Текст книги "Конан из Киммерии"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

2

Джихангир Аджа, властитель Хоарезма и хранитель прибрежной границы, вновь пробежал глазами богато украшенный пергаментный свиток с павлиньей яркой печатью и сардонически хмыкнул.

– Ну? – с грубоватой прямотой спросил его советник Газнави.

Джихангир пожал плечами. Это был красивый мужчина, для которого превыше всего была его гордыня. Родовитость и высокое положение давали ему все основания для спеси.

– Терпение царя подходит к концу, – сказал он. – В собственноручном послании он в резких выражениях сетует на то, что изволит называть моими неудачами в охране границы. Клянусь Таримом, если я не сумею нанести удар по этим степным разбойникам, в Хоарезме будет новый правитель.

Газнави в раздумье теребил свою посверкивающую сединой бороду. Ездигерд, царь Тураиа, был могущественнейшим монархом на свете. В его дворце, расположенном в огромном портовом городе Аграпуре, хранились богатства, награбленные по всему миру. Его флотилии боевых галер под пурпурными парусами превратили Вилайет в Гирканское озеро. Темнокожий народ Заморы платил ему дань так же, как и восточные провинции Кофа. Далеко на запад, вплоть до Шушана, его правлению покорились шемиты. Его армии переходили границы Стигии на юге и внедрялись в снежные просторы Гипербореи на севере, неся опустошение и разорение. Его конники на западе предавали огню и мечу Бритунию, и Офир, и Коринфию и даже добирались до границ Немедии. Его меченосцы в золоченых шлемах попирали врагов копытами своих лошадей, и по его приказу исчезали в пламени крепости и укрепленные города. На затоваренных невольничьих рынках Аграпура, Султанапура, Хоарезма, Шадизара и Хорусуна женщины продавались за три маленькие серебряные монеты – блондинки Бритунии, рыжеволосые стигийки, темноволосые заморийки, чернокожие кушитки и шемитки с оливковой кожей. Однако в ю время как летучие конницы опрокидывали армии в дальних краях, на самых границах государства наглые проходимцы обирали его владения своими кровавыми и запятнанными копотью пожарищ руками.

В просторных степях между морем Вилайет и границами самых восточных хайборийских царств возникла новая народность. Ее начало было положено скрывающимися от правосудия преступниками, сборищем опустившихся людей, беглых рабов и воинов-дезертиров. На счету этих изгоев было много преступлений, они сошлись здесь из разных стран, некоторые родились в степях, другие бежали из западных королевств. Они назывались «козаки», что означает никудышные.

Проводя свою жизнь в диких открытых степях, свободные от каких-либо законов, кроме своего собственного кодекса чести, они стали народом, способным к открытому неповиновению Великому Монарху. Их непрерывные набеги на туранские границы оставались безнаказанными, так как козаки отступали обратно в свои степи всякий раз, когда терпели поражение. Вместе с пиратами Вилайета, которые во многом были той же породы, они опустошали побережье, вылавливая и грабя купеческие корабли, курсировавшие между гирканскими портами.

Как я могу уничтожить этих волков? – сокрушенно спросил Джихангир, – Если я буду преследовать их в глубь степей, то рискую быть отрезанным и разбитым. Скорее же всего они, ускользнув, сожгут город в мое отсутствие. Последнее время они обнаглели больше обычного.

– Это из-за нового атамана, который объявился среди них, – отвечал Газнави. – Ты знаешь, кого я имею в виду.

– Да, конечно! – живо откликнулся Джихангир, – Это демон Конан; он даже более дикий, чем козаки, к тому же он хитер и ловок, как горный лев.

– В основном эти его качества питает инстинкт дикого животного, а не умственные способности, – отвечал Газнави. – Другие козаки, по крайней мере, являются потомками цивилизованных людей. Он же варвар. Однако устранить его означало бы нанести им сокрушительный удар.

– Но как? – требовательно спросил Джихангир. – Он неоднократно уходил из расставленных ловушек, которые, казалось, обрекали его на верную смерть. Делал ли он это, руководясь инстинктом, или за счет смышлености, имеет второстепенное значение – главное, что он каждый раз ускользал от нас.

