Текст книги "Врата империи. Сага вольных городов"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Над землей обетованной навис призрак смерти, но если мы встретим ее в нашем путешествии, это будет ничуть не менее славно, чем столкнуться с ней лоб в лоб на поле битвы! Мы мчимся на восток, дьявол знает за какой смертью!

Солнце едва село, когда ретивый слуга Кагала, преданно следовавший за своим господином на протяжении всех его полных опасностей путешествий, пробравшись через пролом в стене, помчался к Иордану, безудержно нахлестывая своего пони. Жизнь была ему дороже, чем сумасшедшие планы хозяина.

Когда в небе замерцали первые звезды, Рено и рыжий Кагал спустились верхом со склона во главе отряда хорошо вооруженных людей. Это были закаленные в боях молчаливые воины, рожденные большей частью на земле обетованной, и несколько ветеранов Нормандии и Рейнланда, которые последовали за своими лордами в Святую землю и остались там. Они были одеты в кольчуги и стальные шлемы, у каждого имелся небольшой легкий щит. Они ехали на резвых арабских скакунах и выносливых турецких жеребцах да к тому же вели за собой множество прекрасных коней, захваченных однажды в набеге. Кстати, именно после этого набега в уме Рено и родился план нападения на Шахазар.

Д'Иблен давно усвоил урок, преподанный Востоком: секрет успеха любого военного предприятия в быстроте и в том, какой конь под тобой. И все же он понимал, как рискованно, почти неосуществимо то, что он задумал. Да, Кагал и Рено отправились в страну, где непрестанно кружили грифы.

4

Бородатый часовой на башне, возвышавшейся над воротами Эль-Омада, прищурив глаза, пристально вглядывался вдаль. Далеко на востоке появилось облако пыли, в коем то появлялась, то вновь исчезала черная точка. Араб без труда догадался, что это едет одинокий всадник на загнанном коне. Он дал сигнал тревоги, и спустя мгновение рядом с ним появились еще несколько стражников, державших наготове луки и копья. Они следили за приближавшейся фигурой с тем напряжением, какое бывает у людей рожденных для междоусобных войн и набегов.

– Какой-то франк, – сказал один из них. – Скачет на издыхающей кляче.

Они внимательно смотрели, как всадник, окутанный облаком пыли, медленно приближался, пока наконец не достиг ворот Эль-Омада. Самый молодой стражник вскинул лук, но резкое слово, произнесенное первым часовым, остановило его. Франк у ворот то ли слез, то ли свалился со своего ослабевшего коня, шатаясь, подошел к воротам и несколько раз постучал.

– Клянусь Аллахом, – удивленно воскликнул бородатый часовой, – назареянин сошел с ума! – Он наклонился вниз и крикнул: – Эй, покойник! Что тебе надо у ворот Эль-Омада?

Франк взглянул наверх воспаленными глазами. Его лицо заострилось и потемнело под палящими ветрами пустыни, кольчуга побелела от пыли, а губы потрескались и запеклись.

– Открой ворота, собака, иначе тебе придется плохо! – с трудом произнес он.

– Это же Кагал-малик – рыжий король. Люди называют его безумным, – прошептал лучник. – Он ехал верхом вместе с лордом Рено, как сказали пастухи. Не упускайте его из виду, пока я не схожу за шейхом.

– Тебе, должно быть, жить надоело, назареянин, – сказал первый часовой, – если ты пришел к воротам своего врага.

– Сходи за хозяином замка, собака! – рявкнул кельт. – Я не разговариваю со слугами, а мой конь умирает.

Наконец среди стражников замаячила высокая фигура шейха Сулеймана ибн Омада.

– Клянусь Аллахом, это какая-то ловушка! – воскликнул он. – Назареянин, что тебе здесь надо?

Кагал облизал почерневшие губы сухим языком.

– Когда бегут дикие собаки, пантера и бык спасаются вместе, – сказал он. – Смерть несется с востока как на мусульман, так и на христиан. Я приехал предупредить тебя – позови своих слуг и заставь их как следует запереть ворота, иначе следующий восход солнца ты будешь встречать среди обуглившихся руин твоего замка. И еще… Я призываю тебя оказать гостеприимство подвергшемуся опасности путешественнику – мой конь умирает.

