Текст книги "Тимоти Лири: Искушение будущим"

Автор книги: Роберт Форте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

САМЫЙ ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО Я ЗНАЛ
Дэнни Шугермен[97]97
  Дэнни Шугермен, возможно, больше всего известен из-за своей дружбы с Джимом Моррисоном, он автор биографии Моррисона «Никто не уйдет отсюда живым», которая была продана в количестве больше двух миллионов– экземпляров и переведена на двадцать два иностранных языка Сегодня Шугермен продолжает писать и заботиться о сохранении наследия Doors Благодаря ему сохраняется устойчивый интерес к Doors, и их музыка и поэзия Джима Моррисона приходят ко все новым и новым поколениям Шугермен написал также книгу «Улица Страны чудес Сказки о славе и крайности» Эта книга, вышедшая в 1988 году, встретила много критических отзывов и привела к его дружбе с Тимоти Лири, который – прочел книгу и написал восторженный отзыв Когда они познакомились ближе, у них образовались такие же отношения «учитель-ученик», как у Шуге'рмена когда-то были с Моррисоном


[Закрыть]

Итак, много чего сказано и написано, и все это, я думаю, Тим бы только приветствовал, и положительное и отрицательное. Ему нравилось быть известным, и к его известности добавилось много чего после его смерти – многие отдали ему должное, и Тим, несомненно, заслужил каждое доброе слово, о нем сказанное, все воспоминания, прощальные слова, слова любви… У него был не только неутомимый дух, в его сердце была безграничная любовь к людям, искусству, художникам, ЖИЗНИ.

Он был, конечно, первым человеком своего класса (не будем говорить об Эбби Хоффмане), кто умер естественной смертью. Но, как я слышал, Тим был первым во многих вещах. Когда я первый раз услышал его эгалитарный лозунг «Каждый человек имеет право встретить Бога!», в противовес более британскому подходу Олдоса Хаксли, который говорил: «Необходимо соблюдать огромную осторожность с этим, это только для избранных», я понял, что Тим полон искреннего энтузиазма, абсолютного бесстрашия и неколебимой веры в человека и единство всех живых существ.

У него была способность заставить любого человека почувствовать себя самым важным человеком на планете. Редкостный дар. Некоторые люди не верят, что их собственное пробуждение связано с этим человеком. Моя жена, Фаун Холл, не смогла понять его экспресс-оценки ее личности, которую он сделал, невзирая на то, что весь Голливуд считал ее крайне правой республиканкой. Ему было все равно, что думают другие люди. Он просто полюбил ее. У него не было предубеждений. И она полюбила его в ответ, так же как я. Забудьте старинное «Отдай ему рубашку с твоего плеча», многие люди проявляют скромную щедрость (особенно по отношению к нуждающимся), Тим давал людям не только свой кров, и хлеб, и хорошую компанию – он отдавал им себя. И во многих случаях, включая и мой собственный, он возвращал человеку себя самого. Насколько мне известно, он делал это с любым чувствующим человеком, которого встречал.

Эту энергию невозможно подделать. Тимоти Лири не только излучал истинный ирландский шарм и ум, хотя и этого было много. Тимоти Лири ничего не требовал взамен. Он давал людям, особенно тем, кого любил, все, что у него было. И, конечно, в виде искренней благодарности за такую дружбу люди отвечали ему любовью.

Он был одним из немногих настоящих друзей, которые у меня были. Я считаю за честь, что мне довелось встретить его, и даже больше, чем честь, иметь его другом. Но он был не просто другом. Я горжусь тем, что могу сказать, что Тимоти стал для меня отцом, после того как я потерял своего родного отца, священником, когда мне нужно было исповедоваться, родственной душой, старейшиной племени, учителем, изобретателем, художником, анархистом, писателем, артистом, философом, ученым, психологом, гуру.

