неторопливо включил видеоустройства, покрутил рукоятки, разыскивая чужой корабль. Ротозейское корыто болталось на старом месте, но устройства в рубке были куда мощнее библиотечных, и можно было различить не только контур.

Это была почти однотипная с «Одиссеем» машина последнего выпуска, правда, на широко разнесенных фермах у нее было не пять приданных двигателей, а всего четыре, но зато выходы генераторов ТД располагались не только на жилой группе, но и на прилегающем участке коридора. Такой корабль в известной человеку части вселенной был только один. А именно тот самый «Арго», который не вернулся из эксперимента полгода назад.

Валгус жалобно засмеялся. «Арго»! Так… Что еще произойдет сегодня? Он смеялся и смеялся, кашлял, скрипел и давился смехом, потом внезапно смолк. Одиссей тоже вроде бы посмеивался – он мигал индикаторами связи. Переговаривался с «Арго»? Но если это и действительно корабль, то людей-то на нем быть никак не могло. Что же это за мигание? Ни в какую азбуку не укладывается… Обычно по индикаторам можно с легкостью разобрать, что говорят, что отвечают. Здесь какая-то бессмыслица. И тем не менее работает именно связь. Этот идиот Одиссей переговаривается… А ну-ка, я вызову этого призрака сам…

Валгус уселся за связь. Он вызывал долго, все более ожесточаясь. Как и следовало ожидать, никто даже не подумал отозваться. Сорвать злость оказалось абсолютно не на ком. Разве что на себе самом, но это было бы уж и вовсе бессмысленно.

«В общем все понятно. Вот к чему приводит чересчур упорное мудрствование в одиночку на тему – куда деваются корабли, взрываются или уходят в надпространство. Галлюцинация, Валгус, вот как это называется. Мы сделаем вот что: сфотографируем этот участок вселенной. И пойдем спать. Необходимо отдохнуть, если уж дело зашло так далеко. А эксперимента сегодня не будет. Никто от этого не умрет, а хорошо выспаться – половина успеха…»

Он сфотографировал этот участок пространства. Обработать снимки можно будет потом, а сейчас действительно очень хочется спать. Да на снимках и не окажется ничего: оптика не галлюцинирует. Пойдем в каюту…

Но Валгус чувствовал себя все еще чересчур возбужденным, пульсы зло колотились в висках. Так, пожалуй, не уснешь. Надо заняться чем-нибудь таким – простым, легким… Хотя бы проверить шлюпку, вот что. От нечего делать и, понятно, для спокойствия. Чтобы уж завтра не случилось ничего такого.

Валгус ухмыльнулся: «Ладно уж, не делай вид, что вспомнил о шлюпке просто так. Я-то тебя знаю, вселенский бродяга. Риск – в пределах разумного…»

Шлюпка была наверху. Пришлось подняться по широкому пологому трапу, рассчитанному на то, чтобы по нему можно было пробегать, ни за что не зацепляясь, даже в самые суматошные минуты полета. Вот люк был узковат. Шлюпка есть шлюпка, этакий небольшой космический кораблик на одного человека. После начала эксперимента ты будешь спасаться на нем, пока Одиссей станет ломиться в пресловутое надпространство.

Валгус, как и полагалось по инструкции, осмотрел шлюпку снаружи, вручную провернул освобождающий механизм, прямо-таки обнюхал катапульту, затем забрался внутрь, в тесноватую рубку. И здесь все было в порядке. Шлюпка уже сейчас, кажется, делала стойку – только скомандуй, и она кинется в сторону и унесет тебя подальше от опасностей, от возможности взрыва… Да, все в порядке. А у Валгуса и не бывает иначе.

Минимум риска. И – инструкции: их надо выполнять, они указывают нам, что следует делать.

«Опять ты об этом, достопочтенный бродяга! Хватит на сегодня, иначе тебе снова начнут мерещиться мертвые корабли. Не надо. Осмотрел шлюпку – прекрасно. Иди ложись спать…»

Возвращаясь, Валгус не забыл проверить, надежно ли заперты отсеки с аппаратурой ТД. ТД – так сокращенно именовался Туманность Дор, а его аппаратура – скромные машинки по полторы тонны весом, те самые генераторы, при помощи которых корабль будет пытаться изогнуть вокруг себя пространство и проломить или прорвать его. И здесь никакого беспорядка не было. Одиссей знал свое дело. Правда, он не знал ничего другого. Например, что вовсе не так уж сильно хочется оставлять его одного в решающий момент…

Войдя в каюту, Валгус затворил дверь за собой. Он мог бы и не делать этого, потому что никто не потревожил бы его сон и при раздвинутых створках: ближайший из тех, кто мог бы совершить такую бестактность, находился на базовом корабле, за миллиарды километров отсюда. Но Валгус все-таки захлопнул дверь по привычке к порядку.