– Это не ловушка, – пробормотал шейх в бороду. – Франк говорит правду. На востоке уже началось разрушение, и кто знает, монголы, может быть, уже близко…

Он чуть повернул голову к стражникам и повелительно крикнул:

– Откройте ворота, собаки, и впустите его!

Кагал, пошатываясь, ввел своего измученного коня в открытые ворота, и первые же его слова вызвали среди арабов уважение.

– Позаботьтесь о моем коне… – пробормотал он и опустился на землю, закрыв лицо руками.

Раб принес ему кувшин воды. Жадно выпив все до капли, Кагал поставил пустой сосуд на землю и тут только увидел, что шейх спустился с башни и стоит перед ним. Острым взглядом Сулейман окинул кельта с головы до ног, отметив про себя и следы усталости на его лице, и пыль, покрывавшую доспехи, и свежие вмятины на шлеме и щите. Край ножен был покрыт черной запекшейся кровью, что говорило о том, что путник убирал меч, не тратя времени на то, чтобы вытереть его.

– Ты много сражался и быстро убежал, – заключил Сулейман.

– Да, клянусь всеми святыми. – Кагал хрипло рассмеялся. – Я бежал ночь и день и снова ночь без отдыха. Этот конь уже третий, который пал подо мной.

– От кого ты бежишь?

– От орды, которая, должно быть, появилась из самого пекла ада! Дикие всадники в высоких меховых шапках и с волчьими головами на своих знаменах.

– Аллах иль Аллах! – воскликнул Сулейман. – Хорезмийцы! Они летят впереди монголов!

– Сдается мне, они убегают от какой-то более мощной орды, – отозвался Кагал. – Позволь мне быстро рассказать тебе всю историю. Мы вместе с сиром Рено и всеми его людьми отправились на восток в поисках сказочного города Шахазара…

– Так вот каков был предмет поисков! – прервал его Сулейман. – Что ж, я собирался уничтожить это разбойничье гнездо, когда пастухи сообщили мне, что разбойники умчались в ночи, словно воры. Я мог бы погнаться за ними, но понял, что христианский поход на восток не приведет их ни к чему, кроме погибели, – и никто не может изменить волю Аллаха.

– Да, – горько усмехнулся Кагал. – Мы мчались на восток к нашей погибели, как люди слепо мчатся прямо навстречу урагану. Мы проложили себе путь через земли курдов и пересекли Евфрат. За ним далеко к востоку мы увидели дым и пламя и кружение множества грифов; Рено сказал, это турки сражаются с ордой, но мы не встретили беженцев, и тогда я этому удивился. Но теперь – теперь не удивляюсь. Убийцы накатили на них подобно внезапной штормовой волне; никому не удалось спастись бегством. Как люди, несущиеся во сне навстречу смерти, мы ворвались прямо в обрушившийся ураган: неожиданный топот копыт по горному хребту – и они навалились на нас. Их были сотни – стая всадников, скачущих с разведкой впереди орды. Никакой возможности убежать не было. Все наши погибли там же, где остановились.

– А сир Рено? – спросил шейх.

– Погиб, – махнул рукой Кагал. – Я видел кривое лезвие, раскроившее его шлем и его череп.

– Будь милостив, Аллах, и спаси его душу от адского огня неверных! – набожно воскликнул Сулейман, еще вчера клявшийся убить беспокойного соседа.

– Он дрался как лев, и десятки шакалов полегли от его меча, – мрачно отозвался кельт. – Клянусь Богом, язычники валились будто переспелые зерна под копыта лошадей, прежде чем пал последний из наших людей… Мне одному удалось прорубить себе путь назад.

Шейх, закаленный в боях и походах, мысленно представил себе эту картину: скачущие с дикими криками всадники в меховых одеждах и Рыжий Кагал, промчавшийся словно ветер смерти через этот водоворот сверкающих лезвий, с мечом, звенящим в его руке.