Он был самым добрым человеком, которого я знал. В городе, пораженном чумой эгоизма и осуждения, он любил меня абсолютной, безоговорочной любовью. За все то время, которое прошло с тех пор, как моя первая книга стала бестселлером, вплоть до выхода моей второй книги, а сам я тем временем сделался психом, зависимым от крэка, параноиком, спасти которого могло только чудо… на вершине или в сточной канаве, Тим всегда был со мной. Мы провели много времени вместе, исследуя возможности применения ибогаина для лечения моей метадоновой зависимости.

В эти последние годы я пытался вернуть ему долг, но долг был слишком велик, а Тим был слишком джентльменом, чтобы принять его. Так или иначе, но я старался дать ему понять, что он всегда может рассчитывать на меня, если ему понадобится какая-то помощь. Я прибирался у него в доме, ходил в магазин, возил его к врачам и говорил ему, что я люблю его. «Да, – сказал он, – теперь полюби себя». Он был не из тех, кто берет, он был из тех, кто дает. Но что вы можете дать человеку, у которого есть все?

ДАВАЙ УСТРОИМ ЛАНЧ
Джереми Тарчер[98]98
  Джереми Тарчер – издатель многих важных книг, посвященных Психологии, современному обществу и эволюции сознания, включая «Флэшбэки», автобиографию Тимоти Лири


[Закрыть]

Шел 1975 год, когда я находился в своем офисе на бульваре Сансет, в Лос-Анджелесе, Калифорния – такое время и место, где все еще было возможно, так что, когда моя секретарша сказала взволнованным голосом: «Пришел Тимоти Лири», я не удивился. Наступил и мой черед. Я прилежно читал популярную прессу последних десяти лет, и поэтому у меня не было проблем с идентификацией личности искусителя американской молодежи, когда он пришел ко мне и представился собственным именем. (С тех пор мне стало известно, что Тимоти не раз являлся под разными именами и обличьями.)

Вскочив со стула и испытывая смесь из чувств страха, ожидания и праведного отвращения, я предложил ему сесть. Ну и анекдот, думал я. Тимоти Лири, Мефистофель собственной персоной, пришел в мой офис и просит меня прочитать его рукопись. Не выйдет, Лири. Я не поддамся этому культурному преступнику мифического масштаба, но я послушаю, так и быть. Может быть, в этой потрепанной папке находится покаянная исповедь-признание? В них не было никакого раскаяния, и я не очень-то понимал, чем они могли быть (у меня до сих пор проблемы с Тимом иногда), и не очень-то интересовался чем-то, чего я не понимал.

За ланчем с телятиной по-милански я упомянул одно из его заявлений, широко передававшееся тогда прессой. О чем он думал, я и понятия не имел (и я не одинок в этом), но чем весомей становился топор моего осуждения, тем шире он улыбался и тем насмешливей делалось выражение его лица. Похоже, он слышал это все уже не в первый раз.

Гуд бай, мистер Лири, желаю удачи. Попытайте счастья где-нибудь еще.

Вероятно, он не услышал это, потому что довольно скоро опять появился в моем офисе и за ланчем опять улыбался, рассказывая мне об очередных, непечатабель-ных, с моей точки зрения, проектах. Мы сидели в «Lе Dome», мой теплый салат с уткой постепенно исчезал, но Тим скорее был готов потерять аппетит, но не желание сообщить мне что-то важное (хотя мне до сих пор не очень ясно, что это было). Все, что я помню, это что не испытывал такого оптимизма, такого изобилия возможностей, с тех пор как впервые прочел Генри Миллера.

Черт возьми, у меня было отличное настроение. Компания Тимоти Лири заставила меня хорошо себя чувствовать.

И после этого, на протяжении следующих нескольких лет, он время от времени звонил мне и мы встречались где-нибудь за ланчем, а после я возвращался в свой офис с широкой улыбкой на лице, но всегда неуверенный, о чем именно шла речь за ланчем.

