Текст книги "Конан Бессмертный"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

Соавторы: Лайон Спрэг де Камп,Лин Спрэг Картер,Бьёрн Ниберг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 74 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

3
Город черепов

Бронзовые городские ворота, покрытые толстым слоем патины, были сделаны в форме гигантского человеческого черепа с рогами. Квадратные окна, забранные над порталом решетками, занимали место глазниц, а зубцы подъемной решетки скалились, словно зубы. Предводитель отряда маленьких воинов поднес к губам изогнутый бронзовый рог, и в ответ на сигнал решетка поднялась. Они вступили в незнакомый город.

Все здесь было построено из розоватого камня. Архитектура казалась вычурной и перегруженной украшениями – скульптурами и фризами, назойливо повторявшимися изображениями демонов, чудовищ и многоруких божеств. Гигантские лица, искаженные гримасами, вырезанные из розового камня, смотрели со стен высоких башен, которые многоступенчатыми уступами поднимались в небо, с каждым уступом становясь все уже и уже.

Куда бы Конан ни бросил взгляд, всюду видел скульптуры и рельефы, выполненные в форме черепов. Они высились над воротами. Они свисали золотой цепью со смуглых шей мерувийцев, единственной одеждой которых – и женщин, и мужчин – были короткие юбки. Они украшали щиты стражников у ворот и их бронзовые шлемы.

Отряд шел по широким улицам этого фантастического города. Полуобнаженные мерувийцы уступали им дорогу и лишь изредка осторожно косились на них, не позволяя себе выказывать откровенного любопытства по отношению к могучим пленникам и паланкину с принцессой. В толпе полуголых горожан, как красные тени, двигались жрецы с выбритыми головами, в просторных одеяниях из полупрозрачного алого шелка.

Среди деревьев, покрытых красными, голубыми и золотыми цветами, возвышался королевский дворец. Он был построен в форме гигантского конуса или шпиля, который становился все тоньше по мере удаления от низкого круглого фундамента. Сделан был дворец полностью из красного камня. Круглые стены башни поднимались ввысь, закрученные в спираль, так что она напоминала удивительную коническую раковину. На каждом камне, из которого была сложена эта спиралевидная башня, было высечено изображение черепа, так что создавалось впечатление, будто вся эта гигантская конструкция сложена из множества человеческих черепов. Созара не сумела подавить дрожь при виде этого жуткого произведения искусства, а Конан сердито стиснул зубы.

Они прошли еще через одни ворота, сделанные в форме черепов, миновали коридор с массивными стенами и огромные залы, пока не очутились в тронном зале царствующего бога. Азвэри, покрытые дорожной пылью и кровью ран, остались снаружи, а троих пленников подвели к трону несколько солдат гвардии в позолоченных доспехах. Каждый из них был вооружен богато украшенной алебардой.

Трон, стоящий на пьедестале из черного мрамора, был высечен из цельного куска большого жадеита и сделан так, словно он состоял из цепей и нитей, на которые были нанизаны бесчисленные черепа. На этом зеленоватом троне смерти восседал полубожественный монарх, который и велел доставить троих пленников в этот незнакомый им мир.

Несмотря на всю серьезность своего положения, Конан не смог окончательно подавить ухмылки, потому что Римпоче Джалунг Тхонгпа оказался очень маленьким и очень жирным человечком с тонкими кривыми ножками, которые едва доставали до пьедестала. Его мощный живот охватывала широкая лента из золотой ткани, сверкавшей драгоценными камнями. Обнаженные руки, колыхавшиеся от жира, были перетянуты десятками золотых обручей, а золотые кольца с огромными камнями сверкали и переливались на жирных пальцах.

Лысая голова на этом бесформенном теле была невероятно безобразна – с отвисшими щеками, мокрыми губами и узкими желтыми зубами. Остроконечный шлем (или нечто вроде короны) из массивного золота, плотно усаженный светящимися рубинами, вероятно, должен был украшать эту голову, однако символ власти слишком очевидно давил на череп и причинял шлемоносцу дополнительные муки.

