Текст книги "Песня Сван"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 61 страниц)

ГЛАВА 21
САМЫЙ ЧУДЕСНЫЙ СВЕТ

– Вода… Пожалуйста… Дайте мне воды…

Джош открыл глаза. Голос Дарлин ослабевал. Он сел и пополз туда, где сложил все банки, которые откопал. Их были десятки, многие из них лопнули и текли, но их содержимое казалось нормальным. Последним, что они ели, была консервированная жаренная фасоль и сок.

Открывать банки стало легче, когда он нашел отвертку. Среди прочих предметов и обломков с полок магазина в земле также нашлась лопата со сломанной рукоятью и топор. Джош все это сложил в углу, разложил по порядку: инструменты, большие и маленькие банки, действуя при этом совсем как скряга. Он нашел банку с соком и подполз к Дарлин. От усилия он вспотел и устал, и от запаха ямы для отхожего места, которую он выкопал в дальнем углу подвала, ему тоже стало трудно дышать.

Он вытянул руку в темноте и нашел руку Свон. Она держала на руках голову матери.

– Вот.

Он поднес горлышко банки ко рту Дарлин; она немного отхлебнула и затем оттолкнула банку.

– Воды, – жалобно сказала она. – Пожалуйста…

Воды.

– Извините. Воды нет совсем.

– Дерьмо! – пробормотала она. – У меня все горит.

Джош пощупал ей лоб рукой, и словно бы прикоснулся к жаровне; ее жар был гораздо сильнее, чем у него. Чуть дальше Поу-Поу все еще мучался, бормоча о сусликах, потерянных ключах от грузовика и какой-то женщине по имени Голди.

– Блейкмен, – хрипло произнесла Дарлин. – Нам нужно доехать до Блейкмена. Свон, родненькая? Не волнуйся, мы доберемся туда.

– Да, мам, – спокойно ответила Свон, и Джош понял по ее голосу, что она знала: мать ее при смерти.

– Сразу же, как только нас вызволят отсюда. Мы поедем. Боже, я представляю себе, какое выражение будет на лице отца!

Она засмеялась, и в ее легких забулькало.

– Да у него глаза на лоб полезут!

– Он ведь правда будет рад видеть нас, да, мам? – спросила Свон.

– Конечно, будет! Черт побери, когда же они придут сюда и вызволят нас? Когда придут?

– Скоро, мама.

Девочка повзрослела после взрыва на годы, подумал Джош.

– Я видела во сне Блейкмен, – сказала Дарлин. – Ты и я…

Шагали и я видела старый дом…

Прямо перед нами, через поле. И солнце…

Солнце светило так ярко. О, это был чудесный день. А я посмотрела через поле и увидела отца, стоявшего на крыльце…

И он махал мне рукой, чтобы я перешла через поле. Он не…

Не ненавидел меня больше. И вдруг…

Из дома вышла моя мама и стала на крыльце рядом с ним…

И они держались за руки друг друга. И она позвала:

– Дарлин! Дарлин! Мы ждем тебя, девочка! Приди в дом!

Она затихла, слышалось только ее хриплое дыхание.

– Мы…

Мы уже пошли было через поле, но мама сказала: «Нет, родная! Только ты одна. Только ты одна. Маленькой девочке не надо. Только ты одна». А я не хотела идти через поле без моего ангелочка, мне стало страшно. Мама сказала: «Маленькой девочке нужно идти дальше. Идти далеко-далеко. О…

Я хотела перейти через поле…

Я хотела…

Но я не смогла.

Она нашла руку Свон.

– Я хочу домой, родная.

– Все хорошо, – прошептала Свон и пригладила мокрые от пота остатки волос матери. – Я люблю тебя, мама. Я так люблю тебя.

– Ох…

Все у меня было плохо, – в горле Дарлин послышалось рыдание. – Все к чему я прикасалась…

Становилось плохим. О, Боже…

Кто присмотрит за моим ангелочком? Я боюсь… Я так боюсь.

Она стала безудержно рыдать, а Свон держала на руках ее голову и шептала:

– Мама. Я тут. Я с тобой.