Я работал на телевидении и имел дело со многими известными людьми, бывал с ними в публичных местах, но я заметил, что реакция публики на Тима в таких местах отличалась от реакции на прочих. Никто не мог удер-жаться от улыбки, когда узнавал его. Он заставлял незнакомцев улыбаться на каждом углу. Я думаю, прогулка с Прометеем в древних Афинах могла бы вызывать такие же слова, такие же заговорщицкие выражения удовольствия, благодарности и товарищества на лицах, как прогулка с Тимоти Лири в Беверли-Хиллз. Было понятно, что я не единственный, кому нравится быть в его компании. Энергетическое поле Лири вызывало у людей позитивный взгляд на жизненные возможности. (Это его дар, полученный прямо от Бога). Я могу сказать, что это было что-то, что Тим символизировал для этих, по-крайней-мере-раз-воспламенившихсядуш, они были горды и счастливы знать об этой части себя, что объединяет их с ним. Я не смог посвятить этому всю жизнь, но я хотел быть частью этого братства.

Это было неизбежно, что однажды, не понимая, что происходит (как это было и с тобой когда-то), я в конечном счете нашел самого себя на 47-й минуте после употребления 250 микрограмм фирменного коктейля Тима Скалли «Оранжевый свет». Привычный мир рассыпался на части перед лицом того, что, как я понял, было моим сознанием.

Прошло немало часов, прежде чем мне захотелось подняться на ноги (сделать это до конца мне не удалось и до сих пор), и первое, что я захотел сделать, это позвонить Тиму. «Тим, – прохрипел я, – шесть часов назад я принял «Оранжевого света», который сделал Скалли. Нам надо завтра встретиться за завтраком».

«Завтра? За завтраком? За завтраком не получится, но я буду свободен к ланчу».

В тот раз была моя очередь много говорить, но, когда он начал отвечать, я стал понимать его гораздо лучше, чем раньше.

Прошло еще несколько лет, и в 1983-м я опубликовал те признания, но, по размышлении, не нашел в них ничего покаянного.

МИСТА ЛИРИ, ОН УМЕР
Хантер С. Томпсон[99]99
  Хантер С. Томпсон был учеником доктора Лири на протяжении многих лет, начиная с Великих кислотных войн, пока ЛСД-25 было еще легальным. Он автор «Ангелов ада», «Страха и отвращения в Лас-Вегасе», ставших классикой современной американской литературы»


[Закрыть]

Мне будет недоставать Тимоти Лири – не из-за его мудрости, или его красоты, или его извращенной страсти к драке, или из-за его богатства, или его силы, или его наркотиков – главное из-за того, что я больше не услышу его смеющийся голос в трубке, ответив на ночной звонок моего телефона. Тим обычно звонил около двух ночи. У него была такая привычка – одна из многих, которые мы с ним разделяли, – он знал, что я не сплю и отвечу на его звонок.

У нас с ним был одинаковый режим. Он, также как и я, верил, что «после полуночи все может случиться».

Только на прошлой неделе он позвонил мне в 2:30 ночи, чтобы сказать, что переезжает на ранчо в Никарагуа через несколько дней и что пришлет мне по факсу свой новый телефон. Что он и сделал. И я думаю, что он передал его по факсу и доктору Кизи.

Разумеется. В доме много комнат. И Тим знал большинство из них. Мы никогда не узнаем пределов его дьявольского видения, никогда не узнаем количества жизней, к которым он присосался в своих диких и неестественных страстях.

Иногда мы спорили, но в финале всегда приходили к миру. Тим был Чифтэйном, вождем клана. Он прошел по земле и оставил отпечатки своего элегантного копыта на жизнях всех нас.

Он забыт теперь, но не навсегда. Скоро мы вновь увидим его. Наше племя стало на одного меньше. В нашем круге недостает одного звена. Еще одно имя прибавилось в свитке славы истинных воинов, которые увидели великий свет и бросились вслед за ним.

ИСТОРИЯ HARVARD CRIMSON
Интервью, взятое Робертом Форте у Эндрю Вейля[100]100
  Эндрю Вейль, доктор медицины, один из ведущих врачей современности. Среди его книг «Естественное сознание», «Бракосочетание солнца и луны», «От шоколада к морфину» и бестселлер «Спонтанное лечение».