Когда Конан поближе рассмотрел царствующего бога, ему бросились в глаза некоторые особенности облика Джалунга Тхонгпа. Половина его лица казалась безвольной, и глаз на этой стороне был пустым и подернутым дымкой, в то время как второй глаз был ясным и в нем таился злобный и острый ум.

Здоровый глаз Римпоче уставился на Созару, будто даже не заметив обоих огромных воинов, сопровождавших ее. Возле трона стоял высокий худощавый человек в багряном одеянии мерувийского жреца. Волосы на его голове были выбриты, а холодные зеленые глаза с ледяным презрением взирали на эту сцену. К нему и обратился царствующий бог, заговорив с ним квакающим голосом. По обрывкам фраз мерувийского языка, которые Конан успел подхватить по дороге от азвэри, киммериец уловил, что рослый жрец был верховным чародеем короля, Великим Шаманом Танзонгом Тенгри.

Все из тех же отрывков беседы Конан сумел понять, что шаман увидел с помощью своей магии отряд, который сопровождал принцессу Созару к ее куйгарскому жениху, и сообщил об этом царствующему богу. Джалунг Тхонгпа воспылал вожделением к стройной туранской девушке и послал всадников-азвэри, чтобы они доставили ее в его гарем.

Большего Конану знать и не потребовалось. Семь дней плена сделали его угрюмым и злобным. Он стоптал ноги до ран, и его нервы были напряжены до предела.

Оба стража с каждой стороны почтительно повернулись к трону, опустив глаза и обратив все свое внимание на Римпоче, ведь царствующий бог в любой момент мог отдать им приказ. Конан схватил свою цепь руками. Она была слишком крепкой, чтобы можно было порвать ее простой грубой силой, он это уже пытался делать в первые дни своего плена – и безуспешно.

Он спокойно свел запястья, так что цепь свесилась с них петлей длиной в фут. Затем внезапно повернулся к левому из стражников и замахнулся цепями, целясь ему в голову. Цепь просвистела как кнут и ударила гвардейца в лицо так, что он отшатнулся с разбитым носом, залитый кровью.

При первом же резком движении Конана второй солдат быстро повернулся к нему и опустил острие своей алебарды. Но прежде чем он закончил этот маневр, Конан обрушил петлю на острие алебарды и вырвал ее из рук солдата.

Удар тяжелой цепи отбросил назад и второго солдата – с окровавленным ртом и выбитыми зубами. Ноги Конана были скованы чересчур плотно, чтобы он мог сделать нормальный шаг. Но это не помешало ему передвигаться, прыгая, как лягушка, обеими ногами одновременно. Два огромных нелепых прыжка – и он стоит возле трона, и его лапищи уже вцепились в жирное горло маленького, пускающего слюни царствующего бога на его троне из черепов. Здоровый глаз Римпоче, полный ужаса, начал вылезать из орбиты, лицо посинело, когда пальцы Конана сдавили его горло.

Стражи и придворные взволнованно забегали вокруг и начали заикаться, охваченные паникой, или же замерли, окаменев от ужаса перед этим чужеземным гигантом, который осмелился поднять руку на их бога.

– Одно лишнее движение, и я раздавлю эту жирную жабу, – предупредил Конан.

Из всех, кто находился в большом зале, только Великий Шаман не выказал ни паники, ни удивления, когда молодой великан так неожиданно взял ситуацию в свои руки. На безупречном гирканском он спросил:

– Твои требования, варвар?

– Освободите девушку и этого черного парня, дайте нам лошадей, и мы покинем вашу проклятую долину навсегда. Если вы нам откажете или попытаетесь нас обмануть, я размажу вашего малютку короля, как манную кашу.

Шаман кивнул. Его зеленые глаза на неподвижном, словно маска с шафраново-желтой кожей, лице были холодными как лед. Повелительным жестом он поднял свой резной посох из эбенового дерева.