– Мне удалось оторваться от преследователей, – устало продолжал Кагал, – и когда я миновал холм, то оглянулся назад и увидел огромную черную массу, что надвигалась как саранча, оглашая все вокруг звоном и грохотом своих литавр. Когда мы ехали через земли турок, они бросились в погоню за нами, и теперь пустыня была наводнена всадниками; но восток уже пылал, так что у них не было времени охотиться за мной одним. Они столкнулись с более сильным врагом, поэтому мне и удалось вырваться и от них.

Мой конь упал подо мной, но я украл жеребца из стада, которое охранял турецкий мальчишка. Когда и тот конь не смог нести меня, я отобрал лошадь у странствующего курда – он подъехал ко мне с явным намерением ограбить умирающего странника. И теперь я говорю тебе, носителю славного прозвища Страж Тропы: берегись, иначе эти демоны с востока проскачут на своих конях по руинам твоего замка так же, как скакали они по телам убитых турок. Я не думаю, что они будут осаждать твою крепость – они подобны голодным волкам в степи; они сметают все на своем пути; они летят на своих конях быстрее ветра; они перешли через Евфрат. Позади меня прошлой ночью небо было красным, что твоя и моя кровь. Если они продвигаются так же быстро, как скакал я, они должны быть уже близко.

– Что ж, пусть подойдут, – мрачно отозвался араб. – Эль-Омад выстоял против назарян, против курдов и турок – за сотню лет ни один враг не вступил на эту землю. Малик, наступило время, когда христиане и мусульмане должны подать друг другу руки. Благодарю тебя за предупреждение и прошу принять участие в обороне моей крепости.

Однако Кагал помотал головой:

– Тебе не понадобится моя помощь, а у меня есть другое дело. Я загнал трех прекрасных скакунов вовсе не для того, чтобы спасти собственную шкуру. Я должен скакать дальше: там, впереди, на пути этих дьяволов Иерусалим с его разрушенными стенами и малочисленной стражей.

Сулейман побледнел и потеребил бороду.

– Эль Кадс! Эти языческие собаки будут убивать всех подряд, не спрашивая веры, и осквернят святые места!

– Вот потому, – Кагал поднялся, – я должен предупредить их. Кочевники продвигаются вперед так стремительно, что ни одно слово о них не успеет достигнуть Палестины. Только я один могу успеть. Дай мне свежего коня и отпусти скорей.

– Ты уже выполнил все, что было в твоих силах, – возразил Сулейман. – Еще час такой скачки, и ты в изнеможении свалишься с седла. Вместо тебя я отправлю одного из своих людей…

Кагал покачал головой:

– Это мой долг. Я посплю часок – один маленький часок ничего не изменит. А потом поскачу дальше.

– Иди в мою спальню, – предложил Сулейман, но упрямый кельт помотал головой.

– Вот что до сих пор служило мне постелью, – сказал он, обессиленно опустился на траву, накрылся плащом и в крайнем изнеможении сразу заснул глубоким крепким сном.

Ровно через час он проснулся, хотя никто и не думал его будить. Перед ним поставили еду и вино, и он торопливо поел. Его лицо по-прежнему было изможденным и осунувшимся, с заостренными чертами, но за время короткого отдыха в золотоволосом короле вновь появились какие-то скрытые запасы выносливости. Будучи словно сделанным из железа в этот железный век, он добавил к своей физической силе и крепости огромную внутреннюю энергию, которая заставляла его делать невозможное, превозмогать самого себя.

Когда он выезжал из ворот крепости, раздался крик стражника. Тот, стоя на стене, показывал на восток, туда, где в жаркое голубое небо поднимался столб черного дыма. Шейх Сулейман поднял руку в прощальном приветствии. Кагал пустил коня в галоп и помчался к Иерусалиму.

Бедуины в своих черных войлочных покрывалах изумленно смотрели на него; пастухи, пасшие свои стада, застывали на месте от его крика. Там, где он пролетал на своем скакуне, за его спиной слышался стук копыт и бряцанье доспехов, тревожные крики и снова стук копыт – встревоженные люди метались в поисках надежного укрытия.

