Текст книги "Конан из Киммерии"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Однако было несомненно, что эта же магия заставляла воинов пустыни идти вперед, невзирая на огромные потери. У Конана захватило дух: передние ряды врага были уже уничтожены почти целиком. Постепенно таяли задние углы клипа, и уже все устье долины было покрыто мертвыми телами. Но живые продолжали наступать, как будто они лишились рассудка, как будто неизбежность смерти для них ничего не значила.

У Натока было гораздо больше лучников, чем у Конана, и это уже сказывалось: хорайянские стрелки падали с утесов один за другим. Тучи стрел заставляли укрываться неопытных в бою, необстрелянных ополченцев. Но хватало и тех, кто при виде страшной опасности только сжимал зубы и все быстрее метал стрелы во врагов, сверкая глазами, как попавший в западню волк.

Вот орда подступила к узкому горлу ущелья, и вниз с грохотом покатились огромные валуны, десятками круша воинов. Но атака не захлебнулась. Бойцы Конана подготовились к неизбежной рукопашной схватке. Они стояли плотными рядами; хорошая броня и надежные щиты свели потери от стрел к минимуму. Тем не менее Конан понимал, что противостоять огромному клину в ближнем бою его отряд сможет недолго. Он схватил за плечо стоящего рядом захеми: – Можно как-нибудь спуститься в долину в стороне от этого прохода?

– Есть тайная тропка западнее, но она очень опасна, особенно для всадников…

Конан потащил его к Амальрику, сидящему на огромном боевом коне.

– Поезжай за ним, – приказал киммериец, – Это проводник, он покажет, как спуститься в пустыню другим путем. Ударите орде в тыл! Не спорь со мной, а действуй! Я понимаю, нас это не спасет, но хоть побольше врагов уничтожим.

Амальрик в свирепой ухмылке встопорщил усы, и через несколько минут его верховые копейщики следом за захеми скрылись в ущелье. Конан с мечом в руке бегом вернулся к пешим копейщикам.

И вовремя. В долине и на склонах люди умирали как мухи, но лучники Шупраса уже не могли сдерживать натиск неприятеля. С ревом всесокрушающего урагана стигийцы обрушились на наемников. Шеренги мгновенно смешались в грохоте и блеске стали. Псам войны со всего света противостояли аристократы Юга, рожденные и вскормленные для битв. Щиты раскалывались о щиты, с треском ломались древки копий, скрежетала сталь, пробивая доспехи. И рекой лилась кровь.

Конан заметил за лесом островерхих и цилиндрических шлемов могучую фигуру Кутамана, но пробиться к стигийскому принцу не было никакой возможности, он едва успевал отбивать чужие мечи и копья и разрубать запрокинутые, перекошенные от натуги и злобы лица. На стигийцев сзади с дикими воплями напирали шемиты. Кочевники на флангах орды карабкались на утесы и сходились в рукопашной со своими горными родственниками. Стиснутое каменными гребнями, кипело это озеро из крови, плоти и стали. Зубы против зубов, ногти против ногтей, безумный фанатизм против древней кровной вражды. Люди разрывали друг друга на куски; лишившийся копья или меча норовил вцепиться зубами в горло.

Наступающие несли огромные потери. Стигийцы полегли почти все, в рукопашную схватку вступили шемиты и завывающие нагие кушиты с развевающимися на ветру волосами. В битве установилось зыбкое равновесие. Хорайянские пастухи удерживали гребни, а наемники, сжимая в руках окровавленные копья, упираясь ногами в землю, защищали вход в ущелье. Выгодная позиция и надежная броня позволяли войску Конана сдерживать численно превосходящего неприятеля. Но долго это продолжаться не могло. Волна за волной кочевники с безумием в глазах устремлялись вверх по склонам – и откатывались, оставляя кровавую пену.

Во время одной из коротких передышек Конан обернулся и понял, что отряд Амальрика уже огибает западный гребень. Но они все не показывались внизу, в пустыне, а враг снова устремился в атаку, и наемные копейщики попятились под неистовым натиском. Надежда на победу и спасение оставила Конана.

Отдав краткие приказы задыхающимся капитанам, он покинул строй и поскакал к резерву. Хорайянские воины дрожали от нетерпения. О принцессе он совершенно забыл, сейчас в нем остался только инстинкт дикого зверя, требовавший перед смертью убить как можно больше врагов.

– Рыцарей у нас больше нет, но сегодня ими станете вы! – пообещал он со смехом, показывая окровавленным мечом на пасшихся поблизости лошадей лучников ополчения, – По коням, и за мной – в Преисподнюю!