– Освободите принцессу Созару и чернокожего пленника! – распорядился он спокойно. Слуги с бледными лицами и испуганными глазами поспешили выполнить его приказание. Юма заворчал и потер запястья. Принцесса рядом с ним дрожала. Конан, держа перед собой бесформенную тушу короля, приготовился спускаться по ступенькам.

– Конан! – взревел Юма. – Осторожно!

Киммериец резко повернулся, но было уже поздно. Еще в тот момент, когда он подходил к краю пьедестала, Великий Шаман уже начал действовать. Стремительно, как змея пустыни, просвистел по воздуху посох из эбенового дерева и легонько задел плечо Конана – там, где сквозь дыру в его рваной одежде виднелась обнаженная кожа. Конан хотел прыгнуть на своего противника, но не смог этого сделать. Он был оглушен, отравлен, словно ядом змеи; пелена застилала его глаза, голова внезапно стала чересчур тяжелой и свесилась на грудь. Он бессильно рухнул на пол. Полузадушенный царствующий бог освободился из железной хватки его пальцев.

Последнее, что слышал Конан, был яростный рык черного великана, когда множество смуглых тел навалились на него и он был брошен на пол.

4
Кровавый корабль

Прежде всего было жарко и душно. Спертый воздух вполне можно было резать ножом – так он сгустился, перенасыщенный запахами и испарениями тел, плотно набитых в это подземелье. Двадцать или даже больше обнаженных людей были засунуты в грязную дыру, выложенную со всех сторон каменными блоками весом в тонну. Большинство заключенных были маленькие смуглые мерувийцы, лежавшие бессильно и равнодушно. Кроме того, была здесь горстка приземистых узкоглазых воинов азвэри, которые охраняли священную долину, два горбоносых гирканца, Конан-киммериец и его огромный черный товарищ Юма. Когда Великий Шаман отправил Конана в царство грез и забвения, бросив в него свой посох, а численное преимущество стражников пересилило мощь Юмы, разгневанный до глубины души Римпоче потребовал для обоих высшей меры.

В Шамбалле, однако, высшей мерой наказания была не смерть, которая, по верованиям мерувийцев, означала всего лишь освобождение души для ее последующего воплощения. Рабство – вот что они считали намного более страшным, потому что оно отнимало у человека его достоинство и волю. Так что они были приговорены провести остаток своего земного бытия в неволе.

Когда Конан думал об этом, он глухо рычал, и глаза его горели, как тлеющие угли, на сожженном солнцем лице сквозь спутанную гриву черных волос. Юма, лежавший рядом с ним в цепях, чувствовал бессильную ярость Конана и только усмехался. Варвар злобно смотрел на своего товарища. Иногда непоколебимо хорошее настроение Юмы пробирало его до костей. Для киммерийца, рожденного на свободе, рабство было действительно непереносимой мукой, в то время как для кушита в этом не было ничего нового. Когда Юма был мальчишкой, охотники за рабами вырвали его из рук матери и пригнали на рынок в Шем сквозь жаркие джунгли. Какое-то время он работал на плантации, но впоследствии, когда он стал сильным, его продали на арены Аргоса уже в качестве гладиатора.

Юма получил свободу за свои многочисленные победы на гладиаторских играх, когда король Мило Аргосский праздновал триумф по поводу сокрушения короля Фердруги Зингарского. Одно время Юма перебивался кражами и случайным заработком в различных хайборийских странах. Потом его занесло в Туран, где могучее сложение и богатый опыт в битвах быстро привели его в ряды наемников короля Илдиза.

Там он и познакомился с юношей по имени Конан. Они с киммерийцем сразу нашли общий язык. Оба они были выше ростом, чем все остальные, оба были родом из далеких, чужих стран, и оба – единственные из своего народа среди туранцев. Дружба завела их в подвалы Шамбаллы, а скоро выведет на рынок навстречу очередному унижению. Им придется стоять раздетыми под палящим солнцем, любопытствующие покупатели будут их ощупывать, а торговцы – расхваливать их силу.

