Текст книги "Врата империи. Сага вольных городов"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Джайлс мысленно поискал подходящие эпитеты, затем покачал головой:

– У нее были черные волосы, глаза как лунный свет, тело как алебастр.

– Под это описание подходят тысячи женщин калифа, – сказал визирь. – Впрочем, неважно; отправляйся, поскольку ночь близится к концу, и одному Аллаху известно, что принесет с собой утро.

* * *

Ночь и в самом деле близилась к концу, когда Джайлс Хобсон въехал в лагерь франков в окружении турецких мамелюков с обнаженными саблями. Однако в шатре Амальрика (осторожный монарх предпочитал свой шатер дворцу, предложенному ему Шаваром) горел свет; туда и направился Джайлс, уверенный в том, что его рассказ поможет ему завоевать расположение короля.

Амальрик и его бароны склонились над картой, слишком занятые разговором, чтобы заметить Джайлса и его заляпанную слизью, всю в пятнах одежду.

– Шавар даст нам людей и лодки, – говорил король. – Мы составим из лодок мост и ночью попытаемся…

Сдавленный всхлип сорвался с губ Джайлса, словно его ударили в живот.

– А, сэр Джайлс Толстяк! – воскликнул Амальрик, поднимая голову. – Ты только сейчас вернулся после своих приключений в Каире? Тебе повезло, что твоя голова до сих пор на плечах. Э… что с тобой? Ты весь в поту и побледнел. Куда ты?

– Я принял рвотное, – пробормотал через плечо Джайлс.

Оказавшись на улице, он, спотыкаясь, кинулся бежать. Привязанная лошадь вздрогнула и фыркнула. Он схватился за поводья, взялся за луку седла, затем, уже поставив одну ногу в стремя, остановился. Какое-то время он размышлял, затем, утерев капли холодного пота с лица, медленно, волоча ноги, вернулся к королевскому шатру.

Бесцеремонно войдя внутрь, он сразу же заговорил:

– Милорд, ты намереваешься перебросить мост из лодок через Нил?

– Да, именно так, – ответил Амальрик.

Джайлс издал громкий стон и опустился на скамью, уронив голову на руки.

– Я слишком молод, чтобы умирать! – горестно простонал он. – Однако придется все рассказать, хотя наградой мне будет меч в брюхо. Этой ночью шпионы Ширкуха поймали меня и заставили говорить. Я сказал им первую ложь, которая пришла мне в голову, – и, да сохранит меня святой Витольд, сам того не зная, я сказал правду. Я сказал… что ты намереваешься построить мост из лодок!

Наступила тишина. Жоффрей Фульше в ярости швырнул на пол свой кубок.

– Смерть жирному ублюдку! – прорычал он, поднимаясь.

– Нет! – внезапно улыбнулся Амальрик, поглаживая золотистую бороду. – Теперь враг будет ожидать от нас моста. Вот и хорошо. Слушайте!

По мере того как он говорил, на лицах баронов стали появляться мрачные улыбки, а Джайлс Хобсон ухмыльнулся и выпятил живот, словно его промах оказался искусно замаскированным ловким тактическим ходом.

* * * 

Всю ночь сарацинское войско было начеку. На противоположном берегу горели костры, отражаясь от округлых стен и блестящих крыш эль-Фустата. Звук труб смешивался с лязгом стали. Эмир Ширкух, разъезжая вдоль берега, у которого выстроились его закованные в броню ястребы, поглядывал на восточный небосклон, где начинала заниматься заря. Со стороны пустыни дул ветер.

Накануне на реке разыгралось сражение, и полную ночь били барабаны и угрожающе гудели трубы. Весь день египтяне и обнаженные суданцы тяжко трудились, наводя через темный поток переправу из соединенных друг с другом лодок, от края до края. Трижды они пытались пробиться к западному берегу, под прикрытием лучников с барж, отступая перед тучами турецких стрел. Один раз конец моста из лодок почти коснулся берега, и всадники в шлемах направили своих коней в воду, нанося удары по бритым головам тех, кто трудился в воде. Ширкух ожидал атаки рыцарей с другой стороны узкого промежутка, но ее не последовало. Люди в лодках снова отступили, оставив своих мертвых, плававших в мутной вспененной воде.

