Текст книги "Врата империи. Сага вольных городов"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Нет ничего удивительно в том, что эти рассказы не пользовались особым успехом. Как только герой убивает одного доисторического монстра, ему сразу же приходится вступать в борьбу со следующим, и рассказ превращается в прогулку по зоопарку. Кроме того, жизнь первобытных людей, изложенная во всех подробностях, довольно скоро наскучивает читателю из-за ее однообразия. Нужно отметить, что, хотя Конан и Кулл – варвары, в тридцати рассказах, написанных про них, действие происходит в цивилизованных странах либо по соседству с ними. Причина проста: в цивилизованном мире, даже если в нем царит жестокость, происходит гораздо больше волнующих событий, которые могут быть вплетены в канву рассказа, чем в примитивном обществе, где все ограничено повторяющимися, довольно однообразными и скучными событиями.

* * *

В течение двух лет, с тех пор как Тевис Клайд Смит познакомил ее с Робертом Говардом, Новэлин Прайс вспоминала молодого писателя, о котором Клайд упоминал часто и с восхищением. Она закончила колледж в мае 1933 года и в соответствии со своей специальностью стала преподавать ораторское искусство. Когда во время весеннего семестра 1934 года учительница английского языка подала заявление об уходе из браунвудской школы, Новэлин предложили временно замещать ее.

Дружба Новэлин и Клайда Смита прекратилась, когда он женился на Руби Баркли. Он оставил юную учительницу в одиночестве, поскольку теперь некому было разделить ее интерес к литературе. Поэтому в мыслях Новэлин не случайно появился Кросс Плэйнс. Если она сможет возобновить знакомство с Робертом Говардом, тот, возможно, даст ей совет, который поможет ей реализовать свое еще не окончательно сформировавшееся стремление к достижениям на литературном поприще.

Кроме того, в Кросс Плэйнс Новэлин Прайс влекло и то, что в этом городе у нее были две кузины, учительницы. Инид Гуэтми, старшая сестра, возглавляла отделение английского языка; другая, Джимми Лу, преподавала в младших классах. Узнав, что в школе свободно место учителя, Новэлин подала заявление о приеме на работу и вскоре начала преподавать там.

10 сентября 1934 года, перед началом учебного года, Новэлин переехала в Кросс Плэйнс, сняла комнату и стала готовиться к первым урокам. Спустя день или два после приезда она и Джимми Лу пошли в аптеку Смита, и в это время из приемной доктора, которая находилась в противоположном конце помещения, вышел седой мужчина и направился к двери. От жены владельца аптеки Новэлин узнала, что это бьш доктор Айзек Говард.

•Это не отец Боба Говарда• – спросила Новэлин. •Да•,– ответила миссис Смит. Джимми Лу добавила: •Держись от Боба Говарда подальше – он просто ненормальный. Я на самом деле боюсь его•. •О, я встречала Боба в Браунвуде, и он показался мне очень приятным человеком•,– возразила Новэлин.

Несмотря на опасения своей кузины, Новэлин решила, что она во что бы то ни стало должна вновь увидеться с Бобом – в Кросс Плэйнсе ей не хватало интеллектуального общения еще больше, чем в Браунвуде.

Она была не из тех девушек, которые ждут, пока их заметят, поэтому позвонила в дом Говардов, и не один раз, а несколько. Каждый раз к телефону подходила Эстер Говард и отвечала, что Роберта нет дома, его нет в городе, или что он не может подойти к телефону. После дюжины безрезультатных звонков Новэлин решила выяснить, в чем же дело. Вечером в четверг, 20 сентября, она уговорила Джимми Лу, чтобы та отвезла ее к дому Боба и подождала в машине, пока она позвонит в дверь. Когда д-р Говард открыл дверь, Новэлин спросила, можно ли поговорить с Робертом.

Доктор посмотрел на нее странным взглядом и, повернувшись, крикнул: •Эй, мать, Роберта спрашивает какая-то юная леди! Впустить ее?»

