Текст книги "Жизнь на Самоа"

Автор книги: Роберт Льюис Стивенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Духи Уполу ведут войну с духами Савайи. Каждую ночь в ближайших друг к другу точках этих островов слышатся пушечные выстрелы, треск мушкетов и крики сражающихся. Еще случалось, что люди впадали в транс, при этом лица у них были строгие, как у покойников, а духи говорили через них. Одна женщина видела, как по морю подплыл могучий пловец, выпрыгнул на берег и кинулся в заросли, то показываясь, то исчезая, благодаря чему женщина узнала в нем духа. Несколько вечеров назад миссионер с Савайи, врач и аптекарь, был разбужен двойным стуком в окошко. Затем он услышал крики и стоны раненых. Он выглянул и увидел большую толпу духов в человеческом обличье; они показывали ему ужасные раны и требовали лекарства. Миссионер побежал за слугой, но, когда оба вернулись, духи исчезли и все стихло.

– Кто же победил в этой войне духов, – спросили мы, – Уполу или Савайи?

– Савайи.

– А что все это значит? – допытывались мы дальше. Ответ был такой: духи, говоря через людей, впавших в транс, объявили, что все это предзнаменования войны, которая скоро разразится на Самоа. Приезд главного судьи надолго задержался. Это вызвало разброд среди самоанцев, они стали отпадать от Малиетоа note 25Note25
  Швед Конрад Седеркранц, назначенный главным судьей, в соответствии с решениями Берлинской конференции 1889 г . прибыл на Самоа лишь в декабре 1890 г . За это время среди островитян усилилось недовольство Лаупепой, которого считали ставленником чужеземцев. Наметилось сближение между сторонниками двух других претендентов на «престол» – Матаафы и Тамасесе.


[Закрыть]. Две прежде враждебные друг другу группы теперь сблизились на почве оппозиции к Малиетоа. Когда суеверный народ стремится к войне, ему нетрудно найти поощрительные знамения. У нас есть два револьвера и два ящика патронов – довольно скромное вооружение в случае войны.

Во время посадки я спросила Генри, какой сезон, по его мнению, лучше всего для такой работы – время дождей, сухой сезон или промежуточные месяцы.

– Мы, самоанцы, – сказал он, – всегда смотрим по луне. Если посадишь, когда нет большой круглой луны, плодов не жди.

Тем временем Льюис со свойственной ему любознательностью и воодушевлением изучал положение дел на Самоа и, как обычно, записывал возникающие при этом мысли. Он привязался к самоанцам почти с первого взгляда. В «Примечаниях к истории» note 26Note26
  R. L. Stevenson. A Foot note to history: eight years of trouble in Samoa . London, Cassell, 1892


[Закрыть] он так описывает их:

Это легкие, беззаботные, всегда готовые к радости люди – самый веселый, хотя далеко не самый способный и не самый красивый народ среди полинезийцев. Страсть к нарядам превращает всякий самоанский праздник в зрелище редкой красоты. Песни здесь не умолкают. Поет гребец за веслами, семья на вечерней молитве, поют под вечер девушки в гостевом доме, и даже рабочий люд иногда поет за тяжким трудом. Поэтам и музыкантам ни одно событие не кажется слишком мелким чей-то визит или смерть, какая-то злободневная новость, радость, случившаяся в этот день, – все требует рифм и мелодий. Даже девочки-подростки складывают песни к торжественным случаям и разучивают их, набрав в хор ребятишек. Как и вообще у жителей тихоокеанских островов, песня здесь живет бок о бок с танцем, причем то и другое перерастает в театр. Случаются представления неприличные и безобразные или просто скучные, но чаще всего это красиво, увлекательно и забавно. В большом ходу спортивные игры. Крикетные соревнования, в которых с каждой стороны участвует до ста человек, тянутся порой не одну неделю и производят опустошения, точно постой войск. Рыбная ловля, купание, флирт, ухаживание через посредников, беседы, преимущественно о политике, и радости ораторского искусства – вот что заполняет здесь время.