Непривычные к лязгу кофской брони лошади пастухов шарахались в стороны и ржали, но несли своих всадников вслед за хохочущим киммерийцем туда, где восточный гребень ответвлялся и спускался в пустыню. Пятьсот бывших пехотинцев на полудиких шемитских конях мчались вниз по склону, по которому еще ни разу не рисковала двигаться конница.

С грохотом доспехов и копыт они скатились в заваленное трупами устье долины. При этом два десятка коней оступились и рухнули под копыта других, злополучные седоки вопили и корчились под громовой лавой. Но их гибель не была напрасной – в следующий миг хорайянские воины обрушились на тыл войска Натока, оставляя за собой ковер из растоптанных трупов.

Под этим страшным ударом вражеский клин вмиг смялся, утратил форму. И тут вокруг оконечности западного гребня промчались конники Амальрика и тоже врубились в чужую армию, как врубается в мягкое дерево каленый топор. Внезапное нападение двух отрядов на тыл кочевников ошеломило их, лишило боевого духа. Воины пустыни решили, что но ним ударили превосходящие силы. Боясь оказаться отрезанными от родных песков, они кинулись врассыпную, подставив спины своих более стойких товарищей под удар всадников. И те не замедлили этим воспользоваться. Успевшие забраться на склоны кочевники и кушиты дрогнули, и защитники гребней обрушились на них с удвоенной яростью; разрубленные, пронзенные стрелами тела градом посыпались вниз.

Это была победа Конана и поражение воинов пустыни, даже не успевших осознать, что на них напали с тыла всего лишь две горстки храбрецов. Орда рассыпалась, и сейчас никакой маг не сумел бы превратить ее в боеспособную армию. Наемники Конана увидели через лес копий и мечей Амальрика с его всадниками – они прорубались к одному из немногих последних очагов сопротивления, круша все и вся на своем пути. И безумная радость зажгла отвагой сердце каждого защитника ущелья.

Пешие наемники дружно двинулись вперед, их стальные руки окунали копья в кипящие перед ними ряды. Пали все до одного, не сойдя с места, аристократы юга. Попятились шемиты, всегда лучше владевшие луком, чем мечом и копьем. А кушиты обратились в паническое бегство, и лишь кое-где отдельные группки темнокожих смельчаков продолжали сопротивляться.

Наверху, на гребне, лежал со стрелой в сердце доблестный старый Шупрас. Ругаясь на чем свет стоит, упал с седла Амальрик – брошенный кочевником дротик пробил ему бедро. От пехотинцев, посаженных Конаном на коней, уцелело полтораста человек. Но свою задачу они выполнили блестяще: раскололи на части казавшуюся непобедимой орду. Враги сломя голову удирали к лагерю, мечтая добраться до своих коней. Пастухи-ополченцы, ринувшись вниз по склонам, разили бегущих, пронзали горло раненым.

В кровавом хаосе побоища перед ошалевшим от ужаса скакуном Конана возникло поистине адское видение: принц Кутаман в одной набедренной повязке и помятом шлеме с плюмажем. Его тело было залито кровью. С воплем разъяренного демона он бросил Конану в голову обломок своего меча и в прыжке схватился за узду.

Полуоглушенный киммериец едва удержался в седле. Смуглокожий великан рвал узду то вправо, то влево, пока конь с диким ржанием не завалился на песок, пропитанный кровью, усеянный чьими-то внутренностями.

Только сверхчеловеческая ловкость спасла всадника. В последний момент он выпрыгнул из седла и отпрянул от лошади и обезумевшего принца. Кутаман с ревом бросился на него. В горячке этого боя киммериец не запомнил, как именно он убил этого человека. Помнил только, что камень в руке стигийца вновь и вновь обрушивался на шлем, так что искры сыпались из глаз, а Конан вновь и вновь всаживал кинжал в невероятно живучее тело.

Наконец он попятился от изуродованного трупа, остановился и осмотрелся. От гребня до гребня сплошным красным ковром лежали тела. А внизу, в пустыне, еще продолжалось побоище. Уцелевшие враги добрались до своих коней и стремглав помчались прочь. Их преследовали, но было ясно, что большинство спасется. Конан был потрясен, увидев, как мало у него осталось людей.

Вдруг чудовищный вопль перекрыл шум резни. По устью ущелья, к ее горловине, неслась колесница, высоко подпрыгивая над трупами. И не кони были в нее впряжены, а громадная, похожая на верблюда черная тварь. Возница – чудовищная человекообезьяна – неистово хлестал бичом, а седоком был Наток в развевающемся на ветру одеянии.