Затем он снял куртку, аккуратно повесил ее в шкафчик и уселся на низкое, покорно подавшееся под ним ложе. Зажег малый свет. Взял с тумбочки дешифратор с вложенной записью книги. Включил.

– Младая с перстами пурпурными Эос… – саркастически произнес Валгус. – Все-таки в пространстве Гомер как-то не лезет в голову. Меня смутил Одиссей – хотелось аналогии. Криотронный Одиссей тоже достаточно хитроумен, только он из другой оперы. Надо было взять что-нибудь повеселее.

Но он отлично знал, что читать сейчас все равно не в состоянии. Стоит начать – и опять полезут в голову мысли, полные «белых пятен». Надо просто спать, спать. Хорошо бы увидеть какой-нибудь нейтральный сон. Раз уж нельзя здесь развести костер, неплохо будет посидеть у огня хотя бы во сне…

Он протянул руку к гипнорадеру – маленький рефлектор прибора поблескивал на стене, над ложем. Рука остановилась на полдороге, потом неторопливо возвратилась в исходное положение.

– А может быть, не спать? – подумал Валгус вслух. – Так я хоть сам с собой поговорю, и все станет на место. А приснится еще кто-нибудь оттуда, с планеты…

Кто-то приснится, и ты начнешь говорить с ним. У костра. Но не греют нас костры снов, а разговор ты не успеешь кончить и, может статься, так и не успеешь договорить никогда. А лучше и не начинать таких разговоров, которые могут не окончиться ничем.

Да, в этом было, наверное, дело, а вовсе не в ощущении невозможности сна – о нем вам расскажет любой звездник. Это ощущение возникало, когда скорость переваливала за половину световой. Тут все было ясно – космопсихиатры давно выяснили, что ощущение это появлялось не от скорости, которая вовсе не чувствуется, а только от мысли – может быть, даже не осознанной, – что, пока ты приляжешь на несколько часиков и будешь мирно похрапывать, на Земле могут родиться и состариться поколения… Правда, такого еще не бывало: до появления кораблей класса «Арго» скорость выше половины световой достигалась лишь урывками. Но, во всяком случае, стоило это представить – и спать становилось невозможно, просто немыслимо из-за угрозы проспать чью-то жизнь: может быть, той женщины, которая называлась бы счастьем, или мужчины, что стал бы лучшим твоим другом. Вот потому-то каждое спальное место на корабле оборудовано гипнорадером – прибором, который надо только включить, и можно спать и видеть сны.

«Что же, – подумал Валгус, – будем видеть сны… Забудем мертвые корабли…» Он устроился поудобнее, мысли затянул легкий туман. «Забудем… И пусть будут сны…» Валгус улыбнулся, и глаза закрылись сами.

* * *

…Ионная ванна. Массаж. Валгус постанывал от удовольствия. Завтрак. Завтрак был съеден с удовольствием. На аппетит не влияла никакая скорость и вообще ничего не влияло, если на столе было что-нибудь повкуснее. От завтрака, как известно, зависит настроение, которым Валгус очень дорожил.

Затем он переоделся во все чистое и долго надраивал ботинки. Он успокоился, лишь когда черный пластик заблестел не хуже главного рефлектора. Конечно, такой парад был не обязателен – все равно принимать его некому. Но вахта есть вахта, нельзя оскорблять корабль небрежным отношением к ней. Уж это Валгус знает, летает не первый год.

Поэтому именно он идет сейчас на корабле последней модели, доверху набитом аппаратурой. Ее с великим тщанием устанавливали монтажники и ученые, и сам пресловутый ТД, кряхтя от давящей славы, излазил все отсеки. Он перепробовал каждое соединение и при этом потрясал широчайшей бородой. Той самой бородой, которую, по слухам, вначале и окрестили Туманностью Дормидонтова. Уже впоследствии это название перешло на него самого и сократилось до простого ТД. Впрочем, Валгус думал иначе – корни прозвища, наверное, таились в манере ТД зачастую говорить крайне туманные вещи, которых никто не понимал.