Но любимое развлечение самоанцев – меланга. Это когда люди собираются компанией и бродят из деревни в деревню, пируя и болтая. Песня издалека возвещает их приближение, и гостевой дом уже убирают для встречи. Девственницы деревни готовят каву note 27Note27
  Кава – перебродивший сок измельченных (по традиции – разжеванных) корней особого вида стручкового перца (Piper methysticum), смешанный с водой. На островах западной Полинезии, в том числе на Самоа, кава считалась священным напитком и ее употребление было связано с рядом церемоний.


[Закрыть] и развлекают пришельцев танцами; время летит незаметно в удовольствиях, какие только известны островитянам. Затем меланга двигается дальше, и тот же радостный прием, те же развлечения ждут участников за соседним мысом, где посреди пальмовой рощи гнездится следующая деревушка.

Чувствуя себя гораздо более здоровым, чем в предыдущие годы, Льюис много бродил пешком, наблюдая жизнь и обдумывая свои впечатления как возможный материал для эссе, романов и политических статей. Виденное увлекало его, отчасти это нашло свое отражение в «Примечаниях к истории»:

Апия, порт и торговый центр, в то же время главный очаг политической болезни Самоанского государства. Залив почти правильным полукругом глубоко вдается в сушу у подножия лесистой островерхой горы. Горные потоки размыли лежащий против берега барьер рифов. Поэтому волны, набегающие с севера, врываются в залив, почти не смягчаясь, и начинают кружить и швырять стоящие на якоре военные суда, а у коралловой кромки, повторяющей линию берега, не смолкает рев прибоя. В бурную погоду дороги здесь совершенно непроходимы. Город гроздьями и цепочками раскинулся по зеленому и плоскому берегу, на который издали, из глубины острова, смотрят верхушки гор. Мыс с западной стороны залива называется Мулинуу, с восточной – Матауту. Я приглашаю тебя, читатель, пройтись со мной вдоль берега от одной его оконечности к другой. Эта прогулка воочию познакомит тебя с историей Самоа и расскажет гораздо больше, чем можно почерпнуть из всех «синих книг» или «белых книг», изданных в мире по этому вопросу note 28Note28
  Имеются в виду тенденциозные сборники документов, опубликованные правительствами Англии, Германии и США с целью оправдать свою политику в самоанском вопросе.


[Закрыть].

Мулинуу, откуда мы начинаем путь, – плоский мыс, обвеваемый всеми ветрами. Он засажен пальмами, а основанием своим упирается в мангровое болото. Вдоль мыса разместилась довольно жалкая деревушка. Тебе должно быть известно, что это исконная резиденция самоанских королей. Тем более ты удивишься, увидев доску с надписью, возвещающей, что это историческое поселение является собственностью немецкой фирмы. Впрочем, подобные объявления, составляющие одну из привычных черт пейзажа, скорее внушают мысль о спорности этих притязаний. Немного дальше к востоку нам придется обогнуть лавки, конторы и бараки самой фирмы. Затем мы пройдем через Матафеле, единственный действительно городской участок в этой длинной цепи деревушек, и, миновав немецкие пивные, магазины и немецкое консульство, достигнем католической миссии и собора, стоящего близ устья небольшой реки. Мост через нее, который называется Муливаи, служит границей. С этой стороны реки – Матафеле, с той – собственно Апия. Здесь господствуют немцы, там все, за редким исключением, принадлежит англичанам и американцам. Оставив позади магазины мистера Мурса (американца) и Макартуров (англичан), английскую миссию, редакцию английской газеты, английскую церковь и старое здание американского консульства, мы наконец подойдем к устью второй, более широкой реки – Ваисингано. По ту сторону ее, в Матауту, дорога поведет нас под сень густых деревьев и мимо разбросанных жилищ выведет к внушительному ряду контор на площадь, где стоит памятник немцу, всю жизнь боровшемуся против немецкой фирмы. Его дом (сам хозяин уже умер), как разряженная пушка, по-прежнему нацелен на крепость старых врагов. Теперь это еще вполне годное здание арендовано и занято англичанами. Еще немного – и мы с тобой достигнем оконечности мыса, окаймляющего залив с востока. Здесь стоят лоцманский домик и сигнальная мачта, и отсюда видны здания английского и нового американского консульств, расположенные дальше по берегу океана.

