Текст книги "Предательство Тристана"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Колени Меткалфа подогнулись, и он резко опустился на пол, испустив вопль словно от мучительной боли. Из молодого крепкого человека он превратился в дрожащую развалину, сломленную страхом. Агент, шедший рядом, выпустил его локоть, чтобы не упасть самому вслед за арестованным.

Падая на пол, Меткалф повалил немца, а в следующее мгновение вскинулся, быстрый как молния, и ударил агента головой о камень. Явственно прозвучал хруст кости: череп был пробит. Глаза гестаповца закатились под лоб, оставив на виду одни белки.

Через долю секунды Меткалф оказался на ногах, держа в руке «вальтер» валявшегося на полу немца. Метнувшись направо, под защиту стальных машин, он выстрелил во второго гестаповца.

– Брось оружие, а то пристрелю! – крикнул немец. Его до сих пор флегматичное лицо перекосилось от страха, он выстрелил в Меткалфа, но пуля с громким звоном срикошетила от махины линотипа. Спрятавшись за надежное стальное укрытие, Меткалф выставил отнятый пистолет в щель между машинами и тщательно прицелился. По металлу ударила еще одна пуля. Человек из гестапо бегом бросился к Меткалфу, стреляя на ходу; его пули одна за другой рикошетировали от железа.

Внезапно Меткалф ощутил острую боль в бедре: это пуля, проделав дыру в ткани брюк, вонзилась в тело. Он заскрипел зубами, еще раз выстрелил и на сей раз попал немцу в шею. Мужчина закричал от боли, оседая на пол. Он пытался зажать рану левой рукой, а между пальцами хлестала ярко-алая артериальная кровь. Правой рукой он конвульсивно нажимал на спусковой крючок; оружие смотрело вверх, и последняя пуля вонзилась в беленый потолок, выбив облачко цементной пыли. Агент скорчился на полу, завывая, как животное. Выглянув из-за линотипа, Меткалф сразу понял, что его выстрел оказался смертельным. Немец еще был жив, но полностью выведен из строя и быстро терял сознание. Его крик сменился слабым нечленораздельным бормотанием.

Меткалф повернулся и побежал к черному ходу; его правую ногу сводило от резкой боли. Он услышал какой-то шорох и, обернувшись, увидел, что первый гестаповец, тот, которому он разбил голову, начал приходить в себя: повернувшись на бок, он вытянул вперед правую руку, не понимая, что в ней нет оружия, что оно уже у арестованного.

Меткалф выстрелил, попав мужчине в живот. Немец снова растянулся на полу. На сей раз он был если не мертв, то, по крайней мере, серьезно ранен.

Ну вот я наконец убил человека, мрачно подумал Стивен, вздыхая, впрочем, с облегчением. Но внезапно раздался еще один выстрел. Меткалф бросился ничком на пол около стены, за длинной деревянной наборной кассой, которая, к счастью, выдавалась вперед достаточно далеко для того, чтобы обеспечить укрытие.

На фоне яркого света, падавшего из магазина, черным силуэтом вырисовывалась фигура Дюкруа, сидевшего в своем кресле. Француз стрелял в Меткалфа, стрелял умело и довольно метко. Пуля за пулей расщепляли дерево в каких-то дюймах от головы Меткалфа. Барьер ячейки наборной кассы отвалился, и шрифт с грохотом посыпался на пол.

Меткалф нажал на спусковой крючок. Одна пуля клацнула по металлическому сиденью инвалидного кресла, вторая отлетела от колеса, а третья угодила Дюкруа прямо в лоб.

Зрелище было ужасающим. Пуля отбила от лба Дюкруа кусок кости, выбила целый фонтан крови, и изготовитель фальшивых документов тяжело осел в своем кресле.

Меткалф замер на мгновение, ошеломленный содеянным, но тут же заставил себя очнуться. Кинувшись к телам гестаповцев, он обыскал их карманы, забрав все, что там было: бумаги, значки и удостоверения личности. Все это могло ему пригодиться.

После этого он побежал к черному ходу. Нажал на ручку, дернул, открыл дверь и выскочил в захламленный переулок.

