Текст книги "Тимоти Лири: Искушение будущим"

Автор книги: Роберт Форте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

СЛОВО ОТ КОНТРОЛЬНОЙ ГРУППЫ
Интервью, взятое Робертом Форте у Джейрона Ланьера[53]53
  Джейрон Ланьер – ученый, специалист по компьютерам, композитор, визуальный художник, известный автор публикаций на тему вир-туальной реальности. Он придумал термин «виртуальная реальность» и основал VR-индустрию. В настоящий момент преподает на факультете компьютерной науки Колумбийского университета, участник Интерактивной телекоммуникационной программы в Художественной школе Тиша Нью-Йоркского университета и член-основатель Международного института эволюции и мозга, который имеет отделения в Нью-Йоркском университете, Гарварде и в университете Парижа.


[Закрыть]

Р. Ф.: О-кей, Джейрон, прежде всего я хотел бы попросить тебя прокомментировать слова Тима о том, что компьютеры станут кислотой восьмидесятых.

Д. Л.: Я думаю, что смогу объяснить, что Тим имел в виду, хотя должен сказать, что никогда не разделял этого мнения. Я не раз спорил с ним на эту тему. Это не очень удачная метафора. На самом деле, первым, кто высказал эту мысль, был Уильям Берроуз. Но Тим, как всегда в своей обаятельной манере, высказал эту мысль в одном из своих интервью. Я думаю, он надеялся, что компьютерная технология прежде всего поможет людям общаться друг с другом, и, кроме того, позволит им в большей степени осознать себя личностями, а не представителями различных социальных институтов. Я думаю, что компьютерные сети – Интернет и прочие – в этом действительно преуспели. Это вполне соответствует словам Тима о прогрессе в осознании людей себя личностями, прекрасными и гармоничными существами, а не просто винтиками социальной и государственной машины. Тим считал, что этому должны были помочь психоделические наркотики, и в этом смысле компьютеры несомненно с ними схожи.

Но теперь мы подходим к более интересной области, которая имеет дело с реализацией воображения, и здесь психоделики могут иметь отношение к моей работе с виртуальной реальностью. Меня уже тысячи раз спрашивали, имея в виду характер моей работы, что я думаю о связи между психоделиками и виртуальной реальностью, и я обычно отвечаю, что они на самом деле противоположны по сути – наркотики действуют на субъективные аспекты, человеческой психики, другими словами, на нейроны, в то время как виртуальная реальность создает альтернативные объективные мифы за пределами человеческих органов чувств. Так что в этом смысле они действуют совершенно по-разному. Кроме того, виртуальная реальность создается людьми. Существует интенциональное, ожидающее осознание состояние, которое предшествует и на самом деле проявляется во время переживания виртуальной реальности, в то время как в психоделическом опыте события и ощущения непредсказуемы и развиваются по своему сценарию. Не полностью, конечно, содержание зависит и от личности, но тем не менее в психоделиках есть большой момент непредсказуемости. Так что, я думаю, все-таки между этими двумя реальностями есть большая разница.

Так или иначе, но Тим видел параллель между ними, и, конечно, его слова о сходстве между массовым увлечением компьютерной культурой в восьмидесятые и девяностые и массовым увлечением психоделиками в шестидесятые были доминирующей метафорой компьютерной культуры вто время. Это очевидно. Иногда это начинало меня раздражать, потому что порождало ту же самую реакцию страха, знакомую нам по шестидесятым, и я думал, неужели мы должны опять пройти через это? Я думал, может быть, у нас сейчас все-таки время созидания, а не бунта? Но, так или иначе, Тим иногда говорил очень интересные вещи на эту тему, и я думаю, он отчасти вдохновил все переходное движение, породившее такие явления, как журнал Mondo 2000, т. е. тех людей, которые интересовались в равной мере и психоделической культурой, и компьютерами; это влияние просматривается также, например, в графическом дизайне журнала Wired, и вообще на весь взывающий к трансцендентному характер метафор, употребляющихся в компьютерном мире, в его рекламе и риторике, Тим Лири и психоделическая культура оказали несомненное влияние.

На самом деле, почти поименно все основатели компьютерной индустрии – экс-хиппи психоделического стиля. Единственный, кто, может быть, является исключением – это Билл Гейтс, хотя и он тусовался с хиппи, но с самого начала несколько отличался от них. Вне всяких вопросов, влияние психоделиков было огромным. Митч Капур, Стив Джобе и многие, многие другие. И с научной стороны тоже. Внутри научного компьютерного мира существует очень сильная связь с психоделической традицией шестидесятых, это вне всяких вопросов.