Ширкух решил, что франки прячутся за стенами, экономя силы к тому моменту, когда их союзники закончат мост. Противоположный берег был усеян обнаженными фигурами, и курд ожидал их очередной безнадежной попытки перейти реку.

Когда рассветные лучи осветили пустыню, Ширкух увидел вдруг мчавшегося как ветер всадника, с мечом в руке и в размотанном тюрбане; с бороды его стекала кровь.

– Горе исламу! – крикнул он. – Франки пересекли реку!

Паника охватила лагерь мусульман; воины поспешно покидали берег, бросая дикие взгляды на север. Лишь бычий рев Ширкуха удержал их от того, чтобы бросить свои мечи и кинуться прочь.

Эмир яростно выругался. Его перехитрили, обвели вокруг пальца. В то время как египтяне отвлекали его внимание своими бесполезными усилиями, Амальрик с рыцарями переместился на север, пересек дельту реки на кораблях и теперь быстро двигался на юг, полный желания отомстить. У шпионов эмира не было ни времени, ни возможности до него добраться. Шавар об этом позаботился.

Горный Лев не посмел ждать атаки на открытом месте. Еще до того, как солнце достигло зенита, турецкое войско двинулось в путь. За ними солнечные лучи сверкали на наконечниках копий, блестевших в поднимавшемся облаке пыли.

Пыль раздражала Джайлса Хобсона, ехавшего позади Амальрика и его советников. Толстого англичанина мучила жажда; пыль покрывала серым слоем его доспехи; его кусали мухи, пот заливал глаза, и поднимавшееся солнце безжалостно раскаляло его шлем, так что он повесил его на луку седла и откинул назад капюшон, рискуя получить солнечный удар. По обе стороны от него скрипела кожа и лязгали доспехи. Джайлс представил себе кружку английского эля, и проклял того, чья ненависть заставила его отправиться в путешествие вокруг света.

Они преследовали Горного Льва вдоль долины Нила, пока не достигли эль-Бабана, Врат, и обнаружили готовое к бою сарацинское войско среди низких песчаных холмов.

Весть об этом разнеслась среди воинов; новый пыл охватил рыцарей. Скрип кожи и лязг стали, казалось, наполнились новым значением. Джайлс надел шлем и, приподнявшись на стременах, взглянул поверх покрытых железом плеч ехавших впереди всадников.

Слева простирались орошаемые поля, по краю которых двигалось войско. Справа была пустыня. Впереди возвышались холмы. На этих холмах и между ними развевались знамена турок, слышался звук их накиров. Основная часть их войска расположилась на равнине между франками и холмами.

Христиане остановились – триста семьдесят пять рыцарей и еще полдюжины, что проехали весь путь от Акры и добрались до войска лишь час назад, вместе со своими слугами. Позади них, двигаясь вместе с обозом, выстроились беспорядочными рядами их союзники: тысяча туркопольцев и около пяти тысяч египтян, яркие одежды которых затмевали их отвагу.

– Выступим вперед и уничтожим этих, на равнине, – предложил один из чужеземных рыцарей, новичок на Востоке.

Амальрик окинул взглядом войско и покачал головой. Он взглянул на знамена – они развевались среди копий на склонах холмов с каждого фланга, там, где слышался бой барабанов.

– В центре знамя Саладдина, – сказал он. – Войско Ширкуха – вон на том холме. Если бы центр намеревался оказать сопротивление, эмир был бы там. Нет, мессиры, думаю, они хотят заманить нас в ловушку. Будем ждать их атаки, под прикрытием луков туркопольцев. Пусть нападают первыми; они находятся на чужой территории и вынуждены торопить события.

В строю не слышали его слов. Он поднял руку, и, решив, что это означает сигнал к атаке, лес копий зашевелился и опустился. Амальрик, поняв свою ошибку, поднялся на стременах, чтобы выкрикнуть приказ отступить, но, прежде чем он успел что-либо сказать, норовистый конь Джайлса толкнул коня рыцаря, который ехал рядом. Рыцарь – один из тех, кто присоединился к войску менее часа назад, – раздраженно повернулся. Джайлс увидел перед собой худое длинноносое лицо, пересеченное синевато-багровым шрамом.