Дни тянулись так медленно, как искалеченная змея, с трудом волочащая свое тело по раскаленным пескам. Конан, Юма и остальные спали, валялись на камнях, ели рис, который стражники скупо насыпали им в маленькие деревянные миски. Иногда они ругались между собой, но без особого воодушевления.

Конану хотелось бы побольше узнать об этих мерувийцах, потому что, как бы далеко ни заводили его странствия, он никогда еще прежде не встречал людей, подобных им. Они жили в этой необычной долине точно так, как жили здесь их предки еще с начала времен. У них не было никаких сношений с внешним миром, да они и не желали этого.

Конан подружился с одним мерувийцем по имени Ташуданг, от которого и перенял мерувийский язык, как сумел. Когда киммериец стал домогаться, почему они называют своего короля богом, Ташуданг ответил, что король живет вот уже десять тысяч лет и дух его рождается вновь и вновь в темнице смертной оболочки. Конан не стал бы безоглядно верить подобному объяснению, потому что знал: подобную ложь о себе распространяют короли и других держав. Однако он счел за лучшее придержать свое мнение при себе.

Когда Ташуданг заговорил о том, как угнетают народ король и его шаманы, – заговорил скорее с покорностью судьбе, чем возмущенно. – Конан спросил:

– Так чего ж вы не объединитесь и не сбросите эту шайку в Сумеро Тсо, а потом не установите собственное правление на благо людей? В моей стране мы поступили бы именно так, если бы кто-нибудь взялся нас тиранить.

Ташуданг посмотрел на него испуганно:

– Ты не ведаешь, что говоришь, чужеземец! Много лет назад – так рассказывают жрецы – эта страна лежала намного выше, чем теперь. Она простиралась от вершин Гималеев к вершинам гор Талакмы – огромная, покрытая снегом равнина, над которой носился ледяной ветер. «Крыша мира» – называли ее. И тогда Яма, Повелитель Драконов, решил создать эту долину для нас, для избранного им народа.

Его могучие чары опустили эту страну. Земля заколебалась под ударами громов, раскаленная лава хлынула из трещин земли. Раскалывались горы, и леса выгорали дотла. Но миновало и это – и вот долина лежит между двух горных цепей, там, где ты видишь ее и сегодня. Когда страна опустилась, изменился ее климат. Здесь стало тепло, появились растения и животные тропиков. Тогда Яма сотворил первых мерувийцев и передал им эту долину, чтобы они могли жить здесь вечно и во все времена. И еще он создал шаманов, чтобы они управляли страной и наставляли народ. Иногда случается так, что шаманы забывают о своем долге. Они угнетают и обирают нас, словно они – не простые смертные, терзаемые грехом алчности. Но мы, как повелел нам Яма, продолжаем повиноваться им и в этом случае, потому что, если мы не будем этого делать, он снова разбудит великие чары и наша долина вновь будет поднята вверх и превратится в ледяную пустыню. Так что мы должны терпеть, сносить безропотно все, что с нами происходит. И поэтому мы никогда не отважимся подняться на них.

– Ну, – проворчал Конан, – если эта маленькая грязная жаба воплощает ваши представления о божестве…

– Нет! – отчаянно крикнул Ташуданг. Белки его глаз сверкнули в темноте, и Конан кожей ощутил его страх. – Не говори о нем так! Он единокровный сын Ямы! Если он позовет своего отца, тот придет!

Ташуданг спрятал лицо в ладонях, и в этот день Конану не удалось больше вытянуть из него ни слова.

Мерувийцы были своеобразным народом, наделенным необычайным равнодушием, – усталый фатализм владел ими, он заставлял их терпеливо принимать все удары судьбы как определенные предначертания воли их жестокого бога. Любое неповиновение своему жребию (в этом они были убеждены) будет сурово наказано – если не сразу же, то в последующем рождении.

