Текст книги "Конан Бессмертный"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

Соавторы: Лайон Спрэг де Камп,Лин Спрэг Картер,Бьёрн Ниберг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 74 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

5
Луна авантюристов

Семь дней Конан и Юма истекали потом, склоняясь над веслами красной галеры, пока она обходила побережье Сумеро Тсо, по ночам приставая к каждому из семи священных городов Меру – Шондокару, Тхонгаре, Аузакии, Исседону, Палиане, Троане и наконец, когда круг был завершен, снова к Шамбалле. Несмотря на то что киммериец и кушит были сильными парнями, немного времени прошло с тех пор, как беспрерывный каторжный труд привел их почти на грань истощения и их мускулы больше не могли выносить напряжения. Но неустанный бой барабана и свистящие удары бича не оставляли их в покое.

Один раз в день матросы доставали ведра с холодной, противно пахнущей водой и выливали их на изможденных рабов, и один раз в день, когда солнце стояло в зените, они получали миску риса и ковшик воды. По ночам они спали прямо на своих веслах. Бесконечная изнурительная работа отнимала у гребцов всякую волю, принижала их до уровня бездушных автоматов.

Это сломало бы мужество любого – но не такого человека, как Конан. Молодой киммериец не поддавался уничтожающему бремени судьбы, как это делали апатичные мерувийцы. Бесконечная каторжная работа, зверское обращение, необходимость удовлетворять все свои потребности прикованным к склизкой скамье – все это не сломило его волю, как то произошло с другими. Наоборот, это еще ярче разожгло в нем огонь.

Когда корабль вернулся назад, в Шамбаллу, и бросил якорь в ее большой гавани, терпение Конана было уже на исходе. Было темно и тихо. Узкий серп прибывающей луны низко висел на западном небосклоне, отбрасывая слабый, обманчивый свет. Он скоро должен был зайти. Такую луну в западных странах называли «луной авантюристов», «воровским счастьем», потому что именно такие ночи использовали уличные грабители, воры и наемные убийцы для занятий своими темными делишками. Склонившись над веслами, Конан и Юма притворялись спящими, но на самом деле они с несколькими другими рабами замышляли побег.

Рабы на галере не носили ножных кандалов. С железных обручей на запястьях опускались цепи, соединенные с кольцами, свободно бегающими по древку весла. На том конце весла, который вставлялся в отверстие на борту галеры, это кольцо запиралось на замок, а с внутренней стороны – упором или плоским тяжелым свинцовым диском. Этот диск, закрепленный на конце весла железным штырем, служил противовесом лопасти весла. Конан сто раз уже пытался порвать цепи, но даже его сверхчеловеческих сил, которые лишь возросли за семь дней гребли, не хватало на то, чтобы их разорвать. Несмотря на неудачу, он пытался расшевелить остальных рабов громким шепотом.

– Если бы нам удалось заманить Гортангпо к нам поближе, – говорил он, – мы разодрали бы его на куски зубами и ногтями. У него ключи от наших цепей. Конечно, матросы убьют некоторых из нас, пока мы будем освобождаться, но как только мы снимем цепи, у них не останется шансов, ведь нас в пять-шесть раз больше…

– Не говори об этом! – прошептал ближайший к нему мерувиец. – Даже не думай!

– Тебе что, неинтересно? – удивился Конан.

– Нет. От одной только мысли о подобных вещах у меня подгибаются колени.

– И у меня, – добавил второй. – Невзгоды, которые мы принуждены сейчас терпеть, посланы нам богами. Это справедливая кара за грехи, совершенные в прошлой жизни. Бороться с этим – не только бессмыслица, но и непростительное кощунство. Я прошу тебя, варвар, прекрати свои нечестивые речи и следуй своему жребию с подобающим смирением!

