Текст книги "Приключения Конана-варвара (сборник)"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– И кто же такой этот Тхог? – с подозрением осведомился Конан.

Женщина окинула Конана долгим оценивающим взглядом, который заставил Наталу покраснеть и возмущенно прикусить полную нижнюю губку.

– Присядьте вот на этот диван, и я вам все поясню, – сказала женщина. – Но сначала скажите мне, как вас зовут.

– Я – Конан из Киммерии, а это – Натала, дочь Бритунии, – ответил он. – Мы спасаемся бегством, после того как наша армия была разгромлена на границе Куша. Но мне что-то не хочется рассиживаться здесь, когда какая-то непонятная черная тень может прыгнуть мне на спину.

Рассмеявшись негромким музыкальным смехом, женщина опустилась на диван, с деланной небрежностью вытянув свои длинные ноги.

– Успокойтесь, – посоветовала она. – Если Тхог пожелает заполучить вас, он сделает это, где бы вы ни находились. Тот человек, о котором вы говорили, что он кричал и убегал, – разве вы не слышали его последнего вопля, после которого наступила тишина? Должно быть, в своем маниакальном исступлении он наткнулся на того, с кем всеми силами стремился избежать встречи. Как я уже говорила, от судьбы не уйдешь.

Конан пробормотал нечто нечленораздельное, сидя на самом краешке дивана и держа саблю на коленях. Его исполненный подозрений взгляд блуждал по комнате. Натала ревниво прижалась к нему, подобрав под себя ноги. На незнакомую женщину она смотрела с подозрением и презрением. Рядом с ее великолепной красотой она чувствовала себя маленькой, ничтожной и запыленной, и Натала безошибочно распознала выражение ее темных глаз, которые беззастенчиво любовались мускулистой фигурой бронзовокожего гиганта.

– Что это за место и что за люди здесь живут? – пожелал узнать Конан.

– Город называется Ксутал, он очень древний. Он построен на берегу оазиса, на который во время своих скитаний наткнулись основатели Ксутала. Они пришли с востока, но так давно, что даже их потомки не помнят, когда именно это случилось.

– Должно быть, их совсем немного. Дворцы выглядят совершенно пустыми.

– Да, но все-таки здешних обитателей больше, чем ты думаешь. Собственно, весь город представляет собой один большой дворец. Все здания внутри стен соединены друг с другом. Можно часами бродить по комнатам и никого не встретить. Но иногда бывает, что коридоры буквально запружены людьми.

– Как такое может быть? – недоуменно поинтересовался Конан. Услышанное чересчур сильно отдавало колдовством, чтобы он мог чувствовать себя спокойно.

– Большую часть времени эти люди просто спят. Сновидения для них столь же реальны и важны, как и бодрствование. Ты слыхал о черном лотосе? Он растет кое-где в здешних подземельях. Горожане долгие века культивировали и употребляли его в пищу, так что теперь вместо смерти он вызывает сны, фантастические и красочные. Вот в этих снах они и проводят почти все свое время. Они ведут беспорядочный образ жизни. Спят и видят свои яркие сны, потом просыпаются, едят, пьют, занимаются любовью и снова засыпают. Они редко доводят до конца начатое, бросая его на полпути и вновь погружаясь в дурман черного лотоса. Та еда, которую вы нашли… Очевидно, кто-то проснулся, ощутил приступ голода, приготовил себе угощение, а потом забыл о нем и вновь погрузился в сны.

– А где они берут еду? – перебил ее Конан. – Я не видел ни полей, ни виноградников за стенами города. Или огороды и пастбища тоже находятся внутри?

Женщина покачала головой.

– Продукты питания они получают из первичных элементов. Здешние обитатели – замечательные ученые, когда не одурманивают себя цветком грез. Их предки были гигантами мысли, построившими этот город посреди пустыни, и хотя раса превратилась в раба своей порочной страсти, кое-что из их невероятных знаний удалось сохранить. Тебя разве не удивляет это свет? Его дают самоцветы, внутри которых находится радий. Чтобы они начали светиться, их надо просто потереть рукой в одну сторону, а чтобы перестали – в другую. И это – самый обычный пример могущества их науки. Но они уже многое забыли. Реальная жизнь интересует их мало, и большую часть времени они предпочитают проводить во сне, так похожем на смерть.

