Текст книги "Конан "Классическая сага""

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

Соавторы: Лайон Спрэг де Камп,Лин Спрэг Картер,Бьёрн Ниберг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 179 страниц) [доступный отрывок для чтения: 63 страниц]

8. ЛИЦО ГОРГОНЫ

Конан пробирался сквозь зал серых статуй на босых ногах, крадучись по пыльным тенистым проходам, словно большая кошка джунглей. Тусклый свет пробегал по острому краю могучего палаша зажатого в его огромной руке. Его глаза смотрели из стороны в сторону. В этом месте воняло смертью; запах страха тяжело висел в неподвижном воздухе.

Как он только позволил старому Еношу уговорить себя на эту авантюру? Он был никакой не освободитель, никакой не избавитель, никакой не святой человек, посланный богами, чтобы освободить Ахлат от бессмертного проклятия дьявола. Его единственной целью была кровавая месть.

Но мудрый, старый шейх сказал много слов, и его красноречие убедило Конана взяться за эту рискованную миссию. Енош указал ему на два факта, убедивших даже недоверчивого варвара. Один заключался в том, что попав в эту землю, Конан удерживался здесь черной магией и не мог покинуть этих мест, пока богиня не будет убита. Другой заключался в том, что заморский предатель, замурованный под Черной Часовней богини, скоро окажется перед лицом смерти, которое, если от него не отвернуться, полностью его уничтожит.

Итак, Конан пробрался по потайному подземному ходу, который показал ему Енош. Сейчас он появился из скрытого прохода в стене этого просторного, мрачного зала, так как Енош знал, когда Варданеса отведут к богине.

Как и замориец, Конан тоже заметил изумительный реализм серых статуй; но в отличие от Варданеса он знал ответ на эту загадку. Он отводил взгляд от выражений ужаса на каменных лицах вокруг него.

Он тоже слышал скорбные причитания и крики. Когда он подошел ближе к центру огромного зала, рыдающие голоса стали яснее. Он увидел золотой трон и высушенный предмет на нем, и бесшумно подкрался к блестящему креслу.

Когда он приблизился, одна статуя вдруг заговорила с ним. От шока он чуть не потерял самообладания. По телу побежали мурашки, а на лице выступил пот.

Затем он увидел источник голоса и его сердце сильно заколотилось. Так как статуи вокруг трона были не совсем мертвыми. Они были каменными до шеи, но головы еще жили. Грустные глаза вращались на отчаявшихся лицах, а сухие губы умоляли его размозжить своим мечом мозги этих почти – но еще не полностью окаменевших созданий.

Затем он услышал звук хорошо известного голоса Варданеса. Неужели богиня убила его врага до того, как он смог дать волю своей жажде мщения? Он прыгнул вперед в сторону трона.

Там его взору представилось ужасное зрелище. Варданес стоял перед троном, глаза его метались по сторонам, губы лихорадочно шевелились. Ухо Конана уловило каменный скрежет, и он посмотрел на ноги Варданеса. Там, где ступни заморийца касались пола, по ним медленно поднималась бледная серость. На глазах у Конана теплая плоть белела. Серая волна достигла колен Варданеса. И Конан увидел, как постепенно плоть ног превращается в пепельно-серый камень. Варданес пытался отойти, но не мог. Когда он заметил Конана, его голос перешел в пронзительный крик нескрываемого страха затравленного животного.

Существо на троне засмеялось низким, сухим смешком. Когда Конан посмотрел на него, мертвая, сухая плоть его костистых рук и морщинистое горло увеличились и разгладились; вместо мертвого, жесткого коричневого цвета оно наливалось живыми тонами теплой плоти. С каждым вампирическим глотком жизненной энергии, которую Горгона высасывала из тела Варданеса, ее собственное тело наполнялось жизнью.

– Кром и Митра! – выдохнул Конан.