– Ха! – Рыцарь инстинктивно схватился за меч.

Действия Джайлса тоже были инстинктивными. Все мысли улетучились у него из головы при виде этой жуткой физиономии, преследовавшей его в кошмарах более года. Завопив, он вонзил шпоры в брюхо лошади. Животное пронзительно заржало и прыгнуло, налетев на боевого коня Амальрика. Тот встал на дыбы и, закусив удила, помчался по равнине.

Ошеломленные крестоносцы, которым показалось, что их король в одиночку атакует сарацинское войско, с криками последовали за ним. Равнина сотрясалась от топота множества коней, и копья закованных в железо всадников с треском ударились о щиты их врагов.

Нападение было столь стремительным, что почти смело захваченных врасплох мусульман. Они не ожидали, что атака последует столь быстро после появления христиан. Однако союзники рыцарей стояли в замешательстве. Не было никаких приказов, никаких распоряжений перед боем. Преждевременная атака дезорганизовала войско. Туркопольцы и египтяне в неуверенности не двигались с места, выстроившись возле обоза.

Первые ряды сарацинского центра полностью полегли, и рыцари Иерусалима скакали прямо по их изуродованным телам, размахивая огромными мечами. На какое-то мгновение ряды турок застыли, затем начали отступать под руководством своего командира, стройного и смуглого, хорошо владеющего собой молодого офицера, Саладдина, племянника Ширкуха.

Христиане последовали за ними. Амальрик, проклиная свою неудачу, делал все возможное, чтобы с честью выйти из затруднительного положения. Его усилия увенчались успехом: вконец измотанные турки призвали на помощь Аллаха и повернули своих коней прочь.

* * * 

Сарацины вновь отступили к холмам. Воздух потемнел от их стрел. Передовые силы наступающих рыцарей сильно пострадали, но закованные в латы воины продолжали угрюмо наступать, подставляя под град стрел головы в шлемах.

Затем со стороны флангов вновь послышался грохот барабанов. Всадники правого крыла, во главе с Ширкухом, пронеслись по склону и ударили по толпе возле обоза, сметая не готовых к бою египтян. Левое крыло начало окружать рыцарей с фланга, гоня впереди них войска туркопольцев. Амальрик, услышав барабанный бой позади и по обеим сторонам от себя, отдал приказ отступать, прежде чем их окончательно не окружили.

Джайлсу Хобсону все это казалось концом света. Его оглушили лязг мечей и крики; его окружал океан беснующейся стали и вздымающихся облаков пыли. Он вслепую парировал и наносил удары, вряд ли осознавая, разрубает его клинок чью-то плоть или воздух. Где-то впереди двигались всадники, что-то торжествующе крича. Сквозь грохот сражения пробивался боевой клич Саладдина – «Яла-л-ислам!» – позднее прогремевший по всему миру. Сарацинский центр снова вступал в бой.

Внезапно давление ослабло, и равнина заполнилась бегущими людьми. Дикий вой прорезал лязг и грохот. Стрелы туркопольцев удерживали левое крыло сарацин лишь столько времени, сколько требовалось рыцарям, чтобы выскользнуть из сжимающихся тисков. Однако Амальрик, который отходил слишком медленно, оказался отрезанным вместе с горсткой рыцарей. Турки кружили вокруг него, торжествующе визжа и размахивая саблями. В замешательстве ряды закованных в железо воинов отступили, ничего не зная о судьбе своего короля.

* * *

Джайлс Хобсон, ошеломленный, ехал по полю и столкнулся лицом к лицу с Жискаром де Шатильоном.

– Собака! – прорычал рыцарь. – Мы обречены, но ты отправишься в ад раньше меня!

Его меч взмыл в воздух, но Джайлс уклонился в седле и схватил его за руку. Глаза толстяка были налиты кровью. Меч его был окровавлен, шлем смят.

– Твоя ненависть и моя трусость стоили сегодня победы Амальрику, – облизнув покрытые пылью губы, прохрипел Джайлс. – Теперь он сражается за свою жизнь; искупим же грехи, насколько это возможно.