5

Заходила луна, когда Кагал в зыбком звездном свете переплывал спокойные воды Иордана. Когда первые лучи солнца позолотили купола Святого города, загнанный конь упал под кельтом возле ворот на дороге в Дамаск. Кагал поднялся на ноги и, полумертвый от усталости, подойдя к воротам, громко окликнул стражников. На него с любопытством посмотрели мирные сирийские путники, ожидавшие, когда их впустят в город.

Из ворот вышел бородатый фламандский солдат с пикой. Кагал снял с его пояса фляжку с вином и залпом осушил ее.

– Веди меня к патриарху, – хрипло выдохнул он. – Гибель несется к Иерусалиму на быстрых конях!

У людей, слышавших это, вырвался крик удивления и испуга. Кагал обернулся, и… ужас перехватил его горло. На востоке пылало пламя, поднимались клубы дыма – знаки приближения гибельной орды.

– Они перешли через Иордан! – в бессильном отчаянии воскликнул он. – Святые угодники, могут ли люди, рожденные женщинами, скакать так быстро? Они летят впереди ветра, и будь проклята моя слабость, из-за которой я потерял целый час…

Он осекся, взглянув на полуразрушенные городские стены. Конечно, город был обречен, и лишний час не смог бы ничего изменить.

В сопровождении солдата Кагал шел по городским улицам и видел, что страшная весть распространяется по городу подобно пожару. Куда-то бежали с причитаниями евреи в голубых одеждах; женщины на улицах и на балконах с воплями заламывали руки. Высокие сирийцы, погрузив свои пожитки на ослов, устремились к западным воротам, возле которых беспорядочно толпился народ. Город наполнился стенаниями и криками ужаса перед лицом поднимавшейся на востоке страшной угрозы. Люди не задумывались о том, что нужно орде; смерть есть смерть, от чьих бы рук она ни наступила…

Кагал застал патриарха растерянным и подавленным. И в самом деле, как можно было надеяться защитить город без стен с горсткой солдат? Он был готов отдать свою жизнь, но сделать что-то еще не мог. Муллы созывали правоверных, и впервые за всю историю мусульмане и христиане должны были объединить свои силы и встать на защиту города, который почитали святым и те, и другие. На улицах Иерусалима словно бурлили реки – народ стекался в мечети и соборы, громко призывая Иегову и Аллаха; люди просили у небес чуда, которое спасло бы Святой город. Но в безмятежном голубом небе над Иерусалимом не появился сверкающий меч. Только на востоке по-прежнему поднимались столбы дыма и пламени, а вскоре стали видны клубы пыли под копытами всадников.

Патриарх собрал свое немногочисленное войско, состоявшее из стражников, рыцарей, вооруженных пилигримов и мусульман, возле ворот, открывавшихся в сторону Дамаска. Бесполезно было бы выставлять людей на защиту разрушенных стен, а на дороге они смогут встретить орду и отдать свои жизни – пусть без всякой надежды на спасение, но и без страха.

Кагал, позабыв о своей слабости, в лихорадочном возбуждении перед предстоящей битвой ехал позади патриарха на большом рыжем жеребце. Увидев поблизости высокого широкоплечего человека на изящной гнедой турецкой лошади, он радостно воскликнул:

– Гарун, клянусь всеми святыми!

Тот повернулся к нему, и Кагала одолело сомнение. Гарун ли перед ним? На солдате были кольчуга и заостренный турецкий шлем, в руке он держал небольшой круглый щит, на его поясе висела длинная широкая сабля, намного тяжелее обычных мусульманских сабель. Кроме того, Кагал помнил, что Гарун был гладко выбрит, а у этого солдата над верхней губой курчавились усы, как у самого настоящего турка. Но лицо его очень напоминало лицо Гаруна – те же угловатые резкие черты, тот же пронзительный взгляд синих глаз…

– Ради всех святых, Гарун, – растерянно и вместе с тем обрадованно сказал Кагал, – как ты здесь оказался?

– Да проклянет меня Аллах, если я когда-нибудь назывался Гаруном, – ответил воин глубоким низким голосом. – Я солдат Акбар и пришел в Эль Кадс вместе с пилигримами. Ты меня с кем-то спутал.