– Значит, тот мертвец у ворот… – начал Конан.

– Он всего лишь спал, вне всякого сомнения. Вызванный лотосом сон очень напоминает смерть. Все жизненные процессы приостанавливаются, так что невозможно распознать даже малейшие признаки жизни. Душа покидает тело и странствует по другим, экзотическим мирам. И встреченный тобой у ворот мужчина – яркий пример безответственности, с которой эти люди относятся к своим жизням. Он охранял ворота, как того требует обычай, хотя из пустыни сюда никогда не приходили враги. В иных частях города можно встретить и других стражников, и почти наверняка они спят так же крепко, как и мужчина у главных ворот.

Конан принялся обдумывать услышанное.

– И где эти люди сейчас?

– Разбросаны по всему городу: спят на кушетках, атласных диванах, в альковах на подушечках, на помостах, застеленных мехами. Все они окутаны сверкающей вуалью сновидений.

Конан вдруг почувствовал, как по коже у него пробежали мурашки. Ему стало не по себе при мысли о сотнях людей, лежащих в украшенных гобеленами покоях, с глазами, устремленными в никуда. И тут он вспомнил кое-что еще.

– А что это за тварь, что прокралась в комнату и унесла мужчину, спящего на возвышении?

Женщина весьма натурально содрогнулась.

– Это – Тхог, древний дух и бог Ксутала, который живет в куполе под поверхностью земли в самом центре города. Он всегда жил в Ксутале. Никто не знает, пришел ли он сюда вместе с древними основателями или уже был здесь, когда они строили город. Но обитатели Ксутала боготворят его и поклоняются ему. По большей части он спит в подземелье, но иногда, через неравные промежутки времени, начинает испытывать голод и отправляется бродить по коридорам и тускло освещенным комнатам, выискивая жертву. Тогда никто не может чувствовать себя в безопасности.

Натала застонала от ужаса и обеими руками обхватила Конана за шею, словно для того, чтобы никто не смог оттащить ее от защитника.

– Кром! – ошеломленно пробормотал он. – Ты хочешь сказать, что эти люди спокойно ложатся спать, зная, что среди них бродит дьявол?

– Он ведь не всегда голоден, а только временами, – повторила женщина. – Бог должен получать свои жертвоприношения. Когда я была еще ребенком, стигийцы жили под пятой жрецов. Никто не знал, когда его или ее схватят и потащат на алтарь. Какая разница, жрецы ли приносят жертву богам или бог сам приходит за своей жертвой?

– Это не в обычае у моего народа, – проворчал Конан, – и у Наталы тоже. Хайборийцы не приносят людей в жертву своему богу Митре, а что до моего народа – Кром, хотел бы я посмотреть на того жреца, который осмелился бы поволочь киммерийца на алтарь! Кровь бы пролилась непременно, но совсем не так, как того хотелось бы жрецу.

– Ты – настоящий варвар, – рассмеялась Талис, и в глубине ее мерцающих глаз зажглись лукавые огоньки. – Тхог – очень древний и страшный бог.

– Здешние люди – или глупцы, или герои, – проворчал Конан, – раз смирно лежат и видят свои дурацкие сны, зная, что могут проснуться у него в брюхе.

Талис вновь рассмеялась.

