Текст книги "Тимоти Лири: Искушение будущим"

Автор книги: Роберт Форте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

«Я заявляю, что я невиновен, потому что я американский гражданин. В качестве такового я имею право свободно исповедовать мою религию. Я имею право за-ниматься научными изысканиями. Я имею право жить в своем доме, передвигаться в своем автомобиле и воспитывать своих детей в соответствии со своими верованиями и ценностями. Мои мотивы до и во время моего ареста являются духовными по сути, личными и совершенно открытыми. Я требую не" каких-то личных привилегий, но соблюдения конституционных прав каждого гражданина. Защищая себя против выдвинутых обвинений, я защищаю права каждого американского гражданина вести религиозную жизнь в соответствии со своими верованиями, служить, экспериментировать, общаться с универсальными силами, трансцендировать свое эго и устранять со своего пути все препятствия, которые мешают человеку любить, достигать религиозного экстаза, получать откровение и истину, что является естественным стремлением человека на протяжении многих веков».

Лири был вновь арестован, на этот раз в Лагуна Бич, Калифорния. За его освобождение до суда был назначен самый высокий за всю историю американского правосудия залог в пять миллионов долларов. Он был признан виновным и приговорен к десяти годам за пару «пяток» (окурков от сигарет с марихуаной) и несколько крошек травы, которые были добыты из его машины при помощи пылесоса. Весь процесс освещался как сенсация всеми средствами массовой информации. На этот раз ему было отказано в праве подать апелляцию, что было противозаконно, – и он был немедленно препровожден в тюрьму общего режима в Калифорнии. Через девять месяцев, при помощи революционной организации Weather Underground, он совершил побег.

«Побег из тюрьмы был одним из лучших приколов в моей жизни. В рамках программы определения личности осужденного я должен был проходить множество тестов. Многие из этих тестов я когда-то сочинял сам, так что мне не составило труда давать такие ответы, согласно которым выходило будто я очень спокойный, смирный человек, которому и в голову не может прийти совершить побег, главные мои увлечения – это садоводство и лесоводство. Невозможно описать чувства, которые я испытывал, осознавая, что мне удалось совершить побег, не прибегая ни к какому насилию. Я смеялся, смеялся и не мог перестать смеяться, думая о том, что делают теперь охранники. Стоят и вертят головами. Начальство подпрыгивает и орет. Я смеялся беспрерывно две или три недели.»

Тимоти и Розмари бежали в Европу и затем в Алжир при помощи партии Черных Пантер Элдриджа Кливера и его «правительства-в-изгнании».[7]7
  Черные Пантеры – экстремистская негритянская организация, выступавшая за «вооруженную самооборону негров против насилия белого человека». Ее лидерами были Элдридж Кливер, Бобби Сил и Хьюи Ньютон. К середине 1970-х годов большинство руководителей были убиты в уличных стычках, а сама организация распалась на несколько мелких гангстерских банд.


[Закрыть] Они были преданы Кливером, стали его пленниками и через год бежали опять. Они приехали в Швейцарию и попросили политического убежища. Но президент Никсон потребовал выдачи Лири. Никсон послал в Швейцарию своего Генерального прокурора, Джона Митчелла, чтобы тот убедил швейцарские власти выдать Лири. В то самое время, когда Никсон назвал Лири «самым опасным человеком в мире», международная группа поэтов, эссеистов и романистов, возглавляемая Алленом Гинзбергом[8]8
  Аллен Гинзберг – американский поэт, один из вдохновителей движения «битников».


[Закрыть] и Майклом Горовицем,[9]9
  Майкл Горовиц – архивариус Лири. См. его статью в этом сборнике.


