Текст книги "Улыбнись и умри"

Автор книги: Роберт Лоуренс Стайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

6

Дома не было.

Я спрыгнул с велика, и он так и повалился на дорожку. От неожиданности я вскрикнул. Потом несколько раз закрыл и открыл глаза, словно пытаясь вернуть на прежнее место старый дом. Только все впустую.

Деревья, как и раньше, росли на лужайке. В лунном свете они были серебристо-серые. Но сейчас они окружали груду развалин – бревен, гонта, черепицы. Дом прямо как выкорчевали. Вырвали с корнем.

У меня чуть крыша не поехала. Я тупо уставился на то место, где должен был стоять дом. Смотрел не отрываясь. Пытаясь вернуть его на прежнее место.

Не знаю, долго ли я так стоял, но вдруг я почувствовал острую боль. Я хлопнул себя по лбу. Комар.

"Странно, – подумал я. – Для комаров вроде рановато".

На лбу явно выступила кровь.

Потирая укушенный лоб, я повернул на гравийную дорожку. И поближе к улице увидел выведенную под трафарет надпись: "Продан".

Вот оно что. Дом Коффмана продан, и новый владелец просто вывез его.

Я тер укушенное место и лихорадочно думал. Дом сплыл. А как полуподвальное помещение? Как насчет мастерской в полуподвале? Я хорошо ее помнил. И хорошо помнил тайник в стене. Маленькое углубление, где была спрятана камера. Так как насчет полуподвала?

Я даже не успел себе дать отчет в том, что делаю, как ноги уже несли меня вверх по холму. Кроссовки скользили по высокой траве. Воздух был пропитан сыростью. На траве – роса. Я, не отрываясь, смотрел вперед, на дрожащие на ветру ветви серебристых дубов.

Я обошел груду ржавых гвоздей и болтов. Отсюда, с заросшей лужайки, хорошо было видно, что осталось от дома. Сложенные в кучу деревянные двери. Всюду осколки стекол. Оконные рамы приставлены к гниющим старым доскам. Кругом разбросан оторванный гонт. Белый умывальник у дерева. Рядом – старый рукомойник.

Но как насчет полуподвала?

Я подобрался поближе. Ноги вдруг словно налились свинцом. Все тело перестало слушаться, словно какая-то незримая сила всячески отталкивала меня прочь.

За круглым стволом дуба лежала глубокая тень. Сначала я подумал, что это пруд или небольшое озерцо, но, подойдя поближе, понял, что это дыра. Большая квадратная дыра, уходящая в землю. Полуподвал. Все, что от него осталось, – квадратная яма.

Я остановился на самом краю. Тело стало тяжелым-претяжелым. Должно быть, от разочарования. Я стоял, уставившись на темную яму.

Из-за деревьев не было видно луны. Дрожащей рукой я вынул из кармана фонарик, включил его и направил узкий луч вниз, в яму.

Ничего там нет. Луч скользил по земле. С одной стороны выступали корни. Я осветил то, что осталось от стен. Только переплетения корней и земля.

А где же камера? Где? Кто-то нашел ее? Наткнулся на тайник и взял ее? Или ее разбили, когда рабочие разрушали фундамент? Просто превратили в месиво, и камере конец?

Я все водил и водил фонарем по дальней стене. Сам не знаю, на что я надеялся. Хотел наткнуться на заветное квадратное углубление в стене ямы? Или думал, что вдруг увижу ее в обломках бывшего пола?

Свет фонарика опять выхватил из тьмы сплетения корней и землю. И ничего больше.

Я выключил фонарик и сунул его в карман. Повернул от ямы и наткнулся на груду переломанных досок.

От резкого порыва ветра деревья жалобно застонали и заскрипели. Но я почти не слышал эти жутковатые звуки. Мне поставят двойку. Эта единственная мысль не давала мне покоя. Камера исчезла, а с ней и надежда исправить двойку на пятерку.

Лето испорчено. Ребята в школе никогда не будут мне верить. Теперь они всегда будут поднимать меня на смех и щелкать воображаемыми фотоаппаратами.

Я издал тяжелый, мучительный вздох. Вне себя от злости, я стукнул ногой по валявшейся доске и пошел назад к своему велосипеду.

Я не сделал и четырех шагов, как пронзительный голос завопил:

– Попался! Ни с места!

7

Я так и оцепенел, услышав этот тонкий голос в ночи. Ничего не соображая, я помчался прочь изо всех сил. Сердце готово было выскочить из груди.

