Текст книги "Тайна часов с кукушкой"

Автор книги: Роберт Лоуренс Стайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

15

Из меня вырвался разочарованный стон.

– Не-е-ет! – завопил я. На глаза навернулись слезы. – Нет! После всего этого!

Я ударил головой о дверь. Этого я не в силах был пережить.

«Закрыто на время отпуска».

«Почему мне так не везет? И как долго Энтони собирался отдыхать? – строил я догадки. – На какой срок будет закрыт магазин? Ведь когда он откроется, я, возможно, стану грудным младенцем!»

Я сжал зубы и решил, что помешаю этому во что бы то ни стало.

Я должен что-нибудь предпринять. Что-нибудь.

Я прижался носом к окну. Часы с кукушкой стояли там, всего в полуметре от меня. А я не мог до них добраться.

Нас разделяло окно.

Окно…

Я решился. Конечно, в своей обычной жизни у меня и мысли бы такой не возникло.

Но я был в отчаянии. Я должен был добраться до часов. Это на самом деле был вопрос жизни и смерти!

Прогулочным шагом, чтобы не привлекать к себе внимания, я направился обратно к строительной площадке. Я старался, чтобы никто не заподозрил во мне паренька, задумавшего разбить окно.

Сунув руки в карманы своих ковбойских штанов, я шел, посвистывая. Я даже был благодарен судьбе, что на мне такой дурацкий ковбойский прикид. Это придавало мне невинный вид.

Кто может ожидать от семилетнего мальчугана в ковбойском костюме, что он разобьет окно антикварного магазина?

Дойдя до площадки, я несколько раз наподдал ногой по комкам грязи и камушкам. Казалось, там никто не работал.

Медленно я проделал путь до груды кирпичей и огляделся.

Поблизости никого не было.

Подняв кирпич, я взвесил его на руке. Он был очень тяжелым. С силой второклассника я не смогу забросить его далеко.

Но мне не придется кидать его вдаль, мне всего лишь надо швырнуть им в окно.

Оказалось, что он слишком большой, чтобы поместиться в кармане джинсов, поэтому мне пришлось тащить его к магазину в руках.

Я старался держаться естественно, как будто не было ничего особенного в том, что семилетний мальчик идет по улице с кирпичом в руках.

Мне встретилось несколько торопившихся взрослых. Ни один из них даже не взглянул в мою сторону.

С кирпичом на весу я стоял перед блестящим зеркальным окном и раздумывал, сработает ли сигнализация, когда окно разобьется.

Должны ли меня арестовать?

А может быть, это уже не будет иметь значения: если я верну время к настоящему, то уклонюсь от встречи с полицией.

«Ну, смелее, – сказал я себе. – Действуй!»

Я завел обе руки с кирпичом за голову… когда кто-то за спиной схватил меня.

16

– Помогите! – закричал я и развернулся.

Папа!

– Майкл, что это ты здесь делаешь? – призвал меня к ответу папа. – Ты один?

Я выпустил кирпич, и он упал на тротуар. Кажется, он его не заметил.

– Я… я хотел устроить тебе сюрприз, – соврал я. – Я захотел навестить тебя после школы.

Он уставился на меня в недоумении. Я решил перестраховаться:

– Я по тебе соскучился, папочка!

Он улыбнулся:

Соскучился?

– Он был тронут, это было очевидно.

– А как ты сюда добрался? – спросил он. – На автобусе?

Я кивнул.

– Но ты же знаешь, что тебе не разрешают ездить на автобусе одному, – сказал он. Впрочем, он не сердился. Я знал, чем его можно задобрить – сказать, что скучаю по нему.

Однако главная проблема – добраться до часов с кукушкой – так и оставалась нерешенной. Может быть, папа смог бы помочь? Стал бы он помогать? У меня не было времени на раздумья.

– Папа, – сказал я – эти часы…

– Правда, красота? Уже много лет я восхищаюсь ими.

– Пап, мне нужно подойти к часам, – настаивал я. – Это очень-очень важно. Ты не знаешь, когда магазин снова откроется? Мы должны как-то добраться до часов!

Папа неправильно меня понял. Потрепав меня по голове, он сказал:

– Я знаю, что ты испытываешь, Майкл. Я бы е отказался приобрести их прямо сейчас. Но ока не могу себе это позволить. Может, со ременем…

Он повел меня прочь от магазина:

– Ну, давай поедем домой. Интересно, что у нс на ужин сегодня?