Такой взгляд на вещи был противен самому существу Конана. Да и Юма не был человеком, который безропотно подчинился бы подобной участи. Но мерувийцы не хотели их слушать. Даже Ташуданг, который был необыкновенно разговорчив и дружелюбен для мерувийца, умолял Конана не предпринимать ничего такого, что могло бы ввести в гнев надсмотрщика Гортангпо или навлечь на них еще худшее наказание богов.

Отчаянные попытки варвара переспорить их были прерваны хлопками бича. Привлеченный бормотанием, Гортангпо подобрался в темноте к планке, проложенной над гребной палубой над головами гребцов. Из нескольких слов, произнесенных шепотом, он уловил, что здесь планируется бунт. Его бич со свистом опустился на плечи Конана.

Это было больше, чем варвар мог сейчас вынести. Молниеносным движением он вскочил на ноги, схватился за конец бича и вырвал орудие пытки из рук Гортангпо. Надсмотрщик принялся звать матросов.

Конан все никак не мог сорвать с весла железное кольцо. С отчаяния у киммерийца вдруг появилась одна идея. Конструкция ограничивала движение весла по вертикали на высоту около пяти футов над гребной палубой. Он поднял конец весла так высоко, как только мог, забрался на банку, присел на корточки и подсунул плечи под весло. Потом выпрямился и изо всех сил надавил вверх. Весло сломалось с громким треском. Конан ловко сорвал кольцо со сломанного края. Теперь у него действительно было оружие – огромный шест в девять футов длиной, с десятифунтовым свинцовым диском на конце.

Первый удар Конана пришелся в висок надсмотрщика, у которого глаза вылезли из орбит. Череп Гортангпо треснул, как перезрелая дыня, и кровь брызнула на скамью. Затем Конан выбрался наверх, готовясь встретить бегущих на него матросов. Тощие смуглые мерувийцы испуганно скорчились в трюме и жалобно принялись молиться своим демоническим богам. Юма последовал примеру Конана и тоже сломал свое весло, чтобы снять кольцо.

Матросы тоже были мерувийцами, изнеженными, ленивыми и флегматичными. Им никогда еще не приходилось спасать собственные шкуры от восставших рабов – они вообще не считали, что подобное кощунство возможно. И уж меньше всего предполагали они, что им когда-либо придется иметь дело с юным великаном, бугрящимся железными мышцами и вооруженным опасным девятифутовым шестом. И тем не менее они отважно приближались, несмотря на то что ширина планки позволяла им подходить к киммерийцу только по двое.

Конан не стал ждать, пока они подойдут вплотную. Он пошел им навстречу, яростно раскручивая свой шест. Первый удар сбросил с планки в трюм одного из матросов со сломанной правой рукой. Второй раскроил другому матросу череп. Пика уперлась Конану в обнаженную грудь. Он выбил ее из рук воина и следующим ударом шеста смахнул сразу двоих – одному из них он при этом переломал ребра, а второй рухнул, когда первый налетел на него.

И вот уже Юма встал рядом с киммерийцем. Обнаженная грудь кушита блестела при слабом свете луны, как эбеновое дерево, смазанное маслом. Обломок его весла подкосил наступающих мерувийцев, как косой. Матросы, отнюдь не подготовленные к сражениям с двумя такими великанами, показали пятки и удрали на корму, где капитан, вырванный из сладких объятий сна, давал им противоречивые указания.

Конан наклонился над трупом Гортангпо и обыскал его. Он быстро нашел ключи и открыл: сперва свои кандалы, а потом кандалы Юмы.

Запела тетива, и стрела просвистела возле головы Конана и вонзилась в мачту. Оба уже освободившихся гребца не видели теперь никакого смысла в том, чтобы продолжать борьбу. Они спрыгнули с планки и протолкались мимо перепуганных рабов к борту, перелезли через него и окунулись в темную воду гавани Шамбаллы. Моряки послали им вслед несколько стрел, но в сумрачном свете заходящей луны они не видели беглецов и могли стрелять, полагаясь только на удачу.