Новэлин так и не услышала ответа, потому что в эту минуту за спиной отца появился Боб, широким шагом пересекший маленькую прихожую. •О, привет, Новэлин! – воскликнул он.– Как хорошо, что ты зашла навестить нас!•

Роберт проводил свою гостью в гостиную, сказав, что ему нужно поговорить с матерью, находившейся в своей спальне. Несколько минут спустя он появился и предложил Новэлин подвезти ее до дома. Когда они уже почти спустились, их окликнула миссис Говард, и Роберт остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. Он молча повернулся и пошел обратно в дом, в то время как Новэлин продолжала идти к машине своей кузины, чтобы предупредить ее об изменившихся планах. Роберт вскоре вернулся и торопливо помог Новэлин забраться в •шевроле•, как будто ничего не случилось.

Молодые люди никогда не узнали, что, когда они отъехали от дома, Айзек Говард сказал жене: •Мать, а ведь похоже, мы потеряем нашего мальчика•.

Много лет спустя, когда доктор рассказал Новэлин об этом разговоре, он повторил слова своей жены. Эстер Говард тогда ответила ему: •Нет, можешь не беспокоиться. Мы его не потеряем•.

Пока они, освещаемые лунным светом, ехали за город, между молодыми людьми сразу же завязался оживленный разговор. Они говорили обо всем: истории, политике, литературе, поэзии, философии – всех предметах, которые их чрезвычайно интересовали. Более всего Роберта и Новэлин взволновало то, что многие их интересы и склонности пересекались. Узнав об этом неожиданном сходстве, Боб буквально расцвел, в нем проснулось все его обаяние, которое появлялось, когда его не восстанавливали против себя те люди, которых он недолюбливал, когда он не находился в толпе людей, среди которых чувствовал себя чужим.

Их восторженное узнавание друг друга было прервано, когда Боб сказал Новэлин, что должен вернуться домой, чтобы ровно в десять часов дать матери лекарство. Новэлин удивленно спросила: •А разве твой отец не может этого сделать?•

Роберт коротко ответил: •Ну, это всегда делал я•.

Когда они подъехали к дому, Боб попросил девушку подождать в машине. Он вошел в дом и вернулся минут через пятнадцать, после чего молча завел мотор. Когда они отъехали, возобновилась оживленная беседа.

Слова так и рвались наружу. Новэлин почувствовала, что наконец-то нашла человека, с которым она могла поделиться своими абстрактными идеями. Несомненно, и Роберт, на первом в своей жизни свидании, почувствовал то же самое. Он договорился с девушкой о следующей встрече через несколько дней и высадил ее около пансиона, где она снимала комнату.

Они влюбились внезапно – друг в друга, в любовь, в ночь, в свои творческие возможности, отражение которых они видели в собеседнике. Молодые люди оказались настолько готовы к земному проявлению своих романтических чувств, что когда самые неосознанные их мечты воплотились в явь, они буквально ухватились за них; осуществление своих фантазий казалось им чудесным даром судьбы. В действительности, они, конечно же, влюбились не в настоящих Новэлин Прайс и Роберта Говарда, а в то, какими в их представлении должны были быть идеальные мужчина и женщина. Они не обращали внимания на то, что в каждом из них присутствовали такие качества, которые не нравились другому,– впрочем, как и многие другие романтически настроенные пары в такой ситуации.

Слишком взволнованная, чтобы заснуть, Новэлин провела несколько часов, записывая в дневник свои впечатления от минувшего вечера. После этого в оставшиеся до рассвета часы она выскользнула из дома во двор и в одной батистовой белой ночной рубашке кружилась в лунном свете в счастливом танце, забыв о том, что рано утром ей нужно идти в школу на уроки.

Не исключено, что Роберт тоже лежал без сна на своей узкой кровати в неприбранном кабинете, думая о жизнерадостной и энергичной девушке, которая так неожиданно вошла в его жизнь.