С порывом жгучего ветра пустыни колесница взлетела по усеянному телами склону. Она неслась прямо к шатру, где осталась всеми забытая Ясмела. Даже ее стража в горячке боя унеслась преследовать врагов. Конан похолодел, услышав пронзительный женский крик. Длинная, костлявая рука Натока схватила девушку и втащила в колесницу, а затем адская повозка развернулась и помчалась обратно в пустыню. И никто не посмел бросить копье или пустить стрелу, рискуя попасть в Ясмелу, которая извивалась в объятьях колдуна.

Только Конан, оказавшийся почти на пути Натока, с яростным ревом бросился наперерез. Но не успел он поднять меч, как передние ноги черной твари ударили его в грудь с невероятной силой, и он кувырком отлетел на несколько шагов. Колесница с грохотом проехала мимо, крик Ясмела призрачным эхом отдался в его оглушенном мозгу.

Но уже в следующую секунду Конан снова оказался на ногах, с проклятьем поймал узду ближайшей осиротевшей лошади. Птицей взлетев в седло, он во весь опор понесся вслед за чародеем и его пленницей. Подобно смерчу, пересек он опустевший вражеский лагерь. Он устремился в пустыню, минуя отряды своих воинов, не обращая внимания на удирающих в панике врагов.

Долго колесница мчалась в глубь пустыни, и долго преследовал ее киммериец. И вот уже зашатался от изнеможения конь под ним. Кругом лежали пески, купаясь в пламенной роскоши южного солнца. Впереди появились древние руины, и вдруг возница с нечеловеческим визгом рванул на себя вожжи, и верблюд взвился на дыбы, а Наток с девушкой вылетели из колесницы. На глазах у потрясенного Конана произошла чудовищная метаморфоза: из спины черной твари, уже ничем не напоминавшей верблюда, выпростались гигантские кожистые крылья, и она взмыла в небеса, унося с собой сгусток ослепительного огня, в котором что-то радостно лопотала человекообразная обезьяна. Миг – и они исчезли, как жуткое видение из дурного сна.

Наток вскочил на ноги, бросил злобный взгляд на своего преследователя, приближавшегося с обнаженным клинком. Сразиться с ним чародей не рискнул – схватив лишившуюся чувств девушку в охапку, бросился в руины.

Конан спрыгнул с коня и побежал вдогонку. Вскоре он очутился в зале, заполненном неестественным, вызывающим дрожь светом, хотя снаружи уже сгущались сумерки. На черном нефритовом алтаре лежала Ясмела, ее обнаженное тело отсвечивало, как слоновая кость. Одежды принцессы валялись на полу – они были сорваны чародеем в страшной спешке. Наток повернулся на звук шагов киммерийца.

Колдун был невероятно высок и тощ и укутан в черные с зеленым отливом шелка. Он откинул вуаль с лица, и Конан увидел черты, знакомые ему по зугитской монете.

– Вон отсюда, пес! Беги, если жизнь дорога! – Голос его был похож на шипение исполинской змеи. – Я Туграхотан! Я тысячи лет пролежал на этом одре, дожидаясь пробуждения. Искусство моих жрецов спасло меня от варваров, но оно же заставило меня томиться в бездействии. Но я знал, что однажды в мою усыпальницу проникнет хитроумный вор и освободит меня. Так и случилось, и в награду этот несчастный умер так, как никто не умирал за тридцать веков! Жалкий глупец! Ты видел, как бежало мое войско с поля сражения, видел, как предали меня мои адские рабы. И что же, ты думаешь, что победил? Как бы не так! Я – Туграхотан, и я буду владычествовать над этим миром, презрев его беспомощных божков. Снова пустыня заполнится преданными мне людьми, снова демоны пойдут ко мне в услужение, и на сей раз я не совершу глупой ошибки! Не позволю вожделению к женщине ослабить мои чары! Она теперь моя, и я выпью ее душу и стану непобедим. А ты, дерзкий щенок, дорого заплатишь за то, что встал на пути будущего владыки мира!

Он швырнул свой посох к ногам Конана, и тот отпрянул, с губ сорвалось проклятие: посох вдруг ожил, стал изгибать ся, корчиться, и вот на полу перед киммерийцем шипит кобра с развернутым капюшоном. Конан взмахнул мечом, у его ног остались лежать лишь два куска посоха из черного дерева.