Оглянувшись на бегу, я увидел мальчишку приблизительно моего возраста. Он схватил с земли доску и держал ее высоко над головой, будто собираясь запулить ею в меня. На нем был темный свитер и выцветшие джинсы с дырами на коленях. Его глаза буквально прожигали меня.

Пап, я поймал его! – закричал он. Голосок был высокий, пронзительный, совсем как у малыша.

Эй! Ты что несешь? – крикнул ему я. – Как это ты меня поймал?

Не двигайся, – он поднял доску еще выше. А затем шагнул ко мне. Потом еще. И своими глазами так и сверлил меня.

Я ничего не делал, – стал объяснять я. – Просто смотрел.

По мере того как он приближался, выражение его лица менялось. Злость куда-то испарилась. Он теперь смотрел на меня, широко открыв рот.

– Ты же не он, – с запинкой произнес он.

Да кто не он? – закричал я. – Кто не он?

Извини. Я тебя принял за другого.

Но я же не другой, – говорю. – Я – это я.

Тут есть парень. Он живет неподалеку, – стал объяснять мальчишка, ероша свои коротко остриженные темные волосы. – Он пробирается по ночам и таскает стройматериалы со двора.

Я повел глазами по разбросанному строительному мусору.

– Что он таскает? Не так-то здесь много осталось, чтоб воровать.

Парнишка кивнул головой. Он отбросил доску, которой хотел воспользоваться как оружием. Она с глухим стуком упала на груду гнили рядом со мной.

Он ворует пиломатериалы и всякие вещи.

Так это вы купили дом Коффмана? – спросил я. Несмотря на холодный ветреный вечер, на лбу у меня выступила испарина. Я стер пот тыльной стороной ладони.

Ну да. Мы его купили, – откликнулся он. – Но папа сказал, что дом слишком дряхлый и ремонтировать бессмысленно. Вот мы и завалили его. Мы будем строить новый дом.

Деревья снова застонали под ветром. Я бросил взгляд в сторону улицы и увидел свой велик. Колесо у него вертелось.

– Нам говорили, что в доме Коффмана водятся привидения, – продолжал рассказывать мальчик. – Так что, честно говоря, я рад, что папа велел разобрать его. – Он пнул ногой кусок доски. – Меня зовут Джон. А тебя?

– Грег. Я… я живу там, у подножия холма. В паре кварталов от школы.

Я посмотрел на то место, где стоял дом.

– Мы с друзьями раньше любили лазать сюда, в этот старый дом, – сказал я. – Ну знаешь, так, из любопытства. Я считаю, что здесь действительно что-то было. Без шуток.

Он прищурился, посмотрел на меня с особым интересом и спросил:

– А что ты вообще здесь делаешь? Ты чего сюда явился?

Я вдруг решил рассказать ему все как есть.

Я тут кое-что ищу. Фотокамеру. Он снова взъерошил свой ежик.

Старую камеру?

Ну да! – возбужденно воскликнул я. – Старую камеру. Она была спрятана в полуподвале. Ты видел ее?

Видел, – отвечает Джон. – Рабочие, что ломали фундамент, нашли ее.

Я уже не мог сдерживаться.

А где она, Джон? Ну что они с ней сделали? Ты знаешь, где она? – буквально засыпал я его вопросами.

Может, вон там, – проговорил он, показывая рукой через плечо в сторону улицы. – Мне кажется, мусор еще не вывозили.

Я круто обернулся и увидел большой помоечный контейнер на той стороне подъездной дорожки.

– Они что, ее туда бросили? Впрочем, я уже не дожидался ответа.

Большой железный контейнер доверху был набит всяким хламом.

– Можно посмотреть? – спросил я Джона. Он не спеша приближался ко мне, держа

руки в карманах.

– Валяй! Валяй! Только зачем тебе это старье?

Я не ответил, мне было не до объяснений.

Я попробовал схватиться за край контейнера, но он был слишком высок. Сделать это мне удалось только с третьей попытки.

Уличный фонарь скудно освещал внутренность контейнера. Глаза мои забегали по содержимому. Там все, насколько я понял, было из полуподвала. Старые ржавые инструменты из полуподвальной мастерской. Части старого пылесоса. Похожий на челнок цилиндр от сушилки. Старое тряпье. Поломанные чемоданы.

"Она здесь? – спрашивал я себя. – Она еще здесь?"