[Закрыть] распространила «Декларацию за освобождение доктора Тимоти Лири». Под ней поставили подписи более 200 мировых деятелей культуры. Это перевесило чашу весов, и швейцарское правительство выдало Лири вид на жительство. В то же самое время в Соединенных Штатах в девятнадцати различных судах рассматривались дела по обвинению Лири в распространении наркотиков. Несмотря на то, что эти обвинения были позже сняты, они усилили международное давление на Швейцарию, и в конце концов она согласилась на его выдачу. Розмари, уставшая от постоянного стресса, вызванного необходимостью быть полунищей беженкой, покинула Лири и провела следующие 25 лет в подполье; ее приключения заслуживают отдельного рассказа. Лири вскоре был снова арестован – как считают некоторые, по доносу его новой подруги, наркоманки Джоанн Харкорт-Смит, – и оказался в американской тюрьме весной 1973 года.

Лири подвергся беспрецедентному давлению со стороны ФБР, которое пыталось заставить его дать показания против тех членов Weather Underground, которые помогли ему совершить побег из тюрьмы. «Он оказался в самом центре говняной бури», – сказал Кен Кизи[10]10
  Кен Кизи – американский писатель, деятель контркультуры. Автор широко известного романа «Пролетая над гнездом кукушки», позже экранизированного.


[Закрыть] об этом периоде. Тим характеризовал этот опыт как «неописуемый, невыразимый дантовский ад». Теперь ему светило 75 лет тюрьмы, и к тому же о нем пустили слух, что он стукач, а это в федеральной тюрьме равносильно смертному приговору.

Донес ли он на своих друзей? Он предстал перед большим жюри в Чикаго и дал ФБР показания на Розмари и Майкла Горовица. Но без Розмари, которая по-прежнему была в бегах, только Горовиц, его архивариус, мог подтвердить эти показания. Горовиц заявил, что поскольку он архивариус, эта информация является конфиденциальной и защищена законом. Горовиц был обвинен в неуважении к суду, но в ходе разбирательств было подтверждено, что в соответствии с законом информация действительно является конфиденциальной, и обвинения с него были сняты.

Джоанна тем временем, широко пользуясь именем Лири, открыла салон, что позволило ей завести знакомства во многих кругах андеграунда. Она много говорила о Братстве и о политических радикалах, но не сделала почти ничего для того, чтобы добиться свободы для Лири. «В чем, собственно, была роль Джоанны? Она изолировала его от друзей и тех людей, которые поддерживали его на протяжении десяти лет, и при этом тратила деньги, с таким трудом собранные на его защиту», – говорил Аллен Гинзберг. «Она гениальна, она ужасна, она невинна, она божественна. Она – космическое дитя! – восклицал Горовиц. – Но Тимоти весь тот год говорил мне, что она действует с его благословения и по его плану».

Когда Кизи посещал его в тюрьме, он сказал Лири, что его подруга – стукачка, и спросил, не хочет ли Лири, чтобы он (Кизи) свернул ей шею. Лири отказался. «Я не могу ее в этом обвинять. Она любит все эти шпионские штучки. Она тащится от них. Кто я такой, чтобы запрещать людям тащиться от чего-нибудь?.. Да и может ли вообще это кто-то делать? Джоанна и я действуем, исходя из того убеждения, что все равно все всё знают. Ничего не надо скрывать. Это кислотное послание. Пусть эти несчастные, закомплексованные, скучные создания слушают наши разговоры, записывают на пленку наш смех. Может, это заставит их врубиться. Может, они получат сияющее послание нашей любви: не надо ничего бояться.»

Тем не менее центральная пресса писала, что Лири сотрудничает с ФБР, что подтверждается судебными документами. Он дал показания против тюремного психиатра, который взял у него интервью, нарушив тюремные правила, и пытался пронести кассету с записью на волю. Кроме того, он и Джоанна сдали Джорджа Чулу, адвоката Братства, который пронес ему в тюрьму гашиш. Лири был осужден своим сыном и постепенно увя-дающим контркультурным движением и освобожден из тюрьмы Лагуна Бич по апелляции в июне 1976 года. После освобождения он отрицал, что давал показания против своих друзей, и пытался сделать все, чтобы прекратить распространение подобных слухов.