Джош отполз от них. Залез в свой угол и свернулся, желая забыться.

Он не знал, сколько прошло времени, может, несколько часов, когда услышал рядом шум. Он сел.

– Мистер? – голос Свон был слабый и горестный. – Я думаю, моя мама ушла домой.

Она вздохнула и стала плакать и стонать одновременно.

Джош обнял ее, и она прильнула к его шее и заплакала навзрыд. Он чувствовал, как бьется ее сердечко, и ему хотелось закричать от злобы, и если бы кто-нибудь из тех горделивых дураков, которые нажимали кнопки, был где-нибудь поблизости, он бы свернул им шеи, как спички. Мысли о тех многих миллионах, может быть лежащих мертвыми, терзали сознание Джоша, также как мысли о том, какой величины вселенная, о том, сколько миллиардов звезд мерцают в небесах.

Но сейчас у него на руках была маленькая плачущая девочка, и ей никогда уже не увидеть мир, таким, каким он был. Что бы ни случилось, она навсегда будет мечена этим моментом, и Джош знал, что он тоже. Потому что одно дело знать, что там наружи могут быть миллионы безликих мертвых, и совсем другое знать, что женщина, которая дышала и говорила, и чье имя было Дарлин, лежит мертвая на земле меньше чем в десяти футах от тебя.

И он должен похоронить ее в этой земле. С помощью сломанной лопаты и топора выкопать, стоя на коленях, могилу. Похоронить ее поглубже, чтобы микробы во тьме не выкарабкались.

Он чувствовал на своем плече слезы девочки, и когда он хотел погладить ее по волосам, пальцы его нащупали волдыри и щетинку вместо волос.

И он помолился Богу о том, что если им суждено умереть, то чтобы ребенок умер раньше него, чтобы ей не оставаться одной с мертвыми.

Свон выплакалась, она в последний раз всхлипнула и обессилено привалилась к плечу Джоша.

– Свон? – сказал он. – Я хочу, чтобы ты какое-то время посидела тут и не двигалась. Послушайся меня, а?

Она не отвечала. Наконец кивнула. Джош посадил ее рядом, взял лопату и топор. Он решил выкопать яму как можно дальше от угла, где лежала Свон, и стал отбрасывать солому, битое стекло и расщепленное дерево. Правой рукой он нащупал что-то железное, зарытое в рыхлой земле, и сначала подумал, что это одна их банок, которую нужно сложить с другими.

Но это было нечто другое, узкий длинный цилиндр. Он взял его обоими руками и пальцами прошелся по нему.

Нет, это не банка, подумал он. Нет, не банка. Боже мой, о, Иисусе!

Это был фонарик и, судя по весу, в нем были батарейки. Большим пальцем нашел кнопку. Но не решался нажать ее, потом закрыл глаза и прошептал:

– Пожалуйста, пожалуйста. Пусть он еще работает. Пожалуйста.

Он сделал глубокий вздох и нажал кнопку.

Ничего не изменилось, ощущение света на его закрытых веках не появилось. Джош открыл глаза и посмотрел в темноте. Фонарик был бесполезным.

На мгновение ему захотелось смеяться, но потом лицо его исказилось от злости и он крикнул:

– Чтоб тебя черт побрал!

Он уже отвел руку назад, чтобы разбить фонарь на куски об стену.

Но в ту секунду, как Джош был готов швырнуть его, фонарь вдруг мигнул и на его лампочке появился слабый желтый огонек, однако Джошу он показался ярчайшим, самым чудесным светом. Он чуть не ослепил его, но затем мигнул и снова погас.

Он яростно затряс его, свет играл в игрушки, вспыхивая и погасая снова и снова. Тогда Джош просунул два пальца под треснувшую пластмассовую линзу к крошечной лампочке. Осторожно, дрожащими пальцами, он слегка повернул лампочку по часовой стрелке. На этот раз свет остался: смутный, мерцающий, но все-таки свет.

Джош опустил голову и заплакал.