Пока мы ехали на машине домой, я не произнес ни слова. Все, на что я был способен – думать о часах и о том, что со мной будет дальше.

«Каким я проснусь завтра? – гадал я. – Совсем маленьким?»

17

Открыв наутро глаза, я увидел, что все переменилось. Стены были выкрашены в нежно-голубой цвет. Покрывало на кровати и занавески были из одного материала, на котором были изображены прыгающие кенгуру. На одной стене висела вышитая картина с изображением коровы. Комната была не моя, но выглядела знакомой.

Нащупав под покрывалом с кенгуру бугор, я вытащил оттуда Гарольда – своего старого мишку. Медленно я начинал понимать. Я был в своей прежней комнате.

Как я мог попасть туда снова? Это ведь теперь комната Тары.

Я выпрыгнул из кровати. На мне была детская пижама с изображениями героев из мультика про Смэрфа, я их, клянусь, всегда терпеть не мог.

Я побежал в ванную к зеркалу. Сколько мне сейчас лет? Я не мог сказать: мне пришлось вскарабкаться на крышку унитаза, чтобы увидеть свое лицо. Плохо.

«Господи, да я выгляжу как пятилетний!»

Я соскочил с сиденья и бросился вниз по лестнице.

– Привет, Микки, – сказала мама, стискивая меня в объятиях и горячо целуя.

– Привет, мамочка, – ответил я.

Я удивился звуку собственного младенческого голоса.

Папа сидел на кухне и пил кофе. Он поставил кружку и протянул ко мне руки.

– Иди поцелуй своего папочку, пожелай ему доброго утра! – сказал он.

Вздохнув, я заставил себя побежать в его объятия и чмокнуть в щеку. Я и забыл, с какими глупостями постоянно приходится сталкиваться малышам.

Я выбежал из кухни, быстро семеня своими маленькими ножками пятилетнего ребенка, пробежал по гостиной, кабинету и вернулся на кухню. Чего-то не хватало.

Нет, кого-то не хватало. Тары.

– Угомонись на минутку, милый, – сказала мама, поднимая меня и усаживая на стул. – Съешь немного хлопьев?

– А где Тара? – требовательно спросил я.

– Кто? – переспросила мама.

– Тара, – повторил я.

Мама вопросительно посмотрела на папу. Папа пожал плечами.

– Вы же знаете, – настаивал я, – моя маленькая сестра.

Мама улыбнулась.

– А, Тара. – Казалось, она наконец поняла суть.

Она посмотрела на папу и одними губами сказала:

– Невидимый друг.

– Э-э!.. – громко спросил папа. – У него есть друг-невидимка?

Мама нахмурилась и дала мне плошку с хлопьями:

– И как выглядит твоя подружка Тара, Микки?

Я не стал ей отвечать. Я был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова.

«Они же не понимают, о ком я говорю!» – осознал я.

Тары не существует. Она еще не родилась!

На мгновение я затрепетал от радости. Тары нет! Я могу прожить весь этот день, не видя, не слыша, не чувствуя присутствия Тары Ужасной! Прямо сказка! Но потом до меня дошел реальный смысл происходящего.

Один ребенок Вебстер уже исчез. Я был следующим.

Когда я расправился с хлопьями, мама повела меня наверх переодеваться. Она сама надела на меня рубашку, штанишки, носки и ботинки. Впрочем, шнурки она не завязала.

– А теперь, Микки, – сказала она, – давай потренируемся в завязывании шнурков. Помнишь, как мы это делали вчера?

Она взялась за концы шнурков и стала их завязывать, напевая:

– Кролик скачет вокруг дерева, а утки сидят под кустом. Вспомнил?

Она откинулась и смотрела, как я справляюсь со вторым ботинком. По ее лицу было видно, что она не ожидала от меня таких успехов.

Я наклонился и с легкостью завязал шнурок. У меня не было времени прикидываться. Мама уставилась на меня в изумлении.

– Давай, мама, пойдем же, – сказал я, распрямляясь.

– Микки! – воскликнула мама. – У тебя получилось! Ты впервые завязал шнурок сам! – Она схватила меня и крепко прижала к себе. – Подожди, я сейчас расскажу папе!