Р. Ф.: Но ты не относишься к этой «семье», поскольку твои взгляды не являются плодом непосредственного психоделического вдохновения?

Д. Л: Да, это так. Но я думаю, что я почетный член этого семейства, хотя я, наверное, единственный из моего поколения, кто не употреблял наркотики. Я несколько раз входил в состав контрольной группы. Один раз Тимоти сказал, что хотел бы сделать себе переливание моей крови, поскольку, как ему кажется, в ней есть что-то, что ему хотелось бы попробовать. Я воспринял это как комплимент. Но сам я никогда не думал, что психоделики – это то, что непременно стоит попробовать. В этом я всегда был некоей аномалией? и мне приходилось неоднократно обсуждать эту тему с ребятами, и даже спорить.

Р. Ф.: Как ты впервые встретился с Тимоти?

Д. Л.: Я познакомился с Тимом, когда он заинтересовался компьютерной наукой в начале восьмидесятых, а я тогда вращался в Массачусетском Технологическом Институте (MIT). Я не входил в состав его сотрудников, но работал тогда в лаборатории, которую Элис Кэй создала для Atari. Тим хотел встретиться с кем-нибудь из нас. И я пошел ему навстречу и навестил его в его доме в Лос-Анджелесе, где мы чудесно провели время. Тим – это один из самых обаятельных и красивых людей на свете. А в следующий раз мы встретились вообще замечательным образом. Я был приглашен в Эсален, где он должен был проводить семинар. Когда мы там встретились, Тим сказал мне, что семинар – лажа, студенты – лажа, Эсален, похоже, окончательно сдох, и спросил, не согласился ли бы я помочь ему смыться отсюда незаметно. Мы уложили Тима на заднее сиденье, накрыли одеялами и незаметно вывезли его через охраняемые ворота. Вот как это было. Совсем недавно – то есть уже тринадцать лет спустя – я рассказал эту историю Майклу Мёрфи, и он был в совершенном восторге от нее. «Это было клево!» – сказал он.

Р. Ф.: Давай попробуем на минуту взглянуть на эволюционный толчок, который дала виртуальная реальность. Я не готов говорить о его значении в терминах типа привнесения истины в нашу культуру или каких-то социальных изменений, которую несут эти технологии. С индуистской или буддистской точки зрения, реальность уже виртуальна. Люди так и не научились этому, не научились процессу создания реальности. Смогут ли эти технологии помочь в этом вопросе?

Д. Л.: Ну, здесь надо обозначить один момент, я думаю, очевидный, что ценность любого обучающего инструмента определяется в рамках специфической культуры, которой он принадлежит. У него не может быть абсолютной ценности, потому что люди все время меняются. В другой культуре, в другое время виртуальная реальность могла бы быть не только бесполезной, но ее вообще бы не было, поскольку ее ценность определяется ее субъективными качествами. Ценность и качества этого феномена, на любом уровне, полностью этноцентричны. Так случилось, что мы являемся культурой, которая поклоняется технологии. Технология – это наш талисман. С точки зрения нашей мифологии, технология – это не только орудие власти, но и средство транс-цендирования для большинства людей, находящихся в мейнстриме. И виртуальная реальность производит переворот в традиционных передовых технологиях несколькими путями. Во-первых, виртуальная реальность на самом деле не увеличивает человеческую власть. Вместо этого она фокусирует опыт человека. И это на самом деле экстраординарное отличие. Когда она только появилась, были энтузиасты, которые бегали и кричали: «Вот это да! Это потрясающий опыт! Значит, можно сделать что-то еще круче». А другие, наоборот, говорили: «Я получил больше власти. Я стал быстрее, сильнее, больше, чем раньше». Эти разные взгляды – внутренний и внешний, оба вполне применимы в области персонального развития, но есть и опасность сделаться более могущественными при помощи технологии, близкой уже к деструктивному уровню, поскольку мы уже и так достаточно могущественны, чтобы совершить что-то великое.

