Текст книги "Тайна часов с кукушкой"

Автор книги: Роберт Лоуренс Стайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

10

Когда на следующее утро я вошел на кухню, мама, папа и Тара уже позавтракали.

– Поторапливайся, Майкл, – сказал папа, – а то опоздаешь.

Но никакая школа меня сейчас не волновала.

– Папа, пожалуйста, сядь на минутку, – попросил я. – Всего на минутку. Это важно.

Папа нетерпеливо присел на край стула:

– Ну, что у тебя стряслось, Майкл?

Мам, ты слушаешь? – спросил я.

– Конечно, дорогой, – ответила мама. Она поставила молоко в холодильник и суетливо вытирала стойку.

– Это прозвучит странно, – начал я, – но я не шучу.

Я сделал паузу. Папа сидел в ожидании. Я видел по его напряженному лицу, что он предполагает, что я выдумаю что-нибудь совершенно несуразное.

И я не разочаровал его.

– Папа, время повернулось вспять. Каждый день я просыпаюсь и обнаруживаю, что это предшествующий день!

Папа потупил голову:

– Майкл, у тебя прекрасно развито воображение, но я действительно опаздываю. Давай обсудим это позже, когда я вернусь с работы. Или почему бы тебе не написать об этом? Ты же знаешь, я обожаю читать сказки.

– Но, пап…

Вмешалась мама:

– Кто-нибудь накормил кота?

– Я накормила его, – заявила Тара. – Хотя и предполагается, что это обязанность Майкла.

– Спасибо, Тара, – сказала мама. – Давайте все будем поступать правильно.

Я только и успел схватить оладышек, как мама вытолкнула нас за дверь.

«Они сейчас слишком заняты, чтобы понять, – уверял я себя по дороге в школу. – Вечером, за обедом, когда у меня будет больше времени, чтобы объяснить…»

У меня была масса времени в школе, чтобы все обдумать. Я этот день уже однажды прожил. Я уже выполнял всю работу, слушал все объяснения, ел отвратительный ленч.

Когда наш учитель по математике, мистер Паркер, повернулся спиной к классу, я знал, что произойдет. Я предсказывал с точностью до секунды. Кевин Флауэрс кинул ластик и попал прямо по его заднице в черных штанах.

«Сейчас мистер Паркер повернется…» – комментировал я про себя, наблюдая за мистером Паркером.

Он повернулся, «…и накричит на Кевина…»

Мистер Паркер крикнул:

– Кевин Флауэрс, к директору, немедленно!

«…теперь Кевин начнет надрывать горло…»

– С чего вы взяли, что это я? – вопил Кевин. – Вы не видели, что я это сделал!

Дальше действие развивалось так, как я вспоминал. Мистер Паркер слегка съежился (Кевин был все-таки довольно массивный), но вновь приказал Кевину отправляться к директору. Кевин отшвырнул ногой пустой стул, кинул учебники через весь класс.

Все это было так утомительно.

После школы я застал Тару в кабинете, мучающей Баббу. Она подняла его за задние лапы, заставляя ходить на передних.

– Тара, прекрати! – прокричал я и попытался отнять Баббу. Она разжала руки. Баба мяукнул и царапнул меня по руке.

– Ой! – Я выронил Баббу, и он сбежал.

Все было знакомо до боли.

– Майкл, что ты делаешь с котом? – потребовала объяснений мама.

– Ничего! Он оцарапал меня!

– Прекрати мучать кота, и он не будет тебя царапать, – отчитывала меня мама.

Раздался дверной звонок.

О, нет!

Мона, Сиси и Рози. «Королевич-лягушка». В исподнем.

Я не должен допустить повторения этого.

Но ноги уже несли меня наверх. Как робот, я шел к себе в комнату.

«Почему я это делаю?» – спрашивал я сам себя.

Сейчас я достану свой костюм лягушонка. Молния заест.

Тара откроет дверь, а я буду стоять в одних трусах.

Мона зайдется от смеха. Мне захочется провалиться сквозь землю.