Ярость угасла в глазах де Шатильона. Он развернулся кругом, взглянул на увенчанные перьями головы, кружившиеся вокруг горстки железных шлемов, и кивнул своему недавнему врагу.

Они вместе вступили в схватку. Их мечи свистели в воздухе, врезаясь в доспехи и кость.

Амальрик лежал на земле, придавленный подыхающей лошадью. Вокруг него бушевало сражение, в котором его рыцари умирали под сокрушительными ударами турецких клинков.

Джайлс скорее свалился, чем соскочил с седла, схватил короля и оттащил его в сторону. Мускулы толстого англичанина сводило от напряжения, с губ его срывался стон. Воин-сельджук, наклонившись с лошади, попытался нанести удар по непокрытой голове Амальрика. Джайлс рванулся вперед, принимая удар на собственную макушку; его колени подогнулись, из глаз брызнули искры. Жискар де Шатильон поднялся на стременах, держа меч в обеих руках. Клинок рассек кольчугу, заскрежетав о кость. Сельджук упал с разрубленным позвоночником.

Джайлс напрягся, поднял короля и перекинул его через свое седло.

– Спасайте короля! – Он не узнал в этом хрипе своего собственного голоса.

Жоффрей Фульше пробился к ним, нанося смертельные удары врагам. Он схватил поводья коня Джайлса; полдюжины шатающихся, окровавленных рыцарей сомкнулись вокруг обезумевшей лошади и ее бесчувственной ноши. В отчаянии они расчищали себе дорогу мечами. Сельджуки кружили позади них, падая под сокрушительными ударами клинка Жискара де Шатильона. Вот на него налетела волна диких всадников и мелькающих в воздухе лезвий. Люди падали с седел, хлынула кровь.

Джайлс поднялся с залитой кровью земли. Вокруг отчаянно били копыта, сверкали клинки. Он побежал среди лошадей, нанося удары в их брюхи, бока и ноги. Удар меча сбил шлем с его головы. Клинок Джайлса сломался о ребра сельджука.

Лошадь Жискара жутко заржала и осела на землю. Ее мрачный наездник поднялся; кровь вытекала из всех щелей его доспехов. Широко расставив ноги на пропитанной кровью земле, он продолжал работать своим громадным мечом, пока стальная волна не прокатилась над ним и его не скрыли из виду раскачивающиеся перья и встающие на дыбы кони.

* * *

Джайлс подбежал к украшенному пером цапли предводителю и схватил его за ногу. Удары осыпали его голову, погружая в огненную тьму, но он с тупым и мрачным упорством продолжал цепляться за ногу турка. Стащив противника с седла, он упал рядом с ним, сжимая его за горло. Потом удары копыт отбросили его в пыль. Он с трудом поднялся на ноги, отирая с лица кровь и пот. Вокруг него грудой лежали мертвые люди и мертвые лошади.

Он был почти оглушен, но все же различил в гудящей тишине знакомый голос. Подняв голову, он увидел Ширкуха, восседавшего на своем белом коне и смотревшего прямо на него. На бородатом лице Горного Льва сияла улыбка.

– Ты спас Амальрика, – сказал он, показывая на группу всадников в отдалении. Они догоняли отступающее войско; сарацины их не преследовали.

Рыцари отступали организованно – они потерпели поражение, но не были разбиты. Турки позволили им уйти невредимыми.

– Ты герой, Джайлс ибн Малик, – добавил Ширкух.

Джайлс опустился на труп лошади и уронил голову на руки. Он был настолько потрясен, что едва не рыдал.

– Я не герой и не сын короля, – ответил он Ширкуху. – Убей меня, и покончим с этим.

– Кто собирается тебя убивать? – спросил Горный Лев. – Я только что завоевал в этом сражении империю и с радостью выпью кубок вина в знак этого события. Убить тебя! Ради Аллаха, я и волоса не трону на голове столь отважного бойца и замечательного пьяницы. Ты должен прийти и выпить со мной в честь завоеванного королевства, когда я торжественно въеду в Эль-Кахиру.