[Закрыть]

Р. Ф.: Доктор Вейль, прежде всего, спасибо, что нашли время, чтобы принять участие в этой книге о Тиме. Можно ли найти лучшее место для того, чтобы вспомнить те гдни, чем это горное убежище на вершинах Биг-Сура? Мой первый вопрос будет таким: можно ли сказать, что психоделические наркотики помогли превратить вас из страдающего от избыточного веса гарвардского любителя сигар в одного из ведущих врачей мира – в автора бестселлеров в области медицины?

Э. В.: Я не был такой уж любитель сигар. Я ими не затягивался, чтобы избежать острого никотинового отравления. Я принял мескалин первый раз осенью 1960-го, в свой первый год в Гарварде, и ничего особенного не по-чувствовал. Я повторил через несколько недель, и на этот фаз это был очень глубокий опыт. Я не особенно знал, что мне с ним делать, и берег его все мои гарвардские годы, пока не вернулся к экспериментам с психоделиками во время прохождения практики в Сан-Франциско. И, да, я должен сказать, что они очень помогли в мне, особенно в возрасте около двадцати восьми лет. Они вывели меня на путь экспериментирования во многих областях моей жизни; что, в конечном счете, и сделало меня тем, кем я сегодня являюсь.

Р. Ф.: Вы думаете, они из-за этого вне закона?

Э. В.: Я думаю, они нелегальны из-за того, что власти чувствуют, что в них есть сила, способная преображать людей и заставлять их ставить под вопрос множество ограничивающих верований, которые превалируют в нашем обществе.

Р. Ф.: Это более весомая причина, чем их биологическая или психологическая опасность?

Э. В.: Их биологическая опасность ничтожна. Фи-зилогически они самые безопасные из всех наркотиков. Психологическая опасность, я думаю, более реальна. Я встречал людей, которые действительно пострадали от приема психоделиков, и, думаю, это серьезная проблема. Но я полагаю, что офицальная реакция на них непропорциональна риску вреда от их употребления, так что, думаю, здесь замешано что-то еще.

Р. Ф.: Я не ошибаюсь, что это вы как-то сказали, что величайшая наркотическая проблема в Западном мире, возможно, это наркотики, предписанные медициной?

Э. В.: Нет, я говорил, что алкоголь и табак, в смысле вреда для здоровья, это наша величайшая проблема; кроме того, я думаю, что есть много лекарств, предписываемых медициной, которые наносят большой вред здоровью.

Р. Ф.: Сравнительно с психоделическими наркотиками можете вы сказать, что вред, наносимый нашему обществу предписанными медициной лекарствами больше, чем психоделическая «проблема»?

Э. В.: Это неправомерное сравнение. Я думаю, тут скорее можно было бы сравнивать вред от алкоголя и табака – которые являются легальными наркотиками, – чем рассматривать вред от предписанных лекарств. Из психоактивных препаратов, думаю, наиболее бездумно и широко предписываются бензодиазофины – вали-ум и его родственники; эти действительно наносят огромный вред. Они влекут серьезное привыкание, ослабляют память и интеллектуальную функцию, и при этом раздаются направо и налево, как конфеты. Это наиболее важная категория наркотической зависимости, создаваемой самими врачами.

Р. Ф.: Вы были в Гарварде во время увольнения оттуда Тима и играли в этой истории какую-то роль.

Э. В.: Я думаю, скорее, у меня была какая-то роль в случае Дика Алперта. Тим ушел сам. Это одно из заблуждений, укоренившихся в истории, что Лири был уволен из Гарварда. Никто его не увольнял. Он ушел по своей воле. Ричард Алперт действительно был уволен, и репортерское расследование, которое я опубликовал в студенческой газете, несомненно сыграло в этом свою роль. Это увольнение и публикации в прессе о нем и о Лири привлекли внимание и слились воедино в сознании среднего класса. Эти новости были на первой полосе NewYork Times, и это было первый раз, когда многие американцы впервые услышали об этих наркотиках. Это было главное событие в моей жизни, так же как в жизнях Алперта и Лири.

Р. Ф.: Какое событие?