Вытаращив глаза, я последовал за ней по лестнице вниз.

Итак, я завязал свой башмак. Велика важность!

– Милый! – позвала мама. – Микки завязал ботинок, совершенно самостоятельно!

– Ура! – радостно воскликнул папа. Он поднял свою руку, чтобы мы могли хлопнуть друг друга ладонями. – Какой у меня взрослый сын!

На сей раз я увидел, как папа сказал ей одними губами:

– Долго он к этому шел!

Я был слишком обеспокоен, чтобы обидеться.

Мама проводила меня в детский сад. Она сообщила воспитательнице, что я научился завязывать шнурки. Все были в восторге.

Я просидел все утро в этом дурацком детском саду, рисуя пальцем и распевая песню про алфавит.

Я знал, что мне обязательно надо попасть снова в антикварный магазин. Больше я ни о чем и думать не мог.

«Во что бы то ни стало я должен исправить часы с кукушкой, – твердил я себе в отчаянии. – Как знать, может быть, завтра я уже не буду уметь ходить».

Но как же мне попасть туда? Даже второкласснику было очень нелегко добраться до центра одному.

А для ребенка детсадовского возраста – это уж совсем непосильная задача.

Даже если мне удастся одному сесть на автобус и никто не станет задавать мне вопросов, то откуда я возьму деньги на проезд?

Я взглянул на кошелек воспитательницы. Может, стянуть у нее пару монет? Она и не заметит.

Но если она застанет меня на месте преступления, беды не оберешься.

Я решил каким-нибудь образом прошмыгнуть в автобус. По ходу дела я что-нибудь придумал бы.

Когда мучения в детском саду наконец закончились, я выскочил из здания, помчался к автобусной остановке – и налетел прямо на маму.

– Привет, Микки, – поздоровалась она. – Как прошел день?

Я совершенно забыл, что она сама забирала меня из детского сада.

Она взяла меня за руку железной хваткой. Надежды на спасение не осталось.

18

«Во всяком случае, я все еще на свете, – подумал я, проснувшись на следующее утро, – по крайней мере, я еще жив».

Но мне всего четыре года. Время на исходе.

Мама вошла в комнату, пританцовывая и напевая:

– С добрым утром, сынок, с добрым утром, сынок, с добрым утром, милый Микки, с добрым утром, сынок! Готов отправиться в ясли?

Фу, ясли! Дело оборачивалось все хуже и хуже. Я больше не мог этого вынести.

Мама высадила меня из машины перед яслями, поцеловала и, как всегда, проговорила на прощание:

– Удачи, Микки!

Прокравшись в ближайший угол, я сел и стал наблюдать за играющими детьми. Я отказывался от всего: от пения, от рисования, от песочницы, от всех развлечений.

– Майкл, что с тобой творится сегодня? – обратилась ко мне моя воспитательница мисс Сартон. – Тебе нездоровится?

– Со мной все в порядке, – ответил я.

– Но почему же ты не играешь? – спросила она и, окинув меня оценивающим взглядом, добавила: – Мне кажется, тебе просто необходимо поиграть!

И, не спросив моего на то соизволения, схватила меня, вынесла на улицу и посадила в песочницу.

– Мона поиграет с тобой, – произнесла она радостным тоном.

Мона и в четырехлетнем возрасте была симпатичной. Как я мог забыть об этом?

Мона не произнесла ни слова. Она вся сосредоточилась на строительстве иглу – по крайней мере, я думал, что дом, который она возводила из песка, был иглу. Во всяком случае, он был круглым. Я хотел поздороваться с ней, но вдруг смутился.

Потом я поймал себя на том, что застеснялся перед девочкой, которой всего-то четыре года. С какой стати?

«В любом случае, – урезонивал я себя, – в трусах она меня еще не видела. И не увидит в ближайшие восемь лет».

– Привет, Мона! – сказал я и съежился от звука своего ясельного голоска. Но все, казалось, воспринимали его как должное.

Мона вздернула носик.

– Фу, – фыркнула она, – мальчишка! Терпеть не могу мальчишек!

– Что ж, – пропищал я своим детским голоском, – если тебе неприятно, забудь о моих словах.

Мона смотрела на меня так, как будто не совсем поняла смысл сказанного.