– Они больше ничего не умеют. Вот уже много веков Тхог охотится на них. Он стал одной из причин того, что их численность сократилась с нескольких тысяч до жалких сотен. Еще несколько поколений, и они вымрут полностью, и тогда Тхогу или придется выйти в большой мир за новой добычей, или вернуться в нижний мир, откуда он когда-то пришел. Они выполняют свое предназначение, но при этом остаются фаталистами, неспособными к сопротивлению или бегству. Ни один человек из нынешнего поколения ни разу не бывал за стенами города. В одном дне пути к югу отсюда находится оазис – я видела его на старых картах, которые их предшественники начертили на пергаменте, – но вот уже три поколения ни один человек из Ксутала не бывал там, не говоря уже о том, чтобы хотя бы попытаться исследовать плодородные луга, которые лежат еще в одном дне пути дальше. Местные жители вырождаются, они погрязли в навеянных лотосом снах, они возбуждают себя во время бодрствования золотистым вином, которое излечивает раны, продлевает жизнь и придает сил даже самым пресыщенным развратникам и буянам. Тем не менее они цепляются за жизнь и страшатся божества, которому поклоняются. Вы сами видели, как сошел с ума один из них, стоило ему узнать о том, что по дворцу бродит Тхог. Я видела, как весь город в ужасе вопил и рвал на себе волосы, а потом всей толпой выбегал за ворота, чтобы спастись и тянуть жребий – кого нужно связать и забросить обратно в арочный проход, чтобы удовлетворить похоть и голод Тхога. Если бы они сейчас не спали, одного известия о том, что он вновь вышел на охоту, хватило бы, чтобы они опять ударились в панику и с воплями понеслись бы за ворота.

– Конан! – У Наталы началась истерика. – Давай уйдем отсюда!

– Всему свое время, – пробормотал киммериец, прожигая взглядом ноги Талис. – А что ты, стигийская женщина, здесь делаешь?

– Я попала сюда совсем еще молоденькой девушкой, – ответила Талис, соблазнительно откидываясь на спинку обитого бархатом дивана и закидывая руки за голову. – Я – дочь короля, а не какая-нибудь обычная женщина, о чем ты можешь судить хотя бы по моей коже, такой же белой, как и у твоей маленькой блондинки. Меня похитил мятежный принц, который с армией кушитских лучников отправился на юг, в самую глухомань, в поисках земель, которые он мог бы назвать своими. Он и его воины сгинули в пустыне, но один из них перед смертью посадил меня на верблюда и шел рядом, пока не свалился и не умер. Верблюд побрел дальше, я же в конце концов впала в беспамятство от голода и жажды, а в себя пришла уже в этом городе. Мне сказали, что меня заметили со стен однажды ранним утром: я лежала без чувств рядом с издохшим верблюдом. Они вышли из города и принесли меня сюда, а потом привели в чувство своим удивительным золотистым вином. И только вид беспомощной женщины заставил их удалиться от стен города на такое расстояние. Естественно, они проявили ко мне интерес, особенно мужчины. Поскольку я не знала их языка, они научились говорить на моем. Они очень способны и умны, и моим языком они овладели намного быстрее, чем я выучила их наречие. Но их гораздо сильнее интересовала я сама, а не мой язык. Я была и остаюсь единственным, ради чего здешние мужчины готовы ненадолго отказаться от своих навеянных лотосом снов.

Она лукаво рассмеялась и метнула на Конана многозначительный взгляд.

– Разумеется, женщины ревнуют ко мне, – невозмутимо продолжала она. – Эти желтокожие особы по-своему привлекательны, но они так же склонны проводить время в снах и не умеют распоряжаться своей жизнью, как и мужчины. А последние выделяют меня не только за красоту, но и за реализм. Потому что я – не сон и не мечта! И хотя я тоже пробовала лотос, но осталась нормальной женщиной, у которой есть вполне земные чувства и желания. А с этим здешние желтые красотки с круглыми глазами состязаться не в состоянии. Вот почему будет лучше, если ты своей саблей перережешь горло этой девчонке, пока мужчины Ксутала не очнулись и не схватили ее. Они подвергнут ее таким испытаниям, какие ей и не снились! Она слишком мягкая, чтобы выдержать то, что мне пошло только на пользу. Я – дочь Луксура, и, прежде чем мне исполнилось пятнадцать, меня провели по храмам Деркето, сумеречной и смуглой богини, и посвятили в ее таинства. Хотя нельзя сказать, что мои первые годы в Ксутале стали временем несказанного блаженства! Обитатели Ксутала забыли больше, чем жрицы Деркето вообще когда-нибудь знали. Они живут только ради чувственных удовольствий. Спят они или бодрствуют, их жизни наполнены экзотическим экстазом, о котором обычные мужчины и мечтать не смеют.

– Чертовы дегенераты! – проворчал Конан.

– Все зависит от точки зрения, – лениво улыбнулась Талис.