* * *

После первого свидания Роберт и Новэлин решили по-настоящему узнать друг друга. Их встречи доставляли им удовольствие, каждый из них чувствовал, что его собеседник – единственный человек в мире, с которым можно чувствовать себя совершенно свободно. Как однажды заметил

Роберт, с кем еще он мог провести вечер, разговаривая о истории и политике и узнавая одновременно о профессии учителя?

Иногда они встречались несколько вечеров подряд; однако могли не видеться и неделю, если Роберт полностью погружался в создание очередного рассказа или Новэлин была занята в школе. Сначала во время этих разлук Новэлин пробовала звонить Бобу. Каждый раз к телефону подходила миссис Говард и заявляла, что Боба нет дома или что он уехал на несколько дней. Однажды, после того как ей несколько раз отвечали, что Роберта нет дома, Новэлин на следующем свидании спросила: •Боб, ты был в Браунвуде или еще где-нибудь?•

Нет, ответил Роберт, он уже несколько недель не выходил из дома, работал над рассказами.

Пораженная, Новэлин сказала: •Интересно, тогда почему, когда я звонила, твоя мать говорила, что всю прошлую неделю тебя не было дома?•

Поставленный перед фактом обмана, Роберт смущенно пробормотал: •О… да, я уезжал. Я, должно быть, забыл об этом•.

Роберт всегда защищал мать, даже если она откровенно вмешивалась в его отношения с другими людьми, стремясь не выпустить сына из своей железной хватки. Если он когда-либо и чувствовал себя неуютно из-за зависимости от матери или повышенных требований отца – все это, разумеется, было скрыто под маской заботливой родительской любви,– Роберт никогда не обнаруживал свою подавленность, особенно в присутствии любимой девушки. Однако Новэлин почувствовала враждебность миссис Говард и ни разу больше не появлялась в доме Говардов. Когда Новэлин и Боб не встречались, они писали друг другу. Роберт сам всегда ходил на почту, а значит, никто не мог вскрыть его письма.

Иногда во время вечерних свиданий молодые люди ходили в кино, ради чего им приходилось проехать сорок миль до Абилена или тридцать миль до Браунвуда. В таких случаях Боб превозмогал свою нелюбовь к •нарядам• и облачался в костюм-тройку с галстуком. Иногда они совершали непредсказуемые поступки, например, бегали, держась за руки, по дороге, залитой лунным светом. Иногда просто катались по окрестностям и, припарковав машину у входа в аптеку, заходили выпить лимонаду.

В 30-х годах в маленьких городках во время свидания молодые люди обычно ездили на машине, разговаривали, вместе перекусывали в каком-нибудь кафе; если отношения были достаточно близкими, они могли держаться за руки, невзначай дотрагиваться друг до друга, иногда целоваться. Много лет спустя Новэлин с улыбкой признавалась: •Это он умел делать очень хорошо•.

Это было задолго до того, как началась так называемая •сексуальная революция•, к тому же воззрения Роберта насчет благопристойности могли считаться консервативными даже для наиболее пуританских сект в Техасе. Поэтому Новэлин всегда чувствовала себя рядом с Бобом в безопасности, он никогда не пытался заходить слишком далеко, несмотря на ее страстную горячую натуру и несколько вольные замечания. Их отношения по местным меркам оставались безупречными, хотя Новэлин – как и любой влюбленной женщине – часто приходили в голову смелые фантазии о страстной любви.

* * * 

В то время как крепла дружба Боба и Новэлин, становились все более ясными различия в их характерах. Открыв для себя, что каждый из них не совсем соответствовал тем образам, которые появились благодаря ореолу волшебства, окружавшему их первое свидание, оба они решительно взялись •переделывать• друг друга. –Как можно ближе к пожеланиям сердца», как говорил Омар Хайам, поэт, любимый ими обоими.