9

Имелось только одно место, куда он мог пойти.

База. Пещера. Ему было необходимо встретиться с Корки и доложить о том, что сейчас произошло: о предательстве Дюкруа, о провале. Коркоран придет в ярость из-за провала Меткалфа, в этом не может быть никаких сомнений, но он обязательно должен узнать о неприятностях. Не исключено, что у него даже найдется объяснение тому, что печатник так неожиданно переметнулся, это очень даже вероятно.

Меткалф должен немедленно связаться с Корки, и единственным путем сделать это была связь через каналы, через его контакты в Пещере; такова была система, изобретенная Коркораном, его метод сохранения тайны.

Он побежал, но затем, чувствуя боль в бедре, снова перешел на целеустремленный широкий шаг. Дело было не только в ране, которая оказалась поверхностной; Дерек Комптон-Джонс, радист из Пещеры, был обучен оказанию экстренной медицинской помощи и сможет обработать ее должным образом. Нет, сейчас очень важно выглядеть спокойным, солидным человеком, не вызывающим никак подозрений, идущим по своим важным делам. Если его кто-нибудь остановит – неважно, по какой причине, – он сможет предъявить бумаги любого из убитых гестаповцев. Ну и что из того, что он ничуть не походил ни на одну из фотографий; с этим он как-нибудь разберется, когда потребуется и если потребуется.

День уже клонился к вечеру, и на улицах Парижа бурлил народ. Меткалф никак не мог оправиться от потрясения, вызванного попыткой ареста и ужасным кровопролитием. Ему никогда еще не приходилось никого лишать жизни, а теперь он убил сразу троих человек. Он чувствовал себя оцепенелым, потрясенным убийством, хотя и отдавал себе точный отчет в том, что если бы он не убил этих людей, то сам лежал бы сейчас мертвым.

К тому времени, когда он добрался до здания из щербатого кирпича, в котором на первом этаже находился «Le Caveau», а этажом ниже базовая станция, боль в бедре стихла и хромота стала менее заметна. Он спустился по ступенькам к двери бара, три раза повернул рукоятку старого дверного звонка и принялся ждать, пока отодвинется в сторону заслонка «глазка», через который Паскаль, бармен, разглядывал посетителей, прежде чем впустить их.

Он ждал целую минуту, а затем повернул звонок еще три раза. Паскаль, обычно впускавший людей, не теряя времени, может быть занят, сказал он себе. Хотя вечер еще не наступил и посетителей должно быть немного – только самые завзятые пьяницы.

Прошла вторая минута, и снова никакого ответа.

Он попробовал еще раз. «Странно – подумал он. – Неужели бар закрыт?» Существовал еще один, более сложный путь проникновения на базу, известный Меткалфу. Нужно было войти в соседний жилой дом, спуститься на лифте в подвал, там открыть завернутую на болты стальную пожарную дверь, за которой начинался подвальный ход в нужное здание. Но этот ход берегли для экстренных случаев как менее безопасный: жильцы дома обязательно увидели бы входящих и у них появились бы подозрения.

Меткалф тронул дверную ручку и был изумлен, когда она повернулась и дверь открылась. Она, как правило, бывала закрытой на засов.

А внутри, что еще удивительнее, оказалось темно и пусто. Там не было ни одной души. И все же дверь отперта – в этом не имелось никакого смысла! Как только его глаза привыкли к темноте и смутные тени обрели форму и превратились в длинную деревянную стойку бара и высокие табуреты, Меткалф увидел еще кое-что, отчего у него похолодела кровь в жилах.

Несколько табуретов валялось на полу. Верх стойки был усыпан стеклом: разбитыми бокалами, опрокинутыми и расколотыми стаканами для коктейлей. Здесь что-то произошло, какой-то акт насилия.

Вступив в полутемный проем за стойкой, он увидел, что ящик древнего кассового аппарата Паскаля открыт и пуст. Ограбление?

Ограбления и кражи все еще случались в Париже, даже после того, как он вошел в полицейское государство немцев. Но этот хаос указал на что-то большее, чем простое ограбление. Он говорил о том, что здесь происходила борьба.