Было не так-то просто получать от них нужные сведения, но молодой киммериец не опускал рук. Во-первых, это помогало сделать бесконечные дни в неволе более сносными; во-вторых, он не намеревался оставаться в своем теперешнем положении надолго, а все, что он сможет узнать об этом таинственном королевстве и его странном народе, наверняка им очень пригодится, когда они с Юмой попытаются вернуть себе свободу. Кроме того, он знал, как важно владеть языком чужой страны, если ты хочешь там ориентироваться. Несмотря на то что Конан не отличался особой страстью к познаниям, он перенимал чужие языки без особого напряжения. Он знал уже немало их и на некоторых даже умел немного читать.

Наконец пришел тот решающий день, когда надсмотрщики в черных кожаных плащах появились среди рабов и выгнали их наверх свистящими ударами бичей.

– А сейчас, – с издевкой сказал один из них, – мы и поглядим, сколько отвалят князья Священной Земли за твой бесформенный труп, ты, свинья-инородец!

Его бич опустился на спину Конана и оставил кровавую полосу.

Гораздо хуже, чем удары бичей, Конан переносил пылающее солнце, под лучи которого его внезапно выволокли. После долгих дней, проведенных в темноте, его ослепил бы даже обыкновенный дневной свет, и он почти ничего не соображал. Что-то происходило. Кто-то купил его на аукционе и угнал по широкой доске на палубу большой галеры, стоявшей у каменной набережной Шамбаллы. Он жмурился от ослепительно яркого солнца и тихо ругался про себя. Стало быть, вот на что он теперь обречен – сгибаться над веслом, пока смерть не принесет ему избавления.

– Вниз, вниз, в брюхо корабля! Живо, псы! – рявкнул надсмотрщик и ударил Конана тыльной стороной ладони под подбородок. – Только дети Ямы имеют право находиться на палубе!

Киммериец действовал инстинктивно, по своему обыкновению долго не раздумывая. Он тут же ударил толстого надсмотрщика в бочкообразный живот своим могучим кулаком. Пока тот глотал воздух, Конан добавил удар в челюсть, так что надсмотрщик растянулся на досках. Юма взвыл от восторга и попытался пробиться вперед, чтобы встать рядом с Конаном.

Офицер охраны корабля уже отдал приказ. Острия дюжины пик в руках маленьких мерувийских моряков уперлись в Конана. Угрожающее рычание вырвалось из глотки киммерийца, окруженного со всех сторон. Немного позже ему все-таки удалось подавить в себе ярость, поскольку варвару стало ясно, что дальнейшее проявление враждебности с его стороны будет означать немедленную смерть.

Ведро воды привело надсмотрщика в чувство. Отфыркиваясь как морж, он тяжело поднялся. Вода стекала по его разбитому лицу и жидкой бороденке. Полный жгучей ненависти, которая превращалась в ледяную, расчетливую злобу, он уставился на Конана.

Офицер обратился к своим людям:

– Уберите этого…

Но надсмотрщик остановил его.

– Нет, не убивайте его. Смерть – слишком милосердное наказание для этой собаки. Прежде чем я с ним покончу, он еще поваляется у меня в ногах, умоляя прекратить его мучения.

– Ладно, Гортангпо, – согласился офицер.

Надсмотрщик обвел взглядом гребную палубу, и около сотни обнаженных смуглых людей опустили глаза. Они долго голодали и сейчас были похожи на скелеты. Их согнутые спины были исполосованы шрамами. По каждому борту галера имела лишь один ряд весел. На одних веслах сидели по два гребца, на других по три – в зависимости от их состояния. Надсмотрщик указал на весло примерно в середине ряда, к которому были прикованы три седых человека, исхудавших, как смерть.