В течение последних двадцати лет своей жизни он продолжал быть признанным лидером альтернативной культуры. Он не был больше активным защитником наркотиков, но так и не отрекся от своей роли духовного вождя психоделического движения. «Неужели до сих пор не ясно, что психоделики – это именно то, что показали о них результаты наших гарвардских исследований в шестидесятые годы? Чудесные дары мира растительного миру животных; активаторы тех участков мозга, которые отвечают за философские исследования, научное любопытство, обостренность физических ощущений, гедонический образ жизни, юмористическую независимость, высоко толерантную восприимчивость, хаотический эротизм, экологическую тактичность, утопическое социальное единство?»

Персональные компьютеры, век информации и Интернет стали его платформой, с которой он призывал людей задумываться о своей жизни и задавать вопросы власть имущим. После его высказывания о том, что «компьютеры – это кислота восьмидесятых и девяностых», Ричард Прайс, сооснователь Эсаленского института, сказал в 1985-м году: «Я не удивлюсь, если из-за Тима Лири компьютеры запретят».

Его последнее шоу было одним из самых замечательных танцев смерти, которые нам довелось видеть. В 1994 году, когда у него обнаружили неоперабельный рак, ему предложили подвергнуть его голову криогенной заморозке, с тем чтобы разморозить ее, когда средство от рака будет найдено. После раздумий он отказался. Он умер в постели, в последний день мая 1996 года, с улыбкой на лице, смиренно. Его последними словами были: «Почему бы и нет?» Его останки были кремированы, и часть из них была запущена в космос.

Его рождение и смерть совпали – так же, как у его кумира Марка Твена – с прохождением кометы. Последние два года он жил в постоянной радости. Чем хуже становилось его физическое состояние, тем выше поднимался его дух. «Я сделал все, что хотел», – сказал он самому себе однажды вечером незадолго до смерти. Он был центральной фигурой во времена фантастических перемен, и его наследие так же необузданно разнообразно, как и психоделическое движение, которое он возглавлял. Если мы поймем его жизнь, мы сможем лучше осветить значительный эпизод человеческой истории.

ТИМОТИ ЛИРИ УМЕР
Джон Перри Барлоу[11]11
  Джон Перри Барлоу живет на ранчо в Пайндейле, Ваймонт. Он является одним из основателей Electronic Frontiers Foundation (Фонд электронных рубежей) и текстовиком группы Grateful Dead. – Прим. авт


[Закрыть]

Пару часов назад, в 12:45 пополудни по часам Беверли-Хиллз, старый друг и искуситель моей юности Тимоти Лири сдержал свое обещание «дать смерти лучшее название или умереть творчески». Смиренно, спокойно и бесстрашно он направился в свое последнее путешествие.

За несколько часов до этого, в телефонном звонке язвительному Уильяму С. Берроузу,[12]12
  Уильям Берроуз – американский писатель, видный деятель контркультуры, автор романов «Голый завтрак» и «Наркоман», посвященных исследованию морали, сексуальности и пределов человеческого сознания.


[Закрыть] он сказал: «Надеюсь, что когда-нибудь я стану таким же остроумным, как ты». Он не совершил публичное самоубийство в Интернете, как пугал однажды. Он не дал заморозить свою голову. И не устроил никакого другого спектакля из своей смерти, чего я опасался. Перед концом он окружил себя ангелоподобными двадцатилетними девушками, которые помогали ему путешествовать в Сети, и в их компании мирно отчалил к другим берегам.

Я хотел бы быть с ним в его последний час. Когда я был у него пару недель назад, он сказал: «Когда я буду покидать этот мир, Барлоу, я хочу, чтобы твое лицо было одной из тех последних вещей, которые я буду видеть». Я думаю, это была одна из самых приятных вещей, которые я слышал в своей жизни, и я надеялся осуществить это его пожелание, но смерть в очередной раз доказала нам, что она быстрей, чем кто бы то ни было. Только что раздался телефонный звонок среди этой дождливой вайомингской ночи, и вотя, раздетый, в тем-ноте, думаю над словами, которыми мог бы проводить его.