Нашу прогулку оживят разнообразные сцены деловой и праздной суеты. По пути нам встретятся белые всех профессий и сословий – матросы, торговцы, клерки, священники, протестантские миссионеры в пробковых шлемах и какие-то неопределенные личности, без которых не обходится ни одно побережье. Матросов здесь бывает иногда куда больше, чем местных жителей. Может показаться также, что вывесок больше, чем владельцев предприятий.

Предположим, что сегодня в порту наплыв; тогда нашему взору представятся все виды судов – от военных кораблей и океанских почтовых пароходов до грузовых судов немецкой фирмы и местных баркасов. И если у тебя, читатель, математический склад ума, ты легко подсчитаешь, что в этом заливе на воде сейчас больше белых, чем их наберется на суше по всему архипелагу. С другой стороны, на нашем пути попадались и местные жители всех категорий – вожди и пасторы в безукоризненно белых одеждах, быть может, и сам король в сопровождении одетой в форму охраны. Мы встречали улыбающихся полицейских с оловянными звездами, девушек, женщин и стайки веселых детей. И ты с невольным удивлением спрашиваешь себя: где живут все эти люди? Тут и там на задворках европейских зданий ты мельком замечал прижавшиеся в уголок туземные постройки, но после того, как мы покинули Мулинуу, ты не видел ни одного туземного дома ни на берегу, где обычно предпочитают селиться островитяне, ни по сторонам улицы. Все принадлежит горсточке белых. Коренные жители ходят по чужому городу.

Еще год назад на холме позади пивной ты мог бы увидеть дом местного типа с часовыми у входа и развевающимся наверху самоанским флагом. Тебе объяснили бы, что здесь помещается правительство, переведенное (о чем я расскажу позже) через мост Муливаи с задворков немецкого города сюда, на английскую половину. Ныне, да будет тебе известно, его опять перевели назад, в прежнюю резиденцию, несомненно, тебе покажется существенным фактом, что короля этих островов в его собственной столице можно вот так дергать туда и сюда по прихоти иностранцев. И тут тебе бросится в глаза еще более серьезное обстоятельство. Ты увидишь некий дом, полный деловой сутолоки, близ которого околачиваются полицейские и зеваки; человек за барьером принимает заявления; на веранде идет суд, а может быть, группами расходятся члены совета после бурного заседания, и ты вспомнишь, что находишься в Элеэле Са, на «заповедной земле», то есть на нейтральной территории, предусмотренной договорами note 29Note29
  По Генеральному акту Берлинской конференции 1889 г . Апия была официально изъята из-под юрисдикции самоанского «короля» и объявлена нейтральной территорией, управляемой муниципальным советом.


[Закрыть]; что судья, которого мы только что видели за разбором тяжб местных жителей, не подчиняется королю. Ты вспомнишь также, что в этом единственном порту и единственном деловом центре королевства и сбор и распределение средств для нужд страны производятся руками белых советников и под контролем белых консулов. Пройдем немного дальше за пределы города – и ты обнаружишь, что все дороги обрываются или оказываются непроезжими, так как их перегородили заборы свиных загонов, что мосты здесь совершенно неизвестны, что дома белых сразу становятся редким исключением, не считая территории немецких плантаций. Во всем видна резкая граница. За Элеэле Са кончается Европа, начинается Самоа.

Итак, мы встречаем здесь удивительное положение вещей: все деньги, вся роскошь, вся коммерция королевства сосредоточены в одном городе; но этот город изъят из подчинения местному правительству и управляется белыми в интересах белых. При этом белые владеют им не сообща, а разбившись на два враждебных лагеря, так что город лежит между ними, точно кость между парой псов, каждый из которых угрожающе рычит, вцепившись в свой конец.