Р. Ф.: Хорошо, подойдем к этому по другому. В 60-е мы наблюдали ренессанс духовности, возврат к природе, обращение к внутренним духовным измерениям человека. Тим говорил о древней битве, которая идет между людьми цветов (flower people) и людьми металла (metal people). Может быть, мы думаем о технологии как о пути к трансцендентному, но вместо этого мы обнаруживаем себя ее рабами. И удивительно, как случилось так, что виртуальная реальность и все эти компьютерные технологии возвращают нас обратно к гуманистической доминанте…

Д. Л.: Ну, есть большая разница между метафорой металла, как ее понимали в девятнадцатом веке, и новейшими технологиями, которые имеют дело преимущественное информацией. И нет абсолютно никакой гарантии, что эти машины дадут нам положительный опыт. Я думаю, нет ничего в человеческих делах простого или гарантированного. Не думаю, что есть хоть один абсолютно верный путь. Но я думаю, что виртуальная реальность действительно весьма значительным образом восполняет воображение. И делает она это при помощи нашего особого талисмана – технологии.

Если совсем упрощенно: до виртуальной реальности мы стояли перед необходимостью выбирать одну из двух фундаментальных реальностей. Первая – это практический мир, населенный другими людьми, где ты не один и где ты должен есть и работать, чтобы выжить и т. д. А вторая – это внутренний мир твоего воображения, где ты сталкиваешься с бесконечностью своего воображения и его разнообразием, но при этом ты совершенно один в своих снах и грезах и в твоем психоделическом путешествии. Хотя, конечно, я знаю много людей, которые тут припомнят индейцев яки и скажут: «Разве это не общий психоделический опыт?» Но давай пока оставим их в стороне, поскольку они все-таки не входят в ту палитру мейнстрима, с которой нам приходится работать. Таким образом, находясь между реальным миром, который груб и материален, и внутренним миром, исполненным жизни и красоты, виртуальная реальность предлагает нам третий вариант: мир, который так же объективен, как физический мир, и при этом так же, как и он, принадлежит всем людям, но в тоже время является не материей, а потоком воображения и относится к сфере воображаемого в гораздо большей степени, чем мир реальный. И что самое потрясающее в нем – это возможность делать сны и грезы реальными, делать их объективными. Вот почему дети так увлекаются виртуальной реальностью. Виртуальная реальность стала столь же популярной среди детей, как динозавры. Динозавры покоряют их своими размерами и мощью, а виртуальная реальность привлекает их своей способностью делать мечты реальными, восполняя те, что исчезают по мере их взросления. И мне нравится, что это заслуга технологии. Это очень мило со стороны технологии, что она создает игру.

Р. Ф.: Случалось тебе наблюдать в твоей собственной работе, за двадцать или около того лет, что ты ею занимаешься, какой-то целительный эффект от технологии, создающей виртуальную реальность? Видел ли ты, чтобы люди становились менее агрессивными, более мудрыми?

Д. Л.: Да, есть такие примеры. Поспешу добавить, что видел и прямо противоположные результаты. Поэтому пока трудно оценивать объективно. Однако если вернуться к примерам, которые я упоминал, то должен сказать, что внутрь военно-промышленного комплекса компьютерная революция привнесла некоторую умиротворяющую тенденцию. Иногда миллиарды и миллиарды долларов тратятся на какие-то новые технологии, которые делают мир все менее безопасным местом для существования, только потому, что люди нервничают и не знают, что хорошо, а что плохо. Это происходит очень часто, гораздо чаще, чем люди осознают. Виртуальная реальность – это очень мирная технология, во многих смыслах самая мирная из всех, поскольку она имеет дело с чистым опытом и просто призвана создавать чистый опыт в большей степени, чем другие технологии, которые могут создавать опыт опосредованно. Благодаря этому она побуждает многих творческих людей обращаться к работе в технологиях, основанных на субъективном опыте. Одним из таких примеров является Том Фернесс, который вначале занимался разработкой стимуляторов для ВВС, а кончил работой в области виртуальной реальности на самом гуманистическом факультете университета. Я могу назвать и многих других. Еще один пример – это использование виртуальной реальности людьми с физическими недостатками. Эта область уже достаточно развилась, и на эту тему уже проводятся конференции, где люди не только получают доступ к виртуальному опыту, но также могут разделять этот опыт с другими, получают возможность общения, которой они были лишены раньше из-за своих физических недостатков.

Но я должен также упомянуть и весьма уродливые примеры использования виртуальной реальности – тупые, исполненные насилия виртуальные видеоигры, в которые играют в торговых центрах и тому подобных местах. Человеческая психика – это сложная вещь. Нам хотелось бы понимать самих себя в простых терминах мелодрамы и определять все как плохое и хорошее, но главное – это стараться лучше понимать другого, а самому работать над собой и быть максимально честным пред самим собой. Лично я стараюсь так поступать.