И никого не было! Паскаль, его завсегдатаи – все куда-то подевались.

Что же могло случиться?

Базовая станция!

Меткалф бегом бросился в глубину узкого помещения, огибая поваленные табуреты и стараясь не наступать на разбитые стекла. Сбежав по лестнице в нижний полуэтаж, он ощупью нашел чуланчик с метлами, открыл дверь.

Шагнув внутрь, он схватился за ручку метлы и потянул ее против часовой стрелки. Потайной вход в радиостанцию распахнулся. Прямо перед ним находилась стальная дверь, выкрашенная черной краской. Чувствуя, как сердце лихорадочно колотится в груди, он нажал дверной звонок два раза подряд, а потом еще раз.

«Боже, прошу тебя, – думал он, – сделай так, чтобы они были здесь!»

Он ждал в тишине, которая тоже казалась испуганной. Он уже понял, что случилось. Каким-то образом нацисты – гестапо или СД – прознали их главную тайну: местоположение станции. Кто-то им сказал. Паскаль, бармен? Возможно ли такое?

Или это был один из агентов Корки, схваченный гестапо? Но, во-первых, как этого агента могли раскрыть? Значит, где-то в сети имелась утечка!

О боже, только не это. Что ему делать теперь? Неужели все работники главной базы попали в какую-то ужасную облаву? Меткалф остался один, не имея возможности связаться с Корки.

Нет, способ должен быть! О нем должно было говориться в инструкции для чрезвычайных обстоятельств; эти зашифрованные инструкции, отпечатанные на микропленке, находились на обороте ярлыков нескольких предметов его одежды. Запасной выход имелся всегда; Корки особенно заботился об этом.

Стивен позвонил снова, тем же самым условным сигналом из двух коротких звонков и одного длинного. Снова никакого ответа.

Они тоже все ушли отсюда; теперь он был в этом твердо уверен. Их арестовали. Сеть оказалась безнадежно скомпрометированной.

Но если их арестовали… разве немцы не были обязаны устроить засаду, чтобы изловить как можно больше свободных агентов, которые вознамерились бы войти в контакт с базой? Пока что никаких признаков наличия такой засады не имелось, но ему следовало держаться настороже.

Он извлек из кармана свои ключи. Брелок представлял собой кожаный диск. Меткалф сдавил его пальцами и сдвинул верх в сторону. Диск открылся; внутри находился маленький стальной ключик, открывавший именно эту дверь.

Поворачивая ключ, Меткалф по очереди отпер три замка, размещенных по периметру двери. Когда был отперт третий замок, дверь с щелчком приоткрылась, послышалось свистящее шипение отстающей от металла резиновой прокладки.

Он не стал сразу ничего говорить, опасаясь того, что внутри все же кто-то окажется.

Первым, что он увидел, было зеленоватое свечение индикаторов и шкал ряда приемопередатчиков. Техника все еще находилась на месте, и это было хорошим признаком: если бы нацисты так или иначе выяснили местонахождение Пещеры и совершили налет на нее, то они, несомненно, забрали бы отсюда ценное оборудование.

Но где штат? Почему приборы брошены без присмотра?

В следующее мгновение Меткалф увидел фигуру за одним из пультов. Он сразу узнал его со спины: Джонни Беттс, американский оператор, непревзойденный радиотелеграфист.

– Джонни, – окликнул он, – неужели ты не слышал?

Но тут Меткалф увидел у Джонни на голове наушники, что и объясняло, почему он не слышал звонок. Меткалф подошел и тронул его за плечо.

И Джонни внезапно упал набок. Его глаза были выкачены. Лицо сделалось темно-красным, язык вывалился, словно Джонни кого-то дразнил.

Кровь прилила к голове Меткалфа. Он испуганно вскрикнул, будто споткнулся:

– Мой бог, нет!

С первого взгляда ему показалось, что на горле Джонни Беттса глубокий тонкий разрез, но, приглядевшись, он понял: то, что показалось ему раной, было на самом деле следом от веревки, оставившей черный кровоподтек.

Беттс был задушен каким-то тонким шнуром или проволокой.

Джонни Беттс был убит!