Я знаю, что все это случится.

Так почему я делаю это?

Могу ли я себя остановить?

11

«Не ходи наверх, – уговаривал я себя. – Не ходи к себе в комнату».

Ты не обязан делать это.

Должен же быть способ предотвратить, проконтролировать развитие событий.

Я заставил себя повернуться и спустился по лестнице, усевшись на третьей ступеньке.

Тара открыла дверь, и вскоре девочки стояли передо мной в прихожей.

«Хорошо, – подумал я. – Я контролирую ситуацию. События уже начали развиваться по-другому».

– Майкл, где твой костюм? – спросила Мона. – Я хочу увидеть, как он выглядит.

– Э-э, не стоит, – уклончиво сказал я. – Он до того страшен, что я не стану пугать девочек…

– Не будь врединой, Майкл, – сказала Сиси. – Почему это нас должен испугать какой-то лягушачий костюм?

– Да и в любом случае мне надо отрепетировать с тобой в костюме, – добавила Мона. – Я не собираюсь ждать до спектакля. Я должна к нему привыкнуть. Попробовать играть с лягушкой: с тобой в костюме.

– Давай, Майкл, – вставила Тара. – Покажи им костюм. Я тоже хочу его увидеть.

Я метнул на нее недобрый взгляд. Я знал, что у нее на уме.

– Нет, – гнул я свое. – Я не могу.

– Но почему? – требовательно спросила Мона.

– Просто не могу.

– Какой застенчивый! – воскликнула Рози.

Он стесняется! – добавила Тара.

– Да не в этом дело, – сказал я. – В нем… в этом костюме страшно жарко и…

Мона наклонилась ко мне. Я почувствовал сладкий запах, как пахнет клубника. Наверное, это запах шампуня, которым она пользовалась.

– Давай, Майкл, – сказала она. – Для меня!

– Нет.

Она топнула ножкой:

– Я не буду репетировать, пока ты не наденешь костюм.

Я вздохнул. У меня не оставалось другого выхода. Мона от меня не отстанет, пока я не надену этот лягушачий костюм. Я сдался:

– Ладно.

– Ура! – закричала Тара.

Я опять кинул на нее угрожающий взгляд.

«Ну, хорошо, – решил я. – Я могу надеть костюм. Но это не означает, что девочки должны увидеть меня в нижнем белье».

Я все еще могу это предотвратить.

Я поплелся к себе в комнату. Но на сей раз я запер дверь.

«Ну, теперь попробуй-ка смутить меня, Тара, – подумал я. – Ты не сможешь переплюнуть Майкла Вебстера. Никоим образом».

Дверь была на замке. Я чувствовал себя в безопасности.

Я стянул джинсы и рубашку и вытащил из кладовки лягушачий костюм.

Я потянул за молнию. Ее заело. Так же, как прошлый раз.

«Но на этот раз все будет в порядке, – подбодрил я себя. – Я смог уединиться, а дверь заперта».

А затем дверь распахнулась.

Беспомощный, я стоял в одних трусах, а Мона, Рози и Сиси глазели на меня. Потом они взвизгнули и стали смеяться.

– Тара! – завопил я. – Дверь была заперта!

– Нет, не заперта, – ответила она. – Ты забыл, замок ведь сломан!

– Нет, – закричал я. – Папа починил его… починил его…

Я попытался вспомнить, когда папа чинил замок в моей спальне. А, конечно. Это было после сегодняшнего позора. В мой день рождения.

Таким образом, это еще не произошло.

Как я могу все упомнить?

«О, нет, – пронеслось у меня в голове, – я обречен».

Все время перемешалось. И я никак не могу остановить этот кошмар.

Меня стало трясти. Происходящее было устрашающе.

Когда это кончится? Я не знал. И с каждой минутой мне становилось все более жутко.

Я с трудом мог заставить себя есть за обедом тем вечером. Я его уже ел прежде, и он мне не понравился. Горох, морковь и грибы. Вместе с бурым рисом.