Э. В: Газета старшекурсников The Harward Crimson опубликовала историю. Университет хотел избавиться от Лири и Алперта по множеству причин, и, я думаю, на «аком-то уровне они и сами не очень-то хотели там оставаться под гнетом жесткой позиции его администра-ции. Университетская газета предложила администрации провести и опубликовать журналистское расследование. Газета заключила сделку с администрацией, что если они опубликуют какую-то информацию, которая поможет университету избавиться от них, и если это будет сделано, то газета получит право на эксклюзивные новости. На базе этого все и произошло.

Р. Ф.: Администрация обратилась к вам?

Э. В.: Нет, The Harward Crimson был инициатором. Мы предложили это университету, и университет сказал: «Прекрасно, это то, что надо». Потому что они чувствовали, что не могут ничего сделать; у них не было оснований, чтобы уволить их.

Р. Ф.: Вы были редактором газеты?

Э. В.: Одним из редакторов. Я входил в издательский совет. Но я не был главным редактором.

Р. Ф.: Вы инициировали программу, призванную выставить их. Зачем вы это делали? Что вы сами чувствовали по этому поводу?

Э. В.: Я думал, что в том, чем они занимались, было много сомнительного. Много всякой дичи имело место вокруг них, неважно, были ли они сами конкретно вовлечены в нее или нет. Я думаю, существование в университете такого явления создавало прецедент. Была группа лиц, которые вели себя так, будто они владеют чем-то таким, чего ни у кого нет, чем-то вроде тайного знания. Лири особенно любил говорить об академической «игре» и что они некоторым образом вне ее, и это действовало на многих людей. Так что, думаю, просто пришло им время избавиться от университета; это все равно произошло бы, тем или иным образом.

Р. Ф.: Имело ли ЦРУ какое-то отношение к этому?

Э-. В.: Мне об этом ничего неизвестно. Когда я впервые прочел книги «Штурмуя небеса» и «Кислотные сны», большая часть этого была новостью для меня. Я знал что-то в общих чертах, но не знал деталей.

Р. Ф.: Известно, что ЦРУ занималось исследованиями ЛСД, и именно в Гарварде. Первая опубликованная научная работа по ЛСД в нашей стране была сделана в Гарварде, Робертом Хайдом. Эта работа была оплачена Фондом экологии человека – прикрытием ЦРУ. Как ты думаешь, почему это BGe было свернуто?

Э. В.: Я думаю, это должно было случиться! Ты знаешь, это был ключевой момент и моей жизни тоже. Во-первых, думаю, я не смог бы получить разрешение на мои исследования марихуаны, которыми я занимался на старших курсах медицинской школы, если бы не было этой истории. У меня есть протоколы заседаний комитета по исследованиям, где они обсуждали, надо ли разрешить мои исследования, и кто-то сказал, что я был тем человеком, кто «забил тревогу», кажется фраза была такая, по поводу Алперта и Лири, и это повлияло на членов комиссии таким образом, что они проголосовали за то, чтобы разрешить мне продолжать мои исследования. Кроме того, пару лет спустя после того, как я покинул Гарвард, обнаружил, что нахожусь в положении, похожем на то, в котором раньше был Алперт, когда я оказался в фокусе административной паранойи и почувствовал параллели с его историей. Я решил связаться с ними обоими и обсудить, что случилось.

Р. Ф.: Ты говорил, что психоделики уже были частью гарвардского андеграунда. Ты сам принимал там мескалин.

Э. В.: Да, были, но не очень. По крайней мере, в моем кругу это было достаточно необычно, чтобы кто-то употреблял их. Я не знал больше никого на старших курсах, кто имел бы возможность независимого доступа к психоделикам.

Р. Ф.: Так что в то время ты думал, что делаешь доброе дело, проливая свет на внеучебные занятия Алперта?

Э. В.: Да. Один из уроков, который я выучил, был, что надо что-то делать, чтобы пробиться в этом мире. Значительной частью моих успехов в Гарварде я обязан этому.

Р. Ф.: Трудно представить, чтобы гарвардская администрация была столь наивна, чтобы не видеть, что их действия будут контрпродуктивны по отношению к целям. Это был поворотный пункт. Начало гонений и запретов. Психоделические наркотики становились запрещенными и доступными только вне закона. Интересно, если бы они смогли предложить обществу какой-то другой, – «легитимный» путь, что могло бы произойти?