Если Апия когда-нибудь решит выбрать герб, у меня уже приготовлен девиз: «Входит Молва, вся раскрашенная, с тысячью языков». Туземное население Апии преимущественно ничем не занято, а белые либо коммерсанты, получающие с материка не больше четырех партий товара в месяц, либо лавочники, обслуживающие за день по десять – двадцать клиентов, и главное достояние всех составляют сплетни. Город жужжит от злободневных новостей, а пивные переполнены доморощенными политиками. Одни из них карьеристы, которые, наушничая королю и консулам, способствуют смещению чиновников в надежде занять их места, другие – бездельники, получающие бескорыстное удовольствие от участия в интригах. «Никогда не встречал такого хорошего города, как Апия, – сказал мне один из этих, – что ни день, то новый заговор!» Но с другой стороны, есть немало людей, серьезно озабоченных будущим страны. Враждебные кварталы так близко соприкасаются и размеры столицы настолько малы, что ни за кого нельзя поручиться. Люди выбалтывают все, что знают. Это болезнь здешних мест. Почти каждый время от времени поддается провокации и выкладывает чуть больше, чем следовало бы. Таким образом зараза захватывает всех имеющих к ней предрасположение. Новости распространяются как на крыльях, языки мелют, кулаки сжимаются. Горшок варит и котел кипит!

Фэнни. 10 октября

Вчера вечером после английского урока Генри рассказал, что среди островитян только и разговору что о войне. Они слишком долго ждут главного судью и разуверились в его приезде. Генри задал массу смутивших меня богословских вопросов, однако Льюис легко с ними справился. Я всегда боюсь разойтись с тем, чему учат миссионеры, и тем самым внести разлад в головы самоанцев. В особенности он допытывался, правда ли, что языческие народы, не слыхавшие о существовании христианства, должны попасть в ад. Он понял так, что должны.

Генри очень хорошо работает и прекрасно ведет себя. Зато на Бена что-то нашло: вдруг явился с жалобой, будто в павильоне много москитов. Поскольку мне известно, что как раз там их почти нет, я стала искать другого объяснения его хандре. Мне пришло в голову, что он, наверное, считает себя отстраненным от заведования кладовой. Льюис тотчас вышел к нему и объявил, что Пауль не имеет к кладовой никакого отношения и, если ему что-нибудь понадобится, всегда должен спрашивать у Бена. После этого Бен удалился с улыбкой и, по-видимому, совсем довольный. Должно быть, моя догадка правильна.

Мистер Карразерс помог нам выбрать место для огорода. Но его надо предварительно расчистить. На эту работу сразу поставили Фалиали. Льюис помогал ему, вооружившись большим охотничьим ножом. Он и сейчас продолжал бы это занятие, но вконец стер обе руки; у него огромные волдыри на ладонях, и страшно, как бы не стало хуже. Беда в том, что, когда Льюис не работает вместе с Фалиали, дело еле двигается. Сегодня неожиданно разразился ливень, и работники, хотя и были в одних набедренных повязках, попрятались кто куда. Двое обосновались в старой кухне, мирно покуривая трубки. Генри, увидав, что команда Бена бросила работу, выбежал и велел Бену созвать их, но тот только ежился и не решался. Тогда Генри взял это на себя и, чтобы показать пример, занялся расчисткой вместе с ними. Я никак не предполагала за ним таких способностей. Когда мы позже говорили с ним об этом, Генри объяснил, что Бен не может никому приказать работать, а у него, как он выразился, «твердое сердце».

Вчера Пауль отпросился в Апию по разным делам. «Я бы хотел съездить сегодня, – сказал он, – и еще разок в воскресенье, когда придет „Любек“. А после, миссис Стивенсон, вы меня больше не отпускайте. Я вас очень прошу, заставьте меня остаться здесь». В самом тоне просьбы я почуяла недоброе и была не слишком удивлена, когда он вернулся совершенно пьяным. Это было заметно уже по тому, как он подъехал, отчаянно мотаясь в седле из стороны в сторону, и просто кувыркнулся на землю, едва лошадь стала.

Пауль ходит бледный и пришибленный, но о вчерашнем пока никто ни слова. Завтра Льюис думает сказать ему, что если он еще собирается в Апию встречать «Любек», то лишь при условии, что они поедут и вернутся вместе. Ему и ехать было не в чем; пришлось ссудить его шляпой, шарфом и единственными ботинками Льюиса.