– Дурак! – заявила она.

Я пожал плечами и принялся рисовать на песке загогулины своим пухленьким маленьким пальчиком. Мона вырыла ров вокруг своего песчаного иглу. Потом встала и распорядилась:

– Смотри, чтобы никто не разрушил мой замок!

Значит, это был не иглу. Похоже, я ошибся.

– Ладно, – согласился я.

Она заковыляла прочь. Через несколько минут она вернулась с ведерком в руках.

Она осторожно налила немного воды в ров вокруг песчаного замка и опрокинула ведро с оставшейся водой мне на голову.

– Глупый мальчишка! – вопила она, убегая.

Я поднялся и, как собака, потряс мокрой головой. У меня возникло странное желание расплакаться и подбежать к воспитательнице за помощью, но я поборол его в себе.

Мона стояла неподалеку, готовая рвануть.

Она призывно причмокивала, чтобы раздразнить меня.

– Давай, поймай меня, Микки!

Я отбросил мокрые волосы со лба и уставился на Мону.

– Не поймаешь! – зазывала она.

Что мне оставалось делать? Только погнаться за ней.

Я бросился вдогонку. Мона завизжала и побежала к дереву возле ограды. Там стояла другая девочка. Может быть, Сиси?

Она была в очках с толстым стеклом, в розовой оправе и с розовой наклейкой на одном глазу. Я про это совершенно забыл, а ведь она ходила так до середины первого класса. Мона снова взвизгнула и схватилась за Сиси, та вцепилась в Мону и тоже завопила. Я остановился напротив дерева.

– Не бойтесь, я не ударю, – уверил я их.

– Ударишь! – пронзительно закричала Мона. – Помогите!

Я демонстративно уселся на траву в доказательство, что не трону их.

– Он дерется! Он дерется! – верещали девчонки.

Они расцепили руки и повалили меня.

– Ой! – закричал я.

– Держи его за руки, – приказала Мона. Сиси подчинилась. Мона принялась меня щекотать.

– Прекрати! – взмолился я. Это была пытка. – Перестань!

– Нет уж! – прокричала Мона. – Это тебе за то, что хотел поймать нас!

– Я… не… – Я с трудом мог выговаривать слова, так было щекотно. – Я не… хотел…

Нет, хотел! – стояла на своем Мона.

Я и позабыл, что Мона была таким деспотом. Это заставило меня призадуматься.

«Если я когда-нибудь вернусь в свой возраст, – пришел я к выводу, – вряд ли Мона так уж будет меня волновать».

– Пожалуйста, перестань! – взмолился я снова.

– Ладно, – сказала она, – но только если пообещаешь кое-что.

– Что?

– Забраться на то дерево. – Она указала на дерево возле ограды. – Обещаешь?

Я посмотрел на дерево. Не такое уж трудное дело.

– Ладно, – согласился я. – Только слезьте с меня.

Мона встала. Сиси отпустила мои руки. Я поднялся на ноги и отряхнулся.

– Испугался, – поддразнила Мона.

– Вовсе нет, – ответил я.

«Какая зараза! Она была такой же скверной, как и Тара».

Теперь Мона и Сиси распевали:

– Микки испугался! Микки испугался!

– Заткнитесь! – заорал я на них сверху. – Вы что, не видите, что я уже лезу на это дурацкое дерево? Бессмысленно обзывать меня трусом.

Обе посмотрели на меня пустым взором, какой уже был раньше у Моны. Как будто они не понимали, что я говорю.

– Микки испугался! – затянули они опять.

Вздохнув, я продолжал лезть вверх. Ручки у меня были такие маленькие, что ими было трудно обхватывать ветки. Одна нога сорвалась.

Ужасная мысль пронеслась у меня в голове: «Стоп. Я не должен этого делать. Это же происходит в яслях в тот год, когда я сломал себе руку!»

– ЙААААААААААААААААХ!

19

И снова утро.

Зевнув и открыв глаза, я встряхнул левой рукой, которую сломал, взбираясь вчера на это дурацкое дерево.

Рука слушалась отлично, совершенно нормально, как здоровая. Должно быть, я опять переместился назад во времени. Вот и у попятного времени есть преимущества: мне не пришлось ждать, пока рука заживет. Интересно, как далеко назад я перескочил во времени? Солнечный свет лился в окно Тариной – или моей – комнаты. На мое лицо падала странная – полосатая – тень.