Голос не был похож на голос Гаруна, но Кагал мог бы поклясться, что нигде в мире не найти других таких запоминающихся глаз. Он пожал плечами:

– Ну, неважно. Куда ты направляешься?

– В холмы! – ответил солдат. – Мы никому не принесем пользы, умерев здесь, так что лучше иди со мной. По облакам пыли видно, что на нас движется целая орда.

– Удрать и даже не попытаться сопротивляться? Я к этому не привык, – с достоинством ответил кельт. – Иди, если ты боишься.

В ответ Акбар громко выругался:

– Клянусь Аллахом, лучше положить голову под ступню слона, чем назвать меня трусом! Я буду защищать свою землю до последнего дыхания, не хуже любого назарянина!

Кагал в раздражении отвернулся от своего собеседника. Несмотря на гнев, который вызвали у Акбара его слова, ему показалось, что в глазах солдата мелькнула какая-то затаенная мысль. Впрочем, Кагал тут же забыл о нем. Над Иерусалимом стоял вопль – беспомощные люди в своих домах стенали в ожидании неминуемой гибели. Орда приближалась, и всадников уже можно было разглядеть.

В небеса возносился звон литавр; земля дрожала под копытами лошадей. Безудержное стремительное продвижение орущих дьяволов ошеломляло их жертвы. Эти варвары, обитавшие в степях дальней Азии, двигались впереди монголов, подобно тому как пушок семян чертополоха летит впереди ветра.

Напоенные кровью покоренных племен, они мчались к Иерусалиму, откуда к богам неслись, но не достигали их, отчаянные молитвы тысяч коленопреклоненных людей.

Кагал снова увидел тех жутких всадников. Пока он, изнуренный, гнал коня к Святому городу, только в воспоминаниях его хранился их суровый вид: на стройных высоких конях широкоплечие всадники в волчьих шкурах и в кольчугах – смуглые скуластые лица, глаза, как у бешеных собак, свирепые взгляды из-под высоких меховых шапок или остроконечных шлемов; знамена с головами волков, пантер и медведей.

Сокрушительным потоком пронеслись они по дороге на Дамаск, вздыбливая коней; они перескакивали через разрушенные стены, толпились в воротах. Лавиной смели они малочисленных защитников города и затем по их телам, не встречая более никакого сопротивления, двинулись в обреченный город.

Красный дьявол правил сейчас бал на улицах Иерусалима, по которым в ужасе бежали, пытаясь спастись, старики, женщины и дети. С криками, подобными волчьему вою, дикари валили несчастных с ног, топтали их копытами своих коней, поднимали детей на пиках. Потоки крови лились в сточные канавы. Загорелые окровавленные руки срывали одежды с кричащих девушек, выламывали двери и разбивали окна, за которыми пытались укрыться насмерть перепуганные люди. Дикари захватывали все мало-мальски ценное, что удавалось найти в домах, и крики и стенания их жертв, коих пытали огнем и мечом, стремясь заполучить богатую добычу, поднимались к небесам. Смерть простерла свои крылья над Иерусалимом, и люди богохульствовали, умирая.

Первая волна этого стремительного и безудержного нападения отбросила уцелевших защитников вглубь города. Оттесненный от ворот Рыжий Кагал оказался на узкой аллее, куда вышвырнуло его коня, как вышвыривает на берег волна бревна сплавного леса. Он потерял из виду патриарха и был почти уверен, что тот лежал теперь бездыханным возле дамасских ворот.

Меч Кагала был в крови по самую рукоятку; душа его горела пылом битвы; всем его существом владели ныне только ярость и ужас от криков, доносящихся до него со всех сторон.

– Я должен умереть возле Гроба Господня! – выкрикнул он и, пришпорив коня, понесся вскачь по аллее. Он пересек узенькую кривую улочку и выехал на улицу Скорби, по которой наперерез ему скакал кочевник, держа над головой обнаженную саблю, малиновую от крови. Меч Кагала вознесся как солнечный луч, и голова кочевника слетела с плеч. У кельта вырвался торжествующий возглас.

Подобно ветру к нему подлетел еще один всадник, и Кагал узнал Акбара. Солдат крикнул, осаживая коня:

– Ну что, сэр, ты все еще собираешься принести в жертву обе наши жизни?