Э. В.: Я не думаю, что они ожидали чего-то подобного. Я не думаю, что они вообще понимали, что происходит.

Я расскажу тебе одно из моих воспоминаний о Тиме, еще до того времени, когда я начал сотрудничать с газетой. Первый раз я познакомился с ним осенью 1960-го. Я слышал, что он проводит эксперименты с псилоцибином, пришел к нему и сказал, что хотел бы принять в них участие. Я хотел попробовать. Он ответил, что они не имеют право вовлекать студентов-до-дипломников, но посоветовал мне достать его «а стороне и провести свой опыт независимо. Помню, он сказал, что это самая потрясающая вещь из всего, с чем он в жизни сталкивался, и что он думает, года через два в университете будут регулярные семинары, где люди будут раз в неделю принимать эти вещества, а потом на занятиях рассказывать о своем опыте. Похоже, он не представлял, что это может вызвать такой антагонизм и сопротивление, которые в результате имели место. Он был полон самой наивной веры, и думаю, этим и определялось все его поведение. Он и представить себе не мог какую-то оппозицию.

Р. Ф.: Даже когда он был арестован в Ларедо, он думал, что защищен нашим законом о религии. Вместо этого он получил двадцать лет тюрьмы за меньше чем унцию посредственной марихуаны.

Э. В.: Точно. Ты спросил, каким еще образом психоделики могли быть представлены обществу. Допустим, они могли быть представлены через врачей, психиатров, через шаманов и им подобных, через ученых, через андеграунд. Были разные возможности.

Р. Ф.: На протяжении последних двенадцати лет я работал над тем, чтобы попытаться тем или иным образом вернуть наркотикам легитимный статус для использования их в медицинских, психиатрических или религиозных целях в пределах существующих структур, и все эти попытки потерпели неудачу. Как ты сказал вчера вечером, эти группы работают над формами и структурами, а эти наркотики деструктурируют. Когда я заинтересовался психоделиками, я прежде всего подумал, что эскапады Лири – это проблема, которую необходимо преодолеть. После пребывания в прострации на протяжении нескольких лет я начал положительно оценивать то, что он сделал, и то, что раньше казалось мне излишествами, увиделось совершенно необходимой тактикой, чтобы обыграть истеблишмент, пропагандировать эти наркотики в артистических, мистических, радикальных и подпольных кругах.

Э. В.: Это верно. Есть два отзыва о Лири, которые я слышу от людей из Гарварда регулярно, на протяжении многих лет; не только от них, но особенно от гарвард-цев. Первое, это что он сослужил психоделическим исследованиям худшую службу, чем кто бы то ни было в истории, и второе, что у бедняги просто поехала крыша. Ни то, ни другое не кажется мне верным. Я общался с Лири на протяжении многих лет, и он всегда выглядел весьма здоровым и физически и ментально. Я только удивлялся этим гарвардцам, как они могут говорить, что у него поехала крыша. Что касается другого, в терминах дискредитации психоделических исследований, я не уверен, что психоделические исследования могли иметь будущее в американских академических институтах. Я думаю, что эти наркотики действительно нажимают на такие кнопки в человеческом сознании, что это действует слишком пугающе, и, думаю, может быть, это неправильный подход к их изучению.

Р. Ф.: Что вы считаете правильным подходом? Кто, по-вашему, прежде всего должен использовать эти наркотики?

Э. В.: Я думаю, нам необходимы какие-то аналоги шаманам в нашем обществе. Было бы прекрасно, если бы доктора медицины получали также квалификацию шаманов, которые могут прозревать и предвидеть.

Р. Ф.: Что такое шаман в вашем понимании?

Э. В.: Человек, владеющий техникой выхода из тела, который умеет быть посредником между видимым и невидимым мирами, который может проводить очень четкий тренинг, на индивидуальном уровне и с другими людьми, владеющими подобными техниками. Но у нас отсутствует какой бы то ни было нормальный механизм, производящий подобных людей.