Я попытался слезть с кровати, но наткнулся на что-то.

Что бы это могло быть? Я откатился обратно.

Прутья! Я был окружен прутьями. Неужели я в тюрьме?

Я попытался сесть, чтобы лучше видеть. Это оказалось гораздо труднее, чем обычно. Похоже, у меня ослабли мышцы живота.

В конце концов я умудрился сесть и оглядеться.

Это была не тюрьма: я был в детской кроватке.

Я узнал скомканное старое желтое одеяло с вышитой уткой, мягких зверюшек подле себя. На мне была беленькая маечка и…

О, нет!

Я в ужасе зажмурил глаза.

Этого не может быть!

«Господи, сделай так, чтобы это оказалось неправдой!» – взмолился я.

Я открыл глаза, но моя молитва не была услышана.

Подгузники!

В голове роились мысли: «Сколько же мне сейчас лет? Как далеко пронесся я назад во времени?»

– Ты уже проснулся, Микки?

В комнату вошла мама. Она была такой молоденькой, какой я ее не помнил.

– Сладенький мой, ты выспался? – спросила она, определенно не ожидая ответа. И точно, она сунула мне в рот бутылочку сока.

Фу! Еще и бутылочка! Я выплюнул ее и неуклюже отшвырнул.

– Нет, так нельзя, – терпеливо произнесла мама, поднимая бутылочку с пола. – Нехороший мальчик. Ну, давай, Микки, выпей сок!

Она опять впихнула мне соску. Мне страшно хотелось пить, поэтому я высосал сок из бутылки. Пить из соски вовсе не так уж противно, если привыкнуть.

Когда мама ушла, я выпустил бутылку.

Необходимо было все же узнать, сколько мне лет, в какое время я перепрыгнул.

Ухватившись за прутья кроватки, я подтянулся и поднялся на ноги.

«Это радует, – подумал я. – Стоять я умею».

Я сделал шаг. Ноги слушались плохо. Я заковылял по кровати.

Я понял, что ходить могу. Не очень уверенно, но все-таки могу.

Мне, должно быть, около года!

Тут-то я и упал, больно стукнувшись головой о край кроватки. Глаза наполнились слезами, я захныкал, а потом громко заревел.

Мама вбежала в комнату.

– Что с тобой, Микки? Что случилось?

Подхватив меня на руки, она стала нежно похлопывать меня по спине.

А я рыдал и не мог остановиться и чувствовал себя крайне неловко.

«Что же мне делать? – подумал я в отчаянии. – За одну ночь я стал на три года моложе! Сейчас мне всего год! Сколько же мне будет завтра?!»

От этих мыслей мое маленькое тельце содрогнулось.

«Нужно срочно найти способ заставить время идти вперед! Сегодня же!» – сказал я себе.

Но что я могу?

Я даже не хожу в ясли!

Я – младенец!!!

20

Мама сказала, что мы сейчас выйдем из дома. Она собиралась одеть меня и произнесла то, чего я боялся.

– Да, я знаю, что тебя беспокоит, Микки. Тебе, наверное, пора менять подгузники.

– Нет! – закричал я. – Нет!

– Да, Микки, надо. Ну, давай…

Я не люблю вспоминать о том, что последовало за этим. Я бы предпочел вычеркнуть это из памяти.

Вы меня понимаете, конечно.

Когда худшее было позади, мама сунула меня в манеж – и я опять сидел за решеткой, пока она суетилась по дому.

Я поднял настоящий грохот. Я бил по мобилю, висевшему у меня над головой, и смотрел, как он вертится вокруг своей оси.

Я нажимал кнопки на пластмассовой игрушке. Каждая кнопка издавала свой звук. Игрушка мычала, пищала и крякала.

Мне это до смерти надоело.

Потом мама вытащила меня, надела на меня теплый свитер и дурацкую маленькую вязаную шапочку. Нежно-голубую.

– Хочешь увидеть папочку и пойти за покупками? – проворковала она.

– Па-па, – ответил я.

Я хотел сказать вот что: «Если вы не доставите меня в антикварную лавку Энтони, я выброшусь из кроватки и вдребезги разобью себе голову».

Но я не мог сложить слова. Это так выбивало меня из колеи!