Каждым атомом своих мозгов сконцентрировавшись на полуокаменевшем заморийце, Горгона не обратила на Конана никакого внимания. Сейчас ее тело наполнилось. Она расцвела; мягкие округлости талии и бедер выпирали из-под тусклого савана. Увеличились ее женские груди, натягивая тонкую материю. Она вытянула плотные, молодые руки. Ее влажный, темно-красный рот раскрылся от звонкого смеха – на этот раз музыкального, сластолюбивого смеха полнотелой женщины.

Волна окаменения подобралась до бедер Варданеса. Конан не знал, оставит ли она Варданеса полуокаменевшим как и тех, что стояли рядом с троном, или высушит его до конца. Замориец был молодой и полный жизни; его жизненные силы были обильным урожаем для богини-вампира.

Когда каменная волна подобралась до задыхающейся груди заморийца, он издал другой крик – самый ужасающий звук, который Конану когда-либо приходилось слышать из человеческих уст. Реакция Конана была инстинктивной. Словно атакующая пантера, он выскочил из своего укрытия за троном. Свет пробежался по краю его лезвия, когда он махнул им. Голова Варданеса отскочила от туловища и упала на мраморный пол с мясистым чмоканьем.

Потрясенное таким ударом тело пошатнулось и упало. Оно с грохотом рухнуло на пол и Конан увидел, как окаменевшие ноги треснули и раскололись. Каменные куски разлетелись в разные стороны, а из трещин в окаменевшей плоти сочилась кровь.

Так умер предатель Варданес. Даже Конан не мог сказать, ударил ли он от жажды мести или из-за благородного порыва прекратить пытку беспомощного создания.

Конан повернулся к богине. Не задумываясь, он инстинктивно встретился своим взглядом с ее глазами.

9. ТРЕТИЙ ГЛАЗ

Ее лицо было маской нечеловеческого очарования; ее влажные губы были спадали через плечи из сверкающего жемчуга волнами шелковой ночи спадали блестящие, черные волосы, из-под них выпирали круглые луны ее грудей. Она была воплощением красоты – если не считать большого темного глаза между ее бровями.

Третий глаз встретился со взглядом Конана и мгновенно приковал его. Этот овальный глаз был больше любого человеческого органа зрения. Он не делился на белок, зрачок и радужную оболочку, как глаза людей; он был целиком черный. Его взгляд, казалось, провалился в него и потерялся в бесконечных просторах темноты. Конан восхищенно смотрел, забыв про меч в своей руке. Глаз был такой же черный, как и лишенные света просторы между звездами.

Ему казалось, что он стоит на краю черного, бездонного колодца, в который сползает и падает. Он падал вниз, вниз сквозь черный туман, сквозь обширную, холодную бездну абсолютной темноты. Он знал, что если сейчас не отведет свои глаза, то будет потерян для мира навсегда.

Он сделал колоссальное усилие воли. Пот выступил у него на лбу; мускулы под кожей корчились, словно змеи. Его глубокая грудь поднялась.

Горгона смеялась – низким мелодичным звуком с холодной, жестокой насмешкой. Конан вспыхнул, и волна бешенства поднялась в нем.

Усилием воли он оторвал свои глаза от этого черного ока и уткнулся лицом в пол. Слабый и ошеломленный, он пошевелил своими ступнями. Когда он собрался силами и поднялся в полный рост, то он бросил взгляд на свои ступни. Хвала Крому, они были еще из теплой плоти, а не из холодного пепельного камня! То время, что он стоял околдованный пристальным взглядом Горгоны, было лишь коротким мигом, слишком небольшим, чтобы каменная волна успела подобраться к его телу.

Горгона снова засмеялась. Склонив лохматую голову, Конан почувствовал давление ее воли. Мускулы его шеи вздулись от усилия удержать голову наклоненной.

Он все еще смотрел вниз. Перед ним на мраморной мозаике лежала тонкая золотая маска с огромным сапфиром, изображающим третий глаз. И неожиданно Конан понял.

В этот раз, когда он поднял свой взгляд, он взмахнул мечом. Сверкающее лезвие рассекло пыльный воздух и достигло насмешливого лица богини, разрубив третий глаз пополам.