Я выбирал рис и морковь. Я терпеть не могу горох. Когда родители отворачивались, я отправлял его на салфетку.

Я смотрел, как мама, папа и Тара поглощали обед, как будто ничего странного не произошло. Они спокойно сидели вокруг стола, ведя тот же разговор, что уже был прежде.

«Но должны же родители заметить, что что-то не так, – думал я. – Должны. Но тогда почему они ничего не говорят об этом?»

Я дождался, когда папа расскажет о своем рабочем дне, и снова вернулся к утреннему разговору. Но решил начать издалека.

– Мама! Папа! Вам не кажется, что мы как будто уже ели такой обед?

– Я бы сказал, что он напоминает мне ленч в вегетарианском ресторане, в котором мы были в прошлом месяце. Угу.

Мама посмотрела на него, потом перевела взгляд на меня.

– Что ты этим хочешь сказать, Майкл? – спросила она ледяным тоном. – Ты устал от здоровой пищи?

– Я – да, – сказал папа.

– И я тоже, – встряла Тара.

– Да нет, – продолжал я, – я совсем о другом. Ты не поняла. Я не имел в виду, что мы ели что-то похожее. Я хотел сказать, что мы уже ели раньше эту самую еду. Мы едим ее во второй раз.

Папа нахмурился:

– Пожалуйста, никаких чудных теорий за обедом, Майкл.

Они не понимали. Я решил попытаться объяснить:

– Это касается не только обеда, а всего дня. Разве вы не замечаете? Мы проделываем все снова! Время идет назад!

– Заткнись, Майкл, – сказала Тара. – Это утомительно. Может, мы поговорим еще о чем-либо?

– Тара, – назидательно сказала мама, – не говори «заткнись». – Она повернулась ко мне: – Ты опять начитался комиксов?

Я был опустошен.

– Вы не слушаете меня! – вскричал я. – Завтра наступит вчера, а послезавтра – позавчера! Все идет назад!

Мама и папа переглянулись. Как будто у них был общий секрет.

«Они наверняка знали о чем-то, – подумал я в возбуждении. – Им известно что-то такое, о чем они боятся мне рассказать».

Мама посмотрела на меня очень серьезно:

– Ну, хорошо, Майкл, мы можем и тебе это сказать, мы все во власти времени, и с этим ничего не поделаешь.

12

Мама отодвинула стул от стола и попятилась к плите. Она перекладывала рис из своей тарелки в кастрюльку на плите.

– Йогород, асир еще? – обратилась она к папе.

– Обисапс, ад, э-э? – ответил папа.

– Ежот енм, – сказала Тара. Она выплюнула рис на вилку и сбросила его обратно в тарелку. Она ела в обратном порядке!

Папа встал и попятился к маме. Потом Тара запрыгала вокруг стола задом наперед.

Все они говорили и действовали наоборот.

Мы действительно были во власти времени.

– Эй! – крикнул я. – Это правда!

А почему же я тоже не говорил в обратном порядке?

– Тоиди, – сказала Тара. Сначала она упала. Потом засмеялся папа, а затем мама.

До меня наконец дошло. Это был розыгрыш.

– Вы… вы все ужасны! – закричал я.

Это лишь еще больше их развеселило.

– А я все прикидывала, когда ты догадаешься, – насмешливо сказала Тара.

Они вновь расселись вокруг стола. Мама не могла сдержать улыбку:

– Прости нас, Майкл. Мы не хотели насмехаться над тобой.

– Нет, хотели! – воскликнула Тара.

Я в ужасе смотрел на них.

Страшнее в жизни у меня ничего не было. А мои родители расценивали это как удачную шутку.

Наконец папа спросил:

– Майкл, ты когда-нибудь слышал о deja vu?[1]1
  (фр.) – ранее увиденное.


[Закрыть]

Я отрицательно помотал головой.

– Это когда с тобой что-нибудь случается, а у тебя такое чувство, будто все уже происходило раньше, – объяснил он. – Все когда-нибудь испытывают такое чувство. Здесь нечего пугаться.