Два года назад Синтия и я провели свой последний день вместе в обществе Тимми. Когда на следующий день она умерла, я помню, как поразительно ясным стало для нас странное отношение всей нашей культуры к смерти, как сиротливо и стыдно умирать в Америке, и мы обсуждали, как вытащить смерть из чулана, в который ее прячут. И я сделал это, оплакивая свою жену, и продолжаю оплакивать ее, наверное более публично, чем это принято в культуре, которая кичится своим стремлением завоевать и покорить себе все в этом мире.

Но Тимми разрушил эти баррикады. Он просто умер. И он умер, не притворяясь, что «ему с каждым днем все лучше и он вот-вот поправится», не позволяя себе превратить свою смерть в убогий и отвратительный медицинский эксперимент, без потакания идиотической американской привычке тратить 80 % долларов, отпускаемых на медицинское обслуживание, в течение последних шести месяцев жизни.

Он умер без стыда и как всегда наслаждаясь жизнью.

Несколько недель назад насельники коммуны Лири и я взяли напрокат кучу кресел-каталок и отправились на них вместе с ним в House of Blues на Сансет-Стрип. Наверное, в этом месте раньше никогда не видели пятнадцать человек на инвалидных колясках. Мы здорово провели время и, когда ехали обратно, улыбались, думая о том, что участвовали в Последнем Отгяге Тима Лири.

Мы двигались по Сансет-Стрип в западном направлении. Солнце садилось. У розового лимузина, который я взял напрокат, был откинут верх. Две девушки, те, что были веб-подружками Тима, Труди и Камилла, восседали на багажнике, как психоделические королевы на прогулке, и двигались в такт громкой фанк-музыке, которая лилась из приемника. Они обе были прекрасны. Труди выглядела как персонаж из «Нейроманта»,[13]13
  Киберпанковский роман У. Гибсона.


[Закрыть] а Камилла словно сошла с полотен Боттичелли. Легкий ветерок обвевал наши лица, а свет был того элегического свойства, которое побуждает людей думать иногда, что Лос-Анджелес, в конце концов, не самое худшее место на свете.

Тимми протянул мне распростертую пятерню, и я ответил ему хлопком. «Жизнь прекрасна!» – крикнул он, стараясь перекричать музыку. В тот момент, когда наши ладони встретились, я увидел в зеркале заднего вида, за качающимися торсами девушек, красную мигалку полицейской машины.

Вне всяких сомнений, то поведение, которое представлялось нам совершенно безопасным и комфортным, было, с точки зрения этой культуры, одним из тех опасных безумств, которые могут привести к летально-му исходу. Кроме того, я только недавно заплатил огромный штраф за то, что позволил своему другу стоять во время движения, высовываясь через люк в крыше моего автомобиля.

Коп остановил нас перед отелем «Беверли-Хиллз». Он выглядел как вожатый в лагере бойскаутов.

«Офицер, – сказал я, кивая в сторону девушек, по-прежнему восседающих на багажнике, – я знаю, что мы не правы. Но, видите ли, дело в том, что мой друг уми-рает и мы просто пытаемся его слегка развлечь». Тим-ми, не говоря ничего, кротко улыбнулся копу и кивнул, когда тот на него посмотрел.

Выглядел он ужасно, но при этом явно был счастлив.

Полицейский взглянул на блаженное выражение лица обтянутого кожей черепа Тимми и потерял свой запал. «Ладно, – сказал он девушкам, – конечно, это все замечательно, но это не значит, что только потому, что он умирает, вы можете так развлекаться. Давайте, залезайте в машину и пристегивайтесь, если хотите ехать дальше». И тут я почувствовал, что смерть словно дохнула на этого парня.