ГЛАВА 22
ЛЕТО ЗАКОНЧИЛОСЬ

Ночь застала их на Коммунипо Авеню на развалинах Джерси-Сити, прямо к востоку от Ньюаркского залива. Они нашли костер из обломков, горевший внутри здания без крыши, и Сестра решила, что в этом месте они сделают привал. Стены здания защищали от холодного ветра, и тут было много горючего материала, чтобы поддерживать костер до утра; они сгрудились вокруг костра, потому что уже в шести футах от него было как в морозильнике.

Бет Фелпс протянула руки к огню.

– Боже, как холодно! Почему так холодно? Ведь еще июль!

– Я не ученый, – отважился Арти, сидевший между ней и латиноамериканкой, но я думаю, что взрывы подняли столько пыли и мусора в воздух, что из-за этого с атмосферой что-то произошло – искривление солнечных лучей или что-то в этом роде.

– Я никогда…

Никогда раньше так не мерзла! – Зубы у нее стучали. – Я просто не могу согреться!

– Лето закончилось, – сказала Сестра, роясь в своей сумке. – Думаю, что лета теперь не будет.

Она вытащила ломтики ветчины, намокшие остатки хлеба и две банки анчоусов. В ее сумке, заметно пострадавшей от воды, были еще и другие вещи, найденные сегодня: маленькая алюминиевая кастрюля с пластмассовыми ручками, маленький нож с заржавленным лезвием, банка растворимого кофе и одна толстая садовая перчатка без двух отгоревших пальцев. На дне лежало стеклянное кольцо, которое Сестра не вынимала, не трогала с того момента, как они выбрались из туннеля. Она берегла это сокровище, чтобы рассматривать его и касаться, на будущее, как самый сладкий кусок, оставляемый напоследок.

Никто из них не заговаривал о Голландском туннеле. Он казался будто бы таинственным кошмаром, чем-то, что им хотелось забыть. Но теперь Сестра чувствовала себя сильнее. Они прошли через туннель. Они могли теперь пройти через подобное и в другую ночь, и в другой день.

– Берите хлеб, – сказала она им. – Вот. Не налегайте на ветчину.

Она жевала намокший кусок хлеба и наблюдала, как ест латиноамериканка.

– У тебя есть имя? – спросила Сестра.

Латиноамериканка смотрела на нее без интереса.

– Имя.

Сестра сделала в воздухе, как будто писала.

– Как тебя зовут?

Латиноамериканка была занята тем, что рвала ломтик ветчины на маленькие, на один глоток, кусочки.

– Может, она тронутая? – сказал Арти. – Понимаете, может, потеря ребенка сделала ее тронутой? Как вы думаете, такое может быть?

– Может, – согласилась Сестра и проглотила хлеб, отдававший на вкус пеплом.

– Думаю, что она пуэрториканка, – гадала Бет. – Я собиралась заняться изучением испанского в колледже, но потом занялась музыкой.

– А что ты… – Арти запнулся.

Он слабо улыбнулся и затем улыбка пропала.

– Чем вы зарабатывали на жизнь, Бет?

– Я была секретаршей в компании Хольмхаузен по поставкам графита, на Одиннадцатой Западной. Третий этаж, угловой офис. Здание Броуорд. Я секретарша мистера Олдена, вице-президента. Я имею в виду, он был вице-президентом.

Она помолчала, пытаясь вспомнить.

– У мистера Олдена болела голова. Он попросил меня сходить через улицу в аптеку и купить ему бутылочку экседрина. Я помню… Я стояла на углу Одиннадцатой и Пятой в ожидании светофора. Парень приятной наружности спросил меня, не знаю ли я, где есть саши-ресторанчик, я сказала, что не знаю. Светофор переключился, и все стали переходить улицу. Но мне хотелось продолжить разговор с парнем, потому что он, по правде говоря, был остроумным и… Я ведь вправду не многих встречала парней, с кем бы хотелось погулять. Мы уже наполовину перешли, он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Меня зовут Кейт. А вас?»

Бет грустно улыбнулась и покачала головой.