– До поры до времени. Для каждого зверя и каждого человека существует западня, которой он не избежит, – молвил Газнави, – Когда мы вели переговоры с козаками по поводу выкупа пленных, я имел возможность наблюдать этого Конана. Он весьма охоч до женщин и хорошей выпивки. Не привлечь ли нам твою пленницу Октавию? Прикажи привести ее сюда.

Джихангир хлопнул в ладоши, и бесстрастный евнух-кушит, словно идол из блестящего эбенового дерева в шелковых панталонах, склонился перед ним и, выслушав приказ, удалился выполнять поручение. Очень скоро он вернулся, ведя за руку высокую красивую девушку, чьи золотистые волосы, ясные глаза и светлая кожа не оставляли сомнений по поводу ее расы и чистоты крови. Ее короткая и открытая шелковая туника, подпоясанная на талии, подчеркивала изумительные контуры великолепной фигуры. Прекрасные глаза сверкали возмущением, а яркие губы были надуты, но плен научил ее покорности. Она стояла перед своим хозяином, опустив голову, пока он не сделал ей знак сесть на диван рядом с ним. После этого он вопросительно посмотрел на Газнави.

– Мы должны заманить Конана, увести его от остальных козаков, – коротко бросил советник, – Сейчас их военный лагерь разбит где-то в нижнем течении реки Запорожки. Она, как тебе хорошо известно, в этом месте заросла непроходимым тростником. Это настоящие болотистые джунгли, в которых завязла и распалась на отдельные отряды наша последняя экспедиция, закончившаяся тем, что эти неуловимые демоны разбили нас наголову.

– Я не намерен забывать об этом, – сказал Джихангир, скривившись.

– Есть необитаемый остров у побережья, – продолжал Газнави, – называется он Ксапур Твердокаменный, из-за нескольких древних развалин, расположенных на нем. У этого острова – одна особенность, которая делает его очень удобным для нашей цели. Там негде пристать, прямо из воды круто поднимаются утесы высотой примерно сто пятьдесят футов. Даже обезьяна не могла бы преодолеть их. Единственное место, где может пробраться наверх или спуститься человек, – это узкая тропа на западной стороне, напоминающая разрушенную лестницу, ступени которой высечены в скалах. Если бы мы сумели заманить Конана на этот остров одного, то, вероятно, не составило бы труда расстрелять его из луков, как льва на охоте.

– С таким же успехом можно желать луну с неба, – прервал нетерпеливо Джихангир. – Что ты предлагаешь? Послать ему гонца и умолять, чтобы он вскарабкался на утесы и ждал там нашего прихода?

– Именно так!

И видя на лице Джихангира изумление, Газнави продолжил:

– Мы попросим козаков начать переговоры по поводу пленных на границе степи, у крепости Рог. Как обычно, мы подойдем с войсками и встанем лагерем под крепостью. Они также явятся вооруженные до зубов, и переговоры соответственно будут протекать с обычным недоверием и взаимной подозрительностью. Но на этот раз мы возьмем с собой, как будто случайно, твою красивую пленницу.

Октавия изменилась в лице и слушала с возрастающим интересом, видя, что советник кивнул в ее сторону.

– Она использует все свои уловки, чтобы привлечь внимание Конана. Не думаю, что это будет трудно. Дикому разбойнику она должна показаться ослепительным призраком красоты и очарования. Ее живость и величественная прекрасная фигура подействуют на него более притягательно, чем все куклоподобные красотки из твоего сераля, вместе взятые.

Октавия вскинулась, ее белые кулачки сжались, глаза засверкали. Ее била дрожь негодования на такое насилие и надругательство.

Вы заставите меня играть роль потаскухи с этим варваром? – воскликнула она. – Я отказываюсь! Я не рыночная проститутка, чтобы ухмыляться и строить глазки всякому степному грабителю. Я дочь немедийского правителя…

– Ты была знатной немедийкой до того, как мои всадники умыкнули тебя, – цинично отвечал Джихангир. – Теперь ты всего лишь раба и будешь делать то, что тебе велят.