Новэлин была привлекательной девушкой с мягкими темными волосами и большими черными глазами, которые в гневе были способны метать молнии. Она обожала красивую одежду и одевалась чрезвычайно элегантно. Тонкая как тростинка, она тем не менее сохраняла женственную округлость форм, однако в ее порывистых быстрых движениях и неукротимой решительности не было и намека на мягкость или пассивность. Новэлин живо интересовалась происходящим вокруг и иногда выражалась крепкими словечками, которым научилась у отчима. Такая манера разговора шокировала Боба Говарда, который был одержим старомодными идеями насчет того, как должны говорить женщины, а сам редко употреблял выражения, более хлесткие, чем •черт• или •сукин сын•. Раблезианский юмор, говорил Роберт, вызывает у него тошноту.

Как и Роберт, Новэлин приобрела в Кросс Плэйнс репутацию эксцентричной особы – потому что встречалась с Робертом Говардом и потому что была требовательным, взыскательным преподавателем, всерьез желавшим привить детям любовь к Шекспиру. Каждый год в университете Техаса проходил конкурс на лучшую ораторскую речь. Новэлин так безжалостно заставляла членов своей команды репетировать целые акты из пьес Шекспира, что ученики из Кросс Плэйнс неизменно занимали на этом конкурсе первое место.

Но жители города не боялись Новэлин и относились к ней неплохо, чего нельзя было сказать о Роберте. Так как она прославила городок, люди были склонны забывать о некоторых ее странностях, например, о фантастической работоспособности и литературных амбициях. Им было трудно представить, что человек в здравом уме может захотеть сделаться писателем, но они более терпимо относились к причудам Новэлин, поскольку она была женщиной.

Между Робертом и Новэлин неизбежно начали возникать разговоры о свадьбе, но это было больше абстрактной идеей, чем реальными жизненными планами. Идея помолвки возникала у них не раз, но они никогда не говорили об этом достаточно серьезно. Когда девушка, казалось, была согласна, Говард становился нерешительным… а в следующем месяце они менялись ролями.

Отношение Боба к женщинам – тема, к которой мы постоянно возвращаемся,– усиливало его нерешительность. Говард мог яростно защищать женские права; он писал рассказы о женщинах-воинах, которые одним ударом меча могли разрубить человека так же легко, как кусок масла,– такими были Рыжая Соня из рассказа •Тень стервятника•, Валерия из •Гвоздей с красными шляпками• или Агнес де Шатильон из рассказа •Воительница•,– но от женщин, с которыми он сталкивался в повседневной жизни, ожидал безоговорочной зависимости и подчинения. В действительности большинство женщин в его рассказах были мягкими, робкими, пассивными, глупыми созданиями – как Натала из рассказа •Скользящая тень• или Мюриэла из •Сокровищ Гвалура• похоже, они и были идеалом женственности для их создателя.

Нетрудно догадаться, откуда взялся этот идеал. Всю его жизнь любящая мать была добровольной рабыней своего сына. Когда он без устали писал рассказы, мать приносила Бобу на подносе еду и безмолвно ставила перед пишущей машинкой, дабы ее мальчика не мучил голод, когда на него снисходило божественное вдохновение. Новэлин же считала, что это бесконечное прислуживание портило Роберта и не собиралась делать то же самое. Она не находила никакой радости в хлопотах по дому и не могла представить, что всю жизнь ей придется заниматься готовкой, уборкой и стиркой для кого бы то ни было. Во время одного из их споров Новэлин взорвалась: •Если бы я вышла за тебя замуж, это означало бы готовить еду три раза в день и гладить твои рубашки!•

Боб, чтобы пресечь спор, прорычал: •Полегче, девочка, если бы я был Конаном, я бы швырнул тебя на землю, схватил за волосы и хорошенько извалял в пыли!•

Несмотря на эти полушутливые угрозы, Роберт Говард относился к женщинам исключительно предупредительно: приподнимал шляпу при встрече, открывал перед ними двери, помогал сесть в автомобиль и вставал, когда они входили в комнату. Его злило, когда женщина выполняла мужские обязанности или пренебрегала его помощью.