– Мне так и не пришлось ему ответить. Мне запомнился громкий ревущий звук. Потом… Мне кажется, кто-то схватил меня за руку и сказал, что надо убегать. Я побежала. Я бежала, как никогда, и слышала, как кричат люди, и, наверное, я тоже кричала. Все, что я запомнила, было то, как кто-то сказал: «Она еще жива». Я обезумела. Конечно, я еще жива! Почему бы мне еще не жить? Я открыла глаза, надо мной склонились мистер Каплан и Джек.

Взгляд Бет был направлен на Сестру.

– Мы…

Мы не единственные, кто выжил после этого, а? Я имею в виду…

Не только же мы, а?

– Сомневаюсь. Те, кому это удалось, вероятно, ушли на запад, или на север, или на юг, – сказала Сестра. – Наверняка им точно не было причины идти на восток.

– Боже мой! – резко выдохнула Бет. – Моя мама и папа. Моя маленькая сестра. Они живут в Питтсбурге. Как вы думаете… Питтсбург похож на то, что здесь, а? Я имею в виду, Питтсбург может быть в порядке, правда?

Она украдкой оскалилась в улыбке, но глаза были дикими.

– Что там было бомбить в Питтсбурге, правда?

– Правда, – согласилась она и сосредоточилась на открывании банки с анчоусами маленьким ключом. Она понимала, что соленость анчоусов может вызвать жажду, но еда есть еда.

– Кто-нибудь хочет?

Она подцепила пальцем кусочек филе и положила его в рот, вкус рыбы чуть не обжег ей язык, но она проглотила ее, рассудив, что в рыбе есть то ли йод, то ли что-то еще полезное. Арти и Бет взяли по рыбке, а латиноамериканка отвернулась.

Они доели хлеб. Сестра положила оставшиеся ломтики ветчины обратно в сумку, потом вылила масло из баночки из-под анчоусов на землю, а баночку тоже положила в сумку. Ветчина и рыба могли поддержать их еще пару дней, если быть экономными. Что необходимо было сделать завтра, так это найти питье.

Они тесно сидели у костра, а за стенами выл ветер. Случайный порыв время от времени залетал внутрь здания и взметал пепел, перед тем, как утихнуть. Слышно было только завывание ветра да потрескивание костра, и Сестра загляделась на успокаивающее пламя.

– Сестра?

Она посмотрела в сторону Арти.

– Вы не будете…

Не будете против… Вы позволите мне подержать его? – с надеждой спросил он.

Она поняла, что он имеет в виду. Ни она, ни он не рассматривали его больше с тех пор, с того дня на развалинах магазина стекла Штубена. Сестра залезла в сумку, раздвинула вещи и коснулась рукой предмета, завернутого в мятую полосатую рубашку. Она вынула и развернула все еще мокрую рубашку.

В тот же момент стеклянное кольцо с пятью колосьями на ободке и драгоценными камнями внутри засверкало, затмевая свет костра. Оно сияло как огненный шар, наверно даже ярче, чем раньше. Оно билось в такт сердца, как будто жизненная энергия питала его, и нити из золота, платины и серебра казались бурлящими от света.

– О, – выдохнула Бет. Свет камней отражался в ее глазах. – О…

Что это? Я никогда… Я никогда не видела такого…

За всю жизнь.

– Его нашла Сестра, – ответил Арти, голос его звучал с почтением, глаза были прикованы к стеклянному кольцу. Он недоверчиво протянул к нему обе руки. – Можно…

Пожалуйста?

Сестра дала ему кольцо. Когда Арти взял его, пульсация камней изменилась в скорости и ритме, сливаясь с биением сердца Арти. Он с изумлением покачал головой, в глазах его были все цвета радуги.

– Когда я держу его, мне становится хорошо, – сказал он. – Оно дает мне ощущение…

Будто красота в мире еще не умерла.

Он пальцами провел по колосьям и указательным пальцем обвел изумруд размером с большое зернышко миндаля.