Меткалф быстро оглянулся, разыскивая других – Сирила Лэнгхорна, Дерека Комптон-Джонса. Никого не было. Бегом бросился к второй комнате, открыл дверь, заглянул, но там было пусто. Где же остальные?

Он кинулся к тамбуру аварийного выхода в соседнее здание и там, около стальной двери, которая оказалась немного приоткрытой, он обнаружил неестественно вывернутое тело Сирила Лэнгхорна с дырочкой от пули точно посередине лба.

На базу проникли через аварийный выход; теперь Меткалф знал это точно. Лэнгхорн подошел к стальной двери, и его застрелили – очень быстро и, вероятно, из пистолета с глушителем. Беттс сидел в наушниках и был занят передачей, так что ничего не слышал. По какой-то причине – чтобы не шуметь? – его не застрелили, а задушили. Кто-то подкрался сзади – налетчиков было несколько, в этом не может быть никаких сомнений, и накинул шнур или провод ему на шею, выдавив жизнь из американца.

Милостливый боже, как же это случилось?

И где же Дерек? Двое штатных сотрудников находились здесь, а его, выходит, не было? Может быть, он ушел домой, спать? Неужели – дай бог, чтобы так оно и было, – график дежурств спас ему жизнь?

Шум. Громкий рокот шин, затем визг тормозов снаружи. С улицы. Обычно шум транспорта не проникал в это звукоизолированное помещение. Но сейчас стальная дверь была приоткрыта, позволяя услышать все, что происходит на улице.

Это могли быть только нацисты, никто иной не мог наделать столько шума. Дублеры первых? Вторая команда?

Они приехали за ним.

Меткалф перепрыгнул через труп Лэнгхорна, выскочил через открытую аварийную дверь и помчался вверх по подвальной лестнице соседнего жилого дома. На бегу он мельком увидел сквозь подвальные окна, что на улице стоят три или четыре черных «Ситроена» гестапо – в этом не могло быть никакого сомнения.

Но на сей раз он знал выход.

Он ускользнул через крышу дома: перебрался еще через пару крыш и спустился в узкий переулок на задах проспекта.

Он, задыхаясь, хватал ртом воздух, кровь лихорадочно пульсировала в жилах, подхлестнутая адреналином, и он никак не мог заставить себя остановиться, чтобы подумать. Он бежал, забыв о всякой осторожности. Ему было необходимо добраться до квартиры Дерека Комптон-Джонса, предупредить его, чтобы он не шел на базу, а заодно и выяснить, что же все-таки случилось, если у Дерека будут хоть какие-то подозрения на этот счет.

В том случае, если Дерек смог спастись.

Его там не было; по крайней мере, его тела Меткалф не нашел. Комптон-Джонс работал по ночам и спал днем; остальным не повезло: им достались более ранние смены. Не исключено – дай бог, чтобы так оно и было, – что Дерек все-таки жив.

И еще одно: знает Корки об этом кошмаре или нет?

Он замедлил шаг, лишь подойдя к дому, где жил Дерек. Несмотря на строгие правила конспирации и разграничения информации, введенные Корки, Меткалф знал, где проживал Дерек. Парижская станция была маленькая, а они как-никак были друзьями. Поэтому сейчас он стоял перед магазином канцелярских товаров на противоположной стороне улицы, делая вид, что интересуется ассортиментом, выставленным в витрине. На самом же деле он поворачивал голову, ловя отражения в стекле. Простояв так несколько минут, он с удовлетворением убедился, что перед зданием не происходит никакой подозрительной деятельности: никаких припаркованных автомобилей, никаких слоняющихся без дела пешеходов. Он быстро пересек улицу, вошел в подъезд и поднялся по лестнице к квартире Дерека.

Около двери он на мгновение прислушался, а затем постучал.

Никакого ответа.

Он снова постучал, негромко сказал: «Дерек?» Если Дерек был внутри и опасался открыть дверь, он, конечно же, не мог не узнать голос Меткалфа. Но прошло еще несколько минут, а ответа все так же не было.