6
Роковой туннель

Мокрые с головы до ног, два обнаженных человека выбрались из воды и начали вглядываться в темноту. Они плыли, как им показалось, несколько часов, чтобы попасть в город незамеченными. В конце концов они нашли решетку одного из сточных каналов. Юма все еще не расстался с древком сломанного весла, в то время как Конан бросил свое на корабле. То и дело слабое мерцание света с улицы попадало в туннель сквозь решетку, но оно ни в малейшей степени не рассеивало темноту. Так что они брели в абсолютном мраке по грязной воде в поисках выхода из этой сети каналов.

Огромные крысы пищали и разбегались при их приближении. То и дело беглецы видели, как их глазки сверкают в темноте. Одна из самых крупных укусила Конана за ногу, но он успел схватить ее, сломать в своей крепкой лапище и швырнуть тушку в немногих более отважных ее собратьев, которые тут же с писком набросились на нее и принялись драться вокруг изысканного лакомства. Конан и Юма поспешили по каналу, который постепенно поднимался вверх.

Наконец Юма обнаружил потайной ход. В темноте он вел рукой вдоль стены и при этом случайно надавил на спрятанный там механизм. Он изумленно кашлянул, когда массивный квадрат стены скользнул в сторону. Несмотря на то что ни он, ни Конан понятия не имели, конечно, куда приведет их этот новый коридор, они решили идти по нему, тем более что он поднимался наверх, к мостовой.

После длительного восхождения они в конце концов оказались у двери. Они ощупывали ее в абсолютной темноте, пока Конан не обнаружил замок, который тотчас сорвал. Дверь раскрылась со скрежетом проржавевших петель. Оба вошли – и остановились как вкопанные.

Они находились на богато украшенном балконе, среди бесчисленных статуй богов и демонов, в огромном храме. Его стены поднимались ввысь и венчались октагональным куполом. Конан припомнил, что подобный купол он уже видел – тот возвышался над более низкими зданиями города. Однако за время своего плена Конан так и не выяснил, что же скрывается под этим куполом.

Под ними, у стены восьмиугольного пола, находился постамент из черного мрамора. Статуя, стоявшая на нем, была обращена к алтарю в центре храма. Она была больше, чем все прочие в этом огромном зале. Конан прикинул ее высоту – футов тридцать. Бедра статуи приходились как раз на высоту балкона. Совершенно очевидно, это было изображение божества, изваянное из зеленого камня, который выглядел как жад, однако трудно было предположить, что вообще может существовать кусок жада таких размеров. У статуи было шесть рук. Глаза, мрачно глядящие с зеленого лица, были сделаны из громадных рубинов.

Напротив статуи, за алтарем, стоял трон из резных черепов, похожий на тот, что был во дворце царствующего бога, только поменьше. На нем восседал жабоподобный владыка Меру.

Когда Конан перевел взгляд с головы идола на монарха, ему показалось, что между обоими существует отвратительное сходство. Его пробрала дрожь, когда он подумал о том, какие невероятные тайны вселенной может таить в себе это сходство.

Римпоче был погружен в ритуал. Шаманы в багряных одеждах стояли на коленях вокруг трона и алтаря. Они нараспев читали – вероятно, древние молитвы и заклинания.

Вдоль стен рядами сидели мерувийцы, скрестив ноги на мраморных плитах. Судя по дорогим камням и роскошным, хотя и не слишком броским одеждам, это были знатные и богатые люди королевства. Над их головами в настенных держателях коптили и дымили сотни факелов. На полу, в квадрате возле алтаря, стояли четыре чаши, наполненные маслом, которое горело золотистым огнем. Пламя колебалось, как от ветра.

На алтаре между троном и колоссальной статуей лежала стройная белая девушка, прикованная к алтарю золотыми цепями. Это была Созара.

Глухое рычание вырвалось из горла Конана. Его глаза загорелись синим огнем, когда он уставился на ненавистного короля Джалунга Тхонгпа и его Великого Шамана, чародея и жреца Танзона Тенгри.