  Дорога Боэмунда

Из-за густых курчавых облаков показалась луна, осветив тени деревьев серебристым сиянием, и человек метнулся в густые заросли, словно преследуемый охотниками зверь, что в страхе прячется от предательского света. Когда его ушей достиг звук подкованных копыт, он еще глубже забился в укрытие, стараясь не дышать. В тишине послышался сонный крик ночной птицы и ленивый плеск волн о далекий берег. Луна снова скрылась за наплывшим облаком, и в то же мгновение из-за деревьев на другой стороне небольшой поляны появился всадник.

Человек в кустах тихо выругался. Он мог различить лишь неясные очертания движущейся фигуры, а слышал лишь звяканье стремян и скрип кожи. Но вот луна снова выглянула из облаков. Облегченно вздохнув, человек выскочил на дорогу.

Лошадь с фырканьем поднялась на дыбы. С губ всадника сорвалось изумленное проклятие и в его руке сверкнуло короткое копье. Столь неожиданное появление незнакомца прямо под носом у его лошади не предвещало ничего хорошего для одинокого путника. Незнакомец был высок и мускулист, на нем не было ничего, кроме набедренной повязки, и его стальные мышцы отчетливо вырисовывались в лунном свете.

– Назад! Или я проткну тебя насквозь! – рявкнул всадник по-турецки. – Кто ты, во имя шайтана?

– Роджер де Коган, – ответил незнакомец на норманно-французском. – Говори тише. До войск мусульман не больше мили, и радом могут быть их разведчики. Это просто чудо, что тебя не схватили. Дальше у берега, в небольшой бухте под прикрытием высоких деревьев, спрятаны три галеры, и я видел там блеск оружия.

Всадник молча ждал продолжения, не опуская копья, но и не поднимая его вновь.

– Этой ночью я сбежал с галеры знаменитого пирата, араба Юсефа ибн Залима. Многие месяцы я провел на веслах, но теперь – свободен. Я знаю, он назначил здесь встречу; с какой целью – мне неизвестно. Он слишком боялся предательства со стороны турок, а потому встал на якорь за пределами бухты. А теперь он покоится на дне залива, ибо я разорвал свои цепи, тихо подкрался к нему, пока он дремал на носу, задушил его и поплыл к берегу. Всадник что-то проворчал, сидя на лошади прямо и недвижимо, подобно освещенной лунным светом статуе. Он был высокого роста, в серой кольчуге, не скрывавшей очертаний его мускулистых рук, и в стальном шлеме, небрежно сдвинутом на затылок. В полумраке хищные ястребиные черты его лица производили поистине жуткое впечатление.

– Думаю, ты лжешь, – сказал он на норманно-французском со своеобразным акцентом. – Хочешь сказать, ты галерный раб? С коротко подстриженными волосами и свежевыбритым лицом? И как осмелились галеры мусульман скрываться на европейском берегу, да еще столь близко от города?

– Ради всего святого, – с неприкрытым удивлением ответил беглец, – ты ведь не станешь сомневаться в том, что я христианин? Да, я пострижен и безбород, но ведь рыцарю не пристало выглядеть неряхой, даже в плену. Одним из пленных на галере был грек-брадобрей, и лишь сегодня утром я уговорил его постричь и побрить меня. Что касается второго твоего замечания, то всем известно: мусульмане рыщут по Босфору и Мраморному морю, когда им заблагорассудится. Однако мы рискуем жизнью, пока стоим здесь и болтаем. Подай мне стремя, и прочь отсюда.

– Не думаю, – пробормотал всадник. – Ты слишком много видел.

Резким сильным толчком он послал копье прямо в широкую грудь беглеца. Удар был неожиданным, и только инстинктивное движение спасло того от смерти. Копье со свистом пронеслось мимо, оцарапав кожу на плече, однако де Коган успел схватиться за древко и изо всех сил дернул его назад. Ярость вызванная подлым нападением, пробудила в нем жажду убийства.

В следующее мгновение всадник потерял равновесие и вылетел головой вперед из седла, прямо на грудь рыцарю. Вместе они рухнули наземь, в густые заросли. Небрежно надетый шлем всадника зацепился за ветку, слетел и упал в кусты. Лошадь фыркнула, в испуге метнулась к деревьям.