Я поднял сломанный чемодан и отбросил в сторону. Мне попалась кипа старых журналов, и я тоже отложил ее в сторону.

"Обыщу все до последней вещи, но камеру найду", – решил я.

Под руки попался кусок садового шланга, потом узел старой одежды.

Ну где же? Где она?

Я опустился на четвереньки и копался в этом хламе. В нос бил затхлый запах старья. Надо найти ее. Я должен найти ее.

Я лихорадочно ковырялся в мусоре, как вдруг увидел пару глаз. В скудном свете фонаря они казались желтыми. И пристально смотрели на меня из хлама. Смотрели на меня.

"Я здесь не один", – дошло до меня. Рот у меня невольно раскрылся, и я издал пронзительный вопль.

8

Глаза смотрели на меня в упор не мигая. Желтые. Холодные.

Я тупо уставился на них, ожидая, когда они задвигаются. Ожидая нападения.

– Что там? Ты нашел камеру? – послышался окрик Джона с тротуара.

– Нет. Это., это… я… так…

Я сунул руку туда, откуда смотрели на меня стеклянные желтые глаза. И почувствовал на ощупь мягкий мех. Сердце у меня бешено колотилось. Я яростно разгребал все что ни попадалось. Рука вытянула глазеющее на меня существо. Под мягкой шкуркой оно было твердым и одеревенелым. Шкурка была черно-коричневая. Дохлый енот. Тошнотворный запах ударил в нос.

– Оооо, черт! – невольно вырвалось у меня, и я швырнул труп за борт контейнера.

– Эй, Грег! – отозвался Джон.

– Я нашел дохлого енота, – крикнул я, зажимая нос. – От него такая вонища…

И тут я увидел камеру. Она лежала как раз под трупом енота. Фонарный свет скудно освещал ее. Линза ярко сверкнула, точно блеснул один глаз.

Я схватил ее. Вытащил из всякого старья. Потом вскочил на ноги. Наклонившись вниз, я крикнул Джону:

– Нашел! Вот она. Глазам своим не верю! Джон, прищурившись, посмотрел вверх.

– Классно! – проговорил он без всякого энтузиазма.

Я повесил камеру на шею, перевалил за борт контейнера и спрыгнул на землю. Рубашка и джинсы были в грязи и пыли. Только мне было наплевать. Подумаешь! У меня в руках камера.

– А что в ней такого? – спросил Джон. Он покосился на нее. Потрогал. – Она работает?

Мне не хотелось рассказывать ему историю камеры. Все равно ведь не поверит. Так что пугать попусту. Главное, мне хотелось как можно скорее добраться до дома.

Да, – сказал я, стряхивая с себя грязь, – она здорово снимает.

Но почему она тебе так уж понадобилась? – Джон продолжал разглядывать камеру, пока я счищал с нее грязь.

Да видишь ли, я обещал ее кое-кому показать. В школе. Ну, для одного дела.

Джон взъерошил свой ежик.

Может, стоит показать камеру моему папе? Вдруг он не захочет, чтобы ты ее брал?

Да вы же на помойку ее выбросили! – Я схватил камеру обеими руками, боясь, что он сейчас вырвет ее у меня.

Но мы же не знали, что она действует, – возразил Джон. – Она ценная? Должно быть, ценная. Как антиквариат или что-нибудь в этом роде.

Да брось ты. Никакая она не ценная. Ну пожалуйста, Джон. Я…

Давай-ка все же покажем папе, – настаивал Джон и потянулся к камере.

Я отшатнулся и сжал камеру в руках еще крепче. Раздался щелчок. Яркая белая вспышка ослепила нас.

– О, нет! – завопил я, сообразив, что нажал на спуск. И снял Джона.

9

Эй, ты зачем это сделал? – удивился Джон.

Я… я… нечаянно, – запинаясь, пробормотал я и вытянул карточку из щели камеры. – Я не хотел. Правда.

Мы с Джоном оба замигали, чтобы избавиться от ярких пятен, мельтешащих в глазах.

Это что, самопроявляющая камера? спросил Джон. – На вид она слишком старая, чтобы быть самопроявляющей.

Да, я знаю. – Я подержал в воздухе карточку, чтоб она проявилась, а про себя молил бога, чтоб там не было чего-нибудь ужасного. Ну пожалуйста, пожалуйста, пусть с Джоном на снимке будет все в порядке.

Свободной рукой я достал из кармана фонарик и стал светить на пленку. Изображение медленно проступало.