– Ну что, испортим им бал-маскарад? – прошептал Юма, и его белые зубы сверкнули в темноте.

Киммериец пробурчал нечто означающее согласие.

Это был праздник Новой Луны, и царствующий бог брал себе в жены дочь туранского короля, которая лежала сейчас на алтаре перед многорукой статуей Великого Пса Смерти и Ужаса, божественного демона Ямы. Церемония протекала согласно древним ритуалам, которые были описаны еще в священных текстах бога смерти. Божественный монарх Меру безвольно покоился на своем троне из черепов и, пока шаманы погружались в свои древние молитвы, ждал, довольный, публичного соединения с длинноногой стройной туранской девушкой.

Внезапно ритуал был нарушен самым кощунственным образом. Два голых великана спрыгнули на мраморный пол буквально из воздуха: один – героическая фигура из ожившей бронзы, второй – темная угроза, вырезанная из эбенового дерева. Шаманы прервали на полуслове молитвы, когда эти два завывающих дьявола приземлились среди них.

Конан схватил одну из огненных чаш и запустил ею в толпу одетых в алое шаманов. Панически визжа и крича от боли, они разбежались во все стороны, в то время как пламя горящего масла охватило их алые одежды и превратило людей в живые факелы. Киммериец поспешно схватил остальные три огненные чаши; суматоха стала еще сильнее, и огонь распространился еще дальше.

Юма подскочил к пьедесталу, на котором сидел король и смотрел единственным здоровым глазом, полным страха и смятения. Великий Шаман попытался повергнуть Юму на мраморные ступени своим магическим посохом, но у черного великана все еще было в руках сломанное весло, и он нанес удар с невероятной силой. Эбеновое дерево разлетелось в мелкие щепки. Второй удар пришелся по самому чародею и отшвырнул его, разбитого и умирающего, в хаос мечущихся, кричащих, горящих шаманов.

Король Джалунг Тхонгпа должен был стать следующим. Ухмыляясь, Юма взбежал по ступенькам. Но маленький бог уже не сидел, скорчившись, на троне. Он стоял на коленях перед статуей и моляще поднимал руки, визжа и выскуливая мольбу.

Почти в тот же миг Конан добрался до алтаря и склонился над дрожащей, растерянной девушкой. Тонких золотых цепей было вполне достаточно, чтобы удерживать ее, но они не были настолько прочными, чтобы устоять против силы варвара. Он уперся ногами в пол и вырвал конец цепочки из кольца в алтаре. Три остальных последовали за первым. Потом Конан взял всхлипывающую принцессу на руки и поднял ее. Он повернулся – и на них упала тень.

Он удивленно взглянул… и вдруг вспомнил, как говорил ему Ташуданг: «Если он позовет своего отца, тот придет!»

Теперь ему стал ясен весь ужас, скрывающийся в этих словах. Высоко над ними в коптящем свете факелов на стенах двигались руки гигантского идола, изваянного из зеленого камня. Рубины, изображавшие его глаза, сверкали над людьми ясным, рассудочным огнем.

7
Когда оживает зеленый бог

Волосы встали дыбом у Конана на голове, и кровь застыла в жилах. Вскрикнув, Созара спрятала лицо у него на груди и обхватила руками его шею. На черном пьедестале, возле трона из черепов, застыл Юма. Белки его глаз сверкали. В нем проснулся необъяснимый страх его народа – народа джунглей – перед сверхъестественным. Ибо статуя проснулась к жизни!

Не в силах пошевелиться, они смотрели, как каменный зеленый идол со скрежетом поднял свою огромную ногу. С высоты тридцати футов на них свирепо смотрело мрачное лицо. Шесть рук дергались и выпрямлялись, как лапы огромного паука. Каменная фигура слегка передвинулась в сторону, смещая свой вес. Нога титана наступила на алтарь, на котором прежде лежала Созара. Мраморная глыба треснула и раскололась под многотонным весом ожившего зеленого камня.