Р. Ф.: Вчера вечером вы рассказывали, что, по вашему мнению, будет следующим революционным прорывом в западной медицине – открытие и освоение энергетического тела, кундалини и т. п. Думаете ли вы, что это одно из возможных применений психоделиков в западной медицине?

Э. В.: Да. Также я думаю, что психоделики могут быть инструментами исцеления. Я видел много исцелений, не только психических заболеваний, но и физических тоже, имевших место в результате психоделического опыта; у них огромный потенциал в этом отношении. Они так малотоксичны и безопасны, если используются надлежащим образом и людьми, которые знают, как правильно ими пользоваться. Это очень печально, что они вне закона.

Р. Ф.: Излечение физических недугов? Не только психических? Но исцеление происходит через психику?

Э. В.: Да. Я говорю об этом, потому что исследовательский интерес в отношении психоделиков, как правило, имел место со стороны психиатров, но мой интерес был в рассмотрении аспектов взаимодействия тела и психики и того, как изменение уровня сознания, вызванное психоделиками, может производить драматические изменения в физическом теле. Но большинство говорит о психоделической терапии в областях наркомании и алкоголизма и депрессии, и вы не услышите, чтобы речь шла о чем-то еще. Это часть проблемы раздельного восприятия души и тела, которое доминирует.

Р. Ф.: Я слышал, что несколько лет назад Пола Хо-укинс, в борьбе за кресло во Флориде, пыталась сместить вас с факультета на том основании, что вы занимались исследованиями в области наркотиков.

Э. В.: Это не совсем так. Когда вышла книга «От шоколада к морфину», в 1983-м, как раз были выборы. Это было вскоре после смерти Лена Биаса, и война с наркотиками достигла накала. Я принимал участие в шоу Донахью на телевидении. Донахью здорово поддерживал мою книгу, и шоу было великолепным. Вопросы были замечательные. Телевизионщики любят такие штуки. Это шоу потом много раз показывали. В ответ на это последовала реакция Национальной федерации за юность без наркотиков, которая начала кампанию против книги. Почетными председателями этой организации были Нэнси Рейган и Пола Хоукинс. Пола Хоукинс собиралась переизбираться в сенат, и одной из тем своей кампании она сделала призывы исключать подобные книги из школ и библиотек. Она стояла посреди Правового комитета Сената, размахивала моей книгой, раздавала направо и налево ее экземпляры и говорила, что самое худшее в этой книге – это ее нейтральность. Мне это показалось интересным. Книга не говорит «нет». Она также размахивала книгой перед камерами CBS Nightly News и, на самом деле, больше сделала для рекламы книги, чем ее издатель. Потом Национальная федерация инспирировала организованную кампанию по лишению меня возможности выступать публично. В нескольких местах, где меня просили читать лекции, активисты этой организации пытались отменить их. Одно событие имело место в Тусконе, конференция по проблемам наркозависимости. Меня просили сказать вводное слово. Непосредственно перед конференцией, как рассказал мне организатор, Национальная федерация явилась к нему в лице женщины с политическими связями, имевшей влияние на губернатора Аризоны, которая сказала, что я должен быть лишен права выступать с вводным словом, потому что я пропагандирую употребление наркотиков. Организаторы ответили отказом, они хотели, чтобы именно я открыл конференцию. Тогда эта женщина сказала, что использует все свое влияние на губернатора, чтобы вообще запретить конференцию, если они не выкинут меня. Они опять ответили отказом. И тогда – это особенно возмутило меня – они позвонили в Белый дом, и в течение двадцати четырех часов Комитет по наркотикам Белого дома экспресс-почтой прислал досье на меня, толщиной в два дюйма, в котором была информация о том, что я был замечен в употреблении наркотиков. Я и не знал до того, что такое досье существует. Потом я узнал, что бумага, составленная на основании этого досье, циркулировала по школам и библиотекам, чтобы способствовать исключению из них моей книги. Я в то время работал на популярном курорте в качестве медицинского консультанта, так они пришли к владельцам этого курорта. Владельцы сказали мне, что я не могу продолжать у них работать, поскольку я политически неблагонадежен. Тогда я пришел к своему боссу в Университете Аризоны и сказал ему, что происходит и можно ожидать, что они и к нему явятся. Но они почему-то не дошли до университета. А потом Пола Хоукинс проиграла выборы. Одновременно с этим что-то около 95 % американцев сказали, что считают наркотическую зависимость величайшей угрозой нации, а год спустя таких был уже всего один процент. То есть всем манипулируют массмедиа. После этого – когда она проиграла выборы – я больше никогда не участвовал в таких кампаниях.