– Может быть, ты беспокоишься о чем-то, – добавила мама. – Например, о грядущем дне рождения. Держу пари, что ты немного нервничаешь по поводу своего двенадцатилетия, ведь правда? О вечеринке и прочем?

– Вовсе нет, – запротестовал я. – Я знаю это чувство. Но сейчас все не так! Сейчас…

– Послушай, Майкл, – прервал меня папа. – Подожди, вот увидишь, что я приготовил тебе в подарок. Ты рухнешь! Это такой сюрприз!

«Нет, уже нет, – с горечью подумал я. – Это совсем не сюрприз. Вы дарили мне этот подарок уже дважды. И впредь сколько раз вы собираетесь дарить этот несчастный велосипед?»

– Мам, а Майкл опять прячет горошины в салфетку, – донесла Тара.

Я скомкал салфетку с горошинами и бросил ей в лицо.

Отправляясь на следующее утро в школу, я не был уверен в том, какой наступил день. Все труднее было отслеживать ход времени. Занятия, ленч, болтовня друзей – все это казалось знакомым. Но ничего необычного не происходило. Это мог быть любой день учебного года.

В тот день, как всегда, я играл в баскетбол после занятий. Пока шла игра, у меня появилось странное чувство.

Нехорошее предчувствие.

«Эта игра уже состоялась, – осознал я. – И закончилась она скверно».

Но я продолжал играть, ожидая, что же случится.

Моя команда победила. Мы собирали вещи, когда Кевин Флауэрс завопил:

– Куда девалась моя кепка «Синих дьяволов»?

О, да, я вспомнил.

Это была та самая баскетбольная игра. Как же я мог забыть?

Добрая старушка Тара! Она снова все подстроила!

– Никто не уходит, пока не найдется моя кепка!

Закрыв глаза, я протянул рюкзак. Я знал, что последует. А ведь мог бы предотвратить!

Превратившись в месиво после ударов Кевина Флауэрса, я испытывал острое чувство боли. Хорошо, что оно продолжалось недолго.

Проснувшись на следующее утро, я ощутил, что боль ушла. Боль, ссадины, синяки – все исчезло.

«Какой же сегодня день? – пытался определить я. – Наверное, это один из предшествующих битью дней».

Я надеялся, что мне не придется переживать это побоище в третий раз. По дороге в школу я пытался найти какие-нибудь подсказки. Я старался вспомнить, что происходило за день-два до того, как Кевин избил меня.

Тест по математике? Может быть. Я надеялся, что нет. Хотя в этот раз мне должно быть легче: ведь я мог вспомнить задачи и посмотреть в ответы еще до теста!

Я немного опаздывал сегодня.

«Означает ли это что-либо? – размышлял я. – Не приключится ли со мной беда?»

Мой куратор мисс Якобсон уже закрыла дверь класса. Я открыл ее. Класс был полон.

Когда я вошел, мисс Якобсон не подняла головы.

«Наверное, я не сильно опоздал, – решил я. – Может быть, и пронесет».

Я отправился на последнюю парту, за которой сидел обычно. На ходу я оглядывал лица учеников.

«Кто этот парень?» – недоумевал я, посмотрев на круглолицего, светловолосого мальчика, которого я никогда раньше не видел.

Потом я заметил хорошенькую девочку с пшеничными прядями и тремя сережками в ушах. Я и ее никогда не видел.

Я переводил взгляд с лица на лицо. Ни одно из них не казалось знакомым.

«Что происходит? – гадал я, чувствуя, как перехватывает горло. – Я не знаю никого из этих ребят! Где мой класс?»

13

Мисс Якобсон наконец повернулась и заметила меня.

– Эй! – выкрикнул светленький паренек. – Что здесь делает третьеклассник?

Все засмеялись, а я не мог понять почему. Третьеклассник? О ком он говорит? Я не видел ни одного третьеклассника.

– Вы зашли в чужой класс, молодой человек, – сказала мне мисс Якобсон.