Она не двигалась. Своими двумя обыкновенными глазами потрясающей красоты она молча смотрела на сурового воина, ее лицо было пустым и белым. Волна изменений пробежала по ней.

Вниз по лицу нечеловеческого совершенства из разрубленного третьего глаза Горгоны текла черная жидкость. Словно черные слезы, медленно стекали капли из разбитого органа.

Затем она начала стареть. Как темная жидкость вытекала из поврежденного глаза, так и похищенные жизненные силы веков выходили из тела. Ее кожа темнела и покрывалась тысячами морщин. Образовался сухой двойной подбородок. Блестящие глаза стали тусклыми и мутными.

Благородный живот прогнулся и сморщился. Гладкие конечности стали сухопарыми. Долгое мгновение карликовая, сухая форма крошечной женщины, невыразимо дряхлой, тряслась на троне. Затем плоть превратилась в тонкие клочки и рассыпавшиеся кости. Тело рухнуло, рассыпавшись по мозаике пола жесткими кусками, крошившимися под ногами Конана в бесцветную пепельную пудру.

Протяжный вздох пробежал по залу. Зал потемнел, будто полупрозрачные крылья заслонили тусклый свет. Затем все прошло и из воздуха исчезло чувство многовековой угрозы. Холл стал просто пыльной, заброшенной, старой комнатой, лишенной сверхъестественного ужаса.

Статуи уснули навсегда в могилах из вечного камня. По мере уменьшения Горгоны ее заклинания теряли силу, включая и те, что удерживали живых мертвецов в ужасном подобии жизни. Конан развернулся и ушел, оставив пустой, покрытый пылью трон и разбитую, обезглавленную статую, которая когда-то была смелым, утонченным заморским бойцом.

– Оставайся с нами, Конан! – упрашивала Зиллах своим низким, мягким голосом. – Теперь, когда мы освободились от проклятия, такому человеку, как ты, здесь, в Ахлате найдется высокая, почетная должность.

Он тяжело ухмыльнулся, чувствуя что-то более личное в ее голосе, чем желание хорошего горожанина привлечь достойного иммигранта к восстановлению гражданской жизни. Под оценивающим взглядом его горячих мужских глаз она засмущалась.

Лорд Енош повторил своим мягким голосом просьбы своей дочери. Победа Конана вдохнула новую силу и молодость в старого человека. Он стоял прямой и высокий, в его шагах появилась твердость, а в голосе командирские нотки. Он предлагал киммерийцу богатство, почет, положение и власть в возрожденном городе. Енош даже намекнул, что был бы не прочь сделать Конана своим зятем.

Но Конан, зная свою непригодность к мирной жизни, скучной респектабельности, которую ему предлагали, отказался от всех предложений. Вежливые фразы неохотно слетали с губ человека, который многие годы провел на полях сражений, в винных магазинах и в увеселительных домах городов разных стран. Но со всем тактом, который его простая, варварская натура смогла наскрести, он отказался от всех просьб приютившего его человека.

– Нет, друзья, – сказал он, – мирные задачи не для Конана из Киммерии. Я скоро заскучаю, а когда меня одолевает скука, то преодолеть ее помогают немногие средства: напиться, подраться или подцепить девочку. А добропорядочные граждане, для которых я спас город, сейчас ищут мира и спокойствия, чтобы восстановить его силу!

– Но куда ты пойдешь, о Конан, сейчас, когда магические барьеры разрушены? – спросил Енош.

Конан пожал плечами, провел рукой по своей черной шевелюре и засмеялся.

– Клянусь Кромом, мой добрый сир, я не знаю. К счастью для меня, слуги богини кормили и поили лошадь Варданеса. В Ахлате, как я погляжу, нет ни одной лошади, только ослы, а такая огромная фигура, как у меня, будет выглядеть глупо, трясясь на маленьком сонном осле и цепляясь ногами за дорожную пыль.