– Такой зеленый, – прошептал он. – Такой зеленый…

Ему почудился чистый свежий аромат соснового леса. Он держал в руках бутерброд-пастрами на ржаной лепешке, политой жгучей горчицей со специями. Как раз такой, какой он любил. Изумленный, он посмотрел вверх и увидел вокруг себя видение зеленого леса и изумрудных лугов. Рядом с ним был лед, в котором стояла бутылка вина, и бумажный стакан, полный вина, стоял возле руки. Плетеная корзинка для пикника перед ним была открыта, и она была полна еды. Я во сне, подумал он. Боже мой, я сплю с открытыми глазами.

Но тут он увидел свои руки в волдырях и ожогах. На нем все еще была красная пижама и меховое манто. На ногах все еще были крепкие черные та – почки с крылышками. Но боли он не ощущал, и солнце было ярким и теплым, шелковистый бриз ерошил сосновый лес. Он услышал, как хлопнула дверь автомобиля. В тридцати футах от него стоял красный «Тандерберд». Высокая улыбающаяся молодая женщина с кудрявыми каштановыми волосами шла ему навстречу, транзистор на ее плече наигрывал «Дым щиплет твои глаза».

– Лучшего дня и не придумаешь, не правда ли? – сказала молодая женщина, перевешивая радио на другой бок.

– О…

Да, – ответил Арти, оглушенный. – Думаю, что да.

Он никогда раньше не дышал таким чистым свежим воздухом. И этот «Тандерберд»… Боже мой! – подумал он. На заднем крыле «Тандерберда» качалась антенна. Он вспомнил теперь эту тачку. Это был лучший, быстрейший автомобиль, какой когда-либо был у него, и…

Подождите минутку, подумал он, когда молодая женщина подошла. Постойте! Что за черт!..

– Пей вино, – предложила женщина. – Разве тебя не мучает жажда?

– А…

Да. Ага, меня мучает жажда.

Он подхватил стакан и в три глотка выпил вино. В горле у него пересохло от жажды. Он налил еще стакан и с такой же жадностью выпил снова. И тут Арти взглянул в нежные голубые глаза женщины, увидел ее лицо овальной формы и узнал ее, но это не могла быть она! Ей было девятнадцать лет, и они снова были на том самом пикнике в тот день, когда он сделал ей предложение. – Ты разглядываешь меня, Арти, – сказала укоризненно она.

– Извини, это просто… Я имею в виду, что ты опять молода, а я сижу здесь как французский фраер в красной пижаме. Я имею в виду…

Все это – не правда.

Она нахмурилась, как будто не улавливая, о чем это он говорит.

– Ты ведешь себя глупо, – решила она. – Тебе не нравится сэндвич?

– Конечно. Конечно, нравится.

Он откусил от него, чувствуя, как тот тает у него на языке, во рту у него был кусок пастрами и, если это было не во сне, то это был самый чертовски вкусный сэндвич, какой он когда-либо ел! Он налил себе третий стакан вина и жадно выпил его. Сладкий чистый запах соснового леса наполнял воздух, и Арти глубоко вдыхал его. Он разглядывал зеленый лес и луга и думал:

– Боже мой! Боже мой! Как хорошо быть живым!

– Все в порядке?

– А?

Этот голос ошеломил его. Он моргнул и увидел лицо Сестры в волдырях. Стеклянное кольцо все еще было в его руках.

– Я спросила, с тобой все в порядке? – сказала она. – Ты глядел на эту вещь с полминуты, просто сидел и разглядывал.

– О!

Арти увидел костер, лица Бет и латиноамериканки, разрушенные стены здания. Не знаю, где я только что был, подумал он, но теперь я вернулся. Ему почудилось, что во рту у него остался вкус пастрами, горчицы со специями и вина, все еще бывшего во рту. Его желудок был теперь полон и он больше не испытывал жажды.

– Ага, со мной все в порядке.

Он дал волю пальцам еще минуту поиграть со стеклянным кольцом, потом вернул его Сестре.

– Спасибо, – сказал он.

Она взяла его. На мгновение ей показалось, что от него пахнет – чем это? Ликером? Но тут слабый аромат исчез.

Арти Виско откинулся назад и отрыгнул.

– Можно мне подержать его? – попросила ее Бет. – Я буду осторожна.

Она взяла его у Сестры, а латиноамериканка через плечо любовалась им.