– Твоей жизнью распоряжаешься ты, а моя принадлежит мне! – прорычал Кагал. Его глаза пылали яростью.

С соседней улицы выехал отрад всадников. Возле Гроба Господня они спешились, выкрикивая что-то на своем варварском языке и разбрызгивая по святым камням кровь со своих кривых сабель. На мгновение перед глазами Кагала от гнева все поплыло в красном тумане, но в следующий вздох он уже обрушился на врагов. Его свистящий меч не разбирал, где щит, а где шлем – он срубал головы и раскраивал черепа, и варвары падали один за другим под его ударами. Но даже в бешеной ярости Кагал помнил, что он не один. Акбар крушил врагов бок о бок с кельтом, тяжелая сабля в его руке разрубала кольчуги и переламывала кости.

Через несколько мгновений возле Гроба Господня лежала гора окровавленных тел. Кагал отъехал назад и тряхнул головой, чтобы разогнать красный туман перед глазами. Акбар проревел что-то на незнакомом языке и крепко обнял кельта за плечи.

– Хо, богатыр! – проревел он, и теперь у Кагала не осталось никаких сомнений – перед ним был Гарун. – Клянусь Эрликом, ты геройски дерешься! Но надо уходить отсюда, малик. Ты принес обильную жертву твоему Богу, и едва ли он теперь накажет тебя за то, что ты спасешь свою жизнь. Клянусь громом Аллаха, нам не справиться с десятком тысяч!

– Уходи, – ответил Кагал, стряхивая капли крови со своего меча. – Я умру здесь.

– Ну что ж, – рассмеялся Акбар, – если ты хочешь за бесценок отдать свою жизнь здесь, так это твое дело! Может быть, небеса и будут благодарны тебе за это. Но едва ли тебя вспомнят добрым словом твои братья, когда варвары внезапно нападут на них! Все наши всадники перебиты, спаслись только мы с тобой. Кто расскажет о нашествии франкским баронам?

– Ты прав, – коротко отозвался Кагал. – Веди меня.

Они повернули коней и пустили их в галоп вниз по улице как раз в тот миг, когда с верхнего ее конца донеслись яростные крики кочевников. За разрушенной стеной Кагал оглянулся и увидел вздымавшиеся в небо языки пламени. Он бросил поводья и закрыл лицо руками.

– Великий Боже! Они подожгли Гроб Господень!

– И осквернили мечеть Эль Аксы, я в этом не сомневаюсь, – угрюмо отозвался Акбар. – То, что написано в заповедях, должно было случиться, и никому не удастся избежать своей судьбы. Все на свете уходит, уходит даже Святая Святых.

Потрясенный Кагал покачал головой. Они ехали мимо рыдающих беженцев, те хватали их за стремена, но сердце Кагала затвердело. Раз уж он должен предупредить баронов, он не может позволить себе задержаться даже для того, чтобы помочь беспомощным и несчастным людям.

Но вот не слышно стало за спиной криков и звона стали, только облако дыма поднималось над разграбленным и поверженным в прах городом среди холмов, наполняя душу леденящим ужасом.

Акбар неожиданно усмехнулся.

– Клянусь Аллахом, – воскликнул он, поправляя луку седла, – эти кочевники здорово дерутся! Они скачут на конях, как татары, и убивают, как турки! Я должен был бы стать их предводителем! Я должен был бы сражаться среди них, а не против них.

Кагал ничего на это не ответил. Его странный спутник напоминал ему фавна, некое сверхъестественное существо, готовое осмеять все человеческое.

И тут Акбар жестко произнес:

– Здесь наши пути расходятся, малик. Твой путь лежит в Аскалон, а мой – в Эль Каира.

– Почему в Каир, Акбар, или Гарун, или как там на самом деле тебя зовут? – спросил Кагал.

– Потому что у меня еще есть дело к этому уроду, к Байбарсу, унеси дьявол его душу! – прорычал Акбар и рассмеялся громовым смехом.