– Что ж, – заключил он, – мы только зря теряем время. Мне кажется, что это место не годится для простых смертных. К тому времени, как проснутся твои слабоумные или Тхог решит позавтракать нами, мы будем уже далеко отсюда. Полагаю, пустыня отнесется к нам добрее и снисходительнее.

Натала, у которой во время рассказа Талис кровь стыла в жилах, горячо согласилась с ним. Она с трудом говорила на стигийском, но понимала язык достаточно хорошо. Конан встал, увлекая ее за собой.

– Если ты покажешь нам самый короткий путь из этого города, – проворчал он, – мы предпочтем откланяться. – Но взгляд его помимо воли задержался на ногах стигийки и ее полной груди.

Этот взгляд не остался ею не замеченным, и, загадочно улыбнувшись, она поднялась с ленивой грациозностью большой кошки.

– Следуйте за мной, – сказала она и пошла первой, ощущая взгляд Конана, который жадно пожирал глазами ее точеную фигурку и аппетитный зад.

Она пошла не тем путем, каким они попали сюда, но прежде чем у Конана успели возникнуть подозрения, остановилась в широкой, облицованной слоновой костью комнате и указала на маленький фонтан, журчащий в самом центре выложенного плитами пола.

– Не желаешь умыться, девочка моя? – обратилась она к Натале. – У тебя все лицо в пыли, да и волосы тоже.

Натала покраснела, уловив в словах стигийки насмешку, но повиновалась, с тоской думая о том, какой ущерб, должно быть, нанесло ее внешности безжалостное солнце пустыни, – а ведь женщины ее народа по праву гордились своей кожей и цветом лица. Она опустилась на колени перед фонтаном, поправила волосы, стряхнув с них пыль, скинула с плеч тунику и начала умываться, уделяя внимание не только лицу, но и белым рукам и плечам.

– Клянусь Кромом! – проворчал Конан. – Женщина не перестает заботиться о своей красоте, даже когда сам дьявол гонится за ней по пятам. Поспеши, девочка! Ты снова испачкаешься в пыли еще до того, как этот город скроется из виду. Да, Талис, я был бы тебе обязан, если бы ты снабдила нас едой и питьем в дорогу.

Вместо ответа Талис прильнула к нему всем телом и одной рукой обняла его за бронзовые плечи. Ее обнаженное бедро прижалось к его ноге, и он вдохнул запах ее благоухающих волос.

– К чему спешить в пустыню? – жарко зашептала она. – Оставайся здесь! Я научу тебя, как выжить в Ксутале. Я стану защищать тебя. Я буду любить тебя! Ты – настоящий мужчина; меня уже тошнит от этих полоумных телят, что вздыхают, спят и просыпаются только для того, чтобы заснуть вновь. Я изголодалась по сильной и чистой страсти мужчины, крепко стоящего обеими ногами на земле. Пламя в твоих глазах заставляет мое сердце учащенно биться, а прикосновение твоей железной руки сводит меня с ума. Останься! Я сделаю тебя королем Ксутала! Я покажу тебе древние тайны и научу экзотическим наслаждениям! Я…

Она закинула руки ему на шею и привстала на цыпочки, прижимаясь к нему всем своим трепещущим телом. Поверх ее округлого плеча Конан видел Наталу, которая тряхнула влажными спутанными волосами и замерла, глядя на них округлившимися глазами. Губы девушки сложились в трубочку, как если бы она хотела издать удивленное восклицание. Смущенно фыркнув, Конан расцепил руки Талис на своей шее и отстранил ее. Стигийка метнула быстрый взгляд на уроженку Бритунии и загадочно улыбнулась, а потом кивнула каким-то своим мыслям.

Натала выпрямилась и поправила тунику. Глаза ее сверкали яростью, и она обиженно надула губки. Конан выругался себе под нос. Он был не бóльшим однолюбом, чем прочие наемники, но в нем присутствовала врожденная порядочность, которая служила Натале лучшей защитой.

Талис оставила его в покое. Взмахом изящной руки она предложила им следовать за ней, после чего повернулась и зашагала через комнату. Но, дойдя до противоположной стены, она вдруг замерла перед висящим на ней гобеленом. Конан, глядя на нее, решил, что она слышит звуки, издаваемые безымянным монстром, крадущимся по полночным помещениям, и при мысли об этом по коже у него пробежали мурашки.