Р. Ф.: За что ты больше всего благодарен Тимоти?

Д. Л.: Тимоти вывел замечательное положение: вселенная, по сути, дружественна по отношению к человеку, вселенная всегда настроена на поддержку и помощь. Он был убежден в этом. И это очень тонкий момент в отношении к миру. Кроме того, Тим открыл способ синтеза личного духовного развития с общественной жизнью. Для тех людей, у которых незначительная часть жизни проходит в социуме, он действительно пример для подражания. И он остался верным себе, недавно сделав публичным даже процесс своего умирания. Вынести этот фундаментальный вопрос на всеобщее обозрение – это было нечто необычное и шокирующее. Но Тим сделал это в присущей одному ему прямой и откровенной манере.

Однажды я был участником семинара с Тимом, на котором один очень возбужденный парень начал задавать ему безумные вопросы, просто на грани паранойи. Парень был явно нездоров, и все были напуганы. Мне очень понравилось, как Тимоти повел себя с ним. Он был очень мягок, очень открыт, совершенно бесстрашен, попросил его выйти вперед, чтобы мы все могли его видеть, и, в конце концов, полностью разрядил всю на-пряженность этой ситуации. Этот пример хорошо харак-теризует Тима. Он имел дело со многими, совершенно разными людьми, в разных ситуациях и всегда справлялся с ними с хладнокровием, которому многие могли бы позавидовать.

Я могу сказать и больше: Тим при общении с людьми влиял на них, как гуру, но он никогда не злоупотреблял этим, что само по себе большая редкость. Я ни разу не видел, чтобы он как-то пользовался в своих интересах тем восхищением, которое он вызывал у молодых людей. Он всегда был окружен людьми, которые помогали ему, но он никогда не строил из себя лидера культа или гуру, хотя с легкостью мог бы так поступить. Обладать властью и не пользоваться ею – это один из самых глубоко моральных поступков, на который способен человек.

Р. Ф.: Ты говорил о частной духовной жизни Тимоти, но в последнее время он избегал слова «духовный», отказывался от его употребления. Он говорил, что нет ничего «духовного», что вселенная материальна по сути и что мозг – это орган связи с ней. Когда приходит смерть, это конец, никакой загробной жизни нет.

Д. Л.: Ну, это две разные темы. Я имею в виду, что и духовность есть, и что существование нашей личности кончается с нашей смертью. Я знаю, что Тим придерживался этого мнения. Сейчас в моде философия, возникшая под влиянием компьютеров, которая исповедует новое издание материализма и редукционизма, который лично я не приемлю. И вот почему. Компьютеры не могут опознавать другие компьютеры, и, к примеру, если мы пошлем зонд на другую планету и этот зонд должен будет определить, есть ли на ней компьютеры, то он не сможет этого сделать, если эти компьютеры будут отличаться от наших. Это теоретическая проблема – нет компьютера, который может произвести полный анализ другого компьютера. Это проблема исчисляемости. Вы сталкиваетесь с проблемой, у которой нет границ. Если компьютеры не могут распознавать друг друга, то что делает их существующими? Как мы можем определить, с каким видом компьютеров мы имеем дело? Я считаю, что компьютеры – это субъективные объекты, можно сказать, что их существование видно только через призму культурной относительности. Инопланетяне могут не заметить наших Макинтошей, но могут увидеть компьютеры в наших дорожных развязках или в наших прическах. Ты можешь пытаться избавиться от сознания, ты можешь говорить, что нет ничего магического, но оно все равно будет выскакивать вновь и вновь. Компьютеры могут создавать иллюзию, что они преодолели это, но на самом деле нет, потому что без нас, существ способных распознавать их, компьютеры вообще не существуют.

Р. Ф.: Говорили ли вы когда-нибудь с Тимом на эти темы?

Д. Л.: Нет. На самом деле я сформулировал этот аргумент только в прошлом году, и у меня так и не было случая обсудить его с ним.

Р. Ф.: Может быть, это и есть философский камень? Вот именно это – индивидуальная реализация творческой силы своего воображения, именно таким образом индивидуум создает реальность.