Мне показалось, что одна из моих желтых куриц готова стать наседкой и пора обеспечить ее яйцами. Чтобы отличить подложенные в гнездо от новых, я начертила карандашом на каждом яичке черную опоясывающую полоску. Окончив приготовления, я вышла из курятника и стала глядеть внутрь через щелку. Госпожа наседка заквохтала было над гнездом, но при виде меченых яиц отпрянула с возгласом удивления и тревоги. «В чем дело?» – завопили оба петуха и со всех ног кинулись к месту происшествия. Они отшатнулись от гнезда точь-в-точь как наседка, взволнованно посовещались и наконец рискнули дотронуться до яиц клювами. К этому времени вся пятерка желтых кур собралась вокруг гнезда, а вскоре и остальные птицы, вытягивая шеи, спешили поглазеть на диковинку. После того как петухи потыкали яйца клювом, куры мало-помалу осмелели и попробовали склюнуть черные отметины. При этом не прекращался тревожный гомон. На следующее утро более половины яиц оказались расклеванными, а остальные я забрала, чтобы спасти хоть их.

Мистер Карразерс и земельный комиссар мистер Мэйбен note 30Note30
  Томас Мэйбен – государственный землемер, впоследствии государственный секретарь Самоа.


[Закрыть] побывали у истоков одного из наших ручьев. Оказалось, что он начинается от ключа, а водопад в том месте, где мы думаем его использовать, имеет в высоту двести футов. Мистер Карразерс первым описал нам источник, а теперь взялся показать его Мэйбену, который сперва встретил сообщение с недоверием. Он рассказывает, что вверх по течению одного из ручьев обнаружил целую банановую плантацию и массу таро note 31Note31
  Таро (Colocasia esculenta) – тропическое растение семейства ароидных. В пищу употребляются его крахмалистые клубни.


[Закрыть]. Как только у Льюиса подживет рука, он начнет прорубать дорогу к водопаду.

Вдоль ручья, где закладывается сад, мы наткнулись на странные каменные перегородки по направлению от берега к горе через каждые несколько ярдов. Пока еще я не знаю, уложены камни просто на поверхности или это настоящие стены и далеко ли они тянутся, но по мере работ над садом это выяснится само собой. Генри говорит, что до того, как на Самоа появились белые, местное население жило в глубине острова, а не на побережье, как теперь.

Этих людей очень трудно удержать за работой. Сейчас Льюис и Генри оба этим заняты. Единственное действенное средство – сарказм. Но довольно сложно применять его, не зная самоанского языка. Я сшила Генри и Бену противомоскитные сетки и дала Генри пару рубашек. Не сомневаюсь, что эти скромные подарки для него гораздо ценнее всех заработанных денег.

На грядках, которые я засеяла с Паулем, а потом с Генри, хорошие всходы. Уже и горох, и сахарная кукуруза показались из земли, а лимская фасоль совсем окрепла. Я заказала еще семян, в частности травы, с которой хочу поэкспериментировать.

Фэнни. 11 октября

Вчера мои записи прервал приход доктора Штюбеля и мистера Шмидта. От доктора Штюбеля я в восхищении. Они привезли новость, что сегодня самоанские вожди собираются на совещание, чтобы обсудить и попытаться выяснить смысл таинственных знамений, вызывающих такую тревогу и брожение среди островитян.

Эти мрачные предзнаменования все множатся и учащаются. Была поймана рыба (мистер Штюбель видел ее и попробовал кусочек), состоящая из одной головы, без всяких признаков хвоста – отвратительное создание; укол ее плавников, говорят, верная смерть. А на спине рыбы якобы можно было разобрать самоанское слово «хватать» или «кусать», что предвещает войну и всякие бедствия. Еще поймали красного угря; видели кровь, плывущую по реке; но хуже всего была собака, нарушившая церемонию питья кавы. Забавно, что, когда Генри рассказывал нам о войне духов, единственным эпизодом, внушившим ему сомнения, была история о том, как духи будили доктора. «В этом, – сказал он, – я не уверен».

Бен явно ищет ссоры со всеми и каждым. Вчера он явился к Паулю с жалобой на то, что люди из его бригады получают мясо только раз в день, и это после того, как все продовольственные дела переданы в его же руки. Он заявил, что чернокожие рабочие должны есть мясо раз в день, а самоанцы дважды. Довольно странное разделение, особенно если учесть, что первые работают как раз вдвое больше. Что касается работы, то дождь льет ливмя без перерыва, и посреди этих потоков я вижу Генри с зонтом и Пауля в макинтоше, помогающих пропольщикам на кукурузном поле.

Фэнни. 14 октября

Вчера утром явился мистер Мурс и пробыл у нас весь день. После обеда подъехал верхом плотник мистер Уиллис.