Я смотрел на крошечный снимок. Вот стало проступать лицо Джона. Глаза закрыты. Рот приоткрыт, и на лице странное выражение. Но не успел я толком рассмотреть, что выходит, как Джон вырвал у меня снимок. Он поднес его к глазам и стал рассматривать.

– Эй, что это за камера?

Я подошел сзади, чтобы разглядеть, что получилось.

– О нет! – застонал я.

Снимок вышел яркий и четкий. На нем Джон орал от боли. Глаза у него были закрыты. А рот растянулся в неистовом мучительном крике. Он задрал ногу и обеими руками схватился за свою кроссовку. Он схватился за кроссовку, потому что из нее торчал огромный гвоздь. Огромный плотницкий гвоздь. Палубный. Размером с карандаш. Прямо торчал из ступни!

Джон засмеялся и повернулся ко мне.

– Вот так-так. Что это за камера такая? Это что, камера шуток?

Я сглотнул. Я-то знал, что это не шутка. Все ужасное, проявляющееся на снимках, все совершалось на самом деле.

"Как мне уберечь Джона от этого гвоздя, на который он, вероятно, наступит? Что я могу сделать? Попробую предостеречь его, – решил я. – Придется рассказать ему всю правду об этом аппарате".

Вот это да! – воскликнул Джон, рассматривая фото. – Клево! Это же я! Но как же она работает?

Ничего тут клевого нет, – начал я, запинаясь. – Это все жуть, Джон. Эта камера – воплощение зла. На ней проклятье. Фото всегда показывает правду.

Он засмеялся.

– Так-таки правду?

Я знал, что он не поверит мне. – Ладно, – говорю, – только будь осторожен. Снимок не врет. Это не шутка.

Он снова засмеялся.

Пронесся ветер, и высокая трава зашуршала. Черные тучи затянули луну. Стало совсем темно.

Мне нужна камера, Джон. Всего на один день.

Это такая клевая камера, – неуверенно сказал Джон. – Даже не знаю. Может, мне лучше взять ее домой.

Я верну ее завтра днем, – пообещал я. – Мне только надо взять ее в школу.

Джон скривил губы, напряженно думая.

Лучше я спрошу папу. – Он показал на бревенчатую стену под деревьями. – Он там с архитектором. Они обсуждают план нового дома.

Джон, подожди! – крикнул я.

Но он уже мчался вверх по холму. Я бросился за ним, как вдруг услышал душераздирающий крик Джона.

10

На лужайке я увидел Джона с лицом, искаженным от боли. Даже в слабом свете луны можно было разглядеть огромный гвоздь, торчащий у него из ступни.

– Джон! – закричал я. – Я сейчас приведу твоего отца!

Но его искать не пришлось. Два человека – один высокий и худой, другой короткий и толстый – показались из-за бревенчатой стены.

Джон! Что случилось? – закричал коротенький. Это был отец Джона.

Он наскочил на гвоздь! – закричал я, подбегая к ним.

Боже правый! – вскрикнул отец Джона, схватив сына на руки. Высокий придерживал пораненную ногу.

Ко мне в машину, – скомандовал он. – У меня есть полотенце. Перевяжем ногу. Он теряет много крови.

Гвоздь надо выдернуть? – спросил отец Джона дрожащим голосом.

Нет, слишком рискованно, – ответил второй.

Не выдергивайте! Ради бога, не выдергивайте! – взмолился Джон. – Это так больно!

Мы даже не можем снять кроссовку, – сказал отец Джона.

Оооо! – орал Джон. – Больно! Больно!

Двое взрослых где шагом, где бегом дотащили беднягу до машины, стоявшей напротив мусорного контейнера. Я видел, как они осторожно положили Джона на заднее сиденье, как пытались стянуть ногу длинным белым полотенцем. Наконец им удалось замотать всю ступню вместе с кроссовкой.

Захлопнув заднюю дверцу, они оба сели впереди, и через несколько секунд машина рванула с места.

– Бедняга Джон, – вслух проговорил я. Камера, как я и ожидал, проявила себя злым

деянием. Сегодня ей попалась новая жертва. И все из-за меня. Конечно, это вышло случайно. Я не хотел нажимать на спуск. И все же нажал.

Отец Джона и архитектор даже не взглянули на меня. Может, они вообще не заметили меня, обеспокоенные тем, что случилось с Джоном.

Я посмотрел вниз и увидел, что все еще держу камеру в руках. У меня было острое желание швырнуть ее на землю. Швырнуть и топтать. Топтать, пока она не сомнется всмятку.