Она открыла дверь, показав мне на выход.

– Я полагаю, что твой класс ниже – на втором этаже, – добавила она.

– Спасибо, – поблагодарил я. Я понятия не имел, о чем она толкует. Но я решил ее послушаться.

Она закрыла за мной дверь. Слышно было, как смеются ученики в классе. Я побежал по коридору в мужской туалет. Решил умыться холодной водой, думая, что это приведет меня в чувство. Открыв кран холодной воды, я мельком посмотрел на себя в зеркало. Мне показалось, что зеркало висело чуть выше, чем прежде. Я вымыл руки в холодной воде и плеснул себе на лицо. Раковина тоже, казалось, была выше. Как странно.

Может, я зашел в другую школу?

Я снова посмотрел на себя в зеркало – и меня словно током пронзило.

Неужели это был я?

Я выглядел совсемюным.

Я провел рукой по своим коротким жестким каштановым волосам. Так и есть: тот самый идиотский «ежик», под который меня стригли в третьем классе.

«Это невозможно, – думал я, мотая головой. – Я стал опять третьеклассником!»

Прическа, которую я носил в третьем классе. Одежда того времени. Тело третьеклассника.

И при этом мозги семиклассника. По крайней мере, я так думал.

Третий класс.

Это значит, что за одну ночь я пронесся начетыре года назад.

Меня стало трясти. Я обхватил раковину, чтобы унять дрожь.

От страха меня внезапно парализовало.

События ускоряются. Теперь за одну ночь я сбрасывал несколько лет!

«А сколько же мне будет, когда я проснусь завтра?» – задал я себе вопрос.

Время текло назад все быстрее и быстрее, а я все еще не мог найти способ остановить его!

Я выключил воду и вытер лицо бумажным полотенцем. Я не знал, что делать. От ужаса, охватившего меня, я не мог сосредоточиться.

Я пошел обратно – в свой третий класс.

Сначала я решил заглянуть через стекло в двери. Так и есть: миссис Харрис – наша учительница в третьем классе. Во всяком случае, узнал шапку ее седых волос. До меня дошло, го я на самом деле очутился во времени четырехлетней давности.

Потому что в противном случае миссис Харрис не могло быть в школе: она уволилась два ада назад. Я был тогда в пятом классе.

Открыв дверь, я вошел в класс.

Миссис Харрис даже глазом не моргнула.

– Садись за парту, Майкл, – скомандовала она. Она никогда не обращала внимания на мои опоздания. Миссис Харрис всегда хорошо ко мне относилась.

Я оглядел ребят из класса. Вот они: Генри, Джош, Сиси, Мона – все стали третьеклассниками.

Мона заплетала свои каштановые волосы в две косички. Сиси завязывала дурацкий хвост боку. А у Джоша не было прыщей на лбу. На тыльной стороне руки Генри красовалась наклейка – Донателло из «Черепашек Ниндзя», мультика для подростков.

Да, это был действительно мой класс.

Я уселся за свободной партой в конце класса. Моя старая парта. Рядом с Генри.

Я посмотрел на него – он ковырял в носу.

– Майкл, мы на тридцать третьей странице учебника по орфографии, – сообщила мне миссис Харрис.

Я залез в парту, достал учебник и открыл его на тридцать третьей странице.

– Эти слова вы должны выучить к завтрашнему словарному тесту, – объявила миссис Харрис. Она написала их на доске, хотя они были в учебнике: «Вкус, чувство, бабушка, легко, счастье».

– Старина, – прошептал мне Генри, – это трудные слова. Смотри, сколько букв в слове «бабушка»!

Я не знал, что сказать ему. На последнем словарном диктанте (когда я еще был семиклассником) мне пришлось писать слово «искусство». Поэтому слово «бабушка» уже не было для меня сложным.

Я сильно устал в тот день. Мне всегда хотелось, чтобы в школе было полегче учиться, но не до такой же степени! Занятия были такими детскими и утомительными.