Р. Ф.: Как вы думаете, в какой мере вся эта кампания против наркотиков и наркотической зависимости инспирирована страхом перед трансформативным потенциалом ЛСД, о котором мы узнали в шестидесятые?

Э. В.: Несомненно, этот фактор играет роль, но, кроме того, отчасти люди делают это бессознательно. Я думаю, это глубокие подсознательные мотивации. ЛСД и сходные с ним вещества воспринимаются большинством американцев так же, как героин, так же относится к этому и закон. Это настолько иррационально, что объяснение этому можно найти только в подсознании.

Р. Ф.: Более эффективная политика по отношению к наркотикам подразумевает выделение психоделиков из ряда обычных наркотиков. Психоделики могут быть чрезвычайно полезны для общества, но об этом мало известно. Ралф Абрахам, например, предполагает, что он и могут быть полезны для развития теории хаоса в математике и физике, а также в компьютерной революции. А что вы можете сказать о своей области? Как психоделики могут применяться в развивающейся альтернативной, или, как вы говорите, «интегративной» медицине?

Э. В.: Многие известные мне люди, работающие в этом направлении, имеют в прошлом психоделический опыт, кто-то продолжает употреблять их, кто-то нет. Эти опыты, как я думаю, сыграли свою роль в их трансформации, в результате которой они пришли к сегодняшнему видению реальности. Я думаю, что это можно сказать о многих людях моего поколения. Многие из этих людей больше не употребляют психоделики и, может быть, уже довольно давно; тем не менее их роль была очень важной.

Р. Ф.: Кажется, Олдос Хаксли сказал, что если двадцатый век вообще будут помнить в истории, то в первую очередь как век, в который были заново открыты психоделические наркотики.

Э. В.: Я думаю, что это мощные трансформативные инструменты и что исключение – как его ни называть, исключение, отлучение – Лири и Алперта из Гарварда было центральным событием, которое способствовало их распространению в американской культуре.

Р. Ф.: Как вы думаете, как будут вспоминать Тима годы спустя?

Э. В.: Конечно, как ключевую фигуру шестидесятых и всего движения того времени. При любом взгляде на контркультуру он всегда будет в центре. Я всегда отдавал должное Лири и Алперту в своих книгах и высказываниях за их настойчивость в отстаивании важности концепции set and setting'a. Хотя не они изобрели эту концепцию, они, несомненно, популяризовали ее и настаивали на ее важности; и это стало главной темой в моей работе по исследованию наркотиков, так же как и Нормана Зинберга. Термины set и setting встречались и раньше в психологии, но я не слышал, чтобы они применялись по отношению к наркотическому опыту до Лири.

Главное, могу сказать, что сегодня, когда моей основной работой является область медицины, здоровья, лечения, я обращаюсь к очень разной аудитории. Я уверен, что есть некоторые люди, которые с предубеждением относятся к тому, что я имел дело с наркотиками, писал о них, которые предпочли бы, чтобы у меня не было подобного опыта. Таким я могу сказать, что мой сегодняшний взгляд на лечение – это только развитие тех идей, которые я получил, работая с наркотиками. Главный пункт в моей книге «Естественное сознание» – это что наркотики непосредственно связаны с высшей нервной системой человека и что они действуют как инструменты освобождения сознания, если set and setting были правильно организованы. Моя сегодняшняя точка зрения состоит в том, что их можно использовать для активации или высвобождения внутренних целительных способностей организма. При правильном использовании set and setting'a есть развитие когда-то полученного инсайта.