Вот и теперь корифей навел туман на вопрос о надпространстве. Никто еще не знал как следует, что же такое надпространство, но ТД утверждал, что выйти в него можно. Из-за этого и гибли корабли. Конечно, дело стоило того. Если можно прорваться в надпространство, это станет открытием века. Надпространство – это значит, что решается проблема сообщения и связи. Метагалактика… Да, даже Мета сжимается до карманных размеров. Смятый лист бумаги, который можно сложить любым образом, – вот что такое тогда пространство.

Открытие века… Недурно совершить его, даже если гипотеза принадлежит не тебе; просто доказать ее справедливость – и то уже очень хорошо. Опровергнуть гипотезу тоже неплохо. «Да» или «нет» – точный ответ двигает науку. Признайся: поэтому-то ты и напросился в этот полет. А вовсе не из-за своего сварливого характера, который, как ты уверяешь, мешает тебе долго оставаться на Земле. Нет, не из-за характера.

Открытие не состоится. Их совершают люди, а не киберы, даже столь интеллектуальные, как Одиссей. Но ведь именно Одиссей пойдет биться об эту невидимую стенку. Он все выполнит и ничего, к сожалению, не поймет. И значит, не откроет. А человек предусмотрительно бросит Одиссея на милость святой Программы, попросту удерет с него на шлюпке, отдав сперва все команды, и лишь с почтительного отдаления станет наблюдать за происходящим. Он заметит слабую вспышку, корабль исчезнет, приборы покажут вместо увеличения уменьшение количества энергии в данном объеме пространства. И все. «Одиссея» никто и никогда больше не увидит, как не увидит и открытия. А человек в шлюпке затормозит, развернется и, теша себя монологами об исполненном долге, поплетется к той точке, где научная база висит себе и протирает пространство в ожидании результатов очередного жертвоприношения.

Вот если бы на стенку пошел человек… И затем открытие привез бы на базу некто Валгус. Испытатель Валерий Гусаков. В общем риск – это наименьшее, чем приходится платить за право быть человеком, тем более любопытным человеком.

«Ну, хорошо. Это все пустые разговоры. Характер у тебя, правда, бродяжий. Но бродяги – народ осторожный и многоопытный. Они в огонь не прыгают, а греются около. Любопытство, риск – это еще да или нет, а вот программа эксперимента – это уж наверняка да. Вот и выполняй».

Валгус вошел в рубку подтянутый, серьезный, словно бы его ждал там весь экипаж. Четкими шагами подступил к пульту. Миг постоял около кресла. Уселся. Посидел, вытянув перед собой руки, разминая пальцы, как перед концертом.

– А сны мне все-таки снились, – сказал он. – Снится такое, чего вообще не бывает. Такая залихватская фантастика снилась мне, друг мой…

Одиссей молчал. В таких разговорах он вообще не принимал участия. Ни до сна, ни до фантастики ему не было никакого дела. Он был просто корабль, выполнял команды, управлял сам собою и вел походный дневник, и все. Валгус перемотал ленту, прослушал накопившиеся записи. Ничего интересного. Об «Арго» ни слова. Понятно – просто привиделось. Следовало бы, конечно, проявить ту пленку, на которой он пытался запечатлеть собственную галлюцинацию, ее призрачный продукт. «Что же, сделаем это…»

Он включил соответствующую автоматику, перегнувшись через подлокотник кресла. Кадры, конечно, выйдут пустыми. Естественно. Главное в таких случаях – хорошо выспаться. Это вообще полезно. Вот он выспался и чувствует себя прекрасно. Можно работать. Да и пора уже, откровенно говоря…

– Одиссей! – окликнул Валгус. – Что по курсу?

– Впереди – пространство, свободное до девятой степени.

Это, конечно, видно и по приборам. Но иногда хочется, черт побери, услышать и еще чей-нибудь голос, кроме своего.

– Вакуум хорош. Предупреждения?

– Нет.

– Отклонения от нормы?

– Не имею.

«Показалось или он действительно чуть помедлил перед ответом? – напряженно думал Валгус. – Да нет, чепуха. Он же не мыслящее существо. Обычное устройство. Прибор, аппарат, машина – что угодно… Однако это могло и не просто почудиться… Неисправность? Только этого не хватало… Придется поставить контрольную задачу».