Он повернулся направо, потом налево: никого. Вынул из бумажника длинный тонкий металлический стержень с изогнутым концом. Это была простенькая отмычка; его обучили пользоваться ею. Вставив стержень в замок, он покачал его вверх и вниз, а потом повернул направо. После недолгого сопротивления замок сдался. Эти старые французские замки не отличались особой сложностью, с некоторым облегчением понял Меткалф. Дверь открылась, и Меткалф осторожно вошел в квартиру.

Он несколько раз бывал у Комптон-Джонса; они сидели за бутылочкой виски, пока Дерек с наивностью, исполненной обаяния юности, слушал рассказы Меткалфа о его приключениях, которые случались с ним во время работы полевым агентом… и даже – очень немного и осторожно – за дверью спальни. Для молодого британского шифровальщика Меткалф воплощал все захватывающе интересное, что имелось в подпольной войне; слушая рассказы Меткалфа, Дерек имел возможность сам, пусть опосредованно, пережить все эти приключения.

Меткалф еще раз быстро осмотрелся, позвал Дерека по имени на тот случай, если он все же был дома, но крепко заснул. Потом постучал в закрытую дверь спальни. Когда ответа снова не последовало, Меткалф открыл дверь.

Первым из того, что поразило его, оказался резкий металлический запах крови, очень похожий на тот мерзкий привкус, какой дает пенни, если подержать его на языке. Его сердце снова учащенно заколотилось. Через несколько секунд он увидел труп Комптон-Джонса и не смог подавить стон.

Тот лежал лицом вверх на полу рядом с гардеробом. Его лицо имело красновато-фиолетовый цвет старого синяка, а кошмарно выкаченные глаза тупо смотрели в потолок. Он выглядел точно так же, как Джонни Беттс. Рот у него был немного приоткрыт. Посередине горло пересекала поперек тонкая глубоко врезавшаяся красная линия – сплошной кровоподтек.

Он тоже был задушен.

Меткалф содрогнулся. На глазах у него выступили слезы. Он опустился на колени, потрогал шею Дерека, пытаясь нащупать пульс, хотя заранее знал, что пульса не будет. Дерек был убит.

– Кто это сделал? – спросил Меткалф негромким, жалобным и одновременно свирепым голосом. – Кто, черт его возьми, сделал это с тобой? Божье проклятье, кто это сделал?

Возможно, глупо было думать, что какие-то убийства могут быть страшнее, чем другие, – убийство есть убийство, в конце концов, – но Меткалф полагал, что использование удавки говорит о личности убийцы, об его особом зверстве. Но в тот же момент Меткалфу пришло в голову, что удавка дает определенные тактические преимущества. Это был способ тайного убийства, без сомнения, самый тихий способ, если, конечно, человек мог заставить себя пойти на такое. Жертва лишалась возможности издать звук, и одновременно прекращалось снабжение мозга кровью. Вы получали гарантию того, что громкого крика не будет. Однако мало кто пользовался удавкой. Убийца был не только квалифицированным, но и очень неуравновешенным человеком.

И удавка, похоже, служила его личной подписью.

Каким-то образом Меткалф заставил себя подняться на ноги. У него кружилась голова, он, похоже, пребывал на грани обморока. Не успел он подойти к двери квартиры, как дверь открылась.

С площадки в квартиру вошел немец. Мужчина средних лет в гестаповской форме со знаками различия штандартенфюрера.

В руке он держал «вальтер».

– Ни с места! – рявкнул он, направив оружие Меткалфу в грудь.

Меткалф выхватил свой пистолет из кобуры, прикрепленной к лодыжке.

– Бросьте оружие, – предупредил немец. – Иначе мне не останется иного выбора, кроме как застрелить вас.

Меткалф подумал было, не стоит ли все же попытаться оказать сопротивление, но штандартенфюрер имел преимущество в несколько секунд. Так что такая попытка была бы равна самоубийству: полковник гестапо, совершенно очевидно, был серьезным человеком и выстрелил бы, не задумываясь. Значит, выбора у него не оставалось.

Стивен бросил пистолет и строго посмотрел на немца, медленно складывая руки на груди.

– Руки по швам, – потребовал немец.

Меткалф повиновался, все так же не произнося ни звука и так же вызывающе разглядывая немца.