Туграхотан расхохотался и поднял что-то с пола. На этот раз – никаких фокусов, на голой ладони колдуна изготовился к нападению огромный черный скорпион, самое ядовитое насекомое пустыни. Один укол его шипастого хвоста – и жертву уже ничто не спасет.

Секунду Конан медлил в нерешительности. Затем бросил меч как копье.

Чего-чего, а этого Туграхотан явно не ждал. Он не успел отпрыгнуть или отклониться, клинок пронзил ему грудь иод сердцем и вышел из-под лопатки. Чародей захрипел и повалился, раздавив в кулаке ядовитую тварь.

А варвар поспешил к ложу, чтобы поднять окровавленными руками Ясмелу. Она судорожно обвила руками его шею в кольчуге и заплакала в истерике.

– Кром! – воскликнул он. – Нашла время распускать июни, крошка! Пусти-ка меня. Сегодня полегло пятьдесят тысяч человек, и у меня еще уйма работы…

– Нет! – пролепетала она сквозь рыдания, прижимаясь к нему изо всех сил, – Я не отпущу тебя, ты мой! А я твоя, ты меня завоевал огнем, сталью и кровью! Пусть там, среди других людей, я буду принцессой Ясмелой, гордой и неприступной, а здесь я принадлежу тебе и себе. Нет, Конан, ты не уйдешь от меня.

Мгновение он колебался, в душе его бушевали страсти, в мозгу лихорадочно метались мысли. Неземной свет железной усыпальницы не погас со смертью колдуна, и в нем восхитительно сияла кожа девушки, блестели ее влюбленные, взволнованные глаза.

– Кром! – процедил Конан. – Дурак я буду, если откажусь от такого предложения.

И он с дикой страстью сжал в объятиях гибкий девичий стан.

Железный демон
(рассказ, перевод Е. Кравцовой)

Сколь ни сладка была любовь принцессы Ясмелы, судьба скитальца распорядилась так, что Конану пришлось покинуть гостеприимную Хорайю. И он вновь окунулся в вихрь приключений, сколотив из безработных наемников Вольницу, долгое время тревожившую набегами границы королевств Коф, Замора и Туран. Тураном, кстати, правил уже новый король – Ездигерд, унаследовавший от старика Илдиза ненависть к Конану. Спасаясь от преследований Ездигерда, Конан подался в степи к юго-востоку от моря Вилайет и присоединился к мунганам – конным грабителям, жившим на козацкий манер…

1

Рыбак ощупал рукоять своего ножа и проверил, как лезние вынимается из ножен. Жест был инстинктивным, так как причина беспокойства вряд ли могла быть устранена с помощью ножа, даже такого зазубренного, кривого лезвия, которое одним ударом снизу вверх вспороло бы и человека. Ни человек, ни зверь не угрожали рыбаку в его одиночестве. Именно это полное отсутствие какого-нибудь живого существа на острове Ксапур, изобилующем диковинными строениями, напоминающими замки, угнетало рыбака.

Он только что вскарабкался на утесы, пробравшись сквозь джунгли, окружающие их, и теперь стоял среди немых свидетелей угасшей жизни. Под деревьями виднелись полуразрушенные колонны, вкривь и вкось тянулись остатки обвалившихся стен, а под ногами была широкая мостовая, растрескавшаяся, развороченная крепкими корнями деревьев.

Рыбак был типичным представителем того странного народа, происхождение которого терялось во мраке далекого прошлого. Они жили в примитивных рыбацких хижинах вдоль южного побережья моря Вилайет с незапамятных времен. Рыбак был плотно скроен, с длинными обезьяньими руками и мощной грудью, но с тощими бедрами и тонкими кривыми ногами. Его широкое лицо срезалось низким покатым лбом, волосы были густые и спутанные. Из одежды на нем был только пояс, на котором висел нож, и лохмотья, заменяющие набедренную повязку.

То, что рыбак оказался здесь, свидетельствовало о меньшей степени тупого безразличия, в котором пребывали его сородичи. Они редко посещали Ксапур. Остров был необитаем и почти забыт – просто один из мириадов островов, которые рассеяны в огромном внутреннем море. Люди прозвали остров «Ксапур Твердокаменный» из-за его руин – остатков какого-то древнего царства, исчезнувшего и забытого еще до нашествия на юг хайборийских завоевателей. Никто не знал создателей этих сооружений, хотя среди юетши еще существовали малоприятные полузабытые легенды, которые смутно намекали на какую-то неизмеримо древнюю связь между рыбаками и неизвестным островным царством.