Мама отнесла меня в машину. Посадила в детское сиденье сзади. Я попытался сказать: «Не так туго, мамочка!», но получилось: «Не-не-не-не-не!»

– Не создавай мне лишних проблем, Микки! – строго сказала мама. – Я знаю, ты не любишь это сиденье, но так положено.

Она еще туже пристегнула меня, и мы поехали в город.

«По крайней мере, у меня появится шанс, – думал я. – Если мы поедем к папе, то окажемся рядом с антикварным магазином. Конечно, это вероятность, лишь вероятность».

Мама припарковала машину рядом с папиной конторой и отстегнула ремни. Я получил свободу, но, оказалось, ненадолго. Она вытащила из багажника коляску, разложила и посадила меня в нее, снова пристегнув ремнями.

«Маленький ребенок – что заключенный, – думал я, пока мы пересекали тротуар. – Никогда не думал, что быть им так противно!»

Было время ленча. Служащие потоком двинулись из здания офиса.

Появился папа. Он поцеловал маму и наклонился к коляске, чтобы пощекотать мне шею.

– Мальчик мой маленький! – произнес он.

– Скажи папе «привет!», – подсказала мне мама.

– Пи-па-па, – пролепетал я.

– Привет, Микки, – с нежностью в голосе произнес папа.

Он поднялся из-за стола и тихо обратился к маме, полагая, видимо, что я не услышу:

– Дорогая, разве ему уже не пора уметь выговаривать больше слов? Ребенок Теда Яксона Миккиного возраста, и он уже говорит целыми фразами. Он может сказать «воздушный шар», и «кухня», и «хочу мишку».

– Не затевай это снова, – сердито прошептала мама. – Микки не заторможенный.

Я завозился в своей коляске, кипя от возмущения: «Заторможенный! Кто сказал, что я заторможенный?»

– Я не утверждал, что он заторможенный, дорогая, – продолжал папа. – Я только хотел сказать…

– Утверждал, – отрезала мама. – Да, утверждал! Тем вечером, когда он засунул себе в нос горошины, ты сказал, что его необходимо проверить!

«Я засунул горошины в нос? – Я вздрогнул. – Конечно, глупо совать горошины в нос. Но ведь я же – малыш. Неужели папа так мнителен?» – рассуждал я.

Если бы у меня была возможность рассказать им, что я вырасту нормальным, по крайней мере к своим двенадцати годам! Конечно, я не гений, но в школе на хорошем счету.

– Может быть, мы обсудим это позже? – предложил папа. – У меня только час на ленч. Если мы собираемся найти обеденный стол, нам лучше поторопиться.

– Ты сам затеял этот разговор, – сердито сказала мама. Она развернула коляску и стала переходить через дорогу. Папа последовал за нами. Мой взгляд блуждал по фасадам зданий на противоположной стороне. Жилой дом. Ломбард. Кафе.

Наконец я увидел то, что искал – антикварную лавку Энтони.

От волнения сердце готово было выпрыгнуть из груди. Магазин все еще существовал! Мой взгляд был прикован к вывеске.

«Пожалуйста, мама, возьми меня туда! – умолял я ее про себя. – Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!»

Мама катила коляску по улице. Мимо жилого дома. Мимо ломбарда. Мимо кафе.

Мы остановились возле магазина Энтони. Засунув руки в карманы, папа стоял около окна и смотрел сквозь стекло. Мама подкатила коляску к нему.

Я не мог поверить в такую удачу – и это после стольких мытарств!

Я вглядывался в окно, высматривая то, к чему стремился. Часы.

Витрина магазина была оформлена в виде старинной гостиной. Я пробежался глазами по обстановке: деревянный книжный шкаф, настольная лампа с абажуром, персидский ковер, вычурное кресло и часы… настольные часы. Вовсе не мои часы с кукушкой. Не те часы.

Я сник.

«Это судьба, – подумал я. – Наконец-то я у цели, в антикварном магазине, а часов здесь нет!»

Мне хотелось плакать.

Я бы мог себе это позволить. Запросто.

В конце концов, я всего лишь малыш, и вполне естественно, что я заплачу.

Но я не заревел. Конечно, я выглядел младенцем, но внутри-то я оставался двенадцатилетним парнем. Со своей гордостью.