Рука в кольчужной перчатке схватилась за кинжал, однако де Коган оказался проворнее. Он отпрянул чуть в сторону, приподнялся над своим противником и схватил тяжелый камень, подвернувшийся ему под руку. Отточенный клинок блеснул в лунном свете, но прежде, чем он достиг цели, булыжник обрушился на покрытую кольчужным капюшоном голову.

Роджер почувствовал, как под его ударом хрустнул череп, но уже не мог остановиться. Одержимый яростью, он бил и крушил врага до тех пор, пока тот не застыл под ним бездыханный. Струйка крови, что медленно сочилась из-под металлической сетки, стекла на холодные пальцы победителя – лишь тогда сознание его прояснилось и боевой пыл исчез, словно с жаркой кровью врага впитался в сырую землю.

Роджер со стоном поднялся, отбросив в сторону камень, и взглянул на мертвеца. Ярость, испаряясь, дрожью пробежала по его телу; он всмотрелся в ястребиные черты поверженного, в замешательстве пожал плечами. Затем его осенила внезапная мысль – она была столь проста и ясна, что рыцарь удивился, почему она не пришла ему в голову раньше. Всадник появился со стороны лагеря мусульман. Вряд ли он мог проехать мимо него незамеченным. Значит, он был в самом лагере. Это означало, что его связывали с мусульманами некие отношения… Роджер снова пожал плечами. С тех пор как он прошел в авангарде войск Петра Отшельника вниз по Дунаю, он успел неплохо узнать обычаи Востока. Византийцы и мусульмане нередко вцеплялись друг другу в глотку, но иногда они втайне действовали совместно, что ставило европейцев в тупик. Однако Роджер никогда прежде не слышал о перебежчиках-крестоносцах – а этот человек носил доспехи крестоносца и явно не был византийцем.

Только крайняя необходимость заставила рыцаря раздеть мертвеца. Тот был чисто выбрит, а соломенного цвета волосы коротко пострижены. Судя по его внешности, он мог быть норманном, однако де Коган помнил его чуждый акцент. Поспешно облачившись в доспехи, рыцарь плотнее затянул пояс с мечом и, отыскав железный шлем, надел его на свои рыжие кудри. Все одеяние подходило ему так, словно было сделано нарочно для него. Неизвестный всадник и он сам были одного роста, одинаково широкоплечи и тонки в талии. Роджер положил ладонь на холодную рукоять длинного меча и вновь почувствовал себя человеком – впервые за несколько месяцев. Легкий звон ножен о кольчугу на бедре напомнил ему о том, что он снова сэр Роджер де Коган, рыцарь Креста, один из лучших воинов Англии.

Вокруг царила совершенная тишина, если не считать отдаленного щебета ночных птиц. Рыцарь поймал коня, что спокойно пасся на границе леса, вскочил в седло, и в этот момент долгие дни унижений и тяжкого труда свалились с его плеч, будто сброшенная мантия, оставив в душе лишь мрачную решимость посчитаться с поклонниками Магомета. Он холодно улыбнулся, вспомнив затихающий хрип бывшего хозяина – Юсефа ибн Залима, но лицо его вновь помрачнело, когда перед его мысленным взором возник иной образ – худое длинное лицо с высокомерной усмешкой на тонких губах. Принц Осман, сын Килиджа Арслана, Красного Льва Сельджуков. Да, сейчас призрак в остроконечном шлеме с пером цапли смеялся над ним, но рано или поздно должен был наступить день, когда его настигнет заслуженное возмездие. Сэр Роджер умел ждать – как и подобало истинному норманну, он отличался завидным терпением.

Копье рыцарь не тронул, но отстегнул висевший на седельной дуге щит и с привычной звериной осторожностью нырнул в тень деревьев, туда, куда он направлялся до неожиданного приключения. На щите не было никаких знаков, однако на груди кольчуги виднелась странная золотая эмблема – нечто вроде сокола, – явно выполненная в греческой манере.

Лес был пустынен и тих, ветер не долетал сюда со стороны моря; Роджер следовал вдоль берега, так близко от него, насколько это было возможно, прислушиваясь к отдаленному плеску волн. Местность была холмистой и неровной. Часа через три среди деревьев стали мелькать огни Константинополя, которые появлялись, если всадник поднимался на холмы, и исчезали, если он спускался в долины. По его подсчетам, ночь уже миновала четверть своего земного пути, когда он въехал на окраину города, раскинувшегося вдоль северного побережья бухты Золотой Рог.