Ленч и перемены были еще хуже. Джош жевал банан и показывал мне язык. Генри измазал себе лицо шоколадным пудингом.

Наконец занятия закончились, и я – маленький третьеклассник – поплелся домой.

Когда я открыл дверь, в ушах у меня зазвенело от истошного визга. Бабба, еще котенок, прошмыгнув мимо, вылетел в дверь. За ним ковыляла Тара.

– Не мучай кота, – отругал я ее.

– Дурак, – ответила она.

Я уставился на Тару. Ей было три года. Я пытался вспомнить, лучше ли я к ней относился, когда ей было три.

– Покатай меня на закорках! – закричала она, повиснув на моем рюкзаке.

– Отстань, – сказал я.

Рюкзак упал на пол. Я нагнулся, чтобы поднять его. Она тут же вцепилась мне в волосы и дернула изо всех сил.

– Ой! – вскрикнул я.

А она зашлась от хохота.

– Мне больно! – завопил я и отпихнул ее как раз в тот момент, когда мама появилась в прихожей.

Она стала на сторону Тары:

– Майкл, не толкай свою сестру. Она всего лишь маленькая девочка!

Я пронесся в свою комнату и стал размышлять.

Нет, я не любил Тару и когда ей было три. Она всегда была маленькой гадкой девчонкой.

Такой она родилась, такой и вырастет, я знал это наверняка. Всю оставшуюся жизнь эта гадина будет сводить меня с ума, даже когда мы состаримся.

«Если мы когда-нибудь состаримся. – От этой мысли меня передернуло. – Это никогда не произойдет при таком положении вещей. Что же мне сделать? – с беспокойством думал я. – Я проскочил назад во времени четыре года! Если я быстро что-либо не предприму, я превращусь в младенца. А что потом?»

По спине пробежал холодок.

«А что потом? – спросил я себя. – Неужели я совсем исчезну?»

14

Каждое утро я просыпался в панике. Который наступил день? Который год? Я не знал.

Выбравшись из кровати – она оказалась гораздо выше над полом, чем прежде, – я зашлепал к ванной.

Я уставился в зеркало. Сколько мне лет? Во всяком случае, меньше, чем вчера.

Я вернулся в комнату и стал одеваться. Мама повесила мою одежду на спинку стула. Рассматривая джинсы, которые она приготовила, я обнаружил картинку с ковбоем на заднем кармане.

Ах, да, вспомнил. Эти джинсы. Эти техасы. Второй класс. Это означало, что мне семь лет.

Я просунул ноги в штанины, сам себе не веря, что мне опять придется ходить в этих дурацких джинсах.

Потом я развернул рубашку, которую мама достала для меня. Сердце мое упало: ковбойка—с бахромой и прочей чепухой.

«В ней стыдно ходить, – подумал я. – И как я только мог позволить маме надевать ее на меня?»

В глубоком унынии я тем не менее осознавал, что раньше мне нравилась эта одежда.

Я, наверное, сам выбирал ее. Но трудно было признаться, что я был таким глупым.

Внизу Тара, все еще в пижаме, смотрела мультфильмы. Ей было два.

Когда я проходил через гостиную, она протянула ко мне ручонки и воскликнула:

– Целуй! Целуй!

Неужели она хотела, чтобы я ее поцеловал? Это было не похоже на Тару.

Может быть, двухлетняя Тара была еще ласковой и простодушной? Наверное, в два года Тару можно было любить.

– Целуй! Целуй! – просила она.

– Поцелуй бедную Тару, – отозвалась мама из кухни. – Ты ведь ее старший брат, Майкл. Она берет с тебя пример.

Я вздохнул:

– Ладно.

Я нагнулся, чтобы поцеловать Тару в щеку. Своим пухлым указательным пальчиком она ткнула мне в глаз.

– Ой! – завопил я.

Тара засмеялась.

«Все та же несносная Тара», – думал я, пока, спотыкаясь, шел на кухню, одной рукой держась за больной глаз.

Она родилась скверной!

На этот раз я знал, в какой класс мне идти.