За те тридцать лет, что я знал Тима Лири, я не раз испытывал благодаря ему чудесные и сногсшибательные ощущения. Он был отцом, антиотцом, подельником, и благоговейным поклонником, и служителем всего женственного, что только есть в мире. Мы любили друг друга, и у нас больше общих воспоминаний, чем у меня моих собственных. Но думаю, тот взгляд, которым Тим наградил копа, я не забуду никогда.

Он, как обычно, «сделал властям козью морду», как однажды сказал об этом Олдос Хаксли. Но он сделал это, как всегда, с большим знанием дела. И с любовью.

Америка сподобилась простить Ричарда Никсона, когда он умер. Я надеюсь, что она распространит эту амнистию и на подлинного героя, доктора Тимоти Лири.

НЕЗАКОНЧЕННАЯ (Р)ЕВОЛЮЦИЯ: В ПАМЯТЬ О ТИМЕ ЛИРИ
Фрэнк Бэррон[14]14
  Фрэнк Бэррон, доктор философии, почетный профессор психологии Калифорнийского университета. Именно он познакомил Лири со священными грибами в 1959 году, был одним из основателей Гарвардского Псилоцибинового проекта и является одним из выдающихся исследователей психологии творчества. Среди его книг: «Творчество и личная свобода», «Цветы с корнями: Экология творчества» и (совместно с Антеей Бэррон) «Творцы о творчестве»


[Закрыть]

(Речь, произнесенная на поминальной службе в Первой Унитарианской Церкви, Сан-Франциско, 12 июня 1996 года)

Мы собрались здесь для того, чтобы выразить свою скорбь по поводу смерти выдающегося человека и вспомнить замечательные времена и события его выдающейся жизни. Тимоти Фрэнсис Лири был необычным человеком, и он принял значительное участие в создании необычного движения, которое продолжает жить и после его смерти. Для нас, оставшихся здесь и идущих в будущее, это и привилегия и ответственность принимать участие в дальнейшем развитии этого движения.

Это движение получило название «психоделическая революция», хотя лучше было бы назвать его «психоделическая эволюция». Оно связано не только с именем Тимоти и не только – и даже не столько – с психоделическими наркотиками. Главная его заповедь – это борьба за свободу личности, сопротивление всему, что мешает развитию, всем догматическим верованиям. Оно стоит за равные права для рас и полов, за экологически "уважительное отношение к нашей планете и соответственное ему обращение с ней. Мы согласны с запретом тяжелых наркотиков, таких, как героин и крэк-кокаин, но будем продолжать настаивать на необходимости легализации и открытом использовании психоделических наркотиков для ускорения эволюции сознания и умножения положительного знания психохимических агентов этой эволюции.

Я рад, что эта церемония проходит именно здесь, в этой церкви, потому что Тим выступал здесь примерно 35 лет назад. Он был одним из тех, кто читал здесь серию лекций, которые я организовал как факультатив при университете Калифорнии, – восемь в общей сложности, в течение восьми недель. Название, которое я дал этому курсу, было «Тихая революция». Стоит ли говорить, что это провидческое название, с его намеком на гораздо более шумную революцию, которая шла следом, привлекло в эту аудиторию самую передовую и продвинутую публику, равно как и ораторов, каждый из которых впоследствии сыграл свою роль в грядущих событиях.

Первым выступил я, рассказав о креативном процессе в индивидууме, социуме и человеческом сознании в целом. Следом за мной выступал Марк Шорер. Он говорил о креативности в сознании писателя и художника. Марк стал героем среди битников Залива, после своей острой речи в суде в защиту Лоуренса Фер-лингетти. Несмотря на то, что процесс был против книжного магазина City Lights, истинной его целью была попытка очернить поэму Аллена Гинзберга «Вой». Марк назвал поэму «обвинением всем таким гибельным для всего лучшего в человеке элементам современного общества, как материализм, стремление к комфорту и механизация, ведущая к войнам». Поскольку Марк был одним из ведущих критиков, его слово было достаточно веско. Подзащитный был признан невиновным – важное событие в публичной и правовой истории движения битников.