– Не буду! – бушевала она.

– Наоборот, – с нарочитой жестокостью вновь вступил в разговор Джихангир, – ты сделаешь это. Мне нравится план Газнави. Продолжай, первейший среди советников.

– Конан, возможно, захочет ее купить. Ты, конечно, откажешься продавать или менять ее на гирканских пленных. Тогда он может попытаться выкрасть ее или отбить силой – хотя я не думаю, чтобы даже он захотел нарушать заключенное для переговоров перемирие. В любом случае мы должны быть готовы ко всему, что он может выкинуть.

Затем, сразу после переговоров, чтобы не дать ему времени забыть о ней начисто, мы пошлем к нему гонца с белым флагом, обвиняя его в краже девчонки и требуя ее возвращения. Он может убить гонца, но зато будет думать, что она сбежала. Чуть позже мы пошлем в козачий лагерь шпиона – для этого подойдет какой-нибудь рыбак юетши, который передаст Конану, что Октавия прячется на Ксапуре. Если я не ошибаюсь в этом человеке, он отправится прямиком туда.

– Но мы не можем быть уверены, что он явится туда один, – возразил Джихангир.

– Неужели мужчина, стремящийся на свидание с желанной женщиной, возьмет с собой банду головорезов? – возразил Газнави, – Я думаю, что почти все шансы за то, что он будет один. Но, конечно, надо иметь в виду и другие варианты. Мы не будем ждать его на острове, где можем сами попасться в ловушку. Мы спрячемся в тростниковых зарослях болотистого мыса, который протягивается от берега на расстояние в тысячу ярдов от Ксапура. Если он приведет с собой большой отряд, мы дадим отбой и будем придумывать что-нибудь другое. В случае его появления в одиночку или с небольшой группой товарищей мы захватим его. Надо только помнить, что его приход целиком зависит от обольстительных улыбок твоей рабыни и ее многозначительных взглядов.

– Я никогда не опущусь до такого позора! – Октавия была вне себя от ярости и унижения. – Я лучше умру!

– Ты не умрешь, моя прекрасная бунтовщица, – сказал Джихангир, – но подвергнешься очень болезненной и унизительной процедуре.

Он хлопнул в ладоши, и Октавия побледнела. На этот раз вошел не кушит, а шемит – с рельефной мускулатурой, среднего роста, с короткой курчавой иссиня-черной бородой.

– Есть работа для тебя, Гилзан, – сказал Джихангир, – Возьми эту дуреху и поиграй с ней немного. Только будь осторожнее, чтобы не повредить ее красоту.

С рычанием шемит схватил Октавию за руку и сжал ее железными пальцами. Вся решимость к сопротивлению оставила бедняжку. С жалобным криком она вырвалась от него и бросилась на колени перед своим неумолимым господином, в бессвязных рыданиях умоляя о пощаде.

Джихангир жестом отослал разочарованного палача и сказал Газнави:

– Если твой план удастся, я осыплю тебя золотом.

3

В предрассветной темноте непривычные звуки нарушили дремотную тишину, стоявшую над тростниковыми болотами и туманными водами побережья. Это была не сонная птица или рыщущий зверь. Источником шума был человек, продирающийся сквозь густые заросли тростника, который был так высок, что скрывал идущего с головой.

И это была женщина. Если бы кто-нибудь мог наблюдать за ней в это время, то увидел бы, что она высока и светловолоса, а ее великолепные ноги и руки облеплены испачканной в грязи туникой. Октавия сбежала по-настоящему, каждая клеточка ее тела трепетала от возмутительного насилия и оскорбления, которые ей приходилось испытывать в плену, ставшем совершенно нестерпимым в последнее время.

Быть во власти Джихангира, само собой, не сладко. Однако тот с нарочитой демонической жестокостью отдал ее вельможе, чье имя было олицетворением идиотизма даже в Хоарезме.