– Я думаю, я отправлюсь на юго-восток. Где-то там находится город Замбула, в котором я никогда не был. Люди говорят, что этот город богат на пирушки и попойки, где вино свободно течет по кишкам. Мне хочется попробовать забавы Замбулы, увидеть, что возбуждающее там могут предложить.

– Но тебе не нужно покидать нас нищим, – возразил Енош. – Мы многим тебе обязаны. Позволь дать тебе за твои труды немного золота и серебра.

Конан покачал своей головой. Побереги свои сокровища, шейх. Ахлат – не богатая метрополия, и вам понадобятся ваши деньги, когда купеческие караваны снова станут прибывать сюда через Красную Пустыню. А сейчас, когда мой мешок для воды полон, провизии в изобилии, мне пора отправляться. В этот раз я проведу путешествие через Шан-е-Сорк с комфортом.

С последним, оживленным прощанием, он вскочил в седло и помчал легким галопом из долины. Они стояли, глядя ему вслед, Енош гордо, а Зиллах со слезами на щеках. Вскоре он исчез из виду.

Достигнув верхушек дюн, Конан остановил черную кобылу и бросил последний взгляд на Ахлат. Затем он поскакал в Пустыню. Возможно, он поступил глупо, не взяв их скромных запасов ценностей. Но ему хватит и того серебра, что тяжело позвякивало в седельном мешке за его спиной. Конан ухмыльнулся. Зачем вздорить из-за нескольких шекелей, как грязный торговец? Человеку полезно бывать иногда добродетельным. Даже киммерийцу!

№27
Роберт Говард.
«ТЕНИ В ЗАМБУЛЕ»

Конан, как и собирался, прибыл в Замбулу, где очень быстро промотал свои деньги в колоссальной гулянке. Через неделю обжорства, пьянства, драк, распутства и азартных игр он в очередной раз оказался перед лицом нищеты.

1. БАРАБАННЫЙ БОЙ НАЧИНАЕТСЯ

– В доме Арама Бакша скрывается опасность!

Голос говорившего дрожал от искренности и его тонкие пальцы с черными ногтями вцепились в мускулистую руку Конана, когда он прокаркал свое предупреждение. Это был крепкий загорелый мужчина с всклокоченной черной бородой. Его рваная одежда выдавала в нем бродягу. Он выглядел меньше и слабее, чем обычно рядом с гигантом киммерийцем с его черными бровями, широкой грудью и мощными руками и ногами. Они стояли на углу Базара Оружейных Дел Мастеров, а на другой стороне от них проплывал многоязыкий, многоцветный поток замбульских улиц. Этот поток был экзотическим, смешанным, пестрым и крикливым.

Конан оторвал свой взгляд от проходившей мимо темноглазой, красногубой ганарки, чья короткая юбка с длинным вырезом обнажала коричневые бедра при каждом вызывающем шаге, и посмотрел вниз на назойливого попутчика.

– Какую опасность ты имеешь в виду? – спросил он.

Житель пустыни украдкой поглядел через плечо, перед тем как ответить, и понизил голос:

– Кто может сказать? Но жители пустыни и путешественники ночевали в доме Арама Бакша и после этого их никогда не видели и ничего о них не слышали. Что с ними случилось? Он клянется что утром они вставали и уходили своим путем… и верно то, что ни один горожанин никогда не исчезал из его дома. Но никто больше не видел путешественников и люди говорят, что узнавали их добро и снаряжение на базарах. Если их не продал Арам, расправившись с владельцами, то как они там оказались?

– У меня нет никакого добра, – проворчал киммериец, взявшись за окаймленную шагренью рукоятку палаша, который висел у него на поясе. – Я даже продал свою лошадь.

– Но ночью из дома Арама Бакша исчезали не только богатые странники!

– сказал зуагирец. – Нет, бедные жители пустыни тоже ночевали там, потому что плата там меньше, чем в других тавернах, и их после этого никогда не видели. Однажды зуагирский вождь, чей сын исчез таким образом, обратился к сатрапу Джунгиру Хану, который приказал солдатам обыскать дом.