– Оно что-то напоминает мне. Что-то, что я видела, – сказала она. – Хотя и не могу вспомнить.

Она вгляделась в сверкающие внутри искорки топаза и бриллиантов.

– О, Господи, вы знаете, сколько это может стоить?

Сестра пожала плечами.

– Думаю, что несколько дней назад это стоило кое-каких денег. Теперь я в этом не уверена. Может стоит нескольких банок еды и консервного ножа. Может коробки спичек. Самое большое – кувшина чистой воды.

Воды, подумала Бет. Уже прошло больше суток с тех пор, как она пила имбирное пиво. Во рту ее пересохло как в пустыне. Глоток воды, только глоточек, было бы так чудесно.

Пальцы ее вдруг погрузились в стекло.

Только теперь это было не стекло, это был поток воды, бежавший над разноцветными камешками. Она вытащила руку, и капли воды, как бриллианты, стекли с кончиков пальцев обратно в бегущую воду.

Она почувствовала, что Сестра смотрит на нее, но была уже далеко от этой женщины, далеко от катастрофы, разразившейся над городом вокруг них; она ощущала присутствие Сестры, но это было так, будто женщина была в другой комнате волшебного дома, к которому Бет только что нашла ключ от входной двери. Прохладный поток воды издавал приглашающее журчание, протекая над многоцветными камешками. Тут не может быть так много воды, текущей прямо по моим коленям, подумала она, и на мгновение поток забурлил и стал исчезать, превращаясь в туман, испаряясь от испепеляющего солнца – логичности. Нет, – захотелось ей. Еще рано! Вода продолжила бег, прямо у нее под руками, из ниоткуда в никуда.

Бет опять погрузила в нее руки. Такая прохладная, такая прохладная! Она набрала немного воды в ладонь и поднесла ее ко рту. Она была вкуснее, чем стакан «Перье» или чего-либо другого, что она когда-либо пила. Она снова испила из ладони, а потом наклонила голову к потоку и стала пить из него, а вода омывала ее щеки продолжительным поцелуем.

Сестра подумала, что Бет Фелпс впала в какой-то транс. Она увидела, что глаза Бет вдруг остекленели. Как и Арти, Бет неподвижно всматривалась около тридцати секунд.

– Эй, – сказала Сестра.

Она протянула руку и похлопала Бет по плечу. – Эй, что с тобой?

Бет подняла взгляд. Глаза ее прояснились.

– Что?

– Ничего. Думаю, что пора нам немного отдохнуть.

Сестра стала убирать назад стеклянное кольцо, но латиноамериканка резко вцепилась в него и отползла с ним в сторону, усевшись посреди битых камней и прижимая его к телу.

Сестра и Бет вскочили, и Бет почувствовала, как в животе у нее булькнуло.

Сестра подошла к латиноамериканке, которая всхлипывала опустив голову. Сестра стала на колени рядом с ней и нежно сказала:

– Отдай его, пусть она будет у меня, хорошо?

– Ми нинья ме пердона, – всхлипывала женщина. – Мадре де Диос, ми нинья ме пердона.

– Что она говорит? – спросила Бет, став рядом с Сестрой.

– Не знаю.

Она взялась рукой за стеклянное кольцо и осторожно потянула к себе. Латиноамериканка вцепилась в него, тряся головой туда и сюда.

– Отдай его, – настаивала Сестра. – Пусть оно будет у меня.

– Мое дитя простило меня! – неожиданно сказала латиноамериканка.

Широко раскрытые глаза ее полны слез.

– Матерь Божия! Я видела в нем ее лицо! И она сказала, что прощает меня! Я – свободна! Матерь Божья! Я – свободна!

Сестра изумилась.

– Я…

Не думала, что ты знаешь английский.

Теперь была очередь латиноамериканки изумленно моргать.

– Что?

– Как тебя зовут? И почему же ты до сих пор не говорила по-английски?

– Меня зовут Джулия. Джулия Кастильо. Английский? Я не…

Знаю, что вы имеете в виду.