* * *

В то время как Роберт требовал от окружавших его женщин беспрекословного подчинения, он сам, в связи с прогрессирующей болезнью матери, все больше и больше становился рабом ее капризов и прихотей. То, как Эстер Говард использовала свое недомогание, чтобы манипулировать сыном, и в то же время не уставала утверждать, что ее болезнь – сущий пустяк, сбивало Новэлин с толку и заставляло думать, что жена доктора вовсе не так уж серьезно больна. Когда Новэлин встречалась с ней, миссис Говард выглядела совершенно здоровой. Из-за яркого румянца и общего возбужденного состояния, которые на самом деле были вызваны туберкулезом, Эстер казалась для стороннего наблюдателя абсолютно здоровым человеком. Это обманчивое впечатление еще более усиливалось ее манерой одеваться. Когда бы она ни отправлялась в город по самым обычным делам, миссис Говард одевалась со вкусом; в те времена шляпу и перчатки носили лишь леди, поэтому она обязательно надевала и то, и другое.

Роберт всюду сопровождал свою мать – на рынок, в лавку, к знакомым. Для Новэлин это означало скорее желание Эстер полностью завладеть временем и вниманием сына, нежели свидетельствовало о хрупкости и беспомощности. Девушка догадывалась, что Эстер Говард давно вбила клин между собой и мужем, и чувствовала, что она использовала такие же приемы, чтобы не допустить близости между ней и Робертом. Когда они случайно встречались в маленьких магазинчиках в Кросс Плэйнс, Эстер холодно оглядывала молодую женщину и разговаривала нехотя, •рассматривала меня так, будто я была какой-то ядовитой змеей•. Не удивительно, что после таких встреч Новэлин чувствовала себя крайне неуютно.

Если у Боба и Новэлин возникла любовь с первого взгляда, то между Эстер Говард и девушкой с первого взгляда вспыхнула явная неприязнь друг к другу. Зная о враждебности между двумя женщинами, которые были ему наиболее близки, Роберт никогда не говорил с Новэлин о матери, даже тогда, когда состояние миссис Говард внушало опасения. Когда Новэлин начинала критиковать ее или ругала Боба за то, что он стал ее добровольным рабом, он умолкал, уходил в себя и выглядел чрезвычайно обиженным. Если он и говорил об этом, то лишь косвенно, настаивая на том, что за родителей нужно нести большую ответственность, чем ту, которую соглашалась взять на себя Новэлин.

Однажды, когда Боб предупредил Новэлин, что она рискует своим добрым именем, встречаясь с •местным психом•, она стала убеждать его приспособиться к местным нравам – одеваться менее вызывающе и хоть немного отрастить подстриженные коротким ежиком волосы. Свою первую •приличную фетровую шляпу• Говард купил именно по ее настоянию, хотя в письме утверждал, будто это заставила его сделать мать. Он жаловался Лавкрафту:

•Ненавижу эти вещи! Я никогда ничего не носил, кроме кепки или широкополого сомбреро. Большую часть времени я вообще хожу с непокрытой головой… Шляпы хороши для городов, где нет ветра, солнца и вообще ничего естественного, но для открытых пространств единственный подходящий головной убор – широкополый стетсон•.

После того как он с большой неохотой приобрел этот предмет, Новэлин уговорила Боба сняться на фотокарточку в коричневом костюме и новой шляпе. Несмотря на то что в 1930-х годах мужчин вообще редко снимали в головных уборах, Новэлин хотела, помимо всего прочего, чтобы он надел шляпу так, чтобы его короткие волосы, которые ей не нравились, были из-под нее почти не видны.