Он миновал кварталы венецианских торговцев и других заграничных купцов, проехал по длинным унылым улицам, беспорядочно усеянным деревянными строениями, меж коих виднелись и богатые каменные дома. Однако, прежде чем он добрался до центра города, путь ему преградила стена, а стража у ворот окликнула его. Рука в кольчужной перчатке поднесла факел почти к самому его лицу, но прежде, чем он успел назвать себя, он увидел фигуру в черном бархате, которая склонилась со стены. Судя по всему, этот человек внимательно разглядывал его. Затем последовало несколько приглушенных слов по-гречески, и ворота распахнулись, чтобы пропустить его и тут же закрыться за ним. Он собирался уже двинуться дальше, но человек в черном устремился к нему и схватил коня за поводья.

– Свет, свет! – раздраженно крикнул незнакомец. – О чем вы думаете? Забыли распоряжения своего господина? Мануэль, отведи коня. Идем со мной, милорд Торвальд. Нет, погоди! Я бы не узнал тебя в этих западных доспехах и без бороды, если в не золотой сокол на твоей кольчуге. Однако кто-нибудь может оказаться прозорливее меня – возьми этот шелковый шарф и прикрой лицо.

Сэр Роджер взял шарф и обмотал его вокруг шлема, так что видны были лишь его стального цвета глаза. Конечно, его приняли за человека, которого он убил. Наверняка сейчас ему угрожала опасность, и все же, если в он назвал себя, ему угрожала бы опасность не меньшая. Имя «Торвальд» пробудило неясные воспоминания в мозгу норманна, и он инстинктивно коснулся рукояти меча на поясе.

Проводник вел его по узким пустынным улицам, и вскоре Роджер понял, что они находятся недалеко от причала, выдававшегося в пролив. Они остановились у приземистой каменной башни, очевидно реликвии более ранней и грубой эпохи. Кто-то выглянул через щель в двери.

– Открывай, дурак! – прошипел человек в черном. – Это Анджелус и господин Торвальд Разрушитель.

Скрипнули петли, дверь отворилась внутрь. Сэр Роджер последовал за проводником. Странные, нелепые мысли обуревали его в этот момент. Торвальд Разрушитель – вот как звали того человека, которого он забил камнем на лесной поляне. Ему приходилось слышать об этом норвежце, самом беспощадном воине Варангианской Стражи – банды наемников, убийц с севера. Он знал, что греки оказывали им поддержку; он видел их возле императорского дворца и помнил их шлемы с гребнями, алые накидки и золоченые кольчуги. Однако что мог делать капитан варангианцев ночью на пути меж городом и турецким лагерем? Почему он был облачен в доспехи крестоносца?

Роджер понял, что волею случая ступил в яму, полную змей, но до поры решил ничего не предпринимать. Он лишь плотнее прикрыл лицо шарфом и проследовал за своим проводником по короткому темному коридору в небольшую, слабо освещенную комнату. В большом, богато украшенном кресле кто-то сидел; сопровождающий поклонился ему почти до пола и вышел, закрыв за собой дверь. Рыцарь стоял, напряженно вглядываясь в полумрак. По мере того как его глаза привыкали к тусклому пламени свечей, фигура в кресле вырисовывалась все четче и ясней. Наконец Роджер разглядел, что это был невысокий коренастый человек, закутанный в простую накидку из темного атласа, скрывавшую всю прочую его одежду. Рядом на столе лежали маска и шляпа без перьев с опущенными полями, из чего следовало, что этот человек пришел сюда тайно, боясь быть узнанным. Взгляд рыцаря не отрывался от лица незнакомца: большие карие глаза, в коих светился живой ум, курчавая иссиня-черная борода, темные волосы, перетянутые над широким лбом золотистой лентой…

Сэр Роджер вздрогнул. Ради всего святого, в какой заговор, в какую интригу довелось ему ввязаться? В кресле перед ним сидел Алексис Комнен, император Византии.

– Ты явился довольно скоро, Торвальд, – сказал император.