Папа распахнул дверь и придержал ее для нас с мамой.

Мама втолкнула внутрь коляску, в которой я сидел, прикрепленный ремешками, чтобы не выпасть.

Магазин был полон старой мебели.

Круглолицый мужчина, лет сорока, заспешил к нам по проходу. А за ним, в конце прохода в углу, в самом конце магазина я их и увидел. Часы. Те самые часы.

Вопль радости вырвался из меня. Я задергался в коляске, чтобы освободиться. Я был так близок к цели!

– Чем могу служить? – обратился продавец к моим родителям.

– Мы присматриваем обеденный стол, – сказала ему мама.

Мне надо было выбраться из коляски. Мне надо было добраться до часов.

Я дергался все сильнее и сильнее, но это не помогало: ремешки удерживали меня.

– Выпустите меня отсюда! – закричал я.

Мама и папа обернулись ко мне.

– Что он такое говорит? – спросил папа.

– Что-то вроде «вы-ме, вы-ме», – предположил продавец.

Я задергался с еще большей силой и завизжал.

– Он ненавидит свою коляску, – объяснила мама. Она наклонилась и отстегнула ремни. – Я подержу его на руках, тогда он быстро успокоится.

Пока она брала меня на руки, я молчал. Но затем я заверещал с новой силой и стал брыкаться что было мочи.

Папа покраснел.

– Майкл, что с тобой случилось?

– Вниз! Вниз! – вопил я.

– Ну, хорошо, – пробормотала мама, опуская меня на пол. – Теперь, пожалуйста, прекрати плакать.

Я тут же замолк. Я стоял на своих шатких пухленьких ножках. На них далеко не уйдешь, но это все, чем я располагаю, чтобы добраться до часов.

– Присматривайте за ним, – попросил продавец, – здесь много бьющегося.

Мама крепко взяла меня за руку.

– Пойдем, Микки. Давай посмотрим на столы.

Она хотела подвести меня к тому углу, где стояло несколько деревянных столов. Я вертелся и извивался в надежде освободиться. Хватка у нее была железная.

– Ш-ш-ш, Микки, – сказала она.

Я смирился, и она дотащила меня до столов. Я посмотрел на часы. Был почти полдень.

В полдень кукушка должна выскочить. Это был мой последний шанс схватить и повернуть ей голову обратно.

Я повис у мамы на руке. Она только крепче меня сжала.

– Дорогая, как тебе вот этот? – обратился к ней папа, проводя рукой по поверхности стола темного дерева.

– Думаю, он слишком темный по сравнению с нашими стульями, Герман, – ответила мама. Ее внимание привлек другой стол. Пока она продвигалась к нему, я пытался выскользнуть из ее рук, но тщетно.

Я проковылял за ней к второму столу. Стрельнул глазами на часы. Минутная стрелка передвинулась.

Две минуты до двенадцати.

– Ты слишком разборчива, дорогая, – сказал папа. – Бергеры приезжают на ужин в субботу, всего через два дня. Не можем же мы устраивать званый ужин без стола!

– Я знаю, дорогой. Но это еще не повод покупать стол, который нам не нравится.

Папа начал повышать голос, а мама сжала губы.

Ага! Ссора! Вот мой шанс!

Папа кричал:

– Почему бы нам не расстелить скатерть прямо на полу и не предложить им поесть там? Мы назовем это пикником!

Мама наконец ослабила хватку, я выскользнул и засеменил на всех парах к часам.

Минутная стрелка опять передвинулась. Я затопотал еще быстрее. Я слышал, как ссорились родители.

– Не буду я покупать этот безобразный стол, и все! – кричала мама.

«Господи, пусть они не заметят меня! – молился я. – Пусть, по крайней мере, не сейчас!»

Наконец я добрался до часов. Остановившись перед ними, я посмотрел вверх на циферблат.

Окошко кукушки было высоко надо мной, вне пределов досягаемости.

Вновь щелкнула минутная стрелка. Часы забили.

Распахнулось оконце, и выпрыгнула кукушка.

Она прокуковала первый раз. Второй.

Я беспомощно смотрел на нее.

Двенадцатилетний мальчик с телом младенца!

Нахмурившись, я взирал на часы.

Безразлично как, но я должен был добраться до кукушки.

Каким-то образом я должен был повернуть ей шею.