Д. Л.: Точно. Но можно сказать, что легче избавиться от реальности, чем отказаться от индивидуальности в философии. Многие философы-редукционисты скажут, что все материально, что все дело в мозге и тому подобное, так что есть только мир, а людей нет. Есть еще масса народу, которые скажут, ладно, раз мы и создаем реальность, значит, есть только люди, а мира нет. Я полагаю, философия должна иметь дело и с миром и с людьми. Вот над этим я и работаю, но это уже выходит за рамки нашего разговора.

Р. Ф.: Ну, я в этом не уверен. Тим писал в книге «Флэшбэки», что с самого первого раза, когда он попробовал ЛСД, он начал смотреть на мир с юмором, потому что теперь знал, что, что бы он ни испытывал, он только участвует в пьесе собственного сочинения, которая играется только в его мозгу. Реальность стала относительной благодаря его ЛСД-опытам.

Д. Л.: Как я сказал, люди и мир существуют одновременно. И одно не исключает другое. Хотя трудно создать философию, которая познавала бы и то и другое, очень трудно. Я думаю, это и есть главная задача философии.

Р. Ф.: В книге есть статьи нескольких человек, которые подчеркивают, что с того момента, как Тимоти начал свои первые клинические и диагностические исследования, его жизнь приобрела одно конкретное направление. Он работал над способами лечения душевных болезней в течение долгого времени. Его назначению в Гарвард предшествовали его исследования, доказывающие, что психотерапия помогает ничуть не лучше, чем естественное течение времени. Благодаря пониманию этого, ему удалось создать инновационную модель лечения психических патологий.

Д. Л.: Тим однажды сказал мне, что, если бы Фрейд был жив сегодня, он показался бы кем-то вроде психа-рейвера, и я бы испугался его. Не знаю, так это или нет.

Р. Ф.: Ну, кстати, масса народу были напуганы самим Тимом.

Д. Л.: Масса народу использовали его как козла отпущения за все проблемы с наркотиками, с которыми столкнулась Америка, и это абсолютно иррационально. У Америки были проблемы с наркотиками задолго до появления Тимоти Лири. Но, конечно, Тим пробудил интерес к различным типам наркотиков у молодежи из высших классов, и в определенной степени был во главе этого движения. И это пугало определенную часть общества. Интересно другое: крайне агрессивная реакция на то, что ведет к свободе, удовольствию, радости и воображению; если массы получили доступ к этим вещам, то их необходимо контролировать.

И это происходит снова и снова. Несколько недель назад я опубликовал статью в New York Times на тему свободы слова, и после этого мой почтовый ящик ломился от того, что я называю hate mail (письма ненави-

сти). Это была почта от людей, которым не понравилось, что я написал, только потому, что они учуяли в этом дух шестидесятых. И я думаю, вот что происходит: после падения Советского Союза, когда больше не стало этого верного врага, масса враждебно настроенного народу переключилась на все, что хоть немного отдает духом шестидесятых, что хоть чуть отдает либерализмом и свободой. В результате мы боремся сами с собой, и я очень надеюсь, что этот период пройдет, не достигнув фазы насилия.

Я думаю, Тим останется в истории больше как поэт и философ, чем как политический деятель. Кроме того, до сих пор еще никто по-настоящему не осознал, каким хорошим писателем он был. «What does woman want» («Чего хочет женщина») – это потрясающий, прекрасно написанный роман.

Р. Ф.: В книге «The Politics of Ecstasy» («Политика экстаза») есть эссе, которые наиболее ясно – на фоне всего написанного на эту тему – обсуждают проблему, привнося духовные мотивы в секулярное общество.

Д. Л.: Да… Но грустно, что характер современной мейнстрим-наркокультуры сильно отличается от того, на что Тим надеялся в начале. Он надеялся, что возникнет культура, которая будет интеллигентно использовать психоделики для экстаза и самореализации.

Интересно, что одни из самых консервативных голосов в Вашингтоне сейчас вдруг вплотную подошли к теме легализации наркотиков, но если это действительно произойдет, то, скорее всего, будут легализованы самые худшие из них, как ты, наверное, догадываешься. Это вполне предсказуемо. Ты знаешь, много лет назад у Тимоти был спор с Олдосом Хаксли, можно ли нести эзотерическое знание в массы, пользуясь для этого всеми медиасредствами. Олдос стоял на консервативной позиции и считал, что нельзя. Тимоти не только считал, что можно и нужно, но и активно этим занимался. И это стало поворотным пунктом его карьеры. Это серьезный вопрос, и я до сих пор не знаю на него ответа. Вопрос в том, готовы ли люди взглянуть на себя честно или нет, и, возможно, на самом деле не готовы. Возможно, действия Тима по внедрению эзотерического знания в общество были преждевременны. Я думаю, что нам еще рано судить об этом.