Что-то в траве привлекло мое внимание. Я нагнулся и поднял снимок. Я еще раз рассмотрел, как схватился за ногу Джон, крича от боли. Я сунул фотографию в карман рубашки.

"Принесу мистеру Сору, – решил я. – Принесу камеру и снимок Джона. И расскажу во всех подробностях, что случилось с Джоном сегодня вечером. А в школе ни за что не буду снимать. Эта фотография и есть мое доказательство. И тогда больше никакой опасности не будет. Вообще не будет опасности".

11

На следующее утро я быстро разделался с завтраком. Потом положил все, что нужно, в ранец, повесил камеру на шею и поспешил к выходу. Я вышел из дома на пятнадцать минут раньше. Мне не хотелось сегодня встречаться с Шери, Майклом и Чивом.

Денек выдался великолепный. Воздух был свежий и теплый. На лужайке перед домом распустились первые тюльпаны.

Я вприпрыжку пробежал по дорожке и выскочил на тротуар. Камера болталась на груди. Я хотел поправить ремешок, как вдруг услышал:

– Грег! Эй, Грег, подожди! Шери.

Я закинул камеру за спину, но было уже поздно. Она увидела ее.

Нет, просто не могу поверить! – закричала Шери, подбежав ко мне. – Ты ненормальный. Вытащить эту камеру из дома Коффмана! Как ты мог?

Ну, не совсем так, – пробормотал я. – А ты чего так рано, Шери?

Я смотрела в окно, чтоб не пропустить тебя, – призналась она. – Хотела посмотреть, действительно ли ты настолько чокнулся, чтобы полезть за ней.

Я мрачно взглянул на нее.

Выходит, ты шпионила? С какой стати?

А с той, что я не хочу, чтоб ты приносил эту камеру в школу. Вот с какой! – и она встала у меня на пути, не давая пройти.

Ишь какая королева, – усмехнулся я. – Здесь свободная страна, забыла, что ли?

Шери скрестила руки на груди.

– Я не шучу, Грег. Не смей брать ее в школу. Я тебе не позволю.

Пришлось пойти на хитрость. Я сделал ложный выпад – сделал вид, что иду влево, а сам двинулся вправо. Но Шери не лыком шита, ее так не проведешь. Я влево, и она влево. И снова стоит у меня на пути.

Я тебе серьезно говорю, – повторила она. – Отнеси камеру домой.

Ну ты даешь, Шери. – Я начал сердиться. – Ты мне не указ.

Выражение ее лица изменилось. Она опустила руки, отбросила волосы за спину и сказала:

– Ты что, забыл, какая это камера? Сколько бед она нам принесла?

Я вцепился в камеру обеими руками. Она вдруг стала тяжелая-претяжелая. А металлический корпус холодный-прехолодный. Даже сквозь тенниску я чувствовал этот холод.

– Ты что, правда забыл, Грег? – Голос у Шери стал жалобный. – Я исчезла из-за этой камеры. Испарилась в воздухе! Ты же не хочешь, чтобы подобное случилось с кем-нибудь еще? Подумай, как ты будешь потом мучиться.

Я тяжело вздохнул, вспомнив вчерашний вечер.

Да не собираюсь я снимать, – стал я оправдываться. – Честное слово! Я просто хочу показать ее мистеру Сору, чтоб он изменил отметку.

Да с какой стати он изменит тебе отметку, увидев какую-то старую камеру?

Потому что у меня есть еще и снимок. – Я достал вчерашний снимок Джона и показал ей.

О боже! – Она выхватила у меня фото. – Это же жутко больно!

Сам знаю, – кивнул я, забирая у нее фото. – Бедный парнишка. Я снял его, а буквально через минуту это с ним стряслось.

Ну, ты же видишь, что я права. – Шери не сводила глаз с камеры. – Ты только подтвердил то, что я говорила тебе, Грег. Ведь я права!

Мимо проехал школьный автобус с малышней. Из открытого окошка высунула голову бурая собачонка и залаяла на нас.

Я глянул на часы. Если мы с Шери так и будем препираться, то оба опоздаем на урок.

– Пора идти, – широкими шагами я зашагал было вперед, но не тут-то было. Шери снова оказалась на моем пути.

– Нет, Грег, я не позволю тебе. Не могу. Вот дела. Хоть стой, хоть падай.