Спустя несколько часов бешеной скачки по безлюдной пыльной дороге Кагал встретил путников – стройного рыцаря, полностью облаченного в доспехи, в шлеме с опущенным забралом, и его слугу – карлика с круглой рыжей бородой, в кольчуге и рогатом шлеме, с тяжелым боевым топором в руках. Какое-то неясное воспоминание шевельнулось в душе Кагала при виде этого сурового лица с грубоватыми чертами, и он придержал коня.

– Скажи мне, путник, где я мог видеть тебя раньше?

На него спокойно взглянули холодные глаза.

– Клянусь Одином, я не знаю этого. Мое имя Вулфгар Ют, а это мой господин.

Кагал взглянул на молчавшего рыцаря. Сквозь прорези забрала на него посмотрели затуманенные глаза… Великий Боже! Кагал вздрогнул под этим взглядом, мысли вихрем закружились в его голове; в замешательстве он подался вперед, пытаясь проникнуть взглядом за опущенное забрало. Рыцарь отшатнулся и почти по-женски взмахнул рукой. Краска прилила к лицу кельта.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он. – Я повел себя непозволительно.

– Мой господин дал обет не разговаривать и не открывать лица до тех пор, пока он не исполнит наложенную на него епитимью, – ответил вместо рыцаря слуга. – Он известен как Рыцарь в Маске. Мы едем в Иерусалим.

Кагал печально покачал головой:

– Туда теперь нет пути для христианина. Полчища степных дикарей ворвались в город, и Святая Святых обратилась в груду дымящихся развалин.

Рот юта открылся сам собой.

– Иерусалим захвачен дикарями? – пробормотал он. – Но, добрейший сэр, этого не может быть! Как мог Господь допустить, чтобы Его Святой город попал в лапы нечестивцев?

– Не знаю, – горько ответил Кагал. – Неисповедимы пути Господни, и воля Его недоступна моему пониманию. Но на улицах Иерусалима проливается кровь Его людей, и сам Гроб Господень почернел в дыму и пламени.

Ошеломленный ют, теребя свою рыжую бороду, взглянул на господина, неподвижно сидевшего в седле.

– Великий Один, – растерянно сказал он, – что же нам теперь делать?

– Вам остается только одно, – ответил Кагал. – Возвращайтесь в Аскалон и расскажите об этой беде. Я сам собирался туда, но если вы сделаете это за меня, то я отправлюсь на поиски Уолтера де Бриена. Расскажите сенешалю Аскалона, что Иерусалим захвачен дикими степными кочевниками; их около десяти тысяч. Пусть готовится к войне. И пусть ваши кони несут вас быстрее ветра.

С этими словами Кагал повернул коня и направился к Яффе.

6

В Рамлахе Кагал нашел Уолтера де Бриена, погруженного в размышления возле гробницы святого Георгия в Белой мечети. Уставший до изнеможения кельт коротко и скупо рассказал о случившейся беде. Его губы почернели и запеклись, говорить ему было трудно. Почти бесчувственного Кагала привели в дом и уложили спать. Он проспал почти целый день.

Когда он пробудился, город был уже пуст. Охваченные ужасом жители Рамлаха, наспех похватав кое-что из пожиток, устремились по дороге к Яффе, причитая что-то о наступлении конца света. Сам Уолтер де Бриен поскакал на север, оставив с Кагалом одного воина, чтобы тот передал кельту просьбу де Бриена следовать за ним в Акру.

Кагал ехал по опустевшим улицам, и эхо разносило цокот копыт его жеребца. Золотоволосый король чувствовал себя призраком в мертвом городе. Западные ворота были распахнуты, возле спущенных флагов валялись копья, будто стража, побросав оружие, в панике разбежалась.

Конь нес Кагала по равнине, поросшей пальмами и фиговыми деревьями, и вскоре кельт увидел толпы бредущих по дороге людей. Они сгибались под тяжестью поклажи и стонали от жажды и усталости. Увидев всадника, люди завопили от страха, будто бы на них напали убийцы. Отмахиваясь от них, Кагал пытался пробраться сквозь толпу. Он не сомневался в том, что кочевники направляются к морю и скоро окажутся возле Рамлаха, но, обернувшись, не увидел на горизонте привычного уже облака пыли от конских копыт.