Другой вопрос, который преследует меня – откуда вообще взялись шестидесятые? Ведь шестидесятые происходили одновременно по всему миру, в местах, весьма удаленных друг от друга. И, разумеется, все эти места не могли одновременно иметь доступа к психоделическим наркотикам, но везде, по всему миру наблюдался этот невероятный взрыв духовности и творческой энергии. Опять и опять становятся популярными какие-то идеи, родиной которых являются шестидесятые. Первая система виртуальной реальности – 1969-й, первая теория суперструн – 1969-й; все эти вещи, которые кажутся нам открытиями восьмидесятых, на самом деле относятся к концу шестидесятых. То же самое можно сказать и об искусстве. Для культуры это было чем-то вроде кембрийского взрыва.

Как можно понять все это? Что это, демографический эффект? Или это послевоенные дети достигли таким образом половой зрелости? Есть такая теория. Но мне она не кажется достаточно адекватной всем шестидесятым. Лично я не верю и в то, что виной всему были только психоделики и что причина всего в том, что психоделики имеют много измерений. Я не думаю, что измерение чего бы то ни было может быть фиксировано, не говоря уже о том, что есть люди, которые используют психоделики во зло, для контроля над сознанием, и есть люди, которые используют их для развлечения, способом не то что банальным, а просто тупым. Мне бы хотелось понять, что именно создает это культурное наполнение, что производит этот радостный эксперимент, это ощущение истины и отсутствие страха. Я не верю, что это просто химия, просто вещества, я уверен, это что-то еще, что пока не определено.

Р. Ф.: Да, но все-таки вещества тоже принимали участие во всем этом, вне зависимости от того, было ли это простым совпадением. Однажды появившись, они прочно утвердились на этой сцене.

Д. Л.: Другая анекдотичная вещь, это, что всякие тупицы типа Раша Лимбо, Айн Рэнд и прочих фанатиков в наши дни избираются в республиканский конгресс, а в шестидесятые употребляли ЛСД.

Я упоминал о тех людях, которые прислали мне ругательные письма после моей публикации, так вот, я уверен, что все они тоже в свое время употребляли ЛСД; и это отнюдь-не делает чести этому веществу. Я имею в виду, что нет никаких фиксированных значений, что все зависит от культуры, и люди могут иметь совершенно разный психоделический опыт и интерпретировать его совершенно по-разному. Я не хочу сказать, что эти люди представляют большинство кислотников или что-то в этом роде. Все, что я хочу сказать, это то, что ситуация совсем непростая. Нельзя сказать, что все люди, которые употребляли ЛСД, потом шли в мир и распространяли мир, красоту и любовь просто автоматически. Все не так просто.

Надеюсь, что книга, которую мы делаем сейчас, в первую очередь, хотя бы создаст сбалансированную картину отношений Тимоти Лири и психоделического движения, более реалистичную, чем та фальшивка, что в ходу сейчас. Я был в контрольной группе, когда принимал ЛСД Ричард Фейнман, великий физик – просто наблюдал, сам я никогда его не принимал. Я упоминаю сейчас об этом потому, что в доминирующей культуре сложилось мнение об ЛСД как о каком-то кошмаре, который губит людей, в то время как многие интеллигентные, творческие люди нашли его весьма интересным и полезным для себя. Очень многие из них относились к Тиму серьезно, невзирая на то, что общественное мнение рисовало его опасной и противоречивой фигурой. Я думаю, что сейчас, в отсутствие внешнего врага, наша культура обратилась против себя самой и определила часть себя как ложную, неправильную и уродливую. Таким образом создается искаженная картина реальности. Я очень надеюсь, что мы преодолеем это и все-таки придем к более реалистичной и сбалансированной картине нашего прошлого. Ну вот, я защищаю шестидесятые, и это забавно, потому что сам я родился только в 1960-м году. Я думаю, что в шестидесятых было много хорошего – невероятный взрыв творческих сил, радость жизни и вера, много искреннего. Это очень грустно, что мы обращаемся сами против себя. Это как автоиммунная реакция или что-то в этом роде, когда культура обращается против лучшей своей части.