Сэр Роджер не ответил, слишком занятый мыслями о том, какая же таинственная сила привела императора Востока из его прекрасного дворца с мраморными колоннами в темную башню на краю города.

– Посыльный не сообщил тебе, зачем я потребовал твоего присутствия?

Сэр Роджер наудачу покачал головой. Алексис кивнул.

– Я сказал ему лишь, чтобы он поторопил тебя. Мне хотелось бы знать: когда ты путешествовал среди корсаров Черного моря, они когда-либо подозревали, кто ты на самом деле?

Сэр Роджер снова покачал головой.

Алексис улыбнулся:

– Ты, как всегда, неразговорчив, старый волк! Это хорошо.

До сих пор ты следил за мусульманскими пиратами, однако сейчас у меня есть для тебя работа поважнее. Потому я и послал за тобой…

Торвальд, с тех пор как ты отправился к туркам на разведку, здесь побывало множество франков. Они пришли не так, как Петр Отшельник и Готье Сан-Авуар – толпы жалких нищих и мошенников. Они пришли с боевыми конями и фургонами, рыцарями и женщинами, лучниками, копьеносцами и воинами – одержимые жаждой вновь обрести Гроб Господень.

Первым пришел Хьюго из Вермандуа, брат французского короля. Он прибыл на корабле, вместе с несколькими помощниками. Я оказал ему королевские почести, богато одарил его и убедил поклясться мне в верности. Затем появились другие: Сен-Жиль из Прованса, Годфри из Буйона и его братья и этот дьявол Боэмунд. Все они поклялись мне в верности, кроме упрямого графа Прованского – но я его не боюсь. Все его мысли в Иерусалиме. Боэмунд – другое дело. Он готов перерезать горло святому Павлу ради удовлетворения собственного тщеславия.

Они захватили для меня Ниццу, но потом я выманил их оттуда, послав Мануэля Бутумитеса с целью тайного сговора с турками, и теперь в городе стоят мои солдаты. Сейчас войско движется на юг, к Палестине, и в горах Малой Азии Килидж Арслан перережет им всем глотки.

Император на миг прервался, словно некая важная мысль неожиданно посетила его, но затем продолжил:

– Не думаю, что им удастся одержать верх над Килиджем Арсланом, но по крайней мере, они нанесут ему достаточно серьезный удар для того, чтобы в ближайшие годы он больше не представлял для нас угрозы. Нет, я боюсь его куда меньше, чем этого дьявола, Боэмунда. Я хорошо помню, что лишь благодаря удаче я смог победить его двенадцать лет назад, когда он пришел сюда из Италии с Робертом Жискаром.

Торвальд, я послал за тобой потому, что нет такого человека к востоку от Дуная, который мог бы сравниться с тобой в искусстве владения мечом. Несмотря на тщательно разработанный план, Боэмунд буквально ускользнул у меня между пальцами! Среди корсаров ты был моими глазами и моим мозгом; теперь ты должен стать моим мечом. Твоя задача – проследить, чтобы Боэмунд не покинул поле битвы живым, когда Килидж Арслан выступит против франков. Не руби направо и налево, но направляй все свои удары на него! Таков мой приказ – что бы ни было, как бы ни повернулась судьба в бою, кто бы ни победил или проиграл, остался жив или погиб – убей Боэмунда!

Голос императора гулко отдавался в помещении, его темные глаза сверкали магнетическим блеском. Роджер так явственно ощущал исходящую от него энергию, что сердце, до того бившееся спокойно, ровно, теперь неистово затрепетало.

– Крестоносцы уже несколько дней в пути, – продолжал Алексис, – но они движутся медленно, поскольку их конница вынуждена идти наравне с повозками. Тебе будет легко проскользнуть мимо них и добраться до султана прежде, чем он вступит в битву. Тебе подобрали доброго коня – он уже на лодке. А лодка стоит у Зеленого Причала – Анджелус проводит тебя туда. На азиатском берегу тебя встретит Ортук-хан, которого называют Оседлавшим Ветер, и отведет к султану. Теодор Бутумитес с Годфрим… – Он внезапно замолчал, уставившись на шлем Роджера. – Ради святого Павла, – сказал он, – у тебя на кольчуге кровь, Торвальд. Ты ранен?