Шери! – взмолился я. – Угомонись. Нельзя же так вязаться.

Грег, это страшно опасно, – стояла она на своем. – Ты же знаешь, что я права. Быть беде.

Отвали, дай пройти, Шери.

Отдай мне камеру.

А еще чего! – заорал я.

Она ухватилась за нее двумя руками и попыталась сдернуть с моего плеча. В этот миг камера щелкнула, осветив вспышкой лицо Шери.

12

Шери машинально закрыла глаза, отдернула руки от камеры и дико закричала.

– Ах, Шери, прости! – ошарашенно вскрикнул я. – Я не хотел… Правда…

Камера у меня в руке стала теплой. Я вытащил вылезающий из щели снимок.

Отдай! – потребовала Шери и вырвала у меня карточку – Что ты наделал!

Но это же случайно! – закричал я. – Ты же знаешь, что я не хотел снимать.

Шери уставилась на квадратик, на котором проступало изображение.

Что ты наделал? Что ты наделал? – повторяла она. Голос ее с каждым разом дрожал все больше. Руки тряслись. – Я же говорила тебе не брать эту камеру, – чуть не плакала Шери. – Я же умоляла тебя оставить ее дома.

Прости, Шери, ну, прости, – оправдывался я. – Может, еще ничего не случится. Может…

На Шери не было лица.

Может, я исчезну опять, Грег. Может, я теперь исчезну навсегда.

Нет! – закричал я. – Не говори так…

Мы оба не сводили глаз с карточки. Она проявлялась медленно. Сначала на белом квадратике потемнело желтое пятно. Стало проступать лицо Шери.

Что это было за выражение? Кричала ли она благим матом? Вопила от боли? Нельзя было разобрать.

Потом на желтое наложился голубоватый оттенок. Лицо Шери стало очерчиваться как бы зеленоватым контуром.

Вроде все в порядке. Вроде лицо как лицо.

Подожди, – тихо проговорила Шери. Она, не отрываясь, смотрела на изображение.

Картинка совсем потемнела. Шери вся напряглась, когда стали проявляться красные и синие оттенки. Снимок темнел. Вот он совсем стал черным. Теперь лицо Шери отчетливо было видно. Она не улыбалась. Не выглядела счастливой. Но и явно не вопила от боли.

– Эй! – вскрикнула Шери. – Да это же негатив.

– Что это? – не понял я.

– Это не фотография, – объяснила Шери, тыча мне в лицо снимок. – Это негатив. Фото наоборот. Здесь все наоборот.

Я внимательно рассмотрел снимок. Точно, она права. Все на нем было навыворот.

Может, камера сломалась, – предположил я, вздохнув с облегчением. – С тобой все в порядке, Шери. Камера не работает.

Кто знает… может быть, – проговорила она и протянула мне карточку.

Я сунул ее в карман. Когда я снова посмотрел на Шери, у нее на лице была странная улыбка. Можно сказать, даже злобная.

– Шери… в чем дело?

Надо было мне сообразить сразу. Можно же было понять, что она задумала. Нельзя быть таким растяпой.

Она обеими руками схватила камеру, развернула, направила объектив мне в лицо и щелкнула. Вспышка ударила мне в глаза.

Ты что? – заорал я, пытаясь уклониться от объектива. Только куда там. Слишком поздно. Она успела снять меня. – Шери, это уже не забавно! Ты что!

Вреда тебе от этого не будет, – ответила она. – Камера сломана, ты же сам сказал.

Я вытащил квадратик из щели. В горле у меня внезапно все пересохло. Действительно ли она сломалась? Это тоже будет негатив? Или на снимке я буду извиваться от боли с гвоздем в ноге, а то и что-нибудь похуже? Мое воображение разыгралось. Я уже видел себя вытянутым, как резиновая лента. Пронзенным в грудь стрелой. Расплющенным, потому что по мне проехал дорожный каток.

– Шери, как ты могла так поступить со мной? – простонал я, наблюдая, как темнеют цвета.

Ее глаза вспыхнули.

– А ты испугался, признайся, Грег. Может, теперь до тебя дойдет. Может, это поможет тебе понять, почему я не хотела, чтоб ты приносил камеру в школу.

Руки у меня тряслись. Я держал фото двумя руками. Краски все темнели.

– Это не негатив, – заметил я.

Шери заглянула на снимок из-за моей спины.

О, не-е-ет! – в один голос завопили мы. Шери начала хохотать.

Глазам своим не верю! – взвыл я.