В течение всего времени, что они встречались, Роберт неохотно приглашал Новэлин на какие бы то ни было сборища, будь то футбольный или боксерский матч, хотя она была чрезвычайно привлекательной девушкой. По его мнению, двое человек уже были компанией, трое – толпой, а большое скопление народа он ненавидел с каждым годом все сильнее. Несмотря на то что Роберт регулярно назначал Новэлин свидания и открыто говорил, что он •встречается с юной леди•, он ни разу не звал ее на банкеты, устраиваемые местной покровительницей изящных искусств, поэтессой Лекси Дин Робертсон.

Миссис Робертсон, тучная и смешливая, устраивала приемы в соседнем городке Райзинг Стар и приглашала на них как известных, так и начинающих писателей со всего Центрального Техаса. Роберт неизменно приходил на эти приемы один и был в течение всего вечера окружен толпой незнакомых ему людей. А потом жаловался Новэлин о том, как ужасно провел время; когда люди обращались к нему, он лишь неразборчиво бормотал в ответ что-то нечленораздельное.

Новэлин часто обращалась к Бобу с просьбой помочь ей научиться писать рассказы. Они придумывали сложности в сюжете и спрашивали, как другой поможет своему главному герою справиться с такой задачей. Роберт тоже частенько обращался к Новэлин за идеями для своих рассказов. Однажды он спросил: •А что ты думаешь об этом? Одного человека преследует его умерший отец…• В другой раз Роберт искал для Новэлин ответы на вопросы, связанные с историей; его библиотека, хоть и небольшая, была тем не менее самой крупной в округе. Однажды, когда Новэлин задумала написать рассказ о белой женщине, похищенной индейцами, Роберт перелистал свои книги на эту тему и отметил те абзацы, в которых говорилось о подобных случаях. Эти пометки все еще можно увидеть в книгах Роберта Говарда, которые теперь хранятся в библиотеке университета Говард Пэйн.

Художественная литература тем не менее оказалась еще одним предметом их бурных дискуссий. Новэлин больше склонялась к реалистической прозе, Боб – к романтике и фантастике. На их второе свидание Боб принес свой предмет гордости – экземпляр журнала •Сверхъестественные истории• за август 1934 года, в котором был опубликован один из его рассказов о Конане, называвшийся •Железный демон•. На обложке журнала красовалась иллюстрация, выполненная миссис Брэндедж: Конан пытается вырваться из обвивших его колец гигантской зеленой змеи. Могучий варвар вонзает в тело змеи меч, в то время как красотка-блондинка, единственный наряд которой составляет прозрачный шарф, в ужасе пытается убежать подальше от схватки.

Новэлин заявила, что ее не интересуют рассказы, если они сопровождаются подобными иллюстрациями. В этом она была заодно с большинством собратьев Говарда по перу, которые восхищались тем, что его рассказы печатают, но считали их недостойными своего внимания, так как они были опубликованы в дешевых журналах с непристойными картинками, изображающими полуодетых красоток с пышным бюстом. Его соседи придерживались того же мнения; как нам известно, у Роберта Говарда не было читателей среди жителей Кросс Плэйнс, конечно, за исключением доктора и его жены. Единственными, кто интересовался творчеством Говарда, были Клайд Смит из Браунвуда и Терстон Торбетт из Марлина – каждый из них в свое время был соавтором произведений Говарда.

Вымышленные рассказы про Конана были совершенно не по вкусу Новэлин. Ей больше нравилось заниматься дневниками и мемуарами, она собирала различные выражения и описания для того, чтобы потом использовать их на уроках в школе. Несмотря на то что она полагалась на компетентность Боба, когда речь шла о том, как лучше продать рассказ, девушка надеялась, что сможет написать произведения, имеющие большую литературную ценность, чем приключенческие рассказы для дешевых журналов.