Он задал Одиссею контрольный тест. Сверил с таблицей ответ. Нет, все сходилось. Значит, показалось. Только не надо нервничать.

– Внимание! – громко сказал он. – К выполнению программы.

– Программа введена, – равнодушно проскрипел Одиссей.

– Готовность сто. В момент «ноль» приступить к выполнению.

– Ясно.

Валгус удовлетворенно кивнул. Медленно повертывая голову, еще раз осмотрел рубку, пульт, шкалы приборов.

Всем существом своим ты ощущаешь, как наползает Время. Ради этого мига три месяца на хорошей скорости шел сюда, в относительно пустой район пространства. Три санаторных месяца полета, несколько часов настоящего действия. Стоило ли? Стоило. Иногда человек всю жизнь свою живет только для одного часа, и даже меньше – ради одной минуты подчас, но в эту минуту он нужен человечеству… Стоило. Ну, все. Кончились сны. Кстати, приснится же такое…

Он шумно вздохнул.

– Даю команду!

И, протянув руку, Валгус нажал большую, расположенную отдельно от других шляпку в первой части пульта. Затем повернул ее на сто восемьдесят градусов и нажал еще раз, до отказа, вплющивая головку в матовую гладь пульта.

– Сто! – сказал Одиссей и помедлил.

– Девяносто девять… – и снова пауза.

– Девяносто восемь…

Великолепно. Можно подключать кислород. Нет, еще рано, пожалуй… Подвеска затянута? Затянута. Игла на случай потери сознания при перегрузках? Вот она, взведена, хотя таких перегрузок и не предвидится. Все датчики включены в сеть записи? Все, все…

– Шестьдесят два…

– Шестьдесят один…

– Шестьдесят…

Да, наступает расставание. Ночевать сегодня он будет уже в откидном кресле маленького кораблика… Валгус взглянул на приборы, соединенные со шлюпкой. Там неторопливый покой, реакторы тихо живут в ожидании момента, когда будет дана заключительная команда кораблю, сказано ему последнее человеческое слово. Будь он хоть не один… Было бы их, скажем, двое. Вторую он усадил бы в шлюпку, и сейчас лететь ей на базу. А сам?

– Пятьдесят три…

– Пятьдесят два…

А он бы остался, очень просто. Вдвоем на шлюпке-одиночке не уйти. Остался, чтобы увидеть все не издали, а пережить самому. И привезти ТД настоящие факты, хрустящие, тепленькие, а не какую-нибудь заваль. А там – опять будут гадать…

– Сорок пять…

– Сорок четыре…

– Сорок три…

«Бубни, бубни. Вот сейчас настало время подключить кислород. Так, и теперь направо, довернуть до конца. Готово. Дышится хорошо. Противоперегрузочные включены? Да. Все в порядке. Значит, ты готов остаться, окажись вас на борту двое? Ну, а если ты один, почему бы не остаться? Конечно, программу Одиссей и сам выполнит. Но, очевидно, имеется во вселенной нечто такое, чего нет в наших программах. Иначе все корабли возвращались бы. Нечто непредвиденное… А если впереди просто взрыв? И тогда уж – ничего? Совсем ничего…»

– Семь…

– Шесть…

– Пять…

«Ну, держись! Нет, дорогой мой ТД, все это ужас как интересно, но я все-таки не останусь. Если вы такой любопытный, вот и летели бы сами. А я не гений. Я – строго по инструкции. В назначенный момент – прыг в шлюпку и катапультирую. Ясно?»

– Два!

«Пауза, пауза, пауза, пауза… Ну же!»

– Один!!!

«Отцеплюсь!» – подумал Валгус и выкрикнул:

– Поехали!

Он не услышал отсчета «ноль». Потемнело в глазах, заложило уши. Кресло стремительно швырнуло его вперед, и он этак немного обогнал бы «Одиссея», но корабль вместе с креслом за тот же миг ушел еще дальше, и кресло снова и снова нажимало на многострадальную Валгусову спину. Стрелка счетчика ускорений дрожала на четырех «ж», потом нехотя поползла дальше. Зато столбик указателя скорости прямо-таки бежал вверх – туда, где в самом конце шкалы виднелся нарисованный кем-то из ребят вопросительный знак, жирный, как могильный червь. Что поделаешь, наступило время ответов.