К ленчу я приготовила пару цыплят с картофельным пюре и ананас в красном вине, нарезанный ломтиками. Хлеб мой опять не вышел, и я испекла противень американского печенья на соде, вспомнив, что оно нравится мистеру Мурсу. Когда все было уже на мази и я мысленно поздравила себя с тем, что все-таки удалось как следует накалить плиту, я обернулась к Паулю со словами! «Наконец-то все в порядке». «Да, – ответил он, – все, кроме меня».

Тут я увидела, что он смертельно бледен и лицо его, покрытое потом, выражает полное изнеможение. Он уже переоделся, чтобы прислуживать за столом, сменив свою фланелевую рубашку на полотняную с застежкой сзади. Жаловался он на адскую боль между лопатками. Я отослала его опять надеть теплую рубаху и побежала к Льюису за советом. Льюис поставил на больное место банку, после чего боль как бы разошлась по всему телу. По моему предложению ему дали салицилки, и я отправилась кончать готовить, оставив бледного и несчастного Пауля совершенно больным в постели с банкой на спине. К вечеру боль совсем исчезла, но он сильно ослабел.

После ухода мистера Мурса и Уиллиса Льюис вызвался проводить меня к банановому участку и захватил с собой нож, чтобы прокладывать дорогу. Эти разведывательные экскурсии по собственным владениям страшно увлекательны. Небольшую часть пути мы шли свободно по участку, уже расчищенному Льюисом, но мало-помалу лес впереди сомкнулся, а почва под ногами стала предательски зыбкой. Несколько раз пришлось брести по щиколотку в грязи и воде, а Льюис все время рубил ножом лианы и высокие растения, преграждавшие дорогу. Но в конце концов Льюис воскликнул: «Гляди, вот они твои бананы!»

В самом деле, тут они и были – густые заросли крепких молодых растений с гроздьями плодов вокруг диковинного пурпурного цветка, подпираемые буйным подлеском и прячущие свои корни в лениво текущей воде. Кое-где большие кусты таро простирали свои гигантские блестящие темно-зеленые листья. Льюис не утерпел и тут же взялся за расчистку, а я прошла до конца плантации. Раза два я чуть не завязла в трясине, но выбиралась из грязи, цепляясь за крепкие стволы.

Льюис крикнул мне как бы в ответ, и я поспешила к нему. Оказалось, что он принял зов какой-то птицы за мой голос и решил, что я заблудилась. Я некоторое время помогала Льюису, выдергивая сорняки помельче, потому что смертельно боюсь наткнуться на то ядовитое вьющееся растение, с которым уже успела познакомиться и чьи пометки еще ношу на себе. Мне было до боли жалко вырывать и губить папоротники такой невиданной красоты, но я честно делала свое дело и решила про себя прийти сюда как-нибудь, чтобы собрать образцы для коллекции. Изумительно хороши некоторые вьющиеся папоротники, тонкие и нежные, а могучие древовидные просто великолепны. Случалось, что, когда я отбрасывала в сторону вырванный кустик, весь воздух кругом заполнялся ароматом его раздавленных листьев. Мы никак не могли оторваться от этой работы, хотя с ног до головы пропитались водой и грязью. Однако через некоторое время я почувствовала головокружение и предложила пойти домой подкрепиться. Но я успела лишь приготовить еду и свалилась. Милое банановое болото с поразительной быстротой наградило меня лихорадкой. Ночью я не могла спать, просыпалась каждый раз как от толчка, едва удавалось задремать. Сердце колотилось, кровь яростно пульсировала, и отчаянно болела голова. Утром Льюис дал мне хинина, и это быстро помогло. Сам он не принял лекарства, хотя и следовало. У него тоже был приступ, в чем он признался много позже. Когда я вернулась с предательского болота, пора было поить свиней, и я не знала, что придумать. Пауль слишком плохо себя чувствовал, Генри ушел, а Льюису опасно поднимать ведра с водой. Я несколько раз обошла вокруг каменной ограды, но она выглядела неприступной и непроницаемой. Перелезть бы я еще могла, но только не с полным ведром. К счастью, пока я размышляла, один из сыновей Шмидта, паренек лет четырнадцати, зашел навестить больного Пауля и, когда я его попросила, с готовностью согласился сделать эту работу. Мы вместе отправились к загону. Он взобрался на ограду сперва в одном, потом в другом месте и наконец, к моему удивлению, осторожно вылил воду за забор, приговаривая: «Ну вот и все в порядке», но тут же добавил: «Что за безмозглые свиньи, не понимают, куда идти».