Роберт, в свою очередь, с пренебрежением относился к дневникам и заметкам Новэлин. «Ты никогда не станешь профессиональным писателем,– говорил он,– если будешь целиком сосредотачиваться на своей работе в школе-. Когда она настаивала на том, чтобы Боб изучал человеческую натуру, чтобы придать большую правдоподобность его вымышленным героям, он презрительно фыркал, утверждая, что большинство людей – просто круглые идиоты. Тем не менее в этом Новэлин была права. Говард бы понял, как важно четко схватывать малейшие нюансы в характере и личности каждого человека, если бы •дорос• до чтения более серьезных журналов, не говоря уж о •серьезной• литературе. Но ему не суждено было это понять, потому что Роберт жил крайне уединенно и почерпнул большинство своих знаний о людях и разных странах из книг по истории и приключенческих романов.

Для Роберта Говарда создание рассказа было интуитивным процессом. Когда он придумывал образ главного героя и события, которые должны были с ним произойти, то чувствовал, будто герой сам начинает писать этот рассказ. Поэтому он отвергал действительность и •настоящих• людей, которых Новэлин пыталась заставить его изучать. За исключением некоторых стилистических подражаний, большей частью бессознательных, творчество Говарда не было подвластно его сознанию; лучшие свои произведения он написал, когда ничто не препятствовало свободному полету его фантазии. Соответственно, он не признавал образование и литературные изыскания в качестве пути к приобретению писательских навыков; возможно, писателю, работающему в жанре героической фэнтези, стоило придерживаться именно этого, второго пути.

Более того, Роберт пытался отговорить Новэлин от дальнейшей учебы, настаивая на том, чтобы она больше времени посвящала сочинению своих произведений, а не работе в школе. Его уговоры граничили с требованиями, так как он все больше ревновал к любому, кто хоть на какое-то время завладевал вниманием Новэлин. Когда она обмолвилась, что ее начальник, директор шкалы Нэт Уильямс,– замечательный человек, Боб вдруг обнаружил, что испытывает к нему ненависть. Он также невзлюбил тех из ее учеников, которых она считала особенно одаренными.

Но Новэлин нельзя было сбить с толку этими нападками на образование. Она почувствовала, что вышла из того возраста, когда отвергается любая дисциплина, особенно умственная. Она знала, что главным убеждением Роберта было: •Не стоит даже жить, если кто-то думает, что имеет какое-то влияние на тебя•.

Новэлин была твердо уверена в том, что любому человеку, а писателю в особенности, высшее образование пойдет на пользу. Она считала, что Боб совершил ошибку, когда отказался поступить в университет; сама она планировала продолжить образование, чтобы получить ученую степень. Роберт яростно отрицал оба довода. В результате этих бесконечных споров беспокойство и сомнения, терзавшие его, выливались в яростные скандалы. Тогда обычно такой мягкий, спокойный голос Роберта переходил в крик; с его губ срывались нарочито неуклюжие фразы: •Ничего-то я не знаю; не получил я никакого образования, как ты!• В гневе он колотил кулаком по рулю, однако никогда не давал Новэлин повода беспокоиться за собственную безопасность.

Несмотря на разногласия во мнениях и частые размолвки, которые могли предвещать конец их дружбы, Новэлин и Боб продолжали наслаждаться обществом друг друга. Иногда Роберт на ходу сочинял истории: •Слушай, девочка! Однажды, давным-давно, на острове посреди океана существовала давно исчезнувшая страна Атлантида…• – и начинал рассказывать историю о безумных приключениях в своей прошлой жизни, когда он был атлантом. Тогда в нем пробуждалось все его природное обаяние: он был нежным, открытым, добрым.

Иногда они дружески спорили о религии. Роберт мог придерживаться самых разных взглядов – методистов, кэмпбеллитов, верующих в переселение душ, философов-скептиков. Они обсуждали •Трактат о божествах• X. Л. Менкена и спорили по поводу книги Уильяма Джеймса •Разнообразие религиозных опытов•.