Все упругое тело Октавии, полное жизни и огня, покрывалось мурашками и содрогалось при воспоминаниях. Отчаяние придало ей сил, и она выбралась из крепости Джелаль-хана по веревке, сплетенной из полос разорванного гобелена. Счастливый случай привел ее к привязанному коню. Она скакала всю ночь, и рассвет застал ее с павшей лошадью на болотистом берегу моря. Трепеща от отвращения при мысли о возможности насильственного возвращения к позорному уделу, который готовил для нее Джелаль-хан, она углубилась в болота, ища укромного места от погони, которую она ожидала.

Когда вода поднялась до бедер, тростники расступились, и ее взору открылись неясные очертания острова. Широкая полоса воды лежала между ним и ею, но Октавия не колебалась. Пока можно было, она брела вперед, потом, когда вода поднялась до груди, она сильно оттолкнулась и бросилась в воду. Энергичными рывками она продвигалась все дальше от берега, и сразу было видно, сколько энергии и выносливости было в этой девушке.

Приблизившись к острову, она увидела, что его утесы, напоминающие крепость, вздымаются отвесно от воды. Наконец она достигла их, но не могла нащупать ни выступа под водой, чтобы встать, ни малейшей неровности на поверхности, за которую можно было бы уцепиться. Она провожала плыть вдоль скал, пытаясь обогнуть их. Усталость начала одолевать ее, руки и ноги стали наливаться тяжестью. Ее руки наталкивались на совершенно гладкую стену, и вдруг она обнаружила углубление. Всхлипывая и вздыхая с облегчением, она выбралась из воды и прильнула к скале – промокшая белая богиня в тускнеющем свете звезд.

Под ногами у нее было что-то похожее на ступени, вырубленные в каменистом утесе, и Октавия стала карабкаться по ним вверх, стараясь слиться с камнями, так как до ее слуха вдруг донесся слабый плеск, видимо, укутанных чем-то весел. Девушка напрягла зрение и, как ей показалось, различила нечто бесформенное, перемещающееся от болотистого мыса, который она недавно оставила. Но было слишком далеко и темно, чтобы разобрать поточнее, к тому же слабый звук как будто прекратился, и Октавия продолжала взбираться наверх. Если это были ее преследователи, то лучшего выхода, чем спрятаться на острове, у нее не было. Октавия знала, что большинство островов у этого заболоченного побережья были необитаемыми. Возможно, здесь было пиратское логово, но даже пираты в ее положении были бы предпочтительнее тех животных, от которых она сбежала.

Торопливо карабкаясь наверх, девушка поймала себя на мысли о том, что невольно сравнивает своего бывшего господина с вожаком козаков, с которым – по принуждению – она бесстыдно флиртовала в шатрах лагеря у крепости Рог, где гирканские господа договаривались со степными головорезами. Горящий взгляд варвара испугал и оскорбил Октавию, но эта первозданная стихийная свирепость явно выигрывала перед извращенностью Джелаль-хана – монстра, каких может порождать только чрезмерно богатая и пресыщенная цивилизация.

Вскарабкавшись наконец на самый верх, она перебралась через край обрыва и испуганно вглядывалась во вздымающуюся перед ней стену дающих густую тень деревьев, которые росли прямо у обрыва, подобно плотному кольцу черноты. Что-то прошумело у девушки над головой, и она сжалась от страха, хотя осознавала, что это всего лишь летучая мышь.

Не по душе ей были эти черные тени, но Октавия сжала зубы и пошла к ним, стараясь не думать о змеях. Ее босые ноги ступали бесшумно, утопая в мягком дерне под деревьями.

Как только она вошла в чащобу, ее объяла пугающая темнота. Октавия не сделала еще и дюжины шагов, как потеряла из виду и скалы и море за ними. Было бесполезно оглядыпиться и пытаться что-то рассмотреть. Еще через несколько шагов она безнадежно заплутала и перестала ориентироваться. Сквозь путаницу ветвей не просвечивали даже звезды. Октавия двигалась ощупью, слепо натыкаясь на деревья, и вдруг застыла как вкопанная.