– Ничего, придут в свое время, – ответила я.

Однако ночью мне вспомнился странный звук, с которым вода падала внутрь загона, и сегодня, пока все спали, я пошла туда сама и довольно легко взобралась на ограду в том же месте, где паренек Шмидта. Мои подозрения подтвердились: он опорожнил ведро прямо в какую-то ямку. Вряд ли такой сын может служить опорой фермеру, осваивающему участок.

Боюсь, что мои желтые куры совсем испорчены. Сегодня я наблюдала, как одна из них совершенно сознательно собралась съесть новое яйцо. Она явно караулила у гнезда своей подруги, пока оно появилось. Придется подсыпать ей в скорлупу красного перца. А раньше я видела, как один из петухов клевал яйцо. Я не могу собрать от них даже необходимого минимума.

Прошлым вечером мистер Мурс переправил сюда нашу почту с «Любека»: письмо от Бэллы note 32Note32
  Бэлла (Айсобел) – дочь Фэнни Стивенсон от первого брака. В то время была замужем за художником Джо Стронгом; по второму мужу – Айсобел Филд. В 1902 г . вышла написанная ею совместно с Ллойдом Осборном книга воспоминаний о жизни в Ваилиме.


[Закрыть] с прелестными иллюстрациями, другое – от миссис Стивенсон note 33Note33
  Маргерит Айсобел Стивенсон, урожденная Бэлфур, – мать писателя.


[Закрыть], письмо Бэлле от миссис Уильямс note 34Note34
  Возможно, Дора Уильямс, художница из Сан-Франциско, близкая подруга Фэнни.


[Закрыть] и множество писем для Льюиса.

В это утро Пауль снарядился на пароход, и Льюис обещал тоже подъехать в город, рассчитывая заодно навестить доктора Штюбеля. Пауль отправился сразу после завтрака, а Льюис примерно в половине одиннадцатого. Все шестеро работников занимались ловлей пони и потратили на это не меньше получаса. А Льюис в это время делал отчаянные попытки одеться подобающим образом. Я была в помраченном состоянии после приступа и приема хинина и ничем не могла ему помочь. Наконец он уехал в костюме, который я представляю себе с ужасом. Не успел он скрыться из виду, как я обнаружила все разыскиваемые предметы, разумеется на своих местах, буквально перед глазами.

Поскольку остальные работники уехали с тележкой, я подумала, что Бен может пока заняться посадкой кукурузы. По его уверениям, он отлично знает, как это делается, потому что кто, как не он, посеял первую порцию зерен, погибшую только из-за крысиных набегов. Около трех мы с Генри вышли на кукурузное поле, чтобы разбросать среди кукурузы немного тыквенных семян. И тут я с досадой обнаружила истинную причину неудачи с той кукурузой. По мысли Бена, посев состоял в том, чтобы выскрести в земле ямку глубиной в два дюйма, всыпать туда горстку зерен и прикрыть их сверху несколькими листьями. Удивительно, что при этом некоторые семена все-таки проросли. Каждое зернышко из тех, что посадили мы с Генри несколько дней назад, уже дало росток. Бену был дан наглядный урок, и я немного проследила за его действиями, чтобы удостовериться, что он понял. Но основную часть поля придется засевать заново.

Мы работали почти дотемна, пока нас не оторвал Ситионе note 35Note35
  Самоанский вождь, впоследствии известный как Аматуа; перемена имени означала переход на более высокое место в иерархии вождей.


[Закрыть], явившийся с саженцами ананасов. Следом за Ситионе шел маленький мальчик с таким огромным ананасом, какого я в жизни не видала. На обратном пути к дому мы сажали ананасы и разговаривали о вероятности войны.