– Его – на это весло! А три живых трупа уже отработали свое, от них нет никакой пользы. Убрать их! Этому парню из чужой страны нужно много места, чтобы выпрямлять руки, так что освободите ему банку. А если он не будет держать ритм, я поближе познакомлю его со своим бичом!

Пока Конан, сжав зубы, смотрел, моряки сняли железные кандалы с трех стариков, и цепи, которые приковывали их к веслу, упали с лязгом на палубу. Трое гребцов закричали от страха, когда мускулистые руки быстро вышвырнули их за борт. С сильным всплеском они упали в воду и исчезли. Только пузыри, поднимавшиеся некоторое время на поверхность воды, еще напоминали о них.

Конан был прикован к веслу – ему предстояло работать за троих. Когда его усаживали на грязную банку, надсмотрщик свирепо сказал:

– А вот теперь поглядим, как тебе понравится это весло, малыш. Будешь грести, грести и грести, пока тебе не покажется, что спина твоя вот-вот треснет, и все-таки ты будешь грести, еще и еще! И каждый раз, когда ты отстанешь или пропустишь удар, я напомню тебе о твоем долге вот чем!

Бич взвился в небо и со свистом опустился на плечи Конана. Боль была так сильна, словно его обожгло раскаленное железо. Но варвар не позволил ни одному мускулу своего лица дрогнуть. Тем, кто не знал киммерийца достаточно хорошо, могло показаться, что Конан вообще ничего не почувствовал, так хорошо он умел владеть собой.

Надсмотрщик заскрежетал зубами от разочарования и снова взмахнул бичом. На этот раз Конан слегка дернул уголком рта, но глаза его по-прежнему смотрели невозмутимо и холодно. Свистнул третий удар, четвертый. Пот выступил на лбу киммерийца и жгучие капли потекли на глаза, когда кровь заструилась по его спине. Но он по-прежнему не желал показывать мучителям, что ему больно.

Он услышал шепот Юмы:

– Конан, держись!

Капитан приказал отчаливать. Разочарованный надсмотрщик вынужден был отказаться от удовольствия полностью измочалить спину Конана.

Моряки отшвартовались и оттолкнули галеру от набережной длинными шестами. Позади гребных скамей, на возвышении, сидел в тени обнаженный мерувиец с огромным барабаном. Когда корабль отчалил, он поднял деревянную колотушку и принялся стучать. При каждом ударе рабы сгибались над планками весел, поднимали весла и отклонялись назад, пока их тяжесть не прижимала их к банкам, затем опускали лопасти в воду – и все повторялось сначала. Конан быстро вошел в ритм, как и Юма, который был прикован к веслу позади него.

Конан никогда еще не бывал на корабле. Пока он греб, он осматривался по сторонам, разглядывая гребцов с их неподвижными глазами и исполосованными спинами, сидевших на скользких банках, вымазанных их собственными испражнениями, среди отвратительного запаха. С гребной палубы галера казалась низкой, борта поднимались над водой всего на несколько футов. Нос, где размещались моряки, как и украшенная позолоченной резьбой корма, где располагались офицерские каюты, были намного выше над уровнем воды. Посреди палубы находилась одна мачта. Рей и свернутый треугольный парус лежали на планке над гребной палубой.

Когда галера вышла из гавани, матросы, распевая, подняли парус. Золотисто-пурпурный, полосатый, он с шумом выпрямился, наполняясь ветром. Вскоре они поймали попутный ветер, и гребцы получили возможность немного отдохнуть.

Конану бросилось в глаза, что галера была построена из дерева, которое не то от природы, не то благодаря обработке имело красный цвет. Он прикрыл глаза, спасаясь от ослепительного света. Корабль выглядел так, словно он был выкрашен кровью. И тут снова просвистел бич над его головой, и надсмотрщик рявкнул:

– Берись за весло, ленивая свинья!

Удар оставил широкую полосу на его спине. «Это и впрямь кровавый корабль, – подумал Конан. – Его окрашивает кровь рабов».