Где-то впереди раздались ритмичные удары барабана. Меньше всего она ожидала услышать подобное в такое время и в таком месте. И тут ей пришлось забыть обо всем, так как девушка почувствовала чье-то присутствие рядом. Она не могла видеть, но явственно ощущала нечто стоявшее непосредственно возле нее в темноте.

С подавленным криком Октавия отпрянула назад, и в тот же миг что-то, в чем даже в объявшей ее панике она узнала человеческую руку, обвилось вокруг ее талии. Она взвизгнула и изо всех своих молодых сил рванулась в диком желании высвободиться, но тот, кто схватил ее, вскинул ее вверх, как ребенка, с легкостью усмиряя неистовое сопротивление. Молчание, с которым принимались ее бешеные попытки вывернуться и протестующие вопли, еще усиливало ужас, нараставший и от ощущения, что ее несут сквозь темноту по направлению к отдаленному гулу барабана, который продолжал отбивать ритм и глухо рокотать.

4

Приближающийся рассвет чуть окрасил небо в красноватые тона, когда маленькая лодка с одиноким гребцом достигла утесов. Человек в лодке выглядел достаточно живописно. На голове у него была темно-красная повязка, свободные, огненного цвета штаны были перетянуты широким кушаком, за который была заткнута кривая восточная сабля в шагреневых ножнах. Сапоги из тисненной золотом кожи скорее подошли бы всаднику, а не рыбаку, но греб человек умело. Широко распахнутая белая шелковая рубаха обнажала мощную мускулистую грудь, коричневую от солнечного загара.

Выпуклые мускулы на бронзовых руках перекатывались, когда гребец играючи управлялся с веслами, в его движениях была кошачья легкость и гибкость. Вся его внешность и повадки свидетельствовали о неукротимой энергии и живости, что сразу бросалось в глаза. Выражение лица не было ни свирепым, ни угрюмым, хотя тлеющие, как угли под пеплом, глаза выдавали легко пробуждаемую жестокость.

Это был Конан, который прибрел в вооруженный лагерь козаков, не имея при себе ничего, кроме головы на плечах и своего меча, и пробился с их помощью в атаманы.

Конан подгреб к выбитым в скалах ступеням так уверенно, как будто был знаком с местом, и причалил лодку под прикрытием большого камня. Потом, ни минуты не тратя на размышления, он стал подниматься по разрушенным ступеням. Конан был предельно насторожен, не потому, что знал об ожидающей его скрытой опасности, а просто готовность встретить ее, обостренная той дикой жизнью, которую он вел, стала его неискоренимой привычкой.

То, что Газнави считал звериной интуицией или неким шестым чувством, было всего лишь прирожденным даром и дикарской смекалкой варвара. Никакой инстинкт не подсказывал сейчас Конану, что несколько человек наблюдали за ним из укрытия в зарослях болотистого побережья.

Пока он взбирался на утес, один из сидевших в засаде, затаив дыхание, украдкой поднял лук. Джихангир схватил его за руку и зашипел ему в ухо:

– Болван! Ты хочешь выдать нас? Неужели ты не видишь, что стрела не долетит? Дай ему подняться на остров. Он будет искать девушку. Это займет у него какое-то время. А вдруг он почувствовал наше присутствие или разгадал наш замысел? Может, его бандиты спрятаны где-то здесь. Подождем. Через час, если ничего подозрительного не произойдет, мы подплывем к подножию лестницы и будем ждать его там. В случае его слишком долгого отсутствия кто-нибудь из нас пойдет наверх и сгонит его вниз. Но лучше бы этого избежать, потому что каждому понятно, что подобное преследование в зарослях будет стоить нам нескольких жизней. Я полагаю, самое разумное было бы подкараулить, когда он будет спускаться по ступеням. Здесь мы могли бы нашпиговать его стрелами с безопасного расстояния.