Выдержав подобающую, по его мнению, паузу, он заговорил на безупречном немецком:

– Вы уже закончили, штандартенфюрер? Успокоились? – Его взгляд сделался холодным как лед, а выражение лица оставалось совершенно спокойным, даже флегматичным, но с тенью превосходства. Немецкий язык Меткалфа, освоенный в детстве, был идеальным и если и имел намек на акцент, то на верхненемецкий: с этим аристократическим акцентом говорил его учитель немецкого в швейцарской школе-интернате. Немцы были настолько помешаны на сословных различиях и иерархиях, что Меткалф был уверен: гестаповский офицер не мог не напугаться, правда, пока что не показывал виду.

– Простите? – произнес полковник гестапо. Его тон резко изменился; и следа не осталось от высокомерия повелителя, зато явственно угадывалась обеспокоенность.

– Dummkopf![46]46
  Болван, дурак! (нем.)


[Закрыть] – рявкнул Меткалф. – Черт побери, кто приказал, убить этого британца? Не вы ли?

– Mein herr?[47]47
  Господин? (нем.)


[Закрыть]

– Это же никуда не годится! Я же дал четкий недвусмысленный приказ: взять его живьем и допросить! Вы некомпетентный дурак! Покажите мне ваши документы, идиот! Я немедленно начну расследование. Из-за вас провалилась вся программа!

На лице немца сменилась целая гамма выражений – от растерянности до самого вульгарного страха. Он поспешно вынул бумажник и показал гестаповское удостоверение личности.

– Циммерманн, – произнес вслух Меткалф, читая удостоверение, как будто хотел запомнить фамилию. – Вы, герр штандартенфюрер Циммерманн, должны понести персональную ответственность за провал операции! Это вы отдали приказ убить этого британского агента?

– Нет, mein herr, я такого приказа не давал, – принялся оправдываться полковник, не на шутку испуганный атакой, которую предпринял Меткалф. – Мне только что доложили, что здесь появился американец, и я по ошибке решил, mein herr, что это вы. Согласитесь, это вполне простительная ошибка.

– Позор! А почему же вам потребовалось столько времени, чтобы попасть сюда? Я ждал целых пятнадцать минут. Это просто никуда не годится!

Меткалф сунул руку в карман пиджака и вынул пачку сигарет, которую забрал у одного из убитых гестаповцев в книжном магазине. «Астра», самая популярная среди нацистов марка. Он вынул сигарету, демонстративно не предлагая закурить полковнику, и прикурил от ветрозащитной спички «штурмсрейххёльцер». Все это было демонстрацией: он, Меткалф, не кто иной, как высокопоставленный офицер немецкой армии.

Выпустив струю едкого дыма через ноздри, Меткалф приказал резким тоном:

– А теперь позаботьтесь побыстрее убрать отсюда тело. – Он наклонился, поднял свой пистолет, снова покачал головой, как будто сдерживался, чтобы не высказать переполнявшее его отвращение, и шагнул к двери.

– Простите, – внезапно сказал немец. Его тон снова изменился, на сей раз Меткалф определил его как взволнованный.

Меткалф недовольно обернулся и увидел озадаченное выражение на лице гестаповца. Немец указал дулом пистолета на правую ногу Меткалфа.

Меткалф опустил взгляд и увидел, что обеспокоило немца. Штанина брюк была пропитана свежезасохшей кровью. Рана, полученная несколько часов назад, была совершенно неопасной, но обильно кровоточила.

Мгновенное замешательство Меткалфа не укрылось от глаз полковника и укрепило его подозрение. Можно было понять, что гестаповец сказал себе: «Что-то здесь не так», и выражение его лица из взволнованного сделалось настороженным.

– Mein herr, я тоже имею право взглянуть на ваши документы, – сказал немец. – Я хочу удостовериться, что вы действительно…

Меткалф не стал дожидаться, пока он обоснует свои претензии, а вскинул пистолет и выстрелил. Немец опустился на пол. Меткалф выстрелил вторично, целясь точно в то же самое место, и теперь не сомневался в том, что нацист мертв.