– Кром! – выдохнул Конан. – Даже камень живет и двигается в этой стране безумия! Мы можем почитать за счастье, что он не задел нас ногой!

Он попытался вместе с Созарой перебраться в безопасное место, но за ними следом, не останавливаясь, хрустели и ломались камни. Статуя начала двигаться.

– Юма! – взревел Конан и дико посмотрел на кушита. Черный воин неподвижно сидел возле трона, на котором снова восседал маленький царствующий бог, указующий жирной рукой на Конана и девушку.

– Убей их, Яма! Убей их! Убей их! – хрипел он.

Многорукий каменный монстр остановился и начал осматриваться, пока его рубиновые глаза не замерли на Конане. Конана охватил первобытный варварский страх. Но как у многих варваров, именно этот страх перед сверхъестественным и заставлял его бороться с тем, что его пугало. Он опустил девушку на пол и схватил мраморную скамью. Его мускулы, казалось, вот-вот лопнут от напряжения, но он стиснул зубы и шагнул к колоссу.

Юма закричал:

– Нет, Конан! Беги! Он видит тебя!

Теперь Конан уже добрался до гигантских ступней шагающего идола. Каменные ноги поднимались перед ним, как колонны. От напряжения лицо киммерийца стало густо-красным. Он высоко занес над головой скамью и швырнул ее в жадеитовую ногу. С чудовищной силой она ударила в щиколотку каменного бога. Мрамор покрылся сетью трещин от одного конца скамьи до другого. Конан еще ближе подошел к каменной ноге, поднял новую скамью и опять швырнул ее. На этот раз скамья разлетелась на дюжину осколков, но сама нога осталась невредимой, если не считать небольших сколов. Конан отскочил назад, когда статуя сделала к нему еще шаг.

– Конан! Осторожно!

Крик Юмы заставил его оглянуться. Зеленый гигант наклонился. Рубиновые глаза сверкнули, глядя в синие глаза Конана, и странно было ему смотреть в живые глаза бога. Они были бездонными, полными темноты и глубины, в которой взгляд человека терялся и бессильно тонул в этих красных омутах. И глубоко в этих кристаллических безднах притаилась холодная, нечеловеческая злоба. Взгляд бога поглотил взгляд молодого киммерийца, который почувствовал, как его медленно охватывает оцепенение. Он не мог больше ни двигаться, ни мыслить…

Несмотря на переполнявший его ужас перед необъяснимым, Юма взвыл от ярости. Он видел, как шесть титанических каменных рук опускаются к его другу, который смотрит на них, словно парализованный. Еще один шаг – и Яма доберется до киммерийца. Черный воин был слишком далеко от них обоих, чтобы напасть. В своем гневе он, не думая, схватил царствующего бога, который заверещал и принялся отчаянно отбиваться, и швырнул его в демонического отца мерувийских владык.

Джалунг Тхонгпа перевернулся в воздухе и ударился о мраморный мозаичный пол у ног идола. Дико и растерянно маленький монарх осмотрелся своим единственным глазом. Потом он ужасно закричал, когда одна из титанических ног опустилась на него.

В мраморном храме раздался треск ломающихся костей. Нога бога скользнула по плитам, оставляя за собой широкий кровавый след. Со скрежетом идол снова низко наклонился и потянулся к Конану.

Растопыренные каменные пальцы замерли в нескольких дюймах от киммерийца. Огонь рубиновых глаз потух. Гигантское тело с шестью руками и головой демона, которая еще мгновение назад была полна жизни, застыло и вновь превратилось в неподвижный камень.

Вероятно, смерть короля, который вызвал этого адского духа из темных глубин безымянных измерений, уничтожила чары, связывавшие Яму с этим идолом. А может быть, смерть короля освободила демоническое божество от его обязанностей по отношению к своему земному родичу – кто знает. Однако, что бы ни было причиной, в тот момент, когда Джалунг Тхонгпа испустил дух, статуя вновь стала неподвижным камнем.