– И они нашли набитый телами подвал? – спросил Конан, полунасмехаясь.

– Нет! Они не нашли ничего! И выпроводили вождя из города с угрозами и проклятиями! Но, – он приблизился ближе к Конану и с дрожью прошептал, – нашли кое-что другое! На краю пустыни, за домами, есть несколько пальм и в этой рощице есть яма. И в этой яме находили человеческие кости, обугленные и почерневшие. И не однажды, а несколько раз!

– И что это доказывает? – проворчал Конан.

– Арам Бакш – это демон! Нет, в этом проклятом городе, который построили стигийцы и которым правят гирканцы, где белые, коричневые и черные люди смешались вместе, произведя гибридов из разных оттенков и разных племен – кто может сказать, где человек, а где притаившийся демон? Арам Бакш – это демон в человеческом облике! Ночью он принимает свое истинное обличье и относит своих постояльцев в пустыню, где его собратья демоны из пустыни собираются на тайные сборища.

– Почему же он всегда выбирает только чужаков? – скептично спросил Конан.

– Жители города не потерпят, если он будет убивать их людей, но им нет дела до чужеземцев, которые попадают в его руки. Конан, ты с Запада и не знаешь тайн этой древней земли. Но с начала времен демоны пустыни поклоняются Йогу, Лорду Опустевших Жилищ. Они поклоняются ему огнем… огнем, который пожирает человеческие жертвы.

Будь осторожен! Ты прожил много месяцев в палатках зуагирцев и ты наш брат! Не ходи в дом Арама Бакша!

– Исчезни! – неожиданно сказал Конан. – Вон там идет отряд городской стражи. Если они тебя увидят, то могут вспомнить о лошади, украденной из конюшни сатрапа…

Зуагирец задышал с трудом и судорожно задвигался. Он быстро спрятался между палаткой и каменной лошадиной кормушкой, задержавшись ровно настолько, чтобы успеть сказать:

– Будь осторожен, мой брат! В доме Арама Бакша демоны!

Затем он помчался вниз по узкой аллее и исчез.

Конан подтянул свой широкий пояс для меча и стал спокойно наблюдать изучающим взглядом за отрядом стражников, проходившим мимо. Они посмотрели на него с любопытством и подозрительностью, так как он был человеком, который выделялся даже в такой пестрой толпе, которая битком забила извилистые улицы Замбулы. Его голубые глаза и чужестранные черты лица выделяли его из восточной толпы, а прямой меч только усиливал это отличие.

Стражники не обратились к нему, а пошли вниз по улице, когда толпа широко расступилась перед ними. Они были пелиштийцами, приземистые, крючконосые, с черно-синими бородами, метущими по спрятанной под кольчугой груди – наемники, нанятые для выполнения работы, которую сами туранцы считали для себя недостойной. Население Замбулы их ненавидело. Конан посмотрел на солнце, начинавшее садиться за плоские крыши домов на западной стороне базара, и поправив еще раз свой пояс отправился в сторону таверны Арама Бакша.

Походкой горца он двигался по разноцветным улицам, на которых рваные туники хнычущих нищих задевали отделанные горностаем халаты надменных купцов и усыпанный жемчугом атлас богатых куртизанок. Впереди сутулились гигантские черные рабы, толкая чернобородых странников из шемитских городов, кругом вертелись оборванные бродяги из прилегающих пустынь, торговцы и авантюристы со всех стран Востока.

Коренное население было не менее разнородным. Сюда несколько веков тому назад пришли стигийские армии, собрав из восточных пустынь империю. Замбула был небольшим торговым поселком, окруженным оазисами и населенным потомками бродяг. Стигийцы превратили его в большой город и наполнили своими людьми, а также шемитскими и кушитскими рабами. Постоянные караваны, пересекающие пустыню с востока на запад и обратно, приносили богатство и еще больше смешивали расу. Затем с востока пришли туранские завоеватели и отодвинули назад границы Стигии, и сейчас, в течении жизни целого поколения Замбула была самой западной туранской сторожевой заставой, управляемой туранским сатрапом.