– Или я сумасшедшая, или она, – сказала Сестра. – Давай. Пусть оно будет у меня.

Она потянула кольцо, и Джулия Кастильо отпустила его.

– Хорошо. Как это получилось, что ты не говорила по-английски до этого, Джулия?

– Но компрендо, – ответила она. – Доброе утро. Добрый день. Рада видеть вас, сэр. Спасибо. – Она пожала плечами и смутно махнула в сторону юга. – Матансас, – сказала она. – Куба.

Сестра повернула голову к Бет, которая отступила на два шага и на лице которой было дикое выражение.

Кто сумасшедший? Джулия или я? Эта леди знает английский или нет?

Бет сказала:

– Она говорила по-испански. Она не сказала ни слова по-английски. Ты…

Поняла, о чем она говорила?

– Черт возьми, да, я поняла ее! Каждое, черт побери, словечко! Не…

Она перестала говорить. Рука ее, державшая стеклянное кольцо, дрожала. У костра Арти вдруг сел и икнул.

– Эй! – сказал он слегка невнятным голосом. – А где же наши гости?

Сестра протянула стеклянное кольцо опять Джулии. Латиноамериканка, колеблясь, коснулась его.

– Что ты говорила про Кубу? – спросила Сестра.

– Я…

Из Матансаса, на Кубе, – ответила Джулия на чистейшем английском. Ее глаза расширились от изумления.

– Моя семья перебралась на рыбачьей лодке. Мой отец немного говорил по-английски, и мы поехали на север, чтобы работать на фабрике рубашек. Как это…

Вы понимаете мой язык?

Сестра посмотрела на Бет.

– Что ты слышала? Испанский или английский?

– Испанский. Разве вы не его слышали?

– Нет.

Она взяла кольцо из рук Джулии.

– Теперь скажи что-нибудь. Что угодно.

Джулия покачала головой.

– Ло сиенто, но компрендо.

Сестра посмотрела на мгновение на Джулию, а затем медленно поднесла кольцо к лицу, чтобы всмотреться в его глубину. Ее рука дрожала, и она чувствовала какие-то толчки энергии, проходящие от ее кисти к локтю.

– Это оно, – сказала Сестра. – Эта стеклянная вещь. Я не знаю, как и почему, но…

Эта вещь позволяет мне понимать ее, а она тоже может понимать меня. Я слышала, будто она говорит по-английски, Бет… И я думаю, что она слышала, будто я говорю по-испански.

– С ума сойти, – сказала Бет, но она думала о прохладном потоке, омывавшем ее колени, и горло ее больше не страдало от жажды. – Я имею в виду… Это ведь просто стекло и камни, так ведь?

– Вот, – Сестра подала его ей. – Посмотри сама.

Бет провела пальцем по одному из колосьев.

– Статуя Свободы, – сказала она.

– Что?

– Статуя Свободы. Вот что оно мне напоминает. Даже не саму статую, а…

Венец на ее голове.

Она подняла кольцо к голове, колосьями кверху.

– Это могло бы быть венцом, не правда ли?

– Я никогда не видел более красивой принцессы, – произнес мужской голос из темноты за костром.

Мгновенно Бет схватила кольцо, чтобы защитить его, и отшатнулась в сторону от голоса. Сестра напряглась:

– Кто это?

Она почувствовала, что кто-то медленно идет по развалинам, приближаясь к кругу света возле костра.

Он вступил в кольцо света. Взгляд его задержался на каждом из них по очереди.

– Добрый вечер, – вежливо произнес он, обращаясь к Сестре.

Это был высокий, широкоплечий мужчина с царственной бородой, одетый в пыльный черный костюм. Коричневое одеяло облегало его плечи и шею как крестьянское пончо, а на его бледном, с острым подбородком лице были розовые шрамы от глубоких ожогов, как полосы от кнута. Рана с запекшейся кровью зигзагом пролегла по его широкому лбу от левой брови и до скулы. Большая часть рыже-седых волос сохранилась, хотя на голове были пятна голой кожи размером с однодолларовую монету. Изо рта и носа шел парок от дыхания.