Следом за Шорером, во время третьей недели курса, на сцену выступила Маргарет Мид. На ней было длинное, до пят одеяние, сшитое, я уверен, из мешковины, и при этом она опиралась на большой посох. Она напомнила мне не больше не меньше, как саму Жанну д'Арк, взывающую к своим полкам. Разве коня и доспехов ей не доставало, но их с лихвой заменял ее энтузиазм. Своим сильным резонирующим голосом она звала в атаку. Призыв ее был обращен к женщинам и к наиболее одаренной части мужчин – или это только мне показалось? – произвести революцию в женском сознании. Моя жена Нэнси была среди слушателей, беременная нашим вторым ребенком, будущей Бриджид, и она очень внимательно слушала.

На следующей неделе выступал Джералд Пиэл, из-датель журнала Scientific American, этой Библии передовых ученых. Пиэл высказал новый и кое в чем крамольный взгляд на невероятное ускорение научно-технического прогресса за последние два десятилетия, начиная с расщепления атома и т. д. Похоже, надвигается огромная революция – таков был общий смысл его речи.

Далее выступал Ралф Тайлер, директор Центра передовых исследований в науках о поведении. Он предсказывал колоссальный кризис и в связи с этим необходимость нового творческого подхода в сфере образования, в развитии человеческих и научных ресурсов; учителей надо готовить так, чтобы они были способны творчески оценивать все, что готовит им грядущий информационный взрыв.

Джералд Хёрд, замечательный философ и близкий друг Олдоса Хаксли, выступал следующим. Я приглашал самого Олдоса, но он в то время боролся с неизлечимой болезнью и предложил Хёрду поехать вместо себя. Джералд говорил о необходимости постановки новых вопросов в философии, особенно по поводу отношения индивидуума и государства. «Индивидуум, – отмечал он, – должен быть бдительным в своем сопротивлении всему, что сдерживает его развитие, оказывать противодействие надвигающейся на нас более изощренной форме коллективистского общества». Он также говорил о том, что надо создать новые религиозные ритуалы и святыни, так как прежние явно устарели и не соответствуют новому взгляду на Природу, Жизнь и Человечество. Он предсказывал грядущий кризис, вызванный вакуумом главенствующих религий. Церкви почти пусты уже теперь, говорил он.

А следом выступал Тим с речью, о чем бы вы думали? Если выдумаете, что он говорил об ЛСД или только об ЛСД, вы ошибаетесь. Он взял более широкую тему – расширение человеческого сознания и способы его осуществления. Конечно, он упомянул психоделики, но главным средством для продвижения вперед, к грядущей революции, он назвал новые представления о природе человека.

Еще одним достойным человеком из числа присутствующих в аудитории был юный Майкл Мёрфи, который только что вернулся из ашрама от гуру Ауробиндо в Индии. Он был очень увлечен вопросами эволюции сознания, и особенно пробуждения скрытого потенциала в любом человеке. Майкл позвонил мне, представился и предложил позавтракать вместе – нет, он, конечно, не имел в виду «голый завтрак» (мы были полностью одеты, и даже в галстуках), – чтобы обсудить идею, которую он вынашивал тогда по поводу местечка под названием Эсален. Я предложил привести с собой Тима, и в результате этого ланча на свет появилось много интересных идей. Это был интересный случай творческого процесса в виде потока искр, которые рождаются в ходе обмена идеями.

Я завершил серию встреч, которые в результате вышли за пределы узкого факультатива и вскоре уже охватили не больше не меньше, как шесть больших академических аудиторий в Беркли и Сан-Франциско, где, как я надеялся, нам удастся осуществить синтез наших идей. Я еще не сказал себе: «The times, they are a changing»,[15]15
  «Времена-то меняются» – название песни Боба Дилана, ставшее нарицательным.


[Закрыть] но это было на кончике моего языка. Это был ветер, который чуяли все.