Рухнуло и оцепенение, охватившее Конана. Все еще в растерянности молодой киммериец потряс головой. Потом огляделся. Первое, в чем он удостоверился, было то, что принцесса Созара бросилась к нему, истерически всхлипывая. Бронзовые от загара руки варвара схватили принцессу. Он ощущал, как ее шелковистые волосы легонько щекочут ему шею, и новый огонь загорелся в его глазах. Он засмеялся, радуясь тому, что жив.

К нему подбежал Юма:

– Конан! Мы здесь одни. Все остальные либо удрали, либо мертвы. Мы наверняка найдем лошадей в стойле позади храма. Сейчас самое подходящее время исчезнуть из этого проклятого города.

– Клянусь Кромом! Я буду счастлив стряхнуть со своих ног пыль этой чертовой страны, – проворчал киммериец. Он сорвал плащ с мертвого Великого Шамана и завернул в него принцессу. Потом поднял девушку и понес ее из храма, ощущая тепло ее нежного, гибкого тела.

Часом позже, когда им уже не нужно было бояться погони, он натянул поводья и внимательно изучил дорогу. Конан поглядел на звезды, подумал немного, потом показал направление:

– Туда!

Юма нахмурил лоб:

– На север?

– Ну да, в Гирканию. – Конан засмеялся. – Ты что, забыл уже, что мы должны доставить принцессу ее жениху?

Юма удивленно поднял брови. Он видел, как прелестные белые ручки Созары сжимались вокруг шеи его друга, с какой радостью она склоняла голову ему на плечо. К ее жениху? Он потряс головой. Ему никогда не понять этого киммерийца. Но он последовал за Конаном, и они направили коней к мощным отрогам гор Талакмы, которые лежали перед несчастной страной Меру, как крепостная стена, и отделяли ее от гирканских степей, по которым гуляют привольные ветры.

Месяцем позже они прибыли в лагерь Куюлы, Великого Хана куйгарских кочевников. Те, кто видел их во время бегства из Шамбаллы, вероятнее всего, сейчас уже не узнали бы их. В маленьком селении на южных склонах Талакмы они поменяли звенья золотой цепи, которые все еще качались на запястьях и щиколотках Созары, на теплую одежду, защитившую их от холода, царящего на перевалах, и жгучего ветра степей. На них теперь были меховые шапки, шерстяные плащи, просторные шаровары и крепкие сапоги.

Когда же они передали Созару ее чернобородому жениху, хан не поскупился на добрые слова и звонкую монету. И после пиршества в их честь, которое длилось несколько дней, они, осыпанные с ног до головы золотом, двинулись в обратный путь в Туран.

Оставив лагерь Куюлы далеко позади, Юма наконец заговорил со своим другом:

– Такая чудесная девушка. Я все не могу понять, почему ты не оставил ее себе? Она тоже была бы не прочь – ты пришелся ей по сердцу.

Конан усмехнулся:

– Ты не ошибся. Но я хочу еще многое увидеть и многое пережить, прежде чем обзаведусь семьей. Созара будет намного счастливее среди шелковых подушек и драгоценностей, которыми одарит ее Куюла, чем со мной – вечно в седле, мотаясь по степям и пустыням, то среди палящего зноя, то среди ледяного холода. А в пути вечно кто-нибудь встретится – не волки, так люди, которые мечтают вцепиться тебе в глотку. – Он рассмеялся от души. – Да и, кроме того, законный наследник Великого Хана уже в пути, если можно так выразиться… хотя сам хан об этом еще не подозревает.

– А ты-то откуда это знаешь?

– Мне Созара призналась незадолго до нашего отъезда.

От удивления Юма прищелкнул языком:

– Нет, никогда, никогда в жизни больше не буду дураком настолько, чтобы недооценить какого-нибудь киммерийца…