В это время ничего не подозревающий Конан нырнул в лес. Беззвучно ступая в своих мягких кожаных сапогах, он продвигался между деревьями, тщательно обшаривая взглядом каждую тень, готовый наткнуться на роскошную рыжеволосую красавицу, о которой он мечтал с тех пор, как увидел ее в шатре Джихангир-хана возле крепости Рог. Он бы возжелал ее, даже если бы она проявила к нему антипатию. Но ее загадочные улыбки и взгляды разожгли в киммерийце настоящую страсть. И теперь со всем неистовством своей буйной натуры, не знающей границ и законов, он желал эту белокожую золотоволосую женщину из цивилизованного мира.

Ему уже пришлось побывать на Ксапуре раньше. Менее чем месяц тому назад у него было здесь секретное совещание с пиратской шайкой. Он знал, что сейчас покажутся загадочные руины, благодаря которым остров и получил свое название. Конан размышлял на ходу, не найдет ли он девушку прячущейся среди них. Эти мысли внезапно были прерваны. Он остановился, как громом пораженный.

Перед ним среди деревьев поднималось то, что его разум отказывался воспринимать как возможное. Это была высокая темно-зеленая зубчатая стена с вздымающимися за ней башнями.

Конан застыл в недоумении, парализованный нереальностью того, что он видел. Любой на его месте, столкнувшись с подобной нелепицей, не укладывающейся ни в какие рамки мало-мальски разумного объяснения, потерял бы голову. Он не сомневался ни в своем зрении, ни в рассудке, но увязать концы с концами ему не удавалось. В этом было нечто чудовищное. Меньше месяца тому назад на этом месте среди деревьев стояли развалины. Могли ли человеческие руки воздвигнуть такое громадное сооружение и всего лишь за две-три недели? Кроме того, пираты, которые непрестанно бороздили Вилайет, обязательно узнали бы о любых работах, тем более проводимых в таком гигантском масштабе, и, конечно, сообщили бы об этом козакам.

Объяснения этому явлению не было, тем не менее сооружение было налицо. Он, Конан, был на Ксапуре, и это фантастическое нагромождение, увенчанное башнями каменной кладки, тоже находилось на Ксапуре, и все вместе взятое было абсурдом, и все же это была истинная реальность.

Он повернулся, чтобы дать ходу назад через джунгли, вниз по выдолбленным ступеням, за голубое море, к отдаленной стоянке в устье Запорожки. В этот момент необъяснимой паники даже мысль о задержке вблизи внутреннего моря была невыносимой. Надо было рвануть от него как можно дальше, бросить все эти бивуаки и шайки, оставить степи и проложить тысячи миль между собой и голубым загадочным Востоком, где основные законы природы могут ныть превращены в ничто демон знает каким колдовством.

Какое-то мгновение судьбы целых царств, которые зависели от этого пестро разодетого варвара, держались на волоске. И лишь совсем незначительная вещица перевесила чашу весов. Это был шелковый лоскут, зацепившийся за куст. Он привлек беспокойный взор Конана. Киммериец склонился над ним, ноздри его раздулись, а нервы затрепетали от этого еле заметного, возбуждающего все его чувства знака. Клочок одежды был настолько мал, что скорее смутный инстинкт насторожил и задержал Конана над ним. Ему показалось даже, что он улавливает мучительно соблазнительный аромат молодого упругого тела, тут же воссоздавший перед ним светлый образ чудесной женщины, которую он видел в шатре Джихангира. Значит, рыбак не врал, и она была здесь!

Внезапно Конан увидел отпечаток на глинистой почве – единственный отпечаток босой ступни – длинной и худой. Однако это был след не женщины, а мужчины, и он был вдавлен глубже, чем можно было бы ожидать. Вывод напрашивался сам собой: мужчина, оставивший этот след, нес тяжесть, и что же это была за ноша, если не девушка, которую искал киммериец?