Таким образом, эта церковь вдвойне священна в душах тех, кто пришел сегодня сюда, чтобы почтить память Тима Лири. Кто мог бы поверить, что революция начнется в одной из церквей Сан-Франциско? По крайней мере, именно здесь было возвещено ее начало, возвещено тихим собранием огромных творческих сил, которые вскоре дали знать о себе и о которых услышали везде, везде по всему миру, в добром старом американском революционном духе.

Психоделическая работа в Гарварде была в самом разгаре, и я как раз вернулся после первого года там, где совместно с Тимом осуществлял руководство Псилоцибиновым проектом. Ричард Алперт, будущий Рам Дасс, вскоре должен был включиться в работу, реализуя свою собственную тихую внутреннюю (р)еволюцию и принявшись за работу с того места, где ее оставил я, покинув проект. Он стал играть роль Тома Сойера, если считать, что сам Тим был в роли Гека Финна, который «удрал на индейские территории».

Я многое мог бы сказать о Тиме, поскольку он был весьма многогранной личностью, но прежде всего я хотел бы остановиться на двух моментах, о которых нельзя не упомянуть, воздавая дань его памяти.

Как вы знаете, Тим происходил из ирландских переселенцев, и у него было безумное кельтское воображение, странным образом скрещенное с потаенным ирландским католическим новоанглийским пуританизмом. Католицизм? Пуританизм? Конечно, это не похоже на того Тима, которого мы с вами знали. И тем не менее, это в нем было. Что делать ирландскому бунтарю, когда нет достаточно могущественной силы, против которой можно бунтовать? И если у него нет серьезной причины, чтобы сесть в тюрьму, следует ее выдумать. Ирландский бунтарь без опыта тюремной отсидки за политику – это просто дело неслыханное.

У Тима были и другие совершенно ирландские черты. Он любил песни и поэзию, обожал старинные ирландские баллады и, конечно, был почитателем дикого воображения Джеймса Джойса.[16]16
  Джеймс Джойс – ирландский писатель, считающийся основоположником литературного авангарда постмодернизма. Его роман «Улисс», написанный в необычном стиле, один из памятников мировой литературы.


[Закрыть] И если некоторые из его историй чересчур затягивались, я списывал это на счет его бардовской натуры. И если у него действительно были какие-то контакты с духом зла, то мне хочется здесь вспомнить историю про мифического Ирландца Конана, который, когда дьявол в аду принялся его избивать, дал ему хорошей сдачи. Таков был и Тим.

Мое последнее личное воспоминание о Тиме относится к празднованию Дня святого Патрика[17]17
  День св. Патрика – 17 марта – государственный праздник Ирландии, ставший одним из любимых ирландцами праздников. Традиционно отмечается во многих странах, где есть хотя бы толика ирландского населения.


[Закрыть] в его доме, незадолго до его смерти. Поздравить Тима пришла команда его гарвардских последователей, и один из друзей пригласил группу ирландских музыкантов, которые играли и пели старинные сентиментальные ирландские песни. Они начали поэмой Йетса17, положенной на музыку, «Down by the Salley Gardens», а потом перешли на зажигательные кабацкие и боевые песни вроде «By the Rising of the moon» и «The boys of Wexford». В хоре участвовали также Шарон, Бриджид, Кэтлин, Антеа Роз Мэив, Розмари и Нэнси Джин. Тим решил почитать вслух из Джойса, «Поминки по Финнегану», начало и конец. Лиффи, река, на которой стоит Дублин, была для Джойса символом начала, круга и конца, в котором река жизни начинается снова.

Я думаю, стоит здесь вспомнить один момент из жизни Тима в гарвардские времена, о котором он мне однажды рассказывал. Он ездил с кем-то на рыбалку на рыболовном катере, и люди, которые его пригласили, наловили очень много рыбы. Тим был прекрасным спортсменом, но не из тех, которые любят кровь – он играл в гольф, теннис, бейсбол и футбол. И вот он сидел на этом катере и смотрел на разевавших рты в последней агонии рыб. И он взял одну из них в руки, и гладил ее, и разговаривал с ней, и присоединился к ее сознанию в процессе ее умирания.