Ситионе сказал, что на острове Тутуила идут бои, но вряд ли дело дойдет до войны здесь. Я подумала, что, как заслуженный воин, он, вероятно, пользуется влиянием, и стала говорить ему о неизбежности тяжких последствий войны для самоанцев. Германское владычество – это главное, что их пугает. Оказалось, что Ситионе вполне трезво смотрит на вещи и озабочен сохранением мира. Его плечо, куда он был так тяжело ранен в прошлую войну, действительно поправляется после операции доктора Функа. Функ был почти уверен, что придется делать ампутацию, но благодаря его искусству и сильному организму Ситионе рука спасена. Ситионе показал мне большой пистолет, привязанный к поясу патронной лентой, и попытался подстрелить из него вампира, но промахнулся. Генри как-то уверял меня, что эта летучая мышь, или, как ее здесь еще называют, летучая лисица, очень вкусна, но не думаю, что я решилась бы попробовать летучую мышь.

Пауль вернулся совершенно трезвым, но на «Любеке» его просквозило, и боли появились снова. Я дала ему еще раз салицилки, и вскоре все прошло. Он получил письмо от отца, довольно обеспеченного немца. Тот пишет, что товары для открытия лавки посланы и прибудут в феврале, обещает выслать денег.

Ситионе предложил мне хлебных деревьев, если я пришлю за ними, и мать миссис Блэклок принесла сегодня два отличных экземпляра. Наши ребята вернулись из города поздно и с весьма небольшим грузом для пятерых. Моя сиднейская свинья уже в Апии, но, поскольку она стоит всего тридцать семь шиллингов, я сомневаюсь в ее качествах. Тем не менее в Самоа свинья – это вещь.

Фэнни. 23 октября

Свинка оказалась малорослая и самой заурядной породы. Подозреваю, что это то самое «милое создание» с «Дженет Никол», потому что пятна у нее в тех же местах. Она собирается вскоре произвести потомство, а пока что живет в маленьком хлеву с тремя приемышами, которых мистер Мурс прислал вместе с нею. Я побоялась, что другие свиньи будут мешать ей, и поэтому для нее пристроили отдельное помещение. Стоило это великих трудов, потому что я никак не могла втолковать задачу ни Бену, ни Паулю. Бен предложил строить хлев из прутьев, подпертых камнями, а у Пауля было несколько планок, которые он намеревался использовать в качестве опор. Я была убеждена, что ни один из проектов не отвечает требованиям, потому что недавно две местные свиньи удрали, умудрившись подрыть даже тяжелую каменную стену. Когда Бен и Пауль поняли, чего я добиваюсь, они с воодушевлением одобрили идею и охотно взялись за дело, впрочем как и всегда. Я показала им, что нужно врыть вокруг всего загона, примерно через каждые десять футов, по два опорных столба, один чуть впереди другого, а между ними проложить бревна так, чтобы каждое концом опиралось на другое. В углу устроили спальню для мадам Свин, причем в ход пошло все – доски, стружки, обломки ящиков, расплющенные жестянки из-под керосина и немного кокосовых листьев с участка мистера Шмидта.

Генри соорудил вокруг курятника плетень, но конструкция калитки показалась Паулю чересчур сложной. Поэтому вчера он решил приделать к ней петли и задвижку. При всех своих достоинствах Пауль не слишком ловок. Он снял калитку, и она буквально распалась в его руках на куски. Надо было видеть, с каким озадаченным и отчаянным лицом он, ухватив топорик, занимался починкой. Пока он укреплял одну планку, отваливалась соседняя. Пришлось отправиться на помощь и показать ему, как это делается. Потом я держала петли и задвижку, пока он прибивал их, и просто поражаюсь, как мне посчастливилось избежать увечья. Когда Пауль поднимал топорик, мне неминуемо грозило отсечение головы, а когда опускал его и бил молоточной стороной по гвоздю, я дрожала, не сомневаясь, что сейчас лишусь двух-трех пальцев, а то и всей руки.

Старый петух – настоящий негодяй: он провожает каждую курицу до гнезда и околачивается там, выжидая, когда она снесет яйцо. Как только это произойдет, он пробивает скорлупу клювом и, выбросив яйцо из гнезда, созывает весь гарем на каннибальский пир. Мы было связали этому петуху крылья и кинули его в свиной загон, но он легко вскарабкался на ограду и победоносно прошествовал мимо нас в курятник.