Он свернул с дороги на Яффу, заполненную толпами народа, и помчался на север. Впереди него, подобно лесному пожару, неслась весть о дикой орде, надвигавшейся с востока. Деревни и маленькие городки пустели, жители поспешно перебирались в прибрежные города или прятались за стенами крепостей на холмах. Христианский мир обетованной земли повернулся спиной к морю, а лицом на восток, встречая приближавшуюся с каждым часом угрозу.

Кагал въехал в Акру, когда там уже собирались немногочисленные силы – рыцари в поношенных кольчугах и помятых доспехах и бароны со своими воинами. Султан Дамаска Измаил разослал повсюду своих гонцов, дабы всех призывали к союзу, и везде без колебаний принимали этот призыв. Со всех концов страны мчались сюда из своих огромных мрачных замков рыцари святого Джона, тамплиеры в красных шлемах со всклокоченными бородами – угрюмые молчаливые сторожевые псы земли обетованной.

Оставшиеся в живых после страшной резни жители Иерусалима продолжали двигаться к Аскалону и Яффе – жалкая горстка измученных и насмерть перепуганных людей, которым удалось избежать огня и меча и чудом уцелеть в кровавой бойне.

Они рассказывали страшные вещи. Семь тысяч христиан, главным образом женщин и детей, погибли мучительной смертью во время набега кочевников; Гроб Господень почернел от огня и дыма; алтари во всем городе были разрушены, а святыни осквернены. Мусульмане страдали не меньше христиан.

Среди беженцев оказался и патриарх – его спас от гибели безымянный германский воин, скрывавший страшную рану до тех пор, пока вдали не показались стены Аскалона. Тогда он сказал: «Господин мой, там видны башни Аскалона, и теперь я тебе больше не нужен. Сейчас я лягу и буду спать, потому что я очень устал» – и испустил дух на пыльной дороге.

Пришла весть и о кочевниках. Они не задержались надолго в разрушенном и разграбленном городе, а направились дальше к югу, через пустыню на Газу, где разбили лагерь, наконец остановившись после долгого похода. С юга долетали самые разные противоречивые толки, и де Бриен позвал к себе Кагала.

– Славный рыцарь, – сказал барон, – мои разведчики сообщают мне, что из Египта движется войско мамелюков. Их цель очевидна – они хотят захватить оставленный кочевниками город. Но вот что самое главное – ходят толки о союзе между мамелюками и кочевниками. Если это действительно так, то на нас могут напасть с тыла, пока мы готовимся к сражению с ордой, и мы не сможем выстоять против натиска двух войск с двух сторон. Жители Дамаска проклинают кочевников за то, что те осквернили их святыни, – как мусульмане, так и христиане. Но эти мамелюки родственны туркам по крови, и кто знает, что на уме у Байбарса, их предводителя?

Дорогой Кагал, ты можешь отправиться к Байбарсу для переговоров? Ты своими глазами видел разрушение и разграбление Иерусалима и сможешь рассказать ему правду о том, как нечестивые осквернили Эль Аксу так же, как и Гроб Господень. В конце концов, он ведь мусульманин. По крайней мере, узнай, собирается ли он заключить союз с этими дьяволами. Завтра, когда вперед выступят отряды Дамаска, мы двинемся на юг, чтобы встретить врага прежде, чем он пойдет на нас. Скачи впереди войска под флагом перемирия и возьми с собой столько людей, сколько тебе нужно.

– Дай мне флаг, – сказал Кагал. – Я поеду один.

Он выехал из лагеря еще до заката, безоружный и с флагом перемирия. Только боевой топорик висел на луке седла для защиты от разбойников, не признававших никаких флагов. Он скакал по опустошенной, почти вымершей земле, спрашивая дорогу у странствующих арабов, которые знали все, что происходило вокруг. Миновав Аскалон, Кагал узнал, что мамелюки пересекли Джи-фар и встали лагерем к юго-востоку от Газы. Близость к кочевникам сделала его осторожным, и он свернул к востоку, чтобы избежать нежелательных встреч с разведчиками нечестивых. Он не доверял обманчивой тишине и зорко смотрел по сторонам.