– Ты слышишь что-нибудь? – требовательно спросил он.

– Следи вон за той дверью, – ответила женщина и показала на дверной проем.

Он повернулся в ту сторону, держа саблю наготове. Но взгляд его уперся в пустую арку. И вдруг за его спиной раздался негромкий шорох, за которым последовал сдавленный вдох. Варвар резко обернулся. Талис и Натала исчезли. Гобелен опускался на прежнее место, словно кто-то только что отодвигал его от стены. Пока он растерянно смотрел на него, откуда-то с другой стороны донесся приглушенный крик, в котором он узнал голос бритунки.

2

Когда Конан отвернулся, выполняя распоряжение Талис, чтобы следить за дверным проемом в дальней стене, Натала стояла позади него, совсем рядом со стигийкой. Не успел варвар повернуться к ним спиной, как Талис с быстротой, которая казалась невероятной, зажала Натале рот ладонью, заглушив вскрик, уже готовый сорваться с губ девушки. Другой рукой стигийка обхватила Наталу за талию и прижала к стене, которая подалась, когда Талис навалилась на нее плечом. Часть стены скользнула внутрь, и Талис ловко толкнула свою пленницу в образовавшуюся щель в тот самый миг, когда Конан повернулся обратно.

Дверь закрылась, и внутри стало темно, как в могиле. Талис завозилась с чем-то, очевидно, запирая замок, для чего ей пришлось убрать руку от губ бритунки, и девушка закричала во всю силу легких. В темноте прозвучал язвительный и издевательский смех Талис.

– Кричи сколько твоей душе угодно, маленькая дурочка. Так ты лишь сократишь собственную жизнь.

Натала моментально умолкла и, дрожа всем телом, забилась в угол.

– Зачем ты это сделала? – взмолилась она. – Что теперь будет?

– Я собираюсь проводить тебя вот по этому коридору, – отозвалась Талис. – Это совсем недалеко, и я оставлю тебя там для того, кто рано или поздно придет за тобой.

– О-о-о-о-й! – Натала едва не задохнулась от ужаса. – Почему ты хочешь убить меня? Что я тебе сделала?

– Мне нужен твой воин. А ты мешаешь. Он хочет меня – я вижу это по его глазам. Если бы не ты, он с радостью остался бы здесь и стал моим королем. А когда ты исчезнешь, он пойдет за мной.

– Он перережет тебе глотку, – убежденно ответила Натала, которая знала Конана намного лучше Талис.

– Посмотрим, – отозвалась стигийка с холодной уверенностью, порожденной ее властью над мужчинами. – Во всяком случае, ты не узнаешь, поцеловал он меня или заколол ножом, потому что станешь добычей того, кто обитает во тьме. Идем!

Охваченная ужасом, Натала отчаянно сопротивлялась, но ничего не добилась. С легкостью, которой вряд ли можно было ожидать от женщины, Талис взвалила ее на плечо и понесла вниз по коридору, словно она была маленьким ребенком. Натала больше не пробовала кричать, помня зловещее предупреждение стигийки; единственными звуками, нарушавшими тишину, было ее учащенное дыхание и негромкий похотливый смех Талис. И вдруг дрожащая рука бритунки наткнулась на что-то в темноте – это была украшенная драгоценными камнями рукоять кинжала, висевшего на поясе Талис. Натала выхватила клинок из ножен и, собрав остаток сил, вслепую ударила им.

С губ Талис сорвался неистовый крик – так кричала бы от боли и ярости раненая дикая кошка. Она покачнулась, ее повело в сторону, и Натала свалилась с ее плеча на каменный пол, оцарапав нежную кожу на руках и ногах. Поднявшись, она бросилась к ближайшей стене и распласталась на ней, тяжело дыша и дрожа всем телом. Талис она не видела, зато прекрасно слышала. Стигийка явно не собиралась умирать и непрерывно ругалась на чем свет стоит, и злоба ее была такой страшной и осязаемой, что Натала почувствовала, как у нее подгибаются колени, а кровь стынет в жилах.