В молчании стоял Конан, разглядывая темные башни, громоздящиеся среди деревьев. В прищуре его глаз вспыхивали голубые искры. Желание обладать золотокудрой женщиной перехлестывалось лютой первобытной яростью по отношению к тому, кто утащил ее. Человеческая страсть подавила сверхъестественный страх, и, крадучись, как пантера на охоте, почти ползком Конан стал подбираться к крепости, стараясь укрыться под сенью зелени, дабы его не заметили с зубчатых стен.

Достигнув их, Конан убедился, что стены сложены из того же зеленого камня, что и бывшие руины, и смутное чувство чего-то знакомого овладело варваром. Словно перед ним предстало нечто никогда прежде невиданное, но являвшееся ему во сне или рисовавшееся в воображении. В конце концов он понял, в чем дело. Стены и башни были построены по тому же плану, что и развалины. Как будто разрушенные линии и плоскости вдруг поднялись и сомкнулись сами собой, нарастив то, чего недоставало, и все сооружение, как по мановению волшебной палочки, восстало в первоначальном виде.

Ни один звук не нарушал утренней тишины, когда Конан подкрался к подножию стены, круто вздымавшейся из гущи буйных зарослей. Растительность здесь, как и вообще в южной части внутреннего моря, была почти тропической. Конан вскарабкался, как кот, на самое большое дерево, ухватился за толстую плеть обеими руками и раскачался что было сил. В нужный момент он отпустил лиану и, как снаряд, выпущенный из катапульты, перелетел через парапет, приземлившись с кошачьей ловкостью за зубками стены. Прокравшись по ней, он глянул вниз на улицы города.

Окружность стены была сравнительно невелика, но внутри ее помещалось поразительно много строений из того же зеленого камня. Это были трех– и четырехэтажные здания, и основном с плоскими крышами. Их архитектурный стиль был необычен и доведен до своеобразного совершенства. Улицы, подобно спицам колеса, сходились в центре, оставляя восьмиугольное огороженное пространство, где высоко вздымалось огромное сооружение, которое своими куполами и башнями доминировало над всем городом. Не было заметно никакого движения на улицах, никто не выглядывал из окон, хотя солнце уже поднялось. Здесь царила тишина, которая могла стоять только над мертвым опустевшим городом. Со стены вниз от того места, где стоял Конан, вели узкие каменные ступени; по ним киммериец и стал спускаться.

Дома так тесно жались к стене, что на полпути вниз по лестнице Конан обнаружил окно, находившееся всего на расстоянии вытянутой руки. Он задержался, чтобы заглянуть в него. Решеток на окне не было, и раздвинутые шелковые занавесы придерживались атласными шнурами. Копан заглянул в комнату, стены которой были затянуты темными бархатными гобеленами. Пол был покрыт толстыми коврами. Скамьи из полированного эбенового дерена и возвышение, устланное меховыми покрывалами, составляли обстановку помещения.

Конан собрался уже было продолжать свой спуск, когда услышал, как кто-то движется внизу по улице. До того как неизвестный мог завернуть за угол и обнаружить незваного гостя на лестнице, Конан перескочил отделявшее его от окна пространство и очутился в комнате с обнаженной саблей в руке. Мгновение он стоял не дыша, затем, так как ничего не произошло, стал пробираться по коврам к двери, расположенной в нише. И тут один из занавесов откинулся, и за ним обнаружился убранный подушками альков, из которого томно взирала на варвара стройная темноволосая девушка. Взгляд ее был затуманен.

Конан напряженно уставился на нее, ожидая, что она вот-вот поднимет крик. Но девушка только подавила зевок, прикрыв рот изящной ладонью, поднялась и небрежно откинулась на драпировку, которую она придерживала одной рукой.

Без сомнения, незнакомка принадлежала к белой расе, хотя кожа ее была очень темной. Прямые, подстриженные ровным каре волосы были черны как ночь. Единственное ее убранство составлял лоскут шелка, обернутый вокруг весьма соблазнительных бедер.

Она заговорила, но язык был незнаком Конану, и киммериец отрицательно покачал головой. Тогда она снова зевнула, потянулась всем своим гибким телом и, не проявляя ни страха, ни удивления, перешла на язык, который Конан понимал. Это был диалект юетши, и звучал он удивительно архаично.