Все мои друзья сидели там: Мона и остальные, – все младше, чем прежде. Я уже забыл, какой у нас всех был дурацкий вид, когда мы были маленькими.

Я отсидел еще один скучный день, изучая всю ту чепуху, которую я уже проходил. Вычитание. Чтение по книгам с огромными буквами. Прописывание заглавной буквы «Л».

Единственное, что утешало – было время подумать. Каждый день я пытался вычислить, как мне следует поступить. Но я никак не мог найти ответа.

И вдруг вспомнил, как папа рассказывал о том, что он пятнадцать лет присматривался к часам с кукушкой.

Пятнадцать лет! Это же все решает! Часы должны находиться в антикварной лавке!

«Там я смогу их найти», – решил я. Я не мог дождаться конца занятий.

Я считал, что, если удастся повернуть кукушке голову, время опять пойдет вперед. Я знал, что цифры, обозначающие годы, должны были также сместиться за это время назад. Мне следовало только перевести стрелку на нужный год, и мне опять станет двенадцать лет.

Я так страдал по своему двенадцатилетнему возрасту. У ребенка в семь лет не так-то много свободы. За ним постоянно кто-нибудь приглядывает.

После школы я направился вдоль квартала домой. Я знал, что охранники провожают меня глазами, чтобы убедиться, что я в целости и сохранности возвратился из школы.

Но, дойдя до второго квартала, я резко свернул за угол к автобусной остановке. Я спрятался за деревом, чтобы меня не заметили.

Через несколько минут подкатил автобус, дверцы с шипением распахнулись, и я вошел.

Водитель автобуса странно на меня взглянул.

– Не слишком ли ты мал, чтобы путешествовать одному? – спросил он меня.

– Не лезьте не в свое дело, – ответил я.

Вид у него был такой удивленный, что я поспешил добавить:

– Я встречаюсь с папой у него в конторе. Мама разрешила.

Он кивнул и закрыл двери.

Я начал опускать в кассу три монеты по двадцать пять центов, но водитель остановил меня на двух.

– Хватит, дружище, – сказал он, прижимая третью монетку к моей ладони. – Проезд стоит всего пятьдесят центов. Оставь монету – сможешь позвонить.

– Да, конечно.

Я позабыл. Цены на проезд поднялись до 75 центов, когда мне было одиннадцать. А сейчас мне только семь. Я опустил монету в карман.

Автобус отъехал от остановки и с фырчанием двинулся к центру.

Я помнил, по словам папы, что антикварная лавка Энтони находится напротив его конторы. Доехав до папиной работы, я вылез из автобуса.

Я надеялся, что не наткнусь на папу: иначе у меня возникнут большие неприятности.

В семь лет мне еще не позволяли самому ездить на автобусе.

Я поспешно миновал здание, где работал папа, и пересек улицу. На углу находилось что-то похожее на строительный участок: нагромождение кирпичей и булыжников. Дальше по улице я увидел черную вывеску, на которой золотыми буквами было выведено: «АНТИКВАРНАЯ ЛАВКА ЭНТОНИ».

Сердце мое застучало.

«Я почти у цели, – подумал я. – Скоро все станет на свои места».

Я просто зайду в магазин и найду часы. А когда никто не будет смотреть, разверну голову кукушки и переставлю год.

Я не хотел осложнять себе жизнь, появившись здесь на следующий день трехлетним. Моя жизнь вернется в свою колею.

«Как же будет легко жить, – сказал я себе, – когда время будет идти вперед, как это предопределено мирозданием. Даже вместе с Тарой!»

Я заглянул в магазин сквозь зеркальное окно. Они стояли там, прямо напротив окна. Часы. Я был так возбужден, что у меня вспотели ладони.

Поспешно подойдя к магазину, я повернул ручку двери.

Она не поддавалась. Я нажал сильнее.

Дверь была заперта.

Затем я заметил табличку, приклеенную к нижнему углу двери.

Она гласила: «ЗАКРЫТО НА ВРЕМЯ ОТПУСКА».