Это пример очень хорошо характеризует Тима в его отношении к миру. Он видел явление изнутри, все равно – с психоделиками или без них, он видел эволюцию жизни от ДНК до человеческого сознания. Вот этому взгляду он и пытался научить всех остальных, ведь он был и учитель тоже.

Я говорил уже, что Тим был многолик. Но сказать так, все равно что ничего не сказать. У него было очень много лиц, обращенных к миру, и каждый мог увидеть то лицо, которое был способен увидеть. Но кроме того, он играл разные роли в различных межличностных ситуациях – трансакции, как он это называл, – адаптировал себя к сценарию, так, как он его интерпретировал. И неважно, что из-за этого иногда происходили разного рода конфузы. Разве не является самооценка фикцией, изобретением исполнительной ветви центральной нервной системы? В таком роде он высказывался.

В некоторых своих аспектах Тим был весьма немилосерден. В жизни некоторых своих близких, равно как и миллионов людей, которых он не знал лично, он иногда был разрушительной силой. Его взгляды, превращенные его последователями в лозунги, стали руководством к действию для молодых людей, которые еще не определились в жизни и находились в процессе поиска самих себя. Помогли или помешали эти лозунги неуверенным в себе людям в их борьбе за обретение самих себя и в осознании своего пути к обретению люб-ви? Суд над ним в любом случае был нелицеприятен. И навряд ли его извиняет фраза, которую он часто повторял: «Это не то, что я имел в виду». Его особенно осуждали за известный призыв: «Врубись, настройся, отпади». Он призывал заглянуть внутрь, защитить себя от всех программирующих личность стимулов политического мира и контролируемых им массмедиа, созданных для прибыли и войны. Это было эзотерическим посланием. Но для молодых людей, которые, вняв его призыву, «выпали» весьма буквально, причем иной раз с изрядным шумом, не являлось фактом, что «выпадение» из школы, семьи и рынка труда было не то, что он имел в виду. Его собственная жизнь была весьма организована и просчитана, подчинена плану, логике, но его воззвание было на грани хаоса и для неутвердившихся душ часто несло разрушительные последствия. Мы часто беседовали с ним, и он относился к этому очень серьезно. Он верил, что из взметенного хаоса возникнет новый порядок, что синтез будет более сложным, но и более реалистичным, так сказать, более элегантным.

Следует признать, что Тим часто бывал неосторожен в словах, возможно, излишне драматичен. Но здесь я хотел бы вам напомнить слова Уильма Блейка из «Бракосочетания Рая и Ада»: «Дорога излишеств ведет к дворцу мудрости… Бездеятельное желание рождает чуму… В излишестве – красота».[18]18
  Перевод А. Сергеева.


[Закрыть]

Став ближе к смерти, Тим, казалось, пытался объяснить себе все противоречия в своей жизни. Временами он казался чересчур ироничным в своем самоуничижении. «В конце концов оно пришло, что-то изысканное», – как сказал Генри Джеймс на смертном одре. Но за этим, как я чувствовал, скрывалось исключительное стремление к преодолению. Наблюдая за ним, окруженным друзьями в близости смерти, я вспоминал, что писал Тейяр де Шарден в «Будущем человека». Тейяр представлял сознание в его полном развитии тождественным безбрежному морю. Подобной этому была та духовная панорама, частью которой стал Тим перед лицом своей смерти. Чужая душа – потемки, чужая смерть – тоже, но в эти последние дни все стало прозрачней.

В память о покойном, в каком бы храме его ни поминали, я думаю, что не будет лишним вспомнить слова последней христианской молитвы: Requiescat in pace. Я хочу пожелать это Тимоти Лири: покойся с миром.