– Ты ищешь кого-то? – спросила девушка так безразлично, как будто внезапное появление вооруженного незнакомца в ее покоях было самым обычным делом.

– Кто ты? – спросил Конан в ответ.

– Я – Юатели, – отвечала она апатично. – Должно быть, я поздно пировала прошедшей ночью, и поэтому сейчас меня одолевает сон. Кто ты?

– Я – Конан, гетман козаков, – отвечал киммериец, внимательно следя за девушкой, считая ее поведение притворством и ожидая, что она только и ждет момента, чтобы ускользнуть и поднять на ноги весь дом.

– Конан, – повторила она сонно. – Ты не дагон. Я полагаю, ты наемник. Много голов юетши ты срубил?

– Я не воюю с водяными крысами! – фыркнул он.

– Однако они совершенно ужасны, – пробормотала девушка. – Я помню об этом с тех пор, как они были нашими рабами. Они взбунтовались тогда, все сожгли и всех перебили. Только заклинания Косатраль Келя и позволили им приблизиться к стенам…

Она задумалась и смолкла, вперив в Конана недоуменный взгляд, в котором озадаченность боролась с сонливостью.

– Я забыла, – вновь невнятно проговорила девушка, – Они все же влезли на стены прошлой ночью. Были слышны крики, виднелся огонь, и люди тщетно звали Косатраля. – Она потрясла головой, словно пытаясь проснуться. – Но этого не могло быть, – пробормотала она, – потому что я жива, а я думала, что умерла. О! К демону все это!

Она пересекла комнату и, взяв Конана за руку, потащила его к помосту. Он уступил ей в замешательстве и смущении. Девушка улыбнулась ему, как сонный ребенок, ее длинные шелковые ресницы опустились, закрыв затуманенные меркнущие глаза. Она запустила пальцы в густые черные лохмы киммерийца, словно желая удостовериться в его реальности.

– Это был сон, – позевывая, сказала она. – Возможно, нее это мне приснилось. Мне кажется, я и сейчас сплю. Ну да все равно. Я не могу ничего вспомнить. Я забыла – чего-то я не могу понять, но чувствую, что меня еще больше одолевает сон, когда я пытаюсь думать. В любом случае это не имеет значения.

– Что ты имеешь в виду? – обеспокоенно спросил Конан, – Ты сказала, они перелезли через стены прошлой ночью? Кто?

– Юетши. По крайней мере, я так думала. Облако дыма скрыло все вокруг, но обнаженный, залитый кровью демон поймал меня за горло и всадил нож в грудь. О, ты не представляешь, как больно! Но это был сон, потому что, посмотри, здесь нет шрама.

Она вяло исследовала свою гладкую грудь и, опустившись Конану на колени, обвила его мощную шею своими мягкими гибкими руками.

– Я не могу вспомнить, – лепетала она, пристраивая свою темноволосую голову на могучей груди варвара, – Все плывет, как в тумане. Ну и пусть, все равно. Ты не сон. Гы сильный. Давай жить, пока можем. Люби меня!

Конан прижал блестящую черноволосую голову к груди и стал укачивать девушку, осторожно поддерживая ее сильными руками. Потом он поцеловал ее в полные красные губы с неподдельным удовольствием.

– Ты сильный, – повторила она прерывающимся голосом. – Люби меня, люби…

Сонный лепет прервался, затуманенные глаза закрылись длинными ресницами, опустившимися на цветущие щеки, нежное тело расслабилось на руках Конана.

Он хмуро рассматривал ее. Казалось, она была частью миража, которым представлялся весь этот город, однако упругость и эластичность ее тела под испытующими пальцами киммерийца убеждали его, что он держит на руках живую настоящую девушку, а не тень мимолетного наваждения. Ничто больше не удерживало его, и он торопливо уложил девушку на возвышении. Ее сон был слишком глубок, чтобы быть естественным. Конан решил, что она, должно быть, одурманена каким-то наркотиком вроде черного лотоса Ксутала.