– Где же ты, маленький дьяволенок? – прошипела Талис. – Покажись! Дай мне только вонзить в тебя когти, и я…

Наталу затошнило, когда стигийка принялась живописать, что сотворит с соперницей. А употребляемые ею словечки заставили бы покраснеть даже самого последнего конюха в Аквилонии.

Натала услышала, как женщина шарит вслепую по стенам, и вдруг в коридоре вспыхнул свет. Очевидно, ненависть к ней пересилила страх, который явно внушал Талис этот коридор. Засветился один из самоцветов с радием внутри, украшавших стены Ксутала. Талис потерла его и теперь стояла в круге красноватого света, который отличался от того, что испускали другие камни. Одна рука у нее была прижата к боку, и кровь сочилась сквозь пальцы. Но она не выглядела ослабевшей или тяжело раненой, и глаза ее злобно сверкали. Те остатки мужества, что еще теплились в душе у Наталы, улетучились при виде стигийки, освещенной причудливым и зловещим сиянием, с лицом, искаженным гримасой, которую иначе как дьявольской и назвать-то было нельзя. Легкой кошачьей походкой она двинулась к девушке, отняв руку от раненого бока и нетерпеливо стряхивая с пальцев тягучие красные капли. Натала увидела, что она лишь легко ранила свою противницу. Лезвие скользнуло по драгоценным камням, украшавшим пояс Талис, и слегка задело кожу, еще сильнее разозлив стигийку.

– Отдай мне кинжал, дурочка! – проскрежетала она, приближаясь к девушке, испуганно вжавшейся в стену.

Натала знала, что должна драться, пока есть такая возможность, но у нее попросту не хватило духу. Она никогда не отличалась бойцовским характером, и мрачный ужас и насилие, с которыми она столкнулась в этом приключении, подточили ее силы, душевные и физические. Талис вырвала кинжал из ее безвольной руки и презрительно отшвырнула его в сторону.

– Ты – маленькая шлюха! – процедила она сквозь зубы и свободной рукой отвесила девушке хлесткую пощечину. – Прежде чем отволочь тебя вниз по коридору и сбросить прямо в пасть Тхогу, я сама пущу тебе кровь! Ты посмела ударить меня кинжалом – что ж, тебе придется заплатить за свою наглость!

Схватив девушку за волосы, Талис немного протащила ее по коридору, до границы круга света. В стене блеснуло металлическое кольцо, вделанное в камень на высоте человеческого роста. С него свисал шелковый шнур. Словно в ночном кошмаре, Натала почувствовала, как с нее срывают тунику, и в следующее мгновение Талис вздернула ее запястья и привязала их к кольцу, после чего она и повисла, голая, как новорожденный ребенок, едва касаясь пола кончиками пальцев. Повернув голову, Натала увидела, как Талис сняла со стены хлыст с украшенной самоцветами рукояткой. Он состоял из семи шелковых шнуров, намного более гибких и настолько же более страшных, чем кожаные полоски.

Мстительно прошипев что-то, Талис отвела руку назад, и Натала взвизгнула, когда веревки впились ей в бедро. Девушка извивалась и стонала, стараясь освободиться от пут, которыми были связаны ее руки. Она забыла о чудовищном зле, которое могли привлечь ее крики, как, впрочем, и Талис. Каждый удар сопровождался громкими стонами. Удары плетью, которые достались Натале на шемитском невольничьем рынке, бледнели в сравнении с этим истязанием. Она и представить себе не могла, каким болезненным может оказаться избиение переплетенными шелковыми шнурами. Их злобная ласка причиняла девушке жгучую боль, намного превосходящую ту, что она испытывала во время порки розгами или кожаной плеткой. Они зловеще свистели, вспарывая воздух.

А потом, когда Натала в очередной раз отвернула залитое слезами лицо, чтобы взмолиться о пощаде, то увидела нечто такое, отчего крик замер у нее на губах. Боль в глазах девушки сменилась животным ужасом.

Заметив это, Талис остановила уже занесенную для удара руку и резко развернулась на месте, словно кошка. Слишком поздно! Из горла женщины вырвался ужасающий вопль, и она качнулась назад, выставив перед собой руки; ее тело цвета слоновой кости на мгновение четко прорисовалось на фоне черной бесформенной кляксы, которая возвышалась над нею. А потом ее силуэт смялся, клякса подхватила женщину, отступила вместе с ней и исчезла, так что Натала, едва не лишившаяся чувств от ужаса, осталась висеть в круге света одна.