Галдеж мириад языков ударил в уши киммерийца, когда беспокойные замбульские улицы окружили его, рассекаемые то там то здесь отрядом цокающих всадников, высокими, стройными туранскими воинами с темными ястребиными лицами, звенящими своими кривыми саблями. Толпа разбегалась из-под копыт их лошадей, так как они были хозяевами Замбулы. Но высокие угрюмые стигийцы, стоящие в тени, яростно сверкали глазами, вспоминая о былой славе. Смешанное население мало волновало, будет ли их судьбами управлять король, живущий в сумрачном Хеми или в блестящем Аграпуре. Замбулой правил Джунгир Хан, но люди шептали, что Нафертари, возлюбленная сатрапа, правит Джунгиром Ханом; но люди шли своей дорогой, щеголяя мириадами своих красок на улицах, торговали, спорили, играли в азартные игры, пьянствовали, любили, как это делало население Замбулы все века с того времени, как ее башни и минареты поднялись из песков Харамуна.

Бронзовые фонари с высеченными на них злобно глядящими драконами зажглись на улицах до того, как Конан добрался до дома Арама Бакша. Таверна находилась в самом конце улицы, идущей на запад. От домов с востока ее отделял широкий сад, окруженный стеной, в котором густо росли финиковые пальмы. К западу от таверны находилась еще одна пальмовая роща и проходя через нее улица переходила в окруженную пустыней дорогу. Через дорогу от таверны, в тени пальмовых деревьев, стоял ряд покинутых хижин, в которых обитали только летучие мыши да шакалы. Когда Конан спустился вниз по дороге, он задумался, почему нищие, которых так много в Замбуле, не заняли эти пустые дома, чтобы ночевать в них. Свет за ним потух. Больше здесь не было фонарей, кроме того, что висел над воротами таверны: только звезды, мягкая пыль дороги под ногами и шорох пальмовых листьев от легкого пустынного ветерка.

Ворота Арама выходили не на дорогу, а на аллею, идущую между таверной и садом финиковых пальм. Конан резко подергал веревку, свисавшую от колокольчика рядом с фонарем, а затем добавил шуму, заколотив по обитым железом воротам из тикового дерева рукояткой своего меча. Смотровое окошко в воротах открылось и черное лицо стало всматриваться сквозь него.

– Открывай, чтоб ты сгорел, – потребовал Конан. – Я постоялец. Я заплатил Араму за комнату и я эту комнату получу, клянусь Кромом!

Негр вытянул свою шею, осматривая в звездном свете дорогу за Конаном; но он без комментариев открыл ворота и затем снова закрыл за киммерийцем, закрыв их на замок и на засов. Стена была необычно высокой; но в Замбуле было много воров и дом на краю пустыни должен быть хорошо защищен от ночных набегов бродяг. Конан зашагал сквозь сад, где большие бледные цветы покачивались в звездном свете, и зашел в столовую комнату, в которой за столом сидел стигиец с бритой головой студента, над чем-то размышляющий, и какие-то неразборчивые фигуры спорили за игрой в кости в углу.

Арам Бакш вышел вперед мягкой походкой. Это был дородный мужчина с черной бородой, доходившей до груди, выступающим крючковатым носом и маленькими черными глазками, которые беспрестанно бегали по сторонам.

– Вы хотите поесть? – спросил он. – Выпить?

– Я съел кусок говядины и буханку хлеба в саке, – ответил Конан. – Принеси мне кружку газанского вина. У меня найдется чем заплатить за нее.

– Он бросил медную монету на заляпанный вином прилавок.

– Вы выиграли за игорным столом?

– Как я мог, начиная с одной горстью серебра? Я заплатил тебе за комнату этим утром, так как знал, что скорее всего проиграю. Я хотел быть уверенным, что этой ночью у меня будет крыша над головой. Я заметил, что в Замбуле никто не спит на улицах. Все нищие выискивают убежища, которые они баррикадируют перед темнотой. В городе должно быть полно очень кровожадных разбойников.