– Не возражаете, если я подойду поближе? – спросил он с расстановкой, в голосе его слышалась боль.

Сестра не ответила. Человек ждал.

– Я не кусаюсь, – сказал он.

Он дрожал, и она не могла отказать ему в тепле.

– Подходите, – осторожно сказала она и отступила, чтобы дать ему пройти. Он сморщился, когда приблизился, хромая, Сестра увидела, почему ему больно: зазубренная полоска металла пронзила его правую ногу выше колена и вышла на три дюйма с другой стороны. Он прошел между Сестрой и Бет и двинулся прямо к огню, где стал греть, вытянув, руки.

– Ах, как хорошо! Снаружи, должно быть, ниже нуля!

Сестра тоже ощущала холод и вернулась ближе к огню. За ней следовали Джулия и Бет, все еще прижимавшая к себе, словно бы защищая, кольцо.

– Кто вы, черт возьми? – уставился Арти туманными глазами из-за костра.

– Меня зовут Дойл Хэлланд, – ответил мужчина. – Почему вы не ушли со всеми остальными?

– С какими остальными? – спросила Сестра, все еще смотревшая на него с опаской.

– Теми, кто ушел. Вчера, мне кажется. Сотни таких, бежавших, – он слабо улыбнулся и махнул рукой кругом. – Бежавших из Гарден-Стейт. Может, дальше на западе есть укрытия. Я не знаю. Как бы то ни было, я не ожидал, что кто-нибудь остался.

– Мы пришли из Манхеттена, – сказала ему Бет. – Мы пробрались через Голландский туннель.

– Я не думал, что кто-нибудь смог выжить после того, что постигло Манхеттен. Говорят, что было по меньшей мере две бомбы. Джерси-Сити сгорел моментально. А ветры… Боже мой, какие ветры!

Он сжал кулаки перед огнем костра.

– Это был смерч. И, думаю, не один. Ветер просто…

Срывал дома с фундаментов. Считаю, что мне повезло. Я попал в подвал, а здание над моей головой развалилось. Это сделал ветер.

Он боязливо коснулся металлической пластины в ноге.

– Я слышал, что смерчи протыкают иногда соломиной телефонные столбы. Мне кажется, это такого же порядка, а?

Он посмотрел на Сестру.

– Я чувствую, что выгляжу не лучшим образом, но почему вы так пристально на меня смотрите?

– Откуда вы пришли, мистер Хэлланд?

– Я был неподалеку и увидел ваш костер. Если не хотите, чтобы я оставался, так и скажите.

Сестре стало стыдно от того, что она подумала. Он опять вздрогнул от боли, и она увидела, что кровь опять потекла из раны, где торчала пластина.

– Это место мне не принадлежит. Вы можете быть там, где вам захочется.

– Спасибо. Не очень приятная ночь, чтобы куда-то идти.

Его взгляд перешел на сверкающее стеклянное кольцо, которое держала Бет. – Эта вещь сверкает, правда? Что это?

– Это… – Она не могла подобрать верное слово. – Оно волшебное, – выпалила она. – Вы не поверите, что только что произошло! Видите вон ту женщину? Она не говорит по-английски, а эта вещь…

– Это бросовая вещь, – вмешалась Сестра, забирая ее у Бет.

Она все еще не доверяла незнакомцу и не хотела, чтобы он узнал что-нибудь еще о ее сокровище.

– Это просто блестящий утиль, вот и все.

Она положила ее на дно сумки, и горение камней уменьшилось и исчезло.

– А, вы интересуетесь блестящими камушками? – спросил мужчина. – Я могу показать вам еще.

Он огляделся, потом похромал в сторону на несколько ярдов и с болью нагнулся. Он подобрал что-то и принес к костру.

– Видите! Сверкает как ваша, – сказал он, показывая то, что принес.

Это был кусок разноцветного оконного стекла, смесь темно-синего и пурпурного.

– Вы стоите на том месте, где раньше стояла моя церковь, – сказал он и раскрыл одеяло на груди, чтобы показать запачканный белый воротник священника.

Горько улыбнувшись, он бросил разноцветное стекло в костер.