Из черных теней донеслись неразборчивые звуки, от которых кровь стыла в жилах. Девушка услышала голос Талис, которая горячечно умоляла о чем-то, но ей никто не ответил. Других звуков, кроме задыхающегося голоса стигийки, слышно не было, да и тот вдруг перешел в протяжный стон боли и оборвался, сменившись истерическим смехом, перемежаемым всхлипываниями. Потом осталось лишь судорожное дыхание, но в конце концов стихло и оно, и в потайном коридоре вновь воцарилась тишина, еще более жуткая, чем прежде.

От ужаса девушку едва не стошнило. Натала, сдерживая рвоту, развернулась и со страхом стала вглядываться в темноту, куда бесформенная клякса уволокла Талис. Она ничего не смогла разглядеть, но буквально кожей ощутила присутствие невидимого зла, настолько отвратительного и безжалостного, что даже не могла его себе представить. Натала изо всех сил старалась справиться с накатывающей истерикой. Перед лицом новой опасности, которая грозила поглотить не только тело, но и душу, она совсем забыла о боли в связанных запястьях и исхлестанной спине.

Напрягая зрение, она вглядывалась в темноту за пределами круга света, дрожа от предчувствия того, что могла там увидеть. С губ девушки сорвался жалобный всхлип. В темноте проступила огромная грузная тень. Она увидела, как на свет высунулась бесформенная голова. По крайней мере, Натала решила, что это голова, хотя она ничем не напоминала орган нормального существа, а казалась порождением безумного нечеловеческого разума. Девушка разглядела широкую жабью морду, неясные и подвижные черты которой напоминали скорее призрака из ночных кошмаров. На нее уставились немигающие озерца света там, где полагалось быть глазам, и Натала увидела в них космическую похоть. О теле же чудовища она не могла сказать ничего. Такое впечатление, что оно колыхалось и изменялось даже тогда, когда девушка смотрела на него в упор; тем не менее, оно казалось вполне материальным, а отнюдь не эфемерным или призрачным.

Чудовище приблизилось к ней, и Натала не смогла бы сказать, шло ли оно, скользило по полу, летело или ползло. Способ его передвижения оставался для девушки совершенной загадкой. Когда монстр вынырнул из тени, она так и не решила, что же именно видит перед собой. Свет от радиевых камней освещал его совсем не так, как освещал бы любое земное существо. В это было невозможно поверить, но тварь казалась непроницаемой для света. Контуры его тела по-прежнему выглядели смутными и неясными, даже когда оно остановилось перед Наталой так близко, что могло бы коснуться в ужасе отпрянувшей девушки. Тварь расплывалась у нее перед глазами, напоминая черное пятнышко, которое не могло ни рассеять, ни очертить нормальное освещение.

Натала решила, что сходит с ума, потому что никак не могла уразуметь – то ли тварь смотрит на нее снизу вверх, то ли возвышается над ней. Она затруднилась бы сказать, глядит ли отталкивающая морда чудовища из тени у ее ног или же смотрит на нее с огромной высоты. Но, если зрение не обманывало Наталу, монстр, несмотря на свою изменчивость и расплывчатость, был вполне материален, и это чувство лишь подтвердилось, когда темное щупальце скользнуло по ее телу, и она закричала от ужаса. Прикосновение не было ни холодным, ни горячим, ни грубым, ни мягким; оно не походило на все, что ей довелось испытывать ранее, и девушка вдруг ощутила такой страх и стыд, какие ей были еще незнакомы. Непристойность и похоть, таившиеся в глубинах космоса, обрушились на нее удушающей волной, грозя погрести под собой. И в этот самый миг Натала поняла, что, какую бы форму жизни ни олицетворял собой монстр, он был разумен.

Она закричала во весь голос, не в силах справиться со страхом и ужасом, охватившими ее, и чудовище потянулось к ней, словно желая силой оторвать от стены. А потом что-то затрещало у них над головами, и сверху на каменный пол обрушилась чья-то фигура.