Однако уже прошли тысячелетия с тех пор, как кто-нибудь из юетши понимал значение этих сказаний. Люди повторяли их теперь, как бессмысленные заклинания, которые их губы привыкли произносить по традиции. Ни один юетши не добирался до Ксапура по крайней мере уже сотню лет. Ближайшее побережье моря было тоже безлюдным, только страшные хищные звери населяли непроходимые тростниковые болота. Деревня рыбака была расположена на некотором расстоянии к югу от этих болот. Шторм отнес утлое суденышко далеко от привычных мест и выбросил на острые скалы острова. Крушение произошло этой ночью в ярких вспышках молний и реве волн. Сейчас на рассвете небо было чистое и голубое; в лучах восходящего солнца капли на мокрых листьях сверкали, как драгоценные камни.

Рыбак взобрался на утес, к которому его прибило ночью, потому что в водовороте шторма видел над этим местом потрясающий по своей силе разветвленный разряд молнии с аспидно-черных небес. Толчок от удара потряс весь остров. Он сопровождался таким оглушительным треском, какой вряд ли был бы возможен при попадании молнии в дерево.

Смутное любопытство побудило юетши к исследованию, и теперь он обнаружил то, что искал. При этом им овладело беспокойное чувство; он, как животное, ощущал скрытую опасность.

Среди деревьев возвышалось разбитое куполообразное строение, сложенное из гигантских блоков особого, подобного железу, зеленого камня, встречающегося только на островах Вилайета. Казалось невероятным, что человеческие руки могли вытесать и сложить эти монолиты, и конечно же за пределами человеческих сил было разрушить это сооружение. Но удар молнии расколол многотонные блоки, как стекло, и превратил некоторые из них в зеленую пыль. В результате свод купола был снесен почти целиком.

Рыбак пробрался через обломки и огляделся. То, что он увидел, заставило его издать звук, похожий на мычание.

Внутри разрушенного купола в зеленой пыли, среди кусков разбитой каменной кладки лежал человек. Он лежал на золотом блоке. Одежда человека состояла из чего-то вроде юбки, подпоясанной шагреневым поясом. Черные волосы, ниспадавшие ровно подстриженной гривой на массивные плечи, придерживались у висков узким золотым обручем. На обнаженной мускулистой груди лежал необычный кинжал с широким серповидным лезвием и обтянутой шагренью рукоятью, навершье которой было украшено драгоценностями. Кинжал во многом напоминал нож, который рыбак носил у бедра, но край клинка не был зазубрен и совершенно определенно сделан был гораздо искуснее.

У рыбака разгорелись глаза при виде удивительного оружия. Человек, конечно, был мертв, он был мертв уже много веков. Этот купол стал его гробницей. Рыбаку не пришло в голову удивиться поразительному искусству древних, которые сумели сохранить тело в таком чудесном состоянии, что оно совсем не было тронуто тлением, а мускулы на руках и ногах, так же как вся плоть под темной кожей, выглядели плотными и объемными, словно живые. Скудные мозги юетши не вмещали так много мыслей сразу. В этот момент его обуревало единственное желание иметь кинжал, изысканность формы которого он остро чувствовал, хотя вряд ли мог сформулировать это в словах. Глядя на волнистые линии тускло мерцающего лезвия, он забыл обо всем.

Рыбак сполз, цепляясь за обломки, внутрь развалин бывшего купола и схватил кинжал с груди лежащего. И в тот же миг произошло нечто невероятное и ужасное. Мускулистые темные руки конвульсивно вскинулись, а веки резко поднялись, открыв огромные черные магнетические глаза. Взгляд этих глаз подействовал на вздрогнувшего от испуга рыбака, как физический удар. Он отпрянул в смятении, выронив украшенный драгоценностями кинжал. Человек на возвышении с усилием приподнялся и сел, а рыбак широко открыл рот от изумления, только сейчас обнаружив невероятные размеры поднявшегося. Сузившиеся глаза притягивали юетши, в этих прищуренных орбитах он не находил ни дружелюбия, ни признательности; он видел в них только недобрый и враждебный огонь, подобный тому, что горит в глазах тигра.

Внезапно человек встал и склонился над юетши, всем своим видом выражая угрозу. В тупом сознании рыбака не ныло места тому страху, который мог охватить человеческое существо, оказавшееся свидетелем крушения фундаментальных законов природы. Когда огромные руки упали ему на плечи, он выхватил свой нож и одним махом ударил снизу вверх. Лезвие сломалось о перевитый мускулами живот незнакомца, как о стальную колонну, и тут же мощная шея рыбака треснула, словно гнилая хворостина, в руках гиганта.