Да, враг был мертв, но теперь все изменилось. Гестапо искало его, и неважно, знали там его настоящее имя или нет. Это означало, что он не мог рисковать показаться на вокзале. Он не мог сесть на поезд из Парижа, не мог следовать маршрутом, предписанным Корки, – теперь это было бы слишком опасно. Планы следовало немедленно изменить и поставить Корки в известность об этом.

Меткалф знал, что он стал меченым. Ему больше нельзя свободно ходить по улицам.

Он медленно приблизился к мертвому немцу, притронулся к артерии на его горле. Пульса не было. Он увидел два входных отверстия от пуль в середине груди человека. Хотя пули пробили сорочку, отверстия были маленькими и не бросались в глаза.

Не теряя времени, он раздел труп полковника гестапо. Затем стремительно скинул свою собственную одежду, переложив бумажник, все бумаги, ключи и паспорт в гестаповский мундир. Свернув свой костюм, он сунул его в посудный шкаф, а затем облачился в форму гестаповского полковника. Она сидела не так уж плохо, хотя ощущение оказалось специфическим: все очень накрахмаленное, жесткое и неудобное. Меткалф немного сдвинул в сторону черный галстук, так, чтобы он закрывал дырки от пуль, и закрепил его в нужном положении значком члена национал-социалистической партии, который штандартенфюрер использовал как заколку для галстука.

Он оставил себе документы и оружие полковника: и то, и другое могло в любой момент пригодиться. В аптечке Дерека он нашел марлю, лейкопластырь и мертиолат. Наскоро заклеив рану на бедре, он покинул квартиру Дерека и отправился на поиски одного человека, который мог помочь ему быстро покинуть Париж.

– Иисус Христос всемогущий! – воскликнул Чип Нолан. – Неужели они все мертвы?

– Все, кроме человека, которого вы знаете под именем Джеймса, – ответил Корки; он казался потрясенным. Он только что вошел в скромную квартиру в восьмом аррондисмане[48]48
  Arrondissement (фр.) – административное подразделение департамента во Франции; район.


[Закрыть], которую Бюро держало как одну из своих конспиративных точек в Париже.

– Мой бог! – воскликнул Нолан, его голос сорвался. – Кто это сделал? Какие ублюдки оказались способными на такое?

Коркоран подошел к окну и с тревогой, если не со страхом, посмотрел на улицу.

– Вот почему я нуждаюсь в вашей помощи. Один был застрелен, а двое задушены удавкой.

– Задушены?!

– Точно так же, как бельгийский библиотекарь на прошлой неделе – тоже член моей организации. Я склоняюсь к выводу, что это дело рук Sicherheitsdienst и, в частности, одного убийцы. Но мне требуется проверка – тщательное расследование, то, что так хорошо умеет делать Бюро.

Нолан кивнул.

– Это опасно, но я сделаю это для вас. Ублюдки.

Коркоран отвернулся от окна и медленно покачал головой.

– Это очень досадная помеха в наших делах.

– Помеха? Мой бог, Корки, я не понимаю, как вы можете так говорить. Вы смотрите на мир так, будто это одна большая шахматная доска. Ради бога, они же были людьми, те, о ком мы говорим! Они имели матерей и отцов, возможно, братьев и сестер. Они имели имена. Неужели человеческие жизни, их утрата, ничего не значат для вас?

– Ничего, – отрезал Коркоран. – Люди толпами расстаются с жизнью и здесь, в Европе, и у нас в США. У меня нет времени на проявление сентиментальных чувств по поводу судеб горстки безымянных людей, которые, подписывая договор, в подробностях знали, на какой риск идут. Я тревожусь, как сохранить свободу всей планеты. Когда речь идет о большом деле, судьбы отдельных людей всегда отступают на задний план.

– Звучит так, будто вы позаимствовали эти речи у Джо Сталина, – проронил Нолан. – Именно так говорят диктаторы. Скажите, парень, неужели, когда вы мочитесь, моча замерзает на лету? Разве можно на самом деле быть таким бессердечным подонком?

– Только когда этого требует работа.

– И часто она этого от вас требует?

– Все время, дружище. Все время.