Он жадно выпил дешевое вино с приятным привкусом и пошел вслед за Арамом из столовой. Игроки остановили свою игру и посмотрели ему вслед таинственным задумчивым взглядом. Они ничего не сказали, но стигиец засмеялся страшным смехом, полным нечеловеческого цинизма и насмешки. Другие беспокойно потупили свои глаза, избегая взглядов друг друга. Если изучаешь искусство, которым овладевал стигийский студент, необязательно испытывать обыкновенные человеческие чувства.

Конан пошел за Арамом по коридору, освещенному медными лампами, и ему не понравилась бесшумная походка хозяина. Ноги Арама были обуты в мягкие комнатные туфли, а коридор был застелен толстыми туранскими коврами; в вороватой походке замбульца было что-то отталкивающее.

В конце извилистого коридора Арам остановился у двери, поперек которой на крепких металлических скобах был установлен тяжелый железный засов. Арам поднял его и показал киммерийцу хорошо обставленную комнату. Конан мгновенно заметил, что ее окна были маленькими и заделаны железными прутьями, со вкусом позолоченными. На полу были ковры и кушетка в восточном стиле и табуретки с вырезанным на них орнаментом. Это была комната намного более удобная чем та, за которую Конан мог бы заполучить за эту же цену ближе к центру города… факт, который прежде всего волновал его в то утро, когда он обнаружил, как сильно похудел его кошелек за несколько дней безумного разгула. Он приехал в Замбулу из пустыни всего неделю тому назад.

Арам зажег бронзовую лампу и обратил внимание Конана на две двери. Обе были оборудованы тяжелыми засовами.

– Сегодня ночью ты будешь спать в полной безопасности, киммериец, – сказал Арам, мигая глазами над своей пышной бородой из внутреннего дверного проема.

Конан хмыкнул и бросил свой обнаженный палаш на кушетку.

– У тебя крепкие засовы и прутья; но я всегда сплю с обнаженным оружием.

Арам не ответил; какое-то мгновение он стоял, теребя свою бороду и глядя на зловещее оружие. Затем молча ушел, закрыв за собой дверь. Конан установил засов на место, пересек комнату, открыл противоположную дверь и выглянул наружу. Комната была на той стороне дома, что выходила на дорогу, бегущую на запад из города. Дверь выходила в маленький дворик, окруженный своей собственной стеной. Стены, которые отделяли его от остальной части таверны, были высокие и без дверей; но стена, выходившая на дорогу, была низкой и на ее воротах не было никакого замка.

Конан стоял некоторое время в двери. За ним мерцала бронзовая лампа. Он посмотрел на дорогу туда, где она исчезала среди пальм. Их листья слабо шелестели на легком ветерке; за ними лежала голая пустыня. Далеко вверх по улице, с другой стороны до него слабо доходил свет и шум города. Здесь же был только звездный свет, шепот пальмовых листьев, а за низкой стеной – дорожная пыль да покинутые хижины, выставившие свои плоские крыши низким звездам. Где-то за пальмовой рощей послышался звук барабана.

Ему вспомнились предупреждения зуагирца. Сейчас они казались ему менее фантастическими, чем тогда, на заполненных толпой, освещенных солнцем улицах. Конан снова задумался над загадкой этих пустых хижин. Почему нищие их избегали? Он вернулся обратно в комнату, закрыл за собой дверь и запер ее на засов.

Свет начал мерцать. Конан склонился над лампой и выругался, обнаружив, что пальмового масла в ней почти не осталось. Он собрался было позвать Арама, но затем пожал плечами и задул свет. В мягкой темноте он растянулся одетый на кушетке, его мускулистая рука инстинктивно нашла и придвинула ближе рукоятку палаша. Глядя лениво на звезды через зарешеченное окно, слушая шорох ветерка в пальмовой роще, он погрузился в сон, смутно осознавая приглушенный барабанный бой из пустыни – низкий бой обтянутого кожей барабана, возникающий от мягких, ритмичных ударов широкой черной руки…