Новэлин очень интересовалась взаимоотношениями между представителями различных народов, этот интерес вспыхнул после случая, произошедшего много лет назад, когда ее отцу нелегко жилось в маленьком городке, потому что некоторым его жителям пришло в голову, будто он был индейцем. Ее отношение к этому вопросу близко к тому, что сейчас наиболее распространено среди образованных американцев, но Боб соглашался с ней лишь отчасти. Нелепо запрещать неграм въезжать в графство Кэллахан, заявлял он, но в целом придерживался традиционной точки зрения большинства южан.

* * *

Постепенно приближалась зима, и Новэлин все больше осознавала, что она – одна из воюющих сторон в борьбе за жизнь Роберта Говарда. После того как их отношения прекратились, она поняла, что Эстер Говард неизбежно победила бы, потому что была терпелива, лучше знала своего сына и предъявляла к нему меньше требований, чем юная и пылкая, жаждущая познать жизнь молодая женщина. Более того, миссис Говард считала Роберта почти совершенством, ее он вполне устраивал таким, какой есть, в то время как Новэлин, с обычным для энергичной и деятельной натуры эгоизмом, хотела изменить мир, начиная с любимого человека.

В начале 1935 года зародившаяся несчастливой звездой любовь Новэлин Прайс и Роберта Говарда стала постепенно угасать. Новэлин оказалась в самой невероятной ситуации: очень зависимому мужчине была отчаянно нужна ее поддержка, ее общество, но ему также необходима была зависимость от матери, на неизбежную кончину которой он предпочитал закрывать глаза. Попытки Новэлин уговорить Роберта более трезвым взглядом оценить то, что происходило с его матерью, только усиливало до предела его страх и вызывало ярость.

Так как в 30-х годах в маленьких городках считалось, что если молодой человек встречается с •приличной• девушкой несколько месяцев, то это является молчаливым свидетельством его благородных намерений, молодые люди частенько подумывали о свадьбе. Но проходили зимние месяцы, и решение Новэлин не выходить замуж за Роберта, даже если бы он и попросил ее об этом, окончательно окрепло. Родители Говарда яростно сопротивлялись намерению их сына жениться, поэтому казалось маловероятным, что Роберт когда-нибудь осмелится сделать ей предложение.

Даже если бы он попросил ее выйти за него замуж и Новэлин согласилась бы, она сознавала, что их браку не суждено состояться. Собственно, он был обречен с самого начала: из-за стремления Новэлин сделать карьеру преподавателя и на литературном поприще, из-за отсутствия у нее интереса к домашнему хозяйству. Он был обречен из-за того, что Роберт требовал бы от нее полного подчинения, из-за того, что когда он был бы целиком погружен в работу, он в течение долгих дней сидел бы один в своей комнате, избегая любых контактов с людьми. Он был обречен также и из-за непримиримой враждебности Эстер Говард и патологической зависимости сына от матери.

Много лет спустя Новэлин говорила: •Он был бы невыносимым мужем!• Да, он был бы таким для Новэлин и, возможно, для любой другой женщины.

Неопределенность ее положения и постоянное эмоциональное напряжение подорвали здоровье Новэлин. Решить раз и навсегда не выходить замуж за человека, который в течение столь долгого времени занимал ее мечты и помыслы, который казался предназначенным ей судьбой,– одно из наиболее трудных решений, которые женщине приходится принимать в жизни. Чтобы сделать разумный выбор, необходима железная воля и огромное мужество. Несмотря на то что Новэлин была здравомыслящим человеком, эта борьба противоречивых чувств разрывала ей сердце.

Весной 1935 года Новэлин слегла; казалось, что она уже не поправится. Она проконсультировалась у д-ра Говарда; после нескольких ее визитов тот сказал, что в Кросс Плэйнс для нее больше ничего нельзя сделать, ей необходимо лечь в больницу в Браунвуде. Когда она спросила, не может ли Боб отвезти ее в Браунвуд, чтобы устроить в больницу, тот жестко